Текст книги "Господь мой и Бог мой. Евангельские чтения. В помощь открывшим Евангелие"

Смех

(Лук. 6:25). «Горе вам, пресыщенные ныне! ибо взалчете. Горе вам, смеющиеся ныне! ибо восплачете и возрыдаете.

Запрещают ли эти слова всякую радость в земной жизни? Неужели Богу так отвратителен наш смех, что за него мы непременно будем наказаны, а Сам Господь никогда не осквернял смехом Свои пречистые уста? И как совместить табу на смех с призывом «всегда радуйтесь»?

Со смехом у Писания сложные отношения.

В ВЗ упоминание смеха практически везде связано не с радостью, а с надменностью, презрением, злорадством (например: «За то и я посмеюсь вашей погибели; порадуюсь, когда придет на вас ужас» (Прит. 1:26).

В лучшем случае – с недоверием: смеется Сарра, когда Господь ей обещает, что она в преклонных годах родит ребенка.

Один раз смех противопоставляется слезам – у Екклезиаста. Но во всех остальных случаях ветхозаветный смех – не эмоция чистой светлой радости, не реакция на нечто забавное: это о победительном превозношении, о злорадстве, о насмешке и глумлении.

Смеяться и насмехаться было синонимами.

Отсюда и уверения, что Христос никогда не смеялся. Еще бы! Смех для человека той эпохи означал не радость и веселье: в нем было нечто мрачное, зловещее. Поэтому утверждение «Христос не смеялся!» не отказ Ему в радости, а отрицание в Христе недобрых чувств. Христос не смеялся – значит, не насмехался над людьми, не радовался их горю.

Это уже потом, когда смех в нашей культуре радикально «поменял знак» и стал символом не злорадства, а беззлобного веселья, мысль «Христос не смеялся» начала восприниматься как утверждение об Его «угрюмости». Хотя стоило бы просто дать более соответствующую нашему нынешнему восприятию формулировку: Христос не насмехался.

Но это о культурном образе, о фигуре речи. А сам смех, как живая эмоция веселья и радости, конечно, существовал и в те времена; и наверняка слушатели Христа смеялись Его остроумным репликам и ответам, и Сам Он смеялся… но это обозначалось словом «радость».

Говоря «горе вам, смеющиеся ныне», Христос имеет в виду именно недобрый и темный, «ветхозаветный» смысл смеха. Его слова – обличение не радости, а злорадства.

Радость Он благословляет, и проявления радости тоже. В том числе смех; тем более это самое «детское» выражение радости, и едва ли возможно «быть как дети», не смеясь.

Но горе тем, кто смеется со злорадством и глумлением, горе смеху без любви, он – к слезам.

Взгляд

…и глаза всех в синагоге были устремлены на Него». (Лук. 4:20).

Только для одного Человека слова «смотреть» и «видеть» синонимичны. Только для Христа. Он Один смотрит и видит, без малейшего искажения, то, что есть. И дело не только в том, что Ему, как Богу, открыты помышления всех сердец, – еще и в том, что Он не ищет Своего.

Именно это «искание своего» в нашем взгляде искажает картинку. Мы смотрим на других людей – и ищем в них свое, в нас есть невольная предвзятость, которая мешает видеть стоящего перед нами человека.

А в Иисусе никакой предвзятости нет. Христос смотрит на человека и видит его самого, во всей полноте. Когда Он смотрит на нас – видит именно нас, такими, как есть. Со всей чехардой и хаосом наших внутренних переплетений, с противоречивыми, рвущими нас на части желаниями, которые мы не все и осознаем. Видит на ту неосознанную глубину, на которую мы никогда не сходим: и сознание, и подсознание наше не скрыто перед Ним.

Он действительно видит нас.

И это не равнодушный взгляд, лишь сообщающий Ему информацию, не неодобрительно-оценивающий и судящий. Это взгляд спокойный и любящий, ищущий нам добра. Под него не страшно попасть, наоборот, ему хочется открыться и довериться. Хочется, чтоб Он смотрел и видел, потому что в Его взгляде мы живые. Он видит – значит, я есть.

Мне кажется, в Царствии Небесном мы будем радоваться тому, что Христос смотрит на нас и видит нас. Сам Его взгляд будет источником радости. Радоваться Ему и есть Царствие.

И под Его взглядом мы будем тянуться к Нему, буквально виснуть на Нем, как дети на любящем и любимом отце без всякого страха. Как грозди винограда на лозе.

Самоотверженность

И поднялась великая буря; волны били в лодку, так что она уже наполнялась [водою].

А Он спал на корме на возглавии. Его будят и говорят Ему: Учитель! неужели Тебе нужды нет, что мы погибаем?

И, встав, Он запретил ветру и сказал морю: умолкни, перестань. И ветер утих, и сделалась великая тишина.

И сказал им: что вы так боязливы? Как у вас нет веры?

И убоялись страхом великим и говорили между собою: кто же Сей, что и ветер, и море повинуются Ему?» (Мк. 4:37–41).

Вы представляете, как Он устал? Как нужно было вымотаться, чтобы уснуть в такой шторм, когда волны перехлестывают через края, вымачивая одежду, когда ветер, когда качает, когда вокруг перекрикивается десяток мужчин, пытаясь что-то сделать… А Он просто положил руки на борт, голову на них опустил и спал, от усталости ничего не чувствуя и не слыша.

Как же Он устал… Как же Он всегда отдает всего Себя, ни капли Себя не жалея, ничего Себе не оставляя, чтобы потом уснуть крепким сном посреди бушующего моря, в заливаемой водой лодке. Предельное человеческое изнеможение. Ничего Себе, ничего. Даже сон, и тот урывками.

Они Его будят от ужаса и отчаяния, и еще немного с досады о Его покое перед лицом их страха. К кому же еще, как не к Нему – пусть и неожиданным для них оказалось то, что Он действительно может помочь! Но какая невозможная разница между этой человеческой суетой и коротким покоем Его усталого сна.

Благодаря Кресту не стало ни пустоты молитвы, ни пустоты смерти: теперь во всем Христос. Можно добавить: нет больше и пустоты усталости, в ней – тоже Он.

Наша усталость, как бы ни была велика, целиком и полностью воспринята и разделена Им. Он познал, что это такое – когда совсем нет сил, а твой путь требует всего тебя, и никакого отдыха впереди.

Когда совсем нет сил, то смотришь на Него, спящего в лодке, мысленно припадаешь головой к Его коленям и… нет, не становится меньше усталость, не расцветает путь розами, нет, другое… просто ты не одинок. Просто можно вынести все, если Он рядом.

Если ты с Ним в одной лодке.

Но при такой самоотдаче Христос всегда находит время, чтоб уединиться для молитвы. Или побыть в кругу ближайших учеников. Есть время, которое Он посвящает отдыху и восстановлению. Он определенно не считает это время отобранным у больных и нуждающихся; и уж конечно, никому в голову не придет упрекнуть Христа в эгоизме. В первую очередь, Ему Самому не придет.

Он все делает правильно.

Три года Своего служения Иисус очень устает, до предела человеческих возможностей. Он спит урывками. Никому не отказывает в помощи – но и не позволяет потоку страждущих подмять Его под себя и подчинить себе.

Он пришел послужить, но не лечь ковриком под ноги.

Сколько бы в нас ни было сил, мир вокруг никогда не скажет: «Хватит, мне довольно, иди отдыхай». Это решение, которое надо принять самому.

Даже Он нуждался в том, чтоб побыть в тишине и восстановить силы.

Не надо пытаться быть сильнее Его.

Прощение

Прощать друг другу обиды нас учит Христос – и, как обычно, учит Собой. «Научитесь от Меня…»

Подвиг человеческого прощения Он совершает в первую очередь Сам, как Бог и как Человек.

Христос взял на Себя бремя всякого греха, чтобы простить всякий грех. Чтобы никто не сказал, стыдясь и отчаиваясь: я так оскорбил Господа моего, что не стою прощения.

Нет. В какую бы бездну ни пала душа – Он уже исчерпал Собой и эту бездну. В каком бы аду ты ни очнулся, раскаиваясь – Он рядом. Он всегда рядом.

И прощает Он не так, как «прощает» властный и надменный господин, который пинает с брезгливостью стоящего на коленях виноватого раба и цедит сквозь зубы: «С глаз уйди».

И не так, чтобы выторговать за Свое прощение великие дары, жертвы и славословия.

И не так, чтобы попрекнуть: мол, гореть бы тебе в аду без Меня, но ладно уж… живи.

А так, чтобы Своим прощением еще до раскаяния прикрыть человека от справедливого наказания, дать ему шанс опомниться – и ввести в Свою радость раскаявшегося, щедро даря ему и милость, и покой, и любовь.

