Текст книги "Запасной выход из комы"

Глава 10

Филипп Андреевич мигом ввязался в спор.

– Не согласен. Царица, которая правит какой-то страной, и впрямь не должна марать руки об унитаз. Но вы-то сантехник, вам и карты, вернее, вантуз в руки.

– Вижу потроха бачка! – прокряхтел Гектор. – Встал на цыпочки.

– Только не упадите, – испугалась я.

– Я не заинтересован в полете с четырехметровой высоты, – ответил старичок, – спасибо вам за заботу. Дай вам бог здоровья и жениха богатого.

– Что вы видите внутри? – перебила дедулю Эбелина.

– Железная штука, на ней другая, ее держит третья, четвертая сбоку, внизу калоша, к ней палка приделана, – отрапортовал Гектор.

– Штангенбромцгевинтер в порядке? – осведомилась его начальница.

Гектор глянул вниз, на его лице явно читалась растерянность.

– А также необходимо проверить состояние вращательно-поворотной рукояти шпицкантаринера и набалдашник рукманкболипрессатора, – продолжала Эбелина, – поскольку весь бачок, равно как и спуск накопленной в нем жидкости, плюс непосредственно санитарно-утилизаторный ковш для отходов жизнедеятельности теплокровных млекопитающих сделаны целиком из бронзы, то я уверена: отверстие впадения кампертуфеля в камперсапог забито натрий-калиевой-магневой-фосфатной щелочью, образованной из некачественной воды плохой очистки. Проверьте все упомянутое и доложите результат.

– Не могу, – прошептал Гектор.

– Почему?

Я думала, что старичок сейчас честно признается: понятия не имею, где эти штуки находятся. Но он постеснялся расписаться в собственном невежестве и заявил:

– Не вижу механизма.

– Почему? – снова задала давно надоевший всем вопрос Эбелина.

– Ноги устали, пальцы онемели, цыпочки не получаются, – застонал Гектор. – Если бы я руки свободные имел, но в них крышка…

– Избавьтесь от нее! – велела босс.

– Как?

– Положите!

– Куда?

– На бачок!

– Тогда я точно не увижу, что внутри, – логично ответил Гектор.

– Возьмите ее в зубы, – отдала очередной приказ Эбелина.

– Съемными протезами даже газету не удержишь, а тут бронзовый набалдашник!

Мюллер потеряла терпение:

– Деньте его куда-нибудь!

– Назовите место, куда я могу отправить крышку!

– Да бросьте вы ее! Сил больше нет! – заорала Эбелина.

Через секунду прямо передо мной рухнула здоровенная штуковина, очень похожая на крышку утятницы.

– С ума сошел? – взвизгнула Эбелина и, забыв про вежливое «вы», рявкнула: – Ты мог убить женщину!

– Вас? – обрадовался дедок. – Попал? Но…

Послышались треск, визг, вопль, звон, грохот. Я инстинктивно зажмурилась, а когда открыла глаза, увидела Гектора, который сидел в унитазе. Да, да, предлог поставлен правильно не «на», а «в». Зад старичка оказался вне зоны видимости, наружу торчали ноги, руки, торс, шея и голова.

– Как он туда попал? – изумилась Эбелина.

– Упал, – прокряхтел Гектор.

Я, стряхнув оцепенение, кинулась к старичку:

– Вы живы?

– Мертвые молчат, – ответил Гектор, – а я беседую, что позволяет сделать вывод о сохранении функций организма.

– Фу-у, – выдохнула я, – вылезайте.

Гектор закряхтел:

– Не могу!

– Почему? – вмешалась в наш мирный диалог Эбелина.

– Не могу пошевелиться, – пояснил Гектор.

– По какой причине? – не отставала дама.

– Застрял, – грустно уточнил бедняга.

И тут у Эбелины затрезвонил телефон. Она вытащила трубку и вышла в комнату. Но я все равно услышала ее злобный вопрос:

– Что тебе надо? А! Интересуешься, как отец? Вышла замуж за идиота, а мне подарила папашу?

– Я никогда не страдал олигофренией ни в какой стадии, – возразил дедуля, – идиотизм, имбецильность, дебильность – все это не мое. Вот артрит мой. Тут я не спорю.

– Эбелина ваша дочь? – обомлела я.

Гектор кивнул:

– Она плохо училась в школе, в институт поступать с тройками в аттестате было бессмысленно. Я же профессор, специалист по ногтям мумий…

– По чему? – разинул рот Филипп Андреевич.

– Мумия – это… – завел Гектор.

– Знаю, – отмахнулся Маслов, – не понял предмета вашей научной деятельности.

– У забальзамированных останков есть ногти, – зачастил Гектор, – я много лет собирал материал, побывал в разных странах, написал книгу. Вообще-то, я ученый с мировым именем, но нам платят копейки. А мой труд ни одно издательство выпускать не хотело. И я за свой счет «Ногтевые пластины древних захоронений» опубликовал. Потратил наши с женой накопления. Супруга разозлилась. Велела мне сбережения вернуть, а как? Я попросился к дочери в ученики. Она сейчас гуру в мире сантехники! Вот вам и необходимость высшего образования! Я много лет учился, и что? Сижу на мели. Эбелина же с первого по десятый класс тройки с минусами получала, я кое-как ее в училище пристроил, дочь никуда брать не хотели…

– И вот что вышло! – взвизгнула доченька, появляясь в санузле. – Гектор, вы сидите не в унитазе, вы сидите в том месте, для которого сантехническое оборудование предназначено. Вы меня всю жизнь дурой обзывали, унижали, в насмешку отдали, как сказали матери: «Обучаться на какашкиных дел мастера». И что? Теперь вы от меня…

Я не удержалась от вопроса:

– Почему вы отца на «вы» называете?

– Потому что он все детство велел к нему во множественном числе обращаться! – заорала Эбелина. – Твердил: «Я профессор, а ты идиотка». И что? Где наш великий профессор мумийных когтей?

– Прилагательного «мумийные» не существует, – заявил Гектор, – когти у зверей! А я…

– А я защитила кучу диссертаций, выступаю на конгрессах, зарабатываю миллионы, – завизжала дочурка, – ты же сидишь в унитазе и сейчас…

В порыве гнева дщерь дернула за цепочку слива. Послышался гул, с бачка на Гектора упала веревочная лестница. За ней в унитаз рухнул водопад. Вода вмиг поднялась до краев и вытолкнула тощего дедулю из толчка. Гектор очутился на полу, встал, отошел к полотенцесушителю и воскликнул:

– У меня брюки мокрые.

– Высохнут, – топнула ногой ласковая доченька. – Я не могу с тобой работать! Ты фиговый ученик! И…

Договорить она не успела. «Нога», на которой держался бачок, медленно начала крениться вперед. Я поняла, что сейчас произойдет катастрофа, и резвой ланью кинулась в кабинет, а оттуда в коридор. Я вовремя проявила обезьянью прыть. Через секунду после того я очутилась за дверью, раздались грохот, звон и многоголосый вопль.

– Что там случилось? – испугалась Фаина, вскакивая.

– Думаю, у доктора в туалете упал бачок, – объяснила я, – его Эбелина чинила с помощью Гектора! Странные у вас сантехники!

– У нас работает Василий, – объяснила Фаина, – обычный мужик. В тот день, когда вы из комы вышли, он чинил бачок. А он сегодня сломался. И явились эти клоуны, сама их впервые вижу. Сначала я пускать их не хотела, позвонила зав АХО, он на меня наорал: «Стараюсь ради вас, и что? Васька заболел! Это замена! Они лучшие!

– Эту парочку надо Маслову сдать, пусть лучше с ними… – в сердцах воскликнула медсестра, не договорила и тут же замолчала.

Я навесила на лицо улыбку.

– Пойду гляну, что там, – протянула Фаина, – грохот знатный был, но никто в коридор не выбежал. Уж извините, похоже, доктор в шоке, не сможет он работу с вами продолжить.

– Не беда, – улыбнулась я. – А почему я других больных не вижу?

Фаина пожала плечами:

– Мы же специализируемся на реабилитации после комы. Сейчас вы одна такая.

– Одной скучно, телевизора в палате нет, радио тоже, – заныла я. Хоть бы поболтать с кем-нибудь.

– Отдохните немного, потом еще погуляете, – посоветовала Фаина.

Глава 11

Я покорно вернулась в свою палату и села на кровать. В голове, словно злые осы, жужжали мысли.

Похоже, смерть медсестры Лизы насильственная. Почему я так думаю? Может, она болела, скончалась от инфаркта. Все считают, что сердечно-сосудистые заболевания бывают только у пожилых людей. Увы, нет. Подчас инсульт ударяет и по маленьким детям.

Я встала и подошла к окну. Но если у человека барахлит «мотор», плохие сосуды, это всегда отражается на внешности. Наши лицо, фигура без слов говорят, какой образ жизни мы ведем, какими недугами страдаем. Желтые белки глаз? Проблема с желчным пузырем. Синие ногти, губы, серый цвет кожи? К гадалке не ходи, барахлит сердце. Отеки? Проверьте почки. Но у Лизы-то был цветущий вид: розовые щеки, блестящие глаза, она не задыхалась, не кашляла, не имела лишнего веса, веки ее глаз не походили на подушки…

Я оперлась руками о подоконник. А теперь объясните, откуда преподавательница русского языка и литературы знает все то, о чем сейчас думает? Встречаются люди, которые увлекаются медициной. Не имея должного образования, они читают разные научно-популярные статьи в журналах, изучают тело человека с помощью анатомического атласа. Но я-то другая! Не помню, чтобы меня привлекла публикация типа «Десять признаков диабета». От медицины я далека, как Мози, Роки и Альберт Кузьмич от математики.

Не успели в мыслях промелькнуть три этих имени, как я поразилась: откуда я их знаю? Кто они такие? Если верить моему сну, то Мози и Роки – собаки. Альберт Кузьмич определенно человек, пса не станут звать по отчеству. Наверное, это хозяин собак. Кто он? Я помню своего мужа Михаила, свекровь Этти, а вот Альберта Кузьмича нет. Где я с ним познакомилась? Возможно, он отец кого-то из моих бывших учеников? Или сотрудник фирмы, где я работала в последнее время. И вот что странно, когда я вспоминаю службу, то это всегда школа. Совершенно не помню фирму, в которой вмиг взлетела по карьерной лестнице от скромной «шестерки» до помощницы ее владельца.

Я опять села на кровать. Елизавета – простая медсестра, которую за плохую работу выгнали из отделения, где реабилитируют больных, вышедших из комы. За что могли лишить молодую женщину жизни? Наследство! Но Лиза-то нищая, она получала маленькую зарплату, одна воспитывала ребенка, жаловалась на свою трудную жизнь. Значит, денежный интерес отпадает. Любовник. Допустим, девушка завязала отношения с женатым мужчиной, а у того ревнивая супруга, которая тоже работает в больнице… Такое возможно. В клинике много лекарств. А что говорил Гиппократ? «В ложке лекарство, в чашке яд». Любой медикамент, если его принять в некорректной дозе, может убить человека. Если законная жена врач или дипломированная медсестра, то она обладает необходимыми знаниями и может сделать так, чтобы смерть соперницы приняли за естественную. Вот, например, препарат альдоний[1]1
  Таблеток с таким названием нет. Есть аналогичного действия препарат, его наименование автор не дает из этических соображений.


[Закрыть]. Проглотишь вместо одной дозы три и получишь инфаркт.

Я потрясла головой. Так! Таня, а это ты откуда знаешь?

– В каком она настроении? – спросил мужской голос.

Мне стало понятно, что кто-то идет по саду.

– В нормальном, – ответила женщина.

– Плохо, почему она не жалуется на усталость? – рассердился баритон, и я сообразила, что он принадлежит Филиппу Андреевичу. – Ты давала Сергеевой лекарство?

– Да, – подтвердила девушка.

– И утром, и днем? – уточнил Маслов.

– После завтрака, а теперь в полдник я все сделаю правильно, – заверила незнакомка.

