Текст книги "Кассандра пила массандру"

– Грозит… или обнадеживает? И как насчет того, что это может быть вовсе не убийство, а очередная помелышевская многоходовка, которых мы уже накушались по самые брыли.

– А знаешь… я, пожалуй, с ней встречусь! С Яной, с Валентином, и даже с Владой, потому что она мне интересна. Я хочу, как говорится, поближе познакомиться с первоисточниками.

– Наводишь мосты? – усмехнулся Илья. – У тебя такой заговорщический вид, словно ты задумала стать регентшей при малолетней царице. Главное – чтобы тебя не втянули в очередную подставу.

«Он сегодня странный. С какой-то чуждой насмешкой ко мне…» – подумала Настасья, когда муж вышел из комнаты. Она решила взглянуть на эти особо ценные книги, которые, конечно, не вписались на полки, а поселились стопкой на подоконнике. Одна из них, большая, с темным, видавшим виды переплетом, с засаленными расползающимися страницами, была детской Библией, изданной в начале двадцатого века. Настасья не могла представить эту книгу в доме Илюшиных родителей. Она задумчиво листала ее, пока не остановилась на черно-белой репродукции. На нее с пытливым изумлением взирал младенец Иисус. И просил ответа. «Ты прав, какое мое дело!» – смутилась Настасья. Положила книгу и… импульсивно набрала номер Васи Субботина.

5. Электронная улыбка

По пути на интервью с невероятным Саввой, с молодым Стивеном Хокингом земли русской, Соне вспоминалось совсем другое паломничество. Вот уж и впрямь любит наше сознание порадовать нас абсурдными связями. Впрочем, возможно, не такие уж они и абсурдные… Много лет назад одна деятельная товарка, девушка порывисто религиозная, но не чуждая и мирских радостей, уговорила честную компанию посетить доморощенного мудреца-учителя. Поманила всех ясновидящая компонента и легкое осеннее богоискательство. Соня идти не очень хотела – она не доверяла товарке, чьи приступы клинического православия хитро попустительствовали ее собственным малоприятным несовершенствам. Но все же было любопытно, к тому же надо было вроде как сопроводить одну добрую подругу на сносях. Подруга, как и Соня, была совсем не религиозна, но попала в трудные обстоятельства, забеременев от женатого мужчины. Неплохо зная подругу, Соня предполагала, что у нее и без мудрецов все сложится должным образом – бывают такие люди, которые умеют расположить к себе покровителей, и даже их ошибки оказываются просто извилинами на прозорливом пути к благополучию. Чахлобородый мудрец показался даже симпатичным: денег он не брал, в мракобесии замечен не был, вреда никому не принес – и на том спасибо! Разве что попахивал немытым телом, что было простительно – жил в убогой коммуналке, места общего пользования которой напоминали катакомбные пещеры ранних христиан. На обратном пути беременная подруга смущенно недоумевала: мол, старец к следующему занятию попросил ее вспомнить и написать на бумажке все ее грехи, но ни одного греха за собой будущая мамочка не знала. «Ну, какие у меня могут быть грехи?! – тихо восторгалась она собой. – Чревоугодие, что ли?»

Потом религиозная особа-паломница строго выговаривала Соне за подругу: «Это же такая гордыня – считать себя безгрешным! Без греха только Бог и дети до семи лет!» Соня тревожно ежилась и не знала, что ответить. Она о ту пору тоже была не сильна в самобичевании. А чревоугодие и поныне грехом не считала.

Гневный намек на прелюбодеяние остался и вовсе не услышан. Это слово Соню смешило. Она была не прочь развеселиться и сейчас – в конце концов, надежда на аванс возродилась. Накануне ей позвонил мужчина в синем костюме, имя которого она так и не запомнила, и радостно заверил, что Савва уже ждет своего… биографа! Ни больше ни меньше. София, конечно, прежде всего хотела выяснить, что же все-таки запланировано на завтра – съемки ролика, интервью для великой книги или еще какие фокусы с воскрешением Лазаря. Милый мужчина туманно пообещал, что завтра – всего лишь пробный камень, сбор базовой информации. «Разговор за жизнь»…

