Текст книги "По следу Черта"

– Что осмотреть?! – Еремеев и Колесов повернули к нему изумленные лица.

– Труп служебно-розыскной собаки по кличке Буран! – твердо произнес Дятлов. – Осмотреть, записать в протокол и направить на вскрытие, чтобы установить причину смерти. И снять слепок зубов…

Важняки – следователь и опер – переглянулись.

– С кого снять слепок зубов? С убитой собаки? Или с тебя? – презрительно скривился Колесо.

Второй «убойщик» издевательски улыбался, внештатники подошли ближе и тоже скалились.

– Надеюсь, вы шутите? – зевнул Еремеев. – Хотя время неподходящее…

Но Дятлов не шутил. С угрюмым лицом он несколько раздраженно пояснил:

– Именно слепок зубов. И не собаки, а того, кто ее загрыз – будь это другая собака, тигр или черт. Чтобы потом сравнить их со следами зубов на колбасе с места убийства бомжей… Это элементарные следственные действия по сбору доказательств!

– Ты что, капитан, умом двинулся?! – зло процедил Колесо. – Какая колбаса, какие тигры, какие слепки зубов? Не позорь уголовный розыск! Иди домой и ложись спать!

– Это самое умное, что вы можете сделать в настоящий момент, – поддержал его Еремеев. – А я возвращаюсь на базу.

Дятлов психанул, у него задергалась щека. Обычно в таком состоянии он совершал непредсказуемые поступки. Он просчитал до десяти, глубоко вздохнул, медленно выдохнул через нос. Не успокоился, зато удалось удержать себя в руках.

– Пойдем, сержант, – повернулся он к Перехову. – Отвезем Бурана в морг, я договорюсь. А завтра подниму всех на ноги – и вскрытие сделают, и слепки снимут!

Они направились в темноту. Остальные смотрели им вслед. Колесо покрутил пальцем у виска. Тихо хохотали внештатники.

* * *

Дятлов чувствовал себя, как вываренный. Ночь он практически не спал. Две кражи, разбой, да еще убийство девушки – такого дежурства врагу не пожелаешь. Пока сдал смену, пока добрался на метро и автобусе в Косино, где три года назад получил «однушку», была уже половина одиннадцатого.

– Давай, Павел, поезжай домой, отоспись восемь часов и выходи во вторую смену, – сказал Иванцов. И, как обычно, пояснил: – Работать некому…

Начальника уголовного розыска понять можно: работать действительно некому – менты не чиновники категории «А», не депутаты, не банкиры, не газовики и не нефтяники, у которых штатный некомплект по каким-то причинам отсутствует. Вот и «вешает лапшу» с заботливым видом: чтобы заступить в 17 часов на службу, надо выехать из дома в 15.30, значит, на сон остается меньше пяти часов. Если сразу заснешь! А закончиться вторая смена должна в полночь, хотя обычно затягивается до глубокой ночи, а то и до утра. Но капитан относился к этому философски: работа составляла смысл его жизни, он привык пахать сутки напролет, идти по следу, постепенно приближаясь к злодею, а потом заваливать его в финальном прыжке и перегрызать ему гор… тьфу, надевать наручники…

Открыв исцарапанную железную дверь и сменив грязные ботинки на тапочки, он тяжело повалился на диван. Есть не хотелось. Под утро, оформляя бумаги в кабинете, он съел всухомятку несколько пирожков с картошкой, бутерброды с копченой колбасой, а теперь мучался изжогой и тяжестью в желудке. «Надо бы чайку согреть», – подумал Павел, но вставать не хотелось. Рука привычно нашла пульт дистанционного управления, нажала кнопку.

«Пусть тебе приснится Пальма де Майорка, в Каннах или в Ницце – солнечный прибой…» – наполнил комнату задушевный голос Шуфутинского.

Дятлов любил песни своей молодости, они будоражили воображение, заставляли быстрее бежать кровь в жилах. И хотя он никогда не бывал, да и не побывает ни на Майорке, ни на Лазурном Берегу, – это не важно, главное, что даже тихий звук мощные динамики наполняют такой силой, что он проникает в самую душу… Великолепная акустика радовала честного милицейского капитана так же, как прогулка на собственной яхте по Средиземному морю какого-нибудь матерого расхитителя российской казны. Навороченный музыкальный центр, огромный плазменный телевизор и крохотная квартирка в панельной девятиэтажке заменяли Дятлову и яхту, и виллу, и красный «порш» у подъезда, – это было все его богатство, скопленное тяжелым и опасным трудом. На большее самый опытный и результативный опер РУВД рассчитывать не мог.

«Надо будет вымыть ботинки, засрал их на стройке капитально», – подумал Дятлов, проваливаясь в тяжелый сон.

В назначенное самому себе время – пятнадцать часов, он проснулся, и опять с той же мыслью – о запачканных ботинках. Но не в ботинках было дело. Убийца каким-то непостижимым образом пролез в небольшое отверстие, при этом он наверняка безнадежно испачкал свою красную одежду: намертво въевшуюся цементную пыль вряд ли удастся отстирать, да и дырка в ней бросится в глаза… А ведь это розыскная примета!

Дятлов вскочил и стал быстро собираться.

* * *

Ровно без четверти пять невыспавшийся Дятлов устало поднялся по ступеням и вошел в здание РУВД. Грузный майор Савченко, сидевший за огромным, до потолка, стеклом с большими синими буквами «Дежурная часть», замахал рукой.

Опер нехотя подошел. Он не отдохнул, в душе накопилась тяжелая усталость. И раздражение. Ничего хорошего и приятного майор, в силу своей должности, не мог ему сообщить по определению. Только подбросить какое-нибудь говно.

– По Малиновской что-нибудь новое есть? – он задал вопрос первым.

Савченко скривился.

– Знаешь, как эксперты на кофейной гуще гадают? Предварительно сказали, что этот красный лоскуток от спортивного костюма из синтетики, предположительно, фирмы «Монтана».

– Ясно. А от меня что хотел? Надеюсь, не новый материал сунуть?

– Да нет. Заявительницы пришли с какой-то ерундой. Разберись с ними сам – как решишь, так и будет. Я в журнал ничего не записывал…

– Где они?

– Да вон сидят…

Дятлов повернулся и увидел в углу на стульях двух простецких женщин с похожими, измученными от беспросветной жизни лицами. Мать и дочь. Сразу видно: они не ездят на машинах, не пользуются такси, не ходят в салоны красоты, они покупают дешевые вещи и продукты, экономят на отдыхе и вообще еле сводят концы с концами. На их плечи в первую очередь ложится инфляция, их гнет к земле рост «коммуналки», им дает обманчивую надежду копеечный рост зарплат.

Капитан смягчился. Может, оттого, что знал: у него точно такое же лицо и сходная судьба.

– Пойдемте со мной, дамы, – как можно любезнее сказал он.

Заявительницы послушно поднялись и безропотно пошли следом. Они не привыкли возражать, особенно власти и начальству. И, скорей всего, не скажут ничего путевого…

Дятлов завел их в свой кабинет.

– Слушаю вас со вниманием, – сказал оперативник, усаживаясь на свой жесткий стул за обшарпанным, видавшим виды столом. – Что случилось?

– Вчера возле метро, – испуганно сказала младшая, – подошел такой… страшный, вроде грязный, оборванный…

– На самом деле он был в нормальной одежде, – уточнила старшая. – Это впечатление такое… И вроде воняет от него – то ли псиной, то ли козлом… А может, тоже показалось… Но тип омерзительный!

– Говорит: видели где-нибудь здесь эту бабу? – продолжила дочь. – И сует под нос кусок человеческой кожи с татуировкой – я подумала: убил кого и вырезал… Аж вскрикнула, душа в пятки ушла!

– Побледнела вся, затряслась, – снова вступила мать. – Но это никакая не татуировка и не на коже: обычный рисунок, на бумаге – грязной, мятой, но выглядел точно, как татуировка, Люда правильно говорит.

– А вы что, в татуировках разбираетесь? – спросил Дятлов. Он уже понял, что ничего интересного не услышит, но решил быть любезным до конца.

