Текст книги "Микстура от косоглазия"

ГЛАВА 4

Утром Томочка осторожно сказала:

– Вован не слишком похож на сотрудника правоохранительных органов. Эти жуткие перстни с камнями, цепь на шее…

Я отхлебнула кофе.

– Насколько я поняла вчера из объяснений Олега, Вован – муж эстрадной певицы Лоры. В доме у них она главная – то ли характер боевой, то ли зарабатывает слишком много. Для поддержания собственного имиджа Лора купила мужу «Лексус» и обвешала драгоценностями, а он не сопротивляется.

Неожиданно Томочка чихнула, сначала раз, потом другой. Я хотела было спросить: «Ты простудилась?», но тут до моего носа дошел странный аромат, мне сложно описать его, представьте, что перед вами стоит яблочный пирог, обильно посыпанный молотым черным перцем. Я чихнула, Томочка тоже.

– Откуда этот запах? – спросила Тома.

И тут в кухню вошла Марина Степановна в бордовом велюровом халате. Запах сгустился и стал невыносим. Наша собака Дюшка и кошка Клеопатра, мирно спавшие на диванчике, проснулись и, фыркая, выбежали в коридор. Сидевший в маленьком стульчике Никитка залился гневным плачем и начал тереть кулачками нос.

– Доброе утро, – я решила проявить хорошее воспитание, – как спалось?

– Ужасно, – прошипела Марина Степановна, – так гадко я еще никогда не проводила ночь! Матрас словно из железа сделан! Подушка комками! Одеяло тонюсенькое! Промучилась без сна. Кто здесь подает кофе?

Томочка подошла к плите.

– Нет-нет, – взвизгнула Марина Степановна, – растворимый ни в коем случае, это яд! Натуральный, арабику!

– У нас только «Амбассадор», – ответила я.

Гостья надулась:

– Ужасно! Впрочем, я не капризна и вполне могу терпеть трудности. Тогда чай!

Получив чашку с ароматным чаем, она глотнула и сморщилась:

– Фу! Что за сорт?

Томочка посмотрела на красную коробочку.

– «Брук Бонд», вам он не по вкусу?

– Как может нравиться чай из веника? – заявила Марина Степановна. – «Брук Бонд»! Где только такой взяли?

– А какой надо? – спросила Томочка.

Марина Степановна моментально ответила:

– «Роял Липтон», цейлонский, в таких жестяных темно-оранжевых коробках.

– Ясно, – ответила я, – вам сделать тостики?

– Увольте! – рявкнула Марина Степановна, потом встала, вылила в раковину невыпитый чай и повернулась ко мне: – Э… милейшая, вы хозяйка дома? Виолетта?

– Виола, – поправила я ее.

– Собственно говоря, это мне безразлично, Виолетта или Виола, – заявила Марина Степановна.

– Вовсе нет, – встала на мою защиту Томочка, – Виола и Виолетта разные имена.

– Ерунда!

Мы с Томочкой переглянулись: похоже, с Мариной Степановной разговаривать бесполезно. И тут в кухню вошел Вован, одетый в спортивный костюм. Без дурацких перстней и золотой цепочки он выглядел намного лучше.

– Владимир Семенович, – сурово заявила Марина Степановна, – вы куда меня привезли?

Вован сел на табуретку и осторожно спросил:

– Что-то не так?

– Все! – взвизгнула вредная старуха. – Постель отвратительная! Чай гадкий! И еще их домработница вместо того, чтобы сделать нормальный завтрак, смеет поучать меня! Поломойка должна знать свое место!

Мы с Томочкой разинули рты, Вован растерянно крутил в разные стороны бритой башкой.

– Вы, Виолетта, – скандалистка ткнула в мою сторону пальцем, – должны строго-настрого предупредить домработницу…

Взгляд Марины Степановны переместился на Томочку, я перебила нахалку:

– Тамара хозяйка квартиры.

Если вы думаете, что та смутилась, то ошибаетесь.

– Да? – вздернула она брови вверх. – А вы кто?

– Жена Олега, Виола.

