Текст книги "Настоящая рождественская сказка"

Дарья ДОНЦОВА

НАСТОЯЩАЯ РОЖДЕСТВЕНСКАЯ СКАЗКА

Не хочешь себе зла, не делай людям добра. Лично мне эта поговорка кажется неправильной. Я всегда была уверена, что доброта притягивает к себе хорошее, светлое, а зло, наоборот, темное и липкое. Моя бабушка постоянно поучала маленькую внучку:

– Никогда не делай людям плохого, не злобствуй. Если кто-то тебя обидел, просто уйди, не имей больше дела с этим человеком. Если последуешь моему совету, годам к тридцати обзаведешься настоящими друзьями и поймешь, что злых и гадких людей на свете намного меньше, чем порядочных и добрых.

Я очень любила бабушку и верила ей. Хотя есть среди моих подруг Аня Викулова, в отношении которой народная мудрость права на все сто процентов.

Судьба свела нас в институте, мы оказались в одной группе, и Анька стала списывать у меня домашние задания по французскому языку. Сначала она мило просила:

– Даша, дай поглядеть, как сделала упражнение. Я не успела, в кино бегала.

Через три месяца Аня сменила тон:

– И где задания? Что ты так поздно приходишь? Осталось пять минут до звонка!

Накануне же летней сессии, когда я не успела написать сочинение на вечную тему «Моя комната», Анька налетела на меня коршуном:

– Безобразие! – орала она. – Теперь из-за тебя «неуд» получу!

Следовало возмутиться, но я по непонятной причине принялась оправдываться и лепетать:

– Не сердись, завтра принесу.

Дружба наша продолжалась и после получения диплома, но была она, как говорил мой первый муж Костик, «в одни ворота». Я сидела с Анькиной дочкой, бегала для нее за продуктами на рынок и прилежно выгуливала собак, которых Викулова просто обожает. Если же в ответ на очередную просьбу о помощи я пыталась сопротивляться, то Анька моментально заявляла:

– Мы же подруги, поэтому обязаны поддерживать друг друга в трудную минуту.

В конце концов я поняла, что превратилась в бесплатную домработницу для Аньки, и хотела уже взбунтоваться, но тут случилась перестройка. Сеня, муж Викуловой, из никому не известного инженера превратился в акулу бизнеса и феерически разбогател. Анька переехала в загородный дом, обзавелась горничными, массажистами, парикмахером, шофером и перестала пользоваться моими услугами. Впрочем, психотерапевта у нее нет, сия роль отведена мне. Викуловой ничего не стоит позвонить в три утра и заорать:

– Скорей приезжай, я умираю.

Первое время я терялась, потом поняла, что ничего страшного не происходит, просто Аньке в очередной раз приспичило пожаловаться на Сеню, рассказать, какой он стал невнимательный, злой, грубый. Слезы Аня проливает, сидя в своей шестидесятиметровой спальне на третьем этаже особняка, набитого антикварной мебелью. Носовой платочек у нее стоит, как новенькие «Жигули», а к вискам она прижимает пальцы, унизанные кольцами, продав которые можно накормить всех голодающих в Африке. Мне отчего-то совсем не жаль Викулову, но я выслушиваю ее стоны и пытаюсь вложить в голову подруги одну простую мысль: коли сидеть дома и ни хрена не делать, можно сойти с ума. Надо найти себе какую-нибудь работу.

Понимаете теперь, почему сегодня я, увидев в окошке определителя хорошо знакомый номер, не поторопилась снять трубку? В конце концов, я имею собственные планы и вовсе не обязана мчаться к Викуловой, у которой истерика – единственный способ прогнать скуку!

Но звонок настойчиво орал. В конце концов, вспомнив бабушку, я схватила трубку и мрачно сказала:

– Алло.

– Ой, Даша, – зачастила Катюша, дочь Ани, – у нас такая беда!

– Что случилось? – испугалась я.

В голове мигом завертелся вихрь не самых приятных мыслей. Небось Сеня, постоянно обманывающий государство при заполнении налоговой декларации, попал в лапы правосудия и отправлен в тюрьму, или у него инфаркт…

– Мусик пропал, – зарыдала Катюша.

