Текст книги "Маяк в Борсхане"

Данил Корецкий
Маяк в Борсхане

Глава 1
Командировка в каменный век

1993 год. За 20 дней до дня «Ч».

Южная Африка

Надсадно гудит двигатель, душераздирающе свистит винт, вибрирует обшивка, что-то трещит, как будто вот-вот начнут вылетать заклепки… Вертолет явно пережил свою первую молодость, причем довольно давно. Как, впрочем, почти все механизмы в стране очередной командировки.

Я сижу в кресле бортинженера, уставившись в чёрный, с выстриженными по местной моде горизонтальными полосками, плотный затылок пилота. Шея у него тоже мощная и черная, и сильные руки, покачивающие штурвал, – черные. Не от въевшейся в шахтном забое угольной пыли и не от грязи, а от природы. Монолитной широкоплечей фигурой и невозмутимостью он напоминает отлитую из вулканической лавы статую. За два часа пилот не проронил не единого слова и почти не шевелился. Лишь иногда, слегка поворачивая голову, переводил взгляд с экрана GPS-навигатора на карту, потом долго всматривался в иллюминатор и опять возвращался к карте. Создавалось впечатление, что окно для него более информативно, чем спутниковая ориентация.

Я тоже несколько раз посмотрел вниз, но никакой полезной информации не получил: сплошные кроны деревьев, по которым скользит тень вертолета, – и все! Под нами тропический африканский лес, это я и так знаю. Мы вылетели с официально не существующей российской военной базы в Анголе и вот-вот должны пересечь границу с Борсханой. А может, уже и пересекли: чёткой демаркационной линии тут нет – десяток километров в одну или другую сторону никто не считает. «Джунгли, камарада асессор!» Так ангольцы называют наших военных советников.

На мне тропический костюм: шорты цвета хаки, такая же шведка, грубые ботинки на толстой подошве и пробковый шлем – такими рисовали колонизаторов в «Крокодиле» шестидесятых годов. На самом деле я никакой не «асессор», не колонизатор и даже не сотрудник Госметеоцентра, как написано в командировочном удостоверении, а капитан внешней разведки Дмитрий Полянский, выполняющий очередное секретное поручение. Мое задание кажется довольно простым, насколько вообще могут быть простыми специальные миссии такого рода, – установить метеокомплекс для экологического мониторинга.

«Плевое дело, – сказал Иван. – Наши люди уже все подготовили, надо только поставить приборчик. Он компактный и может работать в автономном режиме хоть десять лет. Главное, выбери хорошее место: на высоком берегу и на открытом месте, чтобы солнечные батареи брали энергию. Но там нет проблем ни со скалами, ни с солнцем, за два часа управишься. А потом – гуляй, отдыхай, купайся… Да, только ты эту штуку замаскируй хорошенько, чтобы в глаза не бросалась…»

Я вздыхаю. Я уже давно работаю с Иваном, чтобы знать цену таким посулам.

Отвинчиваю крышку стального термоса и наливаю в нее густой черный кофе, приготовленный перед отлетом Хаимом. Потрясающий аромат наполняет кабину, и я задумываюсь: предложить ли пару глотков пилоту? Но каменная, обтянутая зеленой гимнастеркой спина реагирует на аппетитный запах так же, как висящий за ней на спинке сиденья допотопный английский «Стен»[1]1
  Стен – система автомата.


[Закрыть], – никак.

Что ж, навязываться не будем. Маленькими глотками смакую замечательный напиток. Вопреки устоявшимся представлениям, в Юго-Западной Африке в сентябре не очень-то и жарко: 24–26 градусов. А в выстуженной высотой железной коробке откровенно прохладно. Я изрядно продрог, и горячий кофе оказывается очень кстати. Если бы в него долить сто пятьдесят граммов коньяка или виски…

– Извини, приличного пойла нет, – развел руками полковник Колосков. – Но когда ты вернешься – будет. Считаем: два часа туда, два обратно, час или два там… А в обед придет транспортник, с ним двое моих офицеров из отпуска вертаются… Ферштейн?