– То, что вас зовут Виолетта, я уже поняла, – отбрила меня Марина Степановна, – какой ваш статус в этом доме?

– Хозяйка, мы обе тут главные.

– Боже, – устало вздохнула Марина Степановна, – грехи мои тяжкие! Коммунальная квартира! Владимир Семенович! Это безобразие! Теперь подумайте, что скажет Лора, когда узнает, в каких условиях оказалась я, ближайшая родственница мегазвезды нашей эстрады! Засим я удаляюсь! Извольте купить до вечера ортопедический матрас!

– Хорошо, – покорно кивнул Вован, – прямо сейчас поеду!

Марина Степановна ушла, но запах ее странных, ни на что не похожих духов остался висеть в воздухе. Несколько секунд мы молчали, глядя на потного мужика, потом я не выдержала:

– Ты свою тещу бить не пробовал? Говорят, помогает.

Вован стал багровым.

– Марина Степановна не мать Лоры.

– А кто она? – хором воскликнули мы.

– Она моя мама!

– Ох, и ни фига себе? – по-детски воскликнула Томочка. – Что же она тебя по имени-отчеству и на «вы» зовет?

Вован пожал плечами:

– Не знаю. У нее каждый день новые заморочки. Как Лорка в звезды выбилась, так все, страшное дело! У Лорки в голове звездит, у матери тоже.

– Может, тебе их обеих побить? – не успокаивалась я.

Вован осторожно покачал головой:

– Нет… не поможет. Надо просто молча выполнять их требования, тогда отстанут.

Я оглядела стокилограммовую тушу, сидевшую с самым несчастным видом на табуретке. Так, понятно. Вован не желает связываться с оборзевшими бабами и избрал тактику непротивления злу насилием. Если помните, такой же позиции придерживался Лев Николаевич Толстой. Уж не знаю, был ли он счастлив в семейной жизни, но Вовану надо научиться стучать кулаком по столу, иначе ничего хорошего его не ждет!

Оставив Вована с Томочкой на кухне, я ушла к себе в спальню и набрала рабочий телефон Геннадия.

– Морг, – раздалось в ухе.

От неожиданности я уронила трубку и повторила попытку.

– Морг, – рявкнула невидимая тетка, – алле, морг!

– Позовите Геннадия, – дрожащим голосом попросила я.

– Которого?

– Крысина.

– Валька, – заорала женщина, – Крысин у нас кто?

– Санитар, – донеслось издалека.

– Мы зовем к телефону только врачей, – сообщила тетка, – вашему Крысину не положено подходить к аппарату.

– Он на работе?

– Должон быть.

– Так да или нет?

– Девушка, – обозлилась она, – я тебе не справочное бюро.

В ту же секунду из трубки понеслись частые гудки. Я вновь потыкала пальцем в кнопки.

– Морг.

– Скажите, где вы находитесь?

– Самохвальная, десять.

– А часы работы?

– Вам взять или привезти?

– Что?

– Взять или привезти?

– Простите, я не поняла.

– О, е-мое, непонятливые все! Взять тело хотите?

– Чье? – окончательно потерялась я.

– Уж не мое, – обозлилась баба с той стороны провода. – Кто у вас помер?

– Э… Крысин.

Послышалось шуршание.

– Такого нет!

– Подскажите…

Но служительница морга опять швырнула трубку.

На Самохвальной улице под номером десять стоял целый конгломерат зданий из желтого камня. Я побрела по дорожкам, читая надписи на корпусах: «Хирургия», «Урология», «Терапия». Наконец навстречу попалась нянечка с большим эмалированным ведром, из которого торчали какие-то пакеты.

– А туда ступай, в самый конец, – она охотно объяснила мне дорогу, – к забору иди.

Поплутав еще минут десять, я увидела маленькое обшарпанное здание, покрытое серой краской. На двери висело объявление: «Выдача тел с 8 до 13, справок не даем». Я потянула тяжелую створку и оказалась в мрачном холле. Никаких служащих тут не было, впрочем, справочного окошка тоже, только дверь с табличкой «Вход воспрещен». Я приоткрыла ее, увидела стол, заваленный бумагами, и кряжистого мужчину в мятом халате. Оторвав взгляд от документов, он довольно вежливо спросил:

– Ищете кого?

– Геннадия Крысина.

Врач нахмурился:

– Не помню такого, когда привезли?

– Это не труп.

– А кто?

– Ваш сотрудник, санитар.

Доктор схватил трубку:

– Валентина Ивановна, у нас работает Крысин? Ага, понятно! Уволен ваш Геннадий!

– Не знаете, где он сейчас работает?

– Понятия не имею, – ответил врач и потерял ко мне всякий интерес.

– А домашний адрес не подскажете?

Патологоанатом отложил ручку.

– Вы всерьез думаете, что я знаю его? У нас санитары без конца меняются, дикая текучка. Пришел, ушел.

– Неужели никто не в состоянии мне помочь?

– Ступайте в отдел кадров, они наверняка анкету требуют заполнить, – посоветовал медик.

Я опять пошла кружить по дорожкам, разыскивая административный корпус.

За свою не слишком длинную жизнь я много раз меняла место работы. Поэтому очень хорошо знала, кого сейчас увижу за дверью отдела кадров. Либо отставного военного, либо пожилую женщину со старомодной «халой» на макушке.

– Входите, – донеслось из-за двери, я вошла и едва сдержала возглас удивления.

За серым офисным столом сидела настоящая красавица. Лет ей было около тридцати. Худенькое личико с прозрачно-фарфоровой кожей украшали огромные темно-карие глаза. Изящный носик, красиво вырезанные губы и копна вьющихся волос цвета крепкого кофе.

– Вы ко мне? – улыбнулось небесное создание.

Я кивнула:

– Помогите мне, пожалуйста.

На лице красотки появилась тревога.

– Что случилось?

– Очень нужно узнать домашний адрес Геннадия Крысина, он работал в морге санитаром и был уволен!

Девушка стерла с лица улыбку.

– Я не имею права разглашать подобные сведения.

– Умоляю, пожалуйста!

– В чем дело?

Версия пришла в голову мгновенно.

– Понимаете, – загундосила я, – мы жили с ним вместе, в моей квартире, я мужем его считала. А тут прихожу домой, на столе записка: «Извини, полюбил другую». Вот так ушел, по-хамски.

– Забудьте вы его, – посоветовала кадровичка, – другого найдете.

– Оно верно! Только вместе с Генкой «ушли» телевизор, видак, магнитола и десять тысяч рублей.

– В милицию ступайте, – не дрогнула девушка, – заведут дело и посадят вора!

Я вытащила из кармана носовой платок и, вытирая сухие глаза, запричитала:

– Будут менты моим делом заниматься! Сама разберусь, помогите только!

– Пожалуйста, не плачьте, – поморщилась красавица, – сейчас дам вам адрес.

Она легко встала и подошла к большому шкафу, я испытала укол зависти. Ну почему одним достается все: рост, красивое лицо, безупречная фигура, а другим…

– Стрельбищенский проезд, – сказала она, – здесь недалеко.

Я вышла из административного корпуса и спросила у секьюрити, охранявшего въезд на территорию больницы:

– Где тут Стрельбищенский проезд?

– Туда иди, – махнул рукой парень, – мимо автобазы, за гаражи, вон, видишь, остановка? На ней садись, и через одну выходи.

Я пошла в указанном направлении, и тут в сумочке затренькал мобильный. Не так давно я обзавелась сотовым аппаратом, все-таки писательница, а не замухрышка какая-нибудь.

– Виола Ленинидовна? – послышался мягкий голос моего редактора Олеси Константиновны. – Как наши дела?

На моем лице появилась идиотская улыбка, и я замямлила:

– Ой, здравствуйте, Олеся Константиновна, что случилось?

– Пока ничего, – мягко ответила Олеся, – вы помните о сроке сдачи рукописи?

– Конечно!

– Надеюсь, не подведете?

– Ну что вы!

