Текст книги "Мужчины. Панк-рок о сексе на одну ночь"

Глава 11
Коллективная любовь

Фестиваль начался. Я надела на себя пышную сказочную юбку, шубу, ушки, гирлянду. Туман покрыл поле, через него вдалеке с разных сторон манил свет. Я подняла подол своей сказочной юбки и отправилась в путешествие. Наш маяк пробивал ярким лучом море тумана. Внутри было три этажа сказки. Олеся, создательница фестиваля «Под рюкзаком», по воле случая оказалась со мной в одном лагере. Она обклеила маяк ракушками и кораллами, которые собирала все свои путешествия, а объехала она немало. Ребята сделали фрески по традициям «Бернинг Мэна». Они служили окошками, из которых лился теплый свет. Поднявшись, мы поняли, что все это время прожектор поворачивался не за счет механики – его крутили те, кто был на маяке. Символичная история…

Всю ночь до самого рассвета я гуляла по пространству, не замечая, куда исчезает время. От огромного костра, вокруг которого, как в «Квиддиче», построили трибуны, до инсталляции Idi v pizdu, где предлагается пройти гигантский лабиринт, посвященный вагине. Чтобы попасть в него, сначала нужно пролезть через три стенки, далее он закручивается внутрь, на стенах фотографии частей тела создателей объекта, фигуры, стены с вагинами на молниях, открываешь каждую – а там что-то внутри. Где – птичка, где – блестки, где – мех. После идет белая стена, а потом замечаешь: в ней две дырочки для глаз. Я прижалась глазами к прорезям и вздрогнула от увиденного. На минуту мне показалось, что я забыла, что употребила что-то. Но нет, я была трезва. За стеной скрывалась черная комната с круглым столом, над которым висит неоновая вагина. За столом сидят мужчины в черных мантиях с капюшонами на головах. Я испугалась, не сразу поняв, что это не живые люди, а слепки по ним. Слепки лиц и рук. Моя ассоциация была в том, что вот они, мужчины, страшные и опасные правители мира, в своем тайном кругу молятся на вагину. Организаторы имели в виду менее мистическую метафору. Что мировое правительство решает, покатится ли все в пизду.

Лабиринт заканчивается горкой, скатившись по ней, ты оказываешься у входа в огромную вагину. По бокам большие диваны – половые губы, над входом красуется переливающийся блестками клитор, а внутри – роскошная розовая чилл-зона. Вот такое вот путешествие в пизду. Жаль, эта композиция не стоит на постоянной основе в каком-нибудь музее современного искусства. Она того достойна! Но боюсь, то самое правительство, тайное, молящееся главному месту женщины, не одобрит демонстрации их святыни публике.

Оттуда я отправилась в еще более магическое место: душный бар и погребальную. Это был темный шатер в стиле Тима Бертона. На одной стене висели десятки старинных остановившихся часов как символ смерти. Рядом – инсталляция с маленькими могилками в опилках, называется «могилы хомячков», в память о любимых домашних животных.

В сторонке пряталась довольно стремная антресоль с банками, как в кунсткамере, только вместо уродцев там плавают куклы и игрушки детства. Инсталляция названа «бэдтрипошная». Это пространство, где можно встретиться со своими детскими страхами, перепрожить их, полюбить их, поиграть в них… В самом начале шатра стояла будка «прикосновение смерти», зайдя туда, ты ничего не слышишь, а все, что видишь, – две прорези для рук в стене. У будки написано, что смерть всегда непредсказуема и неизвестна. Я зашла, села на маленький круглый стульчик, как у врача, и закрыла дверцу. Воцарилась непривычная тишина. За эти пять дней жизни на фестивале было все, кроме тишины. Из прорезей показались две мужские руки – это были руки смерти. Смерть повернула их ладонями вверх, приглашая меня отдаться. И даже в этом коротком движении – мягком, но быстром и настойчивом – я сразу ощутила ее суть. Я положила ладони на ладони смерти, и она забрала мои руки в прорези. Это было целое путешествие. По рукам то пробегала шпора, то мех, она клала в мои руки горячие камни и холодное железо, происходили самые разные ощущения, и каждую новую секунду я не знала, что будет дальше. Когда смерть отдала мне обратно руки, это был словно договор, словно тем самым она сказала: «Живи, но не забывай про меня, мы с тобой встретимся».

К смерти можно относиться по-разному, неизменно только одно: она все равно за тобой придет. И осознать это невозможно, сколько ни проходи церемоний и ни читай книг. Иногда мне кажется, что вся наша жизнь – это попытка красиво отложить неизбежность. Успеть сыграть во все игры, пока мама не позвала на обед.

Справа от будки стояла роскошная библиотека с самыми разными необычными книгами, где были собраны легенды, сказки, страшные и загадочные истории. А еще лежала книга, где можно было похоронить мечту, которая изнуряет. Мечту, которую носишь в себе годами, а мысль, что ты так ее и не осуществишь, съедает изнутри, кусочек за кусочком. И уже неясно, хозяин ты или раб. Здесь же можно было отказаться. Отказаться от мечты и обрести успокоение.

Игра заканчивается, когда нечего больше выиграть или проиграть.

Но все это лишь цветочки… Главным местом лагеря была погребальная, где тебе предлагалось прожить собственные похороны. Ты пишешь завещание, а дальше тебя сопровождают в гроб, забивают крышку гвоздями и отпевают. Увы, я не успела туда попасть, зато попала в душный бар.

Я не знала, почему именно он «душный». Может, будут душить? Или там тяжело дышать? Зайдя, я оказалась в темной комнате, передо мной стоял высокий стол с десятками скляночек, подсвеченный золотыми огоньками. За столом был бармен-алхимик – худой мужчина в очках с аристократическими чертами лица. Он навис надо мной, как Аид. Я радостно плюхнулась напротив.

Так начался удивительный и откровенный разговор. Удивительным было ощущение диалога, хотя на самом деле он только задавал вопросы, а я отвечала. Из одного вопроса вытекал следующий.

– Камень или палка?

– Камень.

– Кофе или чай?

– Кофе.

– Мир справедлив?.. Твои родители знают, что ты здесь? Ты животное или растение? Твой самый страшный сон? Стыд или совесть? За какой поступок тебе стыдно? Если бы могла изменить что-то в человечестве, что? Самое неприятное, что тебе говорили мужчины? Для чего ты делаешь то, что делаешь?

Я попыталась восстановить какие-то вопросы, но на деле они следовали в логической последовательности и рождались из моих ответов. Получая ответ, загадочный подмастерье кивал, молчал и делал новый выстрел. Я пыталась скрыть от самой себя чувство, что с каждым вопросом мне становится все более неловко и голо. Он будто раздевал меня, словно говоря каждым вопросом: «А теперь вот этот шарфик, его ты тоже сейчас снимешь». Я отвечала и действительно оказывалась без «шарфика».

При этом мне хотелось бесконечно продолжать. Как будто скоро мы дойдем до важной правды. Я чувствовала, что наше общение сужает варианты, что он выстраивает воронку, в конце которой будет суть. Получая ответы, загадочный незнакомец звенел склянками за столом, смешивая что-то. В конечном счете он сказал: «Готово» – и предложил мне встать.

– Это – твой аромат. На запястье или шею?

– Запястье.

Я протянула руку, и он пшикнул на нее из маленькой колбочки. Я поднесла запястье к носу и поняла, что ему удалось. Аромат был томный, многогранный, женский и при этом твердый. Бархатный. Ночной. И изысканный. Было чувство, что я хорошо знаю этот запах. Как будто у меня всегда были эти духи.

Три ночи наступили незаметно. Я продолжала гулять, нашла огромную луну, упавшую в высокую траву прямиком с неба. Покачалась на качелях с феями у реки… А закончила у огромного, висящего в воздухе сердца из бревен. Оно горело. Медленно вращалось в воздухе на железных цепях. Наверное, это самое большое горящее сердце, что я видела. Дерево громко трещало, огонь подсвечивал его структуру ярким оранжевым перед тем, как убить. А мы стояли и молча смотрели на эту красивую метафору, которая говорила с каждым о чем-то своем в тот момент.

Начался второй полноценный день фестиваля. Все гости безумного карнавала прибыли и разместились по своим лагерям. В одном из них, лагере «Бутылочка», находился мой старый приятель Сашка. Сашка прилетел из самой Калифорнии. Он был заядлым бернером и страдал от отсутствия «Бернинг Мэна» на родине фестиваля из-за ковида. Именно в его квартирке я пряталась перед тем, как разойтись с Романовым. И вот спустя полгода мы встретились с другой стороны земного шара. Сашка привез с собой массу костюмов и был сплошным ходячим фестивалем. Однако далеко мы не ушли… Потому что хорошая погода на том самом моменте закончилась. Зарядил дождь. Мы спрятались под тентом и уселись поближе к костру. Так рядом со мной оказался ОН. Ну очень интересный мужчина. Я не запомнила его имени. Поэтому его будут звать актер. Актер был высокий, с красивым низким голосом, коротко бритый и с огромными глазами. Я сразу разгадала, что он актер. Это легко понять, если ты когда-либо работал с дикцией. Мы разговорились, и беседа эта была затягивающей и сладкой… А затем к нам пришла дама в капюшоне и сказала, что сейчас за костром будет проходить игра со смертью и тем, кто с ней не хочет играть, предлагается покинуть круг. Мы остались. И тут мой собеседник-актер встал, сел напротив одного из присутствующих, посмотрел ему проникновенно в глаза. И сказал:

– Твое время настало. Я пришел за тобой. Перед тем как я заберу тебя, хочешь ли ты мне что-то сказать?

И каждый из нас отвечал по очереди. Получив ответ, Смерть еще какое-то время смотрел собеседнику в глаза, а затем либо выводил его из круга, либо оставлял. Мы сыграли три круга. Это была удивительная игра. В живых остался один. Как работали правила? Мы спорили и предполагали после каждого круга. Те, кто вышел, уходили в мир мертвых и пытались подсказывать нам на жестах, но и они не знали, что сделать, чтобы остаться в живых. Правильного ответа никто не сказал. Странно? По-моему, не странно. Ведь разве кто-то из нас, почему-то пришедших сюда и почему-то отсюда прогнанных, знает причины наверняка?

Актер поблагодарил нас за игру и ушел. Он обнял меня на прощание, сказал, что мы еще увидимся. Мне, конечно, хотелось пойти за ним куда угодно в тот самый момент. Пойти за ним в Москву или Петербург, куда он собирался переехать. Просто свернуться рядом калачиком и слушать, как он репетирует свои сцены для театра. Слушать каменный отточенный баритон. Но больше я его никогда не видела. Судьба… Знаешь, это еще одно понятие, о котором бесполезно спорить. Суждено ли нам не расстаться с теми, с кем не надо расставаться? Суждено ли встретить всех, кого мы встречаем? Я думаю, что нет. Я прожила уже полжизни, и мне встречались люди мечты. Но их было невыносимо мало. Находить их становится сложней, и я даже представить не могу, что было бы, если бы я не искала, а ждала, когда «судьба» мне их выдаст. Он ушел, а я так и осталась мечтательно смотреть с доброй тоской в пустоту.

Один из самых мудрых парней этого лагеря поймал мой взгляд, все понял, усмехнулся и сказал:

– Знаешь, я встретил как-то одного пожилого мужчину на «Бернинг Мэне»… Он не пропустил ни одного «Берна» c 1986 года. Я спросил, зачем он каждый раз возвращается, ведь он уже все видел. Как ему ни надоело, спросил я, и вот что он ответил: «Знаешь, каждый раз, когда я приезжаю сюда, я влюбляюсь. Просто иду по пустыне – и влюбляюсь. Каждый раз. Как мальчик. Скажи мне, как можно от такого отказаться?» Вот и ты, Дашка, как тот старик.

И тогда я поняла[15]15
  Третья книга Даши Пахтусовой называется «И тогда я поняла» – это сборник женских историй о разных знаковых событиях.


[Закрыть], что так оно и есть. Раньше мне казалось, что любовь избирательна, теперь осознала, что не так уж много и требуется, чтобы влюбиться в человека. И совсем неважно, проживешь ты с ним всю жизнь или посидишь разок у костра. Главное – то драгоценное чувство, когда вдруг все пропадает, звуки затихают. Ты слышишь только его голос, видишь только его черты лица.