И Соня расслабилась. Она успела подзабыть, что синий мужчина – это ж все равно что девушка в голубом, никакой в нем опоры, поманит землей обетованной и сгинет в светлой дали. Почему-то она решила, что разговор за жизнь будет на троих, но когда прибыла к условленному месту, то была жестоко разочарована – Клетчатая Шляпка уже была готова оттеснить всех синих мужчин, вместе взятых, и упрекала Соню за пятиминутное опоздание. Только теперь стало очевидно, что ведь никто не обещал отсутствия этого клетчатого недоразумения, никто! Встреча с молодым светилом бизнеса и науки должна была состояться в углу огромного зала, где словно был недоделан ремонт. «Это его офис?» – спросила Соня, в ответ получила краткое «нет». «Но и не дом, надо полагать…» – пробормотала она уже внутрь себя. Все уселись за большой стол. Обстановка дышала неуловимым негостеприимством и неудобством. «Ладно, знавали мы обстановочку и похуже», – бодрилась Соня.

Менее всего Савве подходило его имя. Однако младенцы не появляются на свет бородатыми хипстерами, чтобы было уж точно понятно, какое имя им подойдет. Савва Лёвшин был на беглый взгляд безбородым пшеничноволосым ботаником, из тех, что лет до сорока сохраняют мальчиковость облика, а потом смотришь – а они уже заматеревшие корифеи. Соня сразу спросила, зачем ему все это, ведь он-то еще не заматерел и для пышной автобиографической саги о себе у него пока мало опыта. Шляпа недовольно засопела, но плевать на нее, ведь, если она хочет, чтобы из ничего был сделан том с золотым обрезом, да еще и какой-то ролик, да еще и то, не знаю что, – какие тут могут церемонии в вопросах целеполагания! Лёвшин бегло залопотал о нейросетках, которые он унаследовал от родителей и в которых он не хочет запутаться, чтобы не наступить на их грабли. «Да и, в конце концов, это неплохой подарок», – вдруг по-детски улыбнулся этот вундеркинд-переросток. Соня плохо себе представляла подарок, в создании которого участвуют нейросетки, но допускала, что это предвестник любимого Агапычем кибербудущего. Почему нет! Но, видимо, кибербудущее плохо поддается ее обыденному пониманию, потому как мальчик с купеческим именем, за которым неотрывно маячил флер купеческой же благотворительности, похоже, совсем не имел человеческих воспоминаний. Более того, он, сам того не осознавая, декларировал это с самого начала разговора, когда выяснилось, что он не знает своего родного отца.

– То есть я с ним все же виделся однажды, когда был… не помню, сколько мне было лет, но от него нужно было разрешение на то, чтобы я выезжал за границу. В течение двух часов я тогда с ним общался… но ничего не помню!

– И всё? А почему же вы с ним не контактируете? – Соня, как ей казалось, задает самый естественный вопрос, оговорившись, что обозначенным обстоятельствам, конечно, может быть масса не зависящих от Саввы причин.

– Я не знаю, – все с той же безмятежной улыбкой отозвался Савва. – Отец ушел, когда я еще не родился. Сколько себя помню, мы жили с отчимом.

– Видимо, отчим заменил вам отца?

– Да, наверное, – ответил Савва, не меняя инфернального регистра улыбки и словно рассказывая не о себе, а о ком-то далеком и чужом.

– И все же разве вам никогда не хотелось познакомиться с родным отцом поближе? – напирала Соня, хищно нащупав психологический узел.

Савва с легким недоумением пожал плечами, словно его спрашивали, не пора ли менять еще вполне справный автомобиль.

– Вообще-то нет, не хотелось. Потому что я не знаю, захотел бы он помочь мне в достижении моих целей. И если нет, то это было бы просто тратой моего времени.

– А нужно тратить время только на тех, кто помогает достижению твоих целей?

– В моей картине мира – да.

– И какие же у вас цели? – не удержалась Соня, но Шляпа призвала ее помнить, что время встречи ограничено, а необходимо собрать еще столько информации по плану, «который я вам предварительно выслала и которого необходимо придерживаться».

Особы, подобные Клетчатой Шляпке, не способны понять, что главная их задача в любом созидательном процессе – сгинуть с глаз долой вместе с порожденными их дряблыми мозгами нечитабельными планами. Поэтому Соня, закусив удила, принялась выпытывать у этой помеси Электроника с Кощеем Бессмертным хотя бы горстку живых подробностей. Но о своей матери Савва мог констатировать не намного больше, чем о функционально бесполезном отце. Словно бы ее он тоже видел не более двух часов в своей жизни…

– Мама… ну, я думаю, что она слишком эмоциональная. Чересчур добрая. Это у меня от нее, что мне очень мешает в бизнесе.

Бедный добрый мальчик! Отчим, воспитавший его, тоже оказался недостаточно злым для бизнеса, но он хотя бы программист, от него было что усваивать, кроме доброты. И вот эта пустая порода сыпалась на голову Сони битый час, хотя она усердно рыла эту неплодородную землю. Разговорить и раззадорить на нужной теме она не просто умела – это для нее было самой что ни на есть органикой натуры, но тут все ее атаки и воркования, все ее энергетические волны разбивались о скалу электронной улыбки, за которой, похоже, простиралась какая-то неизвестная ей доселе табула раса эмоциональной памяти.

– Давайте не будем тратить драгоценное время Саввы, – снова влезала Клетчатка, – о детстве мы сможем узнать у его мамы, встреча с которой…

Соне вспомнилась однажды услышанная философская концепция, согласно которой доказательством существования индивида не может служить сам индивид. Его существование должен подтвердить хотя бы один свидетель… Наверное, авторы этой концепции – сотрудники ЗАГСа. В голове пронеслись обрывки комедии шестидесятых годов про того, кого по ошибке записали умершим, а он не умер, но бюрократическая машина всячески противилась жизни, не подтвержденной на бумаге… К чему это все? К тому, что бывают люди, которые не прожили свое детство. Их детство всегда существовало только в родительской памяти – так же как высадка человека на Луну существует только на сомнительной кинопленке, как говорят разные умные ехидные господа.

Игнорировать Шляпу было все труднее, и Соня для вида прилежно записала несколько имен бывших одноклассников и знакомых Лёвшина, которых предстояло разыскать в соцсетях и допросить. Она усердно делала вид, что обязательно этим займется, вот только выцарапает из холодной пустоты кусочек смысла. И она выцарапала! Болтающиеся в невесомости генеалогические корешки древа Лёвшиных вдруг обрели горстку почвы – Савва упомянул о дедушке! Откровение было в том, что упомянул тепло, а до сего момента этот градус в разговоре отсутствовал. София попыталась раздуть пламя, но она рано обрадовалась. Ее обнадежило, что дедушка был поваром. И пек вкусные блины. Вот, вот они, милые домашние подробности! Сейчас настроимся на детство, думала она, наивная, желая еще вкусных нутряных подробностей…

– Еще какие-то подробности рассказать… – как эхо повторил Савва, и Соня начала привыкать к его странной улыбке. – Ну вот одно яркое воспоминание, когда мы пошли с дедушкой купаться на речку и он утонул. Мне было лет пять, наверное. Я не помню, кто с нами был еще… Бабушки точно не было. И мамы, по-моему, тоже.

– Как утонул?! Совсем? Умер?! – испуганно уточнила Соня.

– Да, – кивнул Савва. – В общем, я не помню, кто был с нами еще, но помню, как я бежал домой и меня раздувало от гордости: вот это я сейчас залеплю всем новость! Вот они все со стульев попадают!

Соня беспомощно огляделась. Она надеялась, что хотя бы синий костюм ее пожалеет. Но он, как и постылая Шляпка, застыли в позе вежливого ожидания. Никто не собирался дать хоть малейшую волю эмоциям. «Может, он только мне кажется улыбчивым чудовищем?!» – с ужасом спросила себя Соня. Казалось, что в воздухе повис постулат о том, что демонстрировать личное отношение к реципиенту непрофессионально. Допустим, так и есть, однако вести беседу так, чтобы личное отношение обострилось у слушателей, – наипервейшая задача коммуникатора! Но к черту все эти журфаковские азы – Соня вдруг поняла, что ей хочется изучить Савву как патологическое явление. Исследовательский интерес – самое конструктивное последствие шока. Жаль только, что шок и его последствия она испытывала в одиночестве. Пока Соня лихорадочно раздумывала на тему «где у него кнопка», Шляпа уже с явной укоризной в ее адрес заполняла паузу скучными вопросами про деньги и про фирму. А утонувший дедушка – помилуйте, экая мелочь…

Мужчина в синем костюме тоже бодро подключился к теме. То есть вероломно и окончательно перешел в стан врага. И Соня внутренне смешалась, пошла на попятную в оправданиях: а что, если этот странный Савва своим воспоминанием просто передал детскую метафизику, ведь до шести-семи лет ребенок не воспринимает необратимость смерти. Это для него сказочная метаморфоза: кто-то вышел из комнаты, но он вернется! Просто в каком-то месте сюжет жизни обязательно пугает, таковы правила игры… Но все это не всерьез, потому что ребенок сам про себя пока еще не знает, что когда-нибудь умрет. А это, согласитесь, в корне меняет взгляд на вещи…

И Соня быстро перехватила инициативу. В конце концов, ее назначили биографом. Хорошо, она тоже попытается войти со стороны ар-байтен – в другую дверь натуры. Strekoza.com! Одновременно практичное и общественно-полезное детище под девизом «и стрекозу, и муравья работой обеспечу я». Интернет-платформа с функцией подбора вакансий с учетом психотипа. Один из немногих общедоступных оазисов для творческого люда, где можно было найти приличную фрилансерскую халтуру. Правда, Соне ни разу не удалось. Однако сайт умел влиять на ситуацию магически: как только Соня увязала в поиске, по прошествии некоторого времени работа приходила из другого источника. Это лучшее, что ей можно было ожидать от виртуальной жизни. Но у других получалось идти к цели прямой, не извилистой тропой, и для этих счастливчиков и был создан портал «Стрекоза». Шляпа с деловитым видом уже упаковала сонм спасенных от безработицы Саввой и его командой в длинные цифровые ряды нулей, но Соню по-прежнему интересовала личная мотивация всего сущего. Как, почему, с чего все началось и почему именно трудоустройство… и снова она получала в ответ какую-то невнятицу о том, что когда-то четверокурсника Лёвшина грубо подрезал жлоб на BMW и из-за этого пришлось долго стоять на железнодорожном переезде, опаздывать, злиться – и вот тогда-то Савве и пришла мысль о несправедливости того, что он, такой умный, бедный и убогий, а какой-то жлоб… Соня тихо скрежетала зубами: помилуйте, кому нужны эти банальности о богатых жлобах и бедных обиженных гениях?! Она переводила тему на вакансии для инвалидов – дескать, я читала, что ваш портал первый в рейтинге по ним, это правда? Пыталась как-то вывести на родственников с недугами – нет, глухо! Была лишь только одна реакция – тщательное отсутствие реакции. Но так было почти с любой темой, Соня устала и вдруг спросила:

– Вы, насколько я знаю, не женаты?

– Нет.

– А девушка у вас есть?

– Нет.

И опять ни единый мускул не дрогнул… Несчастная любовь? Поставил блок, никого к себе не подпускает, держит дистанцию? И не забывать о том, что он богатенький буратино и что у него наверняка невроз «вам нужна не я, а мои миллионы». Соня попыталась зайти с мещанской стороны вопроса: вот-де вы упоминали о семьях ваших друзей – а вам не хочется создать семью? На всю эту чепуху она получила ряд четких невозмутимых ответов. Семью он не хочет. Семьи друзей не вызывают энтузиазма. Справить физиологическую нужду можно и без семьи. И для могучего математического ума это удручающе примитивная задача.

– А если вам встретится умная и достойная вас женщина? Вы это допускаете? – Соня поняла, что опять безнадежно увязает и, капитулируя, выбросила последний чахлый козырь в виде ничтожной надежды на появление этакой Ирэн Адлер цифровой эпохи. Но ведь и сам Холмс ни за что бы в нее не поверил, пока не встретил… Савва вдруг сжалился над Соней с ее сизифовыми муками и выдал:

– Понимаете, для меня вопрос о том, есть ли у меня девушка, звучит примерно так же, как… живет ли у меня в холодильнике маленький инопланетянин.

– Наверное, на сегодня хватит, – вклинилась Клетчатая Шляпка.

И Соня впервые была с ней согласна.

И Савва был согласен и с милой благодарностью Соне за «необычные вопросы» растворился в пространстве, словно среди придуманных им ай-ти обновлений была и технология исчезновения. Шляпа тоже быстро покинула поле боя, но в ее уходе не было ничего таинственного. Она не попрощалась с Соней, и этим было все сказано. Остался только милый предатель. Его синий костюм несколько поблек и медленно дрейфовал в сторону серого. Он предложил подбросить Соню до метро и вдруг в машине рассыпался комплиментами:

– Вы целый сеанс психоанализа провели! Раскрыли такую сложную натуру!

– Разве?! – усмехнулась Соня. – А по-моему, в тщетных попытках раскрыть чужую натуру я сильно прищемила собственную! И теперь она распухла и болит.

– Да, меня, конечно, тоже многое покоробило… – сочувственно признался Синий Костюм.

Где было раньше его сочувствие, вот вопрос!

– Скажите мне все же – что мы с вами делаем? Для чего мы собираем этот материал? Ваша коллега… – Соня никак не могла вспомнить, как зовут Шляпу. – Стелла сделала все, чтобы мне помешать. Если вы планируете делать рекламный ролик о компании – тогда почему передо мной изначально была поставлена совершенно другая задача?! Если это книга о человеке, то ассистенты мне в момент интервью не нужны. Разговор один на один… лучшего способа сделать то, о чем вы меня просили, не изобрели. Сбор базовой информации, поговорим за жизнь – вы же меня на это ориентировали! Но, видимо, у нас разные представления…

– Так ведь и для меня смещение акцентов стало неожиданностью! – возопил Синий Костюм. – Но я думаю, что мы скоро забудем эти мелкие размолвки и все пойдет как надо. Сейчас идет притирка, пристрелка, пробные камни…

Опять он за старое!

– Как бы этими пробными камнями кого-нибудь не зашибло! – не выдержала Соня, но, к ее облегчению, впереди уже маячило метро.

Безгрешны только дети до семи лет – отозвалось утреннее воспоминание. Дедушка Саввы, наверное, до слез смеялся в раю.

6. Опасное состояние

Василий в тоске вышел на балкон, чтобы соблюсти обманный ритуал «как бы покурить». Смешно: он расстался с этой привычкой давно, но тело не уставало требовать новых способов заместительной терапии. Выйти на свежий воздух, постоять, мысленно попыхтеть-поворчать на жизнь, вернуться несолоно хлебавши, погрустить… Вдруг поймать озарение, у которого завтра выйдет срок годности. Понять, что от кофе уже тошнит, но как же успокоить себя иначе, нежели чем еще больше взвинтить…

Упрямец Камушкин уговорил Василия втиснуть себя в его фирму. Он, конечно, по-житейски прав: офисная глобализация поглотила частные лавочки. Вася, впрочем, и сам виноват – мог бы поактивней шевелиться с сайтом, но ведь как лень! Не его эта стезя – продвижение. Вот если бы Миша этим занялся… но Вася ему и предлагать не стал такой абсурдный кувырок с иерархическо-финансовой лестницы в бездну. А вот поди ж ты, Миша услышал его мысли и сделал встречное предложение. Мол, сколько можно киснуть в грезах мелкого гуру навигации! Одиночное плавание – не твое, тебе нужна компания. Но не шарашка типа «те же и Гамлет», а масштаб! Наша вакансия – это хороший шанс…

