Текст книги "Краткое содержание «Утопия для реалистов. Как построить идеальный мир»"

Обзор по книге «Утопия для реалистов. Как построить идеальный мир», Рутгер Брегман
Автор обзора: Дарья Варламова

Utopia for Realists: How We Can Build the Ideal World

Утопия с точки зрения современного человека: важные идеи по оптимизации мирового порядка

За последние 200 лет люди стали жить намного лучше, чем на протяжении почти всей мировой истории. Еще в 1820 году 84% мирового населения были обречены на нищету, а сегодня очень бедны не более 10%. С точки зрения современников Томаса Мора, мы уже практически живем в утопии. Образование и здравоохранение теперь более доступны, в мире стало меньше насилия и люди чувствуют себя гораздо более защищенными как в своих домах, так и на улицах.

Но мы все еще не очень счастливы (депрессия входит в топ-лист самых разрушительных для экономики современных заболеваний, по статистике Всемирной организации здравоохранения), поэтому у нас есть мотивация задуматься о том, как могла бы выглядеть утопия с точки зрения современного человека.

Голландский историк и журналист Рутгер Брегман собрал в своей книге несколько возможных направлений для оптимизации миропорядка. Он не дает готовых решений, но ставит интересные вопросы и приводит неожиданные и часто противоречащие нашим интуитивным ощущениям данные по спорным вопросам – например, визовому режиму между странами, безусловному базовому доходу и значимости ВВП. Эта книга задает свежее направление мысли для тех, кто хотел бы сделать мир лучше, но не знает, с чего начать.

Об авторе: Рутгер Брегман – историк по образованию, выпустил четыре книги по истории, философии и экономике, писал статьи в The Correspondent. «Утопия для реалистов» стала национальным бестселлером в Голландии и была переведена на 20 языков. Выступление Брегмана на конференции TED о психологии бедности вошло в топ-10 лучших выступлений 2017 года, а британская газета The Guardian назвала его «голландским вундеркиндом, несущим новые идеи».

Безусловный базовый доход

Просто раздавать деньги нуждающимся людям кажется нам очень недальновидным решением – ведь очевидно же, что они их потратят неэффективно, на какие-нибудь сиюминутные удовольствия. Издавна принято считать, что бедность тесно связана с личными качествами человека: ленью, иррациональностью, импульсивностью, неумением планировать и распоряжаться финансами.

Сейчас мир выглядит достаточно свободным и открытым, у нас перед глазами есть примеры выходцев из низов, успешно воспользовавшихся социальными лифтами – поэтому складывается очень реалистичное впечатление, что бедные просто недостаточно способны или недостаточно стараются. Наше интуитивное представление о том, что бедные демонстрируют нерациональное поведение, подкрепляется статистикой. Бедные действительно реже откладывают деньги, больше берут в долг, чаще страдают от вредных привычек, и даже к собеседованиям они обычно готовятся хуже.

Но исследования психологов показали, что в этой ситуации причинно-следственная связь на самом деле обратная. Нам кажется, что бедные бедны, потому что они ведут себя неразумно, а на самом деле, они ведут себя неразумно, потому что бедны.

Необходимость постоянно беспокоиться из-за завтрашнего дня очень сильно влияет на способность принимать решения (особенно в том, что касается долгосрочных стратегий). Этот ресурс (его еще называют ментальной пропускной способностью) ограничен: так же, как компьютер может подвисать, если выполняет несколько трудоемких задач одновременно, так и мозг бедняка всегда частично поглощен борьбой за выживание и тревогой. Поэтому на принятие разумных решений остается не так уж много внимания и энергии.

Исследования принстонского психолога Эльдара Шафира показали, что из-за бедности люди теряют по 13–14 пунктов IQ – как после бессонной ночи или при алкоголизме (!). Разницу в эффективности мышления особенно четко показал эксперимент, который ученый провел в индийских сельских районах Виллупурам и Тируваннамалай. Здесь фермеры выращивают сахарный тростник и 60% своего годового дохода получают сразу после урожая, а потом постепенно проедают эти деньги и до следующего урожая стеснены в средствах. Исследования Шафира показали, что в «бедный» период их результаты в когнитивных испытаниях были существенно хуже, хотя в эксперименте участвовали одни и те же люди.

И, тем не менее, почти все благотворительные программы по поддержке бедняков направлены на то, чтобы стимулировать их больше учиться и работать. Что любопытно, разработать и внедрить такие программы намного дороже и сложнее, чем просто дать нуждающимся людям денег, но зато кажется, что таким образом деньги не будут потрачены зря и не будут стимулировать разгильдяйство. Поэтому, когда заходит речь о безусловном базовом доходе для жителей какой-нибудь страны (недавно эту идею обсуждали в Швейцарии), люди часто начинают рисовать себе мрачные картины: множество бездельников лежат на диване с пивом, в то время как сознательное и амбициозное меньшинство трудится в поте лица.

Брегман приводит интересные данные, показывающие, что в реальности все совершенно не так, и, как ни парадоксально, самый простой, дешевый и эффективный способ бороться с бедностью – это просто дать беднякам денег.

● В 2009 году в Лондоне провели эксперимент – дали 13 бездомным по £3000 и разрешили тратить их как хочется. Всего на эксперимент ушло 39000 фунтов. Во-первых, участники не кинулись сразу транжирить деньги – за год они в среднем потратили всего по £800. Во-вторых, спустя полтора года семеро сумели обеспечить себе крышу над головой, а еще двое обзавелись своим собственным жильем. Все участники проявили активную жизненную позицию – они начали проходить реабилитацию от зависимостей, учиться, искать работу и возобновили общение со своими семьями. В общем, эксперимент оказался удачным. А теперь сравните: расходы на помощь социальных служб, зарплаты полицейским и судебные издержки составляли в £400 000 ежегодно, пока эти бездомные оставались бездомными. Получается, что меры, которые кажутся нам эффективными, на самом деле лишь поддерживают существующий неприятный порядок вещей и при этом зря расходуют бюджет.

● Некоммерческая благотворительная организация GiveDirectly в Восточной Африке занимается тем, что напрямую перечисляет деньги самым бедным семьям региона (но, естественно, после проверки того, что претендующие на помощь действительно в ней нуждаются). Размер субсидии – $1000 (в Восточной Африке этого хватает, чтобы кормить семью целый год). Исследование Массачусетского технологического института показало, что переводы GiveDirectly приводят к длительному росту доходов (до 38% по сравнению с доходами до получения субсидий) и помогают людям приобрести недвижимость и домашний скот.

● В Намибии прямая выдача денег бедным заметно уменьшила недоедание (на 32%) и уровень преступности среди населения (на 42%). В Малави девочки стали посещать школы на 40% чаще (хотя это не входило в обязательные условия выдачи субсидий).

● Интересно, что на самом деле бедные не тратят свалившиеся на них благотворительные деньги на удовлетворение вредных привычек. Всемирный банк провел на эту тему исследование в Африке, Латинской Америке и Азии, и оказалось, что потребление алкоголя и табака, наоборот, снижалось – в 82% случаев.

За последние 50 лет помощь Запада развивающимся странам составила почти $5 трлн, но все еще не очень понятно, насколько это помогло людям в действительности. Сотрудники Лаборатории помощи бедным МТИ провели более 500 исследований в 56 странах.

Чтобы получить максимально объективные данные, ученые используют такой метод, как рандомизированное контролируемое исследование. Мы знаем этот термин по доказательной медицине – смысл в том, что для того, чтобы понять работает ли какое-то лечение (или другая мера, в том числе благотворительность), нужно разбить участников эксперимента на две группы: одна будет его получать, другая нет. При этом разбивка должна проходить случайным образом, чтобы непроизвольная субъективность ученых не влияла на статистику. Конечно, не всегда результаты можно обобщить: в разных культурах люди могут по-разному реагировать на гуманитарную помощь, а еще не всегда этично собирать контрольную группу, которая вообще не получает помощи (например, в случае стихийного бедствия). Но, тем не менее, продуманные эксперименты с точки зрения общего блага более оправданы, чем благотворительность «вслепую».

