Текст книги "Последняя принцесса"

Все люди обладали долголетием. Жили больше трехсот лет, а затем, засыпая, возвращались в Обитель, где их духи продолжали жить во дворце Родуса. Их дети практически все были магусами, необычные способности которых помогали человечеству строить жилища и покорять силу природы. Все жили в гармонии, пока не явился брат-близнец Родуса, Морус.

Морус не умел создавать жизнь, а потому ему было очень завидно смотреть на то, как дети Родуса возносят своему создателю молитвы и благодарят за свою жизнь. И тогда он наслал на земной мир болезни, голод и смерть. Земной срок людей сократился в лучшем случае до ста лет, но мало кто доживал и до этого. Нарушенная гармония людей и природы породила новую силу – пороки, и чистый дух человека загрязнился ими. Теперь, умирая, только люди, боровшиеся и победившие пороки, попадали в Обитель. Остальные же оказывались за Чертой, пространством между двумя мирами, где существовали до тех пор, пока о них помнили на земле.

Магусы черпали силу из природы, но теперь в природе появилась новая сила, темная, и имя ей Смерть. Поэтому на свет явился новый вид магусов, которых прозвали «рожденными смертью». Сейчас их называют духовидцами, но в старину звали «дормурами». Дормуры не просто видели духов и разговаривали с ними, они могли черпать силу из душ, и, перемещаясь за Черту, поглощать самые слабые из них. Это делало их сильнее в земном мире, укрепляло тело и дух, а главное, защищало от сил магусов. Если особенно сильный дормур поглощал духа покойного магуса, то на земле практически не оставалось равных ему по силе, но такое случалось редко. Настолько редко, что в истории остался лишь один такой дормур – Арвион.

Неизвестно, какую силу приобрел он, поглотив дух магуса. Упоминается лишь, что Арвион хотел власти и покорения всего мира, считал, что Смерть – это сила высшая, а магусы, питающиеся от жизни, – существа низшие, и должны быть порабощены. Тогда развязалась война между магусами и дормурами, в которой проиграли обе стороны.

Столкновение двух сил привело к тому, что источники жизни и смерти истощились. Многие магусы и дормуры погибли, а те, кто остались, были так слабы, что не дотягивали до былого величия своих предков. Их сила передавалась из поколения в поколение, но количество стремительно сокращалось, пока не осталось лишь несколько десятков человек, в чьих жилах еще текла кровь первых магусов и дормуров.

Прошло несколько тысяч лет с Первой войны, и человечество превратилось в то, что мы наблюдаем сейчас. Магусы и дормуры практически исчезли с лица земли, а записей об их способностях не сохранилось. Новых магусов больше не рождалось, сила могла проявиться только в потомках. Последними магусами была королевская династия Дейдарит, но даже в их семье способности проявлялись не в каждом поколении и не в каждом потомке. Изначально их силой была аннигиляция, то есть превращение предметов в пыль, но во что выродилась их способность позже можно было узнать только из королевских записей, хранившихся в условиях строжайшей секретности и уничтоженных Дейдаритами во время Смуты десятилетней давности. Насколько известно истории, в последних трех поколениях магусов не было вовсе»

Лиссарина уставилась на мелко написанные буквы, покусывая кончик пера, и задумалась. Сначала она предполагала, что Ровенна могла оказаться далеким потомком Дейдаритов, но новые факты опровергли эту теорию. Если верить автору книги, то Дейдариты превращали предметы в пыль, а не лучились солнечным светом, как это сделала Ро. Значит ли это, что Ровенна может быть потомком каких-то других магусов? Вполне. Ее мать, Кассимина, никогда не говорила о своей семье, даже ни разу не упоминала девичью фамилию. Может ли быть так, что по материнской линии Ровенна унаследовала силы магуса? Хотя нельзя сбрасывать со счетов тот факт, что сила могла прийти и со стороны отца. Если граф де Гердейс не упоминал о своих способностях, это не значит, что у него их не было. А сейчас спрашивать уже поздно – он три года как мертв. Зато можно допросить Кассимину, когда она вернется на свадьбу.

– Рин, ты здесь?