Я испугалась еще больше. Мусик – это мопс, щенок моего Хуча, мой, так сказать, внук по собачьей линии. Совершенно очаровательное, умильное, толстое существо, закормленное свежей вырезкой и крабами. Несмотря на полную вседозволенность, разрешение спать у хозяйки на голове, развалившись на подушке, заправленной в тысячедолларовую наволочку с ручной вышивкой, и нежные поцелуи хозяина, обнаружившего, что Муся изжевал новый пиджак из последней коллекции Армани, Мусик хороший пес. Он приветлив со всеми, очень любит детей, дружит с кошками, исправно использует в качестве туалета специально отведенный уголок в саду, умеет приносить тапочки и всегда пребывает в веселом настроении. А то, что Мусик со смаком лопает печенье на бешено дорогом пледе из натурального меха, никак нельзя поставить ему в вину. Мопсу никто не объяснил, что ему это запрещено.

– Как пропал? – закричала я.

– Его нигде нет, – стонала Катя, – мама слегла, папа валокордин пьет. Приезжай скорей!

Я вскочила в машину и понеслась к Викуловым. На дворе была настоящая зима, до Рождества оставалось всего ничего. С неба крупными хлопьями падал снег. Вокруг большого ярко освещенного дома Ани и Сени стояли сугробы. Пейзаж напоминал сказку про госпожу Метелицу. Бедная девочка на небесах сейчас трясет перину, а землю засыпают белые хлопья.

Зареванная Катя сама распахнула дверь, за ней топтался растерянный Сеня в тренировочном костюме. В прихожей сильно пахло валокордином.

Я вошла и осмотрелась. У милого Мусика есть одна не слишком приятная привычка. Стоит кому-либо войти в холл, как мопс со всех лап несется вниз, причем то, что в дом проник посторонний с улицы, он чует всегда, даже лежа на третьем этаже, в кровати хозяйки, под пятью пуховыми одеялами. Обнаружив человека, Мусик принимается яростно лаять. Только не подумайте, что он хочет укусить или обидеть вошедшего. Нет, Мусик выражает таким образом бешеную радость и подчас не может успокоиться добрых полчаса. Сеня зовет мопса подлым предателем. Когда Викулов возвращается домой поздно ночью, Аня к тому времени уже спит в своей комнате, и муж вовсе не собирается докладывать ей, в какую пору заявился домой. Но Мусик моментально подскакивает и летит встречать Сеню. Естественно, Аня просыпается, смотрит на часы и устраивает загулявшему мужу разбор полетов. Правда, с некоторых пор Сеня нашел «противоядие». Дело в том, что Мусик бежит по лестницам молча, сопя от напряжения. Заливаться счастливым лаем он начинает, лишь увидав человека, поэтому Сеня, входя в дом, держит в руках кусок обожаемого мопсом сыра, граммов этак двести. Едва Мусик раскрывает пасть, как хозяин всовывает туда сырный кляп и утаскивает пса в баню. Там, слопав угощение, Мусик может орать сколько угодно, все звуки разбиваются о толстые стены и двери, лай не проникает даже на первый этаж. Сеня изобретателен, как большинство российских мужчин.

Но сейчас радостно лающий Мусик не кружился под ногами.

– Спокойно, – сказала я, – слезами горю не поможешь! Нужно обыскать весь дом. Думаю, Мусик куда-нибудь залез, а вылезти не удалось.

– Мусик сразу бы начал орать, – всхлипнула появившаяся в прихожей Аня.

– Вдруг голос подать не может, – решила не сдаваться я и сняла куртку. – В гардеробную ходили? А в топочную к котлам? Насколько я знаю, они сильно гудят, небось воет там Мусик, а вы его и не слышите!

– Все осмотрели, – зарыдала Катюша.

– Значит, начнем поиски заново, – не унывала я.

– Верно, – влезла в наш разговор горничная Леся, – хоть бы трупик найти, чтобы похоронить нормально.

Услыхав ее слова, Катя завыла в голос, Аня в изнеможении рухнула на диван, а Сеня начал материться.

– Леся, – велела я, – ступай на кухню и займись делом, а вы прекратите рыдать и подключайтесь к поискам.

Четыре часа подряд мы лазили по огромному домине. Заглядывали в шкафы, шарили на полках, ползали по закоулкам. Обнаружили массу потерянных ранее вещей и нашли такие места, куда со дня строительства ни разу не шагнула нога человека, но Мусик словно сквозь землю провалился.

