Электронная библиотека » Дарья Еремина » » онлайн чтение - страница 1

Текст книги "Суккуб"


  • Текст добавлен: 13 июля 2017, 17:23


Автор книги: Дарья Еремина


Жанр: Любовно-фантастические романы, Любовные романы


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Выслушайте меня. Вам не надо отвечать мне – только услышать. Я наношу Вам рану прямо в сердце, в сердце Вашей веры, Вашего дела, Вашего тела, Вашего сердца.

Марина Цветаева

Письмо к амазонке


Интерес к нам обострился в XII веке. В первую очередь это было связано с Крестовыми походами. Но и до того времени тема блуждала из уст в уста в форме сказаний, поверий и легенд. Не обошло нас своим высоким вниманием и Святое писание.

   Мы привлекали внимание на собраниях, на игрищах, во времена войн. Мы услаждали взгляды и вызывали желание из века в век. Мы разжигали страсть женатых и чистых, юношей и стариков, воинов и монахов. И многие делали вид, что избегают нас. Потому что плотское желание, прорывающее все границы, все рамки, все устои и все каноны – есть грех.

   Мы возбуждали желание и использовали его в качестве энергии на то, что иногда называли чудом. Но лишь неприглядная сторона нашей деятельности доступна обывателю. Лишь ее канон без смущения выставляет напоказ. О том, что мы – костыль истории, гарант выживания, спасители и регуляторы, – знают единицы.

   Случалось, мы проживали свой век невинными девами. А находя любовь, мы могли потерять ее так же, как и любая другая женщина. В этом мы схожи. В этом и многом другом, что не касается чистой, незамутненной, невысказанной мысли. Желания. Силы. Власти.



Часть первая. УРОД

1. Весна 2005.

Я стояла с поднятыми руками в кабинете маммолога. Ощупав обе груди, он сжал сосок и посмотрел в глаза.

«Это врач» – сказала я себе. Пришлось повторить это несколько раз: «Это врач. Это не молодой мужчина, что воспользовался своим положением. Это врач».

– Насколько у вас регулярна половая жизнь?

Я чувствовала, как холодно тут. Я уже надела лифчик и футболку, но согреться не могла.

– С какой регулярностью?..

– Я поняла вопрос, – перебила я, всем видом показывая, что не собираюсь отвечать.

– У вас небольшая мастопатия. Совершенно не стоит беспокойства. До тех пор, пока не будет каких-либо болей, не думайте о ней. Зачастую, она рассасывается, если наладить свою половую жизнь. Нередко исчезает совсем после родов.

– Вы ничего мне не пропишите?

– Пропишу, – он не отрывал взгляда от заполняемой карточки. – Наладьте свою половую жизнь.

Я чувствовала себя жутко некомфортно. Совет маммолога показался чем-то средним между издевательством и предложением. Что это вообще значит? Я должна с кем-то спать ради того, чтобы у меня не развилась серьезная болезнь? Вы врач или кто? Кто вас, вообще, сюда посадил?

– Вы можете идти.

Я не могла сдвинуться с места. Выписанный рецепт совершенно не устраивал меня. Нужно было что-то сказать, но слов не находилось.

– Вы можете идти, – повторил он чуть громче.

Встав, я быстро вышла из кабинета.

Я девственница.

Я никогда и ни с кем не спала.

Я не нашла того, кому могла бы это позволить. Дотронутся до меня. Хотя бы дотронуться…

Наладьте свою половую жизнь…

Ведь он обязан был выписать лекарство?! Все можно вылечить лекарствами! Не верю, что нужно с кем-то спать, чтобы вылечить «небольшую» мастопатию.

Я остановилась в коридоре, заполненном женщинами. Если я вернусь к нему и скажу, что не хочу пока ни с кем спать? То есть… Хочу, но не нашла.

Я стояла и слушала, как сердце бьется и бьется об грудь с маленькой, не опасной мастопатией. Совсем маленькой… И что…

Он скажет: Я могу вам чем-то помочь?

Я скажу: Да. Вы можете…

Наверно, он усмехнется. Я бы усмехнулась.

Вцепившись в сумку, я пошла к выходу. Еще два тяжелых шага, стук-стук-стук. Еще несколько отдающихся в висках шагов. Было страшно. Я и подумать не могла, что когда-нибудь придется с кем-то спать ради здоровья. Дико это как-то… не романтично.

