Текст книги "Марш мертвецов"

– Гангстером, – улыбнулся я.

– Как Марлон Брандо и Аль Пачино в «Крестном отце»?

– Лучше как Кэгни – благородным разбойником. – Я взмахнул руками, изображая бледную пародию на Джимми Кэгни. – Он мне больше всего нравился. Потому что в самом конце всегда оказывался хорошим.

– А в «Белой горячке» нет, – возразила Кончита.

– Да, точно.

Повисла пауза. Наконец Кончита сказала:

– Странная мечта. Нехорошая. Ферли был гангстером. Потом говорил, что не был, но на самом деле был. Почему тебя тянет в гангстеры, Капак?

Я пожал плечами, но попытался объяснить:

– Авторитет. Власть, привилегии. Твое слово имеет вес. На тебя равняются.

– Это так важно?

– Да, – отрубил я. – Я был никем. Я испытал, что такое быть на волосок от смерти, мне не понравилось. – Мне вспомнилась та встреча в пакгаузе, когда смерть зацепила меня когтем, но, повинуясь какой-то своей прихоти, отпустила. – Я хочу власти. Она дает уверенность, защиту и покой. Без власти ты ничто, ходячий труп, дожидающийся своего взмаха косы.

– Капак! Ну вот смотри, я тебя уважаю. – Она посмотрела на меня печально, почти как юная Джуди Гарленд, поющая о жизни там, за радугой. – Этого мало?

Я поерзал, надеясь, что Кончита отстанет и будет смотреть фильм. С фильмами все понятно. Они не заставят страдать. В отличие от реальности.

– Гангстеры причиняют людям боль, – не успокоилась Кончита. – Чтобы обрести власть, приходится отнимать ее у других. Разве это хорошо, Капак?

– Да.

– И ты можешь причинить человеку боль? – Голос у нее был глухой, ровный.

– Если понадобится, – честно ответил я.

– А мне кажется, нет. Ты слишком добрый.

– Может.

– А кем ты сейчас работаешь?

– Страховым агентом.

– Ага. – Она кивнула. – Тогда, конечно, до гангстера буквально один шаг.

– Смешно, – сухо ответил я.

– Ты всегда работал страховым агентом?

– Нет.

– А кем до этого?

– Я…

Мысли обратились в прошлое и опять уткнулись в стену, которую я пытался не замечать, хотя она с каждым днем росла вширь и ввысь. Первый раз я уперся в нее, когда Адриан спросил меня про семью.

Чем же я занимался до того, как приехать в город? Провал. Абсурд, но вместо прошлого у меня зияла черная дыра. Я помнил каждый свой шаг с того момента, как сошел с поезда, а вот до этого – пустота. Эту странность я скрывал ото всех, даже от самого себя. Надеялся втайне, что воспоминания вернутся, если не заморачиваться.

– Капак? – Кончита постучала меня по плечу. – С тобой все нормально?

– Вполне. – Я кашлянул. – И вообще, что мы обо мне да обо мне… Давай про Кончиту Кубекик. Кем ты хочешь стать, когда вырастешь? Юристом, актрисой, моделью?

– Я хочу стать балериной. Они прекрасные и грациозные. Балерины не бывают уродливыми, в отличие от… – Она не договорила. Я почувствовал, как сердце сжимается от жалости. – Раньше я часто ходила на балет, раза по четыре в неделю, смотрела, как они кружатся и порхают, будто ангелы. Да, я стану балериной. Буду танцевать весь вечер, мужчины будут падать к моим ногам, а Ферди придет и зарыдает от восторга. Он поймет, что в жизни есть не только…

Она оборвала себя на полуслове и, вспыхнув, посмотрела на экран, проверить, как там Джуди Гарленд.

– Из тебя получится замечательная балерина, – тихо сказал я.

– Нет. – Она грустно улыбнулась. – Я танцую как корова.

В час ночи Кончита неохотно сказала, что ей пора.

– Меня кидаются искать, когда я ухожу надолго, – капризным тоном пожаловалась она. – Сами хотят, чтобы я почаще выходила, но при этом норовят висеть нал душой. Нет, я их не виню. Им ведь здорово доставалось от Ферли за неподчинение.

– А кто они, Кончита?