– Немного. Я-то по образованию художник, Строгановку закончила…

«Интеллигенция первая под каток реформ попадает», – подумал Дятлов, но тут же отогнал крамольные мысли.

– …В новые времена пыталась свое дело открыть: тату-салон, – ничего не вышло, но специальной литературы начиталась и татуировок много пересмотрела, – продолжала женщина. – Так вот, этот рисунок действительно – как шаблон для татуировки…

– А что за рисунок? – спросил оперативник. – Изображено-то что на нем?

Художница едва заметно улыбнулась.

– Женщина. Стройная, красивая. И нарисована мастерски: точные штрихи, самая суть ухвачена, получилась как живая!

– А мне показалось, будто ребенок нарисовал, – вмешалась Люда. – Но так, что если эту женщину встретишь, то сразу узнаешь. Странное впечатление! И испугалась я очень…

– Как он выглядел? Сколько лет? Как одет? – терпеливо задавал обязательные вопросы оперативник.

Женщины переглянулись и пожали плечами.

– Неопределенно как-то, – сказала Люда. – Ни возраста, ни каких-то особенностей… Просто вонючий, страшный и мерзкий тип! В замызганном красном спортивном костюме…

– Что?! – Дятлов подпрыгнул на месте. – В каком костюме?!

– Да никакой он не замызганный, – снова вмешалась мать. – Наоборот – новенький, дорогой, написано «Монтана»… Может, правда, поддельный… Откуда у такого бомжа фирменный костюм?

– Минуточку, минуточку, – Дятлов вскочил, как гончая, почуявшая дичь. – Вот вам бумага, вот ручки, подробненько напишите то, что мне рассказали… Очень подробно! Хорошо?

– Хорошо, – послушно кивнула Люда.

– А вы, мама, сможете нарисовать этого… гм, бомжа? И воспроизвести рисунок, который он вам показывал?

– Я попробую, – сказала женщина. И поспешно добавила: – Я постараюсь. Очень постараюсь.

Через два часа капитан Дятлов, напоив женщин чаем и угостив черствым печеньем, с почетом и благодарностями проводил их до дверей РУВД. Не привыкшие к такому вниманию, обласканные властью, мать и дочь были очень довольны. Если бы все заявители встречали столь душевный прием, в российские отделы милиции стояли бы огромные очереди.

Дятлов тоже был очень доволен. Художница-свидетель довольно точно нарисовала неизвестного: вогнутый профиль, клювообразный нос, выступающий подбородок… А вот анфас: редкие волосы, покатый лоб, торчащие скулы, запавшие глаза, узкий острый нос, щетина на щеках, подбородке, шее… Это не безликий розыскной фоторобот – это настоящий индивидуальный портрет!

А вот женский портрет: прическа каре, прямой аккуратный носик, глаза с широким разрезом… Типаж убитой на пустыре Гали Малиновской. И капитан был уверен, что это не случайное совпадение.

И хотя опер крайне не любил писанины, он тут же сел за составление важных документов.

На это ушло около получаса, еще столько же потребовалось, чтобы собрать подписи руководства. Потом Дятлов лично проследил, чтобы документы были немедленно отправлены во все подразделения столичной милиции. Они ориентировали личный состав на розыск по портрету подозреваемого в убийстве, который может быть одет в красный спортивный костюм из синтетики, предположительно фирмы «Монтана», сильно перепачканный цементной пылью и с вырванным кусочком ткани.

Розыскная машина завертелась и принялась медленно набирать обороты, хотя в данный момент никто не мог сказать, к чему это приведет.

* * *

Князь «держал» Южный рынок уже четверть века и пользовался здесь непререкаемым авторитетом. Даже когда давным-давно приходилось «присаживаться», все равно его место не занимали и исправно отстегивали долю. А в новые времена он и в зоне не отрывался от непосредственного руководства, каждый день давая текущие указания по мобиле. Впрочем, в новые времена его и сажать перестали. Рынок стал приносить совсем другой доход, а с большими «бабками» в зону уже не брали. Потому что «брали» раньше: и патрульные, и участковый, и начальники угрозыска, и ОБЭП…

У Князя был хороший офис в здании администрации рынка: с приемной, секретаршей, комнатой отдыха, компьютером, факсом, принтером, ксероксом и всем, что должно иметься у крупного управленца. Но он умел пользоваться только комнатой отдыха и секретаршей, да и вообще не любил свой просторный, шикарно отделанный кабинет, проводя все время в шашлычной, расположенной справа от входа, недалеко от мясных рядов. Может, потому, что двадцать пять лет назад молодой кавказский рэкетир именно здесь собирал дань с торговцев и дирекции.

Сейчас Князь праздновал в любимой шашлычной юбилей своего княжения. За прошедшие годы он разжирел, обрюзг, но знаменитая татуировка – кавказский кинжал, по-прежнему красовалась на кисти правой руки, и горбатый нос по-прежнему нависал над тонкими губами. И привычки не изменились. Князь всегда любил пожрать, обожал острую кавказскую кухню, любил преклонение, любил женщин, преимущественно блондинок. И сейчас за обильным столом рядом с ним сидели две молодые девушки с вытравленными до белизны волосами, а вокруг крутились почтительные «шестерки». Князь, который еще с первой «ходки»[10]10
  «Ходка» – судимость.


[Закрыть] по малолетке рассказывал, что он потомок грузинских князей, развалившись в кресле, кутил, как, по его мнению, и подобало настоящему князю.

– Мы сюда первыми пришли и уже никого не пустили, хотя многие наезжали, – ударился в воспоминания он. – И ореховские, и долгопрудненские, и солнцевские… И на простые «махаловки» выходили, и со стволами на «стрелки»… Нас меньше было, да не в числе дело… Есть хорошая грузинская пословица: «Если сердце из железа – и деревянный кинжал хорош!» А мои ребята все железные, духовитые были… Ну, давайте, за те времена!

Князь выпил большую стопку водки, закусил горьким соленым перцем и маринованным чесноком, жадно вгрызся старыми золотыми коронками в большой кусок пахнущей угольями свинины. Девушки тоже выпили и закусили. Они в разговоре практически не участвовали – только хихикали, одобрительно кивали и позволяли себя лапать.

– Здорово, Князь! – вдруг раздался рядом резкий, скрипучий голос.

Кавказец поднял мутный взгляд. Рядом, обнажая в ухмылке мелкие и острые, как у хищной рыбы, зубы, стоял, будто выросший из-под земли, тип с уверенным блатным прищуром и холодными безжалостными глазами. Явно «бродяга»[11]11
  «Бродяга» – почетное обращение, которым уголовники называют друг друга.


[Закрыть] старой закалки.

– Чего «рисуешь»[12]12
  «Рисуешь» – рассматриваешь.


[Закрыть]? Не признал? А помнишь, как ты фраеров заводил в подсобку и кинжал свой под нос им совал?

Незнакомец кивнул на выцветшую синюю татуировку.

– Да еще орал: «Платить не будешь – настоящий принесу»!

Кавказец перестал жевать. На заре далекой юности он действительно так делал. Но откуда незваный гость это знает?

– Вижу, что помнишь, – «бродяга» придвинул стул и по-хозяйски уселся напротив. – Кто гуляет, тот и угощает. Нальешь?

– Черт, ты, что ли? – наконец обрел дар речи Князь и хлопнул по коленям своих блондинок. – Ну-ка, бабочки, попорхайте, пока не позову мед собирать…

Девушки мгновенно исчезли, зато две «шестерки» подскочили к столу, испуганные тем, что проворонили постороннего, который мешает хозяину отдыхать. Князь небрежным жестом велел им отойти.

– Помнится, был базар, что ты на Вологодском «трояке» копыта отбросил, – Князь пьяно захохотал. – У Черта ведь есть копыта. Так что все в цвет!

Шутка не понравилась, незнакомец поиграл желваками.

– Значит, я с того света явился. А ты, я смотрю, и на этом сыто живешь.

– Князь всегда при делах, – кавказец перестал смеяться. – Я уже четвертак, как этот рынок держу. Еще заправку и автосервис…

– Автосервис, это хорошо, – Черт полез в карман, вытащил ключи от машины и бросил на стол.

– У входа «бэха» черная стоит. «Переколоть» надо да ксивы нарисовать.