Лиссарина подпрыгнула от неожиданности, ударившись коленкой о столешницу. Быстро захлопнула дневник и спрятала его среди других книг, разбросанных на столе.

– Да, я здесь.

Ровенна пришла на голос. Одетая в дорожное платье темно-зеленого цвета, со шляпкой в руках.

– Куда это ты собралась? – спросила Лиссарина. – Нам же нельзя выходить из дворца.

Ровенна оперлась на краешек стола, надев шляпку на лысую голову мраморного философа древности, стоящую на постаменте рядом. Ее глаза улыбались.

– Оказывается, бабушка Ромаэля, леди Франда Монтфрей, еще жива. У нее болят ноги, она не покидает своего поместья, расположенного недалеко от Эденваля, поэтому не сможет быть на свадьбе. Но! Она ужасно хочет познакомиться со мной, и вчера вечером прислала приглашение на обед. Эрцгерцог, кажется, ужасно боится свою маму, потому что тут же примчался его посланец и передал разрешение на визит. Через десять минут выезжаем. Я, Ваэри и десяток гвардейцев, которые будут нас охранять.

Лиссарина прыснула со смеху, пытаясь представить грозную леди Франду, из-за которой даже у Эрцгерцога трясутся поджилки. Интересно, она тоже светловолосая или совсем не похожа на Фабирона и Люциена?

– Нашла что-нибудь? – Ровенна кивком указала на краешек дневника, высунувшийся из-под книги.

– Да, кое-что есть. Покажу, когда вернешься. Думаю, надо поговорить с графиней и спросить напрямую, есть ли в ее роду магусы. Вдруг эта сила опасна и тебе потребуется помощь?

– А если она не знает, что со мной? Вдруг она мне не поверит и отправит в дом для душевнобольных?

– Ровенна, дорогая, где ты? – послышался голос Ваэри. – Пора ехать!

– Потом поговорим, – Ровенна чмокнула Лиссарину в щеку, схватила шляпку и направилась к выходу. – Не скучай!

Раз уж сегодня она полностью предоставлена самой себе, то почему бы этим не воспользоваться? Лиссарина решила насладиться днем в полной мере. Благо, на улице было солнечно. Проливной дождь, наконец, закончился и уступил место сентябрьскому солнцу. Кое-где еще виднелись лужи, но в целом дорожки успели высохнуть, а в воздухе чувствовалась приятная свежесть. После того, как Лиссарина три дня дышала пылью библиотечного воздуха, выйти на улицу было настоящим удовольствием.

Забежав перед прогулкой в спальню, девушка переоделась в свою привычную одежду, которую часто надевала в Армаше, если оставалась одна. Полумужскую одежду, как называла ее Ро. Надела белую сорочку мужского покроя с широкими рукавами, наверх мягкий черный жилет, черные узкие брюки, заправленные в высокие сапоги. К этому костюму полагалась еще верхняя куртка с длинным шлейфом, придающим мужской одежде женственности и элегантности. Такие костюмы в Геттенберге часто использовали для конных прогулок дамы, если хотели ездить верхом по-мужски. Но Лиссарина использовала его для других целей. Она тренировалась в фехтовании.

Когда ей было около восьми лет, семья де Гердейс взяла ее из приюта и сделала своей воспитанницей. Графиня сказала, что хорошо знала ее родную мать, которая обучала графских детей музыке, поэтому не могла позволить бедному ребенку жить, как беспризорнику. У нее уже были свои дети, два одиннадцатилетних сына и Ровенна, почему бы не позаботиться еще об одном?

Два старших брата Ровенны стали военными, и их с детства обучали искусству боя. Помимо стрельбы из пистолетов, они сражались на шпагах, и часто тренировались без учителя, чтобы не потерять сноровку. Однажды маленькая Лиссарина умирала от скуки, когда Ро с матерью куда-то уехали, и попросилась пойти на урок с братьями. Они разрешили ей, и с этого дня для нее открылся новый мир. Мир, где ты можешь защищать себя сама. Как мужчина.