– Отлично! – бодро воскликнула редактор. – Теперь следующий момент: сегодня в девятнадцать ноль-ноль вы должны быть в книжном магазине «Огонь знаний».

– Я?

– Вы.

– И что мне там делать?

– Будете подписывать свои книжки.

– Кому? – недоумевала я.

– Тому, кто их купит, – терпеливо ответила Олеся Константиновна, – все наши авторы регулярно встречаются с читателями, пора и вам начинать, а чтобы вы в первый раз не растерялись, мы вас присоединили к Смоляковой. Она приедет в семнадцать, а вы ее смените. Смотрите не опаздывайте.

– Хорошо, конечно.

– Удачи вам, Виола Ленинидовна, и, пожалуйста, не забывайте о сроках сдачи рукописи.

Я сунула мобильный в сумку. Вот удивительное дело, Олеся Константиновна всегда более чем любезно разговаривает со мной, но отчего-то я боюсь ее до дрожи в коленях. Срок сдачи рукописи! Вот кошмар! Книга еще в чернильнице, но Олесе Константиновне об этом знать совершенно незачем.

Крысина дома не оказалось. Я села на подоконник и прислонилась головой к холодному стеклу. Надо купить варежки, сегодня руки в перчатках просто заледенели. Интересно, куда подевался Геннадий? Должно быть, на работу ушел. Ладно, посижу тут, подожду, время пока есть.

Но не успела я примоститься на подоконнике, как ожил лифт. Автоматические двери разъехались в разные стороны, и на лестничную клетку выпало двое «синяков», мужик и баба. Женщина с нежностью прижимала к груди пакет, в котором звякали бутылки. Мужчина, порывшись в кармане, вытащил ключ и принялся тыкать им в замочную скважину.

ГЛАВА 5

– Вы Крысин? – обрадовалась я.

Геннадий поднял на меня мутные глазки.

– И чего?

– Меня Галя прислала.

– Какая?

– Шубина.

– Не помню ее, – протянул Крысин.

– Толстая такая, продавщица из магазина «Свет».

– А, Галька, – оживился он и распахнул дверь, – заходи.

Основной моей работой до недавнего времени было репетиторство, я преподавала немецкий язык школьникам, тем, которые не способны самостоятельно справиться с программой. Высшего образования у меня нет, но немецким я владею хорошо, поэтому учеников было много, из самых разных слоев населения, и повидала я многое. У Маши Матюшкиной, в однокомнатной квартире, всегда стояли раскладушки с неубранными постельными принадлежностями, у Вани Репнина меня у двери встречала горничная и, почтительно кланяясь, вела через анфиладу сверкающих бронзовыми люстрами комнат, в стандартной «трешке» Кати Стрельниковой всегда одуряюще вкусно пахло, мама Катюши не работала и целиком посвятила себя домашнему хозяйству.

Первое время родители стеснялись наемной учительницы и наводили относительный порядок перед ее приходом, но потом постепенно начинали считать меня за свою и не слишком церемонились. И теперь я очень хорошо знаю: большинство людей – неряхи, не утруждающие себя тем, чтобы утром убрать постель. Но такой грязи, такого беспорядка, который царил у Крысина, я до сих пор еще не встречала.

Естественно, никто не стал предлагать мне тапочки. Геннадий скинул куртку, его спутница пошла на кухню прямо в верхней одежде. Я оглядела стену, поняла, что роль вешалки тут исполняют вбитые в нее ржавые гвозди, и решила держать свою верхнюю одежду в руках.

Кухня напоминала туалет при вокзале. Меня затошнило от запаха, похоже, помойное ведро не выносилось неделю. Женщина молча вспорола ножом пару банок с дешевыми рыбными консервами, Геннадий вытащил три разномастные чашки, наплескал туда водки и, окинув нежным взглядом стол, заявил:

– Хорошо посидим, в тепле да уюте! Вишь, Светка, как тебе повезло! С интеллигентным человеком связалась, не с шелупонью, с медиком. Если бы не я, где бы ты была, а? На улице бы киряла, у фонаря, так что будь мне благодарна! Ну, поехали!

И он профессионально точным движением опрокинул в рот содержимое чашечки. Женщина молча последовала его примеру. Ее синевато-желтоватое лицо порозовело, а в глазах появился блеск. Проглотив водку, она схватила одну банку частика в томате и принялась ковырять в ней вилкой. Было видно, что есть тетке не хочется.

– Чего тормозишь? – удивился Геннадий, кивая на стоявшую передо мной синюю кружечку. – Давай, угощаю!

– У меня неприятие алкоголя, – ответила я, – выпью пять граммов, и все – умерла!

Между прочим, это чистая правда, я органически не переношу ничего спиртного. Очень часто люди, услышав подобное заявление, мигом отодвигают рюмку с водкой и наливают мне в бокал вино, приговаривая:

– Тогда вот тебе сладенькое, градуса никакого.

Никто не понимает, что от «дамского» крепленого вина мне делается еще хуже, методом «тыка» я выяснила, что единственный напиток, который не сразу отправляет меня на боковую, – виски. Один раз Олегу на день рождения кто-то подарил бутылку «Джонни Уокера», и я с удивлением обнаружила: жидкость, слегка отдающая самогоном, не бьет мне мгновенно в мозг. Вот уж странно! Вроде крепость у виски и водки одна, но последнюю мне достаточно просто понюхать, чтобы достичь той стадии, которая в медицине называется «патологическое опьянение». Самое трудное в моем положении – это отбиваться от тех личностей, которые считают, что я просто кокетничаю, отказываясь пить, и начинают приставать:

– Давай, выпей за компанию! Что с тобой будет! Ну же! Водка плохо не сделает!

Сейчас Геннадий начнет навязывать мне выпивку и еще обидится, если я не «поддержу компанию».

Но он неожиданно взял мою чашку, осушил ее одним глотком и мирно сказал:

– Вот беда! Тогда не пей, а то помрешь. Это я тебе как врач говорю! Значит, в желудке нужного фермента нет.

Неожиданно женщина, продолжая ковыряться вилкой в банке, тоненько захихикала:

– Хорош доктор, ты же санитар в морге.

Геннадий мгновенно отвесил спутнице оплеуху. Она встряхнулась, словно мокрая собака, и опять занялась консервами.

– Да, – с достоинством заявил Крысин, – я сейчас на самом деле временно нахожусь на дне жизни, но у меня диплом врача, я закончил медицинский, между прочим, – нейрохирург.

– Кто? – изумилась я.

– Мозгоковыряльщик, – усмехнулся Геннадий.

– Но как вы в санитарах оказались?

– Люди вокруг жестокие, – покачал головой Крысин, – заболел я, руки трястись начали, вот и уволили. У нас никто инвалида не жалеет!

На его глазах заблестели слезы. Он налил себе водки, выпил и крякнул.

– Чего тебе надо? – спросил он. – Зачем пришла?

Я потрясла перед ним курткой.

– Узнаете эту вещь?

– Нет, – удивленно ответил Гена, – а надо?

– Вы подарили эту куртку Галине.

– Да?

– Да, примерно год назад. Не помните, где ее взяли?

Крысин захлопал красными, опухшими веками.

Все мое детство и большая часть юности прошли в окружении алкоголиков. Мачеха Раиса была большой любительницей заложить за воротник, она, правда, не валялась в грязи на улице, а употребляла водку в квартире, но суть от этого не менялась. В нашем доме пили все соседи: и мужики, и бабы. Причем те, кто наклюкивался раз в неделю – с вечера пятницы до утра понедельника, искренне считали себя трезвенниками и с презрением относились к тем, кто «употреблял» каждый день, называя их «алкоголиками» и «бухальщиками». Поэтому я очень хорошо знаю, как следует вести себя с любителями выпить.

Я вытащила сто рублей.

– Вспомнишь, где куртку взял, – получишь.

В глазах Геннадия вспыхнул огонь, и он забормотал:

– Где взял, где взял…

– Купил! – заржала баба. – На Тверской!

– Заткнись, – рявкнул кавалер, – с девки снял! Ей-то все равно уже было!

