Текст книги "Империя. Роман-утопия"

Князь зажёг наполовину искуренную трубку, завёл мотор и включил радио на квадромагнитоле. Из колонок донёсся высокий педерастичный голос с пригнусью:

У нас в Нью-Питере,

Живут небожители.

Понуров с отвращением поморщился.

У нас в Нью-Питере, тебя б не обидели,

У нас в Нью-Питере, у нас в Нью-Питере, у нас в Нью-Пииитерееее…

Он решил было дослушать шедевр до конца, но не выдержал и поставил Брамса.

Новопетербург, в народе чаще называемый Новопитером или Нью-Питером, был основан под старым Петербургом в 1942 году, сразу после окончания второй мировой войны. Город отстроили за три года, а теперь он стал одним из крупнейших и значимых городов Российской Империи. В начале 21 века в Думе даже всерьёз обсуждалась идея перенести столицу в Новопетербург. Князь Новопитер на дух не переносил, считая его городом зажравшихся снобов, но он вообще не любил больших городов. Но если бы ему предоставили выбор, где жить: в Питере, Новопитере или в Москве или Новой Москве (построенной двумя годами позже Новопетербурга), он без колебаний выбрал бы последнее.

Под 3й венгерский танец Понуров повернул на Белогвардейскую улицу. По правую руку располагалось большое двухэтажное здание с прозрачными стенами. «Унiвермагъ Гаркуши» – огромными неоновыми буква сияла надпись над магазином. Князь в очередной раз покачал головой, сокрушаясь на ошибку в написании – как можно было налепить «i» вместо «и» и до сих пор не исправить?!

Гостомысл Алексеевич взял две бутылки красного крымского «Бордо» 1998 года, расплатился на самоплати-кассе.

Князь выехал на Дубовый проспект, обсаженный столетними кряжистыми дубами. По обе стороны стояли здания, большей частью одноэтажные, облицованные красным и чёрным гранитом. Впереди развиднелись очертания Белой Церкви – массивного белокаменного храма с пятью куполами, стоящего в центре главной площади города. Храм был мощно освещён прожекторами, установленными внизу по всему периметру здания. На площади Водосвятова с булыжной мостовой располагалось множество лавочек и магазинов, цирюльня, маникюрня, трактир и ресторан, единственный в городе.

Понуров свернул на Вишнёвый проспект, а потом на Вишнёвую улицу и в переулок; усадьба Злацких-Турин находилась в самом конце Вишнёвого переулка, в центральной, исторической части города: двухэтажный особняк в николаевском стиле, за домом начинался вишневый сад.

Князь остановил машину, глядя в зеркало заднего вида, причесал волосы и бороду.

Дверь открыла юная миловидная горничная в коротком чёрном платьице и белом переднике.

– Здравствуйте-с, ваше сиятельство.

– Добрый вечер, милая.

– Барыня в гостиной, ждут-с.

Ада Николаевна сидела на глубоком мягком диване в роскошно обставленной гостиной. На ней был кроваво-красный атласный пеньюар с мелким кружевом, короткий и предельно декольтированный, открывающий спортивное тело, смуглое от искусственного загара. Густые волнистые каштановые волосы до ягодиц, славянское овальное лицо, тёмно-зелёные, чуть раскосые глаза. 31 год, в самом соку. Шикарная женщина.

***

Графиня Злацкая родилась в Смоленске. В ребёнке рано пробудилась сексуальность, с которой девочка мучилась и едва справлялась. Обстоятельства сложились так, что Адочке пришлось рассказать о своей проблеме родителям. Начались бесконечные походы к докторам, что явилось убийственным для семейного бюджета – Злацкие были небогаты и едва сводили концы с концами.

Достигнувшей возраста согласия66
  Героине исполнилось 18 лет


[Закрыть] графине удалось залучить состоятельного смоленского помещика 62х лет, падкого до юной плоти. Она стала содержанкой (не проститутка, но около того). Объяснить родителям, откуда у неё деньги, она не могла, и поэтому сладострастный помещик переводил средства на открытый на её имя банковский счёт; пускай лежат до поры до времени, думала Злацкая.