И слово стало плотью

До какой же степени мы любимы, до какой степени желанны, что ради нас Всесильный становится беспомощным, Беспредельный – слабым, Бессмертный – смертным.

Все отдал, ничего не пожалел, ничего для Себя не оставил, чтобы воспринять нашу рану, нашу боль, нашу слабость и исцелить, наполнив Своей жизнью, Своей силой, всем Собой, без остатка…

Богородица

В нашем предании имя Пречистой связано со множеством прекрасных благочестивых легенд. Это понятно: Она наша жемчужина, наша радость, наша любовь. Но мне почему-то ближе безыскусность евангельских строк о ней.

Образ простой кроткой девочки, чья жизнь не была с самого рождения окружена чудесами и знамениями. Той, что от чистого и безыскусного сердца, не привычного к чудесам, сказала Богу свое «да». Той, что жила не как хрупкая фарфоровая кукла, в вате, окруженная и подстрахованная со всех сторон чем-то дивным, а как все; но была – не как все… Совсем юной Матери, Которая росла и взрослела вместе со своим Сыном.

«Громкие» чудеса вокруг Ее жизни, такой неприметной по Евангелию, красивы и звучны, но… но, может быть, слишком ярки для Нее – такой тихой, светлой и скромной. А зримое попечение ангелов чуть ли не от рождения словно затмевает подвиг Ее доверчивого человеческого «да».

Рождение Пречистой такое же настоящее, живое событие, как и события нашей нынешней жизни. Не миф, не благочестивая, но искусственная легенда, не благоуханный вымысел – то, что действительно произошло. Она в самом деле родилась. Это точно такая же реальность, как и сегодняшний день. Пусть разнесенная с нами по времени, но предельно нужная и близкая нам.

В шестой же месяц послан был Ангел Гавриил от Бога в город Галилейский, называемый Назарет, к Деве, обрученной мужу, именем Иосифу, из дома Давидова; имя же Деве: Мария.

Ангел, войдя к Ней, сказал: радуйся, Благодатная! Господь с Тобою; благословенна Ты между женами.

Она же, увидев его, смутилась от слов его и размышляла, что бы это было за приветствие.

И сказал Ей Ангел: не бойся, Мария, ибо Ты обрела благодать у Бога; и вот, зачнешь во чреве, и родишь Сына, и наречешь Ему имя: Иисус.

Он будет велик и наречется Сыном Всевышнего, и даст Ему Господь Бог престол Давида, отца Его; и будет царствовать над домом Иакова во веки, и Царству Его не будет конца.

Мария же сказала Ангелу: как будет это, когда Я мужа не знаю?

Ангел сказал Ей в ответ: Дух Святый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя; посему и рождаемое Святое наречется Сыном Божиим.

Вот и Елисавета, родственница Твоя, называемая неплодною, и она зачала сына в старости своей, и ей уже шестой месяц, ибо у Бога не останется бессильным никакое слово.

Тогда Мария сказала: се, Раба Господня; да будет Мне по слову твоему. И отошел от Нее Ангел (Лк. 1:26–38).

Мария – первый человек, чьи пути по-настоящему пересеклись с путями Господними, чьи мысли сплелись с Его мыслями. Пречистая – первая Его церковь, первая Его причастница.

Когда меня спрашивают, почему христиане так категорически против абортов, я отвечаю: потому что у нас есть Благовещение.

Господь облекся в плоть, став крошечным зародышем в лоне Марии. И в первый день Ее беременности Он уже был с нами – был в тех нескольких клетках, которые составляют любого ребеночка в первые дни бытия, но был во всей полноте Своего Божества. Он пришел в мир прикровенно, неизвестно еще никому, кроме осиянной благодатью юной мамы.

Невозможно усомниться, что младенец во чреве матери – человек, потому что невозможно усомниться, что Христос во чреве Марии был уже долгожданным Мессией, Христом, а не комком нервных клеток, которым Она могла бы распорядиться по своему усмотрению.

Иисус во всем Своем Божестве пришел в мир тогда, когда на Марию снизошел Святой Дух. Так и любой малыш приходит в мир тогда, когда он зачат, а не когда рожден.

Он с нами с того момента, как Дух Святой снизошел на Марию, – тогда Он уже воплотился во всей Своей полноте, став не потенциальным, а настоящим Человеком.

