Текст книги "Атомный поезд. Том 1"

Данил Корецкий
Атомный поезд
том 1

Пролог

Черный, как вороненая сталь, поезд со свистом рассекал непроглядно-черную сибирскую ночь. Бешено крутящиеся колеса упруго закусывали край отполированного до никелевого блеска бесконечного рельса, как две сходящиеся половинки гигантских ножниц, готовых разрезать надвое все, что попадет между смыкающимися острыми поверхностями. Сейчас попадалась только корка льда и смерзшаяся снежная крошка, которые размалывались чудовищным давлением и превращались в мелкие капельки воды. Завихрения воздуха под вагонами мгновенно высушивали эту воду, вздымали покрывающие шпалы сугробы и выдавливали снежную пыль в стороны, будто старинный угольный паровоз стравливал накопившиеся в котле опасные излишки пара. Лязг стали о сталь, гул двадцатитысячесильных дизелей, – весь грохот несущегося на предельной скорости состава разносился над безмолвной снежной пустыней и постепенно таял в вязком от мороза воздухе.

Яркий голубоватый луч мощного прожектора разрезал молочную тьму на несколько сот метров вперед, в ослепительном световом туннеле клубились мириады снежинок, которые вдребезги разбивались о бронированную грудь локомотива, как мошкара о лобовое стекло несущегося по трассе «Мерседеса». Казалось, что неукротимый состав вот-вот протаранит низко висящие звезды, и те разлетятся искристо светящимися брызгами, с шипением прожигающими густую пелену предрассветного тумана.

За локомотивом раскачивались на рельсах, стучали колесами, лязгали сцепками семь пассажирских вагонов, при свете луны можно было различить на бортах белые трафаретки с надписью «Тиходонск – Новосибирск». Если бы на заснеженной насыпи оказался изнывающий от безделья зевака, пытающийся рассмотреть пассажиров скоростного экспресса, то у него бы ничего не вышло: все окна были плотно зашторены, даже лучик света не вырывался наружу, и что бы ни делали обитатели вагонов – пили ли чай, придерживая торчащие из стакана ложечки, читали ли при свете ночников детективы в пестрых обложках, или занимались любовью на толстых мягких диванах, – все это оставалось тайной за семью печатями. Впрочем, в несущемся экспрессе ничего подобного не происходило и происходить не могло. К тому же на пустынных сибирских просторах не встречалось любопытных, желающих разгадывать тайны проносящихся мимо поездов.

Поезд продолжал разгоняться. Ни одного огонька, ни одной транзисторной ноты, ни одной выброшенной бутылки, какой-то «летучий голландец», призрак… Казалось, что вот-вот он взлетит, втянется в световой туннель прожектора и бесследно исчезнет. Но чудес не бывает. Олицетворяющая мощь и стремительность цивилизации стальная лента пересекала безлюдный пейзаж, не нарушая законов бытия.

Пологим радиусом рельсы ушли влево, и сначала локомотив, а вслед за ним и вагоны скрылись за заснеженными деревьями. Какое-то время еще доносился отдаленный стук колес, но когда смолкли и его отголоски, в окрестностях вновь установилась звенящая первобытная тишина.

Стремительный поезд исчез, будто рассеявшийся мираж, но его мощь буквально наэлектризовала воздух, оставив ауру тревоги и какой-то разрушительной силы. Энергетика постепенно слабела, остывали рельсы, всполошенный снег успокоенно оседал по краям железнодорожной колеи. Снежинки продолжали медленно планировать на округлые сугробы, туман, разорванный черным локомотивом, стянулся, принимая прежнюю бесформенную густоту. Все стало как прежде. Одинокий поезд-призрак появился из ниоткуда и ушел в никуда.

Часть 1
Кто владеет информацией, тот владеет ситуацией

Глава 1
Прометей выходит на связь

Яркое весеннее солнце отражалось в угрюмых небоскребах Нового Арбата, прогревало промерзшую за зиму землю, ласкало девушек, расстегнувших шубы, дубленки и простенькие пальтишки на ватине или синтепоне. Здесь было как всегда многолюдно, причем большинство составляли приезжие. Они, толкая друг друга, заполняли тротуары, толпились возле киосков с пиццей или шаурмой, заглядывали в магазины, хотя уже не так деловито и напористо, как несколько лет назад.

Тучный мужчина в дорогой дубленке «CHRIST», вышедший из подземного перехода, явно был москвичом, но почему-то стремился в эту толчею. Ему было сорок пять лет, но выглядел он на все шестьдесят, у него было широкое мясистое лицо, красное то ли от пристрастия к алкоголю, то ли от повышенного давления. Собственно, то, что образует лицо – маленькие, близко посаженные глаза, курносый нос, напоминающий некондиционную картофелину, пухлые губы цвета сырого мяса, – располагалось в круге диаметром десять-двенадцать сантиметров, все остальное пространство пустовало. Если бы удалось обрезать лишнее – висящие щеки, двойной округлый подбородок, толстую складку на шее, – мужчина помолодел бы лет на двадцать. Но он явно не нуждался в косметической операции: уверенные манеры, властность во взгляде и осанке, значительность каждого движения выдавали, что он вполне доволен собой.

Хотя, возможно, не сейчас: уже полтора часа человек катался в метро, пересаживаясь с одной ветки на другую, и терся в толчее подземных переходов. От этих непривычных занятий он взопрел и пришел в крайнюю степень раздражения. В очередной раз оглядевшись по сторонам, мужчина подошел к краю тротуара и поднял руку. Любому, кто видел этот жест, бросилось бы в глаза, что он не привык останавливать случайные машины, зато поднаторел командовать персональным водителем. Впрочем, обычные прохожие в Москве не обращают внимания на чужие привычки.

Почти сразу возле коренастой, круглобокой, но на удивление прямой фигуры притормозила черная «Волга», человек в коричневой дубленке сел на заднее сиденье, положил на колени кожаный дипломат и, стараясь не щелкать замками, приоткрыл его. В простеганном шелковом нутре лежал прибор, похожий на популярный когда-то в СССР радиоприемник «Спидола». Человек выдвинул антенну и нажал кнопку проверки готовности. На панели зажглась зеленая лампочка – все в порядке. Он посмотрел налево.

«Волга» проезжала мимо казино «Метелица», как раз в его сторону и торчала направленная антенна. Если сейчас нажать вторую кнопку, то сжатый во времени импульс перебросит в «Метелицу» спрессованное сообщение, которое практически невозможно запеленговать. Но казино его не ждет, там некому принять и раскодировать шифровку. Да она там никого и не интересует.

«Волга» свернула на Садовое кольцо. В машине было жарко, и коренастый человек с широким лицом расстегнул дубленку. Слева шел троллейбус, и это его беспокоило.

– Перестройтесь в левый ряд, – отрывисто скомандовал он и, опомнившись, добавил:

– Пожалуйста.

– Вам же надо к Дому писателей? – недоуменно спросил водитель.

– Нет… Я передумал… Высадите меня возле зоопарка…

Водитель пожал плечами, притормозил и выкрутил руль. Теперь слева не было никаких препятствий. Человек вытер пот с лица и глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Ничего не получалось: сердце отчаянно колотилось, виски будто обручем сдавило, стало трудно дышать.

Водитель, не спрашивая разрешения, закурил – протестная реакция на капризы пассажира. От дыма человеку в дубленке стало совсем плохо, но отвлекаться не было времени: машина приближалась к американскому посольству. Именно там круглосуточно ждут шифровку Прометея и сумеют ее прочесть.

Звездно-полосатый флаг приближался: сто метров, семьдесят, пятьдесят… Из-под шапки катились струйки пота, но он не мог шевельнуться, пальцы окостенели, пульс перевалил за сотню. Так и получают инфаркт или инсульт… Скорей бы все закончилось…

«Волга» поравнялась с флагом. Онемевший палец нажал кнопку, в голубом окошке побежал зигзаг отправления, в ту же секунду зеленая лампочка замигала желто-красным цветом. Значит, какие-то энергетические поля перебивают сигнал, временами заглушая его совсем… Следовало продублировать передачу, но человек впал в панику: вместо того, чтобы передвинуть клавишу и повторно нажать кнопку, он вдвинул обратно антенну и, даже не выключив передатчик, закрыл дипломат.

Казалось, что ничего не изменилось. Ровно гудел мотор «Волги», мерно двигался за окнами транспортный поток, менялись огни светофора, безразлично выпускал табачный дым водитель. Но это обманчивое впечатление. Произошло нечто ужасное, словно небо обрушилось на землю.

Его засекли!

Как удалось это сделать – неизвестно, но факт налицо!

Ни при одной из предыдущих передач не возникало никаких помех. Никаких!

Значит, его запеленговали?!

Бицжеральд уверял, что это невозможно, но его слова ничего не значат!

У американца дипломатический паспорт, и ему не пустят пулю в затылок в темном сыром подвале!

Что же делать?

Что делать?!

Что делать?!!

– Мы приехали, – раздался откуда-то из другого мира голос шофера. – Вот зоопарк.

– А? Что? Да, да…

Голос был таким, что водитель обернулся.

– Вам плохо? Еще чего не хватало… У меня совершенно нет времени!

Сейчас у тебя появится время. Распахнется дверь, ловкие жесткие руки выбросят пойманного шпиона на дорогу, наденут наручники. А водитель превратится в важного свидетеля, он будет испуганно оправдываться и проклинать ту минуту, когда посадил в машину замаскированного врага!

Мысли шевелились вяло, как засыпающие рыбы. Осознание краха всей жизни парализовало ожиревшее тело. Зачем он с ними связался? Чего ему не хватало? Он достиг вершин, получил солидную должность, генеральские погоны… Теперь придется падать с высоты: позор, мучения, смерть…

– Правда, я не могу вести вас в больницу. Хотите, я посажу вас на скамейку? На воздухе вам станет лучше…

Никто не распахивал двери, не крутил ему руки, не звенели наручники. Оцепеневшее сознание сделало вывод: значит, его не запеленговали! Надежда подействовала, как укол стимулятора.

– Да, да, я выхожу. Мне уже лучше. Вот, возьмите, – он сунул сотенную купюру в мгновенно подставленную ладонь.

Дверца захлопнулась, «Волга» резко взяла с места и исчезла в плотном транспортном потоке.

Нетвердыми шагами он отошел от края тротуара, тяжело оперся на книжный лоток.

– Что случилось? – розовощекий парень по другую сторону прилавка наклонился вперед, принюхиваясь – не пьяный ли…

– Ничего, ничего…

Он выпрямился. Разгоряченное лицо обдуло ветром, сознание прояснилось. Под внимательным взглядом продавца человек в дубленке сунул в рот таблетку нитроглицерина и перевел дух.

– И-и-и, богатые тоже болеют, – откуда сбоку выдвинулось лицо старушки. – Когда деньги есть, и лечиться легче. Но и деньги не всегда помогают…

Дав ей пятьдесят рублей, генерал направился к метро и затерялся в бурлящей толпе.

* * *

Шпаковская – небольшая станция под Ставрополем. Но значение для железнодорожных перевозок она имеет немалое, потому что именно здесь расходятся пути составов, идущих на Кавминводы и на столицу Калмыкии. Здесь переформировываются пассажирские поезда и товарняки, перетаскиваются от одного состава к другому купейные и плацкартные вагоны, цистерны и грузовые платформы. Например, вагон «Краснодар – Элиста» отцепляется от поезда «Адлер – Кисловодск» и, простояв на свободном пути два часа, прицепляется к скорому «Москва – Элиста».

Пассажиры в ожидании курят у обездвиженного вагона, прогуливаются взад-вперед по выщербленной платформе, а наиболее отчаянные отправляются обследовать станцию, покупать пиво в буфете или фрукты для симпатичных попутчиц. Делают это, как правило, молодые бесшабашные люди, которые не боятся отстать от поезда. Пассажиры постарше и поопытнее предпочитают не отходить от вагона, потому что научены жизнью и знают: расписание расписанием, но всегда надежнее не отдаляться от своих вещей и гарантированной плацкарты, ибо пути Господа и железнодорожных, как впрочем и любых других властей, неисповедимы. А неожиданности если и случаются в жизни, то всегда неприятные. Здесь они на сто процентов правы.

В тихий майский вечер из громкоговорителей станции Шпаковская металлически громыхнул напряженный голос диспетчера: «Внимание, пассажиров вагона ''Краснодар – Элиста'' просим срочно занять места в вагоне в связи с маневровыми работами!»

Объявление повторили, через минуту раздалось следующее: «Граждане пассажиры, в связи с производством маневровых работ на первом и втором пути просьба отойти от края платформы и соблюдать осторожность при передвижении по станции!»

От идиллической тишины и спокойствия провинциальной станции вмиг ничего не осталось: оживленно заговорили служебные рации, с короткими гудками суетливо засновали по путям два маленьких маневровых тепловоза, высыпали на рельсы бригады путевых рабочих в оранжевых жилетах, с красными и желтыми флажками, тяжелыми железнодорожными фонарями и короткими аварийными ломиками.

Прицепной вагон стали перегонять в отстойник, за ним от здания вокзала испуганно бежали искатели приключений с пивом и горячими пирожками. Они прыгали через рельсы, скакали через шпалы, ныряли под колеса маневрового тепловозика, нацеливающегося увести со второго пути грузовой состав. Отстав от молодых попутчиков, и проклиная себя за глупость и неосмотрительность, тяжело шкандылял вдоль платформы пожилой дядечка с растрепанной седой шевелюрой, в пижаме, шлепанцах и с двумя бутылками «Балтики № 3», бережно прижимаемыми к груди. Ему в основном и доставались возмущенные гудки тепловозика, матюки рабочих и свистки дежурного по перрону. Он вжимал голову в плечи, прятал глаза и еще сильнее прижимал пиво к груди.

Наконец сумятица улеглась, первый и второй пути освободили, путевые бригады простукали звонко отзывающиеся рельсы, проверили стрелки, диспетчер уже спокойно произнес в многоваттный динамик стандартную фразу: «Граждане пассажиры, будьте внимательны и осторожны, по первому пути проследует состав поезда!»

Вдоль перрона, сбавив скорость, но ходко проследовал пассажирский состав. Он был не совсем обычным. Не стояли на площадках новеньких синих вагонов ладные проводницы с флажками в руках, не глазели на очередную станцию заспанные отпускники и утомленные дорогой командировочники, не шипел сжатый воздух и не скрипели прижимаемые им к колесам тормозные колодки. Поезд с наглухо занавешенными окнами и запертыми дверями не остановился и, миновав центр станции, принялся набирать скорость. «Москва – Элиста» – читали железнодорожники и пассажиры на белых эмалированных трафаретках, которые на самом деле были двойными и на оборотной стороне имели надпись «Москва – Кисловодск». Три путевых рабочих проводили хвост поезда задумчивыми взглядами.

– Дядя Федор, а чего это московский на час раньше идет? – спросил замызганный парнишка в порваном оранжевом жилете у своего седоусого наставника. – И прицепной вагон не взял…

Дядя Федор промолчал, вместо него ответил Сашка Яковлев.

– Это не тот московский, это литерный, он вне расписания идет. Где ты видел такие короткие составы? Салага ты, Генка. Головой думать надо. Беги, лучше, чайник включай, там небось совсем все остыло…

Через несколько минут в маленькой обшарпанной комнате дорожного резерва разговор продолжился.

Чайник закипел по новой, надкусанные бутерброды заветрились, но путевые рабочие не придают значения подобным мелочам, поэтому как ни в чем не бывало продолжили трапезу.

Федор Бичаев на правах старшего неспешно снял с электроплитки вскипевший чайник, налил бурлящей воды в три граненых стакана, сыпанул «Краснодарского байхового» – себе и напарнику Сашке Яковлеву побольше, ученику Генке поскупее, крякнув, сел на неустойчивую колченогую табуретку.

– А кого он возит, этот литерный? – спросил Генка, шмыгая носом.

Бичаев, который много повидал в жизни и в молодые годы имел прозвище Бич, в очередной раз промолчал. С легкой усмешкой выудил из кармана спецовки измятую пачку «Беломора», дважды сжал шершавыми пальцами мундштук папиросы, не торопясь закурил.

– Кого, кого, – отозвался Яковлев. Он считался человеком несерьезным, оттого и звали его на шестом десятке Сашкой, как мальчишку.

– Кого надо, того и возит. Лет двадцать назад литерных много было, потом пропали. Теперь вот опять объявились.

– Так кто в них ездит-то? – не унимался Гена Аликаев, недавний десятиклассник, привыкший к ясности и однозначности школьных уроков.

– Того нам знать не положено, – отхлебнул горячего чаю Яковлев.

– Это же спецпоезд. Может, из правительства кто… Или иностранцы. Шут его знает, одним словом. Люди разное болтают…

– А чего болтают-то? – не на шутку заинтересовался Генка. Он даже забыл про бутерброд.

– Один мужик клялся, что занавесочка отодвинулась, а там – Сам! Улыбнулся ему и даже рукой помахал.

Бич снова крякнул, на этот раз неодобрительно.

– Семена Маркелова весь город знал, брехун, каких мало, – сказал он, выпуская в сторону сизый ядовитый дым.

– А кто не брехун? – возразил Сашка. – Не приврешь, красиво не расскажешь! Только обычно как – раз приврал, два, ну три, – потом брехня и забылась. А Маркелов эту историю сто раз повторял. Зачем столько врать-то?

– Сто раз! – недовольно повторил Бичаев. – И доповторялся! Пришли к нему ночью ангелы в фуражках, весь дом вверх дном перевернули, а потом засунули в «воронок» и увезли. Восемь лет отмотал за свои повторы!

– Да ты что, Бич! – возмутился Сашка. – Он за кражи пошел! Тогда целую группу сцапали – сцепщики, маневровщики… Им диспетчер наводки давал, а они вагоны с ценным грузом потрошили!

– За кражи, – по-прежнему недовольно пробурчал Бичаев. – Много ты знаешь. Он там особенно и замешан не был. Я думаю, за болтовню ему срок вкатили! «Самого видел, мне Сам рукой помахал!» Вот и доболтался!

– Подождите, так кого он видел? – перебил старших Генка. – Какого Самого?

– Кого, кого… Товарища Сталина, вот кого! Он когда ехал, вдоль полотна с каждой стороны стояли – кто в форме, кто в штатском. Через каждые сто метров!

– Подожди, Бич, у тебя совсем крыша съехала? Сталин умер давно! – Сашка Яковлев обличающе наставил на Бича указательный палец. – А это когда было? Лет двадцать, наверное.

– Больше, – Бич загасил папиросу. – Ну не Сталина, так Хрущева или Брежнева. Какая разница? Главного, короче, видел, Хозяина. И тот ему рукой помахал. Вот за эту брехню свой восьмерик и получил.

– Слышь, дядя Федя, а почему у этого поезда вагоны такие? С заклепочками вдоль крыши? – снова влез в разговор Генка.

– Вагоны как вагоны, не придумывай. И вообще, сказал я вам, нечего про литерный поезд болтать. До добра это не доведет!

Яковлев построжал лицом и уткнулся ртом в стакан, а Генка засмеялся.

– Да бросьте, дядя Федя! Сейчас за это не сажают. Вон Петька Васильев из нашего класса двоих прохожих ножом порезал, и то ему условно дали!

И уже серьезно спросил:

– Он где-нибудь останавливается, этот литерный?

Но старшие оставили вопрос без ответа.

* * *

Преддипломная стажировка в войсках завершилась в июне, и Александр Кудасов набрал по ней высшие баллы. Практическая баллистика – «отлично», материальная часть – «отлично», расчет траектории – «отлично».

– Сейчас стобалльную систему хотят ввести, я бы тебе по сто за каждый предмет поставил! – сказал руководитель стажировки майор Попов. – Такого курсанта я еще не встречал! Хочешь ту самую кнопку потрогать?

Часть, в которой служили стажеры, обслуживала три межконтинентальные баллистические ракеты шахтного базирования, упрятанные глубоко под землю и прикрытые трехметровыми бетонными крышками, на которых росли стройные серебристые ели. Их не было видно ни с земли, ни с воздуха, ни даже из космоса, хотя все, кому надо, были осведомлены об их существовании. И те, кому не надо, – тоже. Для штабов вероятного противника месторасположение МБР-12, МБР-13 и МБР-14 тайны не составляло.

– На то и разведка: они про нас все знают, и мы про них, – буднично рассказывал майор Попов. Он занимал должность начальника боевой смены и разбирался в профессии ракетчика гораздо лучше, чем многие преподаватели училища.

– Главное, у кого техника четко сработает, кто точней выстрелит. Ну и, конечно, кто первым ударит.

– А если противник первым начнет? – этот вопрос интересовал всех без исключения стажеров, которые подсознательно надеялись получить успокаивающий ответ. Но майор Попов был реалистом.

– Тогда продолжительность нашей жизни определится временем подлета. При запуске из Аризоны – тридцать минут, с подводного крейсера – пятнадцать. Но мы должны успеть выпустить своих «голубей». Кровь из носу – должны! Потому и отрабатываем все время нормативы, сокращаем время готовности… Если успели, значит, задачу выполнили. Наши «карандаши» разминутся в стратосфере с ихними и пойдут на цели. А мы можем отдыхать.

– Ничего себе отдых! – покрутил головой Андрей Коротков. – Когда на тебя идут ядерные ракеты, тут не расслабишься!

– Я не говорю «расслабляться», я говорю «отдыхать», – возразил руководитель стажировки. – Вся третья мировая война продлится час, максимум – два. Выполнил свой долг и используй оставшееся время для отдыха. Другой возможности не будет. Для того ведь живем, если выбрали эту профессию.

– Если успеем ответить, то не жалко погибнуть, – сказал Кудасов. – А если они выведут на орбиту спутники с ракетами? Тогда прямой выстрел, время подлета пять – десять минут, мы точно не успеем…

Майор вздохнул.

– Есть у них такой план. Кодовое название: «Зевс Громовержец». Он противоречит международным договорам, но договор, не подкрепленный силой, – никчемная бумажка. По некоторым данным, они уже запустили экспериментальный спутник, вроде действующей модели. А если развернут боевую сеть, тогда дело – труба!

– Надо сделать подвижную ракету, – вдруг придумал Александр. – Чтобы она все время перемещалась. Тогда в нее и попасть труднее… Если таких ракет много, ответный удар предотвратить не сможет никакой «Зевс»…

Попов кивнул головой.

– Дело дорогостоящее. Американцы в Аризоне делали такую штуку с ракетой МХ. Хотели прорыть овальный туннель длиной километров тридцать и возить по нему кругами свой «карандаш». А потом то ли передумали, то ли решили деньги сэкономить, но туннель рыть не стали. По поверхности стали возить, по пустыне. Тягач ходит огромными кругами, а за ним «изделие» на платформе. И у нас есть установки мобильного базирования, тоже на тягачах, они по тайге, по тундре катаются. Только толку мало: со спутников их видно, координаты известны, если термоядом накрыть, то весь квадрат испарится!

– Так что будет, если они с орбиты пульнут? – выпятил губу Коротков. – Завернуться в простыню и медленно идти на кладбище?

– Повезет дежурной смене, – то ли в шутку, то ли всерьез сказал майор. – У них шансов больше.

Дежурная смена сидела в центральном пункте управления на глубине сорока метров, но при прямом попадании ядерной боеголовки шансов спастись у нее тоже было немного. Очень немного. Примерно две целых и семь десятых процента.

Курсанты спускались в этот бункер, некоторые даже дежурили в качестве третьего номера боевой смены. Кудасов специально попросился и отсидел под землей неделю безвылазно – двенадцать часов смена и столько же отдых. Переодевшись в свободного покроя черный комбинезон из натурального хлопка и обязательно без металлических частей, сидишь пристегнутым к вбетонированному в пол креслу и выполняешь команды первого номера.

– Контроль функционирования!

– Есть контроль функционирования!

– Проверить давление в гидравлике!

– Есть давление в гидравлике!

Щелкаешь тумблерами, снимаешь информацию, каждую цифру записываешь в журнал. А первый и второй номер по очереди сидят за монитором, на который поступают вводные очередной ядерной атаки противника, и делают ответные ходы: определяют координаты цели, прокладывают баллистическую кривую, производят условный запуск. На мониторе постоянно идет третья мировая война. Пока условная. Но в любой момент ситуация может измениться и за теми же цифрами будут стоять уже совершенно реальные последствия. А вместо клавиши «Enter» первый номер нажмет на ту самую кнопку.

Третьего номера к боевому пульту близко не подпускали, но теперь Белов сам спустился с курсантом в бункер и подвел к святая святых – панели запуска. Ничего особенного. Две прорези для ключей: первый и второй номера должны вставить их одновременно. Обычная эбонитовая кнопка, похожая на те, которые ставят на электрических выключателях трехфазного тока. А может быть, точно такая: одну поставили на станок, а другую – сюда.

Александр осторожно дотронулся пальцем до гладкой, чуть вдавленной поверхности. Хотелось спросить: «А что будет, если нажму?», но он сдержался. Идиотский вопрос, хотя так и вертится на языке. Ясно, что ничего не будет. Но все равно, какие-то биоволны непостижимым образом соединили палец курсанта через сложные и многократно дублированные электрические цепи с узлом зажигания межконтинентальной баллистической ракеты стратегического назначения «СС-27», называемой на Западе «Дьяволом».

Александр ощутил тысячетонную тяжесть ракеты, могучую, рвущуюся наружу силу термоядерного заряда и свою способность выбросить «карандаш» из-под земли в стратосферу. Легкое нажатие, кнопка опустится на два-три миллиметра, соприкоснутся два контакта, загремят двигатели и через полчаса испарится какой-то город на противоположной стороне земного шара, треснет континент, содрогнется и поднимется тектоническими пластами земная твердь, вода океана хлынет в разлом, заливая бушующую магму, и начнется уже природный катаклизм, превышающий по своим масштабам вызвавший его термоядерный взрыв…

Курсант Кудасов почувствовал небывалое могущество, атомы его собственного тела забурлили, дозированно выделяя колоссальную энергию, он стремительно рос, раздвигая головой железобетонные перекрытия, и вот уже через секунду он прорвался на поверхность, разворотив широченными плечами бетон стартового комплекса, скосив глаза увидел, как стремительно уходит вниз бескрайняя заснеженная тайга, пробил густые облака, нашпигованные прохладно холодящими щеки снежинками, а еще через секунду смотрел на беззащитный земной шар из космической дали, как бы выбирая нужную точку, и только палец его оставался далеко вниз у, лаская гладкую, чуть вогнутую и заметно потеплевшую эбонитовую поверхность. Он отдернул руку, и все стало как прежде.

Майор Попов и незнакомый капитан – первый номер боевой смены с любопытством разглядывали курсанта. У капитана, как и у любого первого номера, на поясе висела кобура с пистолетом. Практикантам было понятно, зачем нужен первому ключ запуска, но какой надобности отвечало личное оружие, оставалось загадкой. А задавать вопросы здесь считалось дурным тоном. Сейчас Кудасов осмелел и решил спросить, но не успел.

– А ведь он почувствовал! – сказал капитан и улыбнулся. – Этот нажмет!

– Да, вижу, наш человек, – кивнул Попов. – Я не ошибся.

