Текст книги "Тетя Пеларгония и тайна рода"

Дело прошлое. Я строго спросила у Пеларгонии, зачем ей фотомастер. Она с жаром принялась рассказывать о своем ветшающем архиве, оставшемся от предков, о том, что хочет превратить некоторые старинные снимки в портреты, и даже пообещала, если все выйдет удачно, поведать мне ту самую тайну рода! Я со скрипом согласилась дать телефон бывшего супруга.

– Только звони сама! Скажи, что ты моя тетя, этого будет достаточно. Меня в процесс не вплетай. И прошу тебя, никаких интриг!

– Какие могут быть интриги, – возмущенно подняла бровь Пеларгония. – Делать мне нечего…

Ей, может, и нечего, хотя теперь, ознакомившись с плотным графиком моей тетушки, я не рискнула бы уличить ее в безделье. Она договаривалась о поставках свежей кабанятины от знакомого охотника, готовясь к встрече с заморским гостем. Она покрывала морилкой, а потом отдавала многодетным соседям свой любимый комод. Она надвязывала рукава к меховому дубленому жилету для своей бедной родственницы-студентки. И конечно, кряхтя и грохоча, ворочала банками со своими шикарными консервами в подкроватных закромах. Надо же было понять, что она отправит ненаглядному сыночку в сырой Йоркшир, а что прибережет к его приезду. Пока Пеларгония в поисках маринованных кабачков взмывала вверх филейными частями, мое самолюбие слегка корчилось от ноющей тревоги. Ведь под моим диваном одна пыль. Смогу ли я хотя бы годам к пятидесяти домовито закатать двадцать банок лечо, помидоров и охотничьих салатов? Нельзя же годами потчевать семейство сезонной отмазкой в виде малосольных огурчиков, которые только и умею делать. И зависит ли счастье человеческое от умения работать лобзиком или квасить капусту?

Свой внезапный философский дискурс я обрушила на тетушку, которая на сей раз не спешила с категорическими афоризмами. Я не стала цитировать ей Вампира Аркадьевича с его демографически-кулинарными требованиями к женскому населению. Мелковат источник. Чем крупнее, тем милосерднее. Вот Достоевский ничего не требовал, только подтверждал, что семейная жизнь для женщины есть рабство. Пеларгония с великим соглашалась, но как-то нерешительно:

– Ну что ты меня терзаешь. Процитируй ты мне о женском рабстве в семь утра лет двадцать пять назад – я, расчувствовавшись, горячо расцеловала бы все собрание сочинений Федора Михалыча. Надо собирать ребенка в школу, нестись на работу, варить, жарить, пассеровать, стирать, гладить… терпеть, все терпеть! Я сказала бы тебе: да, рабство! И посильно счастлива та, что переносит это рабство с наименьшими потерями. Лучше всего, если у нее восемь рук, чтобы все успевать, а также умение между делом связать шарфик пальцами ног. Теперь я далека от той милой мирской суеты… и продолжаю суетиться! Я рабыня и в рабстве помру. А вообще для меня классики – как хорошая еда, для каждого свое время суток, – неожиданно закончила Пеларгония. – И вообще, чего-то ты скисла после этих соседских парней. Чем они тебя обидели, признавайся!

– Клянусь, они не виноваты. Просто всколыхнули ощущение того, что никого я не найду. Или все повторится, как с первым мужем. Я неудачница.

Я и вправду вдруг ясно ощутила, что все мои пытливые попытки в ближайшее время ничем хорошим не увенчаются. Наступила холодная пауза. В резонанс с погодой, с поганым ветром, от которого вымерзает душа. А еще я таки ждала от Пеларгонии хотя бы надежды на этого русского йоркширца. А может, девонширца, – мне-то пока без разницы! Но кем бы он ни был, сей незнакомец преобразился в моем сознании в символ всего нездешнего и лучшего. Видимо, хороши для нас те, кто там, где нас нет. А тетушка так и не поманила меня «аглицким» знакомством. Глупо, но мое самолюбие было уязвлено. Пытаясь урезонить противоречивую натуру, я напоминала самой себе, как сопротивлялась теткиному сводничеству. И не без удивления обнаружила, что сама Пеларгония пока палец о палец не ударила ради благой цели «погулять на свадьбе богатой племянницы». Неуклюжие шаги на тернистом пути к счастливому союзу я совершала исключительно по собственной инициативе. Пеля Антоновна только распаляла меня разговорами, создавая себе руководящий ореол. Или я сама возвела ее на пьедестал? Или во всем виноваты семейные легенды о напористой доброй фее, которая обеспечивает свою родню жизненными благами на добровольно-принудительной основе? Я запуталась.

– Ника, надеюсь, ты знаешь, что слова «неудачница» не существует?

С этим напутствием я возвращалась домой. Памятуя о том, кто может стать моим провожатым, я поторопилась ретироваться. Только Вампира Аркадьевича не хватало! Пеларгония, конечно, закудахтала про темные дворы, которые одинаково опасны и в семь вечера, и в двенадцать ночи. Пришлось вызывать такси. Но даже вызов такси у Пеларгонии превращается в маленькое шоу. Она потребовала, чтобы водитель поднялся к ней в квартиру, чтобы убедиться в его благонадежности и порядочности. Потом она мучила его страшными историями о маньяках, потом спустилась вниз и записала номер машины. Спрашивается, зачем она заставляла несчастного подниматься к ней? У меня только один вариант ответа: чтобы измученный водитель разговорился со мною во время нашей дороги домой. Я долго извинялась за тетю, а он проявлял благородную терпимость к бдительности старой гвардии. А потом добрый самаритянин вдруг предложил мне… вакансию сиделки!

– Сразу видно, что у вас есть опыт общения с пожилыми людьми. У меня большая проблема с тещей. Она не то чтобы больна. Разве что на голову, – усмехнулся таксист. – Жена не может с ней быть постоянно. Там никакого особого ухода, просто раз в день укольчик внутримышечно, а основная задача – поговорить с бабулькой. Она вроде вашей тети – такая же шебутная. Ее забалтывать надо. Старикам в первую очередь требуется внимание. Выслушать, поговорить, поохать…

– Со мной бы кто поохал! – вырвалось у меня.

Вероятно, я была не готова к жертвенной миссии. Не хватало мне еще одной Пеларгонии, со всеми ее минусами, но без ее плюсов! Я даже забыла поинтересоваться ценой вопроса. Ух, какой же махровой эгоисткой я себя почувствовала… Дети, пироги, а теперь еще и старики – я катастрофически не втискивалась в типаж хранительницы очага. Этот корсет был не для моих размашистых мослов, о чем я не преминула поведать таксисту. Захотелось хоть кому-то покаяться. «Меня даже замуж никто не берет. О какой бабульке может идти речь!»

– Вы правы, барышня, вам скорее дедулька нужен! – развеселился мой доброжелатель. – Шучу, барышня, не обижайтесь. Мне просто смешно вас слушать. Да вам стоит только свистнуть – и очередь из женихов выстроится. Молодая, симпатичная…

– Да таких симпатичных и помоложе толпы ходят! Покажите мне, с какой башни надо свистеть, чтобы увидеть очередь хотя бы из дедулек!

С дедульками я, конечно, погорячилась. Но до чего ж мне надоели безответственные клише про «молодую-симпатичную» и про то, что стоит только… – и выстроится мифическая очередь! Именно лживые упрощения задачи вгоняют меня в ступор. И отпугивают удачу. Проверено на собственном опыте. В итоге я пообещала моему новому знакомому найти такую же порядочную и бестолковую – в отношении мирских благ – особу. Которая только и мечтает стать сиделкой. Водитель в качестве алаверды заверил, что как только на горизонте появится такой же порядочный – но отнюдь не бестолковый! – мужчина, он тут же меня с ним познакомит. Довольные друг другом, мы расстались, обменявшись бессмысленными телефонами. Поделом тебе, Пеларгония, ты вовсе не единственная поисковая система!