Я положила сторублевку на стол, придавила консервной банкой и поинтересовалась:

– Что за девка? Как зовут?

Крысин засмеялся:

– Ну ты даешь! Разве вспомнишь? Столько времени прошло.

– Попытайся, – попросила я и достала из кошелька еще одну розовую ассигнацию.

Геннадий принялся кусать ноготь на большом пальце.

– Ну такая молодая, из неопознанных. Тебе очень надо?

– Да, – кивнула я.

– Тогда журнал посмотри.

– Какой?

Крысин хмыкнул:

– Простой, учета невостребованных тел. Месяц знаешь, когда она к нам поступила?

– Вроде декабрь или конец ноября.

– Откроешь страничку, там все описано: тело, его вид, приметы, одежда, кто доставил. Усекла?

– И кто же мне разрешит в журнал заглянуть?

Крысин ухмыльнулся:

– Еще двести рублей дашь, подскажу ход!

– Сто, больше нет.

– Ладно, – легко согласился Крысин, – ща, погоди.

Санитар встал, подошел к стоящему на подоконнике старомодному телефонному аппарату, покрутил диск и воскликнул:

– Зинка, привет! Как она, жисть? Ну клево! Придет к тебе герла… эй, тебя звать-то как?

Поняв, что последняя фраза относится ко мне, я быстро ответила:

– Виола, можно Вилка.

– Виола, – повторил Гена и засмеялся, – ну да, сыр такой есть плавленый, ты, Зинка, хохмачка! Покажи ей журнал учета невостребованных тел за прошлый год, зиму. Ну спасибо тебе. Лады. Не беспокойся!

Он аккуратно разместил трубку на рычагах.

– Значит, так, поедешь в морг, найдешь Зину Караваеву, купи ей конфет. Зинка не пьет, она сладкое любит, или торт какой, еще сто рублей дашь. Только завтра, сегодня у нее выходной. Все поняла?

– Вроде, – ответила я, – кроме одного, как к тебе курточка попала?

– Да спер я ее, – хрипло засмеялся Гена, – стал вещи в пакет складывать, вижу, шмотка новая, чистая совсем, девке уже не понадобится, родственников небось нет, может, из провинции прикатила… Все равно одежду уничтожат, ну я и прихватил Гальке, добрый я очень, если живу с какой бабой, только о ней и думаю.

Я вышла на улицу, накинула на голову капюшон и потрусила к метро. Ладно, завтра опять смотаюсь в морг, поболтаю с этой Зинаидой. Кажется, все закончилось. Несчастную Анну Кузовкину убили и ограбили. Наверное, какой-нибудь бомж зашел на почту погреться, увидел, что хрупкая девушка получает приличную сумму денег, пошел за ней и убил. Купюры он вытащил, паспорта, завалившегося за подкладку, не заметил, впрочем, его не обнаружили и сотрудники морга, поэтому труп отнесли к разряду неопознанных.

Да, похоже, никакой книги тут не получится, все обыденно, и от этого страшно. Можно даже не ехать в морг, и так ясно, как обстояло дело. Но я все же отправлюсь к Зинаиде. Мне жаль несчастную Елену Тимофеевну, которая терзается от неизвестности. Наверное, действительно лучше узнать в этом случае правду, как бы ужасна она ни оказалась.

Стараясь спрятаться от колючего ледяного ветра, я добралась до подземки, втиснулась в отвратительно набитый вагон, протолкалась к противоположным дверям, навалилась на поручень и закрыла глаза. Холодные ноги и руки начали медленно согреваться. Покачиваясь на стыках рельсов, состав мчался сквозь тьму. В вагоне стояло напряженное молчание, часы показывали половину четвертого. Замечали ли вы, что примерно до шести вечера в метро царит тишина? Люди либо читают, либо тупо смотрят перед собой. Причем после обеда, где-то в два, в три, кое-кто начинает разговаривать, а утром вообще кошмар, все несутся по коридорам, словно зомби, на лицах нет никаких эмоций, толпа движется в абсолютном молчании, слышно только шарканье подошв. Вечером – веселей. Появляются парочки и праздношатающиеся, звучат смех и разговоры. Но утром лично мне, маленькой частице человеческой толпы, несущейся на работу, делается просто страшно. Впрочем, страшно мне стало и сейчас, но не от мрачных лиц соотечественников. Неожиданно в душу вполз ужас: что мне делать в книжном магазине? Как это, раздавать автографы?

К лавке «Огонь знаний» я приплелась в половине пятого, остановилась у входа и перевела дух. Следовало собрать в кулак все мужество, чтобы войти внутрь. У обочины стоял серебристый «Мерседес», около него жалась кучка девчонок. Потом одна из них прислонилась к переднему крылу и оперлась на него. Мигом вылез шофер, кудрявый парень лет двадцати пяти, и заорал:

– Так, пошли отсюда, быстро!

– Это машина Смоляковой? – робко спросила одна из девчонок.

– Да, – сбавил тон водитель, – но это вовсе не значит, что вы ее можете царапать!

– Ой, нам такое в голову не придет! – заверещали девчонки. – Мы обожаем Смолякову. Можно сфотографироваться на фоне ее тачки?

– Валяйте, – разрешил шофер, – я сегодня слишком добрый.

Девчонки захихикали и стали позировать у «Мерседеса».

– Шурик, – раздался тоненький детский голосок, – возьми цветы.

Я посмотрела в сторону магазина. Из «Огня знаний» валила гомонящая толпа. Впереди шла маленькая, ростом ниже меня, худенькая блондиночка с короткой стрижкой. На ней был коротенький светлый свингер из щипаной норки. Маленькими ручками она с явным трудом держала пудовые букеты. Шофер бросился на зов. Он сгреб цветы в одну руку, второй взял писательницу под локоть и повел к «мерсу», приговаривая:

– Осторожнее, лед кругом, еще упадете, ноги сломаете!

– Ну и хорошо, – защебетала Смолякова, – зато сколько новых книг напишу, пока в больнице проваляюсь.

– Пишите больше, – загудела толпа, – нам на радость! Медленно работаете, не ленитесь!

– Побойтесь бога, – обозлился шофер, – убить Миладу Сергеевну решили? Она и так в месяц по книге сдает!

– Так мы за один день читаем! – заголосили тетки, обступая Смолякову. – Ой, можно вас пощупать!

Писательница засмеялась:

– Если очень хочется, то пожалуйста!

– Еще чего! – взъелся шофер. – Придумали тоже! А ну отойдите от Милады Сергеевны, еще попросите кусочек от нее откусить!

– Шурик, – укоризненно прощебетала Смолякова, – не вредничай!

– Вот сфотографироваться можно, – разрешил парень.

Писательница с самой счастливой улыбкой принялась вертеться перед объективами. Наконец она, изящно помахав всем ручкой, влезла в «мерс». На мгновение передо мной мелькнул модный длинноносый сапог на тонком каблуке. Я удивилась, у крохотной Смоляковой, однако, не нога, а лыжа, размер сороковой, не меньше.

Внезапно в передней двери опустилось стекло.

– Вы не успели получить автограф? – прочирикала Смолякова. – Давайте книжку.

– Э… э… – замялась я.

– Не стесняйся, – буркнул Шурик, – Милада Сергеевна не кусается.

– Но… в общем…

Из груди писательницы вырвался легкий вздох.

– Шура, у нас в багажнике есть книги?

Шофер кивнул, вылез и вытащил томик в яркой обложке. Смолякова взяла ручку, простой, копеечный, пластмассовый «Бик», нацарапала пару слов и сунула книгу мне.

– Пожалуйста.

– Спасибо.

Продолжая мило улыбаться, самая продаваемая писательница года подняла стекло. «Мерс» плавно поехал вперед. На секунду передо мной мелькнуло лицо Смоляковой, без приятной гримасы, очень усталое, даже мрачное. Из магазина вышел мужчина и поставил на освободившееся место парковки два железных столбика с цепочкой. Я открыла книгу, интересно, что следует там писать? «С любовью. М. Смолякова».