– Может, его украли? – растерянно пробормотал Сеня.

– Кто? – взвилась Аня.

– Ну, Ленка, – предположил муж, – твоя подруга взяла моду постоянно сюда шляться! Каждый день заявляется.

Я хотела было возразить, что Ленка Рябцева не любит животных, но тут Аня, уперев кулаки в бока, принялась орать на супруга:

– Моя подруга тебе не угодила! Ходит она сюда часто! А твоя маменька чего таскалась!

– Не смей тревожить память мамы! – взвился Семен.

И началось! Я стояла, вжав голову в плечи. Под потолком повисла брань, ни Анька, ни Сеня не стеснялись в выражениях. Если бы один из моих бывших мужей сказал мне хоть сотую часть того, что сейчас Семен выдал жене, я бы моментально ушла прочь, чтобы никогда не возвращаться. В конце концов Семен завизжал так, что в буфете жалобно зазвенели рюмки.

– Дрянь! Хватит! Больше так жить не могу! Лучше отравиться! Или застрелиться.

На секунду мне стало страшно. Первый раз за долгие годы знакомства я увидела Сеню в таком состоянии. Губы у него тряслись, руки дрожали, щеки сделались фиолетовыми. Беспрестанно рыдавшая Катя притихла, горничная Леся, до сих пор слушавшая скандал с разинутым ртом, ужом юркнула в кладовку, но Аня не испугалась.

– Опять роль репетируешь? – прищурилась она. – Совсем заигрался!

Сеня стал багровым. Секунду он молча смотрел на жену, потом со всей силы пнул ногой хлипкий диванчик на паучьих изогнутых ножках. Тот, издав жалобный треск, превратился в набор разнокалиберных деревяшек. Семен пошел вверх по лестнице, Аня фыркнула и убежала в гостиную.

– О какой роли говорила мама? – растерянно спросила я у Кати.

Та вдруг совершенно спокойно ответила:

– Папа взялся продюсировать фильм, боевик, многосерийный. Собрал нас в кабинете и заявил: «Всю жизнь мечтал актером стать, вот теперь представилась возможность!»

– Он в фильме кого-то играет? – Я стала потихоньку «въезжать» в ситуацию.

Катя кивнула:

– Ага. Только, видно, с талантом у папульки незадача вышла. Его герой в начале второй серии умирает, застреливается в кабинете! Так что роль невелика, но папенька нас уже до обморока довел! Только с работы явится, тут же требует: «Эй, ну-ка, слушайте! С какой интонацией лучше произносить данную фразу?» И давай шпарить текст! Мы быстро сломались. Одна Света энтузиазм не потеряла.

Я только покачала головой. Свету, родную сестру своей жены, Сеня нежно любит. Пару раз он пытался выдать ее замуж за своих приятелей. Но, увы, ничего у него не вышло. Сеня содержит сестру жены, о чем никогда не напоминает родным. В общем, отношения Сени и Светы нетипичны для дальних родственников.

Удивленная пропажей мопса, я попрощалась с Катей и пошла к машине, припаркованной с внешней стороны забора. Огромный участок Викуловых был завален снегом. Большие сугробы обрамляли дорожки, которые вели от дома к гаражу и калитке. Я медленно брела к автомобилю, вдыхая свежий, пахнущий антоновскими яблоками снег, утрамбованный, он поскрипывал под ногами, небо было усеяно огромными, ослепительно сияющими звездами. Последние годы в России в конце декабря моросят дожди, уж и не помню, когда у нас стояла такая истинно рождественская погода.

Внезапно накатило воспоминание. Вот я, восьмилетняя девочка, сижу за столом в огромной кухне нашей коммунальной квартиры. Часы показывают почти полночь, мне бы давно пора спать, но бабушка сегодня работает в ночную смену, внучку она, как всегда в таких случаях, оставила с соседкой, тетей Розой Мюллер. Роза Леопольдовна плохо говорит по-русски, она вдова немецкого антифашиста, сгинувшего в сталинских концлагерях. Фрау Мюллер была напугана арестом мужа и тем, что сама по непонятной причине осталась на свободе. На улицу Роза Леопольдовна практически не выходит, продукты ей приносит бабушка, а немка, в благодарность, приглядывает за мной и часто поет мне странные песни. «Ich weisse nicht, was soll es bedeuten, das ich so traurig bin…» Обычно тетя Роза трепетно соблюдает режим дня, но сегодня она оставила меня на кухне рисовать, а сама возится у плиты. Часы начинают медленно бить двенадцать раз. Роза Леопольдовна вдруг дрожащим голосом заводит никогда мною ранее не слышанный от нее напев: «Heilige Nacht…» Потом она ставит меня на подоконник и говорит:

– Видишь вон ту звезду? Это она указала путь волхвам. Сегодня Рождество, мое солнышко. Ты знаешь про малютку Христа?

– Нет, – качаю я головой.

Тетя Роза осторожно гладит меня по волосам, потом бормочет:

– О боже! Нет, все же они не правы. Как можно жить без Иисуса! Послушай, расскажу сейчас сказку, но ты, Дашенька, потом ее никому не передавай, пусть это будет наш секрет. Жил когда-то на свете плотник Иосиф…

– Значит, в Рождество всегда случается чудо? – спросила я, когда Роза Леопольдовна замолкла. – И подарки?

Фрау Мюллер кивает:

– Закрой глаза.

Я повинуюсь приказу.

– А теперь смотри, – произносит старушка через пару секунд.

На столе высится только что испеченный пирог, вернее, медовая коврижка, а рядом сидит невероятной красоты кукла с длинными блестящими волосами. Где тетя Роза, боящаяся выходить на улицу, раздобыла игрушку, я в тот момент не задумалась.

– Солнышко мое, – улыбнулась немка, – запомни, на Рождество всегда случается чудо.

С тех пор прошло много лет, тети Розы давно нет на свете, впрочем, бабушки тоже. До последних дней пожилые женщины нежно дружили, а когда нам наконец-то дали отдельную квартиру, фрау Мюллер переехала жить туда. Как все люди, пережившие сталинские репрессии, и бабушка, и Роза боялись всего. Соседям по новому дому было сказано, что Роза – эстонка, оттого и говорит с сильным акцентом. Но я об этой истории расскажу как-нибудь в другой раз. Бабушка и Роза Леопольдовна похоронены в одной могиле, над ними высится памятник с надписью: «Здесь лежат Афанасия Васильева и Роза Мюллер. Они были подругами при жизни, они остались ими за чертой смерти». Много лет утекло после того вечера, когда я впервые услышала рассказ про малютку Христа, но с тех пор всегда в Рождество жду чуда.

Стряхнув с себя воспоминания, я ускорила шаг. Мороз просунул холодные пальцы под мою куртку. Внезапно глаза наткнулись на кусочек чего-то желтого, лежащего на дорожке. Я нагнулась и подняла комочек. Сыр!

Если бы нечто подобное я обнаружила тут летом, не стала бы удивляться. В теплую погоду Аня любит устраивать пикники на свежем воздухе. Но сейчас зима. В такую погоду мало кто захочет устраивать пикник во дворе!

Я стала внимательно осматривать снег и нашла еще кусочек сыра, чуть поодаль, потом увидела новый желтый комочек. Неожиданно до меня дошло. Некто, хорошо знавший о любви Мусика к сыру, дал мопсу добрый ломоть лакомства, заткнул ему пасть в самом прямом смысле этого слова, а потом понес собаку по тропинке. Мусик пытался сжевать угощение прямо навесу, на снег падали крошки… Но кто и куда поволок домашнего любимца? Я стала оглядываться по сторонам и увидела на дороге небольшой деревянный домик, вернее вагончик.

В начале декабря в столице было совсем тепло, градусник показывал ноль, ничто не предвещало суровых морозов, и Сеня нанял бригаду рабочих, чтобы поставить новый забор.

Но не успели поставить для гастарбайтеров вагончик, как столбик термометра обвалился вниз, и Сеня отложил затею до весны.

Я кинулась к вагончику, распахнула незапертую дверь и вскрикнула. На голом полу, покрытом нестругаными, обледеневшими досками, молча лежало светло-бежевое тельце.

Ноги подкосились, я рухнула возле Мусика и через секунду поняла: мопс жив. Ушки его были холодными, животик и лапки тоже, слабое дыхание вырывалось из сырого носа. Я хотела схватить Мусика и увидела, что от его ошейника тянется длинная веревка, примотанная к железному штырю, торчащему из стены.

В обычной жизни я рассеянный человек, способна потерять ключи, зонтик, перчатки, документы. Еще я не умею быстро принять решение. Если вижу в магазине две подходящие пары туфель, начинаю метаться между ними, пока не упаду без чувств. Но в экстремальной ситуации откуда-то берутся хладнокровие, решительность и ясность мыслей.

Я мгновенно расстегнула ошейник, потом сняла с себя куртку, свитер, завернула в них безучастно обмякшее тело Мусика и понеслась к машине, чувствуя, как мороз дерет мои голые плечи.

Устроив мопса на сиденье, я включила на полную мощность подогрев кресла и, накручивая одной рукой руль, второй принялась нажимать на кнопки телефона. Сын моей ближайшей подруги ветеринар, владелец одной из лучших в Москве клиник для животных, а Мусику, если я сумею довезти его живым, надо немедленно оказать помощь.

Когда умирающий пес был вручен бригаде врачей, я упала в кресло и попыталась собрать расползающиеся, словно муравьи, мысли. Викуловым звонить и сообщать о находке Мусика я не стала. Вам мое поведение кажется странным? Вы бы мгновенно утешили людей, оплакивающих любимого мопса? Меня от звонка Ане удерживал простой вопрос: кто посадил Мусика в бытовку? Чьи руки сначала подманили веселого, никогда не видевшего от людей ничего плохого песика, а потом привязали его в ледяной будке? Наверное, Мусик плакал, пытался разорвать веревку, а потом смирился и решил умереть, покорился судьбе, маленький, несчастный пес, не понимающий, за что его так… А действительно, за что? И кто? В доме Викуловых посторонних людей практически не бывает. Тех, кто переступает порог шикарного особняка, можно пересчитать по пальцам. Здесь находятся лишь свои. И кто из них решил убить Мусика? Сеня? Аня? Катя? Горничная Леся? Света? Шофер Коля? Бред. Все они обожают мопса и нещадно балуют его, но, как ни тяжело это признавать, кто-то из своих безжалостно бросил собачку замерзать в таком месте, где его бы гарантированно не нашли до весны. Думаю, через неделю убийца бы зашел в вагон, снял с трупика ошейник, отвязал веревку от штыря и ушел. Дело потом можно было представить как несчастный случай. Ну пошел Мусик пописать, толкнул из любопытства дверь бытовки, попал в вагончик, а наружу выйти не сумел. Створка-то раскрывается внутрь, из сараюшки ее мопсу никак не открыть.

Значит, сейчас я ничего никому сообщать не стану, вернусь домой, лягу спать, а утром попытаюсь сообразить, что делать дальше.

Но на следующее утро меня одолела мигрень. Тот, кто знаком с этой болячкой, пожалеет меня. Раскаленный железный прут вонзился в мозг, к горлу подступила тошнота, озноб колотил тело. Целых три дня я провалялась под одеялом, неспособная поднять даже веки, потом мигрень, как всегда внезапно, оставила меня в покое.

Первым делом я позвонила ветеринарам и узнала радостную весть: Мусик жив и здоров, похоже, приключение не отразилось на его настроении и аппетите. Он с охотой ест все, что ему дают, снует по служебным помещениям клиники и превратился во всеобщего любимца. Напомнив Денису, что он никому не должен рассказывать о местонахождении Мусика, я собралась выпить кофе, но тут зазвонил мобильный:

– Даша, – послышался совершенно убитый голос Кати, – срочно приезжай! Сегодня огласят папино завещание!

– Что? – заорала я. – Какое завещание?.. Чье завещание?..

– Папино… – тихо ответила Катя.

– С какой стати оглашать завещание Сени! Он, слава богу, жив-здоров!

– Ты что, Даша, папа же умер!

– Что? – заорала я. – Когда?

– Той же ночью, когда мы искали Мусика.

– Не может быть! Почему же я до сих пор ничего не знаю, – в растерянности забормотала я. – Впрочем, я три дня валялась в кровати, сотовый отключила, к домашнему телефону не подходила. – Сеню уже похоронили?

– Нам пока не отдали тело, – заплакала Катя. – Не знаю почему, милиция какие-то формальности соблюдает… Я тебя умоляю, срочно приезжай. У нас тут происходит нечто несусветное.

– Еду! – завопила я и бросилась во двор.

В доме Викуловых опять пахло валокордином.

– Входи, – кивнула Катя, – ступай в кабинет.