Дождик закончился, Сашка поделился со мной теплой курткой, и мы отправились смотреть новую пьесу Вырыпаева. Да-да, его команда приехала протестировать на нас новую пьесу (с одним из ее участников я пересплю, он будет последней главой в этой книге, но это уже другая история и другая страна). Она называется «ЗАКРЫТОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ». Учитывая, как непросто попасть на Ванину пьесу, тот факт, что мы смотрим ее первыми, «на дому» и бесплатно, привел меня в шок.

Действие пьесы происходит во время закрытого исследования, где трое известных ученых – биолог, психолог и нейробиолог – по очереди отвечают на самые разные вопросы двух интервьюеров. В рамках своей исследовательской программы интервьюеры, задавая вопросы ученым, пытаются прокомментировать самые актуальные темы, будоражащие человечество в настоящий момент. Я обожаю спектакли (пьесы, не суть), построенные на минимализме, и это был именно он. Сцена. Луч света, бьющий сзади, обрамляющий фигуру сидящего на стуле героя, и закулисные голоса интервьюеров. Голос Вырыпаева я опознала сразу и потянулась к стоящему рядом со мной мартовскому кролику.

– Это ведь голос Вырыпаева… – прошептала я в его длинное белое ухо.

– Да… Это его сын.

Я восторженно обернулась обратно к сцене и стала искать глазами, откуда исходил звук. Слева в темноте заметила маленькую белую палатку, там, за всей аппаратурой, сидели двое с микрофонами и текстами в руках. Для меня театр всегда был магией… И по окончании спектакля, внезапную развязку которого не буду тебе рассказывать, я побежала к палатке и выразила Вырыпаеву-младшему и всем актерам огромное уважение. Я не знаю, как они запоминают наизусть столько слов, мне кажется это невероятным. Представь только, сколько они репетируют дома, на сцене… И все, чтобы мы с тобой, зайдя в темный зал на два часа, что-то почувствовали.

РАНЬШЕ МНЕ КАЗАЛОСЬ,

ЧТО ЛЮБОВЬ ИЗБИРАТЕЛЬНА,

ТЕПЕРЬ ОСОЗНАЛА,

ЧТО НЕ ТАК УЖ МНОГО И ТРЕБУЕТСЯ,

ЧТОБЫ ВЛЮБИТЬСЯ В ЧЕЛОВЕКА.

И СОВСЕМ НЕВАЖНО,

ПРОЖИВЕШЬ ТЫ С НИМ

ВСЮ ЖИЗНЬ ИЛИ ПОСИДИШЬ

РАЗОК У КОСТРА. ГЛАВНОЕ —

ТО ДРАГОЦЕННОЕ ЧУВСТВО, КОГДА

ВДРУГ ВСЕ ПРОПАДАЕТ, ЗВУКИ

ЗАТИХАЮТ. ТЫ СЛЫШИШЬ ТОЛЬКО

ЕГО ГОЛОС, ВИДИШЬ ТОЛЬКО ЕГО

ЧЕРТЫ ЛИЦА.

Ах… Мне теперь, конечно, немного жаль, что я ничего не фотографировала. Видел бы ты меня там. Я была в розовом парике-каре, с черными ушами кролика, со стразами на лице, в черном боди, в колготах в мелкую блестящую сетку и в роскошной мягкой шубе. Кажется, по той мне можно было посчитать, что это девочка, сбежавшая из цирка. Ты знаешь, мне иногда так хочется ей быть… Путешествовать с цыганским цирком по свету, обзавестись вот такой семьей и, я уверена, быть очень счастливой. Я бесконечно ностальгирую по ушедшим временам, временам, которые я не должна даже помнить, ведь я тогда еще не родилась. Но все это бежит в моей крови, и это совершенно невозможно объяснить, да и зачем пытаться?

До представления мы успели всей бандой навестить отличную баньку у реки. И, когда выходила голой из той самой реки, я заметила на берегу знакомое лицо. Это был Анзол. Уверена, в чьей-то памяти сейчас отзовется это имя. Анзол стоял у истоков секс-просвет сообщества России. Мы познакомились с ним в далеком 2014-м, в те же дни, что и с Зап. О Зап ты, наверное, слышал… А нет, так нет. Не суть. Я улыбнулась ему и напомнила о нашем знакомстве. Он, как и я, стоял голый, а рядом с ним была женщина-кошка. Стройная, красивая, с дредами, сделанными губами и таким взглядом, что мне было немножко боязно с ней рядом стоять. Было совершенно ясно по этой паре, что она – его муза и модель.

Да и сам Анзол всегда меня пугал и отталкивал. Бритый налысо, с сиамской кошкой-татуировкой на затылке, в пирсинге и с порезанным змеиным языком. Глаза у него были как у Волан-де-Морта. Опасные, могущественные и холодные. По-змеиному холодные глаза. И все-таки я решила попробовать пересмотреть свое впечатление… Не нападет же он на меня. Вечером у Анзола было выступление в лагере «Эдем», он должен был связывать. За день до этого моя подружка делилась впечатлениями о посещении его шоу, и я пригласила саму себя на его выступление.

«Эдем» был лагерем, посвященным сексу. Если помнишь, так назывался райский сад. C того самого момента в моей голове еще долго будут путаться понятия «хорошо» и «плохо». Ведь, казалось бы, можно все, ведь, казалось бы, о любви…

Мы собрались в большом шатре, освещенном приглушенными красными и желтыми фонарями, и заняли места на диванах, расставленных вдоль стен. Сердцем шатра был железный крюк, красующийся в центре купола. В шатер зашел Анзол, одетый во все кожаное. Его муза села поодаль в качестве зрителя. Анзол вывел в центр шатра девушку, и началось… Шоу. Я не буду это описывать, потому что как описать? Было очень красиво. Он постепенно связывал ее, нежно, а потом резкими движениями затягивал новый узел. Важно сказать, что девушка была представлением настолько же, насколько и мастер.

Ее реакция на каждое движение завораживала не меньше любой актерской игры. С той только разницей, что она не играла. Глаза закатывались от наслаждения, она учащенно дышала, стонала. А Анзол продолжал. Мы не заметили, как девушка уже оказалась в воздухе, подвешенная. Как законченное произведение искусства она медленно вращалась вокруг своей оси, мастер то подхватывал ее, то отпускал, переплетая веревки и меняя тем самым ее положение. Она проживала настоящую интимную связь, загипнотизированная, подчиненная. Ее экстаз доходил до предела, тогда Анзол его сбавлял… Пока все-таки не позволил ей прожить его полностью.

Я насчитала у нее три оргазма. И это совершенно поражало. Во-первых, я никогда не наблюдала со стороны за чужими оргазмами, все это напомнило гладиаторские бои для богатых в замесе с Кубриком. Во-вторых, не было никакого откровенного интима. Он не делал ничего намеренно. Не трогал ее между ног, ну ты понимаешь, о чем я… В общем, из шатра я вышла с широко открытыми глазами, как будто мне только что сломали сразу две сваи, на коих покоились мои устои и мировосприятие. По окончании шоу каждый мог забрать себе как сувенир… гипсовые… половые органы участников кэмпа. Да-да. В полный рост и размер. Я посчитала, что не хочу хранить ничьи гениталии, а вот модель перформанса радостно курила на улице с огромным красивым членом в руке.

– Прости, пожалуйста, – обратилась к ней. – Могу задать личный вопрос?

Девочка пребывала в аморфном постэкстазе и рассеянно кивнула в ответ.

– А я правильно поняла, что ты испытывала оргазмы во время связывания?

– Правильно!

– А с тобой такое уже бывало?

– Ага! Но это было мое первое связывание. Такие эмоции… Это надо прожить!

Пока она болтала с другими, я невольно уставилась на гипс в ее руке. После окончания романа с Романовым мне казалось, что я уже больше никогда не увижу свой идеал… Признаться, это было одно из главных моих расстройств. А тут вот он, точно такой же. Чуть ли не с такими же венами.

– А чей это гипс? – культурно поинтересовалась я.

– Этот? – Участница кэмпа «Эдем» взглянула на экспонат. – Это наш Иурий.

Она сказала это таким тоном, с которым хозяин скаковых лошадей хвастается лучшим жеребцом. Мол, знаем, знаем, все на него ставят. Я не поняла, что это за такое странное имя, не стала переспрашивать, но мы вернемся к этому в следующей главе.