– Доктора, сиделки. Мои охранники. – Она улыбнулась. – Но теперь у меня есть ты, и они не нужны. И смотреть на тебя гораздо приятнее, чем на этих старых пеньков со шприцами и стетоскопами.

– Выдумываешь? – нахмурился я.

– Я ведь больна, Капак. – Она закатала рукав и снова продемонстрировала морщинистую кожу. – Они помогают… не дают мне покончить с жизнью. Я пыталась несколько раз. Много раз. Я не хочу умирать, но иногда так страшно, что просто невыносимо жить дальше… – Кончита улыбнулась: – Но теперь все изменится, ведь я подружилась с тобой.

Меня эти разговоры начинали настораживать. Мы познакомились каких-то пару часов назад, а она уже делает из меня прекрасного принца. Я вспомнил опрометчиво данное обещание. Нет, я искренне хотел бы защитить девочку, но вот смогу ли я сдержать слово?

– Можно я буду к тебе приходить?

– Конечно.

– Каждый вечер? Приходить, салиться на кровать, смотреть фильмы, играть в игры, смеяться, радоваться жизни, не беспокоиться о том, как выгляжу? Ты будешь рассказывать мне, что делается в городе. Я здесь уже так давно, что иногда кажется, будто Землю так и создали – отгороженную стеклом. Если устанешь или захочешь побыть один, я уйду – надо иногда человека в покое оставить, я понимаю.

– Приходи в любое время, – разрешил я. – Попрошу для тебя дополнительный электронный ключ, сможешь входить, даже когда меня нет. Идет?

– Здорово!

Она выбежала из номера. Потом остановилась и медленно вернулась обратно:

– Ты ведь не выдумка, а, Капак? У меня уже были выдуманные знакомые. Сегодня есть, завтра нет. Даже еще до того, как я заболела. Ты ведь не из таких?

– Нет, я не выдумка, – заверил я. – Я настоящий.

Кончита просияла и тут же загорелась новой идеей.

– Проводи меня! – попросила она.

– Что?

– До номера. И поцелуй на прощание у порога, как в кино. А можешь зайти и познакомиться с врачами. Они увидят, какой ты хороший, и будут спокойно отпускать меня к тебе в гости.

– Думаешь, так правильно? Они могут заподозрить меня в грязных намерениях. Взрослый мужчина с маленькой девочкой… одни в гостиничном номере…

Кончита рассмеялась:

– Я же сказала: мне пятьдесят восемь. В таком возрасте женщина может делать все что заблагорассудится.

Она вошла в лифт первой и надавила на кнопку верхнего этажа. Над панелью загорелось требование ввести код. Кончита нажала еще пять кнопок. Я подумал, что это очередная игра, но табло мигнуло, и лифт поехал. На самый верх мне пока подниматься не доводилось, я думал, там будут гвардейцы, но этаж оказался самым обыкновенным, точно таким же, как остальные, никакой охраны.

Кончита зашагала вперед. Я помедлил, неуверенный, что нам действительно можно сюда, однако потом все-таки двинулся следом. Если нас засекут, влипнем здорово, но меня грела уверенность, что выкрутимся. У меня есть связи.

Кончита шла уверенно, не обращая внимания на стеклянный потолок и черное небо нал ним. Я несколько раз останавливался, чтобы взглянуть на расстилающийся внизу город, но видел только крохотные огоньки, похожие на отражения звезд в темном пруду.

Мы оставили позади два длинных коридора. У меня уже зачесалась шея под воротничком, но тут Кончита, протянув руку, толкнула какую-то дверь, с виду первую попавшуюся. Я рванулся вперед, чтобы ее перехватить, решив, что пора заканчивать игры, но не успел, ввалился в дверь вслед за девочкой – и оказался в огромном номере, где вся мебель была затянута в белые чехлы. Стены прятались за длинными шторами, и за такими же драпировками скрывался стеклянный потолок. Номер закутали «по самые глаза», как и саму Кончиту.

Внутри нас встретили четверо – мужчина и три женщины, одетые в белое. Мужчина сердито шагнул вперед:

– Где вы были? Мы уже собирались звонить в охрану! Вы же прекрасно знаете, как нам неловко в таких случаях. – Он подозрительно покосился на меня: – А это кто?

– Мой друг, – высокомерно бросила Кончита, не удостоив мужчину взгляда.

Он сжал кулаки – наверное, с удовольствием придушил бы своенравную девчонку, если бы мог.

