Текст книги "Кража с обломом"

Задыхаясь от нехватки кислорода в измученных и горящих огнем легких, мы с Маришей плюхнулись на траву возле него. Едва переведя дыхание, Мариша все же высвободила из пальцев Ленчика его оружие и тут же воскликнула:

– Что за чертовщина?!

Я взглянула на нее. У нее на ладони матово поблескивал в лучах пробивающегося сквозь листву солнца нож, который, судя по описанию, был орудием убийства Никиты. На его белой рукояти резвились и нежничали лошадки самых разных размеров и пород. Его брат-близнец еще сегодня утром, по словам Мариши, отправился вместе с другими вещественными доказательствами в следственное управление.

– Вот как, – озадаченно сказала я, – их, оказывается, было два.

– Да, – признала очевидный факт Мариша, – но что-то я не припомню, чтобы делала дубликат. Такие шедевры делаются по вдохновению, а вдохновение такая штука, что два раза подряд не приходит. И кроме того, откуда он у Ленчика и почему он хотел нас прирезать?

– Не нас, а тебя, – внесла я коррективы. – А про второе он нам сам ответит. Надо только его связать, а то вдруг он снова в буйство впадет.

Мы стянули с неподвижного Ленчика футболку, которая на вид казалась достаточно прочной, чтобы послужить некоторое время вместо веревки, и связали ею Ленчиковы руки у него за спиной.

– Ноги тоже свяжи, – посоветовала Мариша.

Я послушно связала бантиком шнурки на кроссовках у Ленчика, так как ничего более подходящего для этой цели поблизости не нашлось. Получилось очень симпатично. Шнурки были толстые, с капроновой ниткой, поэтому выдержали бы пяток таких, как Ленчик. Едва я справилась с задачей, Ленчик тут же открыл глаза и, как только понял, что не может шевелить по своему усмотрению ни рукой, ни ногой, начал скандалить и злиться.

– Немедленно развяжите меня! – потребовал он, пыхтя и шмыгая носом.

– Не раньше, чем ты объяснишь мне, что ты против меня имеешь, – возразила Мариша.

– То же, что и против всех вас, – все еще стараясь освободиться, пробухтел Ленчик. – Вы нам мешаете.

Мы с Маришей обменялись недоуменными взглядами, и после этого Мариша сказала:

– Если ты, придурок, не скажешь мне всю правду, то я тебя живым в землю зарою. Так что ты меня лучше не зли.

Ленчик тревожно покосился на нож, до которого ему теперь было ни за что на свете не дотянуться, и сдался.

– Только не притворяйся, что ты ничего не поняла, когда увидела нож, – заканючил он.

– Так оно и есть, – заверила его Мариша.

– Это же все твой ненаглядный Никита придумал. Чтобы тебя позабавить.

Мы повторно переглянулись с Маришей: конечно, Никита был со странностями, а кто из нас их лишен, но все-таки воткнуть себе в спину нож только для того, чтобы позабавить любимую, это уж слишком.

– Ты уверен? – недоверчиво спросила Мариша.

– Конечно, – уверенно ответил Ленчик, – он со мной консультировался и даже нож мне притащил, чтобы я отдал дубликат сделать. Вот я и сделал. А ты и в самом деле решила, что он умер? Вот умора, это же шутка. Неужели он тебе не рассказал?

– Кто рассказал? – в отчаянии прошептала Мариша.

– Да он сам – Никита. Неужели не рассказал? Может быть, ты сбежала, не дождавшись, пока он поднимется, весь окровавленный, и не начнет…

– Нет-нет, – поспешно сказала Мариша. – Я не дождалась.

– Ну и дурочка, – расхохотался Ленчик. – Я сразу и не врубился, когда ко мне твоя подружка наведалась. Думаю, в чем дело? Твердит, что Никиту убили, и спрашивает про какие-то ключи от квартиры. Думаю, при чем тут ключи, если Никита должен был тебя поджидать возле квартиры.

– Он был внутри, – с каменным лицом сказала Мариша. – А зачем ты за нами погнался?

