Текст книги "Ни одного корабля"

Дарья Третьякова
Ни одного корабля

© Третьякова Д., 2016

* * *

От автора

Эта книга собрала в себе стихи разных лет, мысли разных личностей, которые вместе со мной, во мне, росли, развивались, деградировали, смеялись, страдали, думали, а, может быть, шатались и слонялись очень бездумно и бестолково. Об этом судить только Вам. А моя миссия заканчивается на этой точке.

Весна прощалась грязными дождями.

Мы молча расходились, кто – куда.

Молились о себе, писали маме

Все реже. И меняли города.

Ты – никого ни капли не жалея.

Я – не жалея больше ни о ком.

И время, умирающее время

Из рук холодных сыпалось песком.

2010.

Путь мой так горек, так жалок и низок –

Я убегаю от старой любви.

Ты ли не видел сегодня, мой призрак,

К небу воздетые руки мои?

Небо казалось безумно усталым…

Я пропадаю, рассудок губя:

Там, под измятым моим одеялом,

Каждый был чем-то похож на тебя…

2007.

С. П. Ставеру

Когда, сливаясь с собственною тенью

Бредет душа, без цели и без сил,

Приходит наказанье и спасенье

С бессонницей и склянкою чернил.

Уже дрожат морщинистые руки

Перед тетрадью в комнате сырой.

И лишь глаза, исполненные муки,

По-детски улыбаются порой…

2009.

В прокуренной, пыльной квартире

Так долго смотрели мы в бездну

И мало совсем говорили,

Что стало тоскливо и тесно.

Что вкус поцелуя стал едок,

Дарённый с искусственным жаром.

И хочется спеть напоследок,

Но слишком отвыкла гитара.

И песня не льётся, а лает.

Все мысли и жесты безумны.

И ветер всю ночь угрожает

Смычком, разрезающим струны…

2010.

Выла тоскливо луна на собак

Ночью, от холода лающей.

Он от вина говорил кое-как

Мне о любви всепрощающей.

Томно спадали на плечи его

Горько-кофейные волосы.

В жизни не слышала я ничего

Пасмурней этого голоса.

2007.

Ты спишь, хоть еще не созрела луна,

Чуть вечер затмил свет.

А мне остается курить из окна,

Укутавшись в свой плед.

Мне стало неважно, что стены тесны,

Что скоро пойдет снег…

Ты знаешь, я видела все твои сны

С другой стороны век.

И слышно глухое биенье часов

С дыханием в унисон.

А помнится, было и нам не до снов…

Но это и был сон…

Который день ни слова, ни руки.

Одни стихи, восставшие из пены.

В камине снова тлеют мотыльки,

И музыка врывается сквозь стены.

Какая дверь, какой бокал вина

Спасет от снов, навязчивых и гулких?

Молчишь? Молчи. Я буду у окна

Сидеть и ждать, гадая на окурках.

2010.

Вылью воду на льду,

Чтоб унять пустоту

Пустотою.

Ни признаний больших,

Ни страданий чужих

Я не стою.

Я усталости дочь.

Оглянулась на ночь –

И исчезла,

Помолившись за ту,

Что в каком-то году

Не воскресла.

До разврата и зла

И до тех, чьим была

Я бокалом,

Кто меня осушил,

Кто мне верным служил

Одеялом.

И кого предала,

Чьей любовью была

Безусловной.

До тебя, мой палач…

Только взгляд свой не прячь

Хладнокровный.

Посиди, помолчи,

Расскажи, что глаза мои – бездна.

Быть друг другу никем

Так же просто и так

Бесполезно.

Не любить, не страдать,

Продолженья не ждать

От свиданья.

И к чему имена?

Всё равно от вина

Лишь желанье.

Белый стих

Кораблик белый в бумажном море,

Плыви и слушай немые звёзды.

Они меня никогда не вспомнят,

Тебе не скажут. И это счастье.

Я часто плачу в воспоминаньях,

Что друг на друга всегда похожи.

Они нелепы и некрасивы,

Но я люблю их. Они – живые.

И если вдруг приплывёшь однажды

Холодным утром под чёрным флагом,

Мы рассмеёмся в глаза друг другу –

Уже не любим. И это счастье.

Молчит мой опустевший дом.

Хожу по розам и осколкам.

На снег, уснувший за окном,

Гляжу бессмысленно и долго.

Нет ничего. Одна зима,

В которую едва ли верю.

Но в ночь, когда схожу с ума,

Мне кажется, что ты за дверью.

Плывут неспешно облака,

И стрелки движутся по кругу.

Ты держишь пальцы у звонка,

Но вдруг… одёргиваешь руку.

Ночь упала громадною тенью

На листы из стихов и идей.

Бесконечные сны и виденья

Мчатся прочь табуном лошадей.

Всё исчезло. И что мне осталось?

В голове несусветная блажь,

На плечах лишь халат да усталость…

И не пишущий мой карандаш.

Здесь, у самого крайнего края,

Разбирая следы от потерь,

Я стою. Я одна. Я не знаю.

Я не знаю, что делать теперь.

Мне б только побыть, где безлюдно и пусто,

Где снегу – по пояс,

Где эхо – мой голос,

Где руки ветвей раздают оплеухи.

Мне б смазать мои огрубевшие чувства

Медовым нектаром,

Что льется фонтаном

Из чистого сердца какой-нибудь шлюхи.

А после читать Мопассана и Пруста,

Отшив поскорее

Трезвонящих в двери:

"Простите, прощайте. Я снова не в духе…"

Другу…

Ты помнишь, мы были живыми?

Мы пахли дождем и полынью.

И так безответно любили,

И так бесполезно страдали…

А осень цветными листами

На головы нам осыпалась.

И мы просто так улыбались,

И мы ничего не боялись.

Ты помнишь, как было красиво?

Как сердце еще не остыло,

А горе еще не постыло…

Ты помнишь, ты помнишь, как было…

2009.

Вы

Вы меня дружно разлили и выпили,

Не опьянев. И забыли, смирясь…

Мне остается до самой погибели

Из-под ногтей выковыривать грязь.

Хватит смотреть, улыбаться, касаться…

Слишком затянут пустой разговор.

Колется. Хочется просто расстаться,

Выкинуть сердце к чертям за забор.

Жить взаперти, напиваться до смерти,

Плыть по волнам ускользающих дум,

Молча прокручивать память на ленте,

Помнить, как был он красив и угрюм.

Гладить кота, оставаться на месте.

Плакать, гадать: от вина ли вина?

Колется. Хочется просто быть вместе.

Выкинуть разум к чертям из окна.

Извини. Я, пожалуй, пойду.

У меня ещё столько… безделья:

Кофе в 6, перекур на ходу

И молчание с собственной тенью.

Улыбнулся, подставил плечо,

На которое я не склонилась.

Я бы даже осталась ещё,

Только вот говорить разучилась.

Я задавлена в тёмных углах

Одиночеством этим постылым.

Имя, данное мне впопыхах,

Очень слабо рифмуется с миром.

2010.

Холоднее не будет. Ты куришь восьмую за час.

Улыбайся, ведь завтра тебя обязательно вздёрнут

И не будет уже никогда ни улыбчивых глаз,

Ни бездумно летящих снегов в нержавеющий холод.

Научись говорить, будто любишь совсем не меня.

Нет, не бойся опять изменить. Все они – только эхо.

Вот когда долетят, наколовшись на искры огня,

Подавись правотой моего сумасшедшего смеха.

А потом… Что потом? Несозвучные наши сердца

Насовсем отзвенят. И не будет ни сна, ни дороги.

Потянись к моему утомлённому цвету лица.

Улыбайся. Мы твари. Мы звери. Мы люди. Мы боги.

2010.

И всё сбылось, что было напророчено:

Страданье переплавилось в усталость,

Горит печатью грязная пощёчина

От рук, что раньше еле прикасались…

И млечный путь тропинкой белой стелется,

И где-то он идёт, от зла горящий.

А я стою одна, и мне не верится,

Что я живу и плачу в настоящем…

Загостилась ночная мгла

В затуманенной дымом комнате.

Я бы рада тебе была,

Только ты молчалив и голоден.

В тёмные пряди покой заплетала.

Пела о стыдном. Никто не узнает.

Всё слишком долго, мучительно долго…

В алые скатерти утро устало

Мёртвые звёзды свои пеленает,

Каждую, как дорогого ребенка.

Мама! Мне б тоже немного согреться!

Мне уже плыть, а разбитая лодка

Всё ещё слишком страдает похмельем.

Здравствуй, моё безобразное сердце!

Что-нибудь кроме могилы и водки

Зеркала разве бывает честнее?

И разъедает уставшую глотку

Привкусом скуки табачная горечь

В маленькой клетке без окон, без шторок.

Спорят без устали полдень да полночь,

Кто же я: Честно забытая сволочь

Или измученный, глупый ребенок…

2007.

Я болею. И ты болей.

Ешь таблетки и ставь уколы.

Череда бесполезных дней

Нам обоим сдавила горло,

Что до встречи совсем чуть-чуть…

А пока по земле таскаюсь,

Слабо воздух вбираю в грудь

И беспомощно улыбаюсь.

Мы что-то потеряли вновь.

Но где допущена ошибка?

Моя изношена любовь,

Моя изношена улыбка…

Его изношенный пиджак,

Его изношенные брюки…

Мы никогда не сможем так,

Чтоб навсегда и чтоб без скуки.

И, если подумать… Возможно,

Что в свете луны осторожном

Мы можем напомнить счастливых.

Но это заведомо ложно.

Ты можешь твердить, сколько хочешь

О том, что наш путь не окончен.

Но даже у самых болтливых

Дороги расходятся молча.

Ты любишь лето.

Сосны

Качаются, кланяются Тебе.

Два твоих Солнца – две пары глаз –

Злятся, когда я счастлива.

Ты пишешь письма.

Редко.

Думаешь, что я их не читаю.

И ты прав.

И когда эта осень вступит в свои права,

А дворы и проспекты станут бесстыдно-жёлтыми,

Все прохожие, огорошенные невзгодами,

Вдруг опомнятся и мгновенно сойдут с ума.

И навеки застрянет в каждой сухой груди

Этот город, насквозь пропахший дождём и травами.

Эти улицы не признают себя неправыми,

Что сужаются и никак не дают уйти.

Остается одно – топтать неокрепший лёд.

Неисправные мы отправлены на все стороны.

Есть ли разница: рождены или похоронены?

Ведь и то и другое точно произойдёт.

Только в нём я души не чаяла:

Огорчал и совсем не радовал,

В каждом полном моём отчаянье

Он всегда пустоту угадывал.

Зазывал сквозняки без повода,

Чтобы всё почернело, замерло…

А потом говорил: "Как холодно.

Ты, наверное, вся из мрамора".

Он так долго был мой, что, видимо,

Стало стыдно и не таинственно.

Он грустит по вину допитому,

Молча крутит кольцо бессмысленно…

Засыпая на мятой простыни,

Своего проклинает аиста.

Он покинет меня по осени.

Может быть, на исходе августа.

Я просыпаюсь, я ещё живой.

А за окном по-прежнему, паршиво:

Какой-то кот, облезший и плешивый,

Бабульки, недовольные судьбой…

Орущий в уши дворовой шансон

Транслирует раздолбанная «Нива».

И, две таблетки запивая пивом,

Я думаю, что это просто сон.

2013.

Моряк

Новый день, не начавшись, убит и отпет.

И о чем говорить, если каждый рассвет

Я смотрю только этот сон:

Сквозь сугробы и льды простирались следы

Кораблей, никогда не видавших воды,

Моряков, не видавших жён.

Есть один, у него небеса под рукой,

Он неясной тревогой платил за покой

И покоем обманут был.

Я уверена в нём, как в дороге своей.

Он во сне видит мачты моих кораблей,

Будто знал, но давно забыл.

Я тяну за рукав, я зову уходить

От проклятых пьянчуг, не умеющих пить,

От друзей, не видавших жён…

Тот моряк заблудился в знакомом порту,

Он встает среди ночи кормить пустоту

И никак не запомнит сон.

Ты видишь, сменивший тысячу лет и зим,

Сраженный и утомленный тоскою дней,

Как держит мне руку ласковый херувим,

Покуда клянётся в ненависти своей?

И так тяжело, что хочется всё снести:

И смех, и удар башкою о край стола…

Чтоб ветер рычал, сжимая меня в горсти,

А я бы была спокойнее, чем зола.

Чтоб мир всё играл, а я не таила зла,

Не шла, не спивалась в сквере по четвергам,

Не била сердца, посуду и зеркала…

…И лишь выводила б строчки моя рука.

2011.

Всё пропало. И что же? Да что ж это…

Льется память в туман загустевший.

Всё, что помню в остывшем и прожитом, –

Это крики моей сумасшедшей.

От холодного, белого инея

По пути оттирает ресницы.

У нее ни двора и ни имени.

С ней уже ничего не случится.

Посвященная в странное таинство,

Заливалась отчаянным бредом:

«Обернитесь, взгляните… Пожалуйста!

Я уйду. Я умру. Я уеду…»

Все вокруг, удивляясь и топая,

Проходили и не отвечали.

И металась охрипшая, теплая

В тесноте тишины и печали.

Я хотела лететь со стаей

В далекие берега.

И у самого неба края

Руками ловить снега.

Но растаяли. Только ветер

В пустынном моём саду.

Передохли все птицы эти –

Попадали в пустоту.

Облетела извёсткой мёртвой

Небесная бирюза.

И теперь я хочу – всего-то! –

Тебя целовать в глаза.

Как будто, ни за что я выгнана взашей.

Нависла тишина, как будто, за грехи.

Как будто, уходя, я не взяла вещей,

И в спешке на столе остались все стихи.

забылись все стихи.

Друзья давно молчат, без шуток и без слёз.

И, руки опустив, простил последний враг.

Как странно, эта жизнь прошла, как будто, вскользь.

И, если умирать, то только просто так.

конечно, просто так.

Пожалуй, это всё. Так скоро я сотрусь,

Как будто пыль в углу, как строчки из газет.

Пожалуйста, прочти, что знаешь наизусть.

И ты читаешь сны, и ты читаешь свет,

пока не гаснет свет.

Молитва?

Небо хмурится, нас слушая, –

Необъятно и далеко.

Наши просьбы, Тебе чуждые,

Расплескались, как молоко.

Как же хочется жить… до смерти.

Оттого ты и нелюдим.

Откажи нам во всём, Господи.

Мы не знаем, чего хотим.

Эти дожди опять распугали стаю

И возвратили время, когда вдвоём

Были мы живы, жизни почти не зная,

Пили всю ночь и думали, что умрём.

Ты убегал, стараясь себя исправить,

В тёмных углах скрывался за стопкой книг,

А у меня дожди полоскали память,

Так, что мой шёпот переходил на крик…

Так, что любой дурак был ко мне участлив,

Каждый мудрец подбадривал: «Подожди…»

Ты ещё жив и, кажется, очень счастлив.

А у меня, как прежде, одни дожди.

"Невозможное было возможно,

Но возможное – было мечтой"

А. А. Блок.

Одинаковых дней карусели

Поманят, пустотою звеня.

Вы, светясь от хмельного веселья,

Подойдёте, заметив меня.

Мне положите руки на плечи…

Тихо вздрогну. Расслышу сквозь мглу:

"А не Вы ли вчера целый вечер

Одиноко стояли в углу?

Мне казалось, Ваш взгляд я ловила…"

"Нет, не я." Закурю. Отвернусь.

Вы пожмёте плечами и мило

Улыбнетесь другому,

Без конца дорогому.

Я, шатаясь, дойду до ближайшего дома.

И в руках у другой удавлюсь.

2009.

Ты веришь в меня, как в бога,

А я допиваю спирт.

Он, может быть, хоть немного

Хоть чем-нибудь удивит.

Ты выбьешь аккорд гитарный,

Твой голос заглушит свет.

А я буду плакать в ванной

Без песен и сигарет.

Всё кончено. Тьма глотает

Зажжённый в раю закат.

И сахар дорог не тает

Которую ночь подряд.

Ни одного корабля

Берег гниёт, карманы полны воды.

Море так близко к небу, что звёзды гасит.

Чтобы уплыть подальше от темноты,

Ни одного корабля у тебя в запасе.

Мой капитан! Завыл экипаж в тоске!

Горечью веет с той стороны залива!

Наши сердца больны и нетерпеливы,

Вот и сидишь, измученный, на песке.

Этим песком заряжен наш каждый час.

Бьёт – убивает чаек многоголосых…

…Маленький бог, глотающий горький воздух,

С маленьким бесом где-то играют в нас.

2012.

Проснись и посмотри: такая скука,

Что кто-то даже от себя отвык.

Дрожащий снег летит в огонь. Ни звука.

И, кажется, вся тишина есть крик.

Родной, не знаешь, кто стоит за этим?

Когда иных и смерть не разлучит,

Нас разлучает что-то проще смерти…

Туман заполнил город. Он молчит.

2012.

Мерим шаги. Ни уснуть, ни согреться.

А добредём ли куда-нибудь, где

Все мы впадём в беззаботное детство

И растворимся, как сахар в воде,

В этой беспечности? Милые птицы!

Небо бескрайно! Полёт и восторг!

Дети, вы знаете, взрослым не снится

Многое…

А особенно…

Бог.

Я безразлична ко всему, что важно.

Не сплю всё реже, говорю всё тише.

И каждый день становится вчерашним,

Любовь – смешной, а молоко – прокисшим.

Иду по парку. Холодно и странно.

То снег, то дождь с небес – попеременно.

Такие дни: на улице погано,

В домах невыносимы даже стены.

Лишь парочка каких-то незнакомых

Целуется. Смотрю и удивляюсь…

Ведь этот чёртов парк так близко к дому,

А мы там никогда не целовались.

Этой тоске не будет конца и края:

Снов – никаких, бессонницы – никакой.

Мне бы чего-то пьяного под рукой,

Чтобы лилось по горлу, не помогая.

Первому, кто сказал бы мне: «дорогая»,

Сдуру бы я ответила: "дорогой".

Он бы любил, не зная, кто я такая,

Я бы скучала, зная, кто он такой.

Нет, не нужно никакого чаю,

Ни тебя, ни пледа, ни врача.

Потому что за такой печалью

Мне не видно ничьего плеча.

Я вмерзаю взглядом в этот вечер.

Вечер мирно плачет по весне.

Тёплый снег спускается на плечи,

Тополя качаются во сне.

Их разбудят вопли, крики, стуки

В самую несносную из зим.