Я улыбнулась. Лекарство мне вручили перед завтраком, да я уронила таблетку, начала ее искать, не обнаружила, потом пошла умываться, наклонилась над рукомойником, а белая «кнопочка» вдруг откуда ни возьмись вывалилась и упала в слив. Похоже, таблетка запуталась в складках моей ночной рубашки. Просить другую у медсестры я не стала. А вот вторую пилюлю Карина мне не приносила, наверное, забыла.

– Значит, она сейчас спит, вторая доза ее на два часа выключит, – продолжал врач, – ну и оказия случилась с унитазом. Не удалось мне с Сергеевой поработать. Ничего, завтра поговорим.

– Так можно после того, как она проснется, – подсказала девушка.

– Карина, неужели ты до сих пор не поняла, что все беседы с объектами я провожу исключительно до часа дня, – упрекнул доктор.

– Конечно, я это знаю, – заюлила медсестра. – По вашей теории мозг человека особенно восприимчив к воздействию лампы до тринадцати и после двадцати трех часов. Но я подумала, раз она одну процедуру пропустила, то это нужно обязательно компенсировать, иначе чистота эксперимента нарушится.

– Один день погоды не сделает, – пояснил Маслов. – Слава богу, мы не ограничены во времени. Чего-чего, а его у нас достаточно.

– Как вы думаете, сейчас получится?

– Посмотрим.

– Вас неудачи не пугают?

– Нет.

– Научите меня относиться так к жизни, – попросила Карина, – а то я всякий раз, когда не по-моему выходит, плачу, места себе не нахожу!

Маслов засмеялся:

– Скажу тебе по секрету, когда перед моим носом в кафе у Хали заканчиваются сырники, я тоже рыдать готов. Не нужно путать житейские проблемы и научную работу. Каждый исследователь знает: сразу положительную динамику не получишь. Придется долго блуждать в лесу ошибок, неудач, надо с этим сразу смириться. Я двигаюсь маленькими шагами, но иду. Это уже большой успех. В начале-то… всякое случалось!

– А куда они потом деваются?

– Кто? – спросил врач.

– Ваши больные. Когда становится понятно, что ничего не вышло?

– Карина, такие вопросы не задают.

– Они умирают?

– Все люди рано или поздно уходят к Господу. Похоже, ты считаешь меня монстром.

– Конечно, нет!

– В твоем вопросе ясно слышалось: «Доктор, вы убиваете тех, кто потерял разум?» Нет, они счастливо доживают свой век под опекой Эмилии Францевны. В «Солнечном саду» за моими бывшими пациентами организован прекрасный уход, они получают вкусную еду, гуляют, играют, я осматриваю их профилактически. Поверь, у Эмилии им лучше, чем где-либо еще.

– Ваша тетя прекрасный человек.

– О да! Мало кто сделал столько добра людям, как она. Ей ни денег, ни времени, ничего для несчастных, обездоленных не жаль.

– Точно! – воскликнула медсестра. – А почему никак ваше открытие не откроется?

Маслов опять засмеялся:

– «Открытие не откроется». Хорошо сказано. Нет пока открытия. Есть гипотеза, она проверяется. Суть понимаешь? Я просил Фаину тебе это растолковать.

– Ну… – промямлила девушка, – в общих чертах… Я не такая понятливая, как Фая.

– Отлично. Ну-ка расскажи мне, что мы делаем?

– Люди делятся на нормальных и психов, – начала Карина, – здоровые ведут себя правильно, а больные неадекватно. Могут на кого-то накинуться, ударить, гадость сказать. Вы хотите у последних память убрать навсегда! Вот.

– Однако! Интересно, – хмыкнул Филипп Андреевич. – Фаина так объяснила?

– Она много чего говорила непонятного, – зачастила Карина, – терминами щеголяла, которых я не знаю. Фае очень нравится демонстрировать свой ум. Она прямо тащится. Если вы сейчас спросите: на чем мы сидим? Я отвечу: «На лавке». А Файка назовет скамейку по латыни или не по-человечески выразится, например: «Аппарат для поддержания попы в состоянии покоя».

Маслов развеселился:

– Фаина хочет казаться умной. Водится за ней этот грешок. Но давай-ка вспомним: Фая учится на психолога, вечером ходит на занятия. Получит через пару лет диплом, я возьму ее к себе в помощницы. Она на самом деле обладает знаниями. Но и гордыней в придачу, высокомерием. Это часто происходит с неофитами.

– С кем? – жалобно спросила Карина.

– Неофит – это человек, который в понедельник услышал слово «трактор», в общих чертах уяснил, зачем он нужен, а во вторник стал всем вокруг рассказывать о гусеничной сельскохозяйственной машине и возмущаться, что кругом одни дураки, которые о такой технике ничего не знают. Ясно?

– Да, – обрадовалась Карина, – вы прямо Фаю описали. Только она не про трактор, а про медицину талдычит. Постоянно мне упреки швыряет, любую фразу начинает словами: «Неужели ты не знаешь, что…». Она меня умнее. Но я же не говорю, что я самая лучшая медсестра. Просто хочу такой стать.

– Правильно. Совершенствуйся в профессии.

– У меня генетика плохая. Вы же знаете, нас в подвале нашли. Небось мои биологические отец с матерью наркоманы, кто еще мог малышку бросить. Хорошо, что Эмилия нас взяла, – вздохнула Карина. – Школу и училище я на четверки окончила, но сразу информацию не запоминала. По пять-семь раз одну страницу в учебнике читать приходилось. Объясните про свое открытие, Фаинка мудрено выражалась. Не уловила я сути.

– Про гипотезу, – терпеливо поправил Маслов, – попробую. Для начала скажу, что стопроцентно нормальных людей нет. У каждого есть свое отклонение. Основная масса народа живет вполне счастливо. В любой семье возникают скандалы, но в большинстве случаев муж-жена-дети потом мирятся. Однако есть люди, которые не способны простить родных, могут кинуться на них с ножом. И рад бы человек забыть, что жена его прилюдно дураком назвала, да не выходят из памяти ее злые слова. Если посмотрим на убийц, то увидим, что среди них есть дети, которые не могли простить родителям обид, жены, чьи мужья любовниц завели, дочери-сыновья, которые матери не простили грубостей. Сначала все терпели, плакали, мучились, а потом схватились за нож, сковородку, стул и лишили жизни своих оскорбителей. И в результате один-два трупа, убийца в тюрьме. Но ведь все эти люди могли жить, работать на процветание России. А они кто в морге, кто на зоне, пользы не приносят экономике страны. Наоборот, одни убытки от них, корми сидельцев, лечи, охраняй их. А вот если у злопамятного человека из мозга извлечь воспоминания… Представь, девушка в обиде на мать, та ее в детстве била, ничего ей не покупала. Из-за дурных воспоминаний дочка убивает маму.

– Ой-ой, – испугалась Карина, – мои-то папа и мама наркоманы. Эмилия фото мне показала, какой меня нашли. Жуть. Грязная, оборванная, вся в ссадинах. Но у меня нет плохих воспоминаний. Я бы своих настоящих родителей не обидела. А вот Фая говорит: «Сны вижу, они там красивые, добрые, ласковые, я живу в комнате с розовыми обоями, вокруг игрушки».

– Ты добрая, а девушка, про которую я веду речь, злая, – объяснил Маслов. – Что случится, если она забудет, как с ней обращались? Если из ее головы уберут плохие детские воспоминания?

– Она никого не убьет, – логично ответила Карина.

– Вот! – обрадовался Филипп Андреевич. – Ты умница, вмиг суть ухватила. Но голова-то не может оставаться пустой. Следовательно, туда нужно поместить нечто хорошее. И все. Проще некуда. Унесли плохое, заменили его положительным.

– О как здорово! – зааплодировала Карина. – Будто из шкафа вынули заплесневелое печенье и заменили его свежим кексом. Это легко.

– Вовсе нет, – вздохнул Маслов, – работа трудная. Пока большого успеха нет. Но он непременно будет.

– Вы гений! – воскликнула Карина. – Я знаю, у вас все получится. А вот Фая вам не верит.

– Да?

– Она называет вашу лабораторию «зоопарк», а больных «крысками», – наябедничала Карина.