– Друг? – рявкнул он. – Я не знал, что у вас есть друзья. Где вы его?..

Кончита щелчком пальцев заставила его замолчать:

– Хватит, Мервин. Мне ведь разрешается заводить друзей. Я-то думала, вы придете в восторг.

– Конечно, мисс Кубекик, я рал, что вы…

– Тогда будьте добры извиниться перед мистером Райми.

– За что? – вспылил он.

– За хамство! – отрезала Кончита. В голосе прозвучала сталь, которую я раньше не слышал.

Врач тут же опомнился.

– Примите мои глубочайшие извинения, мистер Райми, – слегка поклонившись, без малейшей издевки произнес он.

– Что ж, я отправляюсь спать, – объявила Кончита. – Увидимся завтра, Капак?

– Конечно, – улыбнулся я. – Спокойной ночи, Кончита.

– Спокойной ночи… опекун.

И она удалилась.

– Минуточку, – окликнул меня врач, когда я попытался незаметно улизнуть. – Нам надо кое-что обсудить. – И указал приглашающим жестом на одно из задрапированных кресел. Я со вздохом уселся. – Что произошло внизу?

– Ничего, – честно ответил я.

Он фыркнул:

– Моя подопечная исчезает на несколько часов, возвращается с мужчиной, которого я первый раз вижу, заявляет на голубом глазу, что он ее друг, и как ни в чем не бывало упархивает спать. И это особа, которая за пять лет дай бог два слова проронила. Давайте-ка не прикидывайтесь дурачком и расскажите мне все, как было.

Я рассказал. Но врач не поверил.

– Значит, она показывала вам свою руку? – вздохнул он.

– А что здесь такого? – Я нахмурился.

Он хохотнул:

– Сколько я ее знаю, она всегда прятала свою кожу ото всех, никого не подпускает. Осмотр проводим на транквилизаторах. А вы, наверное, фокусник, мистер Райми? В чем ваш секрет?

– Нет никакого секрета. Просто искра пробежала. Ей было одиноко, я ее пожалел, вот мы и подружились.

– Просто! Надо же! – Врач с суховатым смешком покачал головой.

– И как быть дальше? – поинтересовался я. – Она попросилась навещать меня каждый вечер. Я ей разрешил, но…

– Не хотите, чтобы она лезла в вашу жизнь?

– Нет, дело не в этом. Пусть приходит, я не против. Просто не уверен, что так правильно. Может, ей найти друзей по возрасту?

Врач сощурился:

– А вы знаете, что с Кончитой?

– Я читал. Преждевременное старение организма, тело начинает…

– Нет, мистер Райми, – перебил врач. – Та болезнь называется прогерией, но это не она. С телом Кончиты все в порядке. А вот лицо…

– Не понимаю. Что же не так с лицом?

– Да, она выглядит как обычная девочка-подросток, – согласился врач, а потом добавил, выдержав театральную паузу: – Только мисс Кубекик на самом деле пятьдесят восемь.

Я поперхнулся:

– Она мне говорила. Я решил, что это шутка. Но тогда ее тело…

–.. соответствует возрасту, – закончил врач за меня.

– Как так вышло?

– Мы не знаем. Наблюдаем ее уже четверть века и до сих пор не выяснили, в чем дело. Жила-была юная красавица. Ближе к тридцатилетию обнаружила, что возраст не отражается на ее лице. Сперва она пришла в восторг, а потом, с течением времени, начала осознавать весь ужас. Она не старилась. Скорее, наоборот, молодела. В тридцать с небольшим обладала лицом девочки-подростка. Словно проклятие – никогда не выглядеть на свой возраст. Она обезумела. Резала себе лицо, пыталась обезобразить его шрамами до неузнаваемости. Не вышло. Шрамы заживали в считаные дни. У нее какая-то уникальная ДНК – я не знаю всех подробностей, я отвечаю за ее разум, а не тело. Тогда у нее случился первый нервный срыв – и, к сожалению, не последний. Потом она стала краситься, чтобы выглядеть взрослее, но и этот трюк не удался. Промучившись несколько лет, она оставила свое несчастное лицо в покое и пошла другим путем. Раз она выглядит как тинейджер, пусть так и будет. Она стала подростком. Накупила молодежной одежды, выкинула взрослый гардероб и надела маску школьницы. Внушила себе, что она ребенок, бросила прежнюю жизнь, друзей, мужа…

– Мужа? – Я изумленно уставился на врача. – Она замужем?