Улицы грохочут не от скуки,

А от тех, кто шляется по ним.

Снег запорошит шальные дали.

Я в отместку дверь заколочу.

Что ты? Я не корчусь, не рыдаю,

Просто не смеюсь и не шучу.

Жизни бесконечно-нудно-дивной

Тянется запутанная нить.

Мне не так уж больно и надрывно,

Как стараюсь я изобразить.

Сидели, молчали… Зря и совсем некстати.

Вздыхали, курили, в такт тишине качались…

А помните, в прошлом иль в позапрошлом марте

Вот также совсем-совсем ничего не случалось?

Сощурятся вдруг, сильней напрягая память:

«Действительно…» – скажут – «Было тогда такое…»

И вновь замолчат. И вновь не решат оставить

Свой маленький мир, трясущийся от покоя.

Давайте же так почаще, ну, в самом деле!

Меня это всё до ужаса восхитило!

Чтоб так, как вчера, сегодня, на той неделе…

Сидели. И ничего не происходило!

Хуже уже не будет. И слава богу.

Стали бессмертны те, за кого пила.

Мне же остались чёртовы зеркала

И изнутри сжигающая тревога.

Я никому, поверь, не желала зла,

Но заставляет падать моя дорога.

Всё бы послать бы в… да во рту смола,

И от врачей давно никакого толку.

Ты бы приехал, я умираю долго,

Дольше, чем я жила.

Поэт

Потому что стихи – это просто наборы слов,

Потому что стихи давно ничего не стоят.

Не гляди на поэта, оставь ты его в покое.

Потому что поэт все время ни жив, ни мёртв.

У поэта дела, жена, у поэта – дом,

У него, может, даже маленькая собака,

Та, которую вечно путает он с котом.

Нет. Неправильно. У поэта – одна бумага.

Шелестя перед ним, она заменила мир.

Всё искусственно создано, всё безупречно лживо.

И уже непонятно, эти "глупцы" ли живы

Или он что-то очень важное упустил…

Или сам он ничтожно мал и безмерно глуп,

Что не знал до сих пор о том, как все в жизни просто?

И срывается с искривленных от боли губ

Тихо имя того, кем был он когда-то создан.

И приходит тот самый. Нечего вдруг сказать.

И пора умирать. И, кажется, умирает.

И поэт к небесам, ошарашенный, поднимает,

В первый раз широко распахнутые глаза.

Колыбельная

Пусть никого еще не спасли слова,

Спи, засыпай под этот простой куплет.

Где-то, сменив снега, проросла трава,

Где-то горит такой несказанный свет.

Выбежишь второпях, да замедлишь шаг,

Грудь наполняя счастьем на каждый вдох.

Музыка птиц и ветра в твоих ушах,

Так бы исполнить больше никто не смог.

Видишь? Цветной мозаикой целый мир

Кажется из-под полуприкрытых век…

Жаль, что проснёшься, глупый ты человек.

А на столе бычки и засохший жир,

А за окном смешались земля и снег…

В чёрные небеса бог подливает олово.

Бог устает от жалоб.

Знала бы эта ночь, что мне приходит в голову,

Может, не наступала б.

Тающая весна стопкою в руки просится,

Вкусно, вот только мало.

Знала бы эта жизнь, как она перекосится…

Впрочем, она не знала.

Дождь

Мы сегодня с тобою ужасно везучи.

Нет, об этом ни слова. Нигде. Никому.

Этот дождь начинается с маленькой тучи,

А она расползётся в громадную тьму.

И, пока мой бокал ещё мною не тронут,

Ты меня позовёшь под дождём танцевать.

Под таким-то дождём?!… не танцуют, а стонут.

Под дождём под таким забывают дышать,

Забывают про всё, что наделали за ночь,

Забывают, как звать, кем любим, где рождён,

Разбегаются прочь, гулко падают навзничь…

И толпой подыхают под этим дождём.

Извини. Я молчу. Но становится жалко,

Что о нас наплели… – только вздор, только миф.

Не хочу ни прогулок, ни скверов, ни парков.

Ты посмотришь с ухмылкой и вызовешь лифт.

Я помню только: плыли облака,

И лица все перед глазами плыли.

Не важно было, были ли… и мы ли…

И так ли ожидается тоска,

И так ли будет мной перенесён

Весь ужас… И не вызовет рыданья?

Так и уйдет? Не разорвет сознанье?..

Смеялась ночь и искажала всё.

Стало моей компанией одиночество.

Молча присядет, молча начнет молчать.

Я бы могла сказать, чем всё это кончится,

Только, увы, не знаю, с чего начать.

Кажется, жизнь давно превратилась в жалобы:

Все в ней не то, не с теми и не о том.

