Текст книги "Атомный поезд. Том 1"

– Ты что?! – попыталась возмутиться она. – Если уж так не терпится, сразу бы и сказал!

– Молчать, сука! Сумку сюда!

– У меня нет денег!

Марине приходилось бывать в переделках, но сейчас интуиция подсказала, что в столь опасные ситуации она еще не попадала.

– Сумку давай!

Сильная рука вырвала сумку «домино», распахнула застежку и вывернула все содержимое на пол. Ключи, нетолстый кошелек, платок, крохотный флакон духов, пудреница, несколько пачек презервативов «Дюрекс», специальный компактный диктофон с остронаправленным сверхчувствительным микрофоном, сотовый телефон «Нокия» с вмонтированным фотоаппаратом, в котором был переделан объектив.

– Что это?! – зловещим тоном спросил большеголовый.

– Это? Это мои вещи…

Договорить она не успела. Нападавший сильно ударил девушку в солнечное сплетение, а когда она согнулась, захватил ее голову под мышку, предплечьем перехватив горло, и резко встряхнул. Хрустнули позвонки. Убийца затащил безвольно обмякшее тело в кабинку, поднял диктофон и мобильник, остальные вещи ногой отбросил в угол и выскочил наружу.

Через несколько минут его в «Ночном прыжке» уже не было. А Слепницкий ушел еще раньше, перекинулся парой слов со знакомым менеджером, вежливо попрощался с охранником у входа, заполучив на всякий случай сразу двух свидетелей.

А в дамском туалете струйка воды, вырывавшаяся из горбоносого крана, все еще шумно вылизывала и без того гладкий фаянс.

* * *

Литерный поезд застрял на небольшой станции Волчки в Челябинской области по вполне объективной причине – ремонт путей. Этой уважительной причиной железнодорожники могут оправдать любое нарушение графика, не говоря уже о десятиминутной задержке, деле совершенно обыденном и вообще никаких оправданий не требующем. Тем более что литерный не простоял еще и пяти минут, когда в кабинете начальника отделения дороги Талубеева зазвонил телефон прямой связи с начальником дороги.

Тот энергично подхватил трубку, молодцевато гаркнул, чтобы продемонстрировать свою энергию и необходимость.

– Слушаю, Василий Петрович, Талубеев!

– Ты получал телеграмму по литерному?! – тоном, не сулившим ничего хорошего, произнес начальник дороги.

– Получал, спустил по линии, как всегда точно в срок!

– Ты, видно, себе что-то в штаны спустил! – загремел начальник дороги. – Литерный поезд стоит в Волчках, а ты мне какую-то херню плетешь!

Талубеев вспотел, покраснел и зачем-то встал.

– Так ведь там ремонт… Шпалы прогнили, перекладывают…

– Ты что, совсем баран?! Мне из Москвы звонят и грозят тюрьмой, а ты там шпалы перебираешь?! Ты инструкцию знаешь?!

Никогда Талубеев не слышал, чтобы начальник так орал. Надсаженный голос, бранные слова… До него стало доходить: случилось нечто ужасное. Но что?

– Так точно! Обеспечить беспрепятственное прохождение, освободить как минимум два железнодорожных пути, скорректировать движение всех прочих составов и в случае накладки временно загнать на запасные ветки. Конечно, знаю, Василий Петрович!

– А если знаешь, то почему не делаешь?! Или это саботаж?

За всю свою двадцатилетнюю карьеру Талубеев никогда не слышал этого страшного слова в применении к себе. У него задрожали колени.

– Там шпалы… Виноват, сейчас же устраню… Лично выеду на место и все обеспечу…

– Ты уже обеспечил все, что мог, – перешел на спокойный, но отнюдь не успокаивающий тон начальник дороги. – Ты уволен! Передавай дела заму, Ромашкину. Да скажи ему, что если через минуту литерный не пройдет, то вы оба с ним на нарах окажетесь! А я уже позже, после вас!

– Как уволен?.. – переспросил Талубеев и плюхнулся обратно в такое уютное кресло.

– Одна минута, баран! Иначе на мясокомбинат отправлю!!