– Сделаем, – кивнул Князь и крикнул в пространство: – Эй, Батон!

Тут же к ним подбежал маленький верткий парень с выражением готовности на сморщенном личике.

– Бери ключи. Отгонишь Ивану. Перебьете номера и ксиву на нее справите с растаможкой. Завтра к вечеру пригонишь сюда же.

– Заметано, шеф! – Батон схватил ключи и мгновенно исчез.

Кавказец довольно улыбнулся.

– Видишь, как у Князя дело поставлено! Княжеские приказы выполняют, княжескую дань несут…

– Выходит, эти, что на цырлах перед тобой ходят, княжеская пристяжь? – кивнул Черт на шестерок. – Не западло? Они, кажись, и зоны не нюхали…

– Их дело десятое, я их за стол не сажаю. Ты – другое дело. Черт в авторитете.

– А ты не обознался, не попутал? – тонкие губы незваного гостя скривились. – Может, я совсем не тот Черт?

– А какой?! – вскинулся было Князь, но хмель взял свое, и он вновь расслабился. С пьяной усмешкой шутливо погрозил пальцем. – На понт берешь? Я ничего не путаю, всех «законников» и авторитетов знаю… Ты в Тиходонске Смотрящим был! Давай выпьем за встречу!

Они чокнулись, опрокинули стопки, Князь снова закусил, а Черт – нет.

– Ты лучше скажи, кто за городом смотрит? – мрачно спросил он.

– У нас тут Гвоздь обществом поставлен, ему на «общак» и кидаем.

– Знаю Гвоздя, – кивнул Черт. – Его в семьдесят пятом короновали. Вор серьезный, всегда за закон стоял. Помню, на таганрогской пересылке стукачу ночью в ухо гвоздь загнал. Оттуда и пошла кликуха…

– Старый он стал, – пренебрежительно заявил Князь. – Ржавеет Гвоздь. А знаешь загадку из «армянского радио»? Если два гвоздя положить в воду – какая грузинская фамилия получится? Не знаешь? Заржавели!

Князь зашелся в пьяном хохоте. Черт прищурился.

– А вот смеяться над «законником» нельзя! – строго сказал он.

Хохот оборвался.

– Да я не над ним, над анекдотом! – стал оправдываться Князь.

– Где его найти?

– Кого? – глаза Князя рыскнули туда-сюда.

– Гвоздя! Что-то ты мне не нравишься, – Черт пожевал губами. – Зажирел на своем рынке, измельчал… Рамсы путаешь, неуважение к старшим проявляешь, под дурака косишь…

– Да нет, ты что… Гвоздь в бильярдной бывает, знаешь подвал в Кривоколенном?

Ничего не ответив, Черт перевернул свою стопку вверх дном, встал и быстро вышел из шашлычной. Князь отодвинул тарелку. Аппетит пропал, и настроение было испорчено. Тыльной стороной ладони он вытер жирные губы. Татуированный кинжал заблестел.

– Если они с Гвоздем сойдутся, то могут и предъяву сделать, – озабоченно пробурчал он и, оглядевшись, поискал взглядом девушек. Но не нашел и истерически закричал: – Где эти кошелки? Быстро сюда! Гулять будем, развлекаться будем!

* * *

Каждый день в Москве совершается 5–6 убийств и более сотни других преступлений, бесстрастные статистики заносят каждое из них в ту или иную графу отчетности, но это только сухие цифры. А капитан Дятлов взялся изучать ежесуточные сводки происшествий, чтобы произвести собственную классификацию по тем основаниям, которые при официальной фиксации не учитываются. Перелопатив сотни бумаг, он выписал ряд интересных фактов, на которые ни следователи, ни оперативные работники, ни аналитики штабов не обратили, да и не должны были обратить никакого внимания.

Итак, факт первый: убийства молодых женщин в других районах. Разные обстоятельства, разная мотивация, разные механизмы… Но два эпизода в некоторых деталях совпадают с убийством Малиновской. В Битцевском парке двадцатидвухлетняя Соколова – 14 колотых ран, перерезано горло… В роще между Ленинским и Вернадского – двадцатипятилетняя Изварина – 30 колотых, семь резаных, следы удушения… Это не разные эпизоды, нет, это серия!