– Да.

– Но вы называете ее мисс Кубекик…

– Это часть легенды. В ее вымышленном мире не нашлось места мужу. Чтобы стать подростком, супруга пришлось бросить и забыть. Она вычеркнула его из памяти, изгнала из своей жизни, даже не смотрела на него, когда он пытался с ней увидеться. Вернула свою девичью фамилию и делала вид, что никогда не имела другой.

– Господи! – Хорошо, что я в этот момент сидел. – Она ведь мне о нем говорила. Ферли. Это ее муж, да?

– Да. Совсем стереть его из мыслей не получилось, как бы она ни старалась. Воспоминания норовят вернуться и ее вернуть к реальности, вызывая приступы отчаяния. Ребенком ей тоже несладко живется, но она вроде довольна. А вот когда иллюзия рушится и приходится смотреть в лицо реальности… – Врач беспомощно пожал плечами.

Мы погрузились в задумчивое молчание. И тут до меня дошло.

– Но ведь сегодня она не впала в отчаяние. Она говорила о муже, рассказывала мне про него. И возраст не скрывала. Она была огорченной, но спокойной, вполне держала себя в руках.

– Да. – Врач в недоумении потер подбородок. – Возможно, это начало новой фазы: мисс Кубекик наконец готова смириться и принять свою болезнь. Она ведь не сказала вам в открытую, что замужем? Только упомянула имя. Но все равно это шаг вперед. И насчет истинного возраста – мы даже не уверены были, что она еще помнит, сколько ей лет. Надо будет понаблюдать. Проконсультироваться с коллегами…

– А мне что делать? – спросил я. – Разрешить ей приходить в гости?

– Еще бы! – хрюкнул он. – Как ее сейчас оттолкнуть? Это ее убьет. Пусть приходит, мистер Райми. Общайтесь с ней так же, как сегодня. Дружите. У нее ведь так давно не было друзей.

аймуари

Кончита заходила почти каждый вечер. Сворачивалась калачиком на кровати и прилипала к экрану, дожидаясь меня. Она смотрела только радостные фильмы. Горя ей хватило и в жизни, а фильмы, как она полагала, должны помогать людям сбежать от беспросветного мрака реальности. Вдвоем мы играли в легкие, ненапряжные игры. Кончита любила азартные, где все решал жребий. И всей душой ненавидела шахматы.

О своей болезни и о своем прошлом она говорила без утайки. Сейчас она помнила все, но так было не всегда. Временами Кончита забывала, кто она такая, верила, что ей четырнадцать и вся жизнь впереди. Когда же вмешивалась реальность – а реальность вмешивалась рано или поздно, – Кончиту снова охватывала ненависть к самой себе. И она пыталась покончить с жизнью.

Когда-то, давным-давно, она уже пыталась принять свое проклятие, но, потерпев поражение, добровольно окружила себя стеной лжи и притворства. Теперь она снова хотела стать собой. Ей было страшно, иногда страдание делалось невыносимым, но Кончита уже не поддавалась страху, как прежде. Она говорила, что я придаю ей сил, что именно ради меня она борется с безумием. После таких слов я одновременно и гордился, и тревожился – сильнее, чем когда-либо в жизни.

Я познакомил ее с Адрианом. Сперва Кончита сопротивлялась, но я уламывал ее так и этак, и в конце концов она дала согласие. Они замечательно поладили, в чем я не сомневался. Про болезнь я Адриану говорить не стал, для него Кончита была просто моей необычной знакомой школьницей. Он приходил не каждый вечер, но пару раз в неделю заглядывал поиграть с нами вместе или посмотреть кино.

– А между вами точно ничего такого? – усомнился он как-то раз. – Ты к ней клинья не подбиваешь?

– Нет! – вскипел я. – Кто я, по-твоему?

Он пожал плечами:

– Мы делаем грязные дела. Ты пока еще чистенький, руки не мараешь, но мы оба знаем, не за горами день «икс», когда придется показать себя перед Кардиналом, продемонстрировать безжалостность. Я надеюсь, что меня жизнь не заставит калечить других, а вот тебе рано или поздно придется кого-то убить. А раз способен на такое…

– Я ее и пальцем не тронул, – тихо произнес я. – У меня есть грань, черта, которую я никогда не перейду. Я не причиню зла невинному. Кончите со мной нечего опасаться.

– Будем надеяться, что ты таким и останешься, – пожелал Адриан.

Как-то днем мы устроили поход в кино. Впервые за долгие годы Кончита отважилась вылезти за порог «Скайлайта». Она ступала по асфальту медленно, осторожно, как Нил Армстронг по поверхности Луны. Я было предложил заглянуть в «Шанкар», но Кончита боялась, что еще прошло недостаточно времени с ее последнего визита туда и ее могут узнать.

В кино шла «Касабланка». Лучший фильм всех времен. Я несколько раз оглядывался и видел, как люди шевелили губами в такт словам, как фанаты на концерте любимой группы. Однако для Кончиты самым большим наслаждением был не просмотр классического шедевра, а обычная прогулка пешком.

Единственное, о чем она отказывалась говорить со мной, это о своем замужестве. Все мои попытки поднять эту тему встречали решительный отпор. Тогда я обратился с расспросами к врачам Кончиты. Выяснилось, что ее мужем был гангстер, Фердинанд Уэйн. Где он сейчас, они не знали. Раньше он приходил ее навещать, но уже давным-давно забросил это дело и не показывался. Однако, суля по тому, что чеки поступали исправно, он все-таки не пропал и явно не бедствует, если может позволить себе апартаменты на верхнем этаже «Скайлайта». Я думал потеребить на эту тему Леонору или И Цзе – узнать, в городе муж Кончиты или нет, да и не родственник ли он случайно Нилу Уэйну, тому самому, который пристрелил дядю Тео… Но все время забывал. Ведь ничего срочного, просто любопытно.

Однажды мне позвонил Форд Тассо, велел ехать домой и готовиться – вечером мы идем на дело. Никаких подробностей. Я помчался в «Скайлайт», залез в душ, переоделся. Чтобы снять нервное напряжение – меня всегда начинало колотить после звонков Тассо, – я щелкал пультом, перескакивая с канала на канал и гадая, что нам предстоит. Тем временем горизонт начало заволакивать знаменитым зеленым туманом. Я тревожно смотрел на сгущающуюся дымку, опасаясь, что встречу отменят, но тут зазвонил телефон и из вестибюля передали, что машина ждет у входа. За рулем вместо Адриана сидел незнакомый шофер.

– А где Адриан? – удивился я.

– Кто, сэр?

– Адриан Арне. Мой водитель.

– Боюсь, я такого не знаю, сэр. Я недавно работаю, всего несколько месяцев.

– Кто вас прислал?

– Компания, сэр. Мистер Тассо попросил водителя. Я оказался свободным. Но если хотите заменить…

– Нет, все в порядке. Везите… как вас зовут?

– Томас, сэр.

– Везите, Томас.

На сумрачных улицах он ориентировался великолепно. Туман с каждой секундой сгущался, но водителю было нипочем. Он привез меня к строительной площадке, где уже дожидались рядом со своим автомобилем Форд и Винсент, окутанные зелеными клочьями тумана. Винсент посмотрел на меня без особой радости.

– Уверен, что надо его брать? – нахмурился он. – Он ведь сопливый еще. А если вдруг?..

– Он с нами, – отрезал Форд. – Все претензии к Кардиналу, если что…

Винсент скорчил скорбную физиономию:

– Уже и сказать нельзя…

– Нельзя.

– Так, – спросил я, пытаясь за улыбкой скрыть нервозность, – что за дело?

– Лезь внутрь. – Форд открыл дверцу, мы укрылись в машине от зеленой мороси, и он начал обрисовывать цель поездки: – Вот кто нам нужен. – Он бухнул мне на колени стопку документов. – Дарон Зайдельман. Владеет рядом фабрик в районе порта. Мы их уже несколько лет пытаемся перекупить. Не продает. Хотели дождаться, пока сдохнет: он уже одной ногой в могиле, а дети продадут мигом, – но он, гад, живучий оказался. Больше ждать нельзя. Кардиналу нужны эти фабрики. Пока мы этого Зайдельмана особо не трогали, прижали совсем чуть-чуть, но сегодня он подпишет, не по-хорошему, так по-плохому.

Пока он рассказывал, я просмотрел бумаги.

– А меня взяли просто понаблюдать? Очередное практическое занятие?

