Текст книги "Привести в исполнение"

Попов помешкал с ответом.

– Если честно, то я когда коридор проходил, заглянул в ванную, а там его жена в петле… И у меня как омертвело все… Не увидел бы – брал бы живьем…

– Да-а-а, – неопределенно протянул Иван Алексеевич. – Прокурору об этом не говорил?

Попов отрицательно покачал головой.

– И правильно. Не надо им, крючкотворам, душу открывать…

Иван Алексеевич внезапно засуетился.

– А давайте-ка мы, государи мои, выпьем за людей, которые не боятся жестких решений. Пускать слюни в светлом кабинете – охотников много, а сломать бандита в темном переулке – некому. Сейчас уже и наши бояться стали – кто преступника, а кто прокурора. Разве такое видано?!

Ромов «завелся».

– Если только щитом обороняться, а мечом не рубить, разве порядок будет? Сейчас пишут разные умники, чтоб расстрел отменить, и что получится? Давайте Лесухина отпустим, пусть он еще пару трупов сделает! Только для кого такая гуманность? Для людей или для зверей?

– Это перегибают палку, – впервые за вечер высказался Тимохин, до сих пор только выпивавший и закусывавший. – У нас еще условий для такой отмены нету.

– Я удивляюсь, – запальчиво говорил Ромов, и голова его заметно тряслась. – Ведь пишут умные люди, ученые. Они там, в облаках, но неужели не знают, что на земле делается? Вот ты, Валерик, отпустил бы Лесухина?

Попов скрипнул зубами.

– Я бы эту сволочь своей рукой раздавил!

– Вот и я о том же. – Ромов успокоился так же быст-ро, как и вспыхнул.

– Слышь, Валера, – с грубоватой фамильярностью сказал Сергеев. – А тебя после этого дела кошмары не мучили?

Вопрос прозвучал бестактно, и Сергеев попытался сгладить неловкость.

– Мне б, наверное, месяц ужасы снились, – довольно фальшиво добавил он.

– Это потому, Саша, – в тон ему ответил Попов, – что ты человек тонкий, впечатлительный и легкоранимый.

Все захохотали. Иван Алексеевич, раскачиваясь, держался за живот, Гальский и Тимохин покатились по песку.

– Ну и уел он тебя, Сашок, – с трудом выговорил Ромов. – У меня чуть челюсть не выскочила! Молодец парень! Впечатлительный с такой-то рожей!

Сергеев тоже улыбнулся, и боевая маска превратилась в добродушное лицо.

– Один-ноль, Валера! Но за мной не заржавеет…

Костер прогорал. Гальский предложил искупаться, но желающих не нашлось. Тимохин стал вызывать любого, кроме Сергеева и Ивана Алексеевича, на рукопашный поединок, хвастая, что когда-то выполнял кандидатский балл по дзюдо. Гальский вспомнил, что отменно стреляет, и жалел, что никто не догадался захватить с собой пистолет. Словом, была выполнена обычная программа, но Попов ничем не хвастал, лихости и агрессивности не проявлял, идиотских предложений опьяневших товарищей не поддерживал. Они удивились, что Сергеев и Ромов не подыгрывают в испытаниях новичка, и решили в конце концов, что целью старших является рыбалка ради рыбалки. Так тоже нередко бывало.

– Пойдем сетку посмотрим, – предложил Тимохин. И они с Сергеевым ушли в темноту. Попов подбросил в костер несколько сучьев.

– Пора спать ложиться. – Иван Алексеевич долго и протяжно зевал, закрывая рот рукой. – Саша обещал матрац надувной захватить, забыл, наверное…

В голосе проскользнули нотки озабоченности.

– Алексеич, а чего он в вас стрелял? – неожиданно спросил Гальский. – Дезертир-то этот?

– Кто его знает. – Ромов опять зевнул. – Может, немецкий шпион-диверсант…

– С двумя-то патронами? – допытывался Гальский.

Иван Алексеевич обиженно сморщился.