С утра я решила посвятить день всем тяжким, то есть лагерю «Эдем». Мои потенциальные пороки никогда не были так близки – буквально подать рукой. Ребята проводили три практики для желающих: шибари, воск и порку. С утра до вечера мастера бесплатно устраивали гостям опыт на всю жизнь. Там были такие мужчины и такие женщины… В лучах солнца это место смотрелось как действительно райский сад. Рядом с шатром было огромное ложе на свежем воздухе, красиво укрытое белым тюлем и завешанное цветами. Там нежились гости и хозяева кэмпа. Играли в тактильные игры, карты (особенные, очень особенные карты) и делали все, что захотят. Я очарованно наблюдала за мастером по воску: красивый, высокий, бритоголовый, покрытый татуировками спокойный мужчина, мужчина-проблема, мужчина-мечта, посадил на колени раздетую по пояс девушку, сел сзади нее и завязал ей глаза. Каждое его движение было медленно и вымерено. Он взял восковые свечи, зажег их и стал аккуратно покрывать тело прекрасной девушки каплями. Парень был выше ее и глядел на нее через ее плечо, приблизившись губами к ушам и шее. Эта картина до сих пор четко видится в моих глазах. Я мечтала быть на ее месте. Свеча за свечой все ее обнаженное тело покрылось воском. Он брал ее ладонь в свою и капал на линии жизни, капал на соски, на спину, бедра… И когда я подумала, что сексуальнее уже быть не может… Он достал нож. Весь воск он снимал с нее острым перочинным ножом.

После я узнаю, что этот мальчик любит ножи. Он задумчиво скажет: «Хочу, чтобы меня порезали». Так хладнокровно и почти безэмоционально скажет. К нему попасть мне не удалось. Он сказал, что устал и хочет делать это хорошо, поэтому пока никак не будет делать. В тот момент ко мне подошел парень, совсем не такой сексуальный, как этот, по мне, так не сексуальный вообще. Моего роста, с хвостиком, пухлыми губками и детскими глазками, он казался абсолютно безобидным. На нем были кожаные шорты, глупые татуировки и плетки через плечо.

– Интересный у вас тут лагерь…

– Это да. Первый раз у нас?

– Угу.

– И как тебе?

– Нравится.

– Можно к тебе прикасаться?

Я улыбнулась.

– Можно.

Он стал меня гладить, мять и вскоре предложил пойти к нему на порку. Я задумалась: с одной стороны, мне хотелось попробовать, с другой – мне бы хотелось, чтобы это было не с ним и не на лужайке днем, а с одним из двух красавчиков этого лагеря в интимной обстановке.

– Выпороть тебя? – спросил меня парень, и я вернулась из фантазий в реальность.

Это был последний день, а значит, последняя возможность, и во имя опыта я согласилась. Боди был ужасной идеей для практик этого места. Он закрывал спину и живот, такой вариант никого не устраивал, поэтому парень раздел меня полностью (на мне осталась только маска зайчика) и поставил прямо посреди поляны к столбу. Было классно. Но примерно так же классно, как целоваться с девочкой: главный прикол сего действа – магия притяжения – отсутствовал.

Надев обратно свой боди, я заметила сидящего в сторонке Анзола и, поскольку это был мой единственный знакомый, направилась к нему. Я отдала дань вчерашнему перформансу, и мы заговорили о его… ремесле. Анзол – практик сексуальных взаимодействий и суррогатный партнер.

Он помогает людям решать затруднения в сексуальной сфере. К нему обращаются с разрешением проблем этого характера и обучением. Не буду вдаваться здесь в информативные подробности, если тебе их хочется – загляни на его сайт, там очень занимательный перечень услуг. О чем же мы говорили? Он рассказал, что живет с двумя женщинами; муза, которую лицезрела я, не была одной из них. В ответ я поделилась, что у меня всегда была подобная потаенная мечта: жить с двумя мужчинами, втроем; с двумя мужчинами – лучшими друзьями. На что Анзол уверенно ответил: «Делай». Пока мы говорили, он рассматривал меня с желанием и вскоре заключил считываемое мной в его глазах в слова. Кажется, именно так он и сказал: «Хочешь поебемся?»

Предложению я была удивлена. Не столько с точки зрения его прямоты и необычности (я напомню, что мы находимся с тобой на совершенно противоположной привычным нам устоям территории), а с точки зрения того, что Анзола окружают самые красивые женщины мира, куда свою скромную персону я не вписывала.

– А ты меня хочешь?

– Конечно. Ты очень красивая.

Я Анзола не хотела, но предложение было интересным с точки зрения опыта. Это был бог секса. В то же время мне было, что ли, противно от количества партнеров, которое у него было. Он будто пропах женскими сквиртами и криками. Пока я думала, он наклонился и поцеловал меня взасос. Это было ОЧЕНЬ СТРАННО. И в то же время я снова задумалась: «Что же он может делать этим языком при кунилингусе… ГОСПОДИ…»

– Никогда не целовалась с человеком с разрезанным языком… – задумчиво сказала я.

– Теперь целовалась, – довольно подметил он и провел рукой по моему телу.

Эти ублюдки из секс-комьюнити умеют прикасаться так, что даже пара секунд – трейлер, по которому ВСЕ УЖЕ ОЧЕНЬ ПОНЯТНО.

– А твоя муза не будет против?

– Мы свободные люди и делаем, что хотим.

– Я подумаю над твоим предложением, хорошо?

– Подумай.

Я спустилась с бревна, на котором мы сидели, на землю и облокотилась спиной на его ноги. Я человек высоко сексуальной конституции, и от одного прикосновения голову мне закрутило. Я буквально почувствовала, как мои зрачки расширились. И пока я делала глубокий выдох и вдох, Анзол совершенно повседневно… положил свой член мне на плечо. Не спрашивай объяснений – иногда у меня их нет. Это пространство – будто другая планета или страна, опирающаяся на свои представления о нормальном. Мне не было противно или приятно – скорее, я просто слегка прихуела. Человек водрузил на меня кусок своей плоти. Довольно скоро я все же избавилась от оказанной мне чести…

– Пойду я…

– Ну, пойди. Только ты уже мокрая.

– А я мокрая?

– Конечно.

Не знаю, как он это понял, но, поднявшись на ноги, я осознала, что он прав. Анзола ожидала целая очередь из желающих быть связанными. Я же переместилась на небольшой пикник, органично образовавшийся из практиков и практикующих. Среди них была и муза Анзола.

– Я думаю, тебе будет очень полезно пообщаться с Дашей, – сказал Анзол и перепоручил меня своей музе.

Муза оказалась очень даже милой и доброй женщиной. Она с интересом стала расспрашивать меня о дальних странах и рассказала о своем опыте знакомства с этим комьюнити. Она была клиенткой Анзола. 12 лет прожила без оргазмов от взаимодействия с партнерами, за несколько сессий Анзол ее «расколдовал», и они стали близки.

– Волшебный лагерь… – Я абстрактно попыталась построить общую тему.

– Это так. Видела нашу главную инсталляцию?

Она махнула головой в сторону большого розового куба на длинных ножках с надписью «Бог здесь».

– Да! Но я так поняла, что это загадка и внутрь не заглянуть.

– Почему же не заглянуть? Подойти поближе и нырни под стенку.

Я так и сделала. Изнутри куб напоминал маленький буддийский храм с цветами, статуэтками и благовониями. И все это обрамляло главную часть объекта – зеркало.

В райскому саду этой планеты бог есть ты сам. С улыбкой я вернулась к Музе и продолжила разговор:

– А как ты бы отнеслась к тому, что Анзол вступил в контакт с другими женщинами?

– Мне было бы не по себе. Я не против, только если я тоже в этом участвую.

Муза любила как мужчин, так и женщин. Однако заниматься с ними сексом втроем я точно никак не хотела. Я вообще не очень верю в групповой секс, особенно если это ваш первый контакт. Мне бы с одним человеком успеть должную близость построить, что уж говорить о двух разных личностях. Без связи на уровне головы и сердца контакт нижними чакрами для меня теряет свою главную составляющую. Это как блюдо без соли. Вроде насытился, но удовольствия не получил.

Ответ музы меня глубоко поразил. Она совершенно четко выразила свою позицию не мешкаясь. Если бы я согласилась полчаса назад, мы бы уже давно занимались с Анзолом сексом в его палатке. Получалось, что он либо не поинтересовался ее зоной комфорта в принципе, либо не считался с ней. И то и другое было предельно далеко от самого первого правила подобных комьюнити – проговаривание и согласование, и кто, если не его мастер, должен был это соблюдать. Я молча уставилась на Анзола. Без особого энтузиазма он закручивал очередную девчонку в веревки, а затем со взглядом абстрагированного наблюдателя толкнул ее тело. Она стала крутиться вокруг своей оси. Я будто чувствовала на расстоянии его антиципацию. Он ждал, что я отвечу, но, кажется, уже понимал, что секса у нас не будет.

Мне часто бывает грустно уличать в людях, что никакие они не боги. Что все они слабы и грешны. Все допускают ошибки и поступают не лучшим образом, как бы общество ни возвышало их социальную значимость.

Поэтому можно сделать сколько угодно алтарей, где в центре будут не иконы, а зеркало. Но если и есть на свете бог и мы предполагаем, что он в своем деле не косячит, – мы точно не на равных.

Тут в «Эдем» вбежал Петька, парень из моего лагеря.

– Свадьба будет сейчас! Пойдем поженимся! Готова?

Петька был самым четким во всем нашем кэмпе. Коренастый, женатый, с отличным чувством юмора, он был свидетелем всей вакханалии с Максом и по достоинству оценил, кто не дал ему за последние пару суток спустить себя вслед за собственным чемоданом и ботинками по реке. Пока мы шли, Петя сказал:

– Дашка! Я поговорил с Максом, объяснил ему немножко, что к чему. Ему очень стыдно. Он силится к тебе подойти и извиниться. Ты прими его извинения, он наконец протрезвел.

Так и было. Смущенно сгорбившись, Макс подошел, как только заметил меня на общем пространстве, и выдал довольную искреннюю и милую речь.

– Я пойму, если ты больше не захочешь со мной общаться. Ты на это имеешь полное право. Я просто хотел поблагодарить тебя, я не представляю, как сложно было со мной нянчиться. Я мало что помню, собираю по частицам масштаб происходящего… Вот только ботинки свои нашел. Спасибо тебе большое, что не забила и заботилась обо мне. Я не представляю, что со мной бы было, если бы не ты. И еще раз, если можешь, прости меня, пожалуйста.

До ночи он не отводил от меня глаз, словно выискивая, как может содеянное исправить. И мы будто снова стали близки. Закончилась война. Началась свадьба. Да-да, я понимаю, ты ждешь объяснения.

У моего кэмпа «Давайте попробуем» была традиция. Каждый год все участники нашего лагеря женились друг на друге. Я не успела переодеться, а ребята, нарядные, уже стояли у маяка. Даня в костюме пастора произнес торжественную речь, и все мы, девяносто человек, были объявлены мужьями и женами. В качестве закрепления наших намерений нам предложено было поцеловать друг друга. Я поцеловала в губы девяносто человек и поздравила каждого с нашей свадьбой. Это было абсолютно прекрасно и искренне. Каждый раз я имела это в виду. Вряд ли я когда-либо проживу столько свадеб сразу. Вряд ли я за все свои будущие жизни, если они и существуют, столько свадеб проживу.

В девять вечера должны были жечь символ фестиваля – Горящего человека, и мы отправились туда. Я надела свою юбку принцессы, шубку и уже по классике укуталась в маленькие золотые огоньки. Идя с Максом рядом по мокрому полю, я чувствовала, будто все происходит так, как должно происходить. Вокруг человека собрались все бернеры. Создав огромный круг, они светились красными, синими, малиновыми, зелеными, желтыми огнями. За людьми стояли арт-кары, вокруг циркулировали акробаты на ходулях со светящимися крыльями. Играла самая разная музыка, звучали барабаны; весь маленький город, год за годом создающийся из ниоткуда и пропадающий в никуда, собрался отдать дань духу фестиваля. Я прижалась к Максу спиной, он будто прикрывал меня сзади. Я испытывала спокойное счастье. И тут человек начал гореть. Огромное пламя взвилось в воздух. Огонь вмиг осветил пространство и охватил жаром всех присутствующих. Я почувствовала, как сузились зрачки.