Первое такое исследование иностранной помощи развитию провел в 1998 году американский профессор Майкл Кремер – он решил изучить, как раздача бесплатных школьных учебников в Кении влияет на успеваемость. Кремер отобрал 50 школ, и половина из них получили бесплатные учебники. Оказалось, что это ничего не изменило.

Еще двое ученых, на этот раз из Кембриджа, провели исследование использования в Кении противомоскитных сеток. Одна группа людей получала сетки бесплатно, а другая со скидкой (за три доллара). Предполагалось, что те, кто получит сетки бесплатно, привыкнут к дармовщине и потом не согласятся приобретать их за деньги. Через год всем участникам эксперимента предложили купить новую сетку за два доллара, и, как ни странно, получившие сетку бесплатно, в два раза чаще пользовались этим предложением.

Валовой внутренний продукт (ВВП)

Мы привыкли измерять процветание страны с помощью макроэкономического показателя ВВП – он отражает рыночную стоимость всех товаров и услуг, произведенных за год на территории государства. Если у страны большой ВВП, это означает, что у нее развитая экономика и считается, что ее жители чувствуют себя более благополучно, чем население страны с низким ВВП.

Но оказывается, ВВП говорит о социальном благополучии только до определенного предела (примерно до $5000 в год на душу населения). Более высокий ВВП не предсказывает уменьшение числа общественных проблем. Например, индекс социальных проблем (он учитывает среднюю продолжительность жизни, детскую смертность, смертность в результате убийств, численность заключенных в тюрьмах, грамотность, распространенность депрессий, подростковую беременность, общественное доверие, злоупотребление веществами, ожирение и социальную мобильность) у США и Португалии примерно одинаков, притом, что ВВП Португалии примерно в два раза меньше.

Брегман считает, что корень проблемы – в неравенстве. Из-за радикальных различий в социальном статусе люди становятся более склонными к агрессии, даже если никто среди населения не голодает. Естественно, некоторое неравенство полезно: людям нужны стимулы для развития, и конкуренция за получение большего числа благ – вполне себе эффективный стимул. Но сейчас почти во всех развитых странах показатели неравенства зашкаливают (автор пишет, что ситуация в современной Америке в плане разницы в доходах даже хуже, чем была в Древнем Риме).

При этом ВВП – довольно относительный показатель, потому что итоги подсчета зависят от множества нюансов. А еще он не учитывает важные для благополучия населения факторы, например, состояние экологии, качество коммунальных услуг, волонтерскую деятельность и бесплатный труд, влияние научно-технического прогресса (компьютеры и мобильные телефоны дешевеют, а бесплатные онлайн-сервисы вроде Viber конкурируют с платными). Получается, прогресс, в каком-то смысле, снижает ВВП, хотя это только одно из его последствий.

Кроме того, ВВП парадоксальным образом растет от человеческих страданий, потому что они порождают спрос на новые товары и услуги:

● Разводы => услуги адвокатов;

● Наркомания => центры реабилитации;

● Депрессия => продажи антидепрессантов.

Какие у нас есть альтернативы? Существует еще ряд индикаторов, которые учитывают больше нюансов, чем ВВП.

● Индикатор подлинного прогресса

Он тоже оценивает стоимость товаров и услуг, но с поправкой на неравномерность распределения доходов среди населения. А еще он включает показатели, которые не учитываются в ВВП, но при этом по факту являются доходами (например, ценность домашнего труда), и при его подсчете из общей суммы вычитается стоимость издержек, например, на борьбу с экологическим загрязнением.

● Индекс устойчивого экономического благосостояния

Он показывает размер ВВП на душу населения, с поправкой на сумму затрат на разные социально-экономические и экологические факторы (стоимость загрязнения атмосферы и воды, шумового загрязнения, потеря сельскохозяйственных земель и т.д.)

● Международный индекс счастья

Здесь используются три показателя: субъективная удовлетворенность населения жизнью, ожидаемая продолжительность жизни и «экологический след» (он показывает то, насколько быстро человечество потребляет природный капитал на той или иной территории).

Но даже эти индексы учитывают далеко не все важные факторы. Да и не все вещи можно измерить количественно. Например, развитие искусства. Или содержание образования. Или качество здравоохранения. Логично, говорит Брегман, чтобы государство субсидировало это области, раз их не поддерживает рыночная экономика, которая ориентируется на куда более прямолинейные выгоды и издержки. Чем богаче становится страна, тем больше ей следует тратить на художников, учителей и врачей.

Сокращение рабочего дня

В 1930 году, в разгар Великой Депрессии, известный экономист Джон Мейнард Кейнс, выступая в Мадриде, предположил, что величайшим вызовом для человечества в 2030 году будет вопрос, что делать со свободным временем. К этому моменту, как считал Кейнс, люди будут работать лишь 15 часов в неделю. Удивительно, насколько экономист оказался далек от истины – по крайней мере, если судить по текущей ситуации. Как ни странно, рост производительности труда не привел к тому, что люди стали работать меньше – только теперь мотивацией становится не выживание, а повышение уровня жизни и социальный статус. При этом люди и на воспитание детей тратят больше времени, чем раньше (современная работающая женщина проводит со своими детьми больше времени, чем домохозяйка в 1970-х). Так что сейчас главная проблема – не на что потратить свободное время, а где его взять.

При этом трудоголическая гонка не оправдана даже с точки зрения выгод работодателя (правда, большинство работодателей этого не понимают). Когда в 1930-х Генри Форд первым ввел пятидневную рабочую неделю, многие из его коллег-предпринимателей решили, что он сошел с ума. Но оказалось, что сокращение рабочей недели на самом деле повышает производительность труда. А еще когда есть время на досуг, рабочие с большей охотой тратят заработанные деньги. Почти одновременно с Фордом изобретатель кукурузных хлопьев У. К. Келлог решил ввести на одной из своих фабрик шестичасовой рабочий день. На сэкономленные деньги Келлог смог нанять еще 300 рабочих, производительность выросла, а число несчастных случаев упало почти вдвое.

До 1980-х продолжительность рабочего времени снижалась, но потом все повернулось вспять. Сейчас, благодаря технологиям, граница между работой и досугом все больше размывается. Согласно гарвардскому исследованию, руководители и специалисты в Европе, Азии и Северной Америке проводят на работе или «на связи с работой» 80-90 часов в неделю. Гибкий график и удаленный формат не спасают от переработок, а наоборот, провоцируют их.

При этом для постиндустриальной экономики даже 40-часовая рабочая неделя – это слишком много. Высокотехнологичные решения требуют большей интеллектуальной нагрузки и креативного мышления. «Исследования показывают, что человек, который постоянно задействует свои творческие способности, в среднем может быть продуктивен не более шести часов в день», – пишет Брегман. Кроме того, у более короткой рабочей недели есть и неожиданные косвенные преимущества – она способствует гендерному равенству (мужчины проводят больше времени с детьми и за домашними делами) и полезна для экологии (потому что помогает снизить выброс парниковых газов – видимо, тут имеется в виду сжигание полезных ископаемых для производства электроэнергии).

Также стоит более равномерно распределять работу между людьми разных возрастов. Сейчас всю нагрузку несет так называемое «поколение сэндвича» – зрелые специалисты, на которых помимо работы ложатся тяготы, связанные с заботой как о подросших, но еще не вполне самостоятельных детях, так и о стареющих родителях (а часто еще и ипотека). При этом еще вполне работоспособные пенсионеры страдают от нехватки вакансий. Перераспределение рабочей нагрузки могло бы облегчить жизнь более молодых специалистов и при этом дать пожилым возможность зарабатывать и чувствовать себя нужными обществу.

Открытые границы

Вопрос миграции сейчас – один из самых болезненных. С одной стороны, кажется справедливым дать людям из бедных регионов и «горячих точек» шанс на лучшую жизнь, с другой стороны, коренное население развитых стран опасается, что наплыв мигрантов приведет к росту преступности, межнациональным столкновениям и конкуренции за рабочие места.

При этом жесткие границы и паспорта – это сравнительно новое изобретение, пишет Брегман (строго говоря, это не совсем так: что-то, похожее на визы, выдавалось путешественникам еще в Средневековой Европе, и некоторые государства вводили внутренние паспорта. Другое дело, что централизованной системы не было, а еще в середине XIX века, с развитием железных дорог, контролировать пересечение границ стало очень сложно, и путешественники получили дополнительное временное послабление). Государственные границы перестали быть формальностью только во время Первой мировой, после чего, в 1920 году было принято международное соглашение об использовании паспортов. И еще не факт, что это сделало мир лучше. Вот почему границы лучше открыть:

● Во-первых, это этично.

Если человек умирает с голоду, не пускать его на рынок, где он может честно заработать, жестоко.

● Есть данные, что иммиграция не повышает вероятность совершения террористических актов, а, наоборот, их снижает.

Брегман ссылается на исследование миграционных потоков между 145 странами, проведенное Университетом Уорвика (Великобритания).

● Также есть данные, что иммиграция не связана с ростом числа преступлений, и что вновь прибывшие совершают меньше преступлений, чем местные.

С 1990 по 2013 г.г., когда число нелегальных иммигрантов в США выросло втрое, уровень преступности существенно снизился (а вот это громкое обобщение – мы не знаем, какие еще факторы повлияли на уровень преступности, и хотя такие данные звучат оптимистично, корреляция еще не означает причинно-следственной связи). А в 2004 году в Роттердаме было предпринято первое продолжительное исследование связи между этнической принадлежностью и молодежной преступностью. За десять лет исследования ученые пришли к выводу, что уровень преступности никак не коррелирует с этническим происхождением, зато коррелирует с благополучностью района, где вырос ребенок. Европейский подросток, живущий в плохих условиях, имеет такие же шансы не подружиться с законом.

● Разнообразие культур не делает людей менее сплоченными.

В 2000 году известный американский политолог и социолог Роберт Патнэм провел громкое исследование. Данные убедительно свидетельствовали в пользу того, что мультиэтничность и мультикультурность ослабляют единство: люди начинают меньше доверять друг другу, меньше готовы вступать в дружеские отношения и браться за волонтерскую работу. Надо отдать должное Патнэму, он сам был в ужасе от таких данных. Но результаты этого исследования через какое-то время были опровергнуты, а более поздний анализ 90 исследований по теме не обнаружил никакой связи между этническим и культурным разнообразием и социальной сплоченностью.

● На самом деле, проблема не в происхождении людей, а в бедности, безработице и дискриминации.

● Рост рабочей силы приводит к росту потребления и спроса, поэтому иммигранты не только не займут наши места, но и создадут новые.

● Ученые Всемирного банка утверждают, что если все развитые страны станут впускать всего на 3% больше мигрантов, это повысит доход бедняков во всем мире на $305 млрд. «Это втрое превышает объем всей иностранной помощи развитию» (вот тут, честно говоря, не очень понятно, за какой период. Если соотносить с другими цифрами, упоминаемыми Брегманом, то, видимо, за год).

Бесполезные профессии

Но проблема не только в том, что труд часто избыточен – ему еще и не хватает осмысленности. Все больше людей выполняют работу, без которой мир бы запросто обошелся: например, брокеры с Уолл-стрит или рекламщики. Вместо того чтобы самим создавать что-то ценное, эти люди лишь перераспределяют уже существующие богатства. Удивительно, что именно такие виды деятельности оплачиваются лучше всего – в отличие от учителей, полицейских и врачей, без которых наша жизнь стала бы ощутимо хуже.

Для сравнения автор приводит два примера: забастовку мусорщиков в Нью-Йорке 1968 года (за 9 дней город оказался ввергнут в хаос) и забастовку сотрудников банков в Ирландии 1970 года (за полгода забастовки ничего значимого для экономики не произошло, потому что обычные ирландцы успешно ввели свою децентрализованную денежную систему, основанную на долговых расписках). Это еще один камень в сторону рыночной экономики, которую Брегман считает причиной многих проблем в обществе.

Чем больше продукции производится, тем ниже ее цена. И, соответственно, чем производительнее становятся сельское хозяйство и обрабатывающая промышленность, тем меньше работников требуется владельцам предприятий. Зато повышается спрос на услуги по сохранению и приумножению капитала. В результате люди с высоким интеллектом и большими талантами, которые можно было использовать на благо общества, идут в сферу экономики и финансов, чтобы много зарабатывать. При этом половина опрошенных Harvard Business Review специалистов (всего их было 12000) сообщили, что считают свою работу бессмысленной. Но как отвлечь талантливых людей от подобной деятельности и направить их способности в более продуктивное русло?

Первый шаг, который предлагает Брегман, – налогообложение покупок и продаж акций. Благодаря этому высокочастотный трейдинг перестанет быть выгодным. А сейчас преимущество даже в 30 секунд может существенно сказаться на доходах трейдера. Довольно абсурдно получать солидный куш только за то, что можешь купить или «сбросить» акции немного быстрее других.

Второй шаг – поменять акценты в образовании и закладывать в умы подрастающего поколения определенную систему ценностей еще со школы. Сейчас система образования фокусируется на том, какие специалисты будут востребованы и как их подготовить. Брегман предлагает сфокусироваться на том, какие профессии по справедливости должны хорошо оплачиваться. Надо не просто слепо следовать тенденциям, а формировать их своими силами.

Конкуренция с роботами

Технологические прорывы заставляют людей напрямую конкурировать с миллиардами других работников по всему миру и с машинным производством. Раньше считалось, что доли труда и капитала в общем доходе страны постоянны в течение длительных периодов времени (две трети идут рабочим, треть – владельцам капитала). Но ситуация меняется – сейчас лишь 58% дохода промышленно развитых стран идет на зарплату людям, и хотя эта разница кажется незначительной, на самом деле, она сильно влияет на общество.

В том числе такой перекос произошел из-за технологического прогресса. Например, появление онлайн-магазинов привело к сокращению рабочих мест в розничной торговле. Работники из плоти и крови нужны все меньше (от себя добавлю, что такая тенденция есть не только в рабочих профессиях. Например, Сбербанк собирается заменить 3000 юристов компьютерными программами). Глобализация также помогает корпорациям выдавливать мелких игроков с рынка, потому что при крупном производстве проще сэкономить на издержках.

В 2000 году началось «великое разъединение» – производительность остается на рекордном уровне, технологический прогресс ускоряется, но одновременно падает медианный доход (это отметка уровня дохода, которая делит работников определенной специальности примерно пополам: больше и меньше этой суммы получает примерно одинаковое количество людей) и количество рабочих мест.

Кроме того, все больше вакансий сдвигается в сторону высокой или низкой квалификации (то тех пор, пока низкоквалифицированные работники обходятся дешевле роботов), а работа средней квалификации пропадает, потому что ее довольно легко алгоритмизировать (и еще пример с юристом: красноречивого адвоката сложно заменить искусственным интеллектом, а вот какого-нибудь консультанта по гражданскому кодексу вполне заменит программа, ищущая в юридической базе данных подходящую к случаю статью).

Конечно, замена людей машинами выгодна для владельцев капитала, потому что роботы не болеют, не уходят в отпуск и ими легче управлять, но людей вряд ли устроит дешевая и бесперспективная работа, так что подобная политика рано или поздно приведет к большим социальным столкновениям. Поэтому стоило бы на опережение придумать систему, компенсирующую убытки тем, кого искусственный интеллект вытеснит с рынка труда.

Предлагаемые Брегманом меры: перераспределение денег (прогрессивный налог на богатство + базовый доход), времени (укороченная рабочая неделя, частичная занятость) и налогообложения (брать налоги с капитала, а не с труда). Скорее всего, это обойдется капиталистам дешевле, чем борьба с общественными беспорядками.

Заключение

Книга Рутгера Брегмана – обаятельное и мотивирующее исследование недостатков и возможностей современного общества, с очевидным уклоном в сторону «левых». Брегман, конечно, в чем-то пристрастен (и надо отдать ему должное, откровенно это признает). Но он честно старается подводить доказательную базу под свои светлые социалистические идеи, и данные исследований звучат достаточно убедительно. В любом случае, ничего не мешает читателю изучить аргументы консерваторов и сделать собственные выводы. Главное, что «Утопия для реалистов» действительно побуждает не только помечтать о лучшем мире, но и задуматься о конкретных действиях.

Купить полную версию книги:

https://www.alpinabook.ru/catalog/economics/388437/?utm_source=knigikratko.ru&utm_medium=referral&utm_campaign=action-press