– Нет. Ты должен заставить его продать фабрики.

Я поднял голову. Форд, отвернувшись, глядел в окно.

– А если не продаст? – тихо спросил я.

– Тебе решать.

Я хотел уточнить поподробнее, но тут Винсент зашипел сквозь зубы и вытащил пистолет:

– Форд! За нами шпионят!

Форд обернулся. В заднем окне маячила какая-то фигура, шагах в девяти-десяти от автомобиля. У Форда напряглись мускулы на шее, но тут же расслабились.

– Ты тупой чурбан, Винсент, – расхохотался он.

– Какого?.. – вскинулся Винсент.

– Ты на его глаза посмотри!

Винсент прищурился, приглядываясь, я последовал его примеру. Из клубящегося тумана показался человек с пустыми невидящими глазами, закутанный в длинную белую хламиду.

– Блин! – взревел Винсент. – Откуда ж я знал-то?

– Я его уже видел… – пробормотал я, силясь припомнить где именно.

– Подумаешь, – откликнулся Форд. – Их нетрудно заметить.

– Их?

– Да, их много. Все слепые и одинаково одеты. Типа секты. Выползают вместе с туманом. Поклоняются ему, что ли. Они безвредные, но давай-ка на всякий случай… – Он похлопал Винсента по плечу. – Поехали. То, что он слепой, не значит, что он еще и глухой.

По дороге я погрузился в изучение документов. Аарон Зайдельман родился в Германии в тридцатых годах. Родители погибли в концлагере. Его самого тайно вывез дядя. Бежали во Францию. С двенадцати лет работал, чтобы прокормиться. Открыл небольшое дело, потом в шестидесятых перебрался сюда, пачками скупал старые пакгаузы в районе доков, но по большей части ничего с ними не делал. Старик, лучшие годы давно позади, но все же богат и влиятелен.

Я вломился к нему в дом вместе с остальными – Фордом, Винсентом и парой других. Он сидел в халате и в тапочках, потягивал бренди под какую-то классическую нудятину. Попытался сопротивляться, но наш громила его быстро положил.

– Спокойно! – велел Форд. – Без приказа мистера Райми никто его не тронет.

Я подошел к старику вплотную и пригляделся к нему внимательно, будто к потенциальному покупателю страхового полиса. Несмотря на явный испуг, в нем чувствовалась внутренняя сила. Несколько перебитых костей его сопротивление не сломят. Его уже в свое время и пытали, и терзали. Он не поддался тогда, не поддастся и сейчас. Старик хранил молчание, прекрасно зная, что нас не разжалобить мольбой, так же как его самого не сломить пытками.

– Ну, что? – поинтересовался Форд. – Побеседуешь с ним здесь или нам его вытащить наружу?

– Никогда не пробовал еврейскую доставку, – хохотнул Винсент. – Бейглы бесплатно полагаются?

– Мистер Зайдельман, – начал я, – нам нужны ваши фабрики. Я знаю, вы хотите сохранить их в семье, но ведь вашим детям они до лампочки. Наследники либо все растранжирят, либо продадут первому, кто поманит их жирным чеком. Им бы только жизнь прожигать. Никчемные эгоисты и транжиры.

– Да, так оно и есть, – согласился старик. Голос него был твердый, совсем не старческий. – Из могилы я уже ничего не сделаю. Зато могу позаботиться о своих активах сейчас, пока я еще жив, и поэтому ни за что не продам тому, кто хочет испоганить созданное моими руками. Ваш богохульник Кардинал превратит мои фабрики в публичные дома и опиумные притоны. – Опиум. Да, старик конкретно застрял в прошлом. – Я не позволю испохабить дело, на которое положил столько трудов. Не будет ему никакой революции. И нового порядка. – Он горько улыбнулся, слегка взмахнув рукой. Я заметил на ней бледное очертание сведенного лагерного номера.

Отступив назад, я снова принялся разглядывать старика, размышляя параллельно об этой последней вырвавшейся у него фразе. Вполне бодрый, здоровый для своего возраста, кожа сияет, шевелюра густая. Шевелюра эта меня чем-то зацепила. Я отвел Форда в сторонку и прошептал:

– Вы знаете, как нацисты уничтожали евреев?

– Печи и газовые камеры, – с удивлением поглядев на меня, ответил он.