– Но… – забубнила я.

– Иди, иди, – велела Катя, – все уже там.

– Кто?

Дочь Сени не ответила на вопрос, она молча подтолкнула меня к лестнице. Я поднялась на второй этаж и огляделась.

В большой комнате вокруг овального стола сидели люди, большинство из которых я отлично знала. Аня, одетая в черное платье, ее сестра Света, тоже в трауре, горничная Леся и шофер Коля. Впрочем, была тут и незнакомая пара. Мужчина лет шестидесяти и девушка, похожая на студентку.

– Теперь все в сборе? – спросил мужчина.

– Да, – прошептала Света, – хотя мы ничего не понимаем…

– Начну сначала, – спокойно сказал незнакомец, – я, Андрей Валерьевич Ильин, адвокат. У меня хранится завещание Семена Сергеевича.

Аня подняла глаза, обведенные черными кругами.

– Сениного юриста зовут Иван Петрович Юдин.

– Верно, – кивнул Ильин, – но завещания-то у него нет.

– Нет, – эхом отозвалась Света, – он нам звонил и сказал, что не раз напоминал Сене о необходимости составить распоряжение на случай возможной кончины, но тот только смеялся… Ну кто бы мог подумать, что он так поступит!

В голосе Светы звучали слезы.

– Прекрати, – неожиданно сказала Катя.

– С какой стати ему такое в голову пришло, – причитала та, – застрелиться! Бросить нас!

Леся кинулась к двери, я побежала за ней.

– Погоди!

Горничная остановилась.

– В чем дело? Я хочу воды принести.

– Семен покончил с собой?

– Да. Вы не знали?

– Нет.

– Ужасно, – поежилась Леся, – это произошло в ту ночь, когда Мусика бедного искали. Вы уехали, Катя спать пошла, а Семен Сергеевич с Анной Тимофеевной ругаться снова затеяли. Я от греха подальше в своей комнате затаилась. Хозяева последнее время частенько ссорились, вот я и побоялась под горячую руку им попасть. Повизжали они, потом все стихло, а я заснула, чаю выпила и закемарила, да так крепко! Меня Колька разбудил, шофер. Вошел и говорит: «Че с хозяином? Велел к девяти «мерс» подавать, я приехал, стою, жду, уж одиннадцать пробило, а Семен не выходит. Мобильный молчит, домашний тоже никто не берет, спальня заперта, может, он проспал?»

Встревоженная Леся пошла на второй этаж и постучалась к Сене. В ответ не раздалось ни звука. Тогда горничная поскреблась к хозяйке и обнаружила Аню спящей. Подумав, что хозяйка после скандала с мужем приняла снотворное, Леся толкнулась к Кате и удивилась, та тоже посапывала под одеялом.

Не решившись их будить, горничная стала стучать в дверь Семена, в конце концов перепуганный Коля плечом снес створку. Леся глянула в комнату и рухнула в обморок. Хозяин сидел в кресле, голова его была окровавлена, около безвольно опущенной руки валялся пистолет.

– Откуда он взял оружие? – прошептала я.

– В тумбочке держал, – пояснила Леся, – все честь по чести, купил в магазине, разрешение от милиции имел. Хотя и в охраняемом поселке живем, да лес кругом, мало ли что случиться может.

– С какой стати Сеня покончил жизнь самоубийством? – пробормотала я. – Он письмо оставил?

– Нет! – воскликнула Леся.

– Тогда отчего вы решили, что он сам застрелился?

Прислуга вытерла лицо рукавом.

– Так он запись сделал, кассета в магнитофоне стояла. Менты приехали, щелкнули клавишей, и сразу голос раздался. Меня-то в понятые взяли, вот я и услышала: «Жизнь моя стала ужасной. Сплошной скандал. Я очень устал. Больше не могу! Прощайте! Завещание слушайте все вместе. Оно покажется вам странным, но так вам и надо! Тащил всех в зубах, нет больше сил. На этом свете было только два существа, которые искренне любили меня. Моя собака, она уйдет со мной, и моя настоящая дочь»… Я ничего не поняла! – шмыгнула носом Леся. – Настоящая дочь. А собака! Семен Сергеевич, что, Мусика убил? Но он же его вместе с нами искал.

Я схватила Лесю за рукав.

– Ну-ка расскажи еще раз о том, как милиция осматривала кабинет Сени, включала магнитофон и так далее.

Леся покорно забубнила. Я выслушала ее и, стараясь не показать своей настороженности, велела:

– Пошли в кабинет, нас там ждут.

– А вода? – напомнила Леся.

– Хорошо, бери бутылку и поднимайся, – кивнула я.

Спустя полчаса мы узнали невероятное. Сеня составил чрезвычайно странное завещание. Документ он отдал на хранение неизвестному домочадцам Андрею Валерьевичу, мотивировав свой поступок просто: не доверяю никому, кроме Ильина. Если последняя воля будет известна семейному адвокату, то, скорей всего, и Аня, и Катя попытаются сделать так, чтобы правда о наследстве не выплыла за стены кабинета. А Иван Петрович Юдин, юрист, великолепно знавший женскую часть семьи Викуловых, поможет им спрятать концы в воду, слишком много лет его принимали в доме как своего человека, он стал почти родственником и ради благополучия Ани и Кати забудет о профессиональном долге вкупе с этикой и порядочностью. Впрочем, не стану вас больше томить неизвестностью, лучше послушайте, каким образом Сеня решил распорядиться своими средствами.

Огромная московская квартира, в которой до постройки загородного особняка жили Викуловы, доставалась Ане. Кате он отписал двухкомнатную квартиру, ранее принадлежавшую матери Сени. Света получила золотую антикварную шкатулку, довольно дорогую вещицу. Остальное: гигантский особняк, гектар земли, акции, ценные бумаги, накопленный капитал, в общем, все-все, включая идиотски большой джип, на котором Сеня рассекал по Москве, доставалось… Нине Викуловой. Той самой девице, что сидела возле адвоката.

Услыхав новость, Аня разинула рот, Света ойкнула, а Катя растерянно спросила:

– Она кто? Мы ее впервые видим. Честно говоря, я решила, что девушка секретарь адвоката.

– Нина – ваша единокровная сестра, – пояснил Ильин, – вот, кстати, ее метрика.

Я уставилась на потрепанный зеленый листочек. Просто невероятно! Мать – Ангелина Федоровна Приходько. Отец Семен Сергеевич Викулов.

Аня и Катя, бледные, словно обезжиренный кефир, смотрели на непонятно откуда взявшуюся родственницу.

– Уж простите, – пожала плечами та, – я сама удивилась, когда мне Андрей Валерьевич позвонил. Мама всегда говорила, что мой отец умер, и вдруг такой зигзаг. Даже перед смертью мать не открыла мне правды.

– Ангелина Приходько, Ангелина, – тупо стала повторять Света, – откуда мне это имя знакомо? Вспомнила! Это же домработница Аня!

– Верно, – прошептала моя подруга, – мы звали ее Ашкой. Вороватая особа! Выгнали ее за мухлеж со счетами. Только дело-то давно было.

– Похоже, эта особа не только деньги стырила, – сердито заявила Света, – она еще и Семена увести хотела.

– Поосторожней с выражениями, – нахмурилась Нина.

– Но с какой стати, – залепетала Катя, – мы ничего об этой дочери не знали, она, насколько я понимаю, о своем отце тоже.

Андрей Валерьевич кивнул:

– Семен Сергеевич объяснил мне ситуацию. Он в последнее время столкнулся с крайней неблагодарностью своих домашних. И жена, и дочь были с ним грубы, в доме постоянно разражались скандалы.

– Мы ссорились, – растерянно ответила Аня, – это верно, но в семье всякое случается.

– Я папе не хамила, – покачала головой Катя. – С мамой он ругался, но со мной нет.

Андрей Валерьевич прищурился.

– Не хочется вас упрекать, но Семена Сергеевича многое обижало, например, то, что он, возвращаясь домой, обнаруживал вас спящими.

– Но папа частенько приезжал после полуночи! – воскликнула Катя.

– Еще вы отказались поехать с ним в Турцию!

– Мне врач запретил бывать на солнце! – отозвалась Аня. – Сеня знал об этом.

– С его письменного стола вечно пропадали ручки, – заявил адвокат.

– Господи, – закричала Катя, – верно! Я брала у папы из стакана копеечное шариковое барахло! Неужели из-за этого?

– Еще хозяйка постоянно забывала покупать лимоны, – методично перечислял претензии Ильин. – Сами вы не любите цитрусовые, Семену Сергеевичу хотелось кислого.

– Бред, – шептала Аня.

– Может, и так, – согласился Андрей Валерьевич, – только капля камень точит. Капало, капало и перелилось через край. Знаете, что он мне сказал, подписывая завещание? «Надоели они мне, кровопийцы, уж присмотрите, чтобы Ниночку не обидели. Виноват я перед ней, искупить вину хочу».

Аня закрыла глаза рукой.

Андрей Валерьевич глянул на меня.

– Вы Дарья Васильева?

Я кивнула.

– Верно.

– Вам Семен Сергеевич оставил картину, ту самую, что висит в холле, три мопса, играющие в карты.

Я притихла, оценивая положение.

Сеня обожал мопсов, впрочем, я тоже люблю этих собак, в нашем доме проживает отец Мусика, Хуч. Несколько лет назад я стала собирать мопсов, надеюсь, понимаете, что не настоящих? Сначала коллекцию составляли фигурки, сделанные из различных материалов: фарфора, глины, железа, дерева. Затем появились подушки с соответствующей вышивкой, полотенца, пледы, украшенные изображениями собачьих морд. Венец всему – занавески в моей спальне, на них по зеленому фону раскиданы в живописном беспорядке картинки с весело улыбающимися мопсами. На то и коллекционер, чтобы окончательно потерять чувство меры.

Сеня тоже пал жертвой собирательства. Изредка мы сравнивали с ним «экспозиции», и я скрипела зубами от зависти. Ладно, у меня занавески, но у него-то есть кресло, на обивке которого вышиты мопсы! Пусть моя кровать завалена думками, сделанными в виде собачек, но у Сени есть чайник в форме сидящего мопса. А когда он невесть где раздобыл огромную картину, на которой масляными красками, в духе старых голландцев, были изображены собаки моей любимой породы, режущиеся в бридж, я потеряла покой. Чего только не делала, чтобы заполучить это полотно! Предлагала Сене обмен, просила продать мне картину, но приятель лишь усмехался и говорил:

– Я ее сам обожаю.

И вот теперь вожделенная вещь достается госпоже Васильевой.

– Это как же понимать, – внезапно вырвалось у меня, – значит, вы, Андрей Валерьевич, были в курсе того, что Сеня собрался застрелиться? И не предупредили его жену? Не вызвали бригаду психологов? Позволили своему клиенту, у которого от усталости помутился разум, подписать завещание и уйти? Отправили его на смерть?

Ильин удивленно вскинул брови:

– С чего вам в голову пришла подобная мысль? Семен Сергеевич казался совершенно адекватным.

– Не прикидывайтесь! – обозлилась я. – А то вы не понимаете! Человек явился подписать завещание! С какой стати! Семен ничем не болел, возраст его еще не преклонный!

Андрей Валерьевич нахмурился.

– Видите ли, любезнейшая, – завел он, – многие люди, обладающие трезвым умом, составляют завещания. Все под богом ходим, разное случиться может. Нить, удерживающая человека на белом свете, настолько тонка… Разве вы не понимаете, что оборвать ее ничего не стоит. Сегодня жив, завтра нет! Пошел за хлебом и попал под машину. Сел в метро, а рядом взорвалась бомба, да и кирпич на голову свалиться может. Вот у меня недавно случай был! Женщина возвращалась домой, шла вдоль здания, на нее сверху свалилась кастрюля с супом. И никто не виноват. Кошка по подоконнику гуляла и котелок скинула. Осудить некого, не сажать же киску в СИЗО? Ну и что получилось? Хозяйка в могиле, семья грызется из-за наследства. Дети от первого брака дерутся с сыном от второго, муж не желает оставлять квартиру дочери… Мрак! А составь она завещание? Ей-богу, никаких проблем не было бы. Умные люди поступают, как Семен Сергеевич. Остальные рассуждают немудро: что со мной случиться может? Ну, умру, так ведь мои дети друг друга любят! Знали бы граждане, какое количество родственников близких из-за рубля поубивали, так мигом бы в нотариальные конторы понеслись. В момент подписания завещания Семен Сергеевич был абсолютно нормален. Причины, по которым он решил отписать имущество незаконнорожденной дочери, я вам назвал. Хотя никакого значения они не имеют. Гражданин волен распорядиться своим имуществом как пожелает.