После уроков они обучали ее всему, что усвоили сами, и постепенно девочка стала фехтовать наравне с ними. Она была довольна своими результатами, но три года назад граф де Гердейс с сыновьями погибли в битве, и Кассимина отобрала у нее шпаги, запретив к ним прикасаться.

Однако оставила ей костюм, из которого девочка постепенно вырастала и каждый раз умоляла сшить ей новый. В этом наряде она чувствовала себя сильной, способной на все, поэтому иногда, если ей хотелось просто побегать по саду, помахать палкой или кочергой, воображая себя великим бойцом, Лиссарина надевала его.

Как и сегодня.

Настроение сразу же поднялось, забылись тревоги прошедших дней. Ей даже хотелось улыбаться! Просто так, без причины.

Вышла во внутренний двор, покрытый аккуратно подстриженным газоном, все еще по-летнему насыщенно-зеленым. Она даже представить себе не могла, насколько большую территорию занимает Рашбард. Тропинка уводила ее дальше и дальше от заднего входа, туда, где аккуратно подстриженные кустики складывались в несложный лабиринт. Она быстро добежала до него, стараясь обогнать ветер, задохнулась и дальше пошла пешком, играя в детскую игру: выбираешь на тропинке камушек определенного размера, наступаешь на него и передвигаешься дальше, только прыгая по похожим. Немного поплутав в лабиринте, она почувствовала запах воды и спустя несколько минут вышла к маленькому пруду, вокруг которого росли ивы.

Очевидно, здесь заканчивалась территория Рашбарда, потому что среди густой растительности, состоящей из деревьев, кустарничков и цветов, виднелись кованные вензеля забора. Людей за оградой не было, и Лиссарине пришла в голову мысль: может, Рашбард находится на окраине города? Стоило бы посмотреть карту.

Красоту парка Лиссарина заметила только позже, а первым делом ей бросился в глаза лорд Люциен Монтфрей, чьи светло-русые волосы стали золотыми в свете полуденного солнца. Он фехтовал с воображаемым соперником, делая изящные выпады и пируэты. Его противник, очевидно, был очень хорош, раз Люциену приходилось даже уворачиваться от невидимых ударов. Вторая шпага стояла, прислоненная к стволу ивы. Дожидалась хозяина.

Лиссарина остановилась у выхода из лабиринта и слегка облокотилась на стоящую здесь статую горгульи. Она не знала, как поступить. Развернуться и уйти, оставив его наедине со своим воображением, или в конце концов понять, с какими невидимыми друзьями он общается. Если он знает тайну Ровенны, почему бы ей в ответ не узнать его секрет? Глаз за глаз, так сказать.

Но мешать – это некрасиво. Ее сюда не звали. Может, ее приход вызовет, как обычно, грубость? Он прогонит ее взашей, а она потом будет краснеть от смущения и обиды всякий раз, как увидит его. Как будто она и без этого не превращается в томат, едва оказывается с ним рядом! Нет, определенно, лучше уйти. Может, стоит порисовать? Лиссарина обернулась, чтобы вернуться во дворец.

– Даже не поздороваешься?

Лиссарина вздрогнула и замерла на месте. Зажмурилась, коря себя за то, что не ушла раньше. Как можно быть такой дурой? Она развернулась. Люциен вышел из стойки и теперь осматривал кончик шпаги, словно на нем была грязь. Его лицо слегка разрумянилось от быстрых движений, а волосы походили на воронье гнездо, но он все равно выглядел как самый красивый человек на свете.

«Несправедливо, что кому-то достается вся красота мира, а кому-то – ничего» – подумала Лиссарина и медленно двинулась к нему, обдумывая стратегию поведения.

– Простите, милорд. Не хотела вам мешать. – Лиссарина была горда собой: фраза прозвучала холодно и несколько безучастно. Пусть не думает, что в его присутствии она теряет над собой контроль, как невинная овечка. – Ваш соперник весьма ловок. Было бы обидно проиграть ему из-за того, что вы отвлеклись на меня.

Люциен усмехнулся. Быстрая, стремительная усмешка, ускользнувшая так же резко, как и появилась.

– Я идеально фехтую. Твое появление ничего бы не изменило. Он был обречен. С самого начала.