Литерный миновал Волчки через пять минут. Все это время он простоял на единственном пути, глядя слепыми окнами на возникшую вокруг суматоху, впереди состава справа и сзади слева разминали ноги выпрыгнувшие из первого и последнего вагона крепкие парни в камуфляжных комбинезонах.

Настроившаяся было ждать дрезину с краном бригада ремонтников вмиг заменила злополучную шпалу вручную, кувалды, мелькая как носы дятлов, заколотили костыли, путевой обходчик Гаврилыч поднял зеленый флажок, стрелочник Мишаня приосанился и даже как будто принял стойку «смирно».

Литерный тронулся с места, парни в камуфляже быстро вскочили на подножки и исчезли в вагонах, поезд резво набрал скорость.

Рабочий люд в оранжевых жилетах проводил его долгими тоскливыми взглядами. От чего им было тоскливо: от небывалого аврала, от монотонного и безысходного бытия, от давления атмосферного столба или от того, что некоторых застрявший поезд оторвал от традиционной для мужской компании емкости с прозрачной жидкостью, способной вмиг развеять тоску и улучшить настроение, – это вопрос для психолога или непосредственного железнодорожного начальника, сами они не могли разобраться в запутанных лабиринтах собственных душ. Да и, сказать по правде, не были приучены это делать.

– Ну че, пошли? – Мишаня незаметно подмигнул Игорю Ходикову, и тот с готовностью отделился от родной бригады.

– Давайте, дверь не заперта, я сейчас, – сказал Гаврилыч.

Через несколько минут они зашли в сторожку путевого обходчика.

– Гля, чего это такое было? – спросил Ходиков.

– Ты ж слыхал: за этот поезд Талубеева сняли. Вместо него Ромашкина поставили, говорят, он так в трубку орал, что у Петровича чуть ухо не лопнуло! Ладно, давай начнем…

Худой, жилистый и прокаленный солнцем стрелочник азартно подцепил видавшим виды складнем крепко насаженную пробку.

– Гля, и впрямь заводская!

– Не, западло, давай Гаврилыча подождем, – не согласился Игорь. – Обидится. Лучше сало пока порежь…

– Сало так сало. Только где он ходит…

Хозяин сторожки в ту же минуту вошел в дверь. В руке он держал только что вырванные из земли цыбули – крупные белые луковицы на жестких зеленых хвостах.

– Ну и дела! Как раньше, еще в те времена! Талубеева и Ромашкина сняли, грозятся в тюрьму посадить. С литерным, окаянным, шутки плохи! На-ко, обмой, – он протянул цыбули Игорю и тот, привычно зачерпнув из ведра кружкой, на пороге смыл с них комочки земли и серую пыль.

Потом Мишаня привычно разлил водку в дешевые пластиковые стаканы и сделал это мастерски – всем поровну и ни капли не уронив на замызганную клеенку.

– Ну, будем!

Стаканы бесшумно чокнулись. Игорь Ходиков, вечно небритый, лохматый парень лет двадцати восьми, поднял тару на уровень побитого оспой лица, внимательно посмотрел, сглатывая, и быстро выпил, тут же закусив луковицами и неловко пристроенным на черствый черный хлеб грубо нарезанным салом. Руки у него были в татуировках: перстни, традиционное восходящее солнце и надпись «Колыма».

Мишаня ничего не рассматривал: чокнулся и выпил, закусил вначале салом, а уж потом заел луком.

Гаврилыч – крепкий, хоть и не первой молодости мужчина с седыми зализанными назад волосами и огромным в пол-лица носом, пил долго, мелкими глотками, потом, полузакрыв глаза, посидел неподвижно, смакуя вкус и послевкусие, как опытный дегустатор.

– А ведь знаете, пацаны, не обманула баба – водка настоящая, из пшеницы, – удовлетворенно произнес он, внимательно осмотрел толстый ломтик сала, аккуратно и даже с некоторой нежностью водрузил его на ломоть черного хлеба и, прежде чем впиться давно не леченными зубами, с удовольствием обнюхал бутерброд.

– Настоящая редко попадается, – поддержал разговор Мишаня.

– А зачем ее делать, если и самогонку пьют, и стеклоочиститель глотают, – Ходиков разлил остатки. Вышло по полстаканчика и все трое огорченно покрутили головами.

– Надо было, Гаврила, тебе у проводников купить, – сказал стрелочник.