Иосиф

Рождество Иисуса Христа было так: по обручении Матери Его Марии с Иосифом, прежде нежели сочетались они, оказалось, что Она имеет во чреве от Духа Святаго.

Иосиф же муж Ее, будучи праведен и не желая огласить Ее, хотел тайно отпустить Ее (Мф. 1:18, 19).

На мой взгляд, здесь проходит граница между Ветхим и Новым Заветом. Вот она, «нейтральная полоса», которая, как пел Высоцкий, «ничья земля».

Иосиф, будучи праведен, не просто мог, но и должен был «огласить» Марию, сделав Ее внебрачную беременность достоянием общественности как деяние, подлежащее суду. Это был его долг как праведного, богобоязненного человека: вывести на чистую воду нарушительницу Закона – ведь внебрачная беременность была преступлением, заслуживающим смертной казни.

«Если кто возьмет жену, и… скажет: «Я взял сию жену, и вошел к ней, и не нашел у нее девства» (Втор. 22:13, 14).

«Если сказанное будет истинно и не найдется девства у отроковицы, то отроковицу пусть приведут к дверям дома отца ее, и жители города ее побьют ее камнями до смерти, ибо она сделала срамное дело среди Израиля, блудодействовав в доме отца своего; и так истреби зло из среды себя» (Втор. 22:20, 21).

…К слову сказать, Мария, слушавшая архангела, прекрасно знала эту ветхозаветную заповедь. Зачавшая невесть от кого отроковица – смертница. И Ее «се раба Господня, да будет Мне по слову твоему» – не просто согласие выносить Мессию, даже не просто согласие на позор и бесчестие внебрачной беременности, а согласие на смерть ради слов Господних.

И каким же оксюмороном звучали для Нее эти Слова – ведь Ей фактически объявляли смертный приговор, но притом называли благодатной! Ее должны были побить камнями вместе с нерожденным ребенком; и притом «Он будет велик и наречется Сыном Всевышнего, и даст Ему Господь Бог престол Давида, отца Его; и будет царствовать над домом Иакова во веки, и Царству Его не будет конца» (Лк. 1:32, 33).

И Ее согласие превосходит послушание Авраама, который занес нож над собственным сыном, хотя имел обетование, что от него произойдет множество народов. Я верю Тебе так, что готова умереть, ведь это естественное следствие Твоих слов; но ради того, чтобы их исполнить, чтобы просто поступить, как Ты говоришь, Я готова отдать жизнь.

…но Иосиф, «будучи праведен», то есть полностью подзаконен, в то же время «не желает» оглашать Марию и становиться Ее обвинителем, по сути – палачом. Ему тяжела мысль, что эту Девочку побьют камнями за Ее проступок, и первый камень кинет он сам. Вместо того он желает «тайно отпустить» Ее. Милосердно?

Да нет, не очень.

Сразу встает вопрос: а куда ей идти?

Куда идти беременной сиротке? К кому? Кто ее примет, обрученную, но отпущенную, а по правде-то – изгнанную женихом? В Храм? К родственникам? Но пройдет совсем немного времени, и Ее положение станет всем очевидно. Казнь не отменяется – она лишь откладывается на время.

Иосиф, по сути, просто умывает руки. Моя хата с краю, ничего не знаю, пусть как-нибудь решится без меня. Но и это уже шаг вперед по сравнению с ветхозаветной праведностью, в глазах которой грешник никогда не был больше своего греха.

Иосиф еще не входит в меру Нового Завета с его беспредельным милосердием. В нем не хватает сострадания покрыть то, что он считает грехом, и уже слишком много жалости, чтобы собственноручно обречь невесту на смертную казнь.

Тут граница, когда человек, воспитанный в Законе, САМ принимает решение, отходящее от Закона, не будучи подкреплен при этом ничем, кроме нежелания смерти грешнице. У него нет ни приказа свыше, ни примера перед глазами – только это внутреннее чувство: «Не хочу ее смерти… не хочу быть причиной ее смерти». Но еще не могу принять ее и покрыть ее грех.

Св. Иосифа Обручника можно было бы назвать образом Ветхого Завета. Старец с посохом, безмолвно и надежно возвышающийся над юной Марией с Новорожденным… Он не отец, но из той же ветви и от той же лозы; он не Отец, но первый принимает на руки то, что не от Закона, а по благодати, напрямую от Бога, чистое к чистейшей.