Ночью хожу по комнате, как по палубе,

И ожидаю самый ужасный шторм.

Снова усну под утро за стопкой книжною,

Думая, что слова отгоняют зло.

Позже пойму, что всё это было лишнее,

Ведь ничего опять не произошло.

В терпком вине сокрыта простая истина:

Выдернул пробку – хочется говорить.

Трубы дымятся вверх, снег лежит безжизненно,

Страшный мороз не выпустил покурить.

Снова пишу и быстро и неразборчиво.

Думаю и не знаю, который час.

С этой зимой никогда не будет покончено,

Разве что эта зима вдруг прикончит нас.

И, пока мы не сыты болью,

И проклятьям не знаем счёт.

Так, пожалуй, и чёрт с тобою!

И со мной, несомненно, чёрт.

Вот мы с тобою: со временем – вспять.

В рамку поставить, пылинки сдувать,

Лентой перевязать.

Милый, пожалуйста, только без слов.

Золотом вышит небесный покров.

Что тут еще сказать?

Молча закрой распроклятую дверь.

Если скучаю, то только теперь.

Только совсем вблизи.

Нас ожидает знакомый тупик.

Только сегодня, хотя бы на миг

Вылечи и спаси.

Кашель и смех раздирает мне грудь.

Толком не выдохнуть и не вдохнуть

Этот тяжёлый смог.

Кажется, ветер устал от погонь,

И самолёты летят на ладонь

Ровных, пустых дорог.

Всё. Ничего, кроме этого нет.

Если попросишь правдивый ответ,

Я всех честней совру.

Медленно время меняет цвета.

Здесь почему-то темней, чем всегда –

Свечи пошли в игру.

Мы убежим под вечер. Проснемся дома.

Видишь? Трава становится зеленей,

Небо горит оттенками голубого,

Больше мы с ним не спорим. Ему видней.

Время на окнах будет менять картинки.

Мы проживем так долго, как только даст

Этот немой, не слышащий невидимка,

Что сотворил всех нас…

Пусть же, как градом, истина огорошит,

Слёзы забытых нами нас орошат…

Память у всех короткая, мой хороший,

Долгая лишь душа.

Вот вам и утро. В серый похмельный час.

Я собираю грязь на свои подошвы.

В бездну дороги льет пустота из глаз

И, как обычно, невыносимо тошно.

Я безнадежно путаю «До» и «Ре».

Здесь ничего не сделаешь. Хоть ты тресни…

Песня, однако, в каждом звучит дворе,

В каждом киоске громко поется песня.

Если бы можно было для тишины

Взять и заткнуть, чтоб больше не раздражали…

Только и мы с тобою не так нужны,

Как мы с тобою, друг мой, воображали…

Что б изменилось, если б взялись за ум?

Мир не прекрасный вовсе и не чудесный.

Что в голове, что в сердце – один лишь шум,

Гулкий, бездарный шум, и никак не песня.

А я ни одного стиха тебе

Не выкрикну, не выпрошу у Солнца.

А я ни одного стиха тебе…

Зажму ладонью рот и буду ждать,

Пока он там во мне не задохнётся,

Закрою, спрячу, выброшу тетрадь…

Но я не знала, как вольны стихи,

Как им плевать на гордость, что задели

Давным-давно за старые грехи.

И как они наивно залетели

В твое окно…

В бессмертной тишине

Ты их прочтешь и скажешь:

"В самом деле?

А ей стихи еще не надоели.

И вечера.

И мысли обо мне…"

Не говори, потерпи, не жалуйся,

А лучше слушай: одной зимой

Мне стал понятен господень замысел –

Ты будешь путь мой и смысл мой.

Я буду молча в глаза заглядывать,

Искать похожесть в сплетенье вен.

Всю забери, всю меня, проклятую!

Я ничего не возьму взамен.

А после полночь часы протикают,

И, в ожиданье чудес за тьмой,

Я стану серою и безликою

И непонятной себе самой.

Не разжигай мою душу искрами,

А так оставь, с пустотой внутри.

Одно прошу, мой родной, неискренний:

Не обернись и не посмотри!

Пробьют ли полночь часы настенные –

Пора забыть и закрыть тетрадь.

В чудесном видеть обыкновенное

И никогда ничего не ждать.

Так смешно и так весело…

Будто и не было горя.

Эта ночь куролесила

Так, что я просто ей вторю.

Будет много волшебных минут,

Будет время разгулья!

Остановит ли пряник и кнут?

Остановит ли пуля?…

А с голов наших – боже, прости! –

Осыпаются нимбы.

Ничего не удастся спасти.

Нам

сегодня

самим бы…

Шумный мир убаюкан сказками,

Мелкой пылью усеян снег.

Я прощаюсь с тобой, мой ласковый,

Мне назначенный человек.