– Любой воображаемый соперник обречен, милорд, вы так не считаете? – Лиссарина сама не знала, откуда у нее силы и желание умничать в его присутствии. Лучше бы заткнулась и ушла, прежде чем ляпнула что-то такое, о чем потом бы сожалела. Но маленькая девочка внутри хотела остаться, хотела повеселиться. Хотела почувствовать себя живым человеком, а не тенью Ровенны де Гердейс.

– Это ты так деликатно выразила сомнение в моих способностях? – Люциен вздернул подбородок, словно ничего оскорбительнее в жизни не слышал. Но его глаза улыбались, и Лиссарина почувствовала, как внутри нее что-то сжалось. Не от страха. Ей было любопытно. Очень любопытно. И на мгновение она почувствовала себя другим человеком – человеком озорным, веселым, любознательным. Бесстрашным.

– Разве я так сказала? Хм, но если вы услышали в моих словах это, может вы сами сомневаетесь в себе, милорд?

Девушка стояла к нему вполоборота, старалась смотреть на покрытую рябью поверхность пруда, где плавали кувшинки, но не могла скрыть того лукавства, что светилось в глазах. Она флиртовала? Да. Это было для нее привычным делом? Нет. Совсем нет. У нее и опыта-то в таких делах не было. Но когда долго подавляешь в себе некоторые чувства, то рано или поздно они вырываются наружу против твоей воли, и все, что остается, это дать им возможность проявить себя. Она прятала насмешливую улыбку как могла, но ее тень все равно оставалась на губах.

Люциен, очевидно не ожидавший такого игривого настроя в беседе и привыкший видеть скромную, тихую, молчаливую Лиссарину, на секунду растерялся. Но игра есть игра, а азартные люди играют до конца. До победы или поражения. А потом снова до победы.

– Если бы вы были мужчиной, мисс Эйнар, – впервые с их первой встречи Люциен обратился к ней на «вы». В шутку. – Я бы вызвал вас на дуэль.

– Не нужно быть мужчиной, чтобы победить вас в фехтовании, милорд, – парировала она, а тихий голос разума умолял ее не переступать границы, вернуться к образу скромной и милой Лиссарины. Иными словами, раскланяться и уйти пока не поздно. Но этот голос тонул среди тысячи других голосов. Куда более привлекательных.

– Это вызов?

– Можете считать, что да. Я уверена: вам не победить, если соперник будет реален.

– Что ж, миледи, – Люциен зубами стянул со своей руки перчатку. – К барьеру.

И бросил ее в Лиссарину. Он подхватила перчатку рукой, вновь почувствовав знакомый запах мяты и дорогих сигарет, спрятала ее в карман, и с удивлением обнаружила, что по-прежнему вместо своего собственного платка, всюду носит с собой платок Люциена, который он дал ей после Бала Черной Розы. Машинально берет его вместо своего. Но отдать его сейчас значило бы испортить игру, поэтому девушка напустила на себя серьезный вид и решительно схватила вторую шпагу, прислоненную к иве.

– Придется сделать скидку на то, что вы женщина, и не обезоруживать вас одним ударом.

– Я польщена вашей заботой, милорд.

Люциен ухмылялся и явно не воспринимал ее всерьез. Конечно же, откуда ему знать, что маленькая тощая девочка, все время одетая в платья и таскающаяся по балам куртизанок, может интересоваться чем-то кроме косметики, украшений и нарядов? А тем временем рука Лиссарины почувствовала холод стали. Рукоятка легла в ее руку, как влитая, и на мгновение перед глазами возник образ одного из братьев Ровенны, который всегда повторял: «Ты будешь идеальна, когда шпага станет продолжением твоей руки». Сейчас она не была продолжением, но взаимопонимание между клинком и Лиссариной возникло сразу.

Люциен встал в стойку. Лиссарина сделала вид, что повторяет за ним, делая ситуацию еще комичнее. Он сделал выпад, весьма удачный, но совершенно несерьезный. Таким можно было бы только испугать противника или сбить с толку, но Лиссарина неловко дернула рукой, показывая свою полнейшую некомпетентность, и хотя чудом отбила удар, во время второй атаки ее шпага выпала из руки.

Люциен выпрямился и опустил шпагу. Он прямо-таки светился от веселья. Конечно же, гордиться тут нечем. Это было просто, словно конфету у ребенка отобрать, но вся ситуация казалась ему забавной, и Лиссарина видела это в его глазах.

– О, не возгордитесь раньше времени, милорд, – скромно улыбнулась она. – Я ведь только привыкаю к этой шпаге. Может быть попробуем до трех касаний?

– Напрашиваетесь на сокрушительное поражение, мисс Эйнар, – и снова встал в стойку, а Лиссарина снова повторила за ним.

Но на этот раз сделала выпад первой, не дав ему даже собраться с мыслями. Улыбка слетела с его лица, когда за первым выпадом последовал следующий, а за ним еще один. Тогда на смену веселью пришло удивление, и ошарашенный, он пропустил четвертый выпад, в котором потерял свое оружие, а острие шпаги Лиссарины оказалось в пугающей близости с его шеей. Кончиком клинка она приподняла его голову за подбородок и посмотрела ему в глаза с плохо скрываемым чувством превосходства.

– Ты жульничала! – воскликнул он, отодвигая лезвие от своего лица двумя пальцами руки в перчатке. – Надо было сказать, что кое-что смыслишь в фехтовании!

– Вы не спрашивали, – Лиссарина изо всех сил старалась не рассмеяться, хотя соблазн был велик. Люциен выглядел приятно удивленным и нисколько не обиженным. Скорее, заинтригованным.

– Ладно. Сейчас у нас ничья. Но в решающем поединке я не буду сдерживаться, так что береги себя.

– Сегодня вы чересчур заботливы, милорд, надеюсь вы не истратили на меня годовой запас? Было бы неловко лишить вашей заботы кого-то более нуждающегося.

И они сошлись в третий раз. Лиссарина постепенно вспоминала все забытые приемы, которым ее научили, и с каждой секундой двигалась все лучше и лучше. Но Люциен был очень хорош, настолько, что в какой-то момент ей показалось, что проигрыш близко, но хитрый финт в сторону помог ей отбить атаку. Это коронное движение братьев Ро, и она очень долго оттачивала его, чтобы, наконец, начать побеждать их. Люциен двигался плавно и изящно, как кошка, сохраняя баланс, и Лиссарина по привычке обращала внимание на его походку, запоминая некоторые трюки. Они дрались от силы около пяти минут, но эти пять минут были так насыщены движениями, что оба они выматывались со скоростью света. В конце концов, их шпаги скрестились. Сейчас все решала сила, которой у Лулу было больше, но Рин, предпринимая отчаянную попытку вывернуться, сделала обманное движение рукой, и шпага Люциена взмыла в воздух. К сожалению, ее собственная шпага выскользнула тоже и исчезла среди деревьев, где-то неподалеку от изгороди.

– Проклятье, – выругалась она, совершенно забыв о манерах. Она ненавидела разыгрывать партию в ничью.

Люциен прижал ладонь ко лбу, пытаясь высмотреть, насколько далеко улетела его шпага.

– Ты сражалась не на жизнь, а на смерть. Хорошая работа.

Самооценка Лиссарины, обычно очень страдающая от нападок собственной неуверенности в себе и резких замечаний со стороны других людей, взлетела в небеса от одной этой фразы, как будто его одобрение было ей необходимо. Девушка поймала себя на мысли, что испытывает чересчур много эмоций, находясь с ним рядом, и решила, что больше не даст этому повториться. Не хватало еще загнать себя в ловушку, влюбиться в того, кто тебе не ровня, да еще и помолвленного. Запретная да еще и безответная любовь – самое глупое чувство, какое может овладеть девушкой. К счастью, Лиссарина была не так безнадежна, и эмоции редко возобладали над разумом.

– У меня были хорошие учителя, – она постаралась сделать голос холодным и безучастным, как раньше. До того, как начала играть. – Мне нужно найти шпагу.

И не дав ему и слова сказать, она повернулась спиной и умчалась к деревьям, где в последний раз сверкнула сталь клинка. Не то, чтобы в парке лес был очень густой, но из-за невысоких кустарников обзор очень сужался. Между деревьев были протоптаны маленькие дорожки, словно кто-то иногда здесь гулял, а еще она заметила пару скамеек. Видимо, здесь можно было уединиться с книгой. Или с кем-то.

Она приблизилась к прутьям забора, подняла шпагу, угодившую между корней тополя, как вдруг услышала чьи-то голоса. Один из которых был женским, что очень странно, ведь кроме Лиссарины из женщин в доме никого не осталось. Если только служанки… Любопытство победило. Рин одной рукой подобрала шлейф, чтобы не путался в ветках, и тихо прошла дальше, а когда добралась до очередной белой скамейки, около которой была пара, спряталась за дерево.

Они не могли ее увидеть. Она смотрела на них сбоку, да и они были так увлечены друг другом, что не заметили бы и ураган, проносившийся рядом. Женщина прислонилась спиной к дереву, а ногами обвила талию мужчины. Ее платье задралось так сильно, что стали видны подвязки чулок. Черноволосый мужчина держал ее за бедра и так страстно целовал губы, что Рин даже стала опасаться, как бы он их не откусил.

На секунду они оторвались друг от друга, и женщина, задыхаясь, спросила:

– А невеста…вдруг нас… увидит?

– Она уехала.

И все вернулось на круги своя, кроме крови, отхлынувшей от лица Лиссарины. Она замерла, даже не стараясь прятаться за деревом, просто стояла и смотрела пустыми глазами на то, как Ромаэль целует, совсем не по-дружески, другую женщину. Как там назвал ее Дэниар? Намара Лестройн? Вдова кого-то там? Две крохотные слезинки скатились по щекам девушки, когда она поняла, что придется рассказать Ровенне правду. Она хотела закрыть глаза. Вдруг ей померещилось, и открыв их, Ромаэль с любовницей исчезнут? Но глаза не закрывались, упорно продолжали изучать их лица, их движения. И вдруг мир потемнел, а к запаху прелых листьев примешался запах сигарет и мяты.

– Не подглядывай, – Люциен закрыл ей глаза руками и потянул назад, подальше от брата.

Лиссарина, сомнения которой развеялись, боролась с комком в горле. Как же она скажет Ро, что ее жених, который вроде бы еще и не муж, но уже изменяет с другой? А тем временем она покорно волочилась за Люциеном, который выводил ее из парка к дому, все так же прижимая ладони к глазам. К мокрым глазам.

Около заднего входа в дом Люциен отпустил Лиссарину и забрал из крепко сжатой руки шпагу. Еле достал, настолько сильно гнев завладевал ею. Теперь она и правда злилась. На саму себя, на Ромаэля, на Люциена, который помешал ей устроить истерику прямо там, а может даже бросить в Ромаэля каким-нибудь камнем. Или шпагой. На Ваэри, которая уехала и допустила такое в собственном доме, на Фабирона и Кассимину, которые упорно держались за этот брак. На весь проклятый мир, где никому нельзя доверять, а слово «честь» – пустой звук.

– Давай поговорим, – предложил Люциен, безошибочно угадывая ее настроение. – Я прямо-таки вижу, как ты хочешь сделать глупость.

– Глупость? Нет. Я хочу сделать, наверное, самый мудрый поступок за всю свою жизнь. Я хочу помочь своей подруге не выйти замуж за лжеца и негодяя, в котором благородством и не пахнет. Он как конфета, красивая с виду, но внутри – гадость! Ро ведь доверяет ему, всерьез считает, что он тоже хочет этого брака. Может даже чувства какие-то к нему испытывает, а он в это время развлекается с какой-то старухой, у которой уже и сын-то взрослый, сам скоро невесту в дом приведет. И ладно бы я сама себе это надумала! Но можешь мне не врать, не говорить, что это первый и последний раз. Знаю я все эти разговоры. Дэниар то же самое сказал… зачем я вообще вас всех слушаю? Все мужчины заодно, лишь бы навешать лапшу. Как ты тогда сказал? Навешать лапшу и пойти на сторону? Не надо мне говорить, что я что-то неправильно поняла. Как вообще можно это неправильно понять? Я честно старалась. Я дала ему шанс. Я уже видела подобное во время прогулки, и вот опять. Знаешь, что? Как только вернется Ро, я тут же ей все расскажу, и мы уедем. И плевать, какие запреты наложил твой отец. Надо будет, уйдем пешком. Но терпеть такое мы больше не собираемся, ясно?!

