Текст книги "Суккуб"

– Полчаса назад я думала, что все будет проще, – повторила вслух. – И мне немного стыдно за то, что я тогда думала, – я подняла лицо. Он молча слушал. – У меня не было раньше… никого. Мне просто страшно.

Отведя взгляд, он задумчиво вытянул губы. Вероятно, элементарно не поверил. Поднявшись с колен, я вернулась к столику. Даже если не поверил – не важно. Мне нужно было это сказать. Стало нужно. Потому что, говоря о страхе вслух кому-то, ты делишься им. И страх притупляется.

Поставив стакан, я начала раздеваться. Сняла футболку, лифчик. Обернулась к Марку. Можно было бы удивиться, если бы он не смотрел. Когда расстегивала джинсы, снимала их, он сел. Конечно, он не ожидал, что я стриптиз-шоу устрою. Но он сидел, подогнув одну коленку, положив на нее здоровую руку, а на нее подбородок. Я удивленно вскинула брови: что? Он улыбнулся, качая головой: ничего. Наклонившись к носкам, я сама не сдержала улыбки. Носки – это особая тема. Ни в одном фильме я не видела, чтобы женщина эротично снимала носки. Не чулки, не гольфы: обычные белые носки с мелким голубым цветочком и желтой каймой.

– Ты выбрал край, потому что я – лунатик? – я забралась к нему.

– Нет, – показалось, что он забыл об этом, – я не выбирал.

Ожидая продолжения, я села сбоку от него в идентичной позе.

– Я по диагонали сплю. Даже не собирался выбирать.

– А как же я?

Он пожал плечами: посмотрим. Обернувшись к стене, я выключила бра.

– Ты совершенно необыкновенно сказала на днях: садись, калека.

Я рассмеялась:

– Если ты ожидаешь, что я скажу: ложись, калека, – то извиняй. Не в этот раз.

Он усмехнулся и перебрался за спину. Сжал коленями мои бедра. Я отстранилась от шершавого гипса. Услышав щелчок заколки, обернулась к нему.

– В кресле найдешь, – прошептал, целуя за ухом. – Сильно карябается?

– Нет.

– Что ты думала час назад? – он продолжал целовать шею и плечо. – Из-за каких мыслей тебе стало стыдно?

Единственной здоровой рукой Марк гладил левое плечо, живот. Когда теплая ладонь обхватила грудь, я выдохнула. До нее только маммолог дотрагивался. Но у того руки были жестче. И тогда мне было страшно.

– Что?

Он явно что-то спросил…

Чуть сдвинувшись, Марк заглянул мне в лицо. В глазах играло отражение экрана.

– Я спросил: достаточно ли ты напилась, чтобы отдаться Уроду?

Я отпрянула. Он не отнимал ладони от лица. Большой палец гладил щеку, подбородок, губы. Нажал на нижние зубы, провел, будто проверяя остроту. Я усмехнулась: острые. И напилась я достаточно.

Вынув палец изо рта, он обхватил голову, привлекая к себе. Я закрыла глаза:

– Марк…

Мы договорились.

Он замер на мгновение, поцеловал в щеку.

– Хорошо, что ты не ответила…

– Что? – я подняла взгляд. – На что?

Промолчав, он придвинул меня к себе, обнял лицо ладонями. Я поцеловала его глаза: в них было слишком много отражений.

– Лида…

– Ой! – я одернула руку с ребер, на которых темнели синяки. – Прости.

Опустив голову, сжала его запястье и отодвинула ласкающую руку. Марк замер. Я держала его руку. Он не двигался. Когда я подняла взгляд, просто смотрел. Может, насмешливо, чуть склонив голову. Когда я разжала пальцы, вернул на прежнее место.

– Тебе же наплевать на ту глупую просьбу, – прошептал позже.

Я облизала губы. Мне на самом деле было наплевать… Я тут же почувствовала на губах его губы. Робкие, ожидающие сопротивления. Обхватила лицо ладонями, целуя. Он улыбнулся, не отрываясь от губ, и я остановилась на мгновение, чтобы поймать взгляд. Он не сразу понял. Открыл глаза.

– Контрацепция, все дела?

Марк посмотрел в сторону. Вспоминает, что это?

– Не уверен, – вернул ко мне взгляд, – посмотри там, – вытянул руку в сторону телевизор, – в нижнем ящике.

Я сползла с кровати, направляясь к указанному ящику. Что будет, если не найду? С чего вообще оно мне в голову пришло? Открыв ящик, я начала рыться в содержимом домашней аптечки. Самое подходящее место для презервативов, ничего не скажешь. Куча маленьких плоских упаковочек вместе – самое то, чтобы провести здесь остаток ночи.

Марк за спиной включил бра.

– Есть! – удивленно сказала я, проводя пальцем по рифленому краю.

Закрыла ящик. Направилась обратно. Поставив ногу на кровать и облокотившись на нее, я рассматривала упаковку. Нашла место для надрыва, как на чипсах, потянула фольгу в разные стороны. Марк наблюдал с улыбкой и интересом. В какой-то момент развернулся к подушкам, положил одну на другую и отодвинул. Откинулся на них, наблюдая.

– Может, тебе попкорн еще подать?

– Не откажусь. Но после.

Я забралась к нему.

– Инструкцию читать не будешь?

Подняв к нему взгляд, я не сдерживая улыбки. Надела резинку. Усмехнулась, как просто получилось.

– Приподними и до конца.

Угу. Вот оно как. Но я же призналась. Как хорошо, что я призналась…

– Слезь.

Я приподнялась, выключая лампу.

– Ты весь такой рыжий, как Незнайка…

– Ты видела голого Незнайку?

9. Декабрь 2005 г.

После всех сценок, экспромтов и поздравлений со сцены, в актовом зале института осталось человек пятьдесят.

Ни одно празднование Нового года не проходило без сумасшедших, ироничных и откровенных игр. Начинались они, как правило, когда все трезвые само-ликвидировались, смывались по домам и комнатам общаги. Ставки тоже были разные, но в итоге все опускалось к деньгам, и азарт рос. Даже если это было пятьдесят копеек пятикопеечными монетами, ажиотаж был страшный.

Пятьдесят копеек стоило крикнуть из окна «С наступающим Новым годом, засранцы!» Крикнуть это мог, конечно, каждый. Но победить громадные рамы, отодрав бумагу со щелей между ними – это стоило гордости и пятидесяти копеек. Да…

Дороже стоили поцелуи.

Еще выше ценилась угроза отравления этанолом. Ставки выросли до четырехсот восьмидесяти шести рублей и пятнадцати копеек. Парень с потока решился и выдул положенную дозу. Больше в этот вечер мы его не видели.

Не знаю, в связи с зимой или же с празднованием наступающего Нового года разрешили курить в здании (или же не разрешили, а всем было наплевать), но все курили где-то в пяти минутах туда-обратно. То есть, периодически состав участников менялся. Студенты циркулировали, сдавая вахту. Я же сидела с ногами в кресле, смеясь из-за чего-то случайно унюханного по пути из столовой в актовый зал. До сих пор не отпустило…

То, что мы перейдем на игру ниже пояса, было понятно по опыту прошедших лет. Я лишь смеялась, делая копеечные ставки.

Объявляли все новые условия и предлагали делать ставки. Согласившийся и выполнивший получал вознаграждение. Когда кто-то заговорил об Уроде, я слушала, как и все. Опять для девушек. Поцеловать Урода. Лишь обернувшись к столу с недопитым и недоеденным я поняла, почему о нем вдруг вспомнили.

Подложив руки под поясницу, Марк стоял у стены и наблюдал за нами. Он не мог подойти, и от этого почему-то кольнуло в груди. Хотя, причина могла быть как в мастопатии, так и в гастрите. В таком состоянии я не могла понять, что и почему у меня покалывает. Вернув внимание к сцене, я прислушалась. Ставки росли. Они росли унизительно быстро. Чем громче ребята смеялись, объявляя новую сумму, тем больше я хмурилась. Улыбка уже сошла с губ. Я обернулась к Марку.

Качнув головой, он подошел к столу. Навел себе «Кровавую Мери». Выпил. Я надеялась, что он будет реагировать как всегда. Но его поведение не было похоже на обычное безразличие. Я смотрела на ссутуленную спину, на блеснувшие в тусклом свете глаза. Неужели, они таки довели его? Неужели, он может сломаться? Марк…

Я поднялась. Вытирая на ходу влажные от слез уголки глаз, направилась к нему. Еще минуту назад я смеялась так, что потекла тушь. Теперь было не до смеха. Совсем не до смеха.

Ребята скандировали: Ли-да! Ли-да!

Девчонки закричали: Подожди! Это стоит миллион!

Я не оборачивалась. Так нельзя. Нельзя.

Когда между нами оставалось два метра, Марк выставил руку: стой.

– Марк…

– Если когда-нибудь… – шептал он сдавленно, – когда-нибудь ты решишься поцеловать меня при них. Просто поцеловать… То это будет не из-за жалости, не из-за денег и не на потеху этим придуркам.

Я сглотнула, опуская лицо и упираясь взглядом в его ботинки. Быстро выйдя из зала, он оставил за собой недоуменную тишину. Я прикоснулась к лицу, сдерживая слезы. Какие же мы гады. Все. И я среди них…

– Кажется, он не заценил Лидуньчика… – усмехнулся кто-то за спиной. Я обернулась. – Но ты попыталась. Держи.

Я налила в его стакан водку с томатным соком и немного отпила. В памяти всплывали вызубренные когда-то стихи, куски поэм… Их было много. Ими я тренировала память.

– …да не парься ты из-за Урода, – задохнулась Галка.

Мне нужно было внимание. Адекватное для девчонок. Они даже не поймут, что и зачем я делаю. Я просто прочту им что-то рифмованное.

Наблюдая за мной, они молчали. Я присела на краешек стола и отпила еще немного, успокаивая нервы и дыхание.

Усмехнулась.

Улыбнулась.

Склонила голову, выбрав Брюсова. Тихо, спокойно, выборочно начала читать:

Я год провел в старинном и суровом,

Безвестном Городе. От мира оградясь,

Он не хотел дышать ничем живым и новым,

Почти порвав с шумящим миром связь.

Они не сразу поняли, что я читаю стихи. Они не сразу поверили, смутившись. Чуть сдвинулись со своих мест.

А с двух сторон распростиралось море,

Безлюдно, беспощадно, безнадежно.

На пристани не раз, глаза с тоской прилежной

В узоры волн колеблемых вперив,

Следил я, как вставал торжественный прилив,

Как облака неслись – вперед и мимо, мимо…

Наверно, это было дико в эти минуты. Как Бах в Винстриме. Как тлеющая в стакане мартини сигарета. Это было немыслимо. Они не находили линию поведения, адекватную этой ситуации. Потому просто стояли и молчали. Я улыбнулась, отталкиваясь от стола и направляясь к ним.

Глубокой колеей, со стоном, визгом, громом,

Телега тянется – в веках намечен путь, -

Все было в тех речах безжалостно-знакомым,

И в смене скучных слов не изменялась суть.

В искусстве важен искус строгий.

Прерви души мертвящий плен

И выйди пламенной дорогой

К потоку вечных перемен.

Облокотившись о борт сцены, я подняла голову к замершим позади. Я могла читать «Трех поросят». Я могла считать до ста. Но рифмованные строки помогали.

Твоя душа – то ключ бездонный.

Не замыкай истомных уст.

Едва ты встанешь, утоленный,

Как станет мир – и сух и пуст.

Голос возносился и опускался, вибрировал и затихал. Кажется, я могла бы увидеть эти нити, эти щупальца, расползающиеся от меня по залу. Я же читала:

Так сделай жизнь единой дрожью,

Люби и муки до конца,

Упейся истиной и ложью, -

Во имя кисти и резца!

Решив подняться на сцену, я снова пошла. Не дотрагиваясь, касалась ладонями изумленных рук. Переводила взгляд с карих-девичьих-удивленных глаз к серым-желающим, от голубых-пожирающих к болотным-засасывающим.

Сев на колени на самом краю, я вздохнула. Мне хватит даже этой малости. Пожалуй, хватит…

Не будь окован и любовью,

Бросайся в пропасти греха,

Пятнай себя священной кровью, -

Во имя лиры и стиха!

Интересно, как они расслышали слово «лира»? Я закрыла глаза, собираясь с силами. Они не смогут пошевелиться еще минуту-две – это точно. Даже девчонки. Никто.

Когда это началось? Как это началось? Кто это запустил? Я не знаю, кто был инициатором того, что Марк стал нашим персональным изгоем. Это уже не исправить. Эти годы останутся в его и нашей памяти. Но аутсайдером он будет не далее, чем до сегодняшней ночи.

Это просто мысль. Желание. Намерение и приложенная к нему сила моей мысли, напитанная силой их желания. Ничто не исчезает в никуда. Ничто не берется из ниоткуда.