Боже, какое перерождение! Старина затараторил рекламной скороговоркой, которая обычно врезается в музыкальную реку чуждым фоном зеленых человечков-потребителей. Одно успокаивает: Миша Камушкин не враг. Вместе прошли огонь, воду и золотые трубы – работали на Агапыча, скромного золотопромышленника, как он нежно называл себя в ту пору. Вместе с друганом-химиком он придумал технологию отмывания золотишка с радиодеталей. И организовал клондайчик в отдельно взятой халупке, затерявшейся в благословенном Медведково. Что в нем за медведки бродили – одному Богу известно, видно, пьяные компании, слонявшиеся за «ещём», всех чудных зверей распугали, как браконьеры. Но по горб жизни – именно так гордо оговаривался Агапыч – не забыть Васе бессонные медведковские рассветы, золотившие окна окрестных шестнадцатиэтажек… А Миша, младший подмастерье, и вовсе был тогда школьником. Так и сколотилась их странная компания в съемном агаповском логове. А каких переливчатых изумрудно-лиловых оттенков была там ванна, в которой отмачивались железяки – а потом вываривались на газовой плите! Эх, молодость-молодость… Стены на кухне, понятное дело, тоже не подкачали по части супрематизмов и химико-импрессионистских узоров. Агапыч обитал во всем этом мрачном кислотном великолепии, дышал парами своего маленького да удаленького производства и сохранял при этом неуемную тягу к философии. Нюансы производственного процесса давно улетучились из Васиной головы. Помнится только, что, когда Агапыч говорил: «У меня идет процесс», это значило, что он из дома выйти не может и лучше бы все подмастерья, как говаривал незабвенный Берти Вустер, сплотились вокруг него и принесли бы ему пельменей и сигарет. А ежели кто еще и сыра, майонеза и пряников подгонит, тот молодец.

Подмастерьями Агапыча побывали в ту пору многие славные люди, даже одна учительница мировой художественной культуры, что весьма повысило средний образовательный уровень золотопромышленной артели. Занимались подмастерья выковыриванием железок с золотым напылением из гигантского вороха всевозможных микросхем и прочей электронной начинки. Выковыривание шло посменно, сутки напролет, с прибаутками, пьянками, выяснениями отношений, плетением любовных интриг, исповедями, бытовым психоанализом и бурным обсуждением философских доктрин. Потом начиналось алхимическое действо процесса – до него редко допускались младшие по званию. И когда наконец рождался кусочек драгметалла – обычно это была небольшая плюшечка, – Агапыч принимал стоически независимый вид, брал для конспирации бо-ольшую дорожную грязноватую сумку, клал в нее ма-аленький плод совместных трудов и вез продавать знакомым ювелирам. Что скажешь – золотое время жизни!

Агапыч звал Василия Базилевс[5]5
  Искаженное «басилевс» (василевс) – монарх с наследственной властью в Древней Греции, а также в Византии.


[Закрыть]. Когда Базилевс женился, кольца сварили в родной артели. Разве могли быть иные варианты, кроме поддержки своего производителя, деяния которого, разумеется, карались уголовным кодексом. Вася был иррационально уверен в том, что та романтическая контрабанда объединила всех участников, хотя с Агапычем он не общался, а Миша отыскал его не так давно в соцсетях. Учительница, кажется, отлично устроилась в школе для русских детей в предместьях Парижа. Но это редкий случай, когда занявшего тепленькое местечко вспоминаешь без неприязни.

Теперь Базилевсу предстоял неприятный выбор в сторону корпоративной этики. Неужто он будет продавцом-консультантом? Что ж, можно, конечно, по-снобски фыркнуть, но, по сути, он был им и раньше, просто с ореолом посвященного и готового помочь в любое время суток. Было время в его жизни, когда он выбрал весьма необычное место работы для столичного жителя – будку на трассе, где дальнобойщикам продавали и настраивали рации и навигаторы. Настройщиком как раз и был Василий, который добрых два часа добирался до этой точки на своем раздолбанном «форде». Зато в тот период он оброс клиентурой и смог впоследствии работать дома, занявшись уже не только навигацией, а приводя в чувство ноутбуки и гаджеты – по мере сил и умений. Но драть три шкуры с несведущих, задирать цены, дуря простаков, – все же воспитание не то. А в предпринимательстве либо благородство, либо прибыль.

– А ты так с тех пор и один? – бесцеремонно поинтересовался Миша, оглядев Васино жилище.

– А ты какие «те поры» имеешь в виду?

– Мне Агапыч говорил, что ты развелся.

– А ты с ним контачишь? – неизвестно чему обрадовался Василий.

– Да не особо… Слушай, ты от темы не уходи, – начал брать нахрапистым задором Камушкин. – Тебе нужна нормальная работа. Тогда и женщина появится нормальная.

– Вот, значит, как ты полагаешь… Нормальная у меня уже была. И кстати, что ты понимаешь под анамнезом нормальности?

– Слушай, давай не будем придираться к словам. Не притворяйся, что ты не понял. Нормальная – это которая преобразит тут все… – И Миша неопределенно-пренебрежительно очертил рукой круг, давая понять, что все здесь нуждается в срочном преображении.

«Заматерел и оборзел. Что ж, не ново». Василий вдруг остро ощутил обиду. И подумал, что ему уж точно не нужна здесь… преобразительница!

– Миша, скажи честно, зачем ты меня так упорно хочешь пристроить в свою контору? А что, если я тебя подведу? Не оправдаю, так сказать, высокого доверия…

Камушкин вмиг слетел со снисходительного регистра. Почуял кот, чье мясо съел. Он округлил честные, слегка нахальные водянистые глаза и по-детски выпалил:

– Да мне просто скучно одному-то! Неужели не понятно! У меня там только один Рубик-джан, да и тот малолетка. Поржать не с кем, понимаешь?! Над тем же Рубиком поржать… Думаешь, один ты такой любитель индивидуального предпринимательства? Да я б сейчас тоже развернулся… но в одиночку теперь хрен заработаешь. А ты думаешь, у меня какие-то тайные мотивы, что ли?

– Да ничего такого я не думаю, – усмехнулся Василий, хотя он как раз думал, но одновременно стыдился этого. Он убеждал себя, что Миша не враг, но те, кто работает на тех же должностях, что и он, все это менеджерье – большинство из них ведь пальцем не пошевелит без личной выгоды. Коррозию под влиянием среды никто не отменял.

И при этом Миша тысячу раз прав: кого еще по нынешним временам уговаривают занять непыльную вакансию… А Василий еще и подвох ищет.

– Миш, ты тоже меня пойми. Лет-то мне сколько… Стыдно уже в продавцах-то бегать.

– Ты недолго будешь в продавцах! С твоим потенциалом ты быстро станешь начальником отдела. Вот, если хочешь, мой тайный мотив! И тогда у нас будет своя банда в этом сетевом болоте. А потом…

Давненько никто не выказывал такую безграничную уверенность в Васиной удачной карьере. Это было феерически свежо и абсурдно, что, как известно, срабатывает. Они с Мишей проболтали, как в старые времена, до рассвета, и Камушкин взахлеб рассказывал о той жизни, которая была у него после золотого века. О том, как он обретался на радиорынке и как учился собирать компы «из говна и палки». И как ему хочется возродить интеллектуальный посыл и снова сколотить «нашу» команду, только высокого полета и легального масштаба. «Ведь, по сути, мы так и остались подмастерьями-ковыряльщиками! Только антураж другой и молодость ушла».

– Уж не тебе пока плакать о молодости, – отмахнулся Василий, а сам подумал, что Миша тысячу раз прав. – Не забывай про Агапыча-аксакала, он постарше нас всех будет. Он-то теперь в какой ипостаси и чем мозги опыляет юной поросли?

– Бессмертием, однако. Думаю, это логично в свете его алхимических отношений с золотом.

– Он и раньше к этому неровно дышал, – усмехнулся Василий. – Все эти его речи о том, что человек умирает, потому что знает, что смерть неизбежна. А вот если бы не знал… И по сути трудно с этим спорить: многие знания – многие печали. Это не ново. Ты мне лучше скажи, чем он насущно живет!

– В издательстве работает. Семью свою большую кормит. Тоскует. А почему бы тебе самому не спросить? Он тоже о тебе вспоминает.

– Вспоминает, но не ищет. Значит, еще не время.

Камушкин бросил удивленный взгляд на Васю, но спорить не стал. «Когда я тебе стану нужен, я тебя сам найду», – говорил Агапыч. И Василий с годами понял, что этот принцип верен во всем. Лучше никого не искать, потому что ничего хорошего из этого не выходит. Правильнее, когда находят тебя. Но не всегда хватает терпения этого дождаться. Иной раз думаешь, что ожидание – самая варварская форма пожирания времени и самая мучительная. С возрастом же постигаешь горькую истину о том, что сама жизнь и есть ожидание в каком-то самом густом и непостижимом ее смысле. И старина Агапов это понял раньше всех нас. Отсюда и все его «бессмертие»…

…Вот ты думаешь, что из точки «рождение» ты движешься в точку «смерть». Из двадцатипятилетия движешься в двадцатишестилетие и так далее до известного предела. Но почему ты считаешь, что движение может происходить только линейно, только в одну сторону? Почему из точки А нужно обязательно прибыть в точку В? Может быть, пора воспринять время как многомерный процесс, как возможность менять направление по ходу движения? Может, я понял, что не хочу больше в точку В, я хочу в точку С? Или из точки двадцатипятилетия я хочу пойти перпендикуляром и прожить в ней лет десять, а потом… потом видно будет!

Ожидание тоже можно превратить в такой перпендикуляр или в любой новый вектор. И прожить удивительную жизнь. И в этой жизни у тебя может родиться дочь… например. Именно про дочь напомнил ему звонок Настасьи Кирилловны на следующий день. Звонила она, как всегда, очень вовремя – в час вечернего обострения одиночества. Миша Камушкин попал своим… камушком в болезненную точку: конечно, Базилевсу было одиноко. Но он до дрожи ненавидел пошлейшее клише о том, что одиночество необходимо кем-то скрашивать. Это состояние необходимо спокойно пройти насквозь. А те, кого ты ищешь только для того, чтобы заполнить эту естественную паузу, только усиливают и продлевают ее. Лучше обходить стороной доброжелателей, а точнее, доброжалетелей, что пытаются играть с тобой в удачливого сводника и смакуют потом свое покровительственное превосходство: дескать, это ж я тебя с ней познакомил…

Настасья Кирилловна, к счастью, никогда не задавала вопросов о личном. Напротив, она уводила разговор как можно дальше от беспокойной темы, которую Вася шутейно обозначил «смерть разведенного мужчины в неприбранной квартире». «Поздний брак – это ведь средство избежать одинокой смерти?» – спросил он однажды у Настасьи. На что она ответила, что подобное легкое отчаяние для организма даже полезно, ибо мобилизует. «Когда ты представляешь, как после твоей смерти твои вещи выбрасывают на помойку, воспринимай это как знак к тому, что пора навести порядок в своей жизни и выбросить лишнее…» Правда, сказав это, Настасья Кирилловна немного помолчала и грустно добавила: «Но у меня лично рука не поднимается. Пускай, думаю, сами берут грех на душу».

И то верно. В конечном счете, ведь мы не исчезаем. Алхимик Агапыч знал, о чем говорил.

Но сегодня был необычный день – и Кирилловна-чтоб-не-сказать-Филипповна в не свойственной ей сбивчивой манере, волнуясь и смущаясь, ухнула в личные подробности. Ей было очень неловко от того, что подробности оказались такие бытовые, хозяйственные, да еще и с примесью криминала. Такая неэстетичная мешанина! Василий хотел было уверить ее, что гуща народной жизни сейчас как раз кстати – обманутые дольщики, убиенные прокуроры, каллы «Капитан Вентура» в цвету… Это как раз то, что ему нужно накануне пленения в офисный распорядок, в приближении чего он чуял звериную тоску. Однако одна деталь зацепилась и не давала спокойно течь мыслепотоку и беседе – отважная девочка Влада, лихо продинамившая спонсора приюта для несчастных дворняг.