Могу ли я справиться с этим сама? Ведь, это гормоны. Необязательно нужен мужчина, чтобы вплеснуть мне в кровь чуточку прогестерона? Вплескивать регулярно… Надо бы порыть в Интернете на эту тему.


Я сидела за компьютером в институтской библиотеке. Шел третий час.

В электронной аптеке был представлен широкий ассортимент лекарств от «маленькой» мастопатии. Я сидела и смотрела на цены. Читала. Снова смотрела на цены, пока за спиной приходили и уходили студенты:

– Я пошла, до завтра!

Или чей-то басок:

– Эй, Урод, есть дело.

Если я буду тратить столько на лекарства, которые мне не прописали… Возможно, я зря паникую? Не всегда же я буду одна. И она сама может рассосаться. Средства к существованию у меня есть: бабушка кладет на книжку арендную плату за квартиру в Самаре. Они с дедом живут в деревне. Но для того, чтобы пропить курс непрописанных лекарств нужно будет взять больше работы или устроиться в офис.

Нет, это не вариант…

– Кусок, – высокий и резкий голос принадлежал Уроду.

Я обернулась посмотреть на него.

– Идет. К среде, усек?

Урод коротко кивнул и вернулся к своей брошюре. Бугай, что сделал предложение, пошел к выходу. Я же смотрела на полоску света, пробивающуюся между тяжелых штор. Еще два часа назад она нервировала меня, заставляя отклоняться и закрываться рукой. Теперь солнечный луч добрался до Урода – щуплого рыжего парня, которого мы выбрали быть нашим изгоем. Пересев на соседний стул, он продолжил что-то читать и записывать, искать и записывать и снова искать…

Урод поднял взгляд и уставился на меня. Спохватившись, я отвернулась.


О том, что сегодня суббота я думаю, еще не открыв глаз. Потом я смотрю на соседнюю кровать, где спит Анька. Иногда она спит у парня. Иногда парень спит у нас. Об этом знают все, кроме тех, кто имеет возможность пресечь. Я шевелю пальцами заложенных под голову рук. Затылок что-то скребет. Тогда я тяну левую руку. Она падает на кровать и я слышу тихий удар. Я вынимаю правую руку. Хочу ей поднять левую, но кисть падает мне на лицо, и я морщусь от удара под глаз. Так начинается мое утро. В какой бы позе я не проснулась, иногда у меня нет рук.

Они оживают через минуту. Без боли. Даже без покалывания. Просто оживают. Тогда я сажусь и разминаю шею. Когда я протираю глаза, кажется, что на пальцах две наждачки.

– Сколько время? – открывает глаза Анька. Она испугана. Она всегда испугана, когда просыпается. Иногда она испуганно смотрит на парня, что лежит за ее спиной у стены. Иногда испуганно смотрит на место, где он мог бы лежать. Но чаще ее тревожный взгляд предназначается мне. Мне и будильнику в моем лице. – Сколько время?

– Суббота, – говорю я, скидывая ноги к кровати.


Я здорова.

Я знаю, что здорова. Больные люди лежат в больнице и жрут тоннами лекарства. Я – отклик времени, продукт экологии, образа жизни, мировоззрения. Я продукт, который кто-нибудь когда-нибудь употребит. Генно-модифицированный современный продукт. Я опасна не более чем пельмени из мяса молодых бычков. И больна не более, чем те самые молодые бычки.

И то, что мне нужно несколько раз согнуть и разогнуть ноги в коленях, слушая скрежет и скрип – не болезнь. Я помню это с рожденья. Там всегда был скрежет и скрип.

– Курсач горит. Не успеваю, – говорит Анька, поворачиваясь на спину. Мне следует слышать следующее: «Напиши мне курсач, я заплачу».

– Я тоже, – говорю я и поднимаюсь с кровати.


– Лид, все заняты. Лиииид! – ноет Анька.

– Заплати Уроду.

– Он уже пишет кому-то.

– У меня много всего. Я не успею. Прости, – я не чувствую вины.

Она может купить не только мое время. Анька найдет, кому заплатить за курсач, даже если это будет сумма в несколько раз выше, чем обычно. Она могла бы снимать квартиру и не жить в институтской общаге… Ей просто подходит это: здесь однокурсники и парень, здесь веселее. Но, хоть мы и стали подругами за четыре года учебы, я иногда устаю от нее.

На этой неделе я действительно не могу. На этой неделе у меня маленькая мастопатия, свой курсач, чужой курсач и рерайт. Я взяла его до того как мне предложили курсач. До того как Анька сказала, что не успевает. До того как узнала о маленькой мастопатии. Я взяла несколько статей на рерайт за копейки, потому что нужно было брать пока дают. И никакие деньги не стоят того, чтобы сесть в лужу и перестать их получать. Никакие деньги не стоят моей паники. По пустячному поводу. Просто, в моем теле еще что-то разладилось. Но я не больна.

Суббота. Утро.

Суббота. День.

Суббота. Вечер.

Суббота. Ночь…

Я лежу с закрытыми глазами и смотрю на огромные черные фракталы на внутренней стороне век.

Анька с Максом в двух метрах от меня. Они дышат так громко, что я сама начинаю возбуждаться. Кажется, в их мире не существует ничего и никого кроме них двоих. Я слышу дыхание, поцелуи, скрип кровати, чавканье…

Ступни ледяные. Будто они существуют отдельно от меня. Как Анька с парнем в этой комнате. Они есть, а меня нет. Так же и ступни. Они мерзнут, будто не связаны с моей кровеносной системой одними венами. Во мне ведь горячая кровь? Иногда я сомневаюсь…

Сердце бьется так сильно, что я прижимаю ладонь к своей маленькой мастопатии. Кажется, от этого оно начинает стучать еще сильнее. Прямо по центру, прямо посередине моего существа взрывается и угасает желудок. Резко, стервозно, достаточно продолжительно для того, чтобы я почувствовала свою вину. Это могло бы быть наказанием за мой образ жизни. За ту дрянь, что я ем и пью. Но эта боль – лишь маяк.

Анька выдыхает стон. Они замирают, выдыхают, выдыхают… Как будто у них в груди не легкие, а воздушные шары.

Тихо.

Я чувствую ледяные ступни и желудок. Завтра я проснусь без рук. Но это все мелочи. Слава богу, я не больна. Это все нормально. Норма. Ведь, когда какой-то недуг переходит черту массовости, это становится нормой. Это уже не может напугать. Все вокруг чем-то страдают. У каждого свой набор. Это нормально. Это не страшно. Это просто моя жизнь.


2.

Урод всегда здесь, когда я прихожу. Кажется, что он живет в библиотеке. Когда бы я ни пришла, он сидит за партой и что-то выписывает. Ему никогда не нужен комп, потому что дома есть свой. Но не все можно найти в Интернете. Поэтому он здесь.

Я не здороваюсь.

С Уродом никто не здоровается, если только не требуются его услуги. И в этом случае нужно иметь деньги, чтобы заплатить. Других поводов к нему обращаться нет.

Он всегда один. С ним никто не разговаривает. Его никуда не зовут. Он неприятен всем, кого я знаю. Его избегают. Он наш личный изгой.

Набрав литературы, я сажусь дописывать чужой курсач. Сначала чужой. Потом статьи. Потом начну свой. Осталось чуть-чуть. Заключение, выводы, работа над ошибками – все. Это часа на три, не больше.

За спиной открывается и закрывается дверь. Кто-то пришел. Кто-то ушел. Потом я перестаю замечать окружающий мир, погрузившись в историю европейской журналистики средневековья. Хорошо, что заказчик не выбрал журналистику мезозойской эры…


Часа через полтора что-то неуловимо меняется. Принюхавшись, я оборачиваюсь. В нескольких партах от меня сидит Урод. Откинувшись на спинку стула, он листает учебник у себя на коленях. В руке – коричневый пластиковый стаканчик с кофе или горячим шоколадом. С чем-то, содержащим какао и сахар. Сладкий. Ароматный. Вкусный. Из автомата в коридоре. Сглотнув, я зло отворачиваюсь.

Хочу горячего, сладкого, ароматного какао с молоком или… просто кофе. Я унимаю палец, ногтем стучащий по ребру клавиатуры. Этот аромат, разносящийся по библиотеке, выбил из колеи. Почему его не выгонят? Он же может пролить кофе на книги!

Я стучала ногтем по краю клавиатуры до тех пор, пока запах не приелся. Вычитав курсач, вложила в принтер бумагу и попросила девушку-библиотекаря подтвердить печать.