И заплакала. Разрыдалась, как ребенок, закрыв лицо руками. Все силы, что появились перед прогулкой, лопнули, как воздушный шарик.

Люциен выслушал ее молча. Спокойно, даже хладнокровно. С каждым словом лицо его напрягалось, становясь каменной маской. В глазах отчетливо просматривалась грусть, и если бы Лиссарина удосужилась увидеть ее во время своей тирады, то не стала бы продолжать. Но сказанное назад не возьмешь, и Люциену пришлось ответить.

– Почему вы, женщины, считаете, что только у вас есть право на чувства? Только вы можете влюбляться, изменять кому-то, испытывать привязанность? Чем мы, мужчины, так уж разительно от вас отличаемся? Ромаэль влюбился в Намару в четырнадцать лет. К тому моменту она уже несколько лет прожила в браке со стариком Лестройном и до последнего была ему верной женой. Разумеется, к юному воздыхателю относилась, мягко говоря, несерьезно. Год назад удача улыбнулась им, и старик на охоте умер. Она стала богатой вдовой, а Ромаэль – видным мужчиной. И она посмотрела на него другими глазами. Ромаэль попросил у отца разрешения на брак. Но тот отказал, ничего не объяснив, и я думаю разница в возрасте – не единственная причина. За этот год он ожил. Превратился из тени в человека из плоти и крови. Они счастливы, хоть и вынуждены встречаться тайно. А теперь появилась Ровенна. И меньше чем через две недели Ромаэль женится на ней, вынужденный навсегда оставить Намару в прошлом. И сейчас, когда он, можно сказать, доживает свои последние счастливые дни с единственной женщиной, которую любил и которой ни разу не изменил, появляешься ты и хочешь помешать. Лично я буду только за. Мне плевать, кто выйдет за него замуж: Ровенна или любая другая девица, которую подберет ему отец. Но если ты говоришь, что у твоей подруги к нему чувства, то я надеюсь, ты хорошенько подумаешь, прежде чем вмешаться в их отношения. Иначе ты можешь лишить ее верного мужа, с которым она будет жить, как за каменной стеной. Который никогда не оскорбит ее изменой, потому что так уж устроен мой старший братец. А если все же соберетесь бежать, сделай так, чтобы мой отец не узнал о причине вашего побега. Если из-за вас мой отец узнает, что интрижка Ромаэля помешала этому браку, я, пожалуй, расскажу паре болтливых языков о том, как дочь и воспитанница графини де Гердейс заявились на бал куртизанок в поисках покровителя и вели себя, мягко говоря, непристойно. Посмотрим, много ли желающих в этом случае выстроятся в очередь на руку Ровенны. И на вашу тоже. Надеюсь, мы поняли друг друга, мисс Эйнар.

Поставив точку в сегодняшней беседе, Люциен развернулся и скрылся за дверью. Лиссарина, слезы которой иссякли, тяжело опустилась на холодные каменные ступени, обняла колени руками, положила на них голову и закрыла глаза. Чувство безысходности и отвращения к себе самой окатило ее с головы до ног. Она приняла решение. И молилась богам, чтобы оно оказалось верным.

Глава 10. Мы теперь подельники

– Как ты думаешь, может вот эти сережки надеть? Или вот эти? Нет, это какой-то позор. Лучше останусь в этих и надену другое кольцо. И перчатки другие. Фу, какой-то кошмар!

– Решай уже. Это невыносимо. – Лиссарина упала на кровать лицом в подушку.