– У каких проводников? Это же литерный! – усмехнулся Гаврилыч. – Видел, какие там проводники стояли? Они тебя сразу на голову укоротят.

– Посмотрим еще, кто кого укоротит, – по-блатному растягивая слова процедил Игорек. Он сразу изменился: сузил глаза, искривил губы. – А ведь в таком что-то ценное возят. Вот бы грабануть!

– Гра-а-ба-а-ну-у-уть! – растягивая слоги передразнил Гаврилыч. – Ты уже пробовал арбузы из вагонов таскать! Мало показалось? А тут тебе сразу пулю засадят…

– Да херня это все, – скривился Ходиков. – Понты колотят. Пугают народ.

– Херня? – вскинулся Гаврила с таким видом, будто услышал личное оскорбление.

– А знаешь, что на сто двадцатом километре было? Мужики-охотники из города сидели под насыпью, водочку попивали да разговор терли, вот прямо как мы сейчас. А тут мимо литерный несется, он всегда на полном ходу… А один там такой же борзой, как ты, ружье вскинул и как бабахнет в борт вагона!

Гаврила сделал театральную паузу.

– А там снайпер сидел наготове! Чпокс! И парню этому в голову… Прям промеж глаз засадил!

– Херня! – вновь лаконично повторил Игорек, закуривая и выпуская дым через ноздри. Лицо его вновь приняло обычное выражение. – Слышал я про эту историю. Пуля о корпус срикошетила – и все дела.

– О корпус! От обычного, небось, не отскочит… Значит, вагон бронированный! – не сдавался Гаврилыч. – Как же ты его грабить будешь?

– Как, как, – скривился Ходиков. – Я-то не собираюсь, мне уже хватило. А вообще-то, скажу я вам, все это очень запросто делается!

– Да не бреши лучше! Ты на Колыме был? Нет! А наколку сделал!

Когда собутыльники начинают сомневаться в лучших душевных свойствах друг друга, дело неминуемо идет к скандалу. Опытный Мишаня это хорошо знал.

– Ладно, хватит лаяться, пацаны, – вклинился он, хлопнув себя по колену мозолистой ладонью. – Давайте лучше выпьем за дружбу!

– И то правда, – кивнул Гаврилыч, и Игорек с ним согласился. Пластмассовые стаканы бесшумно соприкоснулись.

* * *

Они были похожи друг на друга, как близнецы. Их так и называли – и начальство, и сослуживцы. Оба высокие, статные, плечистые. Оба с короткими светлыми стрижками и голубыми глазами. Они даже одеты были одинаково. В светлые летние костюмы, которые оба считали пижонскими. Только у одного костюм был светло-серым, а у второго – бежевым. Существовало и еще одно отличие, позволяющее различать двух атлетичных блондинов. У обладателя бежевого костюма имелся широкий косой шрам на шее с правой стороны, и парню не удавалось скрыть эту броскую примету с помощью специально подобранной рубашки с высокой стойкой.

Парни степенно выбрались из салона видавшей виды белой «Волги» без опознавательных знаков и, шагая почти в ногу, целеустремленно направились к центральному входу в «Ночной прыжок». Сейчас все здесь выглядело не так, как обычно. Вдоль тротуара вместо навороченных иномарок стояли два скромных «Опеля» с милицейской раскраской, микроавтобус «РАФ» и «УАЗ» с синими милицейскими номерами. На запретном месте косо приткнулся «БМВ» пятой серии с проблесковым маячком над дверью.

Вокруг крутились милиционеры в форме и штатском, всех посторонних старались удалить, лишь несколько изрядно подвыпивших и явно не удовлетворивших потребностей посетителей околачивались в стороне, перебрасываясь словами со стайкой девушек, нелепо выглядевших на улице в своих суперсексуальных нарядах.

«Близнецов» никто остановить не пытался, и они беспрепятственно зашли внутрь заведения. Здесь стоял охранник, который заметно утратил уверенность, но продолжал выполнять свои обязанности.

– Вы к кому? – спросил он «близнецов», наметанным глазом определив, что их «пижонские» светлые костюмы стоят меньше, чем мятые маечки завсегдатаев «Ночного прыжка».