Помнишь, в сумерки, в ночь и по свету,

Словно чувствуя сквозь года,

Я тебя целовала досыта,

Чтоб теперь уже – никогда.

Буду всех (и себя) обманывать

И молчать, сколько хватит сил,

Чтобы ты обо мне когда-нибудь

Неожиданно загрустил.

То весна постучалась. Стоило лишь открыть…

И лови свежий ветер! Грязи испей из луж!

В это время невыносимо никем не быть,

В это время необходима любая чушь,

Будь то глупые сказки, песни, стихи, кино…

Лишь бы было не так, как раньше, а лучше чуть!

Время вычистить дом и душу без всяких "но",

Говорят тебе: встань, иди и ищи свой путь!

Время жить, напевая, волю давать рулю,

Рассыпая в пути последнюю горсть стыда…

Но зачем же такая нежность в нелепом "Лю…"?

И откуда так много счастья в простейшем "Да"?

То весна постучалась. Лучше не открывай.

А не то ненароком быстро подхватишь грипп

Или что-то похуже: счастье, любовь и май,

Что и сам не поймёшь сначала, во что ты влип.

Чёрное небо смеется над нами,

В воздухе веет грибными дождями,

Золото льётся с луны.

Утро, покрытое синим туманом,

Будет моей незалеченной раной,

Памятью вечной вины.

Видишь, с тобой мне не страшно, не больно.

Будет заря молода и спокойна,

Будем и мы влюблены.

Верила, раньше я верила тоже.

Глупо всё это.

Спи, мой хороший.

Зверевой А. П.

А помнишь, какими огнями светились дворы?

И небо казалось бескрайним, а горе – огромным.

Мы были наивны, смешны, но смелы и добры.

Мы были прекрасны, безграмотны и бестолковы.

Чего только там ни вставало на нашем пути!

Слова дорогие сливались с чужими устами,

Со свистом разгуливал ветер по слабой груди.

И вот, посмотри же, какими мечтали, а стали…

Давно не искатели… Думаем, вот оно! Вот!…

Но вновь показалось. И чёрт с ним. Давай уже спички.

Махнем после драки пером, одурев от забот,

Давно растеряв что-то важное, так, по привычке…

Так будем же дальше молчать и не ждать перемен!

Пусть фыркнут подростки: "Какие обычные люди!",

Торжественно произнесут, разливая портвейн:

"Мы точно, мы точно, мы точно такими не будем!"

Отвоёвано

Боль тупая и непобедимая

Чёрной памятью сыплется с глаз.

Мы вернулись с тобой невредимые,

Пережившие многих из нас.

Все прошло. Лишь тоска моя чёртова…

До сих пор вижу ночью, как ты

Уносил на руках друга мёртвого,

Друг смотрел на тебя с высоты.

До сих пор каждой ночью мне бредится

Час последний: ты бледный от ран

Называл меня глупою смертницей…

Был такой же, до неба, туман.

Всё на свете поделено поровну

Чередой непростых неудач.

С неба олово. Кончено. Здорово.

Отвоёвано. Тише. Не плачь.

Маленький человек

Маленький человек доживал январь.

В тёплую чашку чая слетался снег.

Маленькое окно освещал фонарь.

Был очень грустным маленький человек.

Помнит, как жил, как маялся, как страдал,

Помнит немного доброго, много зла.

Счастье – оно текучее, как вода,

Горе – оно тягучее, как смола.

Раньше ведь как? Лишь неба нашёл клочок –

Сердце во всю от радости голосит.

Так и крутился детский простой волчок,

Знал бы хоть кто-то, где он затормозит.

Здесь. У окна. На кухне, в которой он

Больше не мальчик, маленький человек.

Мысли слетелись стаей тупых ворон,

Громко орут о разном со всех сторон.

Только ему никак не прогнать их всех.

И самому нельзя совершить побег.

Сделай хоть что-то! Крикни, заплачь, ударь!…

В тёплую чашку чая слетался снег.

Маленький человек доживал январь.

Ты уезжаешь? Ну, что ж, прощай.

Не побегу, не рассыплю слёз.

Просто чем больше меж нами вёрст,

Тем безграничней моя печаль.

Чем беспробудней моя тоска,

Тем веселей и важней твой вид.

Так поезжай, коль душа велит!

Нашим часам привези песка…

При встрече – как прежде – то в холод, то в жар…

Отныне мой самый ужасный кошмар

С рассветами принесён…

Не дышится, будто бы в воздухе ртуть,

Но надо дышать и стараться уснуть.

А надо ли это всё?

Снегов ледянее, острее, чем нож,

Врезаются мысли. И каждая – ложь.

Но я их кормлю с руки.

Ветра укоризненно в спину свистят.