– Привезут? – блеснул я сообразительностью.

– А то! – захохотал Колосков и хлопнул меня по плечу, едва не сломав ключицу.

Хищно наклонив нос, вертолет начал снижение. Допиваю кофе и завинчиваю крышку термоса. Пилот, теперь уже постоянно глядя в окно, находит, наконец, нужную точку и делает круг, подыскивая место для посадки. Вертолет садится на голой скале, серым куполом выступающей из джунглей. Двигатель смолкает, наступает звенящая тишина. Только винт еще крутится, бесшумно рассекая горячий воздух, да меланхолично чавкает резинкой командир корабля.

– Где груз? – деликатно интересуюсь я.

Он невозмутимо показывает большим чёрным пальцем через плечо. Выхожу в грузовой отсек, но ничего похожего на компактный маяк не вижу.

– Ну, и где он?

Движение чёрного пальца повторяется. На полу, пристегнутое ремнями, лежит в брезентовом чехле нечто, похожее на трубу, длиной около двух метров и сантиметров тридцати в диаметре. Ничего себе! Пробую поднять. Да-а-а… Не меньше сорока килограммов… А может и больше!

Когда Иван меня инструктировал, то показывал чертеж. На рисунке «приборчик» выглядел как обычный чертёжный тубус с небольшим зонтиком солнечной батареи сверху. Габариты и вес указаны не были. Может, из соображений секретности, а может, по обычному головотяпству.

– Это точно мой груз?! – спрашиваю в третий раз, и пилот, повернув ко мне похожее на большую закопчённую сковороду лицо в каплевидных зеркальных очках, меланхолично кивает. Похоже, помогать в выгрузке он не собирается.

«Наши люди все подготовили!» Ох, Иван…

Один мой знакомый в таких случаях говорил:

– Какие люди? Х… и на блюде!

Впрочем, и я не лучше… Если бы увидел раньше эту неподъемную елдовину, обязательно наплевал бы на конспирацию и взял с собой двух ангольских солдат… И ведь хотел посмотреть вчера вечером, хотел…

– А чего там смотреть? Я и сам ее не видел! – прогудел Колосков. – Но мы все сделали. Обезьяны уже перегрузили в вертолёт, принайтовали, двое часовых выставлены. Никуда не денется. А ты насмотришься еще. Наливай!

И я налил.

Так что, кивать не на кого. Такой же х… Точно такой же. Даже еще хуже, потому что те подкладывали свинью мне, а я – сам себе… И при всем при том, вроде бы никто никому ничего не подкладывал и ничего плохого не делал! Удивительно…

Повозившись с засаленными брезентовыми ремнями, вытаскиваю трубу наружу, с трудом отволакиваю в сторону. Как такую махину поставить и зафиксировать вертикально без лебёдки – ума не приложу. Нужен специальный крепеж, а о нем, похоже, тоже никто не подумал… Лебедку, тросы и крепеж – все должна заменить саперная лопатка, пристегнутая к чехлу сбоку. Да-а-а… А ведь надо ещё подобрать место и дотащить. Вытираю вспотевший лоб, вздыхаю.

Конечно, в любом случае, никаких ангольцев я бы себе в помощь не взял.

– Она только по легенде метеостанция, – понизив голос и обернувшись на дверь своего кабинета, сказал Иван. – На самом деле это радиомаяк для ориентации наших подводных ракетоносцев. Ты должен решить задачу стратегической важности! И ни в коем случае не засветиться! Наше присутствие в том регионе глубоко законспирировано. Поэтому никаких следов твоего пребывания там остаться не должно!

Что ж, придется обходиться своими силами. Расстёгиваю новый, топорщащийся чехол. Из-под зеленого брезента показывается бок стального цилиндра в пустынном – желто-коричневом камуфляже. Бред какой-то! Эта штука идеально сольется с песчаным фоном в Аравийской пустыне, Кара-Кумах или Мохаве, но среди тропической зелени она будет видна за версту…

Те, кто «все подготовил», попросту не представляли, на каком фоне маяк будет установлен. Уж лучше оставить его в чехле… Но будет ли он тогда работать? Черт его знает! Да и где его ставить?