– Так надо же было поддержать друга! – жизнерадостно воскликнул Ленчик. – Я только не ожидал, что вы от меня припустите, а потом еще и свяжете. Это же шутка была, теперь-то тебе ясно?

– Ты это только что придумал, чтобы от себя подозрения отвести. А на самом деле ты и убил Никиту, и сделал это по просьбе своей кровожадной и корыстолюбивой сестры, – сказала я Ленчику. – Убил, а когда я к тебе наведалась, ты испугался и от страха решил и нас прикончить.

– Что ты! – испугался Ленчик. – Я никого не убивал. Маринка, скажи ей, что я даже петуха зарезать не смог, хотя он, паразит, мне все ноги исклевал, и хозяин соглашался продать его. А у меня рука не поднялась, ты же помнишь, скажи ей.

– Петуха он точно не смог прикончить, – задумчиво согласилась Мариша и тут же добавила: – Но это вовсе не показатель, что он не смог бы прикончить нас с тобой. Пусть тут полежит, пока мы в милицию наведаемся и расскажем им про этих шутников.

– Зачем милиция? – заголосил Ленчик, который оказался на редкость скандальным типом: то ему не так, это ему не этак, но мы не стали вступать с ним в пререкания и быстро удалились, не забыв прихватить с собой вещественное доказательство.

Мы сели на метро и вернулись к себе. В милиции, куда мы из вредности приперлись, Доронина не оказалось, нам сказали, что он на выезде и будет не раньше, чем через час. Чтобы не тратить время попусту, мы решили зайти к Марише и узнать, как там обстановка. Подразумевалось, что Мариша будет выяснять обстановку относительно потусторонних явлений в своей квартире, а я буду ей ассистировать и подбадривать, а также следить, чтобы она не удрала. На площадке возле лифта мы столкнулись нос к носу с Дорониным, который очень обрадовался, завидев Маришу, и не обратил на меня никакого внимания. Я даже немного обиделась, ну и что с того, что мы с ним не знакомы, это ровным счетом ничего не значит. Поздороваться-то он мог. Но ему, видимо, было не до правил приличия. Он сказал, обращаясь к Марише и не видя никого вокруг:

– Я к вам. Зачем же вы нас обманули, что покойный не является вашим знакомым?

– Я как-то не сообразила сразу, – нерешительно начала Мариша и почти сразу же заткнулась, и хорошо сделала, потому что Доронин очень странно смотрел на нее, словно всерьез сомневаясь, в своем ли она уме и стоит ли тратить время на выяснение этого или лучше сразу доставить ее в психушку.

– Ну, заходите, – пригласила гостеприимная Мариша, распахивая дверь и пропуская его вперед.

– У-у! – протянул Доронин, едва оказавшись внутри. – Это уж слишком.

Мы с Маришей слегка побледнели и с внезапно возникшим холодком вдоль позвоночника заглянули через плечо Доронина. Нехорошее предчувствие томило нас, но мы не позволяли ему разыграться. «Не может быть, чтобы там оказался еще один труп», – утешали мы себя. Увы, в коридоре в позе зародыша скорчился рослый мужчина, одетый в светлые брюки, испачканные чем-то вроде болотной тины. Мужчина был мертв на все сто процентов. В этом не оставляла сомнения его голова, которая у него была свернута почти на сто восемьдесят градусов.

– Я тут ни при чем, – поспешила объяснить Мариша. – У меня сил бы не хватило.

Лица покойного ей видно не было, поэтому она тешила себя надеждой, что такие брюки могут оказаться у многих граждан среднего и выше среднего достатка, а полосатую рубашку в серо-голубоватых тонах тоже могли приобрести многие. Не обязательно же только ее знакомые носят такие рубашки. Мариша подошла ближе, и все ее надежды рассыпались, как карточный домик под сквозняком. На покрытом золотистым пушком запястье мертвеца был широкий старый шрам. Даже в лучшие времена, когда она сидела за столом напротив обладателя этого чисто мужского украшения, Маришу коробило от одного его вида, а сейчас ее и вовсе в озноб бросило.

– Ты что, его знаешь? – хором спросили мы с Дорониным.

Мариша обреченно кивнула.