Специалисты по сексуальности нимало не помогли с решением проблемы половой гиперактивности, а лишь тянули башли; однако Ада сделала вид, будто излечилась – так было проще. Гимназию Злацкая с горем пополам закончила, а жить под одной крышей с родителями становилось всё труднее – ей перманентно хотелось совокупляться или мастурбировать; помещик купил ей маленький коттедж в предместье Смоленска, куда молодая графиня и переехала.

Случилось так, что Адин похотливый покровитель умер, причём при довольно щекотливых обстоятельствах. Помещик стоя обхаживал свою protégé, лежащую спиной на кухонном столе и широко, как акробатка, навесу расставившую в стороны длинные ладные ноги. Старичок старался изо всех сил и вдруг сильно вздрогнул, застыл и как бревно упал навзничь, громко хлопнувшись спиной и затылком об пол; его внушительный прибор так и остался торчком до приезда скорой помощи и бригады работников мертвецкой.

Эта скоропостижная кончина оказалась для молодой содержанки весьма некстати – она уже привыкла ни в чём себе не отказывать. Но деваться было некуда, и пришлось активировать режим строжайшей экономии.

Но судьба благоволила Аде Николаевне – на ежегодном балу в Смоленске она познакомилась с богатым дождьгородским аристократом Марселем Туриным, обрусевшим французом (вообще-то граф был Турин, но его часто называли Туриным, и в итоге он и сам стал так произносить свою фамилию).

Немолодой дворянин влюбился с первого взгляда и бесповоротно и на следующий день сделал предложение, даже не попытавшись вступить с Адой в интимную связь. Несмотря на сильное искушение, Злацкая решила быть с претендентом честной, и без утайки выложила ему всё о своей половой ненасытности и напрямую заявила, что быть ему верна она не сможет. 53летний граф, влюблённый как мальчишка, остался благодарен за откровенность и в свою очередь доверительно сообщил невесте, что и в молодости не был половым гигантом, а нынче ситуация с потенцией обстоит куда хуже.

Они обвенчались в Дождьгороде две недели спустя и сыграли роскошную, но малолюдную (были только самые близкие люди) свадьбу, на которой невеста изменила жениху с шафером в туалете.

На медовый месяц чета отправилась в Тунис. Помимо всего прочего Ада Николаевна захватила с собой две упаковки «Приапина»77
  Отечественное средство для усиления эрекции


[Закрыть]), три баночки эректильных кремов от разных производителей, мультискоростной вибратор на батарейках, анальные бусы и силиконовый фаллос, пристёгиваемый ремешками к чреслам – медовый месяц, так медовый месяц.

Злацкая до этого никогда не уезжала дальше Рославля и в Тунисе её переполняли впечатления и желания – она никогда не занималась sex`ом с представителем другой расы; более того, она и видела этих представителей впервые – а тут лоснящиеся от пота иссиня-чернокожие самцы бродили табунами. В первые дни после приезда, когда Ада встречала негра, у неё в голове мгновенно всплывала гимназическая шутка (как на чёрном фоне сделать зелёное, а потом белое?).

За несколько дней молодая супруга выжала из пожилого мужа все немногие остававшиеся соки. Совместно молодые решили, что совершенно необходимо нанять молодого выносливого пахаря (и непременно чёрного – на этом жена настаивала). После тщательного отбора новобрачные остановили выбор на дюжем бритоголовом негриле, чёрном, как смоль – он работал грузчиком на рынке по соседству с отелем. Самец был реликтовый, хотя оба супруга подумали, что малый слегка туповат, но потом сообща решили, что это даже и к лучшему. Звали парня то ли Ахмад, то ли Ахмед, – разобрать не представлялось возможным. По-английски Ахмад-Ахмед понимал очень плохо, но всё-таки догадался, что от него требуется.

Молодожёны сделали правильный выбор – экзотический грузчик оказался неутомим. Граф Турин наблюдал за происходящим, развалясь в кресле и покуривая кальян, и искренне, от души радовался за любимую жёнушку. Даже сделал двухминутный ролик и несколько фотографий умофоном – на память.

Супружница неожиданно поинтересовалась, нет ли у них в номере в холодильнике огурца. Огурца не нашлось, и Злацкая попросила благоверного прогуляться до рынка. Марсель удивился, но незамедлительно отправился на базар.

Огурец оказался больше среднего, но даже без смазки вошел в негритянский анус, как домой. Адочка воплотила в действительность школьную шутку, и жуя кончик огурца и глядя на белое на чёрном фоне, восторженно зааплодировала, радуясь, как дитя (она и была ещё ребёнком в душе – только-только исполнилось восемнадцать).

Марсель Турин вертикально поставил умофон на тумбочку, включил таймер и сделал «себяшку»: муж справа, жена слева и негритянская жопа с огрызком огурца в центре. Адочка нашла это очень забавным и в благодарность звонко чмокнула благоверного в щёчку. Эта фотография в дорогой рамке по сей день висит в гостиной особняка Злацких-Турин.

Поездка восхитила обоих молодожёнов и запомнилась навсегда. Впоследствии они регулярно повторяли подобные voyages.

Ада Николаевна начала активно тратить финансы благоверного. Она покупала роскошную мебель, дорогие безделушки, сменила облицовку усадьбы, оборудовала в одной из комнат спортивный зал, расширила винный погреб и его ассортимент, вставила силиконовые груди. В своих её не устраивали ни размер (второй с половиной), ни форма (одна грудь чуть больше другой); и соски не очень ровные. Графиня вставила себе четвёртый номер, с аккуратными малюсенькими сосцами – услуга обошлась в баснословную сумму, но она получила именно то, что хотела.

Поступила на заочное отделение ИГУ, на факультет филологии.

Кроме того, Злацкая-Турин записалась на курс к знаменитому психотерапевту Арнольду Шварцу, почитателю и последователю австрийского извращенца Фройда. А. Шварц был то ли еврей, то ли немец, то ли немецкий еврей. Он подражал своему кумиру: носил такую же бородку и курил короткие сигары.

Графиня ездила к нему в старую Москву два раза в неделю. Доктор Шварц, многозначительно окутанный сивыми клубами дыма гаванской сигары, расспрашивал пациентку о взаимоотношениях с отцом, просил рассказывать сны, произносил множество веских и заумных слов. Ада Николаевна ровным счётом ничего не понимала, а в ответ частенько (и всегда не к месту) восклицала:

– Доктор, я постоянно хочу трахаться!.. Трахаться, трахаться и трахаться!!

Кончилось тем, что они трахнулись.

В 2011 году Злацкая познакомилась с князем Понуровым, и между ними на неделю ослепительно вспыхнул жаркий, искромётный роман – море любви и океан страсти. Ада Николаевна чётко осознала, что полюбила князя – полюбила на всю оставшуюся жизнь. И не ошиблась.

***

Графиня долго, внимательно, будто в первый раз, осмотрела вошедшего.

– Hello, handsome88
  Привет, красавчик (англ.)


[Закрыть], – молвила она наконец.

– Bonjour, Cléopâtre!

– Поставь в холодильник, – Злацкая кивнула в сторону домашнего трактирного шкафа с большим встроенным холодильником.

– Что-нибудь холодненького? – спросил Гостомысл Алексеевич, убрав бутылки.

Ада Николаевна отрицательно покачала головой и похлопала ладонью по дивану. Князь захлопнул дверцу холодильника и сел рядом.

– Рассказывай, князь, как проводил время без меня.

– Работал не покладая рук. Ты же знаешь, как я пишу: запираюсь дома, выключаю умофон, и ни с кем не общаюсь. Сплю по 4 часа, – Понуров погладил широкой ладонью мягкую ворсистую обшивку дивана. – Это как запой.

– И удался роман?

– Моя лучшая моя книга, на мой скромный взгляд.

– А на скромный взгляд твоего литагента?

– Сегодня днём отослал ему текст. Но, уверен, ему понравится. Собственно, ему всё нравится, что я пишу, но это действительно хорошая книга.

– Что ж, в любом случае – поздравляю.

– Merci.

Они помолчали. Поняв, что ждать от любовника проявления инициативы бесполезно, истомившаяся от желания Злацкая привстала с дивана, перекинула ногу через бёдра князя, оказавшись у него на коленях, лицом к нему.

– О творчестве потом, потом!.. – быстро прошептала она. – Соскучилась, не могу…

Ада Николаевна поспешно стянула через голову пеньюар, немного замешкавшись – ткань запуталась в длинных волосах; налитые силиконовые перси волнующе всколыхнулись. Они слились в жадном поцелуе.

Графиня Злацкая-Турин считалась в Дождьгороде – и не без основания – местной Мессалиной. У неё имелось большое количество постоянных любовников, и она никогда не упускала возможности одноразово переспать с мало-мальски привлекательными партнёрами. Раз в месяц устраивала у себя в усадьбе les petites orgies99
  Маленькие оргии (фр.)


[Закрыть], человек из пяти-шести. Законный муж, граф Турин, уже давно потерял и жалкие остатки потенции, но участвовал в групповых забавах в роли пассивного наблюдателя и оператора (как повелось с медового месяца). Он до сих пор беззаветно любил и буквально боготворил свою Адочку.

Нагие любовники в изнеможении возлежали на густом ворсистом мягком ковре гостиной; по последней моде оба были целиком продепилированы. Злацкая приподнялась на локтях и поцеловала крупный тёмно-коричневый сосок Понурова.

– Ох, князь, какой же ты восхитительный любовник!.. – сказала она с придыханием.

Гостомысл Алексеевич, лежа на спине и заложив руки за голову, открыв безволосые подмышки, промолчал.

– Думаешь, я льщу? – спросила графиня.

– Думаю, да, – отозвался восхитительный любовник.

– И какая же мне корысть? – она внимательно посмотрела на князя.

– Кто тебя знает, – хмыкнул тот. – Приятно мне сделать хочешь, наверное.

– Хочу, тут и возражать не буду. Но почему же льщу при этом?

– Хорошо, я восхитительный, непревзойдённый любовник. Merci bien.

– Фу, зануда! – фыркнула Злацкая-Турин. – О, анекдот-то! Идёт пролетарий по улице, а за ним крокодильчик ползёт: «Мужик, пузико натёр, лапки отдавили, пойдём домой…» Садятся в автобус. «Мужик, пузико натёр, лапки отдавили, пойдём домой…» Мужик не выдержал: «Слушай, я сейчас опохмелюсь, и ты вообще исчезнешь!» – Она забавно изобразила улыбающегося и глядящего снизу-вверх крокодильчика: – «Мужик, а ты зануда!»

– Смешно, – сказал князь.

Она шутливо-обиженно шлёпнула любовника по бугристой груди:

– Смеяться надо, когда смешно!

– Ха-ха, – сказал он.

– Мужик, а ты зануда! – Нагая Ада Николаевна поднялась на ноги. – Что-то клубники со сливками захотелось. Не желаешь, князь?

– Изволь.

Злацкая вызвала горничную.

– Mari, принеси в гостиную клубнику со взбитыми сливками, – please, – сказала она. Подошла к трактиру, ловко откупорила одну из принесённых гостем бутылок, налила вино в два объёмистых хрустальных фужера на высокой ножке.

Гостомысл Алексеевич сел на диван; она протянула ему бокал.

– To us, – молвила Ада Николаевна своим бархатно-томным голосом.

– Pour nous.1010
  За нас (англ., фр.)


[Закрыть]

Они легко чокнулись.

– Ты действительно потрясающий любовник, – сказала графиня, с бокалом фланируя по гостиной. – И pénis у тебя что надо. Well, может быть чуть-чуть длинноват. И эрекция, как у отрока.

– Ох, сударыня, сейчас я растаю от ваших дифирамбов, – отозвался князь несколько иронически и серьёзно добавил: – Ты тоже весьма хороша, душа моя.

Раздался стук в дверь. Вошла юная горничная с серебряным подносом, на котором стояла глубокая фарфоровая тарелка с крупной клубникой и блюдце со взбитыми сливками. Вид голых господ отнюдь не смутил её: она неоднократно принимала самое деятельное участие в divertissement de groupe1111
  групповых развлечениях (фр.)


[Закрыть] хозяйки. Маша лишь заинтересованно, но деликатно покосилась на выдающийся безволосый 6вершковый барский уд, маленьким сытым удавом солидно возлежащий на малиновой ткани дивана. Поставив поднос на круглый столик рядом с диваном, смазливая горничная безмолвно ретировалась.

Ада Николаевна макнула клубничку в сливки и положила в рот князю.

– Вкусно, – сказал тот, прожевав.

Из сигаретницы, инкрустированной полудрагоценными камнями, Злацкая достала тонкую вишнёвую сигарету и прикурила от массивной настольной зажигалки.

Гостомыслу Алексеевичу тоже захотелось курить. Возиться с трубкой было лень, и он тоже взял вишнёвую сигарету. Повертел её в длинных могучих пальцах; в его лопатообразной ладони тонкая сигаретка выглядела спичкой.

– А покрепче нет у тебя? – осведомился он.

Графиня открыла одну из дверок трактирного шкафа и подала ему непочатую пачку «Петра» без фильтра.

Князь прикурил. Его взгляд остановился на фотографии четы Злацких-Турин по бокам чёрной задницы с огурцом.

– Зачем вы держите эту мерзость в доме? – в который раз покривился он. – Да ещё на таком видном месте!

– Память о медовом месяце, – хмыкнула Ада Николаевна. – Незабвенный voyage!

– Это даже не mauvais ton! Это верх пошлости и безвкусицы!

– Брось, князь, это просто шутка. Прикол, как говорят в народе.

– Ну и шутки у вас, Злацкие-Турин, просто обхохочешься!

– Забей, прикольно же, – графиня школярски показала ему язык.

– Тьфу! – Понуров отвернулся от фотографии.

– У меня ещё фото есть, я не показывала тебе? Убойные фоты, закачаешься!.. Полный отпад!

– Ада Николаевна, прекрати, s’il vous plaît! Ты же прекрасно знаешь, как меня коробит от жаргонизмов!

– Плющит и колбасит?.. – вкрадчиво проговорила Злацкая и заливисто расхохоталась. – Молчу, молчу!

И оба надолго замолчали.

– Знаешь, князь, – наконец раздумчиво промолвила Ада Николаевна. – Мастера любви – истинные мастера любви – во все времена являлись редкостью, ты не находишь? – Злацкая-Турин затянулась; у неё была оригинальная манера держать сигарету – между средним и безымянным пальцами, что придавало ей какой-то донельзя рафинированный вид. – И ты, князь, как раз такой… искусник любви. Ты – лучший любовник из всех, что у меня были.

– Уж теперь точно врёшь, mon plaisir, – заметил Понуров.

– Отнюдь не вру! Отнюдь!

– У вас сегодня какое-то… особенное настроение, Ада Николаевна? – как-то очень устало молвил он. – К чему, собственно, вы всё это говорите?

– Вам что же, это неприятно, Гостомысл Алексеевич? – спросила графиня с интересом.

Князь сильно затянулся крепкой сигаретой:

– Вряд ли подобное может быть кому-либо неприятно…

– Но?..

– Но мне кажется, женщине не подобает говорить такие вещи своему мужчине. И по-моему ты… несколько лукавишь, назовём это так. Уж не знаю, по какой причине.

– Мужик, а ты и впрямь зануда! – тонко усмехнулась Злацкая и отпила из бокала. – Любой на твоём месте млел бы от удовольствия, а ты уличаешь меня во лжи! Потрясающе! Сколько лет тебя знаю и не устаю удивляться. А что касается того, что может говорить женщина своему мужику, а что нет – это вопрос весьма спорный. Я барышня взглядов широких и свободных – что хочу, то и говорю. И кому хочу. Могу себе позволить.

Понуров молча курил сигарету.

– Что-то совсем уж ты немногословен сегодня, – заметила Ада Николаевна.

– Бывает такое после напряжённой работы, – он затушил сигарету в тяжёлой мраморной пепельнице и подошёл к большому, высокому, распахнутому настежь окну, выходящему в сад. – Не обращай внимания.

– Жаль, что мы не встретились немного раньше, – нетвёрдым, расслабленно-печальным голосом молвила Злацкая и махом осушила бокал, разглядывая обнажённую фигуру князя со спины. Её взгляд задержался на загорелых подтянутых ягодицах с бледными следами купальных трусов. У неё самой всё тело было равномерно коричневым – в солярии она загорала абсолютно голой. – До того, как ты женился, до того, как я стала нимфоманкой…

– Судя по твоим рассказам, тогда нам надо было встретиться, когда тебе было шесть, а мне четырнадцать.

Злацкая фыркнула.

– И чтобы от этого изменилось, скажи на милость, встреться мы раньше? – сказал Гостомысл Алексеевич, глядя в тёмный сад.

– Всё бы изменилось, всё, my dear, – Ада Николаевна долила остатки «Бордо» в фужер, выпила, поставила пустую бутылку на пол и почала вторую. Она заметно охмелела, хотя обычно могла выпить много и долго не пьянела.

– И к чему ты приплела сюда мою женитьбу? Это было ошибкой, и я развёлся через неделю. И тебе тогда было двенадцать. А встретились бы мы на два, на три года раньше, и что?

– Поженились бы, maybe, – она сделала хороший глоток вина.

Гостомысл Алексеевич усмехнулся – громче, чем хотел:

– Не болтай глупостей, s’il vous plaît.

– Почему же глупостей? – живо, даже с обидой отозвалась Ада Николаевна и глотнула ещё.

– Сами должны понимать, сударыня. Мы не смогли бы жить вместе, я уверен. Да ты и сама это понимаешь. Одно дело встречаться время от времени, и совсем другое – жить под одной крышей.

– Я люблю тебя, – неожиданно для самой себя выпалила графиня.

Понуров медленно обернулся и смерил её внимательным, долгим взглядом.

– Да вы накушались уже, матушка! – уразумел он наконец. – То-то думаю, растекается по древу барышня! Когда успела?

– Водки за ужином выпила… – сконфуженно молвила Злацкая. – But… что у трезвого на уме…

– …то у писателя на бумаге! – прервал её князь. – Закончим этот разговор, Ада Николаевна, я настаиваю.

– Откуда ты знаешь, что мы не сможем жить под одной крышей? Почему бы не попробовать, по крайней мере?

– Не вижу смысла, Ада Николаевна, – сказал Понуров. – Вы сейчас совершенно не в себе, давайте продолжим этот разговор, если вам будет угодно его продолжать, в адекватном состоянии.

– А какие бы у нас был дети… – произнесла графиня с грустью. – С нашими физическими данными, с нашим интеллектом…

– Ты что же, детей можешь иметь?.. – удивился князь.

– Почему же нет? Мне 31 год.

– Но…

– Противозачаточные препараты принимаю, если ты об этом. Так что…

– Ада, ты замужем, ты не забыла? – князь начал терять терпение.

– Развестись – вовсе не проблема, sweety. Вопрос двух недель, – Ада Николаевна закурила сигарету. – Впрочем… закроем тему, коли ты так упорствуешь. Останешься на ночь?

– Останусь.

– Тогда завтра и поговорим. Утро вечера мудренее.

– Воистину.

Гостомысл Алексеевич проснулся, по обыкновению, очень рано, ещё затемно. Графиня тихонько посапывала рядом на королевских размеров кровати с водяным матрасом, под шёлковым полупрозрачным балдахином. Понуров принял душ, вымыл волосы и бороду. Тщательно причесался, начиная, как всегда, с бороды. Препоясавшись широким махровым полотенцем, нажал кнопку вызова прислуги.

– Кофе со сливками и два тоста с маслом, Машенька, s’il vous plaît.

– Сию минуту-с, ваше сиятельство.

Выпив кофе, князь, устроившись в кресле, закурил трубку. Пробудилась Ада Николаевна.

– Доброе утро, sweetheart, – молвила она, по-кошачьи потягиваясь.

– Доброе, кошечка!

– Нужно сделать его по-настоящему добрым… Come to me, my love!

Гостомысл Алексеевич с готовностью отложил трубку, встал с кресла и распоясал полотенце на чреслах.

На завтрак графиня почала бутылку красного вина; князь ограничился свежевыжатым апельсиновым соком.

– Водка на ужин, вино на завтрак, – с неудовольствием заметил он. – Мне кажется, ты злоупотребляешь, Адочка.

– Ах, пустяки, – беспечно парировала та.

Когда миловидная горничная подала кофе и удалилась, Ада Николаевна закурила сигарету и сказала:

– Что ж вернёмся к нашему вечернему разговору.

– Может, не стоит? – усмехнулся Понуров.

– Стоит! Ещё как стоит!

Князь не понял, к чему этот каламбур, но промолчал.

– Так возьмёшь Адочку замуж? – спросила графиня.

– Эк тебе приспичило, право! – воскликнул Понуров. – Сколько лет мы знаем друг друга? Лет восемь?

– Девять с половиной.

– Так что ж тебе только теперь так за меня замуж загорелось?

– Возраст, должно быть… – сказала Ада Николаевна, – понимание приходит с опытом.

– Да не сможем мы вместе жить, пойми ты! Да и зачем? Разве сейчас нам плохо?

– Отчего ты так уверен, что не сможем, я понять не могу? Нам хорошо, но будет лучше.

– Вовсе не факт. А если не будет? Лучшее – враг хорошего.

– Так давай проверим это! Съездим отдохнуть куда-нибудь – недели на две на три, а лучше на месяц.

Гостомысл Алексеевич помолчал, попивая кофе.

– Ты же изменять мне будешь направо и налево, – проговорил он раздумчиво. – Я этого не потерплю.

– Не буду! – горячо воскликнула Злацкая. – Честное благородное слово!

– Ну хорошо. Через пару дней я еду во Второпрестольную, заключать договор. Потом я свободен как ветер. Махнём куда-нибудь.

– Thanks a lot, my dear. You’re the best!

– К вашим услугам, графиня.

Понуров включил зажигание. Оставив дверцу машины открытой, он вольготно развалился в комфортном, покойном сидении буйволиной кожи, закинув назад голову и полузакрыв глаза.

И что это на Адку нашло?? Удивительно, право слово! Столько лет в любовниках, и вот на тебе, замуж ей приспичило! И это при живом, действующем – и надо заметить, весьма снисходительном муже! Князь привык к холостяцкому житью – и ничего в своём бытии менять не собирался.

А изменять, несмотря на её клятвенные заверения, она будет – не удержится. В любом случае, он будет в постоянном напряжении, всё время думая об этом. А он сам? Сможет ли спать лишь с одной и той же женщиной?..

Но, коль уж речь зашла о женщинах… После недолгих раздумий Гостомысл Алексеевич набрал на умофоне номер второй пассии. Илона Пряльская ответила после четвёртого гудка.

– Здравствуй, моя радость, – сказал Понуров в трубку по-русски – Пряльская не знала даже азов ни одного иностранного языка.

– Привет, зайчонок! – прозвенел на другом конце провода высокий, писклявый, совершенно детский голосок.

– Свободна в ближайшие часы?

– Для тебя всегда свободна, кабанчик!.. – жизнерадостно пропищала Илона. – Даже когда занята!

– Польщён. Заеду, в таком случае?

– Мог бы и не спрашивать! Я тебе всегда рада!

– Лечу, поросёночек!..

Илона Пряльская жила на северо-востоке Дождьгорода, в жилом квартале относительно недавней постройки. Она занимала двухкомнатную квартиру в кирпичном трёхэтажном доме с пятью подъездами.

Поднявшись на третий этаж и нажав на кнопку звонка, Гостомысл Алексеевич вдруг вспомнил, что не купил никакого гостинца. Это было не в его правилах, и он с неудовольствием покачал головой.

Дверь открыла необычайно низкорослая, по пояс князю, миниатюрная блондинка 25 лет. Мягкие, светлые, при ярком свете почти белые волосы коротко стрижены, как у мальчика; Илона вообще поразительно походила на миловидного отрока – и телосложением, и чуть курносым круглым лицом – особенно когда была без макияжа (сегодня она подкрасила брови и губы).

– Прости, я сегодня без подарочка, – Понуров снял ботинки. – Запамятовал совершенно, каюсь.

– Не парься, – Пряльская расстегнула лёгкое домашнее платье.

– Хорошо, не буду, – князь снял пиджак.

– Ты мне мил и без подарочков.

Илона скинула платье на пол и осталась в открытых розовых трусах, полностью показывающих ягодицы. Долгого общения с мещанкой Понуров не выдерживал, и поэтому у них завелось незамедлительно переходить к общению половому.

Пряльская бросила трусы на примитивное ореховое трюмо и встала перед любовником; из-за очень маленького роста её губы оказались на уровне его ширинки. Тело у Илоны было худое, совершенно мальчишеское. Грудь плоская, с крохотными, будто недосформировавшимися сосками. Крепкая плоская гузка. Кожа светлая, бледная, как у альбиноса, с большим количеством родинок. Часто у князя возникало острое, почти болезненное ощущение, что он совокупляется даже не с подростком, а с ребёнком – хоть он в своё время во избежание неприятностей специально посмотрел её паспорт и точно знал, что Пряльской четверть века; впрочем, это чувство будоражило кровь и придавало утехам с ней волнующую пикантность.

– А что такое «польщён»? – спросила она, расстёгивая партнёру ремень и задрав голову, чтобы видеть его лицо.

– Ты не знаешь значения слова «польстить»?! – округлил синие глаза Гостомысл Алексеевич, глядя на неё сверху вниз.

– Неа, – Илона спустила княжеские джинсы вместе с трусами. – Не слышала ни разу.

– Ты издеваешься?!

– Неа, – она облизнула маленьким коротким языком накрашенные светло-алой помадой губы.

– Есть же какой-то предел безгра…

Но тут князю стало уже не до безграмотности, лексикона и эрудиции маленькой невежественной подруги.

Спальня была обставлена безвкусно, дешево и непритязательно. Собственно, это была даже не спальня, а обычная комната. Раскладная тахта, напротив неё, у стены, трюмо. Два ореховых платяных шкафа, комод для постельного белья.

Они лежали в постели, полуприкрывшись одеялом.

– Как-то очень хорошо сегодня всё получилось, – проверещала Пряльская своим высоким детским голоском.

Гостомысл Алексеевич промолчал.

– Ты так не считаешь, крольчонок?

– По-моему, всё как обычно, – неохотно отозвался Гостомысл Алексеевич, глядя в зеркало трюмо, где отражались он и его инфантильная подруга. Так происходило постоянно – разрядившись, он терял к Пряльской всякий интерес. В постели Илона была горяча и неистова, но в остальном…

Отец Илоны, дождьгородский мещанин, держал молочную лавку, где она и работала – бухгалтером и продавщицей. Она была убого образована (даже не окончила гимназию), удручающе неначитанна, и, что уж греха таить – откровенно глупа. Всё свободное время она отдавала просмотру роликов на РуКране. Кроме того, эта белокурая дурочка почти во всём раздражала Понурова, можно сказать – бесила. Порой князь даже недоумевал: зачем он продолжает отношения с нею?.. Правда, встречался он с Илоной редко, не чаще, чем раз в месяц.

– А по-моему, было классно! – упрямо пропищала Пряльская.

– Я не утверждаю, что было плохо. Я говорю, что было как всегда – не хуже, не лучше.

– Какой ты неромантичный, козлик!..

Князь вдруг обиделся:

– Слушай, с козликом – это уже явный перебор, курёночек! – громко и с раздражением сказал он.

Мещанка с удивлением посмотрела на партнёра своими удивительными глазами, у которых имелась замечательная особенность: левый глаз был мутно-голубым, правый – тёмно-карим. Эта гетерохромия чрезвычайно поразила князя, когда он познакомился с Илоной. Поначалу ему даже казалось, что она использует цветные линзы или одну линзу.

– Какой-то ты сегодня не такой, Гостя, – сказала Пряльская неуверенно.

Она откинула одеяло и поднялась с тахты. Взгляд Понурова невольно скользнул по низу её живота, опушённому мягкой курчавой белёсой порослью. Мещанка натянула трусы и присела на стульчик перед трюмо.

– А не сделать ли мне причёску как у тебя? – сказала она, причёсывая короткие светлые волосы. – Пойдёт мне, как думаешь?

– Ты лучше эпиляцию сделай, – буркнул Гостомысл Алексеевич. – Хочешь, я оплачу?

– Задолбал ты меня со своей эпиляцией! Не нравится мне лысой быть! – капризно просюсюкала Илона. – Как у тебя нравится, а у себя нет, я сбривала однажды. Волосики у меня там нежные, мягкие, и я их подстригаю иногда… чем ты недоволен?

– Ты на самом деле не знаешь, что такое «польщён»? – спросил князь после паузы.

– Не знаю.

– Святые угодники! Илона, тебе четверть века!

– И что?

Гостомысл Алексеевич преувеличенно тяжело вздохнул и откинул модно стриженую голову на подушку.

– А то, что стыдно в таком возрасте не знать элементарных вещей и иметь такой убогий лексикон! Что такое лексикон, знаешь?

– Неа. Я вообще половину слов не понимаю, что ты говоришь. Но ток ща спросить решилась, интересно стало, что такое польщён.

Понуров поднял голову и снова с силой откинулся на подушку.