– Стой здесь и никуда не уходи, – не останавливаясь, бросил Влад Малков. – Ты еще понадобишься.

В холле к ним сразу же подошел один из наблюдателей, который и сообщил о происшествии. Невысокий коренастый, с неприметным незапоминающимся лицом, он не должен был открыто контактировать с гласными сотрудниками, но сейчас чрезвычайность ситуации меняла дело.

– По времени все шло нормально: объект вышел, Марина должна была выйти следом, мы стояли в пределах прямой видимости… И тут вдруг закрутилось: милиция, шум, гам, всех выгнали из бара…

– Зачем? – спросил Ломов. – Это же свидетели!

– Не знаю, – пожал плечами он. – Она в женском туалете на втором этаже. Там работает группа осмотра. Ну, я пошел?

– Давай. Мы сами доложимся.

Осмотр был в разгаре. Малков предъявил старшему, пожилому следователю прокуратуры, служебное удостоверение.

Если оно и произвело впечатление, то внешне это никак не проявилось.

– Ничего не трогайте и не мешайте, – сухо сказал следователь. – Тело было в кабинке, вещи из сумочки выброшены на пол. Все вопросы потом.

Девушка в черно-белой одежде лежала на черно-белом кафеле. У нее было меловое лицо и черный синяк поперек горла. Как будто талантливый, но патологически жестокий режиссер снимал сцену фильма, которым замахивался на приз каннского кинофестиваля. И без того короткая юбка задралась кверху, обнажая узкие кружевные трусики, но на этот раз она не была виновата в таком бесстыдстве… Как и в неаккуратности – белые сетчатые чулки порвались в нескольких местах. Карие глаза широко распахнуты. Безжизненный взгляд устремлен в зеркальный потолок, в котором отражалась вся эта сюрреалистическая картина.

Судмедэксперт диктовал, криминалист фотографировал, следователь писал, положив бланк на твердую папку. Двое в штатском, очевидно, оперативники уголовного розыска, складывали в пакет вещи: ключи, пудреницу, презервативы.

– У нее был телефон, – сказал Ломов.

Сыщики пожали плечами.

– Все, что было – вот здесь.

Диктофона тоже не оказалось.

– Нашли свидетелей?

– Нет. Тут собирается публика, которая не любит давать показания. К тому же всех выгнали до нашего прихода.

– Пальцы остались? – спросил Малков у криминалиста.

– Вряд ли. С тела не снимешь, а вещи он не трогал. Впрочем, в лаборатории проверим.

– Пошли, Влад, – сказал Ломов. – Ты раньше бывал в женском туалете? Я – впервые. Чего ты такой угрюмый?

– Маринку жалко.

В интонации Малкова его напарник уловил горестные нотки. Вроде, незаметно для внешнего восприятия, но все-таки голос слегка дрогнул. Влад прищурился, закурил и глубоко затянулся. Выпустил дым под потолок.

– Ты ее лично знал?

Влад кивнул.

– Немного. Хорошая девушка, – и после короткой паузы добавил:

– Была.

– И красивая, – поддержал его напарник. – Жаль. Честное слово. А все из-за этой гадюки!

– Я его раздавлю, – выругался Влад. – Пойдем с местными поговорим.

Охранник стоял на месте, рядом с ним ожидал худощавый подтянутый человек в очках.

– Я старший менеджер, – с акцентом представился человек. – Какие у вас вопросы к нашему служащему?

– Почему вы выпроводили всех посетителей? Они ведь нужны для следствия! – напористо спросил Влад.

– У нас частный клуб. Мы не уполномочены вести полицейские процедуры. Но мы обязаны ограждать покой наших гостей.

– Даже если среди них убийца?

Менеджер развел руками. Держался он очень спокойно, как человек, уверенный в своем будущем.

– Мне очень жаль. Повторяю, мы не ведем расследований.

– Вы иностранец? – спросил вдруг Толик.

– Да, я гражданин Федеративной республики Германия, – с достоинством ответил тот.

– Ладно, это потом… Нам нужна пленка видеоконтроля посетителей. За целый день.

Дорогие очки отрицательно качнулись из стороны в сторону.

– Я объяснил: у нас частный клуб. Милиция не может вмешиваться в личную жизнь наших клиентов. Нужен судебный ордер!