– И откуда у него ключи? – язвительно поинтересовался Доронин. – Или это тот, кому вы их давали, а потом забыли.

– Нет, я ему их не давала. Не представляю, как он сюда попал, – почти плача ответила Мариша и тоскливо посмотрела на меня.

Я только рукой махнула, дескать, дело прошлое, утром все обсудили. А Доронина тем временем заинтересовал совершенно другой аспект дела.

– Тоже ваш ухажер? – спросил он.

Мариша повторно кивнула. Доронин в полном расстройстве чувств плюхнулся в кресло и уставился на Маришу, которая стояла на пороге и не знала, на что решиться. К счастью, Доронин все решил за нее. Он протянул руку к телефону и набрал номер.

– Да, – сказал он в трубку, – Это Доронин. Вышлите группу по вчерашнему адресу. У нас снова мокруха. Хозяйка тут делает вид, что ни при делах. С ней подруга. Да, подозрительная.

Не успела я прийти в себя от нанесенного оскорбления, как квартиру наводнили эксперты. Многие из них тут были во второй раз, и взгляды, которые они кидали на хозяйку этого страшного места, нельзя было назвать сочувствующими. Мне тоже досталась немалая толика подозрений. У нас подробно и явно не веря ни одному нашему слову выяснили, как мы провели утро, записали адрес Ленчика и многозначительно при этом переглянулись. Доронин даже позволил себе издевку, сказав:

– Поезжай, Петро, может быть, еще сумеете парня откачать. Хотя если судить по первым двум жертвам, то вряд ли.

– Да мы его не трогали! – возмутилась я. – Он сам на нас набросился вот с этой штукой.

Доронин осмотрел нож, выслушал наш пересказ Ленчиковой версии и тоже не поверил в нее.

– Чушь! – сказал он. – Какой дурак будет так глупо шутить? Признайтесь, что вы хотите ввести следствие в заблуждение.

– У нас алиби, – напомнила ему Мариша. – Мы все утро были вместе, а когда я уходила, то в квартире никого не было. В конце концов, я же не виновата, что они все приходят именно сюда. Я же не могу отвечать за их поступки, они взрослые люди. И на вчерашний вечер я тоже смогу раздобыть алиби, если только тех ребят тоже не перестреляли.

На Доронина ее слова произвели весьма слабое впечатление, он упрямо ей не верил.

– Если вы такая невинная овечка, какой прикидываетесь, – сказал он, – то объясните мне, как пострадавшие попадают к вам в дом. Ключей при них не находится. А вы настырно уверяете, что, как бы ни торопились, дверь за собой всегда закрываете. Как вы это объясните?

– Так и объясню, если бы я врала, то мне было бы выгодней сказать, что я не помню, закрывала я за собой дверь, уходя, или нет. А я говорю правду, но вы мне почему-то не верите.

– Послушайте, – выступила вперед я. – Хватит нас оскорблять своими неоправданными подозрениями. Лучше вам заняться отработкой нашего алиби, а оно у нас такое, что не подкопаетесь. Поверьте и проверьте, а мы пока можем посидеть под домашним арестом. Честное слово, мы никуда не денемся, хотя искушение велико.

Все-таки мужчины престранный народ, мне Доронин почему-то поверил и легко согласился с моим предложением, хотя смысла в нем было не больше, чем в Маришиных объяснениях. Тем не менее они ушли, предварительно избавив нас от трупа, за что лично я им была глубоко признательна. Соседей они опросили, но многих не оказалось дома, а те, которые были дома, ничего подозрительного не слышали и посторонних не видели.

– И что мы теперь будем делать одни? – спросила у меня Мариша, когда мы остались с ней наедине. – Ты, кажется, забыла, что я боюсь призраков, а значит, ни о каком домашнем аресте речи быть не может. Я немедленно отправляюсь к тебе и буду сидеть там до тех пор, пока эта история не прояснится.

Меня это в корне не устраивало. Я, конечно, люблю Маришу, но надо же и предел знать. А я подозревала, что совместная жизнь под одной крышей будет выходить за этот предел. Ну, месяц-другой я ее еще выдержу, а потом что прикажете делать? А если расследование зайдет в тупик, а призрак не исчезнет, мне так и жить вместе с ней? А если, чего доброго, к нам наведается еще и призрак сегодняшнего трупа? Это же вообще кошмар и полное фиаско моей личной жизни. Нет, я на это не согласна.

– Никуда ты не пойдешь, – сурово сказала я ей. – Сейчас мы переоденемся в какое-нибудь старье и приступим к поискам затерявшейся пары ключей, про которые ты толком ничего не помнишь, но уверяешь всех, что помнишь.

– Я их искала и даже специально с этой целью сделала генеральную уборку, – начала было протестовать Мариша, но я ее живо оборвала:

– Знаю я, как ты делаешь уборки. Небось провела пару раз веником по шкафам да прошлась пылесосом по своему ковру, ну и, может быть, еще протерла поверхности столов. Скажешь, что я не права?

Мариша устыдилась и ничего не сказала. Мы переоделись в старье, как это понимала Мариша. В моем представлении в этих вещах еще можно было смело съездить на пару вечеринок, но спорить я не стала, и мы приступили к уборке. Горы пыли, которые мы обнаружили за отодвинутым холодильником, подтвердили правоту моих слов. Мы их смели в пакет и осторожно исследовали на предмет обнаружения металлических предметов удлиненной формы. Но ничего, кроме пустых пивных крышек, мы там не нашли. Под газовой плитой и за стиральной машиной мы тоже ничего примечательного не обнаружили. Ключи обнаружились под мойкой, они мирно висели на березовом венике, с которым нормальные люди ходят в баню, а ненормальные, вроде Мариши, держат дома на всякий случай. Судя по привольно расположившемуся на венике поселению пауков, он стоял тут не один месяц.

– Ну, и как это понимать? – сердито отплевываясь от клубов пыли и потревоженных паучков, спросила я у Мариши.

Мариша кратким ответом удовольствоваться не пожелала и прочла мне небольшую лекцию, которая начиналась так:

– Пауки вреда никому не приносят, сидят себе тихонько и под ногами не мешаются. Наоборот, от них сплошная польза. Во-первых, – сказала она, загнув палец, – они приносят деньги в дом, во-вторых, они питаются другими насекомыми. Заметила, у меня почти нет мух и комаров. Догадалась теперь почему? А в-третьих, они мне нравятся своей основательностью, как где поселятся, сразу начинают вить гнездо. Поэтому я их не только не гоняю, а приветствую и предоставляю кров и безопасное убежище и в их дела не суюсь.

– Это заметно и без твоих слов, – заявила я. – Сколько, по-твоему, ты сюда не заглядывала? Хотя бы приблизительно сказать можешь?

– Это легче легкого, – обрадовалась Мариша. – Веник я сделала на даче как раз на прошлую Троицу. Потом он у меня несколько недель сох в ванной, но душ я принимаю часто, поэтому он там плохо сох, и к тому же с него все время сыпалась какая-то труха прямо мне на голову, поэтому я его переместила в пенал, но там с него стали сыпаться листья и попадать в разные важные бумаги, и я его определила под мойку. Это было в середине осени, и он уже был настолько плох, что идти с ним в баню было стыдно.

К кольцу от ключей, помимо фарфоровой бабочки, был прицеплен маленький клочок бумажки, на котором был написан телефон.

– А это еще что? – удивилась я. – Что за дополнительный брелок?

– Ой! – повторно обрадовалась Мариша. – Ты просто удивительно благотворно влияешь на мои дела. Сразу все находится, у тебя, видимо, аура такая. Представляешь, эта бумажка того самого типа, про которого я совершенно твердо была уверена, что он ушел вместе с моими ключами. А оказывается, он тут и ни при чем вовсе. Теперь всегда буду звать тебя, когда затею уборку.

Вывод, который сделала Мариша, заставил меня слегка пожалеть о своем неумном стремлении помочь ей. Она еще предлагала помыть полы в комнатах, намекая, что за последние годы у нее пропала масса нужных вещей, но я не дала себя окончательно закабалить. Поэтому Марише пришлось самой мыть полы, а я села на жалобно тренькнувший телефон и попыталась дозвониться до бывшей Ленчиковой каланчи, которой Мариша по политическим соображениям не могла позвонить сама. Там долго не снимали трубку, но наконец мне повезло.