– Нет. Прежде чем уничтожить их физически, они уничтожали узников морально. Раздевали догола, унижали, морили голодом, избивали, валяли в грязи. Лишали человеческого достоинства.

– Спасибо за экскурс в историю, – фыркнул Форд. – Только при чем тут…

– Я знаю, как на него воздействовать, – тихо пояснил я.

– Так вперед.

– Любой ценой?

– Я ведь уже сказал: тебе решать.

– Вытаскивайте его, – приказал я громилам, – и суйте в машину. Поедем прокатимся.

Я велел Винсенту ехать в одну из наших парикмахерских, где меня несколько раз брили старым дедовским способом, с пеной. Парикмахерскую мне показал И Цзе.

Было уже поздно, хозяин сперва начал ворчать, когда его разбудили, но при виде Форда Тассо моментально заткнулся и без разговоров принес в бумажном коричневом пакете то, что я попросил. Я поблагодарил и вышел.

Остальные во все глаза уставились на пакет, гадая, какие зверские пыточные инструменты я мог попросить у брадобрея. Я хранил молчание. Зайдельман едва заметно дрожал, но в целом держался стойко.

Мы приехали в доки. Я знал, что ищу: заброшенную фабрику, работавшую на угле. Огромные угольные печи. Нужное место отыскалось почти сразу. Мы втащили Зайдельмана внутрь и приставили к холодной, сырой железной стене. Пускай с тех пор, как такие печи использовались во зло, прошли годы, память по-прежнему жива. Вряд ли Зайдельман забыл трагическую судьбу родителей.

В багажнике автомобиля отыскались фонари. Три луча уперлись в лицо старику которому не занимать было упрямства, но не хватало мозгов.

– Раздевайся! – приказал я. Зайдельман мешкал. – Раздевайся, жид пархатый! Быстро! – Слова возникали из ниоткуда с пугающей легкостью.

Зайдельман напрягся. В глазах заблестели злые слезы. Оскалившись, он разделся догола и отшвырнул одежду ногой.

– Значит, – выдавил он сквозь зубы, – решили поиграть в офицера, молодой человек? Давайте. Вы бы замечательно вписались, нихт вар? Но я уже побывал у них в руках. Не сломался тогда – не сломаюсь и сейчас. Вам нас не уничтожить. Вы уже пробовали – и не смогли. Попробуйте еще раз. На те же грабли! Хочешь снова получить по лбу – валяй, гаденыш!

Винсент и Форд, почуяв неладное, недоверчиво оглянулись на меня. Я действовал странно, совсем не их методами. Тассо в своей жизни много раз пытал и мужчин, и женщин, и детей. Но не так. Он никогда не пробовал терзать душу.

Я шагнул вперед. Зайдельман трясся как осиновый лист, талая, что я буду делать. Он не знал, насколько далеко я готов зайти. Легкий порыв ветра растрепал его седые волосы, и старик отбросил упавшую на глаза прядь большим пальцем. Я подошел ближе, открыл пакет, показывая, что там внутри. Он наверняка думал, там будет пистолет или нож, какое-нибудь оружие. Он бы не удивился. Но этого он никак не ожидал.

Старик ссутулился.

– Нет, – прорыдал он. – Так нельзя! Мы же с вами люди, а это не по-людски. Нельзя ворошить прошлое. Это кощунство.

– Подпишите, – подсказал я, мягко проводя рукой по его шевелюре, будто утешая ребенка. – Подписывайте, или я пущу в ход то, что у меня в пакете. – В глазах старика плескались ненависть и страх. – Найн? – Он медлил. Я с самодовольной улыбкой снова протянул руку к его волосам. Он вздрогнул. – Подписывайте.

– Вы чудовище! – рыдал старик.

– Да. Я, Адольф, Герман. Мы все чудовища. Мы ваши мучители. Подпишите, и чудовища отстанут. На этот раз у вас есть выбор. Все в ваших руках.

– Нет, – произнес он и взял протянутую ручку. – Вы сломали мне руки еще тогда. И мою волю. Я считал себя сильным, но я ошибался.

Он поставил подпись, вернул мне ручку с документом и умолк.

Мы оставили его там, рыдающего, голого, сломленного. В машине повисла гнетущая тишина. Форд с Винсентом думали, что их уже ничем не удивить, но я открыл им новый, хотя и более древний, способ пытки.