Терпение оперативников лопнуло, сдержанная вежливость испарилась.

– Мы не милиция, мы – госбезопасность! – капитан Малков привычно поднес к синеватым стеклам раскрытое удостоверение. – У вас действительно частный бордель, но страна пока что не частная. Ее вы не приватизировали. Поэтому сейчас мы заберем пленку, а потом вы предъявите вид на жительство и поедете с нами.

Госбезопасность уважают до сих пор. Особенно иностранцы. Менеджер дрогнул.

– Пленку вы можете взять под расписку. И вид на жительство покажу, он у меня в порядке. Но если вы захотите меня арестовать, то вначале вызовем моего адвоката.

Через несколько минут пленка была у оперативников.

– Ладно, на сегодня хватит, – сказал Влад и похлопал менеджера по плечу. – Живи пока… Но помни, что я сказал! Страна не продается!

Лица оперативников приобрели прежнюю вежливую невозмутимость и бесстрастность.

– Отзвонись шефу, Толик, он должен докладывать генералу. И поехали, посмотрим пленку.

Ломов достал мобильник и нажал кнопку прямого вызова.

* * *

Полковник Смартов осторожно спрятал трубку в карман и перевел усталый взгляд глубоко посаженных глаз на сидящего во главе стола генерала Мезенцева. Для своих сорока четырех лет и сидячей работы Смартов выглядел отлично: ни избыточного веса, ни синевы под глазами, ни облысения. Даже морщин на лице не было. Генерал, только перешагнувший пятидесятилетний рубеж, на вид годился ему в отцы: лысый, толстый, страдающий диабетом и стенокардией. Может быть, поэтому, может, в силу других причин, но сегодня он смотрел на подчиненного довольно раздраженно.

– Что там? – брюзгливо осведомился генерал и выпустил сигаретный дым в сторону фаната здорового образа жизни Смартова. Сегодня он был очень недоволен – то ли жизнью вообще, то ли конкретно подчиненным, докладывающим о неприятностях.

– Она мертва, – не отворачиваясь, сказал полковник. – Улик никаких нет. Диктофон и мобильник с камерой пропали. «Близнецы» изъяли пленку видеоконтроля на входе. Попробуют что-нибудь раскопать.

– Значит, эта гадюка Фальков с кем-то встречался, – помолчав, изрек Мезенцев. – Иначе ее бы не убили.

– Логично, – кивнул Смартов.

– А ваши люди не отследили контакт, не зафиксировали его и допустили чрезвычайное происшествие – смерть негласного сотрудника!

Полковник опустил голову. Любую ситуацию в наши дни можно оценить и как победу, и как поражение. Причем с одинаковой убедительностью. Все зависит от того, как надо ее оценить.

Сейчас направленность мышления генерала стала совершенно очевидной. Он готовит козла отпущения.

– Мы поправим дело, товарищ генерал! – как можно увереннее сказал он. Потому что другого выхода у него не было.

* * *

За преддипломную практику в войсках Кудасов получил отличную оценку, Коротков – такую же, Глушак и Смык – по «четверке». Это были предпоследние оценки в училище. Оставалась еще защита диплома, а потом оценивать молодых лейтенантов будет сама жизнь. Которая, вроде бы, должна быть объективной…

В конце дня курсантов отвезли в гарнизонное ателье на примерку парадной офицерской формы. Отражение в зеркале понравилось всем без исключения. Золотые звездочки на золотых погонах придавали мальчишкам совсем другой вид. Они становились взрослее, мужественнее и, конечно же, красивее.

– А не пойти ли нам, товарищи офицеры, испить пивка? – бодро спросил Коротков, когда лейтенанты опять превратились в курсантов.

Его широкоплечая массивная фигура, которая в сибирском лесу вроде бы сморщилась и усохла, вновь набрала силу. Город на него действовал положительно. Именно здесь он всегда улыбался и никогда не унывал. На практике он был весел только однажды: когда выпил спирта. Сейчас он вновь находился в отличной форме. Аккуратная стрижка, ровный пробор, старательно зализанные волосы в солнечных лучах поблескивали от бриолина. Блестели и зеленые, как у кота, глаза. И роль лидера и заводилы, утраченная было в жесткой обстановке ракетного полка, вернулась обратно. Во всяком случае, он очень хотел ее вернуть.