– Алле, – произнес мужской баритон, от звука которого у меня сладко защемило сердце и задрожал мой собственный голос, поэтому мое приветствие оказалось слегка смятым, но все-таки там поняли, чего я хочу, и все тот же голос ответил: – Ее нет дома, и в городе, собственно говоря, тоже. Она уехала в Сочи, что-нибудь передать?

Так как я растерянно молчала, то голос сжалился надо мной и предложил альтернативу:

– А если хотите, то можете перезвонить ей завтра, она должна вернуться.

Я, обрадованная, промычала нечто, отдаленно напоминающее благодарность.

– Не за что, – сказал баритон и повесил трубку.

Переведя дыхание и обретя дар речи, я бросилась к Марише.

– Знаешь, кто сейчас состоит в любовниках у твоей каланчи? – возбужденно подпрыгивая на влажных плитках, голосила я. – Тот самый Вовчик, про которого ты сказала, что он голубой, а он оказался профессиональным киллером. Твой жених его приволок ко мне знакомиться, помнишь. Я с ним только что разговаривала по телефону, он сидит у твоей каланчи, а ее величество отдыхают на югах и завтра вернутся.

– Ты не перепутала? – недоверчиво спросила Мариша. – Он же сидит в тюрьме. И вообще, ты же с ним виделась всего несколько раз, а потом он проболтался тебе о своей профессии и ты от него сбежала.

– Это ничего не меняет, – настаивала я. – Все равно я на всю жизнь запомнила, как он тянет свое «алле». Ни один человек не сможет повторить, даже если вдруг ему и придет такая охота. Это точно он.

– Вряд ли он ее любовник, – продолжала сомневаться Мариша. – Тогда бы они вместе поехали отдыхать. А он сидит тут и ждет ее.

– Может быть, ему надо было вернуться раньше, поэтому он и сидит один. Но в любом случае они близки, я бы только близкому человеку разрешила жить у меня, пока меня нет.

– А я бы любого пустила, если бы он только пообещал не продавать мои вещи и не переклеивать обои.

– Но все равно, если он все это время находился в городе и в его распоряжении были ключи от твоей квартиры, то он становится подозреваемым номер один. Убийства – это же его профессия. Хоть в этом-то ты со мной согласна?! – в отчаянии взвыла я.

С этим Мариша была настолько согласна, что даже перестала мыть пол, бросила тряпку и принялась сдирать с себя свой вельветовый комбинезон с явным намерением куда-то идти.

– Куда это ты собралась? – осведомилась я.

– Как куда? В милицию. Буду жаловаться и требовать, чтобы они оградили меня от этого психа. У него там с моим бывшим благоверным какие-то разборки, а я страдай? Нет, спасибо.

Про разборки я слышала впервые, и мне это очень не понравилось. Кто его знает, может быть, он и против меня чего-нибудь имеет и, завершив с Маришей, начнет подкидывать трупы уже мне?

– Нельзя ли узнать поподробней? – попросила я.

– Сама толком ничего не знаю, потому и жила так спокойно. Год назад этого Вовку посадили, и в этом каким-то образом был замешан мой женишок, а у меня всегда своих дел по горло, чтобы выяснять про чужие. Да Мишка не больно-то и делился со мной, но все-таки мне удалось понять, что Вовку взяли после того, как он всадил пять пуль в одного толстосума, но так и не прикончил его. И были еще несколько провалов, мазилой этот Вовка был редким. В последний раз он умудрился попасть в задницу кому-то из своих же. Но кто был этот бедняга, мне Мишка так и не сказал, а потом мы с ним расстались, и я совершенно забыла про Вовчика. Все-таки я полагаю, что его сдали свои же, чтобы насолить ментам, пускай, мол, они теперь с ним возятся. И потому я была совершенно уверена, что его выпустят не раньше чем через пару десятилетий, а он снова тут как тут. И что мне теперь делать?

– Но ты ведь ни в чем не виновата перед этим Вовкой, – попыталась утешить я ее.