Ровенна уже полчаса металась по комнате, открывая и закрывая шкатулки с драгоценностями. Подбегала к зеркалу и прикладывала разные варианты к ушам, подбирая идеальные серьги, но все никак не определялась. На маленьком столике перед зеркалом уже собралась высокая горка из переливающихся изумрудов, гранатов, сапфиров, аквамаринов. Неудачные варианты. На полу валялись платья, не прошедшие ее проверку. Что уж говорить про ленты, которые оказывались в самых неожиданных местах. Даже на подсвечнике!

– Невыносимо? – вскрикнула Ровенна, с размаху запуская очередную сережку в общую кучу. Несколько экспонатов соскользнули вниз. – А идти как чудище на свидание – как это вынести прикажешь? Ромаэль хочет видеть красавицу-невесту, а не деревенскую простушку в рубиновых серьгах. Встань немедленно и помоги!

Лиссарина закатила глаза, хотя под подушкой Ро этого заметить не могла. От одного упоминания о Ромаэле на душе стало тошно: она так ничего и не сказала Ровенне об увиденном. А сегодня, как по мановению волшебной палочки, лорд Ромаэль пригласил Ровенну на пикник у пруда, раз уж им запрещено покидать Рашбард. Хотя Рин подозревала, что волшебная палочка принадлежала Люциену, любезно намекнувшему брату, что надо подмаслить невесту. Разумеется, своими догадками Лиссарина тоже не поделилась и теперь с тоской наблюдала, как щебечущая, будто птичка, Ровенна наряжается на свидание.

– Да вставай же! – Ровенна ухватила Лиссарину за ногу и с силой потянула на себя. – Иначе я вылью на тебя воду из вазы!

Нехотя отрываясь от подушки, которая прятала полные неодобрения глаза, Лиссарина поднялась. И через несколько минут Ро осталась собой довольна.

Лиссарина проводила ее до задней двери, где Ровенну уже поджидал Ромаэль, одетый в прелестное черное пальто. На улице, несмотря на солнце, было весьма прохладно, и Ро взяла с собой шаль. На всякий случай. Рядом с лордом стоял дворецкий, держащий в руках корзинку для пикника.

Он поцеловал невесте руку, коротко кивнул Лиссарине (на что та никак не отреагировала) и увел Ровенну в парк, в котором совсем недавно изменил ей, если можно считать это изменой, с другой женщиной. Рин передернуло, и дворецкий, заметив это, вопросительно поднял бровь, но ничего не спросил. Задавать вопросы не входило в его обязанности. Поджал губы и удалился по своим делам.

Еще вчера Лиссарина решила, что больше не станет бродить по дворцу или его окрестностям в поисках приключений. Если в первые дни ее волновало то, что скрывается за закрытыми дверями, сейчас ей вообще ничего не хотелось знать. Мало ли какие тайны еще скрывают эти люди? Лучше не знать, лучше не думать об этом. Лучше пойти в свою комнату и порисовать, как хотела вчера. Но Рин вспомнила про свое незаконченное исследование в библиотеке и решила все-таки провести время с пользой. Нарисоваться вдоволь она успеет в Армаше, где ей больше нечего делать.

Она стремительно прошла мимо портретов неизвестных ей представителей семьи Монтфрей, стараясь не смотреть никому в глаза, потому что они пугали ее, и свернула за угол, как вдруг что-то со всей силы ударило ее в живот и оттолкнуло назад. Спина врезалась в журнальный столик. Боль мгновенно поразила поясницу, и девушка тихонько вскрикнула. Скорее от удивления, нежели действительно от сильной боли. Рядом раздался звук бьющегося стекла, и ваза позапрошлого века рассыпалась на десятки маленьких осколков, не выдержав прикосновения с полом.

– Ой-ёй-ёй, – испуганно пискнул чей-то голос, и Лиссарина, погрузившаяся в страшные думы о том, какое наказание ее ждет за эту вазу, перевела взгляд на причину своего падения.

Цирен Монтфрей сидел на полу в окружении пирожков. Они лежали вокруг него, как спелые яблоки лежат на земле около яблони. В руках он крепко держал корзинку и прижимал ее к груди, словно от этого зависела его жизнь. Его большущие черные глаза смотрели на Рин ошарашенно, испуганно, словно он не понимал, как тут оказался.