Перед тем как меня высалить, Винсент выхватил пакет:

– Дай посмотреть!

Он открывал медленно, будто внутри таилась какая-то живая пакость. Но увиденное привело его в полное недоумение.

– Ничего не понимаю. Что такого страшного в машинке для стрижки?

На следующее утро Алриан опять не явился на работу. За рулем сидел Томас, молчаливый, послушный, замкнутый. Туман развеивался, поэтому до офиса мы доехали быстро. Я успел позвонить в агентство, где работал Алриан, и спросить, куда он делся, но диспетчер его не знала. В офисе попытался найти Соню – ее не было на месте. Попытал счастья, набрав домашний номер Адриана – не отвечает.

Я обеспокоенно опустился в кресло со своей первой за день порцией латте. И едва коснулся сиденья, как зазвонил телефон. Форд Тассо.

– Кардинал хочет тебя видеть.

Сердце екнуло.

– Это по поводу вчерашнего?

– Я тебе что, справочная? – рявкнул Форд. – Твоя задача – явиться туда к одиннадцати, и не опаздывай.

– Хорошо. Увидимся.

Но он уже повесил трубку.

Разговор выбил меня из колеи, сосредоточиться на работе я уже не мог. Еще сорок восемь минут я промучился в офисе, а потом понял, что больше не выдержу. Вызвал Томаса, велел ему покатать меня по городу. Опустил окна, впуская в салон свежий ветер. Но и это не помогло. Нужно было как-то отвлечься от предстоящей встречи с Кардиналом.

– Томас, вы знаете какой-нибудь хороший спортивный центр?

– Да, сэр, знаю.

– Отвезите меня туда.

– Особые пожелания будут, сэр? Боулинг, бадминтон, гимнастика?

– Без разницы. Что-нибудь выматывающее, чтобы убегаться… – Передо мной вдруг снова возникла та женщина, на этот раз с теннисной ракеткой в руках. – Хороший теннисный корт знаете? – неуверенно спросил я, безуспешно пытаясь удержать ускользающий образ.

– Да, сэр.

– Тогда везите, и побыстрее.

Клуб оказался из числа самых престижных. Ледяное шампанское в главном здании, безупречные корты; судьи; мальчики, подающие мячи; начинающих обучают экс-профессионалы. От тренирующихся веяло богатством – все загорелые, лощеные, экипировка фирменная, в перерывах между сетами отходят позвонить своему брокеру.

Встретили меня сперва неласково. Тут не жаловали людей с улицы, заваливающихся без записи. Но стоило махнуть «скайлайтовской» карточкой, и администратор сразу оттаял. Влияние Кардинала чувствовалось повсюду, и только идиот посмел бы отказать постояльцу «Скайлайта». Ссориться с Кардиналом себе дороже и никому не по карману.

Форму пришлось покупать, напрокат здесь ничего не давали. Со времен Тео у меня осталось несколько кредиток (все нелегальные), так что кургузую футболку, шорты и кроссовки я зачислил на одну из них, старясь не смотреть на ценник.

В инструкторы мне дали спортсмена, доросшего только до полупрофессионала, но мне было достаточно. Он спросил, играл ли я раньше. Перед глазами возникла картинка: та женщина мне подает, я вроде бы даже отбиваю, но на этом все. Я ответил тренеру, что пусть считает меня новичком. Он приступил не спеша, подчеркнув, что от первого занятия слишком многого ожидать не стоит.

Тогда я сунул ему пухлую пачку банкнот и объяснил, что хочу выпустить пар, хорошенько попотеть пару часов, чтобы напрочь забыть о работе. Попросил подавать в полную силу. Тренер оказался человеком прагматичным. Желание клиента – закон. Ухмыльнувшись, он упрятал мой взнос в карман и, переместившись на дальнюю линию, открыл огонь.

Сначала это напоминало избиение младенцев. Я гонялся за безнадежными мячами, прыгал туда-сюда как идиот, пыхтя и сопя. Но уже к концу первого сета я разыгрался. Пары геймов хватило, чтобы я перестал неуклюже сутулиться, выработал правильную стойку, перехватил ракетку поудобнее и вырос на несколько уровней. К середине второго сета я уже отбивал все мячи, выигрывал на своих подачах и вел игру. Теперь тренеру пришлось побегать. Я задал ему жару – полупрофессионал он там или кто.