Текст книги "Думай о хорошем"

– Нас приглашали на ужин Воронцовы, помнишь их?

Я задумалась на пару секунд:

– Твои партнеры по производству?

– Да, у них там небольшое торжество, юбилей открытия холдинга.

– Ой, очень хотелось бы, вот только надеть-то мне нечего!

Я носом пощекотала его шею, руку на бедре переместила чуть выше, он рассмеялся.

– Дим, в магазин, – коротко сообщил он водителю, а я добавила:

– В «Наполеон», мое платье там висит.

Если Тимофей с детства считал, что будет богатым, то я никогда не сомневалась в том, что у меня всегда будет достойный мужчина, с которым я буду спокойна и счастлива.

В «Наполеоне» к платью быстро нашлись туфли, чулки и белье, я сразу облачилась во всю эту красоту, новую норковую шубу просить не стала, зачем мне вторая? Поэтому мы заехали ко мне выложить пакеты, и я переоделась в шубку, подкрасила губы и взяла маленькую сумочку. Тимофей в магазин со мной не пошел, отправил водителя с карточкой, и домой заходить тоже не стал – разговаривал с кем-то по телефону. На всё это ушло меньше тридцати минут, я бросила в зеркало последний оценивающий взгляд: идеально! От суеты с покупками у меня раскраснелись щеки и заблестели глаза. Надо же, как сильно я горевала об этом платье вчера и как легко приобрела его сегодня!

– Мы надолго к Богдану и Маргарите?

– На пару часов, потом ко мне.

Я кивнула и, обняв его руку, просто отвернулась к окну. Город, за ночь спрятанный под пушистый белый снег, стал очаровательно незнакомым. Все кусты и деревья из утонченно обнаженных стали нарядно укутанными, как парад невест, бережно спрятанных в меха и бриллианты. Прохожие стали быстрыми, спешащими в тепло своих семейных очагов. В городе сразу появилось много транспорта: небольшие тракторочки, бесконечно спешащие убрать очередную груду снега, грузовые машины, гудящие на всю улицу и старающиеся победить сугробы на поворотах и пешеходных переходах, огромные грейдеры, лениво скребущие снег на обочины. Хорошо, что снег выпал, он подарил окружающему миру обновление. Честно говоря, в теплом салоне было так хорошо, что я даже расстроилась, что мы уже приехали и нужно идти через двор в коттедж Воронцовых.

Первое время я чувствовала себя неловко в компании людей высоких чинов и доходов. Было дико, что на такие торжественные вечера приходит мэр города, приходят директора крупных предприятий, музеев, кинотеатров, актеры, модели – в общем, все, о ком я писала статьи в наш журнал: сливки общества, элита нашего города и области.

Сидя с ними за одним столом, я никак не могла избавиться от мысли, что я корреспондентка двадцати трех лет, которая, по сути, просто является любовницей Тимофея Краснова. Мне казалось, что на меня смотрят снисходительно, что разговаривают со мной предвзято вежливо, что оценивающе рассматривают мой гардероб.

Вот только очень быстро я поняла, что они такие же люди, у них нет третьего глаза или третьей руки, у них нет знания священного языка, недоступного другим людям, и тайну мироздания они не разгадали, – со мной в одной компании были такие же люди, разных темпераментов и взглядов. А самое интересное, что мне пришлось осознать, – это то, что каждый думает о себе, до меня им нет дела. Нет дела не потому, что они горды или эгоистичны, а потому, что такова природа любого. Жена министра думает о том, идет ли ей ее новая стрижка, нравится ли она другим, а не о том, что стрижка, например, моя вышла из моды. Да светские дамы могут пошушукаться о внешности или статусе кого-либо, но, закончив сплетничать, каждая из них снова погружается в мысли о том, «что думают обо мне люди».

Были среди них и такие, кем я действительно восхищалась, но в основном эти люди были просты. Они говорили на понятном для всех языке, они концентрировали свой взор не на себе, а на личности других людей, – не потому, что хотели сблизиться с кем-то, нет, в этом не было никакого умысла, просто их сущность была создана для служения другим людям. К таким я начала инстинктивно тянуться с первой же вечеринки. Тимофей обозначил свою позицию сразу: «Ты моя девушка и равна с ними по праву», поэтому он спокойно оставлял меня одну, увлекаясь беседой с кем-либо, и я знала, что мое ощущение белой вороны ему просто будет чуждым, поэтому и справлялась сама. Правда, при знакомстве все равно позиционировала себя не как его спутницу, а в первую очередь как журналистку.

Мне повезло, что на очередной тусовке, открытии ресторана «Горизонт», к нам за столик присела пожилая женщина, оказавшаяся женой одного из олигархов:

– Здравствуйте, Серафима, меня зовут Ольга, я жена Виталия Суханова, вы его знаете, он рассказывал, что вы писали о нем статью, отличная статья!

Легкое рукопожатие, добрый лучистый взгляд.

– Здравствуйте, Ольга, очень приятно, – скованно пролепетала я и оглянулась на Тимофея, который уже минут пятнадцать о чем-то беседовал с хозяином ресторана в другом конце зала.

– Я понимаю, как вам неловко на всех этих тусовках, у меня было точно так же вначале, мне очень помогло, когда я поняла, что вся красота в том, что мир очень прост. Вы заметили, какие красивые цветы украшают ваш столик? Обратите внимание, на каждом столе стоят разные букеты, но это не отталкивает, а восхищает.

Я пробежалась глазами по столикам – действительно, разные цвета и формы, как островки роскоши, каждый из которых пленяет взгляд.

– Находите то, что действительно стоит вашего внимания, то, что вызовет радость внутри, а мнение людей – самая непостоянная вещь в мире. Только вы знаете, какая вы на самом деле и чего стоите, и знаете это только о себе; полюбите всех этих людей, и они полюбят вас. Многие из них, конечно, не стоят любви, но это уже другая история.

Эта ее простая мудрость так вдохновила меня, что я не нашлась, что ответить, только восторженно выдохнула:

– Спасибо вам!

– Совсем не за что, наслаждайтесь вечером.

Она легонько коснулась моего плеча и ушла обратно к своему супругу.

Не знаю почему, но с тех пор мне стало спокойнее, я стала получать удовольствие от места, в котором нахожусь, от того, как выгляжу, от людей вокруг. Мне стало интересно наблюдать за всеми, за тем, как разнообразны окружающие меня персоны. Каждый человек уникален и неповторим, такой набор ДНК, хромосом, как у моего Тимофея, не имеет никто на планете, и это же я могу сказать про каждого. Я уникальна, ты уникален, Ольга Суханова уникальна – это просто и прекрасно. Каждый человек для чего-то появился в этом мире и выполняет свою миссию, которая позволяет ему любить себя, а мне любить его.

– Мы недолго тут побудем, через часик поедем ко мне, – шепнул Тимофей, когда мы входили в дом Воронцовых.

– Хорошо, – улыбнулась я, увидела на диване в холле знакомого редактора и прошла к нему.

Пока Тимофея не было, я успела выпить пару бокалов шампанского, с дивана переместилась на утепленную лоджию, затем с самим Воронцовым в третий раз прошла в его кабинет, где была богатая и внушительная библиотека, еще раз послушала о тех редких томах, которыми он так гордился. Книги были написаны на разных языках, ветхие переплеты, желтые страницы в коричневых пятнах, где-то уголки страниц уже просто рассыпались; в этих книгах не осталось красоты, но остались знания, и Богдан Алексеевич с трепетом рассказывал мне, как он раздобыл эти сокровища. Возможно, тех, кто знал его давно, он уже замучил с этими историями, но я видела, как ему нравится это, как загораются его потускневшие глаза, как молодеет лицо, покрытое глубокими морщинами, и не могла не слушать.

– И вы представляете, Серафимушка, у этого потрепанного мальчишки, который даже обуви не имел, оборванного и грязного, у него в этом замызганном мешке лежала эта книга. Хорошо, что я был с переводчиком, ведь я плохо знаю арабский, но оказалось, что бабка мальчишки очень больна и он продает домашние пожитки, чтобы найти лекарство! Это же немыслимо! Они имели такое сокровище, но голодали! Это судьба привела его ко мне, ведь найди эту книгу какой-нибудь шарлатан, Адиль так и остался бы голодным ребенком на улицах Иерусалима.

– Вы помогли этой семье?

– Конечно! Это было непросто, ведь я не могу часто бывать в Иерусалиме, но я нашел человека, которому можно доверять, и с его помощью смог наладить жизнь этого ребенка. Его бабка умерла уже через несколько месяцев, а Адиль теперь живет в Берлине у одной очень хорошей семьи, поступил в колледж – славный парень! И с тех самых пор, как произошла история с этой книгой, меня не оставляет мысль о том, что каждый человек несет с собой великое сокровище, которое имеет немыслимую цену.

Я пригубила еще шампанского, погладила по спине Богдана Алексеевича. Воспоминания так взволновали его, что книга в его руках дрожала.

– Вы замечательный человек.

– Спасибо, доченька, тешишь старика своим вниманием. Когда уже вы с Тимошкой поженитесь?

Я прыснула от смеха: из всех, кого я знаю, только этот мужчина позволял себе говорить «Тимошка», и делал это естественно, потому что многие были для него подобно детям, которые еще только начинают путь.

– Не знаю, мне кажется, ему пока некогда думать об этом.

– Некогда ему, – заворчал Богдан Алексеевич. – Дождется, когда уведут тебя!

– Кто же меня уведет? – любопытно спросила я.

– Да хоть кто. Любой, кто на капельку умнее его, кто предложит тебе хоть что-то, кроме денег. – Я открыла рот, чтобы возразить, но он не дал мне сказать: – В тебе живая душа, в тебе много жизни и жизнелюбия, тебе с ним любопытно, потому что эта жизнь интересна – богатая жизнь, яркая, полная событий, но это не даст тебе счастья, это лишь временно увлекло тебя. Ты можешь найти себя в детях, но Тимошка-то не торопится детей заводить, ишь, бизнесмен.

Он махнул рукой и захихикал, достал курительную трубку:

– Не дыши тут со мной, иди к своему красавчику, он у нас в гостях долго не любит быть, забирай его домой.

– Хорошего вам вечера, Богдан Алексеевич, с годовщиной!

Он кивнул и уселся с трубкой в свое огромное кресло, я открыла дверь, еще раз оглянулась на него, а он уже успел погрузиться в свою книгу, название которой так и осталось для меня секретом, потому что арабской вязи я не понимаю, а он сам никогда не говорил мне, в чем ценность этой книги. Может, именно в том, что она подарила будущее арабскому мальчику с благородным именем Адиль, что означает «справедливость».

Я вышла в шумный холл и прикрыла за собой дверь. Видимо, Тимофей давно меня искал – он сразу появился рядом и взял меня под руку:

– Так и думал, что ты в воронцовском святилище, водитель уже ждет у крыльца, поехали.

Я не стала сопротивляться, просто последовала дальше по гладкому шелку этого дня. В машине я вдруг поняла, что проголодалась, ведь я не ужинала, а у Воронцовых, кроме шампанского, ничего так и не попробовала. У меня дома в холодильнике было мясо в сливочном соусе, и, когда я о нем вспомнила, у меня даже голова закружилась, но на центральной улице водитель свернул направо, и я глупо подумала: «Ну да, какой дом, я же с Тимофеем, сейчас он с порога меня разденет, мы с ним промчимся по всем позам „Камасутры“, а потом уже будем ужинать».

Эти мысли меня напугали, я посмотрела на красивое лицо своего жениха и стала искать в памяти то чувство, которое испытывала, когда не могла насмотреться на его прекрасные черты первые месяцы. И почему о сексе с ним я вдруг подумала так отстраненно? Ведь его неутомимая динамика, его порывистость так заводят меня… Или заводили… С ним я всегда чувствовала себя желанной, ведь он был возбужден еще до того, как я разделась, он искренне наслаждался мной каждый раз, и мне это безумно нравилось.

– А мы разве к тебе сегодня?

Я не поверила, что спрашиваю это, пальцы похолодели, я неотрывно смотрела на него, боясь, что сейчас он спросит что-то, на что невозможно ответить, или обидится от такого странного вопроса, но Тимофей смотрел в монитор своего телефона, читая какое-то письмо в электронной почте. Он потер шею, поднял на меня рассеянный взгляд:

– Тебе нужно домой? Думал, порезвимся сегодня, я же завтра в Москву улетаю, долго там пробуду, наверно.

– Ну давай порезвимся, а потом домой.

Он кивнул:

– Дим, машину не угоняй, Серафиму надо будет домой увезти.

Может, правда нам пожениться пора бы уже? Чтобы я не чувствовала такого стыда перед водителем, который слышит все разговоры и должен ждать, когда мы нарезвимся, чтобы потом меня домой увезти.

Как я и думала, все завертелось с порога – жаркие поцелуи, томные стоны, торопливое расстегивание пуговиц, но, видимо, что-то сработало в нем: мысль о том, что я уеду сегодня домой, или долгая разлука…

Тимофей, не раздеваясь, подхватил меня на руки прямо в холле и, крепко держа мое тело, вошел в меня стоя, прижав мою спину к зеркальной стене.

– Сладкая моя девочка, моя… девочка… сладкая… – бесконечно повторял он, жадно целуя мой кричащий от удовольствия рот.

Да, я громко вскрикивала именно от удовольствия, потому что непривычность всей ситуации и во мне сработала по-новому: жар сразу бросился в низ живота и стал пульсировать, отдаваясь во все части тела, оглушая сознание, ослепляя глаза. В первый раз мне было по-настоящему хорошо с ним, хорошо в его страсти, хорошо в его сильных руках.

Я потерялась где-то в слоях межреальности и выныривала из плотного тумана, только чтобы увидеть его яркие глаза и снова утонуть в бездне ощущений. Я не знаю, сколько это продолжалось, но сознание вернулось ко мне через слух:

– Может, поужинаешь со мной, а потом поедешь? Я у Воронцовых не успел как-то даже перекусить.

Я открыла глаза. Вид у него был какой-то виноватый, грустно-отрешенный. Я лежала вдавленная его телом в ковер на полу, под атласом платья тело стало влажно-липким, ноги еще томительно тянуло.

– Да, конечно, поужинаю, сама голодная как волк.

Я знала, что мне не нужно ничего греть на стол, искать еду на его кухне, я не старалась вникать в порядки этой квартиры, я тут была как будто для отдыха – своего и Тимофея, поэтому, как только он поднялся, я тоже встала и сразу пошла в душ, постояла под прохладными струями, смыла косметику, завернулась в халат. Я посмотрела на платье: жалко, что я так и не завела тут шкаф со своей одеждой, вовсе не хочется надевать обратно мое красивое новое платье, и туфли тоже, на улице-то холодно, даже от подъезда до машины не хотелось в этом идти.

Тимофей уже сидел во главе стола, поедая какое-то блюдо. Я, как обычно, села рядом, в тарелке мясо, чечевица, зелень. Ужинали мы молча, я даже думать не хотела ни о чем, каким-то длинным стал день, а Тимофей включил новости и внимательно стал смотреть и слушать. А как он проводит вечера без меня? Не скучно ему? А может, я у него не одна? Но тогда его любовница, наверно, злится на меня, ведь я тоже вроде как любовница, но ведь со мной в обнимку он мелькает во всех СМИ, а с ней нет. Меня удивило, что подумала я об этом внезапно и без ревности, просто подумала как об одном из фактов его жизни. А почему он со мной уже почти три года? Я ничего не требую, мне с ним просто нравится, комфортно, уютно, удобно. А ему со мной как? Ведь наше общение в основном заключено в сексе и разных мероприятиях, или так и должно быть?

Несмотря на все эти мысли, аппетит никуда не пропал, я проглотила все до последней крошки, чмокнула Тима в щеку и, не убирая тарелки, ушла одеваться. Вот так вот, даже тарелки не надо убирать, потому что придет горничная и уберет, и халат не надо бросать в корзину с бельем – каждый раз, вешая его на крючок ванной, я находила его после – снова выстиранным и сложенным на специальной полке. Беззаботная жизнь, о которой, наверно, мечтают многие, но я зачем-то предпочла надеть белье, платье, туфли, шубу и снова вошла в кухню уже полностью собранной, готовой вернуться в свой домик, где нужно чистить снег и самой мыть посуду.

– Ты уже поехала? – Он встал мне навстречу, обнял, поцеловал в губы. – Я прилечу через пару недель, может, через месяц, не скучай, ага?

– Ага. Привези мне что-то чудесное из-за синего моря.

Он, видимо, не расслышал, широко улыбнулся, переспросил:

– Кусочек синего моря? Давай я тебе путевку куплю.

– Да, путевку. – Я не стала спорить, положила голову на его плечо, вдохнула запах его терпкого парфюма. – И ты не скучай.

Когда я вышла, Дима уже стоял у подъезда и поспешил открыть мне дверцу. Я откинулась на сиденье и прикрыла глаза, время еще только десять вечера, а меня уже невыносимо клонило в сон. Хорошо, что день подошел к концу и скоро новый день и новая жизнь, новые приключения и события.

Дома я смогла только снять платье и аккуратно бросить его на диван, добралась до постели, закуталась в одеяло и провалилась в сон. Мне снились какие-то корабли в море, а море было странным: синие, голубые и зеленые пятна переливались и менялись местами, но это не было необычным во сне, это казалось нормальным, что море, как мозаика, нет, скорее, как лоскутное одеяло: теплое, родное, обволакивающее.

Глава 3

Утром я проснулась полная сил, но в каком-то непонятном настроении, когда всё хорошо, но что-то не дает покоя. В такие дни я включаю музыку, она может управлять сознанием, если правильно ее подобрать. Русские композиции тут не подходят, в них я слышу слова, а вот зарубежные веселые мотивы способны заставить пританцовывать и улыбаться. Таким образом, уже через час меня не смущало ничего, даже то, что снег, выпавший сугробами вчера, стал подтаивать и превратился в слякоть. Нет, не совсем в слякоть – сугробы так и лежали, но проталинки были мокрыми, холодными и скользкими. Чтобы минимизировать опасность поскользнуться, я поехала на автобусе и в здание офиса впорхнула рано и довольная собой – привычка выходить из дома пораньше лишила меня толчеи в транспорте, мне снова досталось место у окна, прямо за спиной водителя.

Увидев в коридоре Никиту, я даже не удивилась: что такого, теперь мы с ним, наверно, каждое утро встречаться будем, кабинеты-то напротив. Я встала к нему лицом, ожидая снова услышать что-то из разряда правдивых фраз, но он молча рассмотрел мою куртку, кивнул и открыл дверь кабинета.

– Эй! – возмущенно выдохнула я. – А как же сказать гадость?

Я произнесла глупость, но эта глупость была честной, ведь именно о честности он вчера говорил.

Он обернулся в двери, широко улыбнулся:

– У меня сестра следит за всеми новинками моды, мечтает покупать вещи только в дорогих бутиках, вчера она на твою куртку час слюни пускала на каком-то сайте. Хорошо иметь богатого жениха, не правда ли?

Он сказал это спокойно и, не дожидаясь моей реакции, закрыл дверь, через стекло я увидела, как он прямой, уверенной походкой прошел к столу, сел и приступил к работе. Ну что же, сама попросила гадость, хотя что тут гадкого? Ничего плохого в богатстве жениха я никогда не видела, Тимофей богат и щедр, а щедрость хорошее качество будущего мужа. Он щедр не только в отношении меня, он щедр к своим родителям, к финансовому будущему города, к благотворительной системе страны. Не расточителен, а именно щедр: он не тратит денег направо и налево, он тратит их смело, но умно.

Немного обиженная, я приступила к работе и постаралась забыть нашего маркетолога. После обеда пришла фотограф Катя (если вы уже забыли, то это именно та, которая раньше всех напивается на корпоративе), принесла фото для загрузки: как-то торопливо протянула мне флешку, глазами забегала по отвлеченным предметам, руки убрала в карманы – так она всегда делает, когда выпивает в обед. Я не стала ее мучить, просто скинула фото и отпустила со словами:

– Спасибо, Кать, я выберу, что нужно.

Катя кисло улыбнулась и ушла, я открыла отснятые ею пейзажи и погрузилась в мысли. Катя очень способная, все ее снимки похожи на произведения искусства, но безумно замкнутая. Она работает в журнале больше четырех лет, но на предложения о повышении не реагирует, она могла бы подрабатывать, делая фотосессии, как это делают все фотографы, но она лишь отмахивается. Живет вроде с бабушкой, но это не точно, она редко рассказывает о себе. Очень остро реагирует на замечания о своей внешности, хотя я всегда считала ее самым красивым фотографом из тех, что знаю: лицо простое, но очаровательное, глаза огромные, карие, бархатистые, в обрамлении густых, длинных ресниц, брови – как нарисованные опытным косметологом, но родные, волосы густые, блестящие, темные и яркие, как хороший кофе, стройная, высокая, но какая-то потерянная. За ее безразличием и нелюбовью к себе все эти качества блекнут, выгорают, отталкивают. Можно было бы пофантазировать, почему она такая, но это трудно, она устроилась к нам уже такой, а до нас нигде официально не работала, поэтому так и осталась девочкой-загадкой, которую все считают просто алкоголичкой. Алкоголизм причем не портит ее красоты – наверно, из-за молодости: нет у нее ни опухшего лица, ни мешков под глазами, ни серости кожи.

Закончив с ее снимками, я еще раз их все пролистала, любуясь глубиной кадров, яркостью моментов, случайными жителями города, выхваченными из толпы, через ее снимки я люблю наш город еще больше. Я глубоко вздохнула и выключила компьютер, Люба в наушниках листала новости соцсетей, домой рановато, еще только полпятого, но я как начальник отдела имела право иногда уйти, когда хочется. Я достала куртку из шкафа, стала красить губы блеском.

– Симуль, ты что, домой? – обиженно протянула Люба и выдернула наушники.

– Да, пойду, ты тоже иди, что зря время в контакте тратить.

– Как скажешь, ты же начальство. – Люба лениво зевнула и достала уже знакомую нам косметичку.

Я вышла в коридор, роясь в сумке, проверяя, все ли взяла, поэтому не заметила, что Никита стоит у окна и о чем-то оживленно говорит с Катей, это дошло до меня постепенно, потому что был шум голосов – и внезапно стих. Я застегнула сумку и махнула им рукой:

– До завтра, ребятки.

Катя отвернулась к окну, а Никита зачем-то решительно направился ко мне.

– Подождешь меня на крыльце? Я тоже уже иду.

– Ладно, – неуверенно пробормотала я и не торопясь пошла туда, куда отправили.

Ждать Никиту сразу показалось мне сомнительной перспективой, но я зачем-то терпеливо встала на крыльце, глубже засовывая руки в карманы. Через пятнадцать минут я стала недоверчиво озираться на дверь, не понимая, где он и почему я не ухожу, и сказанные им слова стали терять реальность – может, я вообще поняла его неправильно, или он не о крыльце говорил. Мне не было холодно, не было некомфортно, было просто непонятно, зачем его нужно ждать, ведь мы едва знакомы. В растерянности я подняла глаза на небо, и все внутри меня замерло: сквозь плотные тучи пробивались длинные лучи клонящегося к горизонту солнца, эти лучи были настолько яркими и четкими, что казались плотной материей, имеющей свой свет и силу, способную рассекать мир на части и наполнять его красной сияющей энергией.

– Это выглядит фантастично, не правда ли?

Никита стоял рядом, я повернула лицо на его голос и увидела эти лучи в его немигающих глазах; его вопрос не требовал ответа, он будто забыл обо мне, достал пачку сигарет из кармана, открыл и только после этого рассеянно моргнул и посмотрел на меня:

– У меня сестра гостит – Наташка, у родителей ремонт, перебралась ко мне на пару дней, дома с ее пустой болтовней невозможно, может, выпьем кофе где-то? Понимаю, предложение дерзкое, но я из дружелюбных целей.

Он засунул пачку обратно в карман и переступил с ноги на ногу, этот неуверенный жест казался несовместимым с его целостной фигурой, и я невольно улыбнулась.

– Хорошо, только время, конечно, не кофейное уже, лучше пошли поужинаем вместе. Можешь курить, если хочется.

Он кивнул и снова достал пачку, мы неторопливо, молча пошли по улице. Я смотрела на исчезающие в тучах лучи, а он глубоко и неспешно затягивался сигаретным дымом. Дым от табака никогда не отталкивал меня, и курящих людей я никогда не презирала; если ему хочется курить, зачем он будет делать вид, что не хочется? Да еще и из-за меня. У двери какого-то кафе он остановился, бросил окурок в урну:

– Тут очень вкусный жюльен, если ты любишь грибы, конечно.

Он сказал это, открывая дверь, и пропустил меня вперед. Обычная закусочная с круглыми столиками и пластиковыми стульями, я в таких не была с юности. Из-за того что с работы мы сбежали раньше и пришли сюда в рабочее время, почти все столики оказались свободными, я села подальше от окна, чтобы не отвлекаться на прохожих, а Никита ушел за едой. Через пару минут он поставил передо мной поднос с жюльеном, чаем с имбирем, цезарем и пирогом с клюквой.

– Я наугад взял – то, что самому нравится.

Я кивнула: делать вид, что я привереда, смысла нет, я на самом деле ем всё, ну или почти всё, если экзотические блюда тоже брать в расчет. Я стала неторопливо есть, жюльен правда оказался вкусным. Почему он позвал ужинать меня, а не Катю, например? Вопрос чуть не сорвался с губ, но ответ появился в голове раньше: просто ему захотелось позвать меня, а не кого-то еще, без всякого умысла.

– Жалко мне её, – сказал вдруг Никита, будто зная, о чем я думаю.

Я не стала уточнять, о ком он, и просто сказала:

– Почему же жалко? Она молодая, мы же не знаем, что там в ее жизни, может, скоро это пройдет.

– Пройдет, конечно, после инсульта.

Я приподняла брови:

– Какие смелые заявления, почему именно инсульт?

Я вдруг поняла, что с ним не хочется кокетничать, подбирать умные слова, с ним хочется просто говорить – на понятном русском языке, не утаивая мыслей и не ожидая от него чего-то особенного.

– Не знаю, это первое, что приходит в голову. Ты же видишь, что она катится не в ту сторону?

– Я-то вижу, а ты-то когда успел это увидеть?

Я сказала это, возможно, слишком резко и надменно, он нахмурил брови, в выражении лица что-то дрогнуло, еле заметное, но он тут же улыбнулся:

– Чтобы это видеть, не надо много времени, ее исход понятен – впрочем, как и исход мира в целом.

– Никита! – Я прыснула от смеха, даже не знаю, чем меня это рассмешило. – Ты прогнозируешь инсульт нашей планеты?

– Это же очевидно, что мир тонет в грязи.

– Скажешь тоже, все нормально с миром! Он меняется в связи с естественными процессами всего лишь, это было всегда. Думаешь, в древние времена люди не пили?

– Думаю, что пили, но имели при этом другие цели и напитки. Вино было благородным, оно несло только здоровье и дурманящий веселый транс, теперь же люди пьют, как скоты на убой.

Я недоуменно отодвинула надкушенный пирог, вытерла пальцы салфеткой:

– Так пьют единицы, и хорошие напитки никуда не делись.

– Да дело не только в алкоголе, Серафима, неужели ты не видишь? – Усталость легла на его лицо как сетка, углубила мимические морщины, еле заметно опустила уголки губ, я даже моргнула несколько раз очень быстро, чтобы понять, что это правда произошло так стремительно, а не показалось мне от усталости моих глаз.

– А в чем еще?

Я спросила его об этом очень тихо, боясь обидеть своим непониманием, и он немного подался вперед и, не глядя на меня, стал путано излагать свои мысли:

– Люди потеряли ценности, они уже не знают, что такое семья и ее основы, вокруг процветает блядство: жены посылают мужей работать, а сами тащат в семейное ложе других мужиков, чтобы просто унять свои грязные похотливые желания. Мужья эти в свою очередь меняют общение с детьми на пьянки с партнерами по работе, где тоже не брезгуют молодыми самками, у которых не отвисла грудь, как у жены после кормления детей грудью. Молодые девчонки внушают себе, что любят богатых пустых бизнесменов, и готовы закрыть глаза своей душе, для того чтобы отдавать тело без чувств, ради статуса и дорогих вещей. Люди выбрали себе идола для поклонения, этот идол бывает разных валют, но имеет одно имя – деньги. Правительство видит в людях лишь пешки, которые в любой момент можно сбросить с игральной доски или вернуть на поле для нового эксперимента: что будет, если им добавить еще один налог? Или увеличить пенсионный возраст? А может, еще поднять цены? И они вводят все эти свои правила, а люди едят этот режим и не давятся, даже не пытаются сопротивляться. Брат идет против брата, все боятся, что их обведут вокруг пальца, оставят без выгоды, и сами спешат бросить другого человека в пропасть.

Он посмотрел мне в глаза, растерянно улыбнулся:

– Извини, напугал, наверно, несу всякое.

Я замотала головой:

– Нет, что ты, просто то, о чем ты говоришь, это же не в каждой семье! Такое есть, но это в браках без любви.

– А есть ли она, любовь? И что она такое? Может, это тоже навязанный стереотип? Довольно удобный стереотип, им сейчас объясняют многие поступки. Это сейчас, в данный момент, искажение мира не так заметно, но я думаю, скоро это начнут понимать многие, потому что уродство раскрывается и растет с геометрической прогрессией. Вот только когда люди начнут это понимать, будет поздно.

– Прости, но ты говоришь страшные и непонятные вещи. И как это произойдет?

– Очень просто: люди начнут умирать как мухи, дети – рождаться с видимыми уродствами сразу, как наказание их родителям за ничтожное отношение к жизни, под действием наркотиков люди начнут убивать либо себя, либо других. Люди сами изживут себя, выгниют, как болячка на теле Земли.

Я почувствовала, как виски наливаются болью, боль шла из глубины мозга – сначала еле заметно, но всё более и более ощутимыми толчками. Я непроизвольно потерла висок, Никита это заметил:

– Устала от меня?

– Нет, не понимаю, как ты это всё придумал.

Он устало улыбнулся, встал из-за столика:

– Если бы ты захотела посмотреть на мир более широко и открыто, ты бы понимала, что я это не придумал. Давай я тебя провожу, в какую тебе сторону?

Резкий переход на прощание смутил меня, прощаться еще не хотелось, но я поняла, что если я предложу остаться, то мы начнем спорить, отстаивая свои позиции, поэтому спокойно встала и надела куртку.

– Да нет, не надо провожать, я на автобусе.

– Почему он тебе машину не купит?

– Кто?

– Краснов.

Тимофей абсолютно не имел отношения к нашему разговору и вообще к теме данного вечера, поэтому резкий переход на его персону выбил меня из колеи.

– Спасибо за ужин, Никит. Мне и правда все очень понравилось, – вежливо сказала я, а он хмыкнул и посмотрел на практически не тронутую мной еду.

Вышли на улицу мы снова молча, я остановилась на пару мгновений, поняв, что идти нам в разные стороны, и даже не смогла понять, что нужно сказать на прощание.

– Если завтра ты перестанешь думать, что я сумасшедший, то можем снова поужинать.

– Ладно, до завтра.

– Пока.

Он просто развернулся и пошел через дорогу, на ходу вынимая сигарету и прикуривая. До меня долетел отголосок запаха дыма, горьковатый, но терпкий, я глубоко вдохнула его и пошла в сторону своего дома. Конечно, автобус был только отговоркой, потому что я не могла больше смотреть на его пропитанные вселенской обидой глаза.