А потом Ему говорят: разве Ты не сын Иосифа плотника? Нет, не сын, но принятый, сбереженный и сохраненный им. Наученный им многому. Огражденный Законом, некогда данным Отцом, но пошедший вслед Отцу, а не вслед отчиму. Закон ведь не отец детям Божьим, он их хранитель, он их детоводитель к Богу, он связан с Отцом, но он не Отец.

Иосиф – первый, кто возьмет на руки Спасителя. И первый, кто ощутит в сердце, что праведность не выше жалости, что не хочется отдавать грешника на смерть, что: «Господи, спаси как-нибудь, я – не могу!»

А Он – может.

И спасет.

И грех в Его глазах никогда не станет больше человека.

Рождество Иисуса Христа

И родила Она Сына Своего первенца, и спеленала Его, и положила Его в яслях, потому что не было им места в гостинице.

И были в этой стране пастухи, жившие под открытым небом и стерегшие ночью стадо свое.

И ангел Господень предстал им, и слава Господня осияла их, и они устрашились страхом великим.

И сказал им ангел: не бойтесь. Ибо вот, благовествую вам радость великую, которая будет всему народу: родился вам сегодня в городе Давидовом Спаситель, Который есть Христос Господь.

И вот вам знамение: вы найдете Младенца спеленатого и лежащего в яслях.

И внезапно вместе с ангелом явилось множество воинства небесного, хваля Бога и говоря:

Слава в вышних Богу, и на земле мир, в людях благоволение (Лк. 2:7–14).

…Вот Я, пришедший к вам. Можете не верить, ненавидеть, убить: Я восприму худшее, что вы дадите Мне, чтобы претворить это в ваше же спасение. Прощу насмешки, не помяну поругание, собственную смерть не поставлю вам в укор, вами пролитой кровью смою ваши же грехи, только обратитесь и живы будьте. Я сделал все, чтобы вы жили.

…Вот Ты, лежащий в яслях, Свет миру, лишь ярче горящий от окружающей тьмы. Ты – отозвавшийся извечной тоске мира по беспредельной безусловной любви. Ты – давший увидеть Себя беспомощным ребенком и тем благословивший нежность и умиление.

Ты пришел в наш огромный холодный неуют, чтобы согреть его Своим теплом. От неуюта пещеры до страшного неуюта шеола – Ты все изменишь: там, где Ты, будет любовь, и свет, и жизнь, и смерти больше не будет, и никому не будет холодно.

В этот день слова молитвы Господней звучат как пожелания Родившемуся:

Да святится имя Твое!

Да приидет Царствие Твое!

Да будет воля Твоя как на небесах, так и на земле!

Да, это молитва Отцу; но «все предано Мне Отцом Моим».

И все, что мы желаем Тебе, мы желаем себе, потому что не успокоится душа, пока не придет Твое вечное Царство, где не будет места тому, что ранит и убивает нас. Пока воля Твоя не покроет милостью небеса и землю, исцелив все раны и исполнив все радостью. Пока имя Твое не просияет везде и во всем, накрепко и навсегда связывая с Тобой.

А пока что… а пока пещера и ясли для скота. И ведь это тоже пророчество.

В них лежит Агнец Божий.

Есть в этом отзвук грустной шутки: уж коли Агнец, то и ясли… и пастухи первыми придут ко Мне, потому как кому и глядеть за агнцем, если не пастухам.

И ясли эти, по сути, кормушка – прообраз Чаши.

Он вочеловечился не как сын царя, даже не как сын плотника – Его вочеловечение умалено до служения жертвенного животного. Непредставимое смирение.

Чтобы стать основой всему, нужно стать ниже всех.

И когда исполнилось восемь дней, чтобы обрезать Его, тогда и наречено было имя Ему: Иисус, данное ангелом прежде зачатия Его во чреве (Лк. 2:21).

Через восемь дней младенец, Сын Божий, обрел имя, которое навсегда стало антонимом смерти, погибели, греха и безбожия.

Иисус.

Имя, такое простое, обжигает сердце, привязывает к Нему самыми крепкими, самыми тесными узами доверия и любви. Имя заключает в себе гораздо больше, чем любое, самое почтительное титулование: учитель, равви, господин, царь. Больше, чем пророк, чем служитель Божий, больше, чем Мессия…

Больше всего на свете.

Ему лишь восемь дней, но Он уже открыл главное о Боге: Он – Спаситель.