Теперь рерайт.

Это просто. Переписываешь то, что уже написано, но другими словами. Главное – не выдумывать. Главное, чтобы все факты получаемой статьи совпадали с исходными данными.

За спиной хлопнула дверь, я снова отвлеклась. Подумала, что стоит прогуляться. Все внутренности, что зажаты во мне, пока я скрючилась перед монитором, все они мечтают занять причитающееся место. Они будто молят меня о снисхождении. Я слышу их. Слышу, как гудит поясница: распрямись! Вздыхают легкие: подыши! Орет желудок: поешь! Плачут колени, горло, немеющая задница, глаза… Ноет все мое существо. Мне нужно встать и пройтись.

Когда я залочиваю комп и поднимаюсь. Когда я разворачиваюсь к двери. Когда обегаю взглядом помещение, я понимаю, что осталась в воскресный полдень одна в замкнутом пространстве с Уродом, который внимательно, не отводя взгляда, наблюдает за мной. И мне становится гадко. Мне становится жалко себя, потому что я не должна быть здесь – в трех партах от него. Я должна быть в другом месте: где Анька, где все. Я должна быть где угодно, только не здесь. И я ненавижу его и этот комп и эти книги и мудака, нашедшего студентку, чтобы переписать за копейки несколько статей. Когда я понимаю все это, я сажусь обратно на стул и начинаю реветь.

Я устала. И у меня ледяные ступни. Я хочу есть. Я хочу сладкого, горячего шоколада из автомата в коридоре. Чтобы он обжигал пальцы и источал необыкновенные запахи…

Хуже всего то, что Урод продолжает смотреть. Он никогда не подойдет ни ко мне, ни к любой другой девушке. Он знает о себе достаточно, чтобы прогнозировать реакцию на любое вмешательство в чужое личное пространство. Я не знаю, унижают ли его эти взгляды, эти глухие, почти неслышные выстрелы в спину: «урод-урод-урод».

И не хочу знать.

И думаю о нем сейчас лишь для того, чтобы отвлечься от жалости к себе. Чтобы успокоиться. Чтобы все же встать. Пройтись. А потом закончить со статьями. Потому что на следующей неделе нужно сдать курсовую…

Поэтому я просто дышу.

Дышу…


Когда эта рыжая ошибка природы встала надо мной, хотелось прошипеть: «Исчезни, Урод». Я посмотрела на него исподлобья, а он спросил своим высоким вибрирующим голосом, будто открыл тяжелые старые ворота с проржавевшими петлями:

– Может, кофе?

Я сглотнула, не понимая. Он со мной заговорил? Просто взял и осмелился с кем-то заговорить? Предложить кофе? Наблюдать сверху, как я реву?

Как он посмел? Просто заговорить с кем-то, кто его презирает. Считает его уродом. Как он мог просто спросить меня о чем-то? Разве он не чувствует к себе того же, что и мы все к нему? И разве он не чувствует к нам всем то же, что и мы к нему?

Не меняясь в своем омерзительном лице, он развернулся и пошел к двери. Я вытерла щеки и встала к окну, отодвинула тяжелую пыльную занавеску. На улице было солнечно и пусто. На улице было холодно и гадко. На мутную серо-голубую улицу падали отвратительные призрачно-желтые лучи солнца. Это как его глаза… Невзрачные, блеклые, тусклые глаза в кольце желтых ресниц.

Дверь тихо хлопнула, впустив Урода с маленькой коричневой пластиковой чашечкой. Тут же запах, что сводил мои мысли судорогами пару часов назад, заполнил нос, горло, проник в легкие, уже расшифровавшись в нечто томительно-привлекательное.

– Горячий, – предостерег он, протягивая мне стаканчик.

Я не успела сделать вид, что не беру. Руки протянулись раньше, чем я смогла одернуть себя. Избегая его взгляда, я смотрела в бежевую пенку на поверхности и вдыхала аромат. Вдыхала, вдыхала и вдыхала… будто у меня вместо легких газовый баллон, и я могла сохранить этот аромат в себе. Законсервировать. На потом.

Я отвернулась к окну, обхватив горячий стаканчик ладонями. Постепенно, медленно боль проникала все глубже, сквозь кожу и мышцы, к самым костям. Это было наказанием за то, что я не могу сказать ему «спасибо». Да, я не могу сказать Уроду «спасибо» за чашку кофе, о которой мечтала последние часы.