Глава 5
Замуж или в гроб

Нет слова «неудачница». Я целую ночь посвятила этому не вполне грамматическому нюансу. Я и в слово «неудачник» категорически не верю. Но меня страшно огорчало, что для всяких плоскоголовых крючкотворов эта обидная категория в ее мужском варианте вполне себе жизнеспособна. И мы порой идем у них на поводу. Дискриминация, однако. Мне стало жалко мужчин, хотя именно в состоянии жалости я склонна к опасным поступкам. Меня влекло любимое развлечение людей, оказавшихся в нейтральной полосе – ни белой, ни черной. Это развлечение – распутывать клубки старых связей. Звонки не другу, но старому приятелю. Приятелю особого рода, с которым могло бы что-то получиться. Или даже получалось, но птица удачи вдруг саркастически по-вороньи каркнула и истерично захлопала крыльями, испортив наметившуюся идиллию.

Скорее всего, проблема крылась не в птице, а в моей недальновидности. Я была небрежна и не распознала знаки судьбы. Не вчиталась в человека, сочла его неудачником! Далее по классическому сюжетному стереотипу должна бы последовать антитеза: а теперь он нефтяной магнат! Нет, не то: у магнатов семейная жизнь на тройку с минусом. Не магнат, а владелец безобидного малого бизнеса типа «эксклюзивные канцелярские товары», и главное – у него прекрасная супруга, трое детей, экологичный деревянный особнячок на берегу озера… Хватит, а то я устану убеждать себя, что мне просто не спится, и я рухну в хандру! Потому что мне не просто не спится, а вспомнился вполне конкретный «неудачник». Даже не хочется считать, сколько лет назад это было. Лет семь, наверное. Я уже была знакома тогда со своим будущим мужем, который теперь бывший. Можно сказать, я сделала выбор в пользу фотографии. А Сергей был художником. Попробовал бы кто среди художников того времени найти «удачников»! Фотографам везло чуть больше.

Тут на меня напал соблазн крамольных молитв. Типа: «Господи, ну пожалуйста, сделай так, что Сергей ныне тоже одинок и не против пересечься со мной». Меня бы согрела даже одна ни к чему не обязывающая встреча. Надо же размочить нулевой счет за прошедший год одиночества! Хотя психологические книги советуют не ставить себя в зависимость от символов и примет. Потому как сие есть позиция жертвы. Ой, да что они понимают в живом процессе истории души!

И меня разморили приятные грезы вперемешку с отрывочными воспоминаниями. Сережа научил меня разным тонкостям ремесла, а я тогда не придавала этому большого значения. И зря. Вглядываясь теперь в мое окружение, я более не нахожу бескорыстных учителей. Тем ценнее становилось для меня то недолгое знакомство. Сережа помнился долговязым и скуластым астеником. Его азарт спорщика сглаживался меланхоличной иронией. Критический настрой смягчался снисхождением к женскому творчеству. Он был самолюбивым и ранимым, но свои убеждения отстаивал насмерть. Так, собственно, что меня не устраивало?! Просто возмутительная глупость с моей стороны. Наверное, он мне показался талантливым и невезучим. А это сочетание сложно пережить не только самому творцу, но и его близким.

Тем же вечером я ему позвонила. Моя прыткость объяснялась тем, что я просто не верила, что старый телефонный номер еще актуален. Меж тем мне ответил знакомый голос. От неожиданности я трубку бросила и еще пару дней готовилась к разговору. Я бы готовилась еще месяц, но испугалась промедления – вдруг именно в эти дни Сережа переедет или сменит номер. По закону подлости и не такое бывает. И я лихорадочно искала повод для звонка, а попутно всплывали сопутствующие истории. Помнится, он рассказывал о своей старой подруге со сложной судьбой, которая после развода мыкалась с ребенком по съемным комнатам, и денег не было совсем, и жить было трудно, и, кажется, она тоже занималась росписью по текстилю и прочими прикладными радостями, вкупе с матрешками. Однажды, въехав в очередную коммунальную халупу, она сказала: «Все, с меня хватит. Отсюда – только замуж или в гроб!»

И вот теперь я ее понимаю, хотя и не мыкаюсь по углам. Интересно, она выполнила собственный ультиматум? Очень скоро я об этом узнала.

Как это часто бывает после затянувшейся подготовки, я выступила сумбурно и без должного напора. В который раз убеждаюсь: отношения мужчины и женщины целиком во власти импровизации. Никакие домашние заготовки не работают. Действуй либо на моментальном драйве, либо забей на это мероприятие. Я же начала смущаться, путаться в междометиях и самим тоном беседы доказывать, что слово «неудачница» все-таки существует. Несла пургу вроде «…чувствую себя так, будто заклинила кнопка паузы и никак не могу ее отжать». Сергей реагировал на мое уныние с подозрительно бодрой отстраненностью. Типа «да-а, брось, у всех сейчас заклинила кнопка, ты не переживай, будет и на твоей улице пень гореть». Непринужденный, будто вчера расстались. Никакой заминки или хорошо скрываемого трепета.

Как предлагать встречу, если ни одна дверца в волшебных часах не открылась? Я не нашла ничего лучше, как… поинтересоваться приработком. Не могу сказать, что тема не актуальна. Но нельзя мешать деньги с амурными делами. Во всяком случае, при наведении мостов после долгой разлуки. Моветон. Но за неимением лучшего меня понесло на эти галеры!

– В моих палантинах и платках даже в Госдуме ходят, – вдохновенно выложила я запасной экзотический аргумент. – Но в последнее время спрос немного упал. Только праздники спасают положение. Наверное, мне снова пора замуж, – силилась я пришучивать над собой, давясь внутренней лихорадкой. – Помнишь, ты рассказывал про одну свою подругу, которая сказала: «Замуж или в гроб»? Так она правильно рассуждала. Задачу надо ставить перед собою жестко.

– Согласен. Она своей цели достигла. И теперь моя жена. Ника, а что ты там говорила про Госдуму? С этого места поподробнее, плиз. Может, чего и замутим.

«Подавись ты своей моральной победой! И пусть тебя самого от этого мутит», – подумала я. Тоже мне достижение – жениться! Моя первая реакция на услышанное оригинальностью не отличалась. Я была уязвлена и обескуражена. Почему-то я никак не ожидала, что Сережа, во-первых, обрел подругу жизни, а во-вторых, поведет разговор в победительном тоне. Обычная ошибка – недооценивать противника. Тем более друга. Тем более бывшего.

История с Госдумой давно выветрилась у меня из головы. Но в свое время она приласкала мое профессиональное самолюбие. Мои изделия – товар специфический. Это тончайший шелк, который я окрашиваю в самые разные цвета – так, чтобы переливы тонов радовали и лелеяли глаз. Цветовая гамма на каждом платке или палантине получается индивидуальной, повторить ее невозможно. Впрочем, эти мотивы – для романтических и утонченных натур. Для натур поконкретней я создаю графический рисунок – цветочки, листики, жонглирую стилизациями на восточные темы – сакуры и прочие китаянки. Спросом пользуются псевдокопии классических картин, что я не очень люблю и, признаться, не совсем умею. Но порой приходится напрячься. А вот продавец из меня патовый, так что отдаю на реализацию в салоны или – что лучше – энергичным коробейникам, которые и снег зимой продадут. Одна из таких продавщиц долго радовала меня своими успехами. Она-то и проникла однажды в Думу накануне Нового года, отыскав себе проводника. Слуги, а точнее, служанки народа, пусть и не столь многочисленные, оценили отвагу моей лазутчицы. Торговля прошла бойко, и, помнится, мы даже отметили это событие, гогоча и воспевая шишечки и ангелочков – полюбившиеся думским матронам неприхотливые принты.

Но почему мои успехи на ниве думских заседательниц заинтересовали Сергея? Мой угрюмый вопрос породил целый фонтан подробностей о его лучезарной супруге – мягко говоря, излишних. Но я стойко вытерпела, тем более что мне посулили серьезный коммерческий интерес. Воистину, нам не дано предугадать, чем слово наше отзовется! И ведь от предложения было не отвертеться. Итак, смешно сказать, я была приглашена Сережей для делового сотрудничества с его женой. Доигралась!

Увернуться от предложения означало струсить. Поэтому я решила выглядеть хотя бы в собственных глазах храброй портняжкой и отправилась в гости в некогда знакомый дом. Сережина супруга оказалась… душкой. Придраться было не к чему, увы. Стремительная, доброжелательная, улыбчивая, без церемоний и лицемерных масок. Без лоска, без макияжа, без причесона – с таким же, как у меня, тощим пучком, который я называю «Прощай, Софи Лорен». Ведь это она говорила, что от прически зависит, как пройдет день, а в конечном счете и вся жизнь. Ну не поддаются мои волосы взбиванию, начесу и прочей парикмахерской дисциплине, у них не итальянские корни, увы! Барышни со схожими проблемами всегда вызывали у меня как минимум сочувствие…

Пока я анализировала зависимость судьбы человека от волосяной луковицы, Ирина быстро перешла к сути вопроса. Подход у нее был деловой и четкий. В другой раз я бы ликовала, найдя такого компаньона. Нынче трудно найти коллегу-единомышленника, который предлагает стоящее дело, а не сомнительную авантюру. И вот я его, точнее, ее нашла. Ирина предлагала кое-что свежее. У нее на примете была одна знакомая, которую она называла Предводительницей. Дама ни много ни мало собиралась делать политическую карьеру. Первые шаги были сделаны – она уже просочилась в администрацию таежного поселка, но, как говорится, королевство маленькое, разгуляться негде.

– Кем там командовать – тремя лесорубами и пятью медведями?! Сама понимаешь, – рассказывала Ирина, потчуя меня невкусным покупным рулетом. Должна я была все-таки найти хоть какой-то изъян в Сережиной жене, – зря что ли баловала меня Пеларгония смачными виртуозными кулебяками.

Итак, Предводительница недолго дирижировала таежной фауной. Путем изобретательных ходов и интриг она продвигалась по карьерной лестнице, и каждый ее следующий шаг был теплее предыдущего. В том смысле, что она выбирала населенные пункты все южнее и южнее. В планах у предприимчивой леди была собственная партия, – впрочем, она не была аксессуаром первой необходимости. Слишком дорого содержать. Ей все никак не удавалось придумать свою фишку: за что она будет бороться, кого клеймить, стоит ли сходить налево, или качнуться вправо, или важно просто верно выбрать союзников, договорившись о финансовых потоках. Короче говоря, я мало что смыслю в политтехнологиях, потому не слишком вслушивалась в планы деятельной матроны. Хотя мне, как выяснилось, в этих планах была отведена роль поважнее, чем у медведей далекого поселка. Мои палантины должны были стать частью сногсшибательного имиджа нашей новой Анжелы Дэвис. Конечно, если они окажутся достойными почетной миссии.

– Представь, возможно, твои изделия войдут в историю, как коса Юли Тимошенко! – вещала Ирина. – Кто знает, куда повернется история. – Дамочка с амбициями и с мужниными деньгами. Этого вполне достаточно, чтобы наделать шума. К тому же она щедро платит. Я знаю, что говорю, – писала ее портрет на заказ. Хочешь покажу?

Ирина принесла папку с фотокопиями своих работ. Я уже приготовилась завидовать Ириным успехам в живописи, – ведь она, насколько помнится, занималась прикладными промыслами, а теперь пишет картины. Даже если это заказная попса, все равно ее статус выше, чем мой. Вот так я умею внезапно принизить себя, хотя еще пару минут назад мой душевный тонус был бодрее молодой рыси. Пеларгония права – все это гримасы самооценки. Эта вездесущая самооценка, наконец, заметила, что вокруг одни деловитые энергичные жены, а достойные мужи поголовно заняты. Яд женских стереотипов снова ударил мне в голову.

Но что я увидела! Предводительница была изображена… на коне и в монгольской шапке! Столь сокрушительное дежавю чуть не стоило мне жизни – я поперхнулась постылым рулетом, а когда прокашлялась, только и прошептала:

– Что с ней?

Ирина быстро просекла, о чем я, и толково разъяснила, откуда дровишки. Предводительница хотела себя попробовать в имидже… «сибирской царицы». Благодатная тема. Что касается монгольских атрибутов, то это скорее вариации художницы на тему вечного бренда Чингисхана. А чего готовому бренду зря пропадать?! И вообще, тиранический воин, раз ты напал на Русь – пусть тебе аукается, будем тебя использовать и в хвост и в гриву. Мы на это побольше моральных прав имеем, чем небезызвестная немецкая поп-группа, распевающая залихватский а-ля рюс. Предводительнице собственный воинственный габитус на коне понравился. Она даже повесила монгольский портрет в своем кабинете, знаменуя рождение нового имиджа.

– Однако что же получается – аллюзия на новое иго? Кого привлечет такая политическая платформа? Да и стратегия женской агрессии – довольно скользкий путь, – попыталась я по-умному донести свои опасения.

Но Ира только рукой махнула: дескать, не бери в голову. Наше дело маленькое – угодить женщине с необычными запросами, а там хоть трава не расти. Пускай поиграет в азиатскую Маргарет Тэтчер, нам не жалко.

– Мне еще портреты членов ее семьи нужно писать, – призналась Ира. – Надо и тут сбацать какой-нибудь опрокидон сознания. Ну а ты ей покажешь свои шелка чудные – глядишь, она и тебе заказ сделает. Цену проси любую. За ценой она не постоит, для нее главное – изюминка.

Если честно, то мне была бы понятнее перспектива искать изюминку для дамы… с той же косой вокруг головы, нежели для амазонки в монгольской шапке. Вампир Аркадьевич и здесь подгадил с трагикомическими ассоциациями. Но профессионалу личные неурядицы не помеха. Для повышения градуса настроения я даже брякнула, что знаю, где достать «такой же халатик, только с перламутровыми пуговицами», то есть такую же шапку, только со стразами. Ирина обещала подумать над интересным дизайнерским решением. Надеюсь, она не всерьез.

А что же Сергей? Ничего. Типичный неликвид по части брака, как выразилась бы тетя Пеларгония. Осторожно спросил, не надо ли меня проводить до метро. Я вежливо отказалась, ибо с некоторых пор провожатых опасаюсь.

Через несколько дней мы с Ириной отправились к «сибирской царице». Я несла с собой свои «чудные шелка» в пакете, а Ирина уговаривала меня не волноваться. Я и не волновалась, удивляясь слегка ее опеке. Но потом я поняла причину. Предводительница оказалась очень холодной и неприятной особой. Мне попадались всякие покупатели и заказчики, но сравнить ощущение от представшей передо мною ведьмы смогу только со вкусом протухшего салата оливье. Не знаю, как Ирина умудрялась непринужденно щебетать с этой мегерой утренней зари. Утренней, потому как особа непременно требовала на заказываемых картинах изображения восходящего солнца. Знаем мы эти фэншуйские принципы: восход – хорошо, закат – плохо. Знаем, но молчим: лично мне вообще говорить расхотелось. По-моему, взгляд Предводительницы убивал все полезные бактерии в радиусе километра. Куда там летальной капле никотина, а также отечественным антибиотикам!

Одному Богу известно, что будет, если такой особе попадут в руки скипетр, мантия и держава. Это и впрямь Чингисхан вкупе с Иваном Грозным! Одно утешало: с ее пожеланиями разобрались быстро. Мегерка хотела оживить свой образ ореолом семейственности – так и выразилась. И потому мне было поручено изобразить на шелке ее мужа, сыновей и братьев. «Просто клан Сопрано какой-то», – поглумилась я, когда барыня на минуту отлучилась из кабинета. Ира ответила мне тревожной полуулыбкой, которую можно было бы толковать как тень предчувствия. Но я не удосужилась.

На образцы моих изделий Предводительница едва взглянула. И вообще уделила мне немного внимания. Что в данном случае меня только обрадовало, как если бы, упавши в Амазонку, я была бы проигнорирована стаей крокодилов. Мне были переданы какие-то фотографии и сумбурно объяснено, кто есть кто. Ну, сыновья понятно – они еще подростки. А вот в братьях я немного запуталась, а потом еще всплыла фигура отца. Переспрашивать по нескольку раз я постеснялась. Не хотелось выглядеть кулемой перед монструозной воительницей. Хотелось приосаниться, стать смышленой и схватывать на лету. Вот я и схватила, полагая, что думать особенно не о чем. Буду действовать по кровавому принципу одного папы римского, который, отдавая приказ уничтожить секту альбигойцев, провозгласил: «Убивайте всех, Бог разберет, где чужие, а где свои». Что только не придет в голову, когда приходится общаться с власть предержащими! В общем, я решила: нарисую всех, а там Бог разберется.

На обратном пути я поймала себя на том, что завидую «сибирской царице». Окружила себя мужчинами, родными и надежными, и в ус не дует. Вот кому совершенно незачем изнурять себя женскими компаниями. Прилежный апологет принципов Пеларгонии, однако. По словам Ирины, таково кредо Предводительницы: женщина-полководец и ее воины. Воины, естественно, мужскаго полу, а она в образе зрелой Жанны д’Арк. «Но рыба бывает только первой свежести!» – хотелось мне крикнуть со своей галерки для бедных. Зрелая девственница – абсурд, потому как это либо уже не девственница, либо старая дева. Хотя какое мое дело. Буду создавать свой маленький шедевр – групповой семейный портрет, дабы воительница закуталась в своих мужчин в минуту женской слабости. Чтоб у нее таких минут было побольше!

Я засела за работу одновременно с неуверенностью и энтузиазмом. Новая задача всегда горячит кровь. Я корпела целыми днями, в бесконечных эскизах выстраивая композицию, и почти выпала из жизни, не считая фонового бормотания телевизора. О чем я думала? О том, как уеду к морю и заживу в уютном доме под сенью цветущих яблонь и вишен. Эркер, светло-оранжевые шторы, большой овальный стол в гостиной, на котором вместо строгой сервировки рубенсовское буйство натюрморта – фрукты, сладости, грецкие орехи и… брауншвейгская колбаса! Незатейливые мечты, зато правда. Но главное в них – абстрактно большая и не менее абстрактно счастливая семья. Я выбрала даже породу будущей собаки – бернская овчарка, что было следствием не столько кинологических знаний, сколько тактильно-цветовых предпочтений. Длинношерстная, бело-черно-оранжевая и добрая! Собака спасателей. От собаки фантазия плавно переходила к окрестным соснам, бабочкам и попугаям, а потом опять приводила меня в мой чудесный дом. Смешно, но я даже знала, что будет нарисовано на крышке унитаза. Какую угодно деталь своей будущей идиллии воспроизводило мое воображение, но только не семью как таковую. Почему?! Наверное, подходя к трепетно-главному, судьба хочет оставить таинство выбора за собой. Пусть входит в моду метод визуализации мечты, который требует: нарисуй себе провизорски точную картину желаемого – и оно сбудется. Может, кому и подходит столь прагматичный метод, но не мне. Пускай я скромный ремесленник, но рисовать будущих детей в лубочном духе типа «дочка пусть каштановая и с веснушками, а сын слегка волнистый шатен» мой третий глаз отказывается. Даешь простор божественному сюрпризу!

Пока я творила в силу данных мне способностей, домашние деликатно обходили меня стороной. Не могу на них пожаловаться, они у меня шелковые. Сплошной шелк везде! Мама сочувствующая, интеллигентная, отчим, вразумляющий логикой, спокойный и дружественный. Памятуя о вспышках гнева, которыми я грешу в момент напряженной работы, он подарил мне старый башмак, чтобы можно было по-хрущевски отвести душу. Правда, трибуну ООН мне заменяет старая совковая тумбочка, но пока она справляется со своей «высокой» ролью. Словом, у меня замечательные предки. Сплошной шелк и шоколад. А счастья нет.

Насколько мои близкие замечательные, я в очередной раз убедилась, когда однажды вечером ко мне заглянула мама и спросила:

– Ника, он плачет уже вторые сутки. Что нам делать?

Я долго не могла справиться с изумлением, когда до меня дошло, что происходит. Пока я творю, мои родные сдерживают натиск Вампира Аркадьевича! Вот он, истинный родительский героизм… Мне стало стыдно за счастливое неведение, и я вытрясла у мамы все подробности.

– Ты же сказала нам категорически – тебя не подзывать, когда звонит этот странный человек. Вот мы и выкручивались. Сначала срабатывали отговорки, что тебя нет дома. Но ведь не может же тебя никогда не быть! Потом я объясняла, что у тебя срочная работа, что ты не настроена на общение, и даже мы не разговариваем с тобой сутками. – Мама вздохнула и с невесомой грустью в голосе напомнила: – Тем более что это правда.

Правда – момент принципиальный. Ложь, даже во спасение, давалась матушке с большим трудом. Отчима же просто раздражали трусливые маневры, он искренне не понимал, почему взрослому мужчине невозможно объяснить, что названивать нам не нужно. И однажды он решил поговорить с ним по-мужски. Если бы я знала о его намерениях, то костьми бы легла, чтобы отговорить. Разумные методы с сумасшедшими не работают. Но иных безумцев сразу не распознаешь, особенно под запекшейся коркой эрудированности и дежурного набора хороших манер. Вот и мои родные никак не могли взять в толк, с кем имеют дело, потому безуспешно взывали телефонного террориста к здравому смыслу. И тогда он стал бить на жалость, то есть рыдать. Рыдал он очень эффективно, – не с отчимом, конечно, а лишь заслышав в трубке голос моей маман. Только в этом случае, конечно, мужские слезы могли иметь столь грандиозный успех. С мамами же все проще: если ее дочурка одним-единственным походом в музей сумела уделать всмятку сердце благородного дона, значит, броня крепка и танки наши быстры. Материнская гордость сметет на своем пути все, и первой поверженной кеглей окажется банальная логика. Мама сдалась и внутренне завибрировала робким вопросом «а если это любовь». Вибрировала она, впрочем, звонка до пятидесятого. Потом поняла, что это не любовь, а диагноз. Но тогда с беднягой надо что-то делать!

– Мама, отключаем телефон! – вопила я в ужасе. – Меняем номер!

Отчим только вздыхал. Если бы я его не знала, как облупленного, я бы подумала, что он мечтает меня сбагрить Синей Бороде. Но он просто думал, что делать. И додумался, конечно, светлая голова-золотые руки-доброе сердце! Надо нажаловаться Пеларгонии – ведь это она, кажется, сыграла роль Пандоры, неосторожно приоткрывшей сосуд с неприятностями. Я бросилась к телефону.