И будто бы эхо, неделю спустя,

Я слышу твои шаги.

Я. Л.

Обманчивый свет, бессонных ночей стена,

Холодная спесь, смешной, безучастный вид,

Миражная мысль, стакан без краёв и дна… –

И это всё то, что чуточку нас роднит.

Вот нас бы с тобой пустить по одной реке,

И я бы смирилась, и ты бы ещё привык…

Но, если поверить линиям на руке,

У нас совершенно разный предсмертный крик.

Истина

Ищем от школьной до гробовой доски,

Ищем на дне какой-нибудь рюмки, что ли…

Кто оправдает высохшие мозги

Линиями тоски на твоей ладони?

Карточный домик рухнул. За ним, мой друг,

Рухнул песочный замок сплошных утопий.

И писанина эта у всех вокруг

Не отзовется ни в голове, ни в ж***.

Кончились сказки. Ждем от бобра добра…

Канула в воду щука и твой Емеля.

Вот и сиди на кухонке в 5 утра,

Злой, одинокий грустный, больной с похмелья.

Вот и живи, как знаешь. А если нет,

В знаниях тоже силы – не то, чтоб очень.

Кто-то несет на землю добро и свет,

Кто-то лишь свой скелет по земле волочит.

В море одном одинокий кит

Море качает, оно шумит.

Море волнуется – раз, два, три…

ВЫ у меня внутри.

В клеточке каждой всё ВЫ да ВЫ,

С кончиков пальцев до головы.

Море волнуется – раз, два, раз.

Я не ждала ВАС.

Плавают рыбы, разинув рты.

Будем друзьями, давай на "Ты"?

Мы не волнуемся. Как же так?

Будешь теперь мне враг.

В небе ни тучки – все звёзды сплошь.

Руку протянешь и обожжешь.

Море волнуется – раз и два.

Я же стою едва.

Так и смотрели, как свет превращается в лёд.

Так и молчали в отчаянье, глупые, что ли…

Каждый, рожденный под крики, со стоном умрёт,

А промежуток охвачен бессмысленной болью.

Боль эту не обуздаешь и не приструнишь,

Боль откликается утром с бредовыми снами.

Всё, что случается с нами, случается лишь

Из-за того, что мы сами,

Мы сами,

Да, сами…

Ночь

А время быстро утекало,

Секунды расползались прочь.

И, еле стоя на ногах,

Как дама шумная с бокалом,

Огни расплёскивала ночь.

И думала о пустяках,

И до упаду хохотала.

Она была, как я, точь-в-точь.

Она была коротким мигом,

К чужой судьбе в окно стуча.

И, потому ли, что пьяна:

В улыбке, в поцелуе пылком, –

Всё было ложь. Всё сгоряча.

Она брела домой одна,

Пиная камни и бутылки

И что-то громко бормоча.

Так, наверно, смеются боги…

Он пришёл через много лет.

Улыбнулся и ждал в пороге

Приглашенья зайти на свет.

Ярко-ярко светили звёзды

И послушали разговор:

– Вы вернулись, но слишком поздно.

– Это вздор, дорогая, вздор.

Было холодно. Ветер злился.

Старый пёс завывал в ночи.

И несмело к Нему клонился

Осторожный огонь свечи.

2009.

Иуда

А больше некуда идти,

А больше никуда не деться:

Так громко, справа по груди

Стучит предательское сердце.

Когда в глазах сгорит огонь

Таким раскаянно-зелёным,

Ты разожмёшь свою ладонь,

И тридцать слёз падут со звоном.

И соберутся города

Смотреть, то плача, то ликуя…

Скажи, ведь было б легче – да? –

Меня предать без поцелуя.

Рожденье, юность, старость, смерть и… Бах!

Обратно в ясли.

Жить по-другому, жить иначе… Как?

Как будто счастлив.

Как будто ты законченный дурак,

Который полюбил такую дуру

В дурацком городишке. Нет? Не так?

Вы скажете: "Позвольте, есть культура,

Есть общество…" Ему б совать свой нос

В свое бы дело. Так оно нелепо.

А знаете ли вы, как много звёзд?

Как мало неба…

И снова ночь, и снова – в доску.

Я наблюдаю в полумгле.

Как высыхают капли воска

На полированном столе.

А ты. А ты… Ты снова где-то,

Объятый холодом сплошным,

Смеёшься виноградным бредом

Над чем-то очень не смешным.

И вот, бредущие по краю

В мечтах о том, чтоб страх прошёл,

Мы оба гордо умираем.

И это слишком хорошо.

С. П. Ставеру.

Там, где от ветра колышутся ели,

Там, где дожди не смолкают в бреду,

Люди сидели, безмолвно сидели

Пасмурным утром в зелёном саду.

В святости жившие или в пороке,