– Ну его к шуту, Женечка, про это вспоминать. У меня враз настроение портится. Сыграй лучше для души лирическую песенку, веселую, а можно грустную…

Гальский потянулся к гитаре.

– Как заказывали – про провожания, с грустинкой:

 
Аэропорты, вокзалы, причалы,
Все вы, конечно, когда-нибудь
И уезжали и провожали
Своих товарищей в дальний путь…
 

На этот раз он пел прочувствованно-лирическим баритоном, Иван Алексеевич, подперев щеки кулачками, слушал с выражением умильного внимания.

Вдруг ритм аккордов резко изменился.

 
Нас отправляли простыми вагонами
В угол медвежий страны родной.
Окна в решетках и с красными погонами
Сопровождающий нас конвой…
 

Голос Гальского снова стал разухабисто-залихватским.

– Ну перестань, Евгений! – укоризненно сказал Ромов. – Я только настроился хорошую песню послушать, а ты опять грязь баламутишь! Ну что ты нашел в этих зоновских завываниях такого привлекательного? Это же нелюди, нечисть поганая, они во всем врут: и в словах, и в песнях. Я-то на них за свою жизнь насмотрелся! Душат, давят друг друга, авторитет свой дикими выходками поднимают! Не захотел на вопросы отвечать – взял и зашил рот суровой ниткой! На работу идти западло – сел на лавку и приколотил мошонку гвоздем! Захотел уйти на больничку – проглотил иголку, или вилку, или костяшки домино. Один, помню, из строя вышел и говорит начальнику: «Что-то у тебя плохо пуговицы блестят. Вот так надо чистить!» И распахивает телогрейку, а там у него мундирные пуговицы прямо к телу пришиты, в два ряда. Зверье!

Иван Алексеевич сердито сплюнул.

– Расстроил ты меня. Давайте выпьем, чтобы сердце размягчилось.

Попов больше пить не хотел, но отказаться постеснялся. Гальский тоже пытался отговориться, однако Иван Алексеевич настоял на своем и внимательно проследил, чтобы в стаканах ничего не осталось.

Попов откинулся на спину, чувствуя, как сквозь колючее шерстяное одеяло остывший песок холодит тело. Звезды медленно двигались, неторопливо меняясь местами. И остров слегка раскачивался на отбойной ночной волне. В голове чуть-чуть шумело.

– Вот Валерик нам обещал сыграть хорошую песенку, – донесся издалека голос Ивана Алексеевича, и Гальский положил гитару прямо ему на живот. – Уважь старика!

Попов снова сел. Иван Алексеевич умильно улыбался, показывая белые пластмассовые зубы.

– А что сыграть? – спросил Валера у симпатичного старичка.

– Знаешь что, Валерочка, – Иван Алексеевич подкатил глаза, будто перебирая в памяти все известные ему песни в поисках наилучшей. – Сыграй эту: «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед…»

– Нет, я лучше про другой поход…

Попов потрогал струны.

 
В чужой синеве облака не спасут.
Мы втайне летели, но нас уже ждут
Чужие прицелы, чужие глаза…
Пылает ведомый, пылает родная до слез стрекоза!
 

Пел он медленно, постепенно ускоряя темп.

 
Внизу караван – боевой разворот,
Ракета, вторая, теперь пулемет…
Хотя документов не видели их,
Но знаем: чужие! Ведь нет здесь своих!
 

К костру вернулись Сергеев и Тимохин, бросили на песок мокрые мешки, Эд настороженно впился взглядом в отрешенное лицо Попова.

 
Чужая земля и чужая вода,
Чужие болезни, но наша беда,
Чужая политика, чуждый ислам,
Коварство, предательство, ложь и обман…
Что делаем мы в этом мире чужом?
Неужто и вправду свой долг отдаем?
Но, лишь начиная по жизни шагать,
Когда же успели мы так задолжать?!
 

Напряжение в голосе певца нарастало, он почти кричал.

 
Отрезаны уши и нос, шурави
Заходится криком в афганской пыли.
Не жалко, ведь учит священный Коран:
Неверный – собака для всех мусульман!
«Неверные» насмерть в заслонах стоят,
Колонны проходят и в Хост и в Герат,
А «верные» – в форме они иль в чалме,
Но выстрелить в спину способны вполне…
 

– Так и было, стреляли суки! – выругался Тимохин.

 
А может, напрасно приказано нам
Кровью своей – по чужим векселям,
Ведь мудрость известная, черт подери:
Коль сам не расплатишься – в долг не бери!
 

Попов выложился, и последние строфы давались ему с трудом, как смертельно уставшему человеку.

 
Не мы принимали в Кремле Тараки,
Не мы наводили в Амина штыки,
Бабрака Кармаля не мы берегли —
ужие авансы, чужие долги… Чужие долги!
 

Последний аккорд растаял в ночном воздухе.

– Братишка, так ты тоже там был? – Тимохин потерял обычную невозмутимость и, подсев к Валере, обнял его за плечи.

– Там не был. В госпитале ташкентском медбратом…

– А песня чья? Сам сочинил?

Иван Алексеевич чуть не выронил свою челюсть и застыл, ожидая ответа.

После паузы Попов мотнул головой.

– Ребята пели, слышал…

Ромов перевел дух.

– Спиши слова, – попросил Тимохин и хотел еще что-то сказать, но Иван Алексеевич его перебил:

– А что, Валерочка, у тебя образование медицинское имеется?

– Да не то что образование… В школе – медицинский класс да два курса в училище… После армии не стал заканчивать…

У Тимохина дернулась щека.

– Ладно, майор, давай с рыбой разбираться…

Точно так у него дергалась щека два года назад, во время строевого смотра, эту историю знали все в управлении. Генерал лично обходил строй, но был не в духе и щедро раздавал раздраженные замечания. Возле Тимохина резко остановился.

– Что это за железки?! – рявкнул он и ткнул пальцем в грудь лейтенанта.

– Товарищ генерал, это не железки, а боевые награды Демократической Республики Афганистан! – побледнев, ледяным тоном ответил Эд.

– Почему они надеты на строевой смотр?! – Генерал разошелся и уже не мог сразу остановиться.

– Потому что я заработал их кровью! – отрезал Эд. – Вы должны знать, товарищ генерал, что в соответствии с правилами ношения формы на строевой смотр надеваются все награды. Кроме, разумеется, купленных и выпрошенных!

У него уже начала дергаться щека, строй затих – так с генералом никто и никогда не разговаривал.

– Немедленно снять! – побагровев, скомандовал генерал.

– Только вместе с мундиром! – Щека задергалась еще сильнее, и, буравя начальника бешеным взглядом, Эд стал нащупывать пуговицу кителя.

Генерал молча повернулся и пошел вдоль строя, не сделав больше ни одного замечания. А Эд все порывался снять и бросить на плац мундир, но пальцы прыгали и не могли справиться с тугими пуговицами, да ребята схватили за руки и удержали от безрассудного поступка.

Последствий этот инцидент не имел, кроме одного: подполковник Викентьев, когда однажды зашла речь о кандидатуре Тимохина, коротко сказал, что он непредсказуем.

И сейчас Эд разозлился на старого мухомора, который не дает поговорить с братухой о святых вещах, а лезет со всякими глупостями.

– Пенсионерам пора в люлю, вон Саша приготовил и матрац, и спальный мешок, и складной горшок, – пробурчал он. – А мы еще поговорим.

– И правда, Эдичка, наше дело стариковское, – смиренно сказал Иван Алексеевич. – Сашенька про свои обещания не забыл, так что пойду-ка я спать…

Кряхтя и отдуваясь, Ромов полез в палатку.

– Пример старших – молодым наука, – потянулся Сергеев. – Женя, почисть рыбу, а я с утра займусь ухой.

Майор последовал за Наполеоном, некоторое время они шептались, потом наступила тишина.

Рыбу чистили втроем, спать Эд ушел в катер, а Попов и Гальский устроились на брезенте, рядом с палаткой.

Выходной день пролетел быстро. Водка кончилась, поэтому вели здоровый образ жизни: купались, загорали, погоняли мяч под азартные крики Ивана Алексеевича. Когда возвращались обратно, оказалось, что у Ромова обгорел нос.

– Будет облазить, а бабка скажет, что от пьянства, – озабоченно бурчал он.

Глава четвертая

В понедельник Сергеев и Иван Алексеевич сидели на докладе у Викентьева. Собственно, докладывал майор, а Наполеон, навалившись грудью на стол, внимательно слушал, то и дело переводя взгляд с одного на другого, как будто провожал глазами каждое слово устного рапорта.

– В общем, отзывы только хорошие. И мнение одно: нормальный парень, – подвел итог Сергеев.

А Иван Алексеевич энергично кивнул головой:

– Хорошенький мальчишка. Дельный, серьезный. Мне понравился.

Если Сергеев говорил хмуро и как бы через силу, то Ромов завершил фразу умильной улыбкой.

– А нам он подойдет? – задумчиво спросил подполковник.

– А чего же! – Иван Алексеевич захлебнулся воздухом, закашлялся. – Он ведь и медицинское образование имеет, пусть без диплома, в госпитале работал…

– Кого лечить-то? – угрюмо спросил Сергеев.

– Ну все-таки! Я считаю так – лучше и искать нечего! – В голосе Ромова проскользнула металлическая нотка, он сам почувствовал это и сконфуженно хихикнул. – Смотрите, решать-то вам… Я только вот что думаю…

Иван Алексеевич многозначительно выкатил глаза и округлил рот, в таких случаях он добавлял: «государи мои», но сейчас удержался.

– Он ведь этого гада не с перепугу застрелил! Увидел, как тот с женой расправился – и приговорил! – Ромов многозначительно поднял палец. – И Лесухина, сказал, мол, своей рукой задавлю! Значит что?

Ромов покачал пальцем.

– Значит, не боится брать на себя тяжелые решения, не перекладывает на дядю! Кого ж еще искать?

– Ладно! – Викентьев хлопнул ладонью по столу. – Послушаем аксакала. Я с ним переговорю.

Когда Попов возвращался с обеда, дорогу ему заступил маленький квадратный подполковник в аккуратно пригнанном мундире.

– Здравствуйте, Валерий Федорович, – радостно улыбаясь, будто встретил хорошего друга, сказал он, протягивая твердую шершавую ладонь. – Много слышал о вас, пора и познакомиться. Викентьев Владимир Михайлович.

Глаза у полковника были пронзительно голубые и излучали доброжелательность.

– Можно вас задержать на несколько минут? Есть разговор…

Валера подчинился жесту нового знакомого и прошел за ним в маленький, просто обставленный кабинет. Двухтумбовый стол, казенный, с матовыми стеклами шкаф, облупленный сейф да несколько неудобных стульев составляли все его убранство. В углу приткнулась двухпудовая гиря со стертой до металла краской на ручке, и Попов по-новому взглянул на коренастую фигуру подполковника. Тот улыбнулся.

– Садись, располагайся.

Попову говорили, что в управлении молодому сотруднику надо активно включаться в общественную работу, определяли предварительно и конкретный участок – стенгазету «Дзержинец». Сейчас он решил, что Викентьев – редактор стенгазеты или какой-то другой общественный деятель.

Начало разговора не опровергло этого предположения. Подполковник поговорил на общие темы, спросил, как работается на новом месте, сошелся ли с коллегами, чем увлекается в свободное время. При этом Попова не оставляло ощущение, что вопросы задаются для проформы, так как Викентьев знает, какими будут ответы.

– Хорошо, Валерий, поговорим о серьезных вещах. – Жесткая фраза как бы отсекла ни к чему не обязывающий треп, который шел до сих пор. И с Викентьевым произошла неуловимая перемена, суть которой Валерий не смог бы объяснить, однако он как-то сразу понял, что подполковник никакой не редактор и общественные дела его ни в малейшей степени не интересуют.

– Ты проявил себя смелым и решительным человеком, мы это заметили и хотим предложить тебе важную работу. – Викентьев смотрел испытующе. – Как у тебя нервишки?

– Не жалуюсь, – недоумевающе ответил Попов. – А что?

– Да я смотрел твою медицинскую карточку и с врачом разговаривал: психическое и физическое состояние отличное.

Попов оставил его реплику без ответа.

– Работа немного нервная, особенно с непривычки, но люди с ней справляются, и ты тоже, думаю, справишься.

Викентьев замолчал, рассматривая собеседника. Тот ждал продолжения и вопросов не задавал. Губы подполковника дрогнули в улыбке. Невозмутимость кандидата ему нравилась.

– За нервные нагрузки предусмотрена дополнительная оплата, десять суток к отпуску и ежегодная санаторная путевка.

Викентьев снова был предельно серьезен.

– Но главное, конечно, не это. Работа состоит в том, чтобы очищать наше общество от особо опасных преступников, зверей, опасных для каждого человека.

– Ничего не пойму, – не выдержал Попов. – Вы говорите про группу захвата? Только откуда там доплаты и путевки?

– Как ты относишься к Лесухину? – вопросом на вопрос ответил Викентьев.

– А как к нему относиться? Попался б мне – пристрелил как собаку!

– Он и приговорен к расстрелу. Кассацию отклонили, на помилование тоже шансов немного, – спокойно проговорил Викентьев, не отрывая пристального взгляда от лица собеседника. – Значит, кому-то предстоит работа по исполнению приговора.

– И что? – механически спросил Попов, хотя он уже распознал, к чему клонит подполковник, но, обманутый обыденностью тона, еще не поверил в правильность своей догадки.

– То самое, – кивнул Викентьев. – Тебе предлагается принять участие в этой важной работе.

– Ну дела! – растерянно проговорил Попов. – Вы всерьез? Чтобы я вроде как… палачом был?

Он с трудом выдавил слово, за которым вставал реальный образ.

Викентьев поморщился.

– Это слово для обывателя. Вроде как «мент». Мы же себя и своих товарищей «ментами» не называем? Так и там – есть исполнитель приговора. У него, кстати, самая ответственная часть работы. И самая, надо сказать, неприятная. Понятно, что новичка, с бухты-барахты туда не поставят. Но свести преступника с пулей, которая ему предназначена – дело хлопотное и непростое. Надо многое организовать, технически обеспечить, состыковать. Этим занимается спецопергруппа, войти в которую я тебе и предлагаю.

Попов ошарашенно молчал.

– И что я буду делать? – тихо спросил он, облизнув пересохшие губы.

– Обеспечивать охрану! – Викентьев разъяснял терпеливо и старательно. – Чтобы преступник не убежал, не набросился на прокурора, не ударился головой о батарею…

– А почему нельзя о батарею?

– Потому что все должно быть по закону!

Попов молчал, глядя в пол. Викентьев отметил, что он не испугался, не впал в тихую панику. Нормальная реакция нормального человека на предложение, далеко выходящее за пределы нормальных и привычных рамок.

– Ты же только что сказал, что пристрелил бы этого ублюдка Лесухина! – ободряюще проговорил Викентьев и, обойдя вокруг стола, положил руку Валере на плечо.

– Это в запале, в горячке – совсем другое! – Попов перевел дух. – А отказаться можно?

– Конечно, можно! – жестко ответил Викентьев. – На аркане-то тебя никто не потащит! Только…

Он снова обошел стол и сел на свое место.

– Ты взрослый парень, серьезный и ответственный. И предложение тебе сделано серьезное. Наверное, его готовили, прорабатывали, согласовывали. Да и я, надеюсь, на дурашку не похож! Так что подумай, стоит ли отказываться!

Попов взглянул на каменное лицо подполковника и отвел глаза.

– Все равно эту работу кому-то делать, если ты, подходящий по всем статьям, уйдешь в сторону – значит, подставишь менее готового товарища. Порядочно ли это?

Попов отчетливо понимал, что отказываться нельзя. Он не смог бы объяснить, откуда пришло это понимание, может, подполковник Викентьев излучал какие-то биотоки, но чувствовал – отказ уронит его авторитет в глазах товарищей, да и сам он перестанет себя уважать как трусливого чистоплюя.

– А ребята тоже там, в этой группе? – сглотнул он. – Гальский, Тимохин, Сергеев?

Лицо Викентьева вновь стало живым.

– Узнаешь в свое время. Пока могу только сказать, что будешь работать со своими товарищами.

Викентьев улыбнулся.

– Так что не трусь! Согласен?

Попов, чуть помешкав, кивнул.

– И отлично. Сейчас напишешь рапорток, я продиктую… И конечно, никому ни слова!

– И жене? – спросил Попов.

Викентьев на секунду отвел взгляд.

– Жена, конечно, дело особое. Работа ночная, не скроешь… Хотя придумать можно что-то другое… – Викентьев немного подумал. – Знаешь что? Пока ничего ей не говори, а после первой операции – сам решишь. Захочешь – скажешь.

Попову показалось, что голос подполковника звучит довольно фальшиво.

Вернувшись к себе, Попов долго не мог сосредоточиться. Механически сделал несколько телефонных звонков, составил запрос в Главный информационный центр, потом вызвал в коридор Гальского.

– Слушай, Женя, а кто такой Викентьев?

– Этот подполковник в зеленой форме? – переспросил Гальский. – Начальник отдела статистики в Управлении исправительных дел. Я его плохо знаю. А почему ты спрашиваешь?

– Да так… – Попов ушел от прямого ответа. – Остановил меня, интересовался, что да как…

– Это за ним водится, – кивнул Женя. – Общительный мужик, добродушный.

– А-а-а, – протянул Попов и перевел разговор на другую тему. Добродушным Викентьев ему не показался, и он понял, что Гальский вряд ли сможет удовлетворить его любопытство по причине собственной неосведомленности.

Тот же вопрос он задал и Сергееву, когда они после работы выходили из УВД.

– Это интересный мужик. Волевой, я таких люблю. Каждое утро в любую погоду десять километров пробегает. И гирю-двухпудовку из рук не выпускает, ладони – сплошной мозоль. Накачался до ужаса, подкову сгибает, арматурный прут вокруг шеи вяжет. Словом, молоток! Я его руку с трудом кладу, да и то за счет рычага…

Сергеев остановился.

– Давай зайдем в пельменную, – неожиданно предложил он. – Тут рядом, кооперативная. Вкуснотища! И чай отличный…

Попов не собирался задерживаться, да и у майора еще минуту назад были какие-то свои планы. Видно, пельмени действительно хороши…

– Они только открылись, заявляются двое: мол, будете отстегивать штуку в месяц, иначе неприятностей не оберетесь, – рассказывал Сергеев, пока они спускались по пологой улице к вокзалу. – Пришли, заявили. Мы и взяли тех субчиков с поличным.

Они подошли к резному деревянному крылечку, возле которого прямо на тротуаре стояла «Волга» последней модели с затемненными стеклами и улучшенной широкой резиной.

– Хозяин на месте, – определил майор и, поднявшись по ступенькам, распахнул некрашеную, покрытую лаком дверь.

В просторном квадратном зале все столики оказались заняты, у стойки с огромным самоваром толклась молчаливая очередь.

Попов подумал, что терять здесь время не имеет смысла, но тут из глубины помещения вынырнул высокий кудрявый парень в белом халате и, приветливо улыбаясь, подошел к Сергееву.

– Здравствуйте, Александр Иванович, давно не были, обижаете…

Через несколько минут они сидели в маленьком кабинете под ярко-желтым абажуром, хозяин с той же приветливой улыбкой расставлял на лимонной скатерти приборы и без умолку говорил, обращаясь преимущественно к Попову.

– Приглашаю: заходите, кушайте, хоть бесплатно, хоть как хотите… Мне надо, чтобы шпана знала: милиция здесь часто бывает. Тогда они не суются и рэкеты стороной обходят. Предлагаю: давайте подарю «Волгу»! Не майору, не вам, никому конкретно, чтоб не подумали, Боже упаси, про взятку! Нет, официально – уголовному розыску для служебных дел, а там пользуйтесь как хотите… Не соглашаются…

– Ладно, Ашот, хватит сказки рассказывать, – перебил Сергеев. – Валера у тебя тоже не будет забесплатно обедать, у него желудок халявы не принимает. А тачку свою ты классно отделал, молодец.

Улыбка Ашота изменила оттенок, теперь она стала горделиво-польщенной.

– Еще лючок в потолок врежу, уже достал… Кстати, Александр Иванович, понадобится машина – берите мою на сколько надо.

– А если разобью?

– На здоровье, новую куплю. Слава Богу, государство зарабатывать позволяет, милиция от рэкетов защищает. Жить можно!

– И я о том же, – кивнул Сергеев. – Пельмени и чай на три сорок семь, «командирских» добавок не нужно.

Ашот кивнул и исчез. Официантка принесла фаянсовую миску с пельменями и раскаленный керамический чайник, аккуратно положила на скатерть ровно оторванный прямоугольник счета, педантично, до копейки, отсчитала сдачу, пожелала приятного аппетита.

– Торжество кооперативного общепита! – усмехнулся Попов, раскладывая по тарелкам дымящиеся пельмени. – Идиллия!

– Угу. – Сергеев, обжигаясь, глотал горячее. – Только не рассчитывая на нас, Ашот завел охрану и платит ей ту же штуку в месяц, что просили рэкетиры. А чего ты вдруг спросил про Викентьева?

Попов секунду помедлил. Когда сидишь за одним столом, уклониться от прямого вопроса или отделаться ничего не значащей фразой гораздо трудней, чем во время беглого разговора на улице перед расставанием. У него появилось неприятное ощущение, что Сергеев неожиданно изменил свои планы и затеял этот ужин именно для того, чтобы выяснить, чем вызван его интерес к Викентьеву. Значит, Сергеев осведомлен обо всем и сейчас пытается прощупать коллегу.

– Он меня остановил в коридоре, познакомился, расспрашивал про жизнь, работу… Странно как-то. Откуда такое внимание к моей скромной персоне?

Сергеев вытер губы бумажной салфеткой.

– Викентьев любит отчаянных парней. Он и сам-то… Был начальником колонии, имел кличку Железный Кулак. «Отрицаловке» пикнуть не давал, не то что погоду делать… Они в конце концов бунт подняли, заложников захватили…

Сергеев положил себе еще пельменей.

– И что дальше было?

– Дальше как обычно. Начальство му-му водит, решение принимать боится, а те ШИЗО[3]3
  ШИЗО – штрафной изолятор для нарушителей режима.


[Закрыть] осаждают, на «запретку» бросаются… Викентьев и взял ответственность на себя, трахнул железным кулаком – шесть убитых, пятнадцать раненых. Порядок навел, заложников освободил, должность потерял. Вот так, брат! Он тебе ничего не предлагал?

Попов снова помешкал с ответом.

– А что он мог предлагать?

– Не знаю, – Сергеев смотрел прямо в глаза. – Только в любом случае не торопись отказываться. Он этого не любит.

– Чего-то не пойму я тебя сегодня, – не стараясь быть убедительным, произнес Попов. – Но пельмени действительно хорошие, тут ты не ошибся.

Жесткий взгляд Сергеева смягчился, он слегка улыбнулся.

– Молодец, Валера. Давай пить чай. Чай здесь тоже хороший.