– Ступай-ка ты в отделение, – велел Маслов. – А в отношении твоих мамы и папы… Это неправда. Ты просто придумала таких родителей.

Глава 12

Послышались быстрые шаги, потом наступила тишина, ее нарушил голос Маслова.

– Алло! Это я. Как дела, мамуля? Тапочки? Лиза требовала вернуть ей их? Откуда такая информация? Фаина рассказала? Тапочки сейчас где? Пропали? Из моего отделения? Это просто невозможно. Хотя… на улице тепло, на первом этаже открыты окна. Лиза могла влезть и унести их. Мамуля, я тебя люблю, но прости, в случае с Лизой ты сглупила. Не нужна мне была еще одна медсестра. Я тебе говорил, а ты настояла. Целую тебя.

Стало тихо, потом снова раздался голос врача.

– Жора, привет. Я насчет Елизаветы. Значит, она заходила в лабораторию, требовала отдать ей рабочую обувь. Ну, я внимания не обращаю, что у них на ногах, Фаина объяснила: у нее были обычные тапки, которые все носят, белые, с закрытым носом. Поскольку я запретил пускать Лизу в лабораторию, ее выгнали. Пакет с обувью ей не отдали. Ну и вопросик ты задал. Почему?! Да по кочану! Бабы они вредные, злые. Елизавета не наладила отношений с коллегами, Фая вечно на нее бочку катила. Ну и решила ей гадость сделать! Не вернула тапки. Глупо. Мелко. Но уж таков прекрасный пол. Сейчас пакета с тапками в сестринской нет. Похоже, Елизавета влезла тайком в открытое окно и унесла его. Перестань орать! Тепло. Лето. В лаборатории кондиционеры, от них кожа, все слизистые сохнут. Невозможно постоянно дышать искусственным воздухом. Да. Я разрешил открывать окна! В своей лаборатории я делаю что хочу. Просто сейчас рассказал тебе, на что Лиза была способна!

Повисла пауза.

Спустя короткое время Филипп произнес:

– Мама! Георгий попытался на меня наехать. На мой взгляд, Жора полный… Упаси бог, я не ругаюсь. Если идиота назвать идиотом, разве это брань? Констатация факта. Кирилл мне рассказал, что он поручил Елизавете отнести бокс с анализами Виктору Львовичу. Девица ушла с контейнером из корпуса. Лаборантке Майе она отдала пробирки через час. Конец истории. Где она шлялась? Там хода пять минут. Возможно, лентяйке не хотелось сразу возвращаться на работу, вот она и завернула в самый глухой угол, решила там отдохнуть. Лично я не удивлен, Елизавета не отличалась трудолюбием, вечно с кем-нибудь болтала, зевала. И любопытная была безмерно. Вскрытие прямо сейчас делают? Роман, конечно? Ты права, обойдемся без полиции. Теперь еще. Никто в окно не влезал. Не знаю почему, но дурацкие тапки меня беспокоят. Почему они ей так нужны были? Что в них особенного? В свое время из-за них возник скандал. Лиза Фаине объяснила, что они дорогие, ортопедические. Однако они таковыми старшей медсестре не показались. Как у всех, белые, только на небольшой платформе. Фая даже замечание сделала Елизавете:

– Обувь не по образцу. Нельзя носить здесь такую. Только на плоской подошве, без каблука.

Елизавета возмутилась:

– Глупые придирки! Подошва толстая, каблука нет.

Фая опять:

– Нельзя!

Так Елизавета ко мне принеслась, показала шлепки, заныла: «Филипп Андреевич! Можно такие в отделении носить? Они дезинфицируются, удобные.

Мне было непонятно, что за страсти вокруг такой глупости кипят, я дал разрешение.

Не успела Елизавета уйти, прибегает Фаина.

– Филипп Андреевич! Лиза врет, что вы ей позволили носить обувь не по инструкции.

И давай мне жаловаться. Фу! Легче с крокодилами работать, чем с бабами. Я их друг напротив друга поставил, лекцию о рабочих отношениях прочитал, объяснил: склоки мне в коллективе не нужны. Фаина более не вредничает, не ябедничает, не строит из себя начальницу. Босс тут только я! Лиза не тратит непомерные для своего кошелька суммы на якобы ортопедическую обувь. Почему якобы? Если тапки сделаны не на заказ, по личной мерке, то это полный обман в плане ортопедии. И выгнал их.