Это как мольба сквозь километры любимому: подай весть.

Я не молила. Я планировала. Я обращалась ко всем студентам пятого курса нашего института. Мне не нужна была их весть. Мне нужно было изменить их отношение. С меня был новый трафарет. Какими красками воспользоваться, чтобы закрасить его, Марк решит сам.

Открыв глаза, я поднялась. Спрыгнула со сцены и направилась на выход.

– Лида.

– Лида, постой!

– Подожди, Лидок!

Подхватив дубленку, вышла.

Я обернулась уже за дверью, останавливая их ладонью. Я молчала, и они не понимали, как задержать. Я качала головой, и они не смели следовать. Как временные личные зомби.

У остановки в машине сидел Марк. Я удивленно смотрела сквозь лобовое стекло, пока парень не кивнул «садись уже».

Гнется, но не ломается…

Примерно через месяц после того, как мы начали жить вместе, я проснулась ночью от собственного крика. Снилось, что я – дерево: могучий исполин с широкой густой кроной, с крупными сочными листьями, с необхватным стволом и развитой корневой системой. Так вот, эти корни сначала начали шевелиться, а потом перекручиваться, стягиваясь во все более тугие косы. Вскрикнув, я тут же села и потянулась к ступням. Марк проснулся от крика явно испуганный. Спросил: «Что случилось?» Зашарил ладонью по стене, ища шнур от лампы. Я прорычала, сжав зубы: «Ноги свело. Не включай свет. Пожалуйста».

Потом он с полчаса массировал мне ступни, щиколотки, икры.

– Тебе не хватает кислорода. Если хочешь, на выходных съездим на дачу. Там лес, сейчас сухо. Погуляем. Или одна погуляешь. Как хочешь.

– Мне не хватает железа, а не кислорода, – мотала я головой, собираясь пропить курс железа.

– Лид… – говорил он, и я чувствовала улыбку, – железо переносит кислород. Если кислорода не хватает, принимая железо ты, лишь на время встряхнешь свой организм. Да, будет результат. На время покажется, что все ок. Но проблема останется.

– Откуда ты такой умный взялся? – я млела от его легких прикосновений. Не ожидала такого отношения.

– Я не умный. Я любознательный…

– Где-то я это уже слышала, – подумала я вслух и подложила руки под голову. Главное, не забыть потом вынуть, а то снова проснусь без рук.

Марк промолчал.

На следующий день и были выходные. Еще раз озвучив свое предложение, он получил положительный ответ. Только спустившись к подъезду и наблюдая за ним, я узнала о том, что аудюшка глубоководно-зеленого цвета, нескромно притаившаяся у помойки – его.

– Почему никто не знает? Почему ты не ездишь на ней?

– Что с ней сделают, когда узнают кто хозяин?

Я кивнула. Пояснений не требовалось. Изумительные ночи в его компании начали дополнять приятные дни. И с каждым днем мне становилось все менее дико от того, что мне хорошо с ним. Просто – хорошо. С ним.

Я вспоминала те дни начала лета и улыбалась, пока мы ехали по заснеженной дороге. Когда впереди показался микроавтобус медэкспертизы и Марк видимо напрягся, улыбнулась. Думаю, они собирались остановить нас. Кроме нас тут сейчас никого больше и не ехало. Но я, не задумываясь, мысленно порекомендовала гаишнику залезть обратно, погреться.

Когда Марк облегченно вздохнул, я скосила на него взгляд.

– У меня нет с собой столько наличности… – проговорил с улыбкой и обернулся.

Казалось, что он уже отошел от игры со ставками. Но доехав домой и зайдя в квартиру, насупился. И это не было обидой на них. Это было другое. Это была из-за меня.

… Если ты когда-нибудь… Но я не могла. Мы жили вместе. Мы спали вместе. Я не мыслила, что с кем-то другим может быть столь же необыкновенно. Но открыть, вынести эту связь за пределы квартиры, я не смела. И сегодня ему об этом напомнили.

Выйдя из ванны, я обнаружила хмурый затылок. Впервые за полгода наших отношений я чувствовала его обиду, обвинение и давление.

