Текст книги "Однажды в тридевятом царстве"

Глава 7

Стёпа шёл по улице, не обращая внимания ни на что.

Ему нравился директор краеведческого музея: было в нём что-то притягательное. Выросший без всяких бабушек и дедушек (хотя таковые имелись в наличии, но жили далеко, в других городах), Степан неожиданно почувствовал некое родство со старым учителем, между ними существовала невидимая, безымянная, но сильная связь. Откуда она взялась и что означала, тринадцатилетний мальчик не знал.

А перед глазами стояла согбенная болью и немощью спина старика… «А ведь и правда, – подумал Стёпа, – не переживёт Иван Тимофеевич, если землю продадут. Умрёт не от болезни, а от обиды и несправедливости…»

И он, Стёпка, не сможет жить спокойно, если не предотвратит надвигающуюся катастрофу.

Он никогда раньше не спорил с отцом, не возражал ему, даже если отцовская воля была слишком жёсткой и давила мальчишку тяжёлым кованым сапогом. Стёпе всегда было легче уступить, умерить свои желания и потребности, отказаться от собственных интересов. Но сгорбленная спина и потухший взгляд старого учителя истории переворачивали в Стёпкиной душе всё вверх дном, выжимая из глаз постыдные слёзы.

Он шёл по улице и, шмыгая носом, украдкой вытирал глаза пыльным кулаком, отчего на щеках образовывались серые разводы, отдалённо напоминавшие маскировочный рисунок на лицах диверсантов.

Ни жизненного опыта, ни дипломатических способностей у мальчика не было, поэтому он, увидев отца на лужайке перед домом, бросился с места в карьер:

– Папа, я тебя очень прошу, не покупай землю возле крепости! – выпалил Степан, внутренне холодея от собственной смелости.

Никита что-то читал в своём айфоне и, оторвавшись от этого занятия, с удивлением поднял глаза на сына.

– Чего это?.. – пробормотал он, округлив глаза.

– Не нужен нам ещё один дом!

– Почему? – отец отложил в сторону гаджет и уставился на Стёпу.

– Ну, у нас же есть большой дом, большая квартира. У нас и так всё есть! Не нужен нам второй дом!

– Стёп, ты чего взбеленился? И что значит «у нас и так всё есть»?.. Далеко не всё. Дома на берегу реки в таком живописном месте у нас нет.

– Вовсе это не живописное место. Ты сам говорил, что эта крепость – развалюха какая-то!

– Ну, я погорячился! Да и вложение в недвижимость – самое выгодное. – Мужчину удивила горячность, с которой тихий и обычно спокойный до вялости сын отговаривает его от покупки.

– Выгода, выгода, всегда только выгода! – воскликнул Степан, сжимая кулаки. – Ты о чём-нибудь кроме выгоды можешь думать?..

– Ты чего орёшь, парень?! – начиная раздражаться, отец повысил голос и поднялся из кресла, – Если я решил купить этот участок земли, значит, я его куплю и построю дом. В конце концов, я же для тебя стараюсь!

– А ты у меня спросил, нужен мне этот дом?! – закричал Стёпка, ненавидя отца в этот момент. – Ты когда-нибудь у меня спрашивал, хочу я чего-то или нет?! Ты всегда всё решаешь за меня, как будто я робот запрограммированный! А мне этот дом не нужен! Не хочу я этот дом!..

– Ты как с отцом разговариваешь, поросёнок?! – возмутился Никита, впервые столкнувшись с таким бурным сопротивлением.

А Стёпку уже несло: щёки на круглом лице горели отчаянным румянцем, глаза сверкали решимостью, кулаки сжимались так сильно, что побелели костяшки пальцев.

– А ты знаешь, что этот дом будет стоять на костях? – спросил мальчик напряжённым голосом, решив использовать в споре последний аргумент.

– На каких костях?..

– На человеческих! В тринадцатом, кажется, веке была осада крепости, и там погибло от жажды, голода и ран тьма народа, человек сто пятьдесят!.. – Стёпка сделал шаг к отцу, сверкая глазами, тот отступил… – И трупы закопали прямо там, в крепости!

Отец слегка побледнел, зачем-то снова схватил гаджет и стал вертеть в руках, а глаза его растерянно забегали по сторонам, словно искали опору и поддержку.

– И закопали их именно в той части крепости, где ты собрался строить дом, – продолжал наступать Стёпка. – Дом на человеческих костях, как тебе?! Круто?.. А ведь ты сам говорил, что строить дома на кладбище нельзя, плохая примета!

– Постой, сын! – воскликнул Никита, снова падая в кресло. – Откуда ты всё это знаешь? Сам придумал?..

– Я это в краеведческом музее узнал, сведения проверены и подтверждены документально. В древних летописях упоминается об этой осаде и гибели людей. Не знаю, как ты, а я жить в доме, построенном на костях, не хочу!

Никита, всегда считавший себя человеком не из робкого десятка, внутренне сжался, столкнувшись с тем, что всегда пугало его, – с мистикой. Откуда в нём, взрослом и разумном, жил суеверный страх перед таинственным и необъяснимым?.. Почему, вопреки доводам рассудка, он слепо верил в приметы, мужчина и сам не мог себе объяснить.

Но, поддавшись на мгновение страху, он тут же одёрнул себя.

– Подожди, Степан! Когда, ты говоришь, это было?

– В тринадцатом веке…

– Ну-у! Давненько! – Никита с облегчением засмеялся, откидываясь на спинку кресла. – Это сколько ж столетий прошло?.. Да там от этих костей за столько времени и следов не осталось. Так что можно не беспокоиться.

– Осталось! – отчаянно выкрикнул Стёпка, понимая, что проиграл. – Если ты всё равно этот дом построишь, я никогда-никогда туда не приеду! Никогда в жизни!

И мальчик бросился в дом, глотая злые, горькие слёзы.

* * *

Первую попытку приступа отбили. Иванка потерял счёт времени, таская воду вёдрами из колодца в попытке потушить пожарище. На месте жилища воеводы тлели чёрно-серые головёшки, шипя и отплёвываясь на последние капли воды из Иванкина ведра.

Сгорела конюшня, и несколько уцелевших лошадей, тревожно всхрапывая и кося безумными глазами, свободно носились по двору. Иванка оглянулся по сторонам и не понял, день сейчас или ночь. Чёрный дым рваными клочьями разносил ветер над пепелищем, а сквозь эту пелену бледным оком смотрело на разорённую крепость дневное светило. Запах дыма и горелой плоти тошнотным комком застревал в горле.

Отрок опустил ведро на землю и сел сам, вдруг почувствовав, что силы покинули его. К стенам храма оставшиеся в живых стражники стаскивали тепа убитых, а настоятель отец Феодор читал над ними молитву.

Иванка рассмотрел в куче мёртвых тел красный узорчатый сапог дядьки Митрофана, старого друга отца, которого князь назначил старшим по охране крепости. Он поднялся и на подгибающихся от слабости ногах подошел к мёртвым. Оттащил в сторону убитого в спину бронебойной стрелой солдата и застыл, увидев всё ещё открытые ясные, голубые глаза дядьки Митрофана, спокойно и бессмысленно уставившиеся в высокое небо. В памяти всплыли сильные, с широкими мозолистыми ладонями руки, лихо подкидывающие в воздух его, Иванку, – совсем маленького, замирающего от восторга и страха.

Отрок проглотил застрявший в горле комок и чёрной от гари и копоти ладонью прикрыл мёртвые глаза.

– Ты не сиди тут, – услышал Иванка за спиной тихий голос и обернулся.

Отец Феодор в чёрной рясе, с чёрными от пожарища руками и лицом, рядом с которыми странно сияла серебром седая борода, смотрел на него почерневшими от скорби глазами. – Иди, собери по двору все стрелы, пригодятся ещё. Да кольчугу и меч мне найди. Свободных рук для защиты крепости поубавилось. А с покойниками мы сами тут управимся…

Глава 8

Весь вечер сын с отцом не разговаривали друг с другом и старались не встречаться в большом гостеприимном доме дяди Тимура, разбежавшись по разным углам.

Стёпка, как маленький, вызвав издевательское хихиканье у близняшек, отправился спать в девять вечера и заперся у себя в комнате. Он не смог убедить отца отказаться от своей задумки и тяжело переживал поражение, мучаясь мыслью о старом учителе. Но отец до конца дня никуда не уходил из дома, а значит… была слабая надежда, что он ещё не принял окончательное решение.

Перебирая в голове всевозможные варианты спасения старой крепости, вплоть до самых фантастических, мальчик не заметил, как уснул, погрузившись в ночную тишину провинциального городка словно в мягкую вату.

Проснулся он внезапно от странного чувства: в глубине, там, где сердце, что-то беспокойно ворочалось и ныло.

Стёпа сел и свесил ноги с кровати. За окном в сером сумраке плыла майская белая ночь.

Он встал и подошёл к окну, вглядываясь в очертания крыш и крон деревьев, а душа его пыталась разглядеть в смутной дали остроконечные верхушки крепостных башен. Смутное беспокойство обрело направление: оттуда, с берега широкой реки, тянулись к нему тонкие невидимые нити.

А потом пришёл звук: долгий, вибрирующий, ощущаемый скорее не ухом, а всем телом, каждой клеточкой…

Это был Зов. Старая Крепость звала его к себе. Стёпка встрепенулся, осознав это, потряс головой, словно собака, уловившая голос хозяина, и бросился одеваться.

Надо было бежать, торопиться… а куда и зачем – он не задавал себе таких вопросов.

Одевшись и натянув на ноги кроссовки, мальчик тихо открыл окно и глянул вниз. Хорошо, что комната, в которой он спал, была на первом этаже! Перевалив грузное тело через подоконник, Степан спрыгнул на землю, а густая трава смягчила падение.

Возле вольера Стёпа остановился, заметив мохнатого сторожа. Огромный пёс смотрел на него светящимися во мраке ночи глазами. Страх, как мутная взвесь, всколыхнулся на самом донышке души, но мальчик не позволил ему тяжёлой волной затопить сознание. Зов Крепости оказался сильнее страха.

Он вздохнул поглубже и тихо, но горячо зашептал собаке:

– Тихо, пёсик, тихо… Ты только не шуми, а то всех разбудишь… Я должен идти, понимаешь? Не мешай мне, пожалуйста… Ладно?

И огромный пёс, готовый в любой момент поднять громоподобный хриплый лай на всю улицу, промолчал, не уловив запаха страха от этого человека. Жёлтые глаза вглядывались в силуэт ночного гостя, чёрная мочка носа подрагивала, вбирая в себя все оттенки человеческого запаха. Собака ещё колебалась, взвешивая: стоит или не стоит поднимать тревогу? Но в следующий момент поняла, что перед ней свой.

Каким-то седьмым чувством верный страж признал в человеке такого же, как и он сам, – созданного природой охранять и защищать свой дом и свою стаю всеми силами, даже ценой собственной жизни. И молча лёг, положив огромную лохматую голову на передние лапы так тихо, что тяжёлая железная цепь даже не звякнула. А мальчик, благодарно кивнув, на цыпочках прокрался к забору, бесшумно отворил калитку и растворился в ночи.

Вдоль по улице невесомой вуалью плыл аромат сирени, отчего ночной сумрак казался не серым, а серовато-сиреневым. Степан шёл вперед, в сторону реки, будто сомнамбула, безошибочно обходя невидимые в ночи препятствия. С перламутрового неба подслеповато таращился белёсый лунный диск, похожий на недоеденный леденец. Ни один фонарь на улицах в городке не горел. То ли по случаю белых ночей экономили электричество, то ли не было принято у местных жителей шататься тёмной порой по улицам.

Ночь была тихой и смутно-прозрачной, лишь слабый ветерок шуршал, шелестел в кронах деревьев, наслаждаясь запахом сирени. Степан дошёл до крепости и, перебравшись по неширокому деревянному мостику через крепостной ров, не стал подходить к воротам, хорошо понимая, что в такой час они наглухо закрыты, а свернул влево, на узкую тропинку, – тут совсем недавно вёл его отец, чтобы продемонстрировать, где будет строить дом.

Дойдя до места, где можно было перебраться через развалины стены, мальчик проник в крепость беспрепятственно. В темноте смутно белела церковь, так поразившая Стёпку своими искривлёнными стенами, а за ней и выше виднелся силуэт круглой башни – вернее, очертания её развалин.

«Что я здесь делаю?..» – подумал Стёпа, остановившись в растерянности посреди двора и оглядываясь по сторонам. Крепостная стена и башни под шатровыми крышами на фоне неба казались почти чёрными.

И вдруг сердце мальчика забилось часто-часто… На стене, ведущей к полуразвалившейся круглой башне, стоял человек. Он был одет во что-то длинное, до пят, голову покрывал капюшон. «Кто же это гуляет по крепости среди ночи?» – подумал Стёпа, напрягая глаза.

Но было нечто странное в ночном госте… Чёрный, на первый взгляд, силуэт не был сплошным: сквозь него, как через плотный дым, просвечивали плывущие по небу облака, далёкие кроны деревьев и крыши домов…

«Призрак!..» – ахнул Стёпка и чуть не сел прямо на землю, почувствовав, как внезапно ослабели колени. Под тёмным капюшоном размытым пятном проглядывало лицо, но черты невозможно было рассмотреть, как мальчик ни старался.

И вдруг призрак поднял руку в направлении Степана и поманил его к себе… «Он меня зовёт!» – оторопел мальчик, но в туже секунду, не раздумывая и не сомневаясь, бросился к деревянной лестнице, ведущей на крытую галерею.

Сердце колотилось в груди будто сумасшедшее, кровь гудела в голове, как ураганный ветер шумит в трубах дымоходов.

Прогрохотав по деревянному настилу крытой галереи, Стёпа выбежал на южное прясло. Призрак не стал дожидаться, когда мальчик доберётся до него: плавно покачиваясь над обломками камней, тень в капюшоне двинулась к круглой башне.

Внезапный порыв ветра искривил, закачал полупрозрачную фигуру так, что на мгновение Стёпке показалось, что это просто некий сумрачный сгусток воздуха.

Спотыкаясь о вывернутые из стены камни, мальчик последовал за призраком.

Они остановились одновременно друг против друга по разные стороны провала, ведущего внутрь круглой башни. Лунный свет проходил сквозь тёмный силуэт и тонул в волнах ночной реки. «Зачем он меня позвал?» – думал мальчик, нащупывая носками кроссовок край стены, за которым была пропасть.

Призрак снова поднял руку и указал вниз, в уходящий в пустоту гулкий провал башни.

«На что он указывает?..» Стёпка силился понять, чего от него хочет фантомный хозяин крепости, и не мог. Он чувствовал, что жест призрака имеет важное значение, но какое?.. Что там есть важное внутри башни? Что?..

И вдруг Стёпка вспомнил.

Из многовековых глубин памяти, которая не могла быть и не была его собственной, словно из таинственного омута, населённого загадочными и оттого пугающими существами, потянулись в сознание мальчика невидимые нити-проводники. И возник сначала расплывчатый, а затем всё более отчётливый образ, картинка из прошлого…

…Пыльно-серые камни стены, возле неё возвышение в земляном полу – округлое, выложенное такими же крупными камнями цвета пепла; сверху круглая крышка из плотно подогнанных досок, в центре – красивая кованая рукоятка.

Чья-то ладонь берётся за эту рукоятку и поднимает крышку с видимым усилием. Крышка тяжёлая. Под ней темнота, но на дне этой темноты видны светлые колышущиеся отблески… Что-то падает вниз, в темноту, с громким всплеском… «Колодец! Там, на дне круглой башни, должен быть колодец!» – понял Стёпка. И так обрадовался, что чуть не свалился в недра этой самой башни.

А призрак стал медленно таять, растворяясь в предрассветном воздухе.

«Надо рассказать об этом колодце Ивану Тимофеевичу!» – стучало в голове мальчика, когда он, перепрыгивая через вывороченные камни, стал торопливо спускаться со стены.

Тропинка, проложенная сотнями ног экскурсантов, ведущая вниз, к подножию белой церкви, успела впитать в себя ночную влагу, и Стёпка не удержался на ногах, заскользил и упал, кубарем покатившись в траву.

В голове его замелькали разноцветные всполохи, а потом их поглотил внезапный мрак…

* * *

Обороняться было почти нечем, а самое главное – некому.

Иванка вглядывался в ночную темень сквозь узкий зрачок бойницы. За рвом лежал в руинах разорённый город. Осаждавшие же крепость свей[1]1
  Свей (швед, svear, sviar) – германское племя, жившее на территории нынешней Швеции. Слово использовалось также как собирательное название населения древней Швеции.


[Закрыть] отдыхали, зная, что скоро безо всяких усилий откроют ворота крепости. Смерть уже давно разгуливала по двору, собирая свой урожай. Защитники крепости умирали не только от вражеских стрел – больше от ран; да ещё после пожаров, уничтоживших большинство хозяйственных построек, нависла угроза голода.

На чёрной земле яркими цветами горели осадные костры. Иванка пересчитал те, что были видны с западного прясла, и стал спускаться со стены.

В ночной тишине неожиданно и зловеще просвистела одинокая стрела, наверняка пущенная просто так, без цели. Но цель она нашла, ударив Иванку в левое плечо так, что утомлённый и исхудавший за дни осады отрок с глухим вскриком отлетел к церковной стене и упал. Он ухватился правой рукой за раненое плечо и почувствовал, как липко и мокро стало под пальцами. Стиснув зубы, Иванка поднялся на ноги и, опираясь на белеющую в ночи стену, пошёл вперёд.

Входная дверь в храм была распахнута настежь. Отец Феодор в изодранной в лохмотья рясе и кольчуге гремел внутри чем-то тяжёлым. Удивительно, как ладно сидел доспех на старом священнике, будто всю жизнь он не паникадилом размахивал, а боевым мечом.

Заметив отрока, отец Феодор окликнул его:

– Иван, поди сюда! Помощь твоя нужна. Одному мне не справиться.

Рассмотрев в сумраке, что отрок держится за повреждённую руку, священник отложил свою тяжёлую работу и, оторвав лоскут от подола собственной рубахи, перетянул раненое плечо.

– Тут в сундуке казна княжеская, да потиры для причастия. Не хочу, чтобы достались врагу. Помоги-ка мне схоронить всё это.

Иванка посмотрел на наполненный церковной утварью сундук. Сверху белел какой-то свёрток.

– А что это? – решился он спросить у настоятеля.

– Это наша чудотворная икона Божьей Матери, накануне осады опять мироточи́ла… – Старик бережно, с благоговением взял свёрток в руки и раскрыл светлую тряпицу.

Небольшая деревянная икона поймала и отразила слабый лунный луч, и отроку показалось, что чудотворный лик ожил.

– Как же так, отец Феодор?! Богоматерь наша заступница, столько раз спасала нас от бед всяких, от хворей, от неурожая. А тут мы её спасать должны… Неужто она силу свою чудодейственную потеряла?

– Даже думать так, отрок, не смей! – прикрикнул на него Феодор. – Слабы в вере мы, люди, вот и посылает нам Господь испытания. А с иконой ничего не сделается, на то она и чудотворная, что сквозь огонь и воду пройдёт. Да не хочу я оставлять её на поругание иноверцам! Для них, язычников, это же просто кусок доски.

Настоятель бережно укутал икону тряпицей, убрал поглубже в сундук и запер его на прочные засовы.

– Помоги оттащить укладку в колодец в круглой башне. Колодец высох, закопаем там, а потом, Бог даст, вернётся князь с дружиной и найдёт свою казну нетронутой.

Вдвоём они с великими усилиями отволокли тяжёлый сундук в башню и опустили в тёмную колодезную яму, а потом до первых утренних лучей забрасывали землёй до самого верха.

Глава 9

Стёпа пришёл в себя от странных толчков. Кто-то тряс его и причитал:

– Ох ты, господи, помер совсем! Али нет?..

Мальчик открыл глаза и увидел склонившуюся над ним пожилую женщину, в которой узнал кассиршу музея. От испуга та стала усердно лупить его по щекам.

– Чего вы?.. – возмутился Стёпка и сел. Утренняя роса с травы намочила его одежду, а ладони, на которые он неловко приземлился, падая, были оцарапаны и вымазаны в земле.

– Ой, напугал меня, пацан, ой, напугал! – никак не успокаивалась женщина. – Я ж думала, совсем помер! Живой, слава богу!

– Да живой я, живой! – подтвердил Стёпка, отряхивая ладони.

– Ты как здесь оказался с утра пораньше? Я ж вроде ворота запирала…

– Не помню, – буркнул Стёпа, поднимаясь на ноги. Голова слегка кружилась.

– Не помнишь?.. Да как же так?! Не помнит он!.. Мозги, поди, сотряс, вот и не помнишь ничего. К врачу надо тебе, парень, обязательно! – сердобольная кассирша суетилась вокруг, норовя поддержать Степана, если тот вдруг снова надумает падать и терять сознание.

Солнце уже светило вовсю. «У дяди Тимура меня, наверное, потеряли и волнуются!» – подумал мальчик. Однако сам он беспокоился о другом. Ночное происшествие требовало срочно сообщить полученную от призрака информацию директору краеведческого музея.

И Стёпа, чуть пошатываясь, всё ускоряющимся шагом направился к выходу из крепости.

* * *

Никита проснулся в мрачном расположении духа, с неприятным осадком в душе. Вчерашняя ссора с сыном не выходила у него из головы. Но, потеряв на обдумывание половину прошедшей ночи, он пришёл к выводу, что лучше всего сделать вид, будто ничего не произошло.

К завтраку Степан не явился. «Что себе позволяет этот мальчишка?!» – возмущённо думал мужчина, теряя терпение. Но когда выяснилось, что комната сына пуста, а окно в сад открыто, в душе Никиты вспыхнула тревога.

– Неужели сбежал из дома? – растерянно произнёс он.

– Что значит «сбежал»? – не понял Тимур, с видимым удовольствием попивающий утренний кофе из золочёной фарфоровой чашечки.

– Да мы вчера с ним рассорились в пух и прах…

– Из-за чего? – хозяин дома отставил дорогую чашку в сторону и нахмурился.

– Да из-за ерунды! Видите ли, он против строительства дома возле крепости! Отцу решил возражать, – едко прокомментировал Никита.

Но в душе нарастала тревога.

Обыскав весь двор и сад и не найдя мальчика, все серьёзно забеспокоились. Телефон Стёпки лежал на подоконнике в спальне. Были ли у него карманные деньги и сколько, Никита не знал.

– Позвони жене, – посоветовал Тимур.

Никита отрицательно затряс головой.

– Ты что?! Если она узнает, что с сыном неладно, такую бучу поднимет! Никому мало не покажется.

– Тогда поехали, поищем его в городе, – предложил друг.

Тимур подозвал дочерей, скромно топтавшихся на крыльце, и отправил их по соседям и знакомым выяснять, не видел ли кто из них Степана.

После этого они с Никитой, сев в машину Тимура, отправились на поиски.

– Если твой Стёпка решил один уехать домой, то наверняка отправился на автобусную станцию, – размышлял вслух мужчина, выруливая на центральную улицу. – Вряд ли он решится добираться до города автостопом. Или такое возможно?

Он бросил взгляд на приятеля. Тревога и раздражение смешались в глазах Никиты.

– Вряд ли. Не думаю, что Стёпка способен на такие подвиги. Вообще-то он трусоват, если честно. Вот поросёнок, решил нервы отцу помотать! – кипятился Никита. – Ну скажи мне, как это называется?.. Взять и сбежать из дома!

– Переходный возраст это называется, – спокойно ответил Тимур. – Не переживай, найдём мы твоего беглеца, никуда он не денется.

– Ох, я ему устрою, пусть только попадётся мне! – угрожающе сжимая кулаки, ворчал мужчина. – Никогда ремнём не наказывал, но в этот раз отхожу его ремешком по толстой попе, ох, отхожу!..

На автостанции мальчика никто не видел, да и утренний автобус, готовящийся к рейсу, ещё стоял возле здания автостанции со включенным двигателем, ожидая пассажиров.

Досада в душе Никиты окончательно уступила место беспокойству. Куда делся сын? Где его искать?

– Может, в полицию обратиться? – неуверенно спросил он у Тимура.

Тот озабоченно почесал в затылке и сказал:

– Давай пока просто по улицам поездим, по сторонам поглядим, у людей поспрашиваем. Город у нас небольшой. Если не найдём, поедем в полицию. У меня там, кстати, знакомый работает.

Улицы городка в этот час были полупусты. Трудовой люд уже отправился на работу, а пенсионеры и дети пока допивали утренний чай, придумывая, какими делами и событиями наполнить долгий весенний день. Солнце с любопытством заглядывало в окна деревенских домишек, отражалось весёлыми бликами в каплях росы, ещё не высохшей на листьях деревьев и траве. С реки тянуло свежестью и прохладой.

Никита тревожно крутил головой во все стороны, пока машина медленно катилась по тихим улочкам. И вдруг почувствовал, как в глубине груди, там, где живёт душа, зазвенела, завибрировала тонкая струна, рождая высокий и неотступный, как зубная боль, звук.

Он неожиданно вспомнил, как пятилетний Стёпка заболел, подцепив какой-то жуткий желудочно-кишечный вирус, как выматывала ребёнка непрекращающаяся рвота, как весь он горел от высоченной температуры. А потом Никита нёс на руках по больничным коридорам вялое, обмякшее от обезвоживания тело сына с бессильно болтающимися ручками и ножками, с ужасом заглядывал в его закатившиеся из-за бреда глаза и твердил себе: «Я должен успеть!»

В памяти оживало, как потом они с женой сидели возле опутанного проводами и капельницами ребёнка и с замиранием сердца ожидали, когда минует кризис…

Тревога, как на верёвочке, потянула за собой чувство вины. «И чего я упёрся как баран с этим домом на берегу реки? – думал Никита, уже оправдывая поступок сына. – Довёл мальчишку до побега! Да плевать я хотел на этот дом! Действительно, зачем он вообще нужен?.. Не стоит этот дом потери единственного сына!»

Слово «потеря» так резануло по сердцу, что Никите стало страшно по-настоящему.

Усилием воли мужчина взял себя в руки и сосредоточился на поисках.

* * *

Маленький зелёный домик с кружащими вокруг чердачного окна лебедями встретил Стёпу ароматом свежевыпеченных булочек. Вконец измученный долгим бегом по улицам, он обессиленно ткнулся лбом в обитую потрёпанным коричневым дерматином входную дверь и забарабанил по ней кулаками.

Из-за двери доносились приглушённые звуки радио и аппетитные запахи.

– Иван Тимофеич! – закричал Стёпка, продолжая стучать в дверь.

Дверь внезапно распахнулась, и он чуть не ввалился внутрь, в тёмную пасть коридора.

На пороге стояла пожилая женщина со строгим лицом.

– Что случилось?! – голосом учительницы спросила она, поправляя на носу очки в роговой оправе с замотанной синей изолентой дужкой.

– Здрасьте… – выдавил из себя Стёпка, – А Иван Тимофеевич дома?

– Дома, молодой человек. Но это не даёт вам право ломать дверь! – выговорила она ему, словно нерадивому ученику.

Суровая дама отодвинулась на шаг, открывая проход, и Стёпа вошёл внутрь домика.

Иван Тимофеевич полусидел, полулежал на диване, на двух больших подушках, заботливо укрытый стареньким клетчатым пледом. Следы пережитых физических страданий ещё были видны на его бледном лице. А рядом, возле круглого стола, покрытого вышитой скатертью с бахромой, сидел отец Михаил.

На стенах уставленной старомодной мебелью комнаты были развешаны десятки фотографий, на которых молодой улыбающийся учитель истории был окружён многочисленными учениками. И столько жизни, столько энергии было в его глазах, что Стёпа залюбовался этими снимками, даже забыв поздороваться.

– Здравствуй, Степан! – весело и чуть удивлённо произнёс священник. – Ты тоже пришёл навестить Ивана Тимофеевича? Вот видите, – обратился он к старику, – а вы всё твердите о своей ненужности!

– Здравствуй, Стёпушка. Что случилось? – слабым голосом произнёс директор музея, сразу заметив испачканную одежду подростка и его встревоженный взгляд.

– Это очень важно, Иван Тимофеич!

И Степан рассказал всё, что произошло с ним в эту ночь, стараясь не упустить ни одной подробности. Он торопился, глотал слова, жестикулировал, пытаясь быть убедительным, но рассказ его будто спотыкался, наталкиваясь на недоверчивые взгляды и озадаченный вид слушателей.

«Они мне не верят!» – с горечью думал мальчик.

– Вы не верите? Думаете, мне сон приснился? Возможно, и сон. Вот только… как я ночью в крепости оказался?.. А меня там с утра нашла кассирша, она может это подтвердить! Даже если это был сон, всё равно надо проверить – действительно ли там, в круглой башне, есть колодец?

К недоверию в глазах Ивана Тимофеевича добавились то ли жалость, то ли сострадание, что вконец расстроило Стёпку, и он почти закричал в отчаянии:

– Да не сумасшедший я, не больной! Иван Тимофеевич, отец Михаил, пожалуйста, поверьте мне! Если призрак действительно показал, где зарыт клад, то его надо срочно выкопать! Вы понимаете, это же шанс спасти Крепость! Если вы мне не поверите, то землю под крепостью продадут в два счёта и всё: конец ей, конец музею!

В дверях показалась пожилая строгая дама – та, что впустила мальчика в дом. Она несла на блюде груду свежих булочек, посыпанных сахарной пудрой, от которых исходил умопомрачительный аромат.

– Ваня, – сказала дама, – молодой человек в таком взвинченном состоянии, что необходимо его напоить чаем. Ты не находишь?

Стёпка, взглянув на булочки, проглотил слюну, внезапно осознав, что очень голоден. Но пустой желудок сейчас волновал его куда меньше, чем невозможность убедить в своей правоте.

– М-да, Стёпушка… – пробормотал Иван Тимофеевич, обменявшись многозначительным взглядом со священником. – Удивил ты меня.

– Не верите?.. Ну и не надо! Дайте мне лопату. Лопата-то у вас есть? Я сам пойду искать клад!

– Стёпа, прежде чем идти искать клад, необходимо помочь Марии Алексеевне организовать чай. Правильно, Машенька? – и старик бросил в поиске поддержки взгляд в сторону жены. – А мы пока с отцом Михаилом всё обдумаем.

Когда за мальчиком и хозяйкой закрылась дверь, директор музея обратился к священнику:

– Ну, что ты думаешь, Мишенька, стоит верить этому странному рассказу или нет?

– Ох, Иван Тимофеевич… Истинная вера ведь не оперирует понятиями логики.

– Я, Мишенька, отношусь к старому поколению. Нас воспитывали на материализме, поэтому какая-то логическая опора для принятия решения мне необходима.

– Хорошо, Иван Тимофеевич, давайте рассуждать логически. – Настоятель откинулся на спинку стула и задумчиво поглаживал широкой мужицкой ладонью окладистую каштановую бороду. – Во-первых, надо учитывать, что Степан – мальчик необычный, эмоциональный, с развитой фантазией. Он так близко к сердцу принял все наши неприятности с возможной продажей крепости, что вполне мог увидеть ночью странный сон. Но сон-то этот может оказаться вещим! Во-вторых, я, как человек верующий, точно знаю, что Господь всегда отвечает на искренние молитвы. Если просьбы наши о помощи достигли Всевышнего, а он ищет того, кто наиболее восприимчив, и передал нам через него подсказку в такой необычной форме…

– И в-третьих, – перебил его Иван Тимофеевич, садясь и спуская с дивана худые ноги в полосатых пижамных штанах, – в конце концов, что мы теряем? Правда, Мишенька?.. Попытка, как говорится, не пытка. Сейчас только чайку выпьем, и займёмся организацией раскопок.

Стёпа вернулся в комнату с подносом, уставленным чайными чашками, и сразу же заметил изменения в директоре музея. Как будто та энергия, что светилась в молодых глазах учителя истории на фотографиях, чудом перешла в больного старика, и тот ожил, воспрял духом, помолодел.

У Стёпки отлегло от сердца: он понял, что ему поверили, и сразу почувствовал невероятную усталость. Захотелось съесть все булочки сразу и ещё добавки попросить, а потом свернуться калачиком прямо здесь, на диване, и проспать до завтрашнего утра.

Отец Михаил, отставив в сторону чашку с чаем, достал из потайных складок рясы вполне современный мобильный телефон и стал звонить. Из разговора Стёпа понял, что люди, которые помогали настоятелю восстанавливать храм, согласились поучаствовать в раскопках.

– Ну вот, – улыбнулся отец Михаил, закончив разговор, – с Божьей помощью бригада для раскопок у нас есть. Так что, Стёпушка, рассказывай: где нам искать этот самый колодец?