– Конечно, не виновата! – прорыдала Мариша. – А только чего он тогда мне трупы таскает?

– Может, и не он?

– А кто? Он самый и есть. Ему по статусу положено, вот он и старается.

– А почему он убивает именно твоих любовников, это по меньшей мере странно. Что он против них может иметь? Может быть, твой жених попросил его о такого роде услуге?

– Ты с ума сошла! – возмутилась Мариша. – Мы с ним расстались окончательно и бесповоротно, он не может иметь ко мне решительно никаких претензий. Я ему больше года назад сказала, что между нами ничего не может быть из-за его профессии, и он согласился. И вообще, он был добрым мальчиком и никогда не запрещал мне встречаться с другими. А даже если предположить, что это все-таки по его просьбе их убивают, то все равно, зачем ему хотеть смерти моих приятелей, если ему сидеть еще неизвестно сколько. Он же понимает, что одного убьют, а на его место немедленно найдется другая кандидатура. Что ж бедному Вовке всех метелить? Он же не меценат, за все услуги деньги берет, и немалые, моему бывшему столько не наскрести. На одного или на двух он еще может изыскать средства, но не на всех же.

– И все равно странно, – сказала я.

– Вот именно, – горячо поддержала меня Мариша. – Поэтому я к Доронину и собираюсь. А ты, если хочешь, можешь остаться дома.

– Ну уж нет, – решительно отказалась я. – Тут у тебя второй день трупы визитеров находят, так я не хочу оказаться в их числе. В милиции куда как безопасней. Я пойду с тобой.

Мы снова переоделись. Мариша попросила меня пойти вперед и подождать ее внизу. И когда я уже начала думать, что Мариша передумала, она возникла возле меня, и мы вместе отправились к Доронину. Против всякого ожидания он к нашим словам прислушался и немедленно отправил группу на задержание. Благо Мариша помнила адрес каланчи, по которому сейчас обитал Вовка. Мы вызвались поехать с ними, и нас взяли без разговоров, подозреваю, что этому сильно способствовало то, что Мариша не скрывала того факта, что помнит адрес лишь частично, то есть она помнила только улицу и одну цифру, но определить, что собой представляла эта цифра, затруднялась. Иногда ей казалось, что это номер дома, а иногда, что это квартира или вообще этаж или корпус. До Авиационной улицы мы добрались быстро. За нашей «девяткой» ехал «газик», до отказа наполненный крепкими ребятами в пятнистой одежде и вооруженными автоматами. Всю дорогу я провела в размышлениях о том, какую роль выполняет их пятнистая форма в черте города. Как камуфляжная она однозначно не годилась, а не опасаться людей с автоматами смог бы только законченный псих.

– Приехали, – сообщила Мариша, – вот этот дом, а вон ее балкон.

До балкона было, мягко говоря, высоковато.

– А он еще дома? – пришла мне запоздалая мысль. – Может, он пошел перекусить?

– Вас это волновать не должно, – распорядился Доронин. – Этим займутся профессионалы.

Мы отнюдь не возражали и, забившись на заднее сиденье, не сводили восторженных глаз с этих самых профессионалов. Они очень энергично расползлись по дому и прилегающим к нему кустам.

– Теперь пора, – заявил Доронин и открыл перед нами дверцу.

– Чего это? – удивилась Мариша.

– Пойдем наверх, ты должна представиться и любым путем вынудить его открыть дверь. Это поможет избежать стрельбы.

Мариша открыла рот и изрекла совершенно жуткую вещь, осмыслив которую я поняла, что умираю.

– Возьмите лучше Дашку, она с ним встречалась, и он был в нее без памяти влюблен. Так что ей он откроет без слов.

– Вот как? – воодушевился Доронин. – Вы, оказывается, все знакомы?

Без психоанализа было ясно, что он имеет в виду. Я метнула на Маришу взгляд силой в десять баллов, но она притворилась, что ничего не заметила.

– Я не могу, – попыталась я объяснить. – Он меня давно забыл, и виделись мы всего несколько раз.

– Вот это мы сейчас и проверим, забыл он тебя или нет, – бормотал Доронин, вытаскивая меня из машины.

Как я ни упиралась, уже через несколько минут меня поставили перед совершенно незнакомой дверью и велели звонить.

– Когда спросит «Кто там?», ты ему представишься и наплетешь что-нибудь жалостливое, чтобы открыл, ясно? – инструктировал меня Доронин. – И не вздумай говорить что-нибудь типа: «Мы бы тут хотели с тобой поговорить» или «У моих друзей к тебе есть пара вопросов». Никаких упоминаний во множественном числе, пусть думает, что ты одна.

– Ладно, – буркнула я и утопила кнопку звонка.

Врать мне не пришлось, дверь распахнулась сразу же, и передо мной действительно возник Вовка. Если у меня еще оставалась слабая надежда, что его голос мне просто померещился, то сейчас она растаяла как дым.

– О! – радостно воскликнул он. – Не ждал!

Это было единственное, что его порадовало, да и то только на одну, очень короткую минутку. После того, как, оттолкнув меня, в квартиру рванули люди в камуфляже, у него больше не было причин для радости, и он уже не был столь приветлив, осыпая меня удивительными словами, о существовании которых в русском языке я до сих пор не подозревала.

Возникший шум привлек внимание востроносенькой старушонки, которая вылезла на лестницу и приготовилась принять деятельное участие в сражении. Доронин вежливо попросил ее не высовываться и сидеть тихо, тогда, возможно, ей посчастливится и она не пострадает. Но старушенция попалась на редкость настырная и себе на уме. Слова Доронина на нее не подействовали, а если и подействовали, то весьма слабо: она продолжала торчать на пороге и с любопытством прислушиваться к звукам, доносящимся из-за дверей напротив. Вдоволь насладившись ими, она открыла рот и щелкнула пару раз великолепными вставными челюстями для привлечения нашего внимания. Доронин болезненно вздрогнул, но взял себя в руки и пробормотал:

– Мне-то что, хочет схлопотать, так ее дело.

Но старушенции его реакция показалась явно недостаточной. Она еще разок клацнула фарфором и удовлетворенно произнесла:

– Наконец-то его заберут отсюда. Давно пора. Сил никаких нет. Целыми днями крутит музыку, и добро бы Наташу Королеву или «Иванушек», так нет же, поставит западных придурков, они и воют дурными голосами так, что голова кругом идет, а барабаны по ушам: «бум-бум, бум-бум». Что же вы так задержались? Я вам еще вчера ночью звонила и утром сегодня тоже, потому что невозможно: он из дома ни на минуту не уходит и музыка у него орет, не затыкаясь. Просто удивительно, ну буквально ни на минуту. Я специально его караулила и подружек на улице подговорила, чтоб они смотрели, но он уже два дня как вернулся, сидит дома, словно сыч, и ни ногой никуда. Как он без свежего хлеба-то обходится?

Дотошная бабулька закончила свой монолог и, должно быть, осталась довольна. Примерно с середины ее рассказа наше внимание было полностью приковано к ее рту, мы боялись пропустить хоть слово нежданной свидетельницы. Когда она закончила, мы переглянулись. Доронин умел считать не хуже меня, а я уже давно сложила два плюс два и смекнула, что человек не может быть одновременно в двух местах, а значит, Вовчик, который, по свидетельству очевидицы, провел дома безвылазно все то время, пока на квартире у Мариши творились жуткие вещи, автоматически выпадал из круга подозреваемых.

– М-да, – протянул Доронин и крикнул: – Отбой, ребята!

Я вцепилась в него и жарко зашептала:

– Какой отбой? Ну и что с того, что он не виноват в убийствах? Он вполне может быть замешан в других делишках. Раз уж мы тут, надо его допросить хорошенько, а лучше всего было бы изолировать хотя бы временно.

Доронин грустно посмотрел на меня и сказал:

– Предупреждал меня мой предшественник, что отделение он мне передает то еще. И граждане очень уж волнительные, а гражданки просто чумные, он через них поседел и заработал язву. Я тогда не понял, о чем он толкует, а теперь вижу, что он прав был.

После этой отповеди Доронин прошел в квартиру, оставив меня на лестнице терзаться догадками о том, кого он имел в виду, говоря про чумных гражданок. Старушка оказалась тут как тут и участливо встряла.

– Правильно, милая, – поддержала она меня. – Надо его посадить. Сил моих нет больше с ним соседствовать.

Я мысленно сосчитала до ста, но это не помогло, и так как старушка продолжала торчать в опасной близости от меня, то от легкого нокаута ее спас только топот Маришиных ног на лестнице. То, что это были именно Маришины ноги, я не сомневалась, слишком часто мне приходилось их слышать.

– Они его схватили? – взволнованно спросила она. – Он сопротивлялся?

– Схватили и сопротивлялся, – мрачно подтвердила я.

– Чего же ты тогда такая мрачная? – удивилась Мариша. – Радоваться надо, преступник пойман и всего за какой-то час с небольшим.

– Он не преступник, – окончательно погружаясь во мрак отчаяния, ответила я. – То есть он, конечно, преступник, но в твоем деле не виноват. Он провел дома все время, когда должен был таскать трупы. У нас и свидетель имеется, – кивнула я головой в сторону протезированной бабульки.

Мариша оценила пронырливую внешность старушки и поскучнела.

– Может, вы ошибаетесь? – с надеждой в голосе спросила она у старушки.

– Нет, милая, – с плохо скрытым злорадством заявила бабулька. – Я за ним специально следила. – Он из квартиры ни на шаг. Я даже на ночь специально приклеивала к его дверям свой собственный волосок, а утром он был на месте, и это был именно мой волосок. Значит, никуда соседушка не выходил.

Против такого аргумента нам выставить было нечего. Мы вздохнули и поплелись в квартиру приносить свои извинения, но, придя туда, мы выяснили, что в них там никто особо не нуждался. Доронин с Вовчиком сидели рядком на диване и пели дуэтом.

– Да что ты мне, начальник, говоришь, – говорил Вовчик. – Мне ли эту парочку не знать. Они мне сколько крови перепортили. И она, и ее женишок. А ее коварная подружка чего стоит! Любому мужику может мозги так закрутить, что он в себя до конца дней не придет.

– А ведь меня предупреждали, – жаловался ему Доронин. – А я не принял слова товарища майора к сведению. Теперь бы не сидел тут дурак дураком, не зная, как перед начальством отчитаться.

– А я-то, дурак, обрадовался, когда ее увидел, – сокрушенно вздохнул Вовчик и умолк.

– Товарищ Доронин, – строго произнесла Мариша, и от звука ее голоса того перекосило, – зачем вы беседуете на личные темы с беглым преступником?

– А меня освободили досрочно, – вскочил Вовчик. – Между прочим, амнистия вышла всем тем, кто по первой ходке.

– Это ты-то? – поразилась Мариша. – Да на тебе пробы ставить негде.

– Это решать суду, – скромно потупив глаза, ответил Вовчик.

Мы, не торопясь, прошли в квартиру. Мариша огляделась по сторонам и скептически произнесла:

– Тут не очень-то изменилось. Только грязи прибавилось.

Вовчик не отреагировал, он смотрел на меня.

– Как ты могла подумать, что я способен на такое? – горестно начал он, обращаясь ко мне, но вместо меня ответила Мариша:

– А что она должна была подумать, если мы обе прекрасно знаем, чем ты зарабатывал на жизнь.

– С этим покончено! – убежденно сказал Вовчик.

– А мы откуда могли знать, покончено у тебя с прошлым или нет. Нам ведь ты не потрудился об этом сообщить, – вразумляла его Мариша. – Так что нет ничего удивительного в том, что мы подумали на тебя, удивительно то, что ты оказался ни при чем.

– А у нас всегда страдают невинные, – выдал Вовчик. – Вот и твой Мишка, говорят, ни за что сидит уже год. Суд будет, и его оправдают, а кто ему годы вернет?

– Во-первых, он не мой, – снова начала загибать пальцы Мариша. – Во-вторых, сидит он за дело, а в-третьих, никакой суд его не оправдает, сколько бы он ни заплатил своему ловкачу адвокату.