Снилась деревня. Снился лес, полный грибов. С запруженными оврагами, папоротником и крупными, словно в Лукоморье, деревьями и корнями. Когда из-за пригнутого ливневым дождем к земле куста волчьей ягоды вышел волк, я напряглась. Во сне… понимая, что это сон. Волк бы слишком светлым. Он был седым. Из длинной пасти свисал чистый розовый язык. Глаза приглашали в гости. Я ступила ему на встречу и из-за его спины на меня покатилась куча щенков. Я смеялась, чувствуя пушистый, где-то влажный мех на своих лодыжках. Потом они начали кусать. Сначала не больно. Потом все сильнее и сильнее. Я сжала зубы и зарычала, просыпаясь. Снова свело ноги.

Я села и с тихим стоном ухватилась за ступни. Тянула на себя, надеясь, что не разбужу Марка своим скулежом. Боль, будто тебе в кости впивается десяток крохотных челюстей, унималась крайне медленно.

– Свело? – обернулся Марк и зашарил по стене.

– Не включай. Сейчас пройдет…

Когда отпустило, начала вращать ступнями.

– Ложись, – переполз он ко мне в ноги.

– Не надо, спи. Уже все.

– Хорошо, что все, – ответил, беря правую ступню в ладони.

Я прикрыла глаза. С минуту он мял одну ногу молча.

– Мои предки знают, что мы полгода живем вместе. Хотят познакомиться, – проговорил быстро, словно решившись, наконец.

– Кажется, у нас не те отношения, чтобы знакомиться с предками.

– Ты считаешь? – он усмехнулся, растирая ступню. – Какие же у нас отношения, на твой взгляд?

Я молчала.

– Мы живем вместе. Мы спим вместе. Какое-то хозяйство, и то вместе. Нам хорошо вместе. Если, конечно, ты не искусная симулянтка. Мы даже не ссоримся.

– Потому что нас больше ничего не связывает. Мы только живем, едим и спим вместе.

– Хорошо, что должно быть еще? Что нужно, чтобы ты считала наше сожительство – отношениями?

– Чувства, общие интересы, – ответила я. – Никто и не знает, что я живу у тебя.

– Ты права, – он сменил ступню, – я так и скажу. Они поймут.

– Зачем говорить это родителям?

– Они пригласили встретить Новый год с ними. Я не могу сказать, что моя… что ты не хочешь с ними знакомиться. Это ведь не так. Поэтому придется сказать, что я сожительствую с девушкой ради удовлетворения своих половых потребностей. А это не есть те отношения, когда знакомятся с родителями.

– Марк…

– Возможно, у тебя есть что добавить? Почему ты согласилась тогда остаться? Должны быть веские причины, чтобы Лида согласилась жить с Уродом. Я не спрашивал. Я не хотел знать. Теперь хочу. Я знаю свои мотивы. Скажи мне свои.

– Марк…

– Даже если они мне априори окажутся не по нутру. Сегодня хороший день, чтобы добить эту тему.

Похоже, он так и не уснул с того времени, как мы вернулись. И думал, думал, думал…

– Думаю, ты догадываешься о причинах. Например, мне негде было остаться на лето. Я не хотела возвращаться в Самару.

– Это самое очевидное. Еще есть причины?

– Перестань. Я не хочу об этом говорить. Что на тебя нашло?

Он вздохнул, гладя, лаская, массируя мои ноги. То о чем мы говорили и то, какое спокойствие и расслабление дарили его руки – было абсолютно несовместимо. Было жутко некомфортно. Нужно было либо прекратить разговор, либо отползти от него.

– Хорошо. Лид, как ты планируешь встречать Новый год? Он наступает через неделю, если что. И прости, что я задал этот вопрос так поздно.

– Я не знаю, – я растерялась, – а ты?

– То есть, ты ориентируешься на меня?

Я промолчала. Никогда не думала об этом. Когда я жила дома, мы встречали Новый год с бабушкой и дедушкой. Когда я жила в общаге – с общагой. Когда начала жить здесь, мне и в голову не приходило, что нужно что-то планировать.

– Я планировал встретить с родителями у нас дома. В смысле, у них дома. Но ты не хочешь с ними встречаться. А оставить тебя одну я естественно не могу. Как и отправить в общагу. Среди твоих друзей у меня друзей нет. Среди моих… наверно, для знакомства с друзьями у нас тоже «не те отношения»? Хотя ты, скорее всего, считаешь, что у меня вообще друзей нет. Так что остается один вариант. Встретить Новый год вдвоем. И так как до него неделя – встречать будем здесь или на даче. Выбирай где.