И что? Фаина сегодня опять из себя начальницу изображать решила, не отдала Елизавете идиотские тапки. Сколько времени я на них потратил! Мне нужно думать о науке, об исследованиях. А я чем занят? Выясняю, в каких сланцах средний медперсонал ходит? Надоело! Надоело!! Надоело!!! Я не кричу! Я спокоен, как кирпич! Просто… надоело! Надоело!!! …! …!

Послышался скрип, звук шагов. Я мигом кинулась к кровати, упала на нее, натянула одеяло до подбородка и повернулась спиной к окну.

Спустя несколько секунд Маслов тихо позвал:

– Таня!

Я старательно засопела.

– Таня, – повторил доктор.

Но я не откликнулась, продолжая изображать спящую.

Через пару секунд стало тихо. Я подождала некоторое время, потом осторожно повернула голову, за окном буйно цвела сирень. Маслов ушел. Я быстро села, в ту же минуту вошла Карина и защебетала:

– Ой, вы уже проснулись, оделись. Как спали? Что-то снилось?

– Да, – соврала я, – будто стою у доски, объясняю детям основные темы великого романа «Война и мир», вдруг вижу, как один мальчик в другого жеваной бумагой плюется.

– Мы точно так же в школе поступали, – захихикала медсестра. – Сейчас пополдничаете и можете отдыхать.

– Погода хорошая, – улыбнулась я. – Можно погулять?

– Конечно, – разрешила Карина, – воздух у нас чудесный! Сейчас принесу поесть! Любите творожную запеканку?

– Очень, – покривила я душой.

– А с курагой и изюмом?

Что ж, начала врать, так продолжай.

– Обожаю.

– Как же здорово, когда можешь человеку угодить, – захлопала в ладоши медсестра.

– Таблетки надо до или после еды принимать? – спросила я.

– Какие? – удивилась Карина.

– Те, что вы мне сейчас дадите.

– А вам ничего не положено. Теперь только кефирчик на ночь, лекарство принимаем исключительно утром – пропела девушка и убежала.

Я посмотрела на камеру, которая открыто висела в палате, и, напевая себе под нос, изображая веселого бегемотика, потопала в ванную, залезла в душевую кабинку, пустила такую горячую воду, какую только могла вытерпеть. Пар моментально заполнил небольшой отсек, дверцы запотели. Я запела еще громче, но не взяла ни губку, ни гель для тела, лихорадочно обдумывала что делать. Во всех помещениях, полагаю, и в ванной тоже, есть видеонаблюдение. «Крыску» в одиночестве не оставят. И я абсолютно уверена, что в еду подливают какую-то пакость. Вчера после кефира с корицей мне вмиг стало нехорошо, закружилась голова. Небось в творожную запеканку тоже положили «начинку». Я слышала, как Карина сказала Маслову: «Теперь лекарство в полдник». А мне она что заявила? «Ничего не положено». Значит, снадобье в запеканку налили.

– Танечка! – закричала Карина. – Вы где?

Я в секунду вылезла из душа, завернулась в банную простыню и выглянула в палату.

– Тут.

– Моетесь?

– Да.

– Я поставила полдничек на стол. Надо все-все скушать. Вам силы нужны, – соловьем разливалась девушка, – творожничек нежнейший, чудо просто! Мусс! Взбитые сливки! Купайтесь сколько хотите.

Исполнив свою арию, Кара ушла.

Я захлопнула дверь. Ну, Таня, попала ты, судя по всему, в скверную историю. Обычно мне в трудной ситуации помогает Этти. Но как позвонить свекрови? К телефону тут больных не подпускают. Значит, придется выбираться самой. Я сделала глубокий вдох. Конечно, у меня есть лишний вес, но без одежды я не кажусь уродиной и бесформенной кучей. У меня тонкая талия, такая фигура называется «песочные часы». Ладно, пусть охрана меня рассматривает.