Факт второй: пропажи и появления одежды. Старая и грязная одежда пропала при убийстве трех бомжей у станции Москва-товарная. Вскоре она нашлась на месте убийства электрика Семенова, одежда которого, в свою очередь, таинственно исчезла! Но через пару дней обнаружилась рядом с трупом зверски изрезанного бизнесмена Якушкина, а его костюм, сорочка и галстук исчезли вместе с автомобилем! Значит… это тоже серия, дело рук одного человека, причем неизвестный убийца медленно и незаметно поднимается по социальной лестнице!

И факт третий: это не разнородные серии, это одна мультисерия!

Свою версию Дятлов попытался озвучить на оперативке у начальника РУВД, но полковник Смирнов резко перебил его:

– Что за бред вы несете, капитан?! Над вашими «версиями» и так все смеются – и в следственном комитете, и в прокуратуре, даже до ГУВД дошло, как вы предлагали осмотреть труп загрызенной другим псом собаки! И снять отпечатки зубов с ее шеи!

По залу прошел шумок сдерживаемого веселья. Это только раззадорило полковника. Он побагровел и перешел на крик:

– И как отвезли собаку в морг, и добивались вскрытия и судебно-медицинской экспертизы! И про дурацкие вопросы, которые вы задаете свидетелям: что странного и необычного здесь произошло!

Офицеры улыбались, некоторые участковые откровенно смеялись, даже коллеги-опера с трудом сдерживали усмешки. Отношение к Дятлову среди коллег было двойственным: с одной стороны, он был прирожденным оперативником, умело заводил осведомителей, получал ценную информацию, проводил красивые оперативные комбинации. Но выгодно подать результаты не умел. На финальной стадии успешной реализации его как-то оттирали в сторону и лавры получали совсем другие люди. Если же результат получался отрицательным, то «вдували» именно ему, причем по полной программе. К тому же он ни с кем не дружил, «вопросов не решал», «бабло» не рубил, «крутыми» тачками не интересовался, жил бедно, пил в одиночку, во всяком случае, не пил с другими сотрудниками УР, поэтому все думали именно так. За это сослуживцы считали его неудачником, а начальство не любило опера «за гонор», ибо он осмеливался иметь свое мнение и его отстаивать, что в новейшие времена не поощряется. Правда, все признавали, что он честен и блатные считают его «правильным» ментом, хотя сейчас оба эти понятия приобрели неоднозначные и довольно расплывчатые формы.

– А эти безграмотные попытки свалить в одну кучу совершенно разнородные, никак не связанные между собой дела?! – продолжал разнос начальник РУВД. – Тут совершенно разные объекты! А ведь каждому грамотному оперативнику известно, что у маньяка однородные жертвы: либо мальчики, либо девочки, либо взрослые женщины, реже – только мужчины!

– Извините, товарищ полковник, из этого правила есть исключения, – негромко произнес Дятлов. – Чикатило посягал на разные объекты: и девочек, и мальчиков, и женщин…

Полковник Смирнов даже замолчал от такой наглости. Но только на миг. Потом он разошелся еще больше.

– Думаю, товарищу Иванцову нужно задуматься – чего стоит такая работа его подчиненных! Это прямая дискредитация криминальной милиции и всего нашего управления! Непрофессионализм! Неуважение к руководству! Надо принимать меры!

Начальник уголовного розыска опустил голову. Он находился в курсе дела и даже помогал Дятлову добиться вскрытия Бурана, но момент для возражений был явно неподходящим, и ему оставалось только разглядывать вытоптанный линолеум.

Сам капитан что-то писал в рабочем блокноте. Со стороны могло показаться, что он одумался и записывает замечания полковника. На самом деле он писал совсем другое: «Отработать версию мультисерии, обосновать необходимость объединения уголовных и розыскных дел в одно производство. Привязать перемещения преступника к перемещениям одежды жертв, выявить общую мотивацию убийцы, составить его психологический портрет».

Если бы кто-нибудь из коллег прочел эти записи, он бы понял, что Дятлов будет пожизненно сидеть в капитанах. Впрочем, все и так это понимали.

* * *

Жизнь бомжа изобилует взлетами и падениями, как температурный график больного малярией. Сейчас у Бармалея наблюдался взлет. Он важно ходил по району в красном спортивном костюме с фирменной надписью «Монтана», даже заношенный плащ не надевал, хотя было уже довольно холодно. Правда, впереди костюм был сильно выпачкан, но все равно при работе приходится перегибаться через края мусорных баков, и даже если бы он первоначально был чистым, то все равно бы запачкался. Фарт один не приходит: за день он собрал много полезных вещей – и почти целую теплую куртку, и полпалки совершенно съедобной колбасы, и даже огромного копченого леща, едва тронутого плесенью по одному боку…

Но когда он нес мешок с добычей в любимый «тепляк», линия жизни резко пошла вниз: из затормозившей милицейской машины выскочили два сержанта, закрутили руки и отвезли в отделение. Там с него сняли шикарный костюм, а самого засунули в камеру. В общем-то, это было привычно, и Бармалей стоически переносил испытания, но утром его вытащили в кабинет уголовного розыска, где стали жестко «колоть» на какое-то убийство! Он пришел в ужас, надеясь только на то, что невероятность этого обвинения станет совершенно очевидной в ближайшее же время. Правда, чтобы не злить допрашивающих, Бармалей согласился с тем, что иногда захаживал на какую-то стройку и даже ночевал там. Ничего предосудительного в этом признании он не видел.

Однако через день ему сказали, что на той самой стройке убили молодую девушку. И предъявили результаты экспертизы, из которой выходило, что на шикарной красной «Монтане» обнаружены неоспоримые следы его причастности к этому преступлению.

– Да не был я там, чем хотите клянусь! – опомнился Бармалей. – А костюм нашел в мусорном баке!

Но после этого у него начали отнимать здоровье такими темпами, что он понял: придется писать явку с повинной! Но тут на сцене разыгрываемой жизненной драмы появился какой-то другой опер: худощавый, с изможденным лицом и странного цвета волосами.

Дятлов забрал материал и задержанного в РУВД, побеседовал полчаса, выехал на место, осмотрел мусорные баки, обошел ближайший к ним подъезд и нашел квартиру, которую снимал вполне приличный гражданин Яковлев и в которой некоторое время жил совершенно неприличный и неприятный человек, никому из соседей неизвестный, но по розыскному портрету Черта опознанный. А жена Яковлева опознала костюм «Монтана» как принадлежащий ее мужу.

После чего линия жизни Бармалея снова пошла вверх: он был отпущен на все четыре стороны и сделал для себя вывод – никогда не брать и не носить ярких новых вещей!

* * *

Неуловимый маньяк стал героем электронных и печатных СМИ. Именно ему были посвящены заголовки, вынесенные на первые полосы многотиражных газет. «Потрошитель вышел на охоту» – пугали «Вечерние хроники». «Московский вампир действует» – зловеще сообщали «Горячие новости», «Страх над городом» – констатировала «Чистая правда»…

В издерганной плохими новостями и готовой к ним стране злые семена падали на подготовленную почву, давая дурные, хотя и жизнеспособные, как все сорняки, всходы.

– У нас в доме две девчонки пропали, – доверительно сообщала немолодая женщина в метро, ее с интересом обступали благодарные слушательницы, которые потом охотно разносили «новость» дальше.

– По телевизеру говорили, что энтот вампир уже двадцать женщин зарезал и кровь выпил, – нервно оглядываясь, шептала бабушка у подъезда.

– Не двадцать, а пятьдесят, – поправляли ее более кровожадные подружки. – А может, и все сто…

– Это картежники! – сдув пену, рассказывал бывалый мужик в пивной, и остальные его внимательно слушали. – На жизнь играют, а когда проигрывают – режут! У нас на зоне был такой случай…

Дятлов не мог похвастать литературным образованием или хотя бы высокой начитанностью, но криминальную тему он изучал всю жизнь. И специальные хрестоматии: «Раскрытие преступлений», «Сто лет криминалистики», «Преступность ХХ века», не говоря о многочисленных детективных романах и фильмах. Так вот, практически все заголовки были списаны. Потому что в криминальных хрониках уже давно заняли свое место лондонский Джек-Потрошитель, Вампир из Дюссельдорфа, а в когда-то известном, но забытом фильме «Страх над городом» с успехом снялся его любимый Бельмондо.

Но он по обязанности перечитывал всю эту макулатуру, надеясь, что среди словесного мусора вдруг блеснет золотая крупинка упущенного сыщиками и обнаруженного журналистами факта. Но все напрасно. Никаких фактов. Основой почти всех публикаций являлись сообщения пресс-центра УВД, «поправленные», а точнее, перевранные, в соответствии со слухами. Не исключено, правда, что слухи рождались на почве газетных публикаций. А может, они взаимодействовали, дополняя и усиливая друг друга…

«…По нашей версии, преступления может совершать член некоей сектанской группы сатанинского толка, который таким образом доказывает преданность общему делу…»

Дятлов комкает газету и бросает в корзину.

«По информации осведомленных источников, милиция занижает число жертв неуловимого маньяка, которое достигло уже четырех или даже пяти десятков…»

Сыщик бросает в корзину очередной бумажный комок и громко ругается.

– Некрофилы! Вам что, семи убитых мало? Мало? Мало?

Он вскакивает и начинает ногой утрамбовывать торчащую из корзины бумагу.

В девять вечера, когда Дятлов собрался уходить, в РУВД началось движение. Несколько оперов выбежали на улицу, лязгнули двери подогнанного ко входу «УАЗика». Дятлов поймал за рукав старлея Курочкина, который вышел из «оружейки», на ходу вставляя «макарова» в плечевую кобуру.

– Что за беготня, Олег?

– На задержание едем, Паша! – Курочкин повел мощными самбистскими плечами. – Гапон вроде у Маринки объявился…

– Удачи! Аккуратней там, он без тормозов…

– Знаю. Броники взяли, автомат… Завалим, если что…

Дятлов задумчиво почесал затылок. Гапона он хорошо знал, дважды отправлял на нары. Сейчас Николай Попов находился в розыске за разбой и ранение участкового. Около месяца он жил на нелегальном положении и варился в криминальном котле Москвы. Если его не застрелят при задержании, то можно получить интересную информацию… Есть смысл подождать. Дятлов развернулся и пошел обратно в свой кабинет.

Попова привезли часа через два, целого и почти невредимого, только левый глаз немного заплыл. Довольные опера написали рапорта и двинули по домам. Дятлов вывел задержанного в комнату для допросов.

Тот не выглядел злым, обескураженным или расстроенным. Слегка навеселе, добродушен, расстегнутая до пупа рубашка обнажала потное дрябловатое тело. На подбородке торчала не очень густая бороденка, которая делала его похожим на попа-расстригу. Он развалился на стуле перед Дятловым и с сокрушенным видом разводил руками.

– Я уж думал, Павел Сергеевич, что вы в полковниках ходите, – с искренним сожалением проговорил задержанный. – Или хотя бы в майорах. Не ценит вас начальство, значит. Ничего они в людях не понимают! На что уж я, казалось, злость на вас иметь должен, а нет. Потому что вы человек справедливый. Я-то знаю, с блатными общаюсь, вы в большой уважухе.

– Ладно, Коля, брось дифирамбы петь, – отмахнулся Дятлов. – Расскажи лучше, как ты в розыск опять попал. Какого хрена на участкового кинулся?

– Да разве ж я знаю, – сокрушенно закрутил головой Гапон. – Вы ведь знаете, как выпью, то себя не помню. Вы мне сигаретку не дадите?

Дятлов вытащил из кармана нераспечатанную пачку, протянул.

– На, Коляша, кури от моих щедрот. Потом я тебе и чифиря заварю. А пока расскажи, где прятался все это время. У друзей фартовых или с бомжами по «теплякам»?

– Обижаете, Павел Сергеевич, не опущусь я до бомжей. Так, у пацанов, то у одного, то у другого. На даче у подружки неделю жил.

– А потом выгнала? – усмехнулся Дятлов. – Или старая любовь крепче новой?