Внимательно осматриваюсь. Мы приземлились на серой лысине каменного черепа. Под ногами скальный монолит, местность открытая, вокруг густой кустарник. Место для установки явно неподходящее…

Присев на торчащий, как бородавка, круглый и чёрный, прогревшийся на солнце камень, задумался: то ли идти искать место установки, а потом вернуться за маяком, то ли сразу тащить с собой эту неподъёмную хрень. Нужно найти прямое, крепкое дерево… Посрубать ветки кроны, а к стволу вертикально привязать трубу. Только чем привязать? У пилота должен быть канат. Если нет, то порежу на полосы чехол. Но все равно получится на соплях! Нет, не нравится мне всё это…

Но тут происходит событие, которое не нравится мне еще больше: взревел вертолетный двигатель, со свистом завертелись черные лопасти, мгновенно превратившиеся в прозрачный круг, в блендер, взбивающий молочный коктейль из густого влажного, вмиг помутневшего воздуха. Машина напряглась, подобралась, перенося центр тяжести с туго накачанных колес на ставший невидимым винт.

Что происходит, черт побери?!

Вертолет прыгнул вверх. Ураганный ветер срывал листву и сек обломками веток мое задранное кверху лицо, которое сейчас вряд ли сохраняло обычно присущее капитану Полянскому выражение благородного спокойствия и врожденной интеллигентности. Не своим, на грани фальцета, голосом я заорал:

– Эй, ты куда?! Назад, сука! Назад, я сказал!!

Не думаю, что молчаливый пилот меня слышал. Вертолет быстро набирал высоту, оставляя несчастного Дмитрия Полянского в кишащих опасностями тропических джунглях. Я оцепенел. Но череда событий, которые мне не нравились, не закончилась.

Окружающая площадку растительность ожила, ветки зашевелились, и из сочной зелени выскочили несколько десятков самых настоящих дикарей. С разрисованными охрой лицами, с перьями во всклокоченных волосах, с бусами из чьих-то зубов и клыков… Только вместо набедренных повязок некоторые носили шорты или обрезанные брюки, а один бородач щеголял в галифе и армейском жилете-разгрузке. Бросались в глаза нелепые здесь пилотка и офицерская фуражка. Еще более странно среди луков и копий выглядели автомат Калашникова и винтовка «М-16».

Модернизированные дикари взяли меня в кольцо и медленно сжимали круг, наставив в лицо, сердце, печень, живот острия копий и круглые черные отверстия современных стволов. И это мне не понравилось больше всего…

Какого черта меня вообще занесло в эти края?!

За 40 дней до дня «Ч».

Москва, Кремль. Заседание Совета Безопасности

– В британском морском музее в Гринвиче хранятся копии первого секстана и морского хронометра, изобретенных в XVIII веке. С их помощью капитаны могли определять местонахождение своих каравелл с точностью до одной мили. Правда, только раз в сутки – в полдень, и лишь при ясной погоде. Но парусникам вполне хватало и этого…

В просторном зале Кремля, стены которого помнили российских императоров, царила тишина. Президент страны слушал доклад внимательно, а глядя на него, превратились в слух и министр обороны, и силовые министры, и руководители специальных служб. Если бы здесь пролетела муха, ее бы услышали. Но мух здесь не было, да и быть не могло.

Косые солнечные лучи бесцеремонно врывались в большие окна, освещая огромную хрустальную люстру под высоченным потолком, позолоченную лепнину, дышащие историей колонны, дорогую кожаную мебель, безупречную полировку огромного овального стола, изысканные костюмы и сосредоточенные лица собравшихся. Но они не могли высветить ни одной пылинки в воздухе, ни одного пятнышка на полировке, ни одной соринки на зеркальном паркетном полу. Их тоже не могло быть в этом царстве небожителей.