Иисус – «Бог спасает».

Имя – воплощение Его желания, и воли, и твердого, неотступного решения.

Перед ним преклонятся колена небесных, земных и преисподних; и всякий язык исповедует, что Господь Иисус Христос в славу Бога Отца, Спаситель.

Крещение

Тогда приходит Иисус из Галилеи на Иордан к Иоанну креститься от него.

Иоанн же удерживал Его и говорил: мне надобно креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне?

Но Иисус сказал ему в ответ: оставь теперь, ибо так надлежит нам исполнить всякую правду. Тогда Иоанн допускает Его.

И, крестившись, Иисус тотчас вышел из воды, – и се, отверзлись Ему небеса, и увидел Иоанн Духа Божия, Который сходил, как голубь, и ниспускался на Него.

И се, глас с небес глаголющий: Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение (Мф. 3:13–17).

Так Сын Божий делает первый шаг по дороге ко Кресту. В этот день Отец называет Его Сыном… а на Кресте Он спросит: «Зачем Ты оставил Меня?»

Зачем Ему – безгрешному! – погружаться в воды, унесшие с собой тысячи и тысячи людских прегрешений? Ему не в чем каяться, не в чем меняться. Но Иисус добровольно, не уклоняясь, идет путем, которым прошли до Него многие – и еще многие пройдут. Так же, как по Своей воле, не пытаясь обойти стороной, Он войдет без греха в темные воды смерти.

И после того, как Он выходит из воды, Бог Сам свидетельствует о том, что Этот Человек – не кающийся грешник, не один из ожидающих Мессию. «Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение». На Нем нет греха, и из воды Он выходит не омытым и оправданным, а столь же чистым, как и сошел в нее.

Его погружение – прообраз схождения в смерть и ад. Воды Иордана смывали грехи, а Он вошел в них без греха. Смерть не была властна над Ним, но Он принял смерть, идя путем всех людей и добровольно исполняя закон, которого над Ним не было.

И как над Иорданом отверзлись небеса и прозвучало «се есть Сын Мой возлюбленный, в Нем Мое благоволение», так и над гробом Христа воссияет нездешний свет Воскресения.

И до чего же глубока символика Евангелия!

Как перекликаются между собой иорданская вода, в которую погружается Спаситель, безгрешный, чистый настолько, что не вода смоет с Него грехи, а напротив – очистится от Него и понесется дальше – безгрешной, святой… И вода, которой Он омоет ноги учеников на Тайной вечере. Не Иоанново, а Его омовение. Вода куда ценнее драгоценного мира, вылитого на Его ноги Марией: это не триста динариев, это цена Его крови. Его руки, смывающие грехи и не могущие смыть лишь нераскаянного греха.

И не зря ведь Петр в своем неповторимом стиле просит: «Господи, не только ноги, но и руки, и голову» — он помнит то, Иоанново крещение, когда нужно было погрузиться целиком.

И та вода, и эта – омовение грехов; но только та, что из Его рук, откроет путь к Таинству сопричастности Ему.

Иоанн Креститель говорил о Нем: «Он будет крестить Духом Святым и огнем». Но апостол Иоанн специально подчеркивает: крестили приходящих к ним людей только апостолы, но не Сам Христос.

Иисус несколько раз в Новом Завете говорит о том, что только предстоит принять Ему и тем, кто будет Ему верен. «Можете ли пить чашу, которую Я буду пить, или креститься крещением, которым Я крещусь?» – спрашивает Он у своих апостолов. И Сам же обещает им: «Чашу Мою будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься» (Мк. 10:38–39).

А в Евангелии от Луки Он с глубоким внутренним напряжением говорит: «Крещением должен Я креститься; и как Я томлюсь, пока сие совершится!» (Лк. 12:50). То, что Он пришел дать людям, еще не может быть им передано, и цена этому будет очень высока.

Омовение водой – это окончание Ветхого Завета, приготовление к Завету Новому. Новозаветное крещение, которое примут люди из рук Христа, соединит их со Спасителем гораздо крепче, чем омовение в водах Иордана. Крещение Духом Святым и огнем – это именно то, которое знаем мы, крещение в смерть Христову и Его воскресение. Но для этого Иисусу придется пройти крестный путь, умереть и воскреснуть. А пока что на берегах Иордана крестят Его ученики и ученики Иоанна, призывая пришедших к покаянию.