Старлей – второй номер вел нескончаемую войну на мониторе и не отвлекался, а третий номер визуально обследовал «Дьявола». На телевизионном экране медленно проплывала гладкая бронированная обшивка: вопреки расхожим представлениям она никакая не серебристая, а тускло-зеленая, с рыжими и черными потеками на термостойкой краске, чуть заметными очертаниями регламентных и контрольных лючков, дренажными отверстиями, выпускающими легкие струйки допустимых испарений, каплями конденсата, напоминавшими выступивший в напряженный момент пот… Ракета не просто стояла на боевом дежурстве: она жила своей жизнью: дышала, потела, старела… То и дело в электрических цепях появлялись легкие наводки, возникали и угасали индукционные токи, постепенно слабели многочисленные пружинки, подсаживались резиновые уплотнители, а главное – происходили неведомые эксплуатационникам процессы в самом термоядерном заряде.

Ядерный боеприпас – это не просто главная и необходимейшая часть межконтинентальной баллистической ракеты. Это центр Красноярского полка МБР, его основа и главная составляющая, к которой пристроено все остальное: компьютеры системы наведения, радионавигационная аппаратура, бортовая электроника, топливные баки и двигатели, сверхпрочный корпус, огромная шахта из высокопрочного бетона, подземный бункер со многими вспомогательными помещениями и операторской с боевым пультом, весь городок отдельного старта: его наземные здания и сооружения, штаб, казармы, клуб, баня, личный состав – солдаты, прапорщики, офицеры, высококвалифицированные инженеры… Все созданное в глухом лесу есть лишь пристройка к ядерному заряду «Дьявола», а все люди, живущие здесь – его слуги.

Боеприпас состоит из 10 килограммов плутония-238, который тоже живет своей отдельной и страшноватой жизнью: в нем, вопреки воле политиков, желанию инженеров и приказам командиров, происходят процессы ядерного распада. Постоянно выделяемая микроволновая энергия и жесткое излучение не проходят бесследно. Металл и композитные материалы, окружающие святая святых, начинают менять свои физико-химические свойства: постепенно теряет твердость бетон шахты, излучение воздействует на системы активации заряда, снижает чуткость точнейшей электроники, угнетает иммунную систему человеческого организма и снижает его репродуктивную функцию. Все это никого не волнует, но боеприпас стареет и, когда выслуживает свой гарантийный срок, его снимают, отправляют на завод, разбирают и утилизируют. В новейшее время такое случается все реже. Чаще конструкторы и изготовители сами прибывают в полк, с умным видом смотрят на монитор, чешут в затылках и… продлевают гарантию. Среди личного состава бытует мнение, что на замену зарядов просто нет денег.

Все это не способствует спокойствию персонала. Процессы ядерного распада теоретически хорошо изучены корифеями ядерной физики, но недостаточно подтверждены практикой: ведь шестьдесят лет атомной эры – ничтожный исторический срок. Глухие слухи о возможности самопроизвольного ядерного взрыва ничем не подтверждены, однако они упрямо ходят среди ракетчиков, как страшилки про черного человека среди многих поколений мальчишек.

В курилках отдаленных гарнизонов и столичной Академии рассказывают шепотом и другие байки: о том, что не только дежурные смены рассматривают ракету и изучают ее состояние, но и ракета рассматривает и изучает дежурных, иногда подбрасывая им непонятные явления – то ли тесты, то ли подначки… Эти разговоры документальных подтверждений не имели: после снятия с боевого дежурства «изделия» разбирали по винтикам, проверяли и обновляли, не находя никаких признаков зародившегося интеллекта.

Сейчас Кудасов воспринимал все это совсем не так, как раньше. Да, главное в полку – ракеты. Ради них в глухом сибирском лесу огорожено колючей проволокой несколько гектаров территории, ради них висят на проволоке объявления: «Стой! Запретная зона! Огонь открывается без предупреждения!» Ради них из привозных материалов, привозной техникой и инструментами, каторжным трудом построены шахты, бункера, выкопаны и снова посажены для маскировки деревья, возведены гарнизонные городки, ради них везут за тысячи километров желторотых новобранцев, умудренных опытом прапорщиков и офицеров с женами и детьми, ради них существует данная воинская часть и ради них проживают большую часть своей жизни обслуживающие «Дьяволов» люди.