Когда за спиной тихонько хлопнула дверь, я вздрогнула. Обернулась. Я осталась одна. Он ушел.

Стало спокойно. Останься он здесь, я испытывала бы чувство вины из-за того, что не могу поблагодарить. А так – он просто ушел. Будто и не было его. Вот, и хорошо. А мне работать надо…


«Ты куда пропала? Мы в Винстриме» – сообщение SMS. Подняв взгляд на последнюю, третью статью, я сжала телефон.

Я действительно забыла или просто не хотела вспоминать, что у Аньки День рожденья? Именно об этом она намекнула мне вчера утром…

Она сказала: Курсач горит. Не успеваю.

Она подразумевала: Ты не можешь подарить мне ничего, кроме этого…

Она не произнесла это вслух, но она сказала. Я хотела об этом забыть. Я почти забыла.

На улице еще светло. Они в Винстриме. Они празднуют ее День рожденья. И спрашивают «где я»? А я тут. И мне еще немного. А потом нужно писать свою курсовую. И судя по всему, еще работу Аньки. И все это на неделе. До пятницы.

Я посмотрела на текст. Неохотно продолжила переписывать историю эволюции Porsche. 1948, 1951, 1954, 1955, 1959, 1961, 1963, 1968, 1969… 1996, 2002… Впервые в истории Porsche был выпущен четырехдверный автомобиль с полнофункциональными задними сидениями. Ведь, «полнофункциональный» может являться синонимом «полноценный»? Если мой желудок полнофункционален, является ли он полноценным? Хрен с ним. Пусть эти чертовы сидения будут полнофункциональными…


Уже смеркалось, когда я вышла на улицу. До Винстрима три остановки на метро. Иногда мы проводим там время. Анька чаще, чем я. Все они чаще, чем я. Можно доехать на автобусе. Днем это дольше из-за пробок. Сейчас это займет вечность. Даже до метро дойти пешком быстрее, чем ждать хоть какой-то транспорт. И полезнее.


Зайдя в Винстрим, я пересекла рамку.

– Вашу сумку, – попросил охранник. Я бывала здесь, и он видел меня раньше. Но досмотр – его работа, а потому я распахнула сумку. А он просто кивнул.

Итак, на второй этаж. Слева сцена, перед ней – танцпол. Справа столики. Мои сидят посередине, сдвинув три маленьких столика.

Анька – блондинка. У нее длинные волосы, которые по праздникам она завивает щипцами. Она милая и приятная. Очень симпатичная. Не худая. Не высокая. Не глупая. Не бедная. Она просто девчонка, с которой я делю комнату в общежитии. И каждое утро она смотрит на меня, как на будильник. И платит мне за написание ее работ. Уже четыре года.

Почему она любит Винстрим, я не знаю. Почему они все любят этот бар, я тоже не знаю. Я уважаю это место за то, что могу услышать здесь музыку прошлых веков и увидеть в глазах окружающих тот же восторг, какой вызывает она у меня. Я могу услышать тут Вивальди. Я могу услышать тут все, что угодно. Здесь играет Луи Армстронг. Здесь никогда нельзя заранее предугадать, какой сюрприз преподнесет тебе, лично тебе, исключительно тебе – ди-джей. Бах в баре Винстрим – это почти то же самое, что сигарета, тлеющая на дне бокала мартини. Искрящийся пепел, отпечаток помады на фильтре и дым, струящийся сквозь напиток на поверхность… Вот так это звучит. Это невозможно. За это я люблю Винстрим.

Сейчас из динамиков орет Numb и я прижимаю руку к животу, так все там вздрагивает и волнуется от взрывающего воздух возгласа: «Become some numb, I can’t feel you there». Не ожидала. Это для меня. Только для меня. Прямо сейчас. Потому что это вряд ли могут крутить в другом баре для кого-то другого. Я всегда думала, что это может орать только лично мне в уши, когда-то давно. Когда еще у меня был дисковый плеер. И когда я жила где-то там, куда еще не доехал Porsche с полнофункциональными задними сидениями…

И не доедет.

За сдвинутыми столиками сидят ребята и девчонки с курса. Я улыбаюсь, здороваясь, и ищу поблизости стул. Когда взгляд останавливается на Уроде, улыбка сама сходит с лица.