Я закусила губы, надеясь, что он не услышит слез. Но всхлипнула почти сразу.

– Лида… – он поднялся ко мне, – Лида, ну что ты? Перестань. Черт… Лида, – он гладил меня по голове, – прости. Прости меня. Все будет так, как захочешь. Просто выбери.

Я отвернулась от него, начиная реветь.

– Да что с тобой? Лидонька… – подобрав от ног одеяло, он накрыл и обнял меня, – прости дурака, Лида. Ну, успокойся. Успокойся. Ну, не выбирай, если не хочешь. Я сам выберу, – улыбнулся мне в затылок. Я не сдержала усмешки. Вытерла щеки. – Что случилось?

– Я не знаю, – это честно, – оно само.

– Я давлю на тебя?

– Есть немного.

– Прости. Я пытаюсь понять. Просто, пытаюсь понять.

Не пытайся, подумала я, вытирая слезы. Для этого ты слишком мало обо мне знаешь…

Поплакать никогда не вредно, усмехнулась я, окончательно приходя в себя. Это, наверно, женская псиохо-физиология сработала. Когда ты обижаешь человека, лучше самой расплакаться. Тогда виноватым, по любому окажется он. Работает само и безотказно. Я улыбнулась этой мысли. И вздохнула, ложась на спину. Что на него нашло?

– Марк.

– М?

– Какие у тебя были мотивы, кроме секса?

Он чуть привстал, как будто удивленно. Положил на меня ногу и придвинулся вплотную.

– Разве этого недостаточно?

– Ты собирался добить эту тему. Так почему не начать с тебя? Ты сказал мотивы. Явно не один. Так, говори. Даже если они априори окажутся мне не по нутру…

– Теперь это не имеет значения. Очень многое изменилось, – он чуть помолчал, – все изменилось.

– По фигу.

– Знаешь в чем разница между нами в данном случае? Если я услышу от тебя что-то обидное, мое отношение не изменится. Если же ты узнаешь что-то неприятное, ты просто уйдешь.

– Как интересно. Хорошее начало. Давай теперь «Б». Не заставляй вытягивать.

– «Б» в том, что для меня ты – моя девушка. Со всеми вытекающими. Моя. С чего бы ни начиналось. А для тебя я по-прежнему Урод, с которым ты живешь. И я не хочу об этом говорить. И жалею, что начал. Это я начал?

– Не помню.

– Вот и забили. Все. Спи.

– Ты любишь меня?

Он уткнул подбородок мне в плечо и выдохнул.

– Тебе для повышения самооценки это нужно услышать или мое банальное признание может что-то изменить?

Я отвернулась. Зря мы это начали. Не проронив больше ни звука, мы уснули. Или только я уснула. Не знаю.

Послезавтра будет последний в этом году экзамен. И до конца года нужно сдать один курсач. Новый год придуман не для студентов – это факт.

К экзамену-то я была готова. А вот за Анькиной курсовой уже еле успевала написать свою. Сидя в библиотеке, я снова не замечала, как тихо хлопает дверь, приходят и уходят люди. Звук пришедшей SMS заставил вздрогнуть.

Марк написал: Кофе хочешь?

Я улыбнулась. Заложила книжку тетрадью и пошла к автомату. Когда я не хотела кофе? Нет, не кофе! Горячего шоколада! По-русски: самого обычного и самого вкусного какао.

Налив себе чашечку, я забралась на подоконник. Марк стоял у противоположной стены и смотрел на меня сквозь ароматные клубы пара.

– Лидка! – вынырнув из-за угла, Анька шла ко мне с привычной улыбкой и не менее привычным спутником. Чмокнула в губки, – написала?

– Да, в библиотеке. Сейчас допью, отдам.

– Дай хлебнуть, – она потянулась к какао.

Я улыбнулась, выпуская из ладоней пластиковую чашечку.

Макс с того дня в библиотеке в корне переменил ко мне отношение. Ни друзьями, ни приятелями нас назвать было нельзя. Я посмотрела на него, думая о том, замечает ли нашу взаимную холодность Анька. Он смотрел на меня, как на светофор – не отрывая ожидающего взгляда. Надо было что-то сказать, но открыв рот для какой-нибудь реплики, я не нашлась.

– Ты, небось, со своим Новый год будешь встречать? – отдала чашку Анька.

Я улыбнулась, сдерживаясь, чтобы не перевести взгляд на Марка.