– Если денег нет, я угощаю!

– Пойдем! – из-за массивной спины Короткова проворно вынырнул Боря Глушак. Последний был, в противовес Андрею, маленького роста, щуплой комплекции с заискивающим выражением в карих глазах.

– Если Саша пойдет, то и я пойду, – сказал командир учебного взвода старший сержант Коля Смык. Он был чуть выше Короткова, но в отличие от грузного, склонного к полноте генеральского сына, обладал атлетической спортивной фигурой.

– Пойдем, – хмыкнул Александр. – Я и сам за себя заплачу.

– А куда? – озабоченно спросил Глушак.

– Пошли в «Гиннес», – предложил Коротков. – Там хороший выбор пива, и раки, и рыбец, и шемайка…

«Гиннес» тоже был дорогим местом, и идти туда Саша не хотел.

– В «Гиннес» нельзя, – резонно сказал Смык. – Мы же в форме. Сразу патруль заметет!

– Да, точно, – согласился Андрей. – А через две недели и в форме сможем заходить в любой кабак!

– Прям-таки! – не согласился Глушак. – А на какие бабки?

Они шли по пешеходному бульвару. На спинках скамеек, поставив ноги на сиденья, сидели десятки молодых людей. Почти все пили пиво прямо из горлышек бутылок. Девушки не отставали от юношей. Пустую тару бросали здесь же, на газон.

– Давайте и мы точно так же, – кивнул на одну из скамеек Андрей.

– Только не здесь, давай зайдем в парк, – сказал Кудасов. – Спрячемся за кустами.

– Это перестраховка, – снисходительно усмехнулся Андрей. – Пиво сейчас в почете. От него и умными делаются, и красивыми, и работают хорошо. Не догадались еще придумать, что оно помогает хранить военную тайну и добиваться успехов в боевой подготовке. То-то был бы успех в армии!

«Да, от такой рекламы отец бы вообще с ума сошел!» – подумал Саша.

Через некоторое время четверо курсантов сидели на нижней аллее парка имени Пушкина и отхлебывали из поллитровых бутылок.

– Слышь, Андрей, а за что ты «пятерку» по практике получил? – неожиданно спросил Смык.

– Откуда я знаю! Что поставили, то и получил.

– Нет, вот с Сашком все понятно: он и рассчитывает траектории точно, и пахал за двоих, даже в бункере сидел. А ты делал все то, что и мы с Борькой. Да еще и считал хуже. Только мы получили «четверки», а ты «пятерку». Почему это?

– Да не знаю я! Чего ты ко мне пристал?

– А насчет Еремеева ты с отцом поговорил?

– Какого Еремеева?

– Прапорщика рыжего, который нас спиртом угощал.

– Еще чего! Стану я из-за такой ерунды папашке голову забивать!

– Ничего себе ерунда! У него от этого вся дальнейшая жизнь зависит. И потом – ты же пообещал, он ждет…

– Не будь дураком! Кто за полстакана спирта такие вопросы решает? Он все правила нарушил! А я пообещал, чтобы отвязаться. Кто это всерьез воспринял? Так что мы квиты.

Командир отвернулся.

– Квиты, говоришь… Только когда я служил срочную, у нас за такие вещи «темную» устраивали.

– Чего это вы сцепились? – вмешался Кудасов. – Лучше скажи, Андрюха, по секрету, куда поедешь служить? Небось, уже все знаешь?

– А чего тут не знать, – ухмыльнулся Андрей. – Только не думайте, что сразу к отцу под крыло. Так только дураки делают. Надо сначала карьеру выстроить, фундамент личного дела заложить. Так что придется в полк пойти. Не в лесной, конечно, и не под землю. В средней полосе тоже есть где служить. Перетопчусь как-нибудь три года.

– И кем же ты хочешь служить?

– Вначале в штабе кем-нибудь. Хоть помощником оперативного дежурного. А потом старшим смены или расчетчиком. Эти должности дальнейший рост обеспечивают.

– Ни фига себе! – Кудасов отставил бутылку. – Ты же считать не умеешь!

– Ну и что… Кому они нужны, эти расчеты? Люди десятки лет считают, а что толку? Все в корзину идет. И я так же посчитаю!

– А если учебно-боевой пуск?!

Коротков спокойно допил свое пиво.

– Тогда в полк столько спецов нагонят, найдется кому расчеты сделать!

Кудасов покрутил головой.

– Ну, ты даешь! А если война? Если настоящий боевой запуск?

– Тогда за промах спрашивать некогда будет. И некому. Да и не с кого.

Андрей отбросил бутылку.

– Чего вы все на меня набросились? Про себя лучше расскажите!

Глушак шмыгнул носом.

– У меня диплом с отличием. Зайду первым, может чего-то приличное и вытащу…

– А я возьму, что дадут, – сказал Смык. – У меня-то волосатой руки нет.

– А ты, Санек, что думаешь?

– А чего тут думать… Я и под землю могу залезть. Вот только…

– Что только? – живо отреагировал Андрей.

– Я же жениться надумал. А Оксанке это вряд ли понравится.

– Товарищи офицеры, – командным голосом начал Коротков. – А может, нам водочки тяпнуть?

– Грамотно, товарищ лейтенант, – с показной почтительностью кивнул Боря Глушак. – Если за ваш счет, то я готов!

– А я уже сыт всем этим по горло! – Смык встал.

– Я тоже – пас, – поддержал товарища Кудасов.

Они пошли по нижней аллее, Коротков долго смотрел им вслед.

– А ведь они мне завидуют! Нам с тобой завидуют, Боря! Вот ведь как жизнь оборачивается!

В голосе его была искренняя обида.

* * *

– Эй, милок! – скрипучий старушечий голос вкрадчиво проник в затуманенное сознание Ладынина. – Просыпайся, тут к тебе пришли!

Виктор открыл глаза. С трудом сфокусировал взор на изборожденном морщинами лице Бабы Яги с метлой в руках. Мгновением позже пришло осознание того, что он лежит на больничной койке, а бабушка в давно не стиранном белом халате держит не метлу, а швабру.

За ней стоял средних лет милиционер с папкой под мышкой. Он деловито приставил к кровати стул, уселся с привычной основательностью, достал какие-то бумаги и только потом взглянул на забинтованного парня.

– Здорово, герой! Я участковый, капитан Вершинин, веду дознание по твоему делу. Как себя чувствуешь?

– Внутри все гудит, – вымолвил Виктор. – Я как трансформаторная будка. И слабость. А боли не чувствую.

– Будка, говоришь? Бывает. Н у, рассказывай, как все было.

Виктор поднял свободную руку, дотронулся до бинтов на голове. Вторая рука была закована в гипс.

– Мотоцикл цел? – озабоченно спросил он.

– Во дает! – капитан обернулся к санитарке, как бы приглашая ее в свидетели. – Чудом на этом свете зацепился, доктора говорят, в рубашке родился, мог без руки остаться, а то и вообще копыта отбросить от кровопотери! А он про мотоцикл спрашивает!

– Так что с мотоциклом? – как зацикленный, повторил Ладынин.

– Вдребезги твой мотоцикл! – с легким удовлетворением сообщил участковый. – Только в металлолом годится. Так что больше не будешь пьяным гонять…

– Да я трезвый был! Гнал на приличной скорости, а тут шлагбаум опустился… Ночь, тишина, поезда не слышно – я и решил, что успею проскочить. И тут, как из-под земли – состав! Я не успел затормозить, так в него и влетел…

– Во сколько это было? – капитан деловито писал протокол.

– В десять, наверное. То есть в двадцать два. Или чуть позже – в двадцать два тридцать!

– Так, так… Что дальше было?

– Дальше ничего не помню…

– Так я и знал! – удовлетворенно сказал капитан Вершинин. – То есть думаете, что вы самые умные? Устроили простенькую имитацию и всех обдурили, а виноватого выгородили?

– Кого обдурили? Кого выгородили? Какую имитацию?

– Выгородили того, кто тебя сбил. Обдурили следствие. А имитация очень примитивная: положили тебя возле рельсов, рядом мотоцикл разбитый – и думаете, что все в порядке!

– Погодите, погодите, я один был! И никого не выгораживаю! Как было, так и рассказываю…

Капитан отложил протокол.

– Ладно, Витя, давай поговорим по душам. Ты на идиота не похож, да и меня идиотом не считай. Вот смотри, что получается: если бы ты столкнулся с поездом, от тебя бы остались рожки да ножки – это раз! С двадцати двух до двадцати трех через полустанок ни один поезд не проходил – это два! Там как раз в то время молодежь гуляла, и никто тебя не видел – это три! К нам позвонили около трех ночи и сказали, что на переезде лежит раненый, причем лежал ты не на шпалах, а на носилках, прооперированный, в гипсе, с выпиской из больничной карты, – это четыре! Ну, подумай сам, если даже возле тебя мотоцикл искореженный положить, кто поверит в твою историю?

Ладынин приподнялся с подушки.

– Кто же это все, по-вашему, устроил? И самое главное – зачем?

– Объясняю для непонятливых. Номер на мотоцикле Тиходонского края, наверняка угнанный. Вы с дружками гоняли по окрестностям пьяными, кто-то тебя своей машиной и сбил. Запахло жареным. Тебя отвезли в больницу, а после операции выкрали, отвезли к рельсам, мотоцикл под товарняк бросили и потом рядом с тобой положили. Осталось в милицию позвонить – и все! Непонятно, только, откуда выписку больничную взяли… Почерк явно женский – красивый, округлый… Ну да это мы выясним, сейчас как раз больницы проверяем. Может, ваша девчонка там медсестрой работает…

Перебинтованный парень бессильно вытянулся.

– Да мои слова легко проверить! Вечером я поехал в Чепраново, на дискотеку. С девушкой своей, Юлей зовут. Спросите, она подтвердит! Там мы с ней поссорились, потому что танцевала со всеми подряд, я обиделся и уехал около десяти, совершенно трезвый! Расстроенный, правда, был, может, потому все и получилось… А где-то в десять тридцать влетел под поезд на разъезде в Каменоломнях…

– Подожди, браток, ты говори, да не заговаривайся!

Капитан Вершинин встал и нагнулся над пациентом, заглядывая ему в глаза.

– Какое Чепраново, какие Каменоломни? Где это?

– Как где? В Тиходонском крае, естественно! Я там живу, и мотоцикл там зарегистрирован, потому и номер тиходонский! Чего-то вы меня все путаете…

Участковый щелкнул пальцами и прошелся по палате.

– И где ты сейчас, по-твоему, находишься?

– Откуда я знаю… Наверное, в Шахты отвезли…

Капитан прошелся по палате еще раз.

– Дело в том, что нашли тебя на Безымянном разъезде в Воронежской области. Это добрых триста километров от твоих краев. И ты сейчас в Митрофановской районной больнице. А я работаю в Митрофановском РОВД и Тиходонский край, естественно, не обслуживаю. Что ты на это скажешь?

Виктор Ладынин закрыл глаза. Внезапно перед ним возникло видение: круглая слепящая лампа, красивое женское лицо, мягкий успокаивающий голос…

– Что я могу сказать… Что знал, рассказал. Влетел в поезд на полном ходу. Показалось даже, что прошел насквозь металлическую обшивку и оказался внутри…

Капитан Вершинин озабоченно собрал документы.

– Ладно, братишка, похоже, что ты не врешь. Наверное, и вправду сильно головой треснулся. Но непонятного тут много. Будем разбираться…

Разбирательство ничего не дало. Через две недели Виктор Ладынин вернулся в родной поселок Глубокий, из которого так неудачно выехал на дискотеку. Впрочем, история закончилась для него благополучно: операция была проведена качественно и рука срослась нормально, постепенно прошли головные боли.

Но до конца жизни Виктор Ладынин рассказывал, как после столкновения с поездом его, истекающего кровью, подобрала «летающая тарелка», инопланетяне спасли ему жизнь, вылечили и вернули на землю, но в другое место, как часто в таких случаях бывает. Энтузиасты всего необычного ему верили, тем более что Юля многие факты подтвердила. Скептики на то и скептики, чтобы во всем сомневаться. Но когда через несколько лет Ладынин выиграл в «Бинго» триста тысяч долларов, приписав свое везенье благотворному воздействию инопланетян, то и скептики задумались.