Сорокапятилетний человек с аккуратной шкиперской бородкой, в тщательно отутюженной черной морской форме с золотыми галунами стоял у карты мира с лазерной указкой в руке. Текст доклада он держал в другой руке, но в него почти не заглядывал, что крайне редко случается в новейшие времена, особенно при ответственных выступлениях.

Начальник оперативного управления главного штаба ВМФ контр-адмирал Воловик был красив, подтянут, ясноглаз, к тому же умел говорить веско, убедительно и артистично, поэтому на закрытое заседание Совета Безопасности военные выпустили именно его. Обладатели лампасов и больших шитых звезд почему-то отягощены избыточным весом и косноязычием, а потому избегают выступать за пределами круга своих подчиненных. Тем более что доклад на высшем уровне связан с риском: не понравится что-то высокому начальству – и прощай карьера! Но Воловик держался уверенно и спокойно.

– А боевым кораблям ХХ века – уже не хватало. С 1940 года стали развиваться системы радионавигации, теперь точность ориентации в радиосетке составляла 40–60 метров, причем в любое время. Правда, радиомаяки покрывали лишь 18 процентов морской поверхности. С появлением атомных подводных ракетоносцев положение усугубилось: дальность их маршрутов стала практически безграничной, они все чаще оказывались вне зоны покрытия, и погрешность практически исключала точность запуска. Но в восьмидесятых годах появилась спутниковая навигация, теперь местоположение АПЛ[2]2
  АПЛ – атомная подводная лодка.


[Закрыть] определялось с точностью до 60 метров в любой точке мирового океана. Казалось, все проблемы решены…

– Так казалось – или решены, понимаешь? – перебил Президент, который не любил долгих докладов и неопределенных ситуаций.

Министр обороны тут же нахмурил брови, да и остальные члены Совбеза построжали лицами. На докладчика повеяло холодом. Но хорошо подготовленного, грамотного и уверенного в себе человека трудно сбить с мысли.

– Проблемы точного запуска были решены вполне реально, – после короткой заминки сформулировал ответ контр-адмирал. – Но начатая Соединенными Штатами программа «Звездных войн» поставила спутниковую ориентацию под угрозу…

Члены Совбеза переглянулись. Кое-кто принялся что-то записывать в больших блокнотах с обложками из натуральной кожи и золотым изображением герба Российской Федерации. Или делать вид, что записывают.

Системы климат-контроля поддерживали в зале комфортную температуру и влажность, несокрушимая Кремлевская стена и многоярусная охрана обеспечивали полную безопасность, высокие потолки позволяли дышать полной грудью. Зелень джунглей и синева запредельных глубин на карте, или вызывающие клаустрофобию тесные отсеки субмарин, или проблемы тактики морских и космических войн казались здесь голой абстракцией, не имеющей отношения к реальному миру высшего руководства страны.

– Вы знаете, что у нас запланировано испытание в Атлантике новой стратегической ракеты «Смерч» класса «вода – земля». Осуществить его поручено тяжелому подводному ракетоносцу «Россия». Так вот, из Генштаба мы получили разведывательную информацию о том, что американцы скоро выведут на орбиту мощный генератор помех и собираются испытать его в конце месяца…

Начальник ГРУ приосанился и бросил быстрый взгляд на Министра обороны. Информация была добыта его службой.

– Предполагается заглушить сигналы ориентации нашей спутниковой группировки и сорвать запуск «Смерча». Об этих испытаниях мы заранее предупредили все заинтересованные страны, поэтому их срыв будет наглядным доказательством успеха США. И, конечно, повлечет дальнейшее развертывание системы спутникового подавления…

– Этого нельзя допустить! – беспалая ладонь хлопнула по полированной столешнице. – Куда это годится, понимаешь?

– Мы не допустим, – поспешно сказал министр обороны. И замолчал. Но, понимая, что был недостаточно убедительным, добавил:

– Конечно, не допустим, господин Президент!

И строго спросил у докладчика:

– Доложите ваши предложения! – Тон его был таким, будто это именно контр-адмирал Воловик ставил под угрозу срыва ракетный запуск с РПКСН[3]3
  РПКСН – ракетный подводный крейсер стратегического назначения.


[Закрыть] «Россия».

Тот немного смешался, откашлялся, но сохранил твердость тона.

– Предложение – усовершенствовать и расширить систему спутниковой ориентации! А временно вернуться к радионавигации. Для чего развернуть сеть радиомаяков в разных районах мира. И в первую очередь, в день «Ч» обеспечить ориентацию подводному крейсеру «Россия». Это возможно, если установить радиомаяк на побережье Юго-Западной Африки, вот в этом секторе, где-то между Анголой и Намибией… По предварительным расчетам, самая удобная точка расположена в Борсхане. Вот здесь.

Красная точка указки поползла по карте и замерла, как отметка лазерного целеуказателя. Впрочем, никто из сидящих в этом строгом респектабельном зале таких отметок в реальной жизни не видел. Только в кино.

– Если мы утрем нос американцам, они сразу потеряют уверенность, понимаешь! – веско сказал Президент. – И их программа «Звездных войн» пойдет псу под хвост!

– А мы сможем внести ноту протеста по поводу воздействия на наши спутники, – добавил министр иностранных дел. – Нота от победителей выглядит более весомо!

– Вот именно! – Президент многозначительно поднял палец. И обратился к докладчику:

– Кто установит маяк?

Моряк пожал плечами.

– Извините, господин Президент, этот вопрос выходит за пределы моей компетенции. Речь идет о тайных действиях на территории чужого государства. Вряд ли это входит и в компетенцию ВМФ…

– Но для этого у нас есть разведывательные органы, понимаешь…

Начальник Главного разведывательного управления и Директор Службы внешней разведки встали. Каждый должен был проявить заинтересованность и компетентность. Причем, не отправляясь лично в пекло.

– У нас имеется такая возможность, господин Президент, – первым сказал Директор СВР. Он не имел ни малейшего представления о возможностях Службы по только что обозначенному вопросу. Но важно было опередить соперника, который уже набрал баллы.

– Очень хорошо, – ободряюще улыбнулся Президент. – Выполняйте. Поставим американцев на место. Я на вас надеюсь.

– Служу России, господин Президент! – четко ответил Директор, усиливая благоприятное впечатление.

За 20 дней до дня «Ч». День.

Джунгли Борсханы. Координаты неизвестны

«Итак, ученый-палеоантрополог Полянский почти добрался до затерянного в первобытном лесу, неизвестного народа. Мир стоит на пороге сенсационного открытия, и хотя я вовсе не гнался за нобелевской премией, скорей всего, на этот раз не удастся от нее отвертеться. Наша экспедиция преодолевает последние километры нелегкого пути. Тропинка идет в гору. Возглавляет отряд опытный проводник, вокруг надежная охрана, наиболее рослые аборигены несут мой паланкин с такой предупредительностью, что я дремлю, словно на мягких подушках пульмановского вагона. Сзади носильщики с предельной осторожностью тащат мой багаж. А вокруг сказочный, заколдованный лес, наполненный воплями невиданных и невидимых зверей. Над головой колышется зеленое небо тропических джунглей, обезьяны суматошно скачут между острыми солнечными лучиками с дерева на дерево, раскачиваются на лианах, шарахаясь от замаскированных под лианы змей. Карнавальной расцветки крупные птицы с длинными хвостами шумно рассекают воздух громадными крыльями…»

Я давно хотел взяться за мемуары, и вот, наконец, повод представился. Правда, суть моей работы придется скрывать, а действительность лакировать и несколько идеализировать, что я сейчас и делаю…

Отряд дикарей действительно шел по джунглям, а я действительно находился в середине, но не на мягких носилках, а пешком. Рослые аборигены присутствовали, хотя каждый доставал мне до уха, – один двигался впереди, второй сзади, и каждый держал конец крепкой, похожей на пеньковую, верёвки. Другие концы были, увы, жесткими петлями затянуты на чистой шее несчастного Полянского. Грубо, конечно, по-варварски, но эффективно…

Мрачный бородач в галифе и разгрузочном жилете шел рядом и очень внимательно следил за каждым моим движением, время от времени тыча в бок древком копья. Зато носильщики действительно тащили мой маяк – это стопроцентная правда. Насчет обезьян, птиц и лиан – тоже…

Только как ни скрывай, как ни лакируй, как ни идеализируй, а затушевать смысл происходящего невозможно: я в плену у дикарей!

Хотя если передать шифрограмму с таким текстом, в Центре решат, что я сошел с ума!

Кстати, какую телеграмму передаст Колосков своему руководству в Минобороны? Что метеоролог Ковалев пропал бесследно при попытке установить метеокомплекс? Вряд ли она попадет к особисту, обеспечивавшему мою легенду. А кроме него, кто и что поймет из этого сообщения? Никто и ничего. «Какой Ковалев? Какая метеостанция?»

Правда, когда наступит день «Ч», задание будет провалено, а я не выйду на связь, сюда прибудут парни из внутренней контрразведки и целенаправленно начнут отрабатывать версию о моей измене. И отработают, можно не сомневаться: «Вступив в сговор со спецслужбами диких племен Южной Африки, перешел на их сторону, изменив Родине и сорвав выполнение Государственного задания особой важности!» Или что-то подобное: эти ребята знают, как правильно написать, чтобы стопроцентно обеспечить заочный приговор военного трибунала! И Колосков попадет под раздачу: отработают, бедолагу, с его «карманной» гранатой, манерой здороваться, специфической фразеологией и прочими художествами, по полной программе отработают, наверняка вылетит из армии, как пробка из бутылки, а может, тоже загремит под суд!

Так что же делать? Меня никто не обыскал в поисках пистолета или гранат. Наверное, дикарям в голову не приходило, что оружие кто-то и зачем-то может прятать. Но оружия у меня и не было, только складной нож со стопорящимся клинком и пилкой, несколько таблеток обеззараживателя для воды, да три пачки гематогена. Обеззараживатель мне сейчас не особенно нужен, а вот гематоген может пригодиться, да и складень тоже… Подкрепиться несколькими черными квадратиками, потом незаметно открыть нож, мгновенно перерезать веревки, потом конвоиры – два движения: Раз! Два! Да, еще бородач – три! И в заросли…

Можно, конечно… Но моя задача – не освобождение из плена, а установка маяка. К тому же, из этого заколдованного леса мне никогда самостоятельно не выбраться. А сколько можно прожить в сказке? Особенно в страшной сказке? Боюсь, уже через сутки моими костями будут весело играть резвые обезьяньи детеныши…

Джунгли стали редеть, потом и вовсе расступились. Мы вышли к реке. Точнее, к подвесному мосту через не очень широкую, по российским меркам, и мелкую речушку. Мост был сплетен из лиан, поднимался в сторону более высокого берега и не имел перил. Когда авангард отряда ступил на эту ненадежную и шаткую тропу, она принялась раскачиваться из стороны в сторону.

Аборигены не обращали на подобные мелочи внимания, они спокойно шли на расслабленных и полусогнутых ногах, уверенностью напоминая муравьев, прилипающих к ниточке или травинке. Я тоже попытался превратиться в муравья, но ничего не получилось. Чтобы сохранить равновесие, пришлось расставить руки и балансировать, на манер канатоходцев. Вряд ли это сыграло решающую роль, скорей, помогли натянувшиеся веревки на шее.

«Вся жизнь состоит из парадоксов», – философски подумал я, когда «танцующий мост» закончился. Если бы я сорвался, то был бы повешен сразу на двух петлях! Бр-р-р! Конечно, я не самый лучший, честный, правдивый и безгрешный человек на земле, но двойного повешения, наверное, все же не заслужил…

– Ола-ла! Аку-аку! – Двое практически голых дикарей с перьями в спутанных волосах встретили нас радостными приветственными криками. Хотя я надеялся, что эта радость на меня не распространяется. Ведь они не знают, что я хороший и порядочный человек, а значит, могут радоваться мне исключительно как добыче. Чур меня, чур!

В руках эти двое держали копья, однако ради радостной встречи воткнули их, остриями вверх, в крупный черный песок. Сейчас встречающие восторженно терлись носами с прибывшими соплеменниками, но основной их функцией явно была охрана переправы. Если перерубить две толстые лианы, мост упадет в грязно-коричневую воду. Правда, не составит труда перейти речку вброд или перепрыгивая по торчащим камням… Но они, возможно, этого не понимают. Ничего, теперь у этих детей природы есть человек, который сможет совершенно бескорыстно разъяснить многие тайны мироздания!

На крики часовых откуда-то появились голые дети, потом женщины в набедренных повязках, с отвисшими до пояса пустыми грудями, огромными, вывернутыми ноздрями, через которые можно было рассмотреть, что они ели на завтрак, и вывороченными губами. Они окружили нас, галдя, трогали за руки и плечи моих пленителей, с интересом разглядывали белого человека с веревками на шее. Веревки могли создать неблагоприятное впечатление обо мне.

– Это недоразумение! – пояснил я на плохом португальском. – Я друг…

Галдеж прекратился. Несколько десятков глаз рассматривали пленника.

– Друг, – я ткнул пальцем в грудь.

Аборигены напряженно ожидали. Надо было сказать – чей я друг. Но я не знал, кто передо мной. Поэтому поступил дипломатично:

– Я друг всех!

Обнажая никогда не леченные зубы, аборигены рассмеялись, как будто я сказал что-то очень смешное. Или сморозил очень большую глупость. Бородач смеяться не стал, но пнул меня ногой под зад – небольно, но обидно.

Через несколько минут мы оказались в деревне. На большой, размером с футбольное поле, опушке стояли круглые глинобитные хижины под крышами конической формы из уложенных по спирали травяных матов. Диаметр домов составлял четыре-пять метров, высота стен – около двух, верхушки крыш поднимались еще на метр-полтора.

На поляне дымилось несколько небольших костров. Между ними, выклёвывая что-то из травы, важно расхаживали большие птицы, похожие то ли на бесхвостых павлинов, то ли на индюков с весёлыми хохолками. Валялись в пыли худые тёмные свиньи, вокруг которых резвились серые с бежевыми подпалинами на боках поросята. С крыш домов и веток деревьев на нас лениво смотрели мелкие красномордые обезьяны.

Жизнь в деревне вяло булькала, как начинающая закипать уха в рыбацком котелке. Людей видно не было, только возле ближайшей хижины работали два аборигена. Я присмотрелся: один откалывал от камня острые осколки, а второй сноровисто вставлял их в расщепления ровных палочек с оперением на конце. Они делали стрелы.

Я попал в каменный век!

За 21 день до дня «Ч».

Российская военная база в Анголе. День

К этому все и шло. С самого начала нынешней командировки казалось, что я не только перемещаюсь в пространстве – сквозь тысячи километров на Юго-Запад, но и плыву вспять по реке времени.

Долгий перелет из Москвы в Луанду, и я попал на двадцать лет назад: устаревшие поршневые «Дакоты» вдоль взлетной полосы, свободный, без металлодетекторов, проход к самолетам, автоматы с газировкой, плоские портфели аэропортовских чиновников, «форды» и «лендроверы» семидесятых годов…

Потом воняющая керосином, ревущая и дребезжащая раритетная «Дакота», проваливаясь в каждую воздушную яму, доставила меня в Уамбо, и я очутился в шестидесятых. Сельский аэродром российской глубинки, где роль летного выполняло самое обычное поле, заросшее жесткой выгоревшей травой, с похожим на большой сарай зданием аэропорта.

Спускаясь с борта по шаткой металлической лесенке, я не был уверен, что меня встретят.

– Обстановка там послевоенная, сам понимаешь: много неразберихи, возможны накладки, – пояснил Иван. – Но мы все продумали. Вот, держи!

На случай непредвиденных обстоятельств я был снабжен чудодейственной четвертушкой листа формата «А-4» с малоразборчивыми цифрами и буквами. Длина волны и позывной – «Утес». Я думал, что стоит потереть волшебную бумажку, и тут же материализуется могущественный Утес, который, как сказочный джин, доставит меня куда нужно. Но, увы… Оказывается, возможности каббалистических знаков реализовывались более опосредованно. Следовало найти рацию, сообщить Утесу о своем прибытии и подождать – сутки, двое, самое большее – трое суток, пока пришлют машину. Где искать рацию, где ночевать, что есть – о столь малозначительных деталях мне не сообщили. Такая туманная перспектива мне, честно говоря, не улыбалась.

Но к счастью, среди толпы встречающих – полуголых черных аборигенов в шортах и соломенных шляпах – выделялся белый военный с изможденным лицом, в устаревшей гимнастерке без знаков различия, перетянутый портупеей, с «ТТ» на боку и в сапогах.

– Гражданин Ковалев? – строго спросил он, нацелив указательный палец мне в солнечное сплетение. – Попрошу ваши документы!

На меня повеяло законами военного времени.

Внимательно изучив паспорт и командировочное удостоверение, военный протянул их обратно, приложил руку к фуражке без кокарды и представился:

– Майор Индимов, военная контрразведка. Прошу в машину.

Открытый «Газик» с черным автоматчиком за рулем часа полтора резво прыгал по кочкам и торчащим из твердой земли корням. Дорог здесь не было – только направления. Вокруг простиралась бескрайняя саванна – неухоженная степь, поросшая низкорослым, колючим кустарником и высоченными, под три метра, злаками. Пейзаж напоминал бы колхозные поля бездотационной российской глубинки, если бы не встречающиеся время от времени баобабы, прогуливающиеся вдали жирафы и большое красное солнце, на фоне которого зловеще парили огромные африканские грифы. Майор всю дорогу сидел молча, односложно отвечая на самые безобидные вопросы, и, в конце концов, я перестал их задавать.

Наконец впереди показался забор из шести рядов колючей проволоки и шлагбаум, у которого дремал молодой коренастый анголец в советской форме образца сороковых годов, с ППШ поперек груди и в некотором подобии лаптей вместо сапог. Завидев машину, он встрепенулся и отдал честь. Шлагбаум поднялся, и «Газик» заехал на территорию типичного советского военного городка – в сороковые годы. С соответствующей педантичностью, аскетизмом и дисциплиной. Как я вскоре узнал, все это держалось исключительно на плечах одного человека – командира Учебного центра полковника Колоскова.

Он встретил нас у сборного щитового домика с надписью по-русски и по-португальски: «Штаб». Это был огромный, похожий на медведя мужик, широкоплечий, с лицом кирпичного цвета и тяжёлым взглядом узких, с набрякшими веками глаз… Крупный, в красных прожилках нос, массивный квадратный подбородок. Фуражка без кокарды, выгоревшую гимнастерку перетягивает широкий ремень с медной пряжкой, на боку большая кобура.

– Здорово, наука! – добродушно прогудел он, протягивая широкую, как лопата, ладонь. Левая его рука тоже синхронно дернулась навстречу, будто он хотел пожать мне руку двумя своими, но тут же вернулась в прежнее положение.

– Ну, скажи мне, на фиг тут эти все твои измерения? Специальным транспортником метео-елду привезли, тебя за тридевять верст послали… А если б тебя унитовцы поймали и яйца отрезали? Им там делать не хер, что ли?

– Я тоже так думаю, товарищ полковник… Не хер делать, мудакам…

Под одобрительным взглядом Колоскова я расстегнул дорожную сумку, достал две литровые «Столичные», буханку ржаного «Бородинского» хлеба и полиэтиленовый пакет с тремя жирными копчеными селедками.

– Вот привез сувениры… Да, еще пара луковиц…

– Ну, ты даешь, наука! – на весь городок заревел полковник. – Сейчас я тебя расцелую! Вот уж угодил, так угодил! Хаим! Хаим, давай сюда, сволочь!