– Как тебя охомутали, недотрогу…

Макс за ее спиной усмехнулся. Я перевела на него взгляд:

– Что смешного?

– Недотрога, – проговорил он беззвучно, красочно обыгрывая каждый слог губами и языком. Анька обернулась, не понимая издевки.

– Я допью и приду в библиотеку, – поморщилась я.

Обняв девушку за талию, Макс не преминул обернуться. Его лицо ничего не выражало. Но сам этот кинутый назад взгляд, которым он удостаивал меня теперь ежедневно, на протяжении всего полугода с того дня, выводил из себя.

– Зачем ты это делаешь?

Очнувшись от созерцания их спин, я обернулась к Марку.

– Что?

– Зачем тебе Макс? Зачем тебе парень твоей подруги?

– В смысле?

– Лид, я не слепой. И по реакции Макса понятно, что он тоже.

– Ты о чем?

Он посмотрел на меня исподлобья и подошел, чтобы выкинуть стаканчик в мусорку.

– Извини. Забыл, что у нас не те отношения… – развернувшись, он направился следом за скрывшимися в библиотеке Максом и Анькой.

– Стой, Марк, – я спрыгнула с подоконника. Он обернулся. – Я не понимаю о чем ты. Что ты видишь?

Он вскинул рыжие брови и вернулся на пару шагов назад.

– Прежде всего, я вижу сшибающую с ног невербалику. Я даже профессиональной ее не могу охарактеризовать, потому что такому классу научиться невозможно. За секунд пять, что ты смотрела на него, пронеслось все, что можно себе представить и представить сложно. Взгляд, движение глаз, трепет ресниц, движение губ, язык, ноздри, наклон головы, прикосновения к себе… Я наблюдал за тобой раньше, но чтобы так открыто, так явно… Ты работаешь на убой. Работаешь. Надеюсь, это неосознанно. Но сигнал-то себе ты подаешь сама. На стопроцентное, безотказное соблазнение. И мне интересно – зачем? Ты хочешь его? Просто хочешь? И ради этого готова разрушить их отношения? Или ты думаешь, кто-то выдержит такую обработку? Как это называется, Лид?

Я отвела взгляд.

– Блядство.

– Да, что-то похожее… – усмехнулся Марк невесело.

Я не трогала Макса. Ну, возможно неосознанно и было немного раньше. Но последние полгода точно нет. Точно!

– И на тебя тоже я смотрю так?

Марк неожиданно рассмеялся. Громко, на весь коридор.

– А ты думаешь, я родился с перманентным состоянием эрекции?

Черт. Черт… Черт!

Я стояла, наблюдая его удаляющуюся спину под коротко подстриженной рыжей шевелюрой. Почему я не могу перекрыть это намертво? Почему не могу вызывать лишь по надобности? И с чего он так все замечает?

Отдав курсовую Аньке, я следила взглядом за Марком, собирающимся домой, сдающим книги. Анька перевела взгляд на объект моего внимания и удивленно спросила:

– Ты чего на него вылупилась?

– Я же говорила тебе, что встречаюсь с Марком, – ответила я с усмешкой. Марк шел к двери.

– Ну да. И?

Я опустила взгляд, улыбаясь еще шире. Я сошла с ума, но я это сделаю!

– Так почему я не могу на него пялиться? – спросила я, чуть повысив голос и провоцируя взгляды окружающих. Но Анька не понимала.

Марк проходил мимо. Я поймала его ладонь, останавливая. Он замер в не меньшем, чем Анька недоумении.

– Подождешь меня? Мне чуть-чуть осталось.

Склонив голову набок, парень улыбнулся. Вот улыбка у него была ничего. Покачал головой, не веря тому, что слышит.

– Я у кофейного аппарата буду, – ответил тихо. Подняв руку с моей ладонью, он притронулся губами к пальцам и пошел на выход.

Анька потеряла дар речи. На Макса я не оборачивалась. Собрав книги, пошла сдавать. Когда вернулась, Анька стояла колом, не сдвинувшись ни на сантиметр. Засунув тетрадь в сумку, я чмокнула ее и попрощалась. Она не ответила.

10.

– Зачем ты это сделала? – был резонный вопрос Марка, когда мы шли к выходу из здания.

– С нашего ночного разговора я пыталась вспомнить причину, по которой скрывала, что мы живем вместе. И не смогла. А нет причины, так чего скрывать?

Он засмеялся, снова качая головой.