– Что он тут делает?

Я даже не пытаюсь говорить тише. Я просто спрашиваю, что этот урод здесь делает.

– Ты же отказалась написать мне курсач.

– И?

– А он согласился.

– И?

– И это его цена.


Я отвернулась к ближайшим столикам. Почему мне так гадко? Почему мне кажется, что он меня преследует? Он вообще здесь оказался раньше меня. Но не знать, что я буду здесь, он не мог.

Нет, это все бред. Просто он хочет быть ближе к людям. Наверно так. Ближе к тем особям, к которым относит себя. Как вид. Или подвид.

– Лид, садись! – крикнул Макс мне на ухо, подставив стул под мой зад. Я обернулась на него и посмотрела на стул. Поблагодарила и села.

Макс – это брюнет метр восемьдесят с хвостиком. Это его дыхание смешивается с Анькиным ночами, когда я в двух метрах от них. У него красивое тело. Целиком. И обычное лицо, даже слишком обычное. Зацепиться на лице можно лишь за губы. С четким контуром, чувственные, откровенные. Их хочется целовать. Когда смотришь на Макса, видишь только эти губы. И он кажется очень привлекательным. Все остальное меня не касается. Я благодарна ему: он не забывает в нашей комнате носки.

– Я бы написала!

– Уже поздно. Я не могла рисковать. Ты же отказалась, – попыталась успокоить меня Анька. Кажется, она видит меня насквозь. Чувствует мою растерянность и вину, духа которой не было вчерашним утром. Тогда речь шла об ее лени и деньгах. Теперь же… о чем-то другом.

Мне постоянно кажется, что Урод следит за мной.

Пока Макс наливает мне вино, я смотрю на Аньку виноватым взглядом. Смотрю и говорю, что люблю ее. И что я сука. И что я, все равно, люблю ее. И чтобы она простила меня. Я говорю ей много теплых слов, от которых у самой начинает щипать в носу. Говорю и чувствую, что на меня смотрит какой-то урод, которого здесь и быть не должно.

– За тебя, Анька. Оставайся такой же необыкновенной и веселой, здоровой и красивой. Будь счастлива. Будь просто собой. Просто, будь!

Она улыбнулась. Широко и красиво, белозубо и счастливо. Чокнувшись, мы отпили. Ребята и девчонки присоединились к нам. Посмотрев в дальний край стола, я наткнулась на конопатую длинноносую физиономию и отвела взгляд. Вокруг него было пустое пространство, как и всегда. Никто не хотел даже локтем соприкасаться с ним. Он сидел дальше всех от нас с Анькой. Он был тут, но его как бы и не было. Его никто не замечал. Он не поднимался, когда поднимались все. Он не улыбался. Он ничего не говорил. К нему никто не обращался. И мне постоянно казалось, что он смотрит на меня. Как будто я забыла помыть руки с улицы. Его взгляд – словно грязные руки. Будто зуд от укуса комара.


3.

Если бы я могла спать в другом месте, я сбегала бы из общаги. Эти звуки, их дыхание, скрипы, запах. Я хотела быть на ее месте. Я хотела, чтобы это мое дыхание учащалось, когда кто-то сильный и красивый сжимает меня. Целует. Берет. Но такого человека не было.

Из всех, кто предлагал, просил, умолял, шутил, намекал, настаивал и ухаживал, не было никого, к кому я испытывала бы хоть что-то, кроме дружеской симпатии. А если нет большего, значит, не будет ничего.

Даже, если ты с ума сходишь от желания быть хоть с кем-то… Просто быть чьей-то?

Даже, если так.

Даже, если из-за этого у тебя развивается мастопатия?

Даже, если так.

Даже, если ты не позволяешь им попытаться завоевать твои чувства?

Не правда. Я просто знаю, что это не он. Не они. Что они – не он. Не Он!

Перевернувшись, я зажмурилась: ныл желудок. Бокал вина натощак бросил еще одну горсть земли в могилу моей пищеварительной системы. Я думала о фосфате алюминия. Пакетик утром, пакетик днем, пакетик вечером за полчаса перед едой и каждый раз, когда болит. Через неделю уже все пройдет. Только, нужно есть нормально и все пройдет. Но это дорого. Овсянка дешевле. Овсянка – спасение для меня. Если бы меня не выворачивало от одного ее вида…

Аккуратно засунув голову под подушку, я слушала свое дыхание. Об подушку оно казалось шершавым.

Когда же это все кончится?


Здесь всё на виду. Здесь нельзя спрятаться. Здесь все обо всех знают. Иногда кажется, что все окружающие – телепаты.

Я думала о сессии. Я думала о занятых компах в кабинете информатики и в библиотеке. Они будут заняты везде. Речи не будет о том, чтобы использовать их для работы.

На лекциях появлялся народ, которого я не видела с прошлой сессии. Встречались и те, кого я не видела с прошлого года. Кто-то сходил с ума, вспоминая, что здесь он именно учится. Кто-то искал кого-то, кто может помочь. Кто-то искал кого-то, кто может одолжить. Все носились и кого-то искали…

– Ты не видел?..

– Нет, не видел…

– Ты не знаешь?..

– Нет, не знаю…

– Ты не…

– Нет…

Во время сессии все студенты становятся импотентами. Это временное сезонное явление. Два раза в год любой ВУЗ теряет потенцию. Поголовно. Вся кровь ударяет в мозг. Иногда там не хватает места и голова взрывается. И слышится бульканье, чавканье, крики, кто-то смеется.

Откуда я это знаю? Очень просто. Анька спит у нас в комнате каждую ночь. Одна.

– Анька, смотри, твой друг! – засмеялся Лешка чуть позади нас.

Лешка – это друг Макса. В общем-то, он общий друг. Он простой. Я бы сказала, что он теплый. Он никогда не скажет гадости со зла. Он никогда не обидит и не обидится. Если бы Аньку могла задеть его реплика, он никогда бы ее не произнес. Я чувствую себя в безопасности с ним. Как и другие, он пытался ухаживать за мной на первом курсе. К третьему он остался один. Теперь он просто друг. Общий. Всех сразу, а значит и мой.

Со Дня рожденья Аньки ребята начали подкалывать ее каждый раз, когда в поле зрения появлялся Урод. Она лишь усмехалась. Курсовую он ей написал в срок, а более ничего ее не беспокоило.

Урод прошел мимо нашей компании, сгрудившейся у кофейного автомата.

Он ходит так, будто может просочиться сквозь каждого, кто встретится на пути. То есть ему все равно. Абсолютно. Я видела это уже… Я понимала, почему он так ходит.

Если кто-то захочет его остановить, он просто остановит. Остальные же отступают, будто он воняет. Он не воняет. Я знаю это. Он был в двух метрах от меня. Но я тоже отхожу, потому что не хочу с ним соприкасаться. Если Урода захотят остановить, его остановят. Его били. Я видела синяки и не раз. Он ходит так, будто все люди – вода.

– Урод… – процедил кто-то рядом сквозь зубы. Я обернулась, но кому принадлежала глухая реплика, не поняла.

Он притягивает взгляд. Это как триллер с расчлененкой. Тебе неприятно, но ты смотришь. Тебе гадко, но ты смотришь… Тебя может тошнить, но ты все равно смотришь.

Это наш личный урод. Мы почти любим его…

Когда он всем телом наткнулся на вытянутую руку, стало тише. Его, просто, остановили. Я вышла чуть в проход, потому что передо мной тоже кто-то отошел от окна и загородил мне вид.

Это был парень с нашего потока. Я не знаю, как его зовут. Урод ему по грудь. В общем-то, и я ему по грудь…

– Он писал курсач ему. Препод поставил трояк и передал привет Уроду. Потому что Дрон никогда не напишет такой курсач. И это ошибка Урода. И поэтому ему поставили трояк, – сказала Анька рядом. Я бы остановилась на версии, что трояк ему поставили для того, чтобы этот самец не убил Урода.

Я не слышу, что они говорят друг другу впереди. Мы все стоим и наблюдаем. Это интересно. Чем закончится, предположить очень сложно. Я смотрю на спину под рыжей шевелюрой и думаю о том, что завтра он снова придет с синяками. Если его и побьют за это «недоразумение», то не сильно.

– Как препод догадался? – спросила я. Уж мне было о чем волноваться…

– Спроси, что полегче…

К нашему общему разочарованию ничего не произошло. После короткого разговора бугай оттолкнул Урода и пошел в нашу сторону. Можно предполагать, что разговор закончен не был. Хотя, какая разница…

– Пошли, – сказал Макс, обнимая нас с Анькой за талии. Пора на пару…


Я бродила по всем аудиториям, оборудованным компьютерами. Когда я, заглядывая, упиралась в дверной косяк, боль в груди напоминала о маленькой и неопасной мастопатии. Наступил один из регулярных процессов моей жизни. Нет, не старение… Отторжение слизистой оболочки матки, сопровождаемое кровотечением. Красиво звучит, необыкновенно.

Я была рада, что Анька спит одна. Я засыпала с фракталами под веками. Я засыпала с взрывающимся желудком. Я засыпала с запором. А просыпалась с поносом.

А так же без рук. Иногда.

Я поднималась и на меня, как на будильник смотрела Анька. И начинался новый, совершенно обычный день. И хотелось лечь и умереть. Но сейчас нельзя: сессия.

И когда я встала посреди заполненной библиотеки, показалось, что все же стоило умереть с утра. Потому что у меня была работа, которую я не могла сделать пока у них… У НИХ не кончится гребаная сессия. Кажется, они спят тут… Два раза в год.

Пойду в Интернет-кафе. Что делать? Никакие деньги не стоят того, чтобы сесть в лужу и перестать их получать…

Я постаралась не хлопнуть дверью. Не потому, что не хотела мешать. А потому что осознавала, что бешусь из-за «этих дней», а не из-за работы.

– Лида!

Я уже шла к автобусной остановке.

– Лида! – скрежет за спиной.

Я обернулась.

Ты знаешь мое имя? Ты хочешь что-то сказать? Ты догнал от библиотеки? Я смотрела на подходящего парня, одного из сотен студентов. Того, кого мы выбрали быть уродом.

– У меня есть комп, если очень нужно.

Я смотрела на него и чувствовала, как оплывает мое лицо. Как стекает вниз челюсть. Я отчетливо чувствовало, как лицо вытягивается.

– Ты только что позвал меня к себе домой?

Я отступила на шаг. Он стоял, как в прошлый раз, в двух метрах. Но теперь на лице чудилось его дыхание, а кроссовки его наступили мне на пальцы. Один шаг не помог. Он все еще был слишком близко.

– Да.

Это всех бесило. Если ему задавали конкретный вопрос, он давал конкретный ответ. Ему никогда не приходилось оправдываться. Если кто-то ждал оправданий, как тот бугай с потока, Урод просто молчал. Это бесило всех. И меня это тоже бесило.

Я окинула взглядом зеленые лужайки и усмехнулась. Как-то некомфортно было получить от него предложение о помощи. Казалось, что он должен исчезнуть. Испариться. Дематериализоваться. Но Урод стоял в трех метрах от меня и исчезать не собирался.

– Мне нужно часа два-три. Я собиралась пойти в Интернет-кафе…

Он мог предложить это, лишь понимая, что мне очень-очень жалко денег на Интернет-кафе. Даже не так. Он мог предложить это, лишь понимая, что для меня это – деньги. Нет. Он мог предложить это, лишь, понимая. Точка.

Он продолжал молчать, игнорируя мои объяснения и, вероятно, ожидая конкретики.

– Ты просто так это предложил? Я не слышала, чтобы когда-нибудь ты кому-нибудь что-нибудь предлагал. И у тебя свой прайс. Я знаю.

– Просто так.

Он пошел мимо меня, не дождавшись ответа. Я осмотрелась по сторонам. Если бы рядом были знакомые, я бы подумала. Но знакомых не было.

Просто так.

Разве бывает что-то просто так?

Я старалась не приближаться к нему ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Сначала в автобусе. Потом в метро.

Он жил рядом с метро. Всего пять минут ходьбы. На одиннадцатом этаже. Налево от лифта. Налево во внутреннем тамбуре. Квартира 221.

Я скинула туфли и поставила сумку на деревянную лавочку с низкой, сантиметров пятнадцать, спинкой. Достала флешку и осмотрелась. На улице сияло солнце. Урод не включал свет. Когда я сжала в ладони флешку, пошел по коридору. Тут было две комнаты и широкий, почти квадратный коридор. Урод молчал. Остановившись в комнате, кивнул на компьютер на коричневом столике. Я прошла и села. Комп был включен.


Страницы книги >> 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации