Текст книги "Мечта. Стихотворения"

Дарья Котова
Мечта. Стихотворения

© Котова Д. В., 2021

© Оформление. Издательство «У Никитских ворот», 2021

***

Котова Дарья Вадимовна родилась в Москве 14 ноября 1990 года. Окончила Российский государственный аграрный университет им. К. А. Тимирязева.

В стремлении преодолеть себя увлеклась экстремальными видами спорта: с 11 лет занималась скалолазанием, ездила на сборы в Карелию, Крым, на Кавказ; прыгала с парашютом. Стихотворения начала писать в раннем детстве. Принимала участие в школьных и городских конкурсах, публиковалась в поэтическом альманахе «Сияние Лиры».

«Мечта» – дебютный сборник Дарьи Котовой, раскрывающий ее как яркую и самобытную поэтическую личность.

«В моих речах…»

 
В моих речах,
В моих очах
Так много муки.
Сегодня ночью
Два волкá
Мне лижут
Руки.
Стою
Прикованная я
Ко постаменту.
Жизнь намотаю
На кулак,
Как будто ленту.
Война та длится
Много лет.
Нет сил запаса.
Но волки на меня
Глядят
И просят мяса.
Вот белоснежный волк
Кладёт главу на плечи.
О пользе мира
В бытии толкает речи,
О благородстве наших душ,
О всепрощенье,
О силе любящих сердец —
Святом ученье.
Что месть глупа,
Что ложь пуста —
Не понимаю.
 
 
Но чёрный волк
Поёт своё,
И я внимаю.
Он говорит,
Что мира нет,
Есть перемирье,
Что благородство
Ни к чему,
Коль в нём бессилье.
Ложь – шкаф
Для неприличных тайн.
Черны те речи!
Но волк второй
В глаза глядит,
Мой дух калеча.
Война та длится
Много лет.
Нет сил запаса.
Но волки жалобно
Скулят
И просят мяса.
 

«Мечта, скажи, куда же…»

 
Мечта, скажи, куда же
Ты уходишь?
Меня ты поразишь
Своей красой.
То как космический
Несозданный корабль
С земли поманишь
Взлётной полосой.
Ты говоришь,
Я рождена для битвы,
Я поднимусь
И подниму с колен,
Что я пророк
Отечества и мира
И я холодный ветер перемен.
Ты говоришь,
Я выйду из темницы,
Весть о себе
По ветру размету.
Мне родником богов
Дано напиться,
И я не верю
В дивную мечту.
 

Огонь

 
Толпа глупа;
Она лишится смысла,
Коль из неё
Уйдёт
Седой пастух.
И в ней не вижу я
Себе подобных.
И тело сытое
Мой встряхивает
Дух.
Она жестока
И подобна стае.
Она нуждается
В достойном
Вожаке;
Чтоб эту ношу,
Тягостную ношу
Тащил бы он,
Как будто налегке.
Я для неё —
Свежайшее лишь мясо.
На гордость дерзкую —
У них отличный нюх.
И чувствуют
Моё высокомерье,
Как звери чувствуют
Всех, испустивших
            дух.
Но мало их оскалов
            и укусов,
Чтоб затушить
Сияющий огонь.
 
 
Тот, что горит
Во мне
Порою слишком
Ровно.
Порой всё рушащий,
Как разъярённый конь.
Гореть он будет
После слова
«После»,
Душа бессмертна!
В это верю я!
И многим будет
Суждено согреться
У этого столь
Пылкого огня.
Вот почему
Мой взгляд
Порой
Не видит.
Там не безумие:
Дарованный мне свет.
Но к очагу
Сгорающего света
Чужим прохода
Не было и нет.
 

«Увы-увы, моё предназначенье…»

 
Увы-увы, моё предназначенье —
Не быть счастливой,
Только сочинять.
И на своём воздушно-звёздном
Ложе приобрету
Я новую кровать.
Увы-увы, мое предназначенье —
С дороги той, конечно,
Не свернуть.
Ведь с детских лет
Любила я могилы,
С младенчества
Ласкала Млечный Путь.
Христос-Христос,
Не встану на колени,
Рождённая до срока
Умереть.
Христос-создатель,
Даже надрываясь,
Дай мне клинком
Отточенным звенеть.
И не пугает
Больше эта пытка:
С спокойным взором
Я в неё войду.
Беру пример
С сгорающей кометы
И старому сподоблюсь
Кораблю.
Секреты чёрных дыр Меня пугают, Но любопытство
Всё-таки сильней.
И я войду, в неё проникну
Точкой.
И навсегда останусь, люди, В ней.
 

Моему умершему коту посвящается

 
Осколки пирамид
Тянулись к звёздам.
Лучами звёзды резали
Пески.
По Нилу плыли,
Свёрнуты в папирус,
Мои богоподобные стихи.
Но все стихи,
Которые украсят
Весь небосвод,
Сияющую Нут
В той Раподобной
Стороне Исиды,
Пускай кошачьи когти
Разорвут.
Меняю я стихи
На кошек ласки,
Меняю на Египет
Отчий дом.
Где умирают кошки,
Нету счастья.
Душа кота
Осталась только в нём.
Я побреду танцовщицей вдоль Нила.
Гипербореи брошу холодá.
Златые соберу пустынь песчинки.
На них я у жрецов куплю кота.
И в той стране, где правила Нефтида,
И там, где Сету крылья отдала.
Пришли созданья
С телом жриц и женщин.
 
 
С той стороны
Межмирного стекла.
Двуноги боги,
Ангелы хвостаты.
Я говорила только
Иногда.
Язык я вырву,
Словно жрец
Свой фаллос.
И у Анубиса я украду кота.
Сойдя с креста, Иисус
Воскрес однажды.
Не набивай причастьем
Грязный рот.
Там, где людей сжирают
Крокодилы,
Там кошка воскресает
Каждый год.
Сойдя с креста, Иисус
Воскрес однажды.
Не набивай причастьем
Брюхо, рот.
И на Христа, склонившего
Колени, сфинкс с нежностью
Взирает – главный кот.
 

«Я ухожу в равнины с гор…»

 
Я ухожу в равнины с гор.
Залиты тусклыми дождями.
Что было там на высоте,
Того не будет между нами.
И как страховки верной трос,
Все чувства в воздухе повисли,
И золотой огонь любви
Я потушу искусством мысли.
Настанет день,
Настанет час,
И я зажгу его как прежде.
С надеждой, что ко мне придёшь,
В слепой несбывшейся надежде.
 

«Я знаю нежность и решимость…»

 
Я знаю нежность и решимость,
Уход тебе внушает страх.
И слезы, как брильянты скорби,
Блистают на твоих глазах.
Я знаю, день бывает долог,
Ночь коротка, как в полдень тень.
И я вернусь, вернусь так скоро
Через один полярный день.
Земля под белым саркофагом,
Где жизнь как будто умерла.
Где глыбы водные так гладки,
Как ледяные зеркала.
Где кто-то, кто же —
Мы не знаем, создаст коктейль,
Полярный микс.
И где небесные ворота
Откроют в измеренье икс.
 

«Я – незабвенна…»

 
Я – незабвенна.
Я – дорóга.
Дорогой быть —
Нелёгкий труд.
Вот она тянется
К пространству,
Похожая на длинный
Кнут.
Мы забываем
Про зачатье
Колосьев незабвенной
Ржи,
Когда идём
В пыли босые,
Комбайн оставив
На межи.
Вот маки —
Красные дурманы.
Одежды будущие —
Лён.
Да, у дороги
Сотни лестниц,
А также
Тысячи имен.
По одинокой
Горной тропке
Снуёт пронзительный
Мистраль.
Я для ленивых
И порочных
Преобразуюсь
В магистраль.
Катясь вперёд
В автомобиле,
Колёса выплавляя
В медь
И чад зловонный
Изрыгая,
Ты так рискуешь
Умереть.
Я – незабвенна,
Я – дорóга.
Дорогой быть —
Нелёгкий труд.
Да, о дорогу
Топчут ноги,
Но по дороге
Вдаль идут.
 

«Давно ли…»

 
Давно ли
Я стишок читала
Средь ёлок,
Бабочек, огней?
Давно ли
Хвасталась с подругой,
Какое платье красивéй?
Я красноречием пылала,
Но образ взрослого
Возник.
Кому-то отрезают
Крылья,
А мне отрезали язык.
Признанья, песни,
Даже ругань —
Всё то
Оставьте на потом.
Я отзеркаливаю звуки
Своим неполнозвучным
Ртом.
Поп-музыка
Пройдёт,
И я уйду в года.
Со мной останется
Навеки
Моя святая немота.
 

«Собрáлися враги…»

 
Собрáлися враги
На водопой.
Рептильи пили ил
Без интереса.
Зелёной шкуры
Злой глумливый
Взгляд.
А водопой —
Святая церковь
Леса.
Косули длиннорогие
Сюда
Шли утолить
Безудержную жажду.
Кем хочешь будь.
Природа велика,
Раз ты не смог
Разумным
Быть однажды.
А боги поднимались
На Олимп.
Но уходили
В горы альпинисты.
И каждый грек,
Как Аристотель, знал:
Высокомерье божие
Нечисто.
Мессия покидает
Свой Эдем.
Под тяжестью креста
Нельзя сломиться.
 
 
Нам Бога
Невозможно не понять,
Раз человеком
Дева разродится.
Надень свой саван —
Белый, как халат,
А высший разум
Выстроит дорогу.
Ответит он
Лукаво на вопрос,
Кем лучше быть:
Зверюгой или богом.
И можно всем
Казаться божеством.
Вершить эксперименты
Век от века.
Творец – твори.
Наш полигон —
Земля.
Но всё же
Оставайся человеком.
 

«Я – самурай…»

 
Я – самурай.
Я выращен
В боях
И выжить
В них терял
Не раз надежду.
И каждый раз
С усмешкою кривой
Я головы рубил
Врагов небрежно.
Как на полях,
Наполненных
Водой,
Я гóловы срезáл,
Как зёрна риса.
На поле битвы
Урожай собрал,
Опасней тигра
И хитрее лиса.
Я от семьи
Был рано
Отречён.
От алтаря
Родительского крова.
И средь мальчишек
Я в казарме рос.
И я не мнил
Себе другого
Дома.
Как некогда
Бежал я
Средь камней
Тягучие и злые
Расстоянья,
Как избивался,
Воином чтоб
Стать,
Пытаясь
Спрятаться
В отсутствие
Сознанья.
Как после,
Приходя потом
В себя,
Давя
В себе рыданья,
Боль и муки.
И так взрослея,
Становясь
Другим, я постигал
Бойцовские науки.
Шёл день за днём,
И шла за ночью
Ночь.
Тогда я плакал,
Так, как плачут
Дети.
А после, как рассвет
Нас поднимал,
Я был спокоен,
Как студёный ветер.
И выходя
Под окрики
Во двор,
И не переча,
(Это было мудро),
Я наполнял
Ладони из ручья
И умывал
Бесстрастнейшее утро.
Я не сломился,
Как сухой тростник.
Ведь злые силы
Верящих не губят
Во мраков мрак.
Я верил лишь в одно —
В то,
Что однажды
И меня полюбят.
Как гибкий змей,
И плоть моя крепка.
При виде крови
Сердце бьётся глухо.
Но как оно
Мечтает
Полюбить.
И беззащитная душа
Нежнее пуха.
Изогнут меч,
Как быстрая река,
Блестящая под
Белым
Солнцем Иня.
Его роняю
Из ослабших рук,
Произнося
Возлюбленного имя.
Связь потерявший
С матерью, отцом,
О ласках детства
Знавший лишь немного,
Ниц падаю
Я с дрогнувших колен.
Я вновь нашёл
Отца и даже
Бога.
И стона звук
Так робко
Льётся с губ.
И в нём
Так много
Нежности и боли.
И крепость тела
Заменяет дрожь.
И я целую
Сильные ладони.
Мне очень
Страшно
То, что это сон.
Вдруг снова
Битвы, муки и казармы?
И вдруг он
Растворится как
Фантом?
Но слишком
Его очи лучезарны.
Я льну к нему,
Как молодой бамбук
Льнёт к небу,
Умоляя о защите.
Его глаза
И сердце, что внутри,
Пожалуйста,
Пожалуйста, любите!
Ведь если не сомкнёшь
Объятий ты,
Меня тотчáс
На сей земле
Не станет.
И слёзы, иероглифы
Любви,
С ресниц сочатся
На лицá пергамент.
Он улыбается
И, что я трепещу,
По этим иероглифам
Читает.
И как печатями:
«Ты мне принадлежишь» —
Он поцелуями пергамент
Покрывает.
Я снова мал,
И мне тринадцать
Лет.
Но я в любви
Живу, а не мечтаю.
А он – мой щит,
А щит тот – колыбель
От прежних
Убаюкавший страданий.
Перстами он
Касается волос
И шепчет:
«Ты в смятенье
Очень милый.
Одежду в поте,
Крови и пыли
Сними, как маску
Отзвучавшей силы».
Рубаха падает
С меня к его
Ногам.
Падёт хакама[1]1
  Традиционная японская юбка-штаны.


[Закрыть]
Вниз.
Ещё немного.
Ни разу
Не познавший
Естества,
Нагой я предстаю
Перед этим Богом.
Я – самурай.
Я в ненависти рос.
Но быть любимым
Не терял надежды.
И я, рыдая,
Отдаюсь ему.
Я – самурай.
Я ласковой
И нежный.
 

«Она пришла…»

 
Она пришла
Как первая индиго
И не была
Нейтральной
В полосе.
Эдемский сад
Из деревянных
Брёвен.
Она была
Такою же,
Как все.
Она всё знала,
Видела и зрела.
Кресты неправославия
Не спят.
И хохот золотой
Советских гурий
Преобразился
В танковый заряд.
Война войной.
Игра? Игра игрою.
Тринадцать лет —
Как будто
Тридцать два.
Насильники,
Идущие в солдаты.
Кишки
Им выпускала детвора.
Пятнадцать или
Сто пятьдесят – одно
И то же.
 
 
И десять пыток
Огненных часов.
В её глазах
Кружились метеоры,
Похожие на полоумных сов.
Эй, злой фашистский óрган,
То есть сердце,
От пыток
Ты таких закоченей.
Она ушла, ведомая
На волю,
И пробиралась
К родине своей.
Вот этот дом,
Петля дверина
Шее —
Ни дерева,
Ни крыш не воскресить.
Вот плитка,
На которой кашеварят,
Но манну неба
Некому варить.
Включить конфорку,
Повернуть бы ручку,
Себе самой
Тот вечный огонёк.
Но пуст сарай,
И зорька «му»
Не скажет.
Не подоить
Её на посошок.
 
 
А дева —
Деревенская богиня.
Всё помнит:
Серп, колосья
И колхоз.
Она смеётся.
Это не впервые.
Фашист, рыдай
До злых кровавых
Слёз.
А огонёк
Горит и не тускнеет.
Газ выключить
И уничтожить мир.
Планеты пыльной
Голубой огарок
Укрыт в шинель,
Затёртую до дыр.
 

«Легко быть…»

 
Легко быть
Богом.
И царём Вселенной.
Попробуй достучаться
До небес.
Спускаться
Лишь
Единожды на Землю,
Творя особенный
Партеногенез.
Но есть
Другие:
Мука, боль
И вера.
И нет конца
И края,
Господа.
Они рождались
С помощью мейоза
И только смехом
Брали города.
У македонцев
Боги без одежды.
Карали там
И смехом, и мечом.
Была я здесь
Лабораторной мышкой,
А стану всем
Крысиным королём.
 

«Мои покои…»

 
Мои покои
За стальной решёткой,
Я буду править в них
До самого конца.
И стражники
Меня ласкают плёткой
Под сводами
Проклятого дворца.
Они так выражают
Мне почтенье,
Мне, королеве,
Столько долгих дней!
И всё крупней
Становятся рубины
На полосатой мантии
Моей.
Рубины крови,
Жемчуг белый гноя,
А спальный зал
Вокруг меня не пуст,
Приниженно присели
Там фрейлины,
И царственная феня
Льётся с уст.
Держать всё время
Царскую осанку
Ослабший дух
Поистине устал.
Но вот уже
Мои послы и слуги
Ведут меня скорей
В приёмный зал.
Я создавала
Страшные указы,
За стенами дворца
Вершила смерть,
И подданные – все
Сочли за благость
На королеву гнева
Посмотреть.
Я скоро перестану
Быть и верить.
Во дворе темницы
Превращусь в траву.
И вот уже,
О Боже!
Надевают
Корону электродов
На главу.
А вдруг вы есть?
И Бог, и его мама?
Ведь ты – моя коллега,
Вот дела!
Эдема ты
Небесная Царица,
А я – царица
Тюрем, тьмы и зла.
Пускай ты есть
Иль нет?
Одно и то же.
Скорее в ясный день
Раздастся гром,
Чем ты спасёшь.
И я сажусь спокойно,
Чтоб умереть,
На свой электротрон.
 

Светлячки

Людям с ограниченными возможностями

 
Луна взошла,
Вокруг проснулись
Сосны,
Засеребрились
Лунные цветы,
Трава звенела
Неземным сияньем,
Полночный лес
Восстал из немоты,
Благоухали
Запахами звуки,
Лес пробудился
В сказочную ночь.
Он звал луну
Остаться, словно гостью,
И гнал непрошеную
Гостью-тучу
Прочь.
Здесь, на поляне
Правил нежный ветер,
Он пел о том,
Что есть
Холодный дождь.
Но кто из нас
Наполнен
Ярким светом,
То счастья
У того не отберёшь.
 
 
Он уверял,
Что птице нужна помощь:
Самой ей
Не подняться
До небес.
И светлячки
Послушать эти песни
Сюда скорей
Слетались через лес.
Они летели
С озера, с верхушек
И с мрачной несогревшейся
Земли.
И плыли в небе,
Словно как по морю,
К чудесным дальним странам
Корабли.
И был средь них один,
И я не знаю,
Какая нить по воздуху
Вела.
Так тяжело вздымались-опускались
Его два чёрных
Матовых крыла.
Одно из них
Порезано листвою,
И так порезано,
Как будто бы копьём.
Но всё равно
И с раною такою
Тот светлячок
Горел святым огнём.
 
 
И те из нас,
Кто телом обездвижен,
Пусть не закончат
Радостию жить.
Лететь туда,
Где правит
Нежный ветер,
И продолжать
Размеренно светить.
 

«Был свет зажжён…»

 
Был свет зажжён
Невидимой рукою,
И с ним ночник
Поставлен на окно.
Так много бабочек,
Слетевшись отовсюду,
В фальшивом пламени
Его погребено.
«Нет, ничего в сем мире
Нет прекрасней» —
Так думал
Белоснежный шелкопряд,
Когда летел туда,
Где нет спасенья;
Есть только света
Бесполезный суррогат.
«Во тьме ночник
Горит милее солнца» —
Считал так
Грациозный махаон,
Когда на дне
Убийственной той лампы,
Обжегши крылья,
Был он погребён.
И много бабочек,
Цветных цветов
Крылатых,
За долгую
Сюда слетелись ночь.
Они потерянно
Кружили рядом с лампой,
И вряд ли кто
Силён был им помочь.
 
 
И, как неровные
И радужные пятна
На оболочке
Приоткрытых глаз,
Они кидались
Прямо на погибель.
«Ночник – не свет» —
Был позабыт наказ.
Какая грустная
И нежная картина.
И негодяй тут
Прослезился бы.
Но был жесток,
Кто тот ночник
Поставил.
Он не вкусил
Их слабые мольбы.
Ночник погас,
И бабочки остались
Наедине с могучею
Рукой.
Прекрасные и нежные
Созданья.
Их били, словно
Мух навозных рой.
А поутру,
Как пробудилось солнце,
Я видела их
Мёртвые тела,
А кто-то был
В агонии тяжёлой,
И лишь одна пока
Была цела.
 
 
Она сидела
На краю той лампы,
На рваных крыльях
Не сумев взлететь.
И мне хотелось
Спрятать эту душу
И в свете подлинном
Её уже согреть.
Хотела я
Держать её в ладонях,
Так нежно-нежно
Слёзы утирать
И раны страшные,
Подпалины на крыльях
Той бабочке-психее
Целовать.
Мне нужно было
Гладить осторожно
Два сорванных
От мрака лепестка.
И я дала той бабочке-психее
Возможность
Вешнего и вечного глотка.
И отпустила я её в окошко,
Где речка быстрая
Струится по горам
И где щебечут
В небе звонко птицы,
На волю вольную —
К лесам, полям,
Лугам.
 

«Полнолуние, словно циклоп…»

 
Полнолуние, словно циклоп,
Лезет на небеса.
И мне чудятся
Звёзд холодные
Прекрасные голоса.
B утопленницы собирали
С воды жидкое серебро.
И я там бывала беспечно,
Бывала страху назло!
 

«Люби меня…»

 
Люби меня
За то,
Что я люблю
(Быть может,
То когда-нибудь
Услышу).
Люби меня
За то,
Что я скорблю.
Люби меня
За то,
Что ненавижу.
Люби меня
За то, что
Весела,
На мир смотрю
С открытыми
Глазами.
Люби меня
За то,
Что я мертва,
Запрятав сердце
Долгими стенáми.
Люби меня
За то,
Что я жива,
Искусной гейшей
И невинной птахой.
Люби меня,
Одетую в парчу,
Люби меня
За то,
Что я – неряха.
 
 
Люби меня
За то,
Что я сильна
И я способна
Биться и бороться.
Люби меня
За то, что я слаба
И слёзы капают
С душевного колодца.
Люби меня
За то, что я умна,
Что исторгаю
Пламенные речи.
Люби меня
За то, что я глупа,
Себя своею злобою
Калечу.
Люби меня
За то, что я добра.
Люби меня
За то,
Что я – мегера.
Люби меня
За то,
Что я – игра.
Люби меня, что
Искренна без меры.
Люби меня за то,
Что я нежна,
Как лепестки
Едва раскрытой розы.
 
 
Люби меня за то,
Что я груба
И исторгаю
Ругани и грозы.
Люби меня
За то, что
Вижу я
И что гляжу
В поэзию кристалла.
Люби меня
За то, что я слепа.
За то, что я тебя
Не замечала.
Люби меня
За то,
Что я молчу
В час, когда солнце
Скрадывает вечер.
Люби меня
За то, что я
Кричу,
Безумье вскинув
На свои на плечи.
Люби меня
За то, что я – костёр.
Люби меня
За то, что я – ледышка.
Люби меня
За то, что
Женскость я,
Люби меня
За то, что
Я – мальчишка.
 
 
Люби меня
За то, что я —
Мудрец,
Узревший Космос
С детства и с пелёнок.
Люби меня
За то, что я —
Конец.
Люби меня
За то, что я —
Ребёнок.
Люби меня
За то,
Что я проста.
Люби меня
За то, что
Окрылилась.
Люби меня
За то, что я – Мечта.
Люби меня,
Что я осуществилась.
 

Эскимо в глазури

О. Г.

 
В тебя я сразу,
Милая, влюбился…
Как эскимо,
Ты холодна на вкус.
Покрыта макияжем,
Как глазурью.
И у меня сердечный
Бьётся пульс.
Ты – необычное
Изысканное яство.
Ты – утончённый
Приторный десерт.
Я положу листок
В чернилах страстных
В надушенный признаньями
Конверт.
А ты смеёшься
Над стихотвореньем,
О льдистая язвительная О.!
Поэт, изливший душу
В сосуд хладный,
В твоих глазах
Не стоит ничего.
 

«Я когда-то любила качели…»

 
Я когда-то любила качели:
Опускалась-взмывала
К мечтам.
И качели,
Сей маятник детства,
Поднимали меня
К небесам.
А потом возвращали
Обратно,
Норовили на землю
Стряхнуть.
По минутам,
Часам и по гóдам
Продолжался сей
Маятник-путь.
И порою казалось,
Что звёзды будут
Вечно меня окружать,
Как в мгновенье,
Когда на качелях
Я смогла ото всех
Убежать.
А порой ненавидела землю,
Когда та настигала меня.
Бесполезная серая
Плоскость:
Из песка и цемента поля.
Годы шли, и я стала
Взрослее:
Привлекать стала
Вдруг карусель,
 
 
Как Икар,
Потеряла я крылья
Непокорных и детских
Качель.
Карусель есть
Пробежка на месте,
И на ней
Стало проще
Мне вдруг.
В колесе,
Словно белка,
Крутилась
И попала я
В замкнутый круг.
Пусть летают
Средь неба другие,
Жизни пройден
И март, и апрель.
Я когда-то
Любила качели,
А теперь я люблю
Карусель.
 

«Я не позволю…»

 
Я не позволю
Рушить красоту:
Прекрасные языческие
Храмы.
И разрушать
Полотна мастеров
Под звуки
Боевого барабана,
Я не позволю
Вам сминать цветы,
Что к космосу
Протягивают длани,
И осквернять
Тела прекрасных дев
Одеждами закона и морали.
И заглушать звучанье
Этих гор,
И осушать
Бескрайние озера,
Взрывать огонь
Средь сказочных лесов
С известнейшим цинизмом
Мародёра.
Ведь только Бог
Способен был создать
Тела людей,
На листьях —
Стрелы света,
Творить песнь строк,
Прозрачных, как кристалл,
Рукою вдохновенного поэта.
Пусть называют грешницей
Меня,
Религию прекрасного прославлю,
И меж словами «Красота» и «Бог»
Я для себя
Знак равенства поставлю.
 

«Ведь я же изменилась…»

 
Ведь я же изменилась
Для тебя,
К тебе иду
Я с новыми дарами.
Я заменила
Меткое копьё
На посох,
Разукрашенный цветами.
Я променяла бряцанье доспех
На паутинку
Шелестящих кружев.
Ночное небо —
На полудня свет,
Что золотом
Рассыпался по лужам.
Железный шлем —
На алость в косах
Лент.
В любви своей
Не ведаю я рамок!
И дым костра —
Дух странствий
И войны
На аромат
Искрящихся фиалок.
И в дом я свой
Впустила вскоре
День,
Хоть раньше
В нём лишь
Полутень гостила.
 
 
И тяжесть
Чёрных бархатных
Портьер
Я шёлком занавесок
Заменила.
В фонтанчике
Льёт воду Купидон,
Хоть раньше лил
Бесёнок там печальный.
Туда пущу я рыбок
Золотых
На смену омерзительным
Пираньям.
(Пусть он придёт,
Желанный нежный гость.
В фонтане разрешу
Ему умыться.)
И в клетке место
Вóрона займёт
Лимонная тропическая
Птица.
Свою нагрею
Для тебя постель,
Которую
Морозила мне вьюга.
И буду трогать
Не себя саму,
А нежного и дорогого
Друга.
 

«А я сажала…»

 
А я сажала
Маки возле
Дома,
Пел колокол
В воскресной
Тишине.
И небо отражалось
(Не поверишь!)
В его глазах,
Как в зéркала
Стекле.
И кудри его были
Так прекрасны,
И взгляд его
О многом говорил:
Что он любимым
Был неоднократно,
Но никогда, конечно,
Не любил.
Я не хотела
Попадаться в сети,
Чтоб шар
Земной
Катился из-под
Ног.
Но пахло полем,
Маем и цветами.
Я сбросила
Пуховый свой
Платок.
Прочь полетело
Платьице из ситца.
 
 
Зелёной тиной
Пах наш
Сельский пруд.
В такие дни
Циничные натуры —
И те, бывает,
Сказки детской
Ждут.
Но злая осень
Всё дождями
Смыла.
Зима узор
Чеканит на окне.
Я календарь
На слове «май»
Закрыла
И сердце приготовила
К зиме.
Я прошлое ценю не слишком
Сильно.
Воспоминанья
Не пущу я в дом.
Сейчас не маки,
Только снег
Холодный
Окутал землю
Снежным полотном.
Забыла всё,
И прошлый год
Закрыла,
И сердце
Приготовила к зиме.
Но на рассвете
Кажется,
Что маки
Опять цветут
На белом полотне.
 

«А в Индии стоят…»

 
А в Индии стоят
Дворцы из мрамора,
Пригревшись
На чистейших
На песках.
Вот Солнце,
Словно Вишну
Многорукое,
Мир держит
В золотых
Своих лучах.
Вот белый
Тигр
В красных розах
Нежится,
Вдыхая
Несравненный аромат.
На девушку,
Что в сари
Обернулася,
Мои глаза
Исстýпленно глядят.
Она танцует
Сказочною птицею,
И прочь уходит
Ловеласа спесь.
Забуду и Европу,
И Америку.
Я впредь – индус.
И я останусь
Здесь!
«О девушка!
Прими же
Чужеземца ты
В свои объятия
И осчастливь
Меня.
Позволь мне
Лишь глядеть
На танец
Чувственный,
О мудрая индийская
Змея.
Ты знаешь
Больше
Европеек чопорных,
Ты – нага
И пришла сюда
С небес.
И пусть бутон
Любви неразродившейся
Не осквернит
Сомненья хмурый
Бес».
Она ответила,
Блеснув зубами
Белыми:
«О чужеземец!
Сладко
Ты поёшь!
Наверное,
Уж много
Сердец девичьих
К тебе, льстецу,
Попалося под нож».
В Европе
Женщины
Играют
В свои вееры,
Мужчин окутав
Взгляда волокном.
Ключи к природе
Там уже
Утеряны,
А я играю
С морем и песком.
Мой танец – страсть,
Где плоть
С душою сходятся,
И каждый любоваться
Волен мной.
В Европе
Женщины стыдливостью
Украшены,
И ножку
Показать там —
Тон дурной.
Вам тело
Инквизиторы калечили.
(Дослушай
И в решенье
Не спеши.)
Страданьями
Пути души отмечены.
Но мы-то знаем:
Тело – часть души.
Ты не любить,
А получить готовишься.
Не будь же горд
И покорись судьбе:
Пусть парусник
Отчалит
На рассвете.
Мой чужеземец,
Уходи к себе».