– Откуда ты знаешь про невербалику? Ты меня шокировал.

– Ты меня тоже… Два раза в течение пяти минут.

– Мне не нужен Макс. Я не могу тебе объяснить… Просто поверь: то, что ты видел – абсолютно неосознанно.

Мы вышли на улицу. Встретили пару сокурсников. Они приветливо здоровались: Привет, Лид, привет, Марк. Олежек несся от остановки.

– Лидок, у тебя нет с собой «литкора»?

– Нет.

– А у тебя? Очень надо.

– Опомнился, – качнул головой Марк.

Олежек понесся дальше. Я мысленно улыбалась. И улыбалась внешне.

– Это они из-за тебя такие вежливые?

– Угу, – я обернулась, – я облагораживаю любую компанию.

Он снова засмеялся. И снова покачал головой. Сегодня недоумение было его основным состоянием.

– Так, откуда познания в невербалике? – вспомнила я вопрос.

– Лид… – он кинул на меня взгляд, – неужели, не понятно? – я отрицательно качнула головой. – С моими внешними данными это как минимум подспорье в общении с девушками. По крайней мере, ради этого я начал интересоваться этой темой. Кроме того – подспорье в принципе везде, где происходит общение. И учеба, и переговоры по работе в будущем. Да что угодно. Невербальное общение – это полноценный обмен информацией, параллельный с устной речью. И было бы глупо не попытаться понять и не использовать то, что может содействовать в достижении целей.

Я кивнула.

– Давай на даче Новый год встретим, – перевел он тему.

– Давай. Я не буду против, если пригласишь друзей.

– Пожалуй, не приглашу.

Мы игнорировали тему отношений последующие дни так же успешно, как и полгода до этого. Но вечером тридцатого декабря, на даче, когда дом еле-еле успел прогреться и мы, уставшие после разгребания дорожки от калитки к дому, развалились в креслах, он все же заговорил.

Это было под треск камина и блики огня на оконном стекле. Это было под темное нефильтрованное пиво. Это было под гул уставших мышц. Это было под состояние воздушного, немыслимого спокойствия.

– Я хотел отомстить.

Я обернулась, не понимая. Марк не открывал глаз.

– Ты спрашивала о моих мотивах, – пояснил он. – Я хотел отомстить.

Открыв глаза, он смотрел прямо и спокойно. Трудно было понять его чувства.

– За что? – я чувствовала, как кресло уплывает из-под задницы, пол из-под пяток, воздух из-под носа.

– Это ты сделала меня Уродом для них. Уж не знаю, каким влиянием или энергетикой нужно обладать для этого, но определенно это сделала ты.

Я отлепила пальцы от бутылки пива и подобрала ноги. Он смотрел неотрывно, привычно и знакомо.

– Я мог бы похоронить это в памяти, как хоронишь в памяти все неприемлемое и неудобное ты. Но я – не ты, – он помолчал. Я кусала обветренные губы, ожидая продолжения, – я не хочу, чтобы это стояло между нами. Можешь выстроить железобетонные стены между собой и мной, но с моей стороны их не будет.

– Это пьяна лирика, Марк. За что ты хотел отомстить? В чем я виновата?

– Ты помнишь первый курс? Я тебе заранее скажу: ты очень плохо его помнишь. Тебе Моня мое имя напоминала… У меня нормальный слух и зрение. То, что не расслышал, прочел по губам. Есть ли у Урода какое-нибудь еще имя? Что-то такое ты спросила.

Я сглотнула, опуская взгляд.

– Так что я точно знаю: первый семестр ты начисто забыла. Помочь вспомнить?

Мне захотелось уйти. Я поднялась, оглядываясь. Отодвинула ворот свитера, глядя на камин. Поняла, что даже к ближайшей железнодорожной станции или автобусной остановке не найду дорогу. Сняв свитер, положила на диван. Села сама. Лишь бы не находиться напротив него, под прямым взглядом.

– Ну, помоги…

– Мы были дружны. Все мы. Как вы были дружны после того, как слили меня. Даже Винстрим вам показал я. Да, не «красавчег», но поверь: на это всем было посрать. Я не свататься пришел в институт. Что удивительно, тебе было наплевать особенно. Нам было о чем поболтать. Нам и сейчас не скучно. Где-то в это время, перед Новым годом у тебя с желудком что-то было. Гастрит что ли… Вспоминай.