Текст книги "Король Шломо"

Глава 6

Когда Шломо прибыл в долину Иордана, складки Иудейских гор на берегу Солёного моря[11]11
  Солёное море – точный перевод с иврита названия Мертвого моря.


[Закрыть] стали уже алыми, а тени на песке у подножий – темно-лиловыми.

На рассвете выйдя из Ерушалаима, королевский караван направился на северо-восток и к полудню достиг той части Солёного моря, где в него впадает река Иордан. Караван остановился на отдых, король Шломо и его приближённые сошли с верблюдов. Перед ними на другом берегу реки, в стране Моав, ветер вырезал из нубийского песчанника красные столбы, а холмам придал сходство – одним с уснувшими великанами, другим – с верблюдами, а третьим – неведомо с кем, может, с незнакомыми иврим местными богами. Подивившись на эту картину, ерушалаимцы продолжили путь вдоль берега моря, прикрыв шерстяными платками лица от жалящего солнца. Движению верблюдов мешали отвесные горы и прибрежные утёсы, близко подступавшие к тропе.

Возле потрескавшейся скалы караван встретил проводник – солдат из ближней крепости, охранявшей тропы к бальзамовым рощам Эйн-Геди и к медным копям в пустыне Арава. Он повёл караван над глубоким ущельем. Вскоре ерушалаимцы увидели Долину Кузнецов, над которой стелился сизый дым. Люди закашляли, из глаз потекли слёзы. Проводник объяснил, как двигаться дальше, чтобы оставаться спиной к ветру, и уехал в свою крепость.

Король Шломо с приближёнными спускался в Долину Кузнецов, покрытую ямами, в которых привезённую из Эцион-Гевера медную руду дробили, расплавляли и соединяли с оловом, превращая в бронзу.

После того как король Шаул разгромил Союз кочевых племён Амалека, иврим стали хозяевами залежей меди и железа в районе от Эдома до Эцион-Гевера. Племя Ашера, жившее близ Цора, научилось у соседей обрабатывать руду, и, когда король Давид стал нуждаться в железном оружии, в доспехах для армии и в железных плугах для обработки каменистой почвы надела Иуды, мастера из племени Ашера начали переселяться с севера в район рудников. С этого времени здесь появились печи с вытяжной системой для плавки и очистки меди, а местное население – родственное иврим племя кениатов – стало вместе с переселенцами-ашерцами плавильщиками и кузнецами в этом богатом минералами районе, получившем название «Долина Кузнецов».

Больше всего здешним мастерам удавались изделия из блестящей на солнце меди и бронзы, поэтому король Давид велел изготовить утварь для будущего Храма именно в Долине Кузнецов и для этого направлять туда медь и олово из рудников Синая и дань железом, поступавшую из Сирии. Мастера из Долины Кузнецов прославились по всей Плодородной Радуге[12]12
  Плодородная Радуга, или Плодородный Полумесяц – территория от Египта до Месопотамии.


[Закрыть], царь Цора даже поручил им оправить медью священный камень в капище богини Астарты.

Первый раз Шломо увидел медника Ави на горе Мориа: тