Текст книги "Сердце волка. Душа человека"

Глава 5

Вскоре показались огни большого города, и Василиса, прижав к груди обоих детей, удивлённо смотрела на ярко горящие фонари, широкие улицы и двухэтажные дома, казавшиеся ей огромными. Подъехав к своему дому, Иван Дмитриевич крикнул сторожу, чтобы тот немедленно затопил печь. Оставив Василису с детьми на кучера Василия, забежал в дом и набрал по телефону номер своего бывшего сокурсника, Валерия Павловича Муромского.

– Привет, Палыч, спишь?

– Кто это так рано? – сонно спросил Валерий Павлович.

– Это я, Иван, давай собирайся и мигом ко мне! Ты мне нужен как ассистент. Приедешь?

– Иван, ты с ума сошёл, ведь пять часов утра! Что ты задумал?

– Долго объяснять, я пошлю за тобой свою бричку, приезжай, я тебя очень жду.

Поворчав немного, Валерий Павлович оделся, взял с собой чемоданчик с инструментами, с которым не расставался никогда, и вышел на улицу. Через пятнадцать минут Василий уже вёз сокурсника Ивана Дмитриевича прочь ото сна, дома и спокойствия.

Волка поместили в клетку. Волк казался мёртвым, лишь однажды, когда стукнула дверь, он приоткрыл один глаз и посмотрел на входящего Валерия Павловича.

Вид спящего зверя изумил хирурга, и он, войдя в кабинет Ивана Дмитриевича, воскликнул:

– Чёрт возьми, я впервые увидел волка вот так близко! Ну, старина, как тебе удалось его поймать?

– Всё потом, потом… Сейчас мне нужна твоя помощь.

Валерий Павлович сел в кресло и, зевнув, сказал:

– Раз я здесь, значит, готов тебя выслушать и помогу, чем смогу. О какой именно операции идёт речь?

Иван Дмитриевич смотрел на верного друга и помощника и никак не мог решиться рассказать о том, что задумал: боялся, что Валерий Павлович попросту сочтёт его ненормальным.

– Я хочу пересадить сердце волка мальчику трёх лет, который умирает.

Наступила долгая пауза, после которой Валерий Павлович удивлённо приподнял бровь и спросил друга:

– Ты уверен? Ещё никому не удавалось такое, ещё никто не выжил после пересадки. Да и где ты вообще взял этого мальчика? Кто его родители? Согласны ли они, знают ли, что ты собираешься сделать с их ребёнком?

– Его мать здесь. Они, конечно, ничего не знают и не узнают, потому что, если этот мальчик выживет, мы унесём тайну его спасения в могилу.

– Погоди, старина, а как же слава?! В случае успеха мы ведь прославимся на весь мир! Нет, если и делать что-то подобное, то пусть все знают о нашей удаче. Не забывай, мы ведь врачи и, возможно, наше открытие спасёт жизнь ещё не одному человеку!

Иван Дмитриевич встал, стал прохаживаться по мягкому ковру, а потом зло возразил другу:

– Мы не станем ничего никому говорить! Тебе разве не ясно? Я люблю мать этого мальчика и не знаю, как она отнесется ко мне, узнав, что я пересадил её ребёнку волчье сердце!

– Ах, он, видите ли, любит! – воскликнул Валерий Павлович. – Одумайся, если ничего не предпринять, то мальчик очень скоро умрёт, а мы его спасём, пусть даже и заменив ему сердце. Разве не жизни любая мать хочет для своего малыша?

Иван Дмитриевич приложил палец к губам и гневно прошептал:

– Говори тише! Она может услышать наш разговор! Если этот ребёнок выживет, мы оставим в покое и его самого, и его мать, сделаем другую операцию для другого человека и вот тогда прославимся.

Раздался бой часов, стрелки показывали семь утра.

– Пора начинать, ты возьмёшь анализы у ребёнка, подготовишь его к операции, а я займусь волком.

Валерий Павлович медленно поднялся из уютного кресла и сказал:

– Я тебе помогу, конечно, но, бога ради, что с тобой? Ты же всегда, сколько я тебя помню, мечтал о славе и популярности?

– Нет, дорогой друг, на самом деле я всегда мечтал спасать людей.

В доме Вишневецкого Ивана Дмитриевича все спали, кроме Василисы, которая сидела у изголовья больного сына и плакала. Порой просыпалась крошечная девочка, и тогда Василиса доставала красивую и полную молока грудь и кормила малютку. Какие только мысли ни приходили в голову этой простой женщины, интуиция подсказывала ей, что сегодняшний день станет переломным в её жизни и жизни её маленького сына. Ребёнок давно уже ничего не ел, только спал и иногда тяжело хрипел во сне. Василисе казалось, что время остановилось и никогда не наступит рассвет, такой мучительной ей показалась дорога, такими неприветливыми чужой дом и чужой город. Она вспомнила своего мужа, Темрека, его полные слёз глаза и то, как долго он бежал за бричкой по дороге, по которой увозили его последнюю любовь. Ей стало жаль его, хоть он порой и бил её в порыве ревности, но всё же по большей части был хорошим мужем и отцом.

Тут размышления Василисы прервал вошедший в комнату Валерий Павлович. Он взял у мальчика кровь на анализ и долго прослушивал трубкой, а потом и вовсе прижался ухом к еле бьющемуся сердцу. Ребёнок умирал, и Валерий Павлович понимал, что операция предстоит тяжелейшая, но всё же он отгонял от себя мысли о возможной гибели мальчика.

Волка тоже подготовили: взяли все необходимые пробы и сделали анализы крови, обрили живот, накрыли простынями, оставив открытым лишь место, которое нужно было оперировать.

В операционной всё было готово, стоял запах спирта, химикатов и крови. Хирурги облачились в халаты, надели перчатки и маски, все их движения были синхронные и точные. Каждая мелочь находилась на своём месте, время точно было рассчитано, ничто не должно было помешать чуду, которое, как истово верил Иван Дмитриевич, должно непременно случиться. Но как приживётся волчье сердце в теле совсем маленького мальчика? Забьётся ли оно, заживёт ли рана, да и как вообще малыш станет жить дальше… Однако хирургам, уже полностью приготовившимся к операции, некогда было размышлять на отвлечённые темы, им предстояло совершить доселе невиданное – пересадить человеку сердце зверя. Что ж, бог им в помощь!

Надрезы сделаны, сердца волка ритмично бьётся, а мальчику до смерти остаются считаные часы.

Глаза Ивана Дмитриевича и Валерия Павловича встретились, повисла пауза. Два человека, раз и навсегда решившие изменить мир, посмотрели друг на друга… Секунда… другая… и вот уже сильное сердце волка заменило больное сердца ребёнка. Теперь хирурги склонили головы над малышом, чётко двигались их пальцы… скальпель… зажим… тампон… время…

Тело волка на хирургическом столе вытянулось, жутко чернела дыра на месте, где совсем недавно билось волчье сердце, которое любило, жило своей животной жизнью. Что же сделал волк, чтобы вот так расстаться со своим сердцем? Его семью убил человек, его самого убил человек, но его сердце осталось жить в другом – маленьком человечке, который, возможно, выживет, и тогда история продолжится.

Операция наконец завершилась. Хирурги устало опустились на стулья, лбы их вспотели, халаты были забрызганы кровью. Они с надеждой и мольбой смотрели на ребёнка.

Секунды пролетали, складываясь в минуты, кровь медленно текла по венам мальчика, подступала к волчьему сердцу… Вот ток ее остановился, она словно изучала что-то новое и неизвестное. Эти секунды казались хирургам вечностью, но таков уж наш организм – не всегда он готов принять чужое. Кровь все никак не поступала в новое сердце, ребёнок умирал, а вместе с ним гибли и надежда на чудо, вера в саму возможность пересадки. Время было беспощадным убийцей.

Вдруг сильный толчок, и струя крови брызнула по сосудам и свободно уже потекла в сердце. Ах, как хорошо, как приятно крови бежать беспрепятственно по венам!

У ребёнка появился пульс, давление медленно, но верно восстанавливалось, он выжил, он будет жить! Вот это победа! Вот это успех!

Валерий Павлович крепко обнял друга, а Иван Дмитриевич, молча вышел из операционной и уже там, стоя в коридоре, заплакал. Как же часто мысленно он проводил эту операцию, как долго решался, и вот случай, судьба – обессиленный волк и умирающий ребёнок.

Глава 6

Только спустя месяц после операции мальчик открыл глаза и увидел свет, но что-то новое он ощущал в себе. Ранее ему казалось, что мир вокруг был красочней и ярче, а ныне всё стало серым и унылым. Но сердце больше не болело. Малыш приложил руку к груди и нащупал большой шрам. Тогда он поднёс руку к носу, понюхал пальцы и понял, что не чувствует больше запахов. Всё вокруг ему показалось необычно новым, странным и даже причудливым, как будто он заново родился в другом теле. Он продолжал ощупывать себя: нос, уши, волосы, живот, руки, ноги – эта игра в узнавание самого себя забавляла малыша, и он тихонько засмеялся.

Иван Дмитриевич в это самое время был в кабинете и обсуждал с Валерием Павловичем возможность проведения другой операции по пересадке сердца, как вдруг услышал детский смех. Они вскочили с дивана и кинулись в комнату, где жила Василиса с детьми.

Василиса держала сына на руках и улыбалась:

– Иван Дмитриевич, поглядите, он очнулся! Мой сынок снова со мной! Спасибо вам, всю жизнь буду за вас молиться! – И Василиса, уложив сына в кровать, упала на колени и стала целовать руку доктора.

– Сейчас же прекрати, Василиса! Встань и никогда так больше не делай!

Он поднял её с колен и посмотрел в голубые глаза. Боже мой, чего он в них только не увидел: и благодарность, и доброту, и радость, и жизнь, и любовь! Да, да любовь, настоящую любовь женщины к мужчине. Её бездонные прекрасные глаза блестели, грудь волнующе касалась его. Василиса покраснела, отвела взгляд и отвернулась.

Иван Дмитриевич любовался её лебединой шеей, изящными плечами, тонкой талией и признался сам себе, что без ума влюблён в неё.

Валерий Павлович не видел этой сцены, потому что был целиком поглощён осмотром ребёнка. Всё казалось в норме, но каково же было их удивление, когда Димитрий, так звали мальчика, не узнал матери.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Иван Дмитриевич у своего маленького пациента.

– Хорошо, – чуть картавя, ответил Димитрий.

– Что у тебя болит?

– Ничего.

– Ты помнишь, как тебя зовут?

– Нет.

– А маму помнишь?

– Нет.

Тут Василиса заплакала, а Иван Дмитриевич стал её успокаивать:

– Нет ничего страшного в том, что ребёнок ничего не помнит, такое бывает, если человек долго пролежал без чувств. Ты не переживай, Василиса, пройдёт ещё немного времени, и он полностью поправится.

Тут заплакала Машенька-найдёныш, и Василиса бросилась её кормить. Доктора деликатно удалились и отправились в столовую, где их ждали обед и холодная водочка в графине.

– Вот и наступил тот день, когда мы можем вздохнуть спокойно, не опасаясь за жизнь мальчика.

– Да нет, любезный Валерий Павлович, ещё не наступил тот день. Это сердце, мне так кажется, может многое поменять в организме.

– Каким же образом? – отправляя в рот кусок селёдки, поинтересовался Валерий Павлович.

– Представь себе волка, его повадки, его характер. У меня есть подозрения, что мальчику может передаться нрав хищника…

– Глупости, говоришь, – перебил его друг, – по твоему, если мы, к примеру, пересадим человеческое сердце волку, то он станет человеком? Чушь, ерунда, полный абсурд! Это я тебе как врач и учёный говорю. Изменения будут, но не таких масштабов, о каких ты подозреваешь. Мальчик определённо не станет волком. Человеческий организм переборет волчью породу.

Иван Дмитриевич встал из-за стола, прикрыл дверь, ведущую в столовую, и произнёс шёпотом:

– Конечно же он не станет выть на луну, хотя и такой возможности не стоит исключать. Мальчик ещё слаб, поэтому нам остаётся только наблюдать за ним. Я завёл журнал, пожалуйста, Валерий Павлович, записывай сюда все свои мысли, наблюдения и подозрения. Мы провели операцию замечательно, и теперь только от Димитрия будет зависеть, как быстро он восстановится. Сейчас предлагаю выпить за сегодняшний день, за жизнь этого молодого человека, за нас и за Россию!

Они выпили и занялись обедом, который удался кухарке Дусе на славу. Впрочем, она всегда старалась, когда в гости приходил симпатичный доктор Валерий Павлович, а мужу её, кучеру Василию, о симпатиях жены вовсе незачем было знать.

Глава 7

Восстановление Димитрия проходило стабильно, но медленно. На полную реабилитацию ушёл не один год. Когда же Димитрию исполнилось восемнадцать лет, случилось нечто, что взволновало всех – и Ивана Дмитриевича, и Василису, и Валерия Павловича, и Василия и даже Дусю: юноша сбежал из дому! Искали его долго, но тщетно, горе матери невозможно было передать.

Лишь Машенька беззаботно играла во дворе. Она росла красивой и умной девочкой, исчезновение брата нисколько её не расстроило, потому что они не раз ругались, дрались и отчаянно спорили, хотя потом неизменно мирились. Время шло, мальчик не возвращался.

Димитрия давно тянуло в лес, к реке, в горы. Ему снились поля, деревья и луга… И вот наконец свершилось: он наяву чувствует запахи леса, его ноздри широко раздуваются, когда он вдыхает освежающий лесной аромат. Конечно же он знал, что мать, отец и даже вредная Маша любят его, но неизвестное притягивало, манило прочь из дому, и он не мог больше сопротивляться своим желаниям.

Однажды ему приснилась белая волчица, она звала его, выла, задрав голову к небу, и, к своему удивлению, Димитрий понимал, о чём её ночная песня. Ему захотелось подойти к волчице и погладить её, но стоило ему только протянуть руку, как зверь исчез, растворился в ночных тенях, как часто исчезают образы в наших снах.

Часа за два Димитрий преодолел расстояние, отделяющее город от леса, его быстрые ноги не знали усталости, а сердце ни разу не сбилось с ритма. Он бежал на запах, он летел, он парил, ему казалось, что здесь, в лесу, его ждёт истинная свобода. Ему не было страшно, он не ощущал тревоги, не думал о матери. Его бесчувственное сердце не болело, но оно и не жило в полной мере, ведь оно не было человеческим.

Он шёл по лесу, гладил стволы деревьев, принюхивался к запахам и наслаждался одиночеством. «Наконец-то я дома», – подумал наш беглец и сам удивился подобной мысли. Он заметил следы когтей на дереве, приложил к ним руку, понюхал воздух и сказал:

– Медведь… нет, медвежонок.

Наступила ночь, и на небе засверкала луна, круглая, как блин. Юноша лёг на мягкий мох и стал смотреть на звёзды. Вдруг, уже сквозь сон, он услышал далёкий вой, да не одного волка, а целой стаи. Димитрий вскочил со своей импровизированной кровати и прислушался: этот леденящий душу звук показался ему странно знакомым и приятным, душа ответила на него, будто на дивную мелодию. Его затрясло, к горлу подступил ком, грудь что-то распирало изнутри, и совершенно неожиданно для себя он завыл в ответ.

– У-у-у, – протяжно разнеслось над лесом.

Димитрий испугался и закрыл рот рукой, но волки сразу же ответили ему. Как ни странно, но Димитрий понял, о чём ему говорят.

«Кто ты?» – спрашивали волки.

«Кто я? – сам у себя спросил Димитрий. – Вот чудеса, я понимаю волков!»

Юноша сел на пень и крепко задумался: «Что я делаю в лесу, ночью, один? Как странно, я понимаю язык волков, но почему?»

Неподалёку послышался шорох, и Димитрий напрягся, он долго вслушивался и вглядывался в темноту, пока наконец увидел огромного волка, стоящего в тени деревьев. И тут Димитрий понял, что его окружает стая голодных волков и теперь только чудо могло его спасти.

«Ты человек?» – услышал Димитрий удивлённый вой.

Волки приближались, и Димитрия охватил страх, но лесные хищники обнюхали его, а вожак и вовсе лизнул лицо.

Всю оставшуюся ночь волки провели рядом с юношей, он гладил их жёсткую шерсть, запоминал их запахи, а звери, окружив человека плотным кольцом, спокойно спали. Долго думал Димитрий над тем, что с ним произошло, и наконец всё понял: у него же волчье сердце! И это сделал с ним его отец, и чувство ненависти всколыхнулось в душе мальчика. «Он убил волка, чтобы заменить моё сердце на его. А матушка ещё его боготворит. Что ж, она узнает правду, узнает, в кого по воле отца превратился её любимый сыночек!»

Рано утром Димитрий в сопровождении стаи отправился в лес. Он узнал многое о птицах, о животных и их повадках и вскоре мог уже определить по следу вид пробежавшего зверя. На берегу реки Димитрий нашёл охотничий домик, в котором и поселился. Летом ловил рыбу и дичь, осенью из шкур мастерил одежду, а зимой охотился вместе со стаей волков.

Глава 8

Ещё три года после исчезновения сына прожила Василиса, но в одну из летних ночей она не проснулась. Иван Дмитриевич переживал смерть жены, ругал себя на чём свет стоит, корил за чёрствость к ней, за малые минуты, которые уделял ей из-за бесконечной работы.

Машенька же выросла тем временем совсем взрослой, превратившись в девушку удивительной красоты. Через год после побега брата она уехала учиться и всё это время прожила в пансионе. И вот теперь вернулась домой на похороны, чтобы простится с матерью и поддержать отца. Иван Дмитриевич вышел на крыльцо, чтобы встретить дочь.

– Здравствуй, доченька, – поцеловал он её в лоб.

– Здравствуй, отец.

– Заходи в дом. Похороны завтра. Ты пока располагайся. Вот только зеркала все закрыты, так что потерпи. Ты прекрасна, и не имеет смысла без конца собой любоваться.

– Хорошо, отец.

Они прошли в дом, где их встретили Василий и заплаканная Дуся.

– Здравствуйте, Василий и Дуняша.

– Проходи, моя крошка, моя сиротиночка!!! – запричитала кухарка, только лишь завидев молодую хозяйку.

– Прекрати сейчас же! – прикрикнул на неё Василий. – Барышня устала с дороги, ей нужно переодеться, отдохнуть, а ты мучаешь сердце девочки! Давай, – давай, бери этот саквояж и неси в комнату.

Дуся послушалась мужа, подхватила вещи барышни и пошла по коридору, а Василий взял тяжёлый чемодан и поплёлся следом за женой.

Спустя время Иван Дмитриевич нашёл дочь в гостиной.

– Василий и без меня с хозяйством управится, – вздохнул он.

– Да, папенька, только очень постарел он за эти два года, пока меня здесь не было.

Иван Дмитриевич обнял дочь, погладил по голове:

– У нас такое горе, что даже Василий окончательно поседел. Он очень любил Василису, да и как её было не любить? Добра, красива… Умница была твоя матушка.

– Да, это так. А не известно ли чего о Мите? Уже четвёртый год пошёл, как он сбежал из дому.

Отец и дочь прошли в комнату Маши, где Дуся раскладывала вещи.

– Ты права, моя девочка, с тех пор прошло уже немало лет, но мы до сих пор ничего не знаем о твоём несчастном брате. – Иван Дмитриевич закурил трубку и на время задумался.

– А что, барин, вы не слышали о стае волков? – Дусе надоело возиться с вещами молодой хозяйки и очень хотелось поболтать.

– Нет, – очнулся от задумчивости доктор. – А что там с ними?

Дуся вышла из-за ширмы и пересказала всё то, что слышала от кухарки их соседей, Дубовых, а та – от столяра, столяр – от охотника, а тот уже неизвестно от кого.

– Говорят, что стая волков бегает по окрестностям, убивает всех животных и даже людей!

– Будет тебе врать-то! Когда это волки в наше время убивали людей?

– Правду говорю! – воскликнула Дуся и, подойдя поближе к Ивану Дмитриевичу, шёпотом продолжала: – У меня точная информация. Была свадьба, и вдруг невеста пропала. Искали-искали, да так и не нашли. Только набрели на поляну, а там кости человеческие везде валяются! Вот те крест!

Щёки у Дуси раскраснелись, её полная грудь часто вздымалась, правой рукой кухарка истово крестилась.

– Не верю я тебе, – махнул рукой Иван Дмитриевич. – Сбежала, поди, твоя невеста с другим, а волков приплели для страху, ну, и чтоб жениху не так обидно было.

– Ага, как же, сбежала! А фата на дереве – раз, а туфли – два…

– И три – ты всё придумала!

Дуся обиделась на хозяина, надула свои пухлые губы и вернулась за ширму, где как раз переодевалась Маша.

– Дуська, хватит болтать, – раздался из-за двери голос Василия. – Иди сюда, пора обед подавать, а ты вместо работы забиваешь светлую голову Ивана Дмитриевича своими баснями. До чего же болтливая баба мне досталась. Учу, учу её, но что толку? Похоже, Дуську только могила исправит.

– А вот как бы и не так! – прокричала из-за ширмы Дуся мужу. – Я правду говорю, а вы мне не верите.

– Давай выходи уже, барину поесть нужно, да и Машенька, поди, голодная.

Супруги ушли по своим делам, но потом долго ещё бранились на кухне, гремя тарелками и кастрюлями.

Маша вышла из-за ширмы, наряженная в платье по последней моде, села к отцу на колени и крепко обняла его, а Иван Дмитриевич гладил густые волосы дочери.

– Как же ты на мать похожа… – вздохнул он. – Вот и остались мы с тобой сиротами. Мне-то, уже ясно, одному свой век придётся доживать, а тебе нужно найти хорошего мужа.

Щёки Маши вспыхнули, и она улыбнулась:

– Что ты, я вовсе не собираюсь замуж.

– Я долго думал о твоём будущем и, кажется, подобрал тебе прекрасную партию.

– Перестань, отец, я не хочу говорить об этом!

– А я хочу! Валерий Павлович прекрасный человек, учёный.

– Он же старый! – вскрикнула Маша.

– И что? Главное, что человек хороший, с ним тебе будет спокойно.

– Нет, отец, я не стану его женой!

– Ты подумай, прежде чем говорить «нет». Давай послезавтра вернёмся к этому разговору.

Обедали молча, Дуся подавала блюда и делала знаки Маше, но молодая барышня не обращала внимания на кухарку, потому что думала о матери: «Как же жить теперь без неё? Мы были так близки, совсем как подруги, смеялись, плакали вместе, шили платья, ходили по магазинам. Все её уважали, а кто-то даже завидовал красоте и стати. Я тоже буду такой же красивой и сама найду себе мужа, похожего на отца».

– О чём ты думаешь? – прервал её размышления Иван Дмитриевич.

– О маме.

Весь последующий день и вечер Мария молчала, а отец не мешал ей. Ночью Машу мучили кошмары: ей виделось, будто её выдают замуж за Валерия Павловича, но когда приходит момент поцелуя, она вдруг понимает, что перед ней Димитрий – её родной брат! Она отталкивает его, бежит прочь, но путь ей преграждают волки, и она кричит. Проснувшись, она больше не заснула, лежала и думала о своём странном сне. На заре, когда первые лучи солнца разогнали ночную тьму, она разбудила Дусю и пересказала кухарке свой сон. Дуняша долго зевала, будучи никак не в силах проснуться, но суть уловила и наконец растолковала молодой хозяйке её странное сновидение:

– Увы, барышня, впереди вас ждут неприятности, болезнь, может быть, даже большое несчастье. Не торопитесь выходить замуж за первого попавшегося, он не ваша судьба, ваша настоящая любовь придёт позднее. Только вот к чему волки, я не понимаю. Может, я вчера лишнего сказала, а вы, барышня, больно уж впечатлительная, вот и приснились вам эти лиходеи хвостатые. Вы поспите ещё, рано ведь очень, а мне и вправду пора вставать поминальный обед готовить. Поспите, поспите, милая, всё у вас будет хорошо: и принц и богатство для вас рано или поздно найдутся.

Днём похоронили Василису. Причитала Дуся, украдкой утирал слёзы Иван Дмитриевич, навзрыд плакал кучер Василий. Машенька глядела на мать, и ей казалось, что она только спит и сейчас встанет, как всегда, обнимет и поцелует. «Это всё Димитрий, это он уложил маму в гроб!» – думала Маша и плакала, кусая губы.

Следующее утро наступило, как обычно: Василий топил печь, Дуся ворчала на кухне, а Машенька лежала в постели и прислушивалась к звукам в доме и во дворе. Вот скрипнули ворота – это вывели лошадей, за высоким забором пропел петух, у крыльца хрюкала свинья, на крыше чирикали воробьи. «Все живут по-прежнему, кроме мамы», – подумала Маша и вздохнула.

– Дуняша, приготовь обед на троих, – услышала она голос отца. – Сегодня Валерий Павлович придёт в гости.

– Конечно, приготовлю, как не приготовить? Раз такой уважаемый человек пожалует к нам. А что же он не был на похоронах?

– Он сегодня только приехал из Парижа и сразу к нам.

– Из самого Парижа? Ох, как далеко его занесло! Не волнуйтесь, барин, все самые вкусные блюда состряпаю!

И тут дверь в спальню Марии открылась, и в проёме показалась голова кухарки.

– Не спите уже, барышня? Как чувствуете себя? Неважно? Да, вчерашний день тяжело пережить, ну, ничего, ничего, всё образуется! – Дуняша имела удивительную особенность – умела беседовать сама с собой: сама задавала вопросы, сама же на них и отвечала. – Сегодня Валерий Павлович пожалует к нам в гости, из самого Парижа и сразу к нам. Чего-то он явно задумал, и папенька ваш тоже о чём-то постоянно размышляет.

– Он хочет выдать меня замуж за Валерия Павловича.

– О-о-о! Вас да за Валерия Павловича?! Он, конечно, человек хороший, а сколько ему лет-то? Поди, уже сорок? Хотя и глаза у него карие, и бородка симпатичная, и ростом бог не обидел. Ну, что вы плачете, барышня?

– Я не выйду за старика замуж!

– Ну какой же он старик? Да и вообще, человек при почёте и деньгах, будете у него как сыр в масле кататься.

– Не пойду! – Маша, уткнувшись в подушку, плакала.

– Не переживайте вы так, всё образуется.

Днём и правда пришёл Валерий Павлович, и они вместе с Иваном Дмитриевичем надолго заперлись в кабинете. Он рассказал другу о новых изобретениях в сфере науки и медицины, о красоте Парижа и очаровательных парижанках.

– Ты погоди со своим парижанками, что тебе удалось узнать по нашей теме? – прервал друга Иван Дмитриевич.

– Совсем немного, – отвечал ему он. – Профессор Баллер провёл неудачную операцию: пациент умер через пару часов после пересадки сердца. Все учёные и медики со всего мира твердят одно – пересадка органов невозможна! Да знали бы они о нашем успехе! Мне так хотелось встать и заявить этим последователям Гиппократа, что есть мальчик, который прекрасно себе живёт после операции! Кстати, Димитрий не вернулся?

– Нет, это-то и погубило Василису. Вернись он за день до её смерти, она была бы жива. Так что ты там говорил о парижанках?

Валерий Павлович улыбнулся, блаженно откинулся на спинку кресла и мечтательно ответил:

– О, эти мадам само совершенство. Утончённость, игривость, ум, красота, обаяние, блеск.

– Сколько хвалебных слов! Но Париж Парижем, а наши барышни всё же лучше. Вот и моя Машенька расцвела. Как давно ты её не видел?

– Третий год уже пошёл.

– Она уже совсем барышня! Повезёт тому, кто возьмёт её в жёны! Скромная, рукодельница, знает три языка, играет на фортепьяно и, наконец, красива, как Афродита!

– Тогда я хочу срочно увидеть и обнять Машеньку! – воскликнул Валерий Павлович. – Позови её скорее, и если её красота затмит шарм парижанок, то я клянусь, откажусь от холостяцкой жизни и женюсь на ней!

Иван Дмитриевич покачал головой:

– Ты обещания-то так бездумно не давай, а то действительно придётся жениться. Машенька, доченька, подойди к нам, – крикнул Иван Дмитриевич, распахнув дверь кабинета.

Маша слышала отца, но не сдвинулась с места и продолжила смотреть в окно, в то самое, в которое так любила смотреть матушка, ожидая возвращения мужа.

Иван Дмитриевич со вздохом отправился за дочерью:

– Я тебя зову, зову, разве ты не слышишь?

– Нет, не пойду я к вам!

– Доченька, не упрямься, если Валерий Павлович не приглянется тебе, то вот моё слово отцовское, будем искать другого мужа!

– Ты обещаешь, папенька?

– Конечно, моя зайка, я клянусь вечной памятью твоей матушки, что без твоего желания не будет свадьбы.

Тогда девушка встала, поправила густые русые волосы, заколола выбившийся у уха завиток, припудрила щёчки, улыбнулась, и словно солнце вышло из-за серых туч, так хороша стала наша Машенька!

Когда же она вошла в кабинет под руку с отцом, Валерий Павлович вначале опешил и мог лишь молча смотреть на красу-девицу, а Мария, не привыкшая к такому пристальному вниманию мужчины смутилась и потупила взор.

– Ну, что? Какова, а? Твои парижанки и ноготка моей Машеньки не стоят! Смотри-ка, Машенька, у него от твоей красоты язык онемел, не иначе! Присядь пока в кресло, побудь с нами. Выше голову, дочурка, гляди смелее! Как умела смотреть твоя матушка, царствие ей небесное. Я как сейчас помню, посмотрела она на меня, и мой мозг тут же отключился, стоял перед ней с открытым ртом и робел, будто мальчишка. Вот она какая, русская женщина! – Тут на глаза доктора на вернулись слёзы, и он, отвернувшись, украдкой вытер лицо платком.

Валерий Павлович всё ещё молчал, а Мария скромно смотрела в пол.

– Папенька, разреши мне уйти, – произнесла она наконец.

– Ладно, доченька, иди. Ну что, утёрла она нос твоим парижанкам? – обратился Иван Дмитриевич к другу и помощнику. – Разве не хороша? Так что насчёт женитьбы?

– Я готов, – решительно произнёс Валерий Павлович, – но согласится ли Машенька?

– Придётся немного подождать.

Вдруг Валерий Павлович резко встал и направился к выходу.

– Ты куда? – опешил Иван Дмитриевич.

– Я? Домой! – И скрылся за дверью кабинета.

– Вот чудной, вскочил и убежал, даже не отобедал.

Иван Дмитриевич всё же догнал друга, проводил его до ворот, но тот попрощался как-то сухо и старался не смотреть в глаза. Доктор потом вернулся в свой кабинет, открыл дневник и записал в него: «Они понравились друг другу, я думаю, будет свадьба», – затем закрыл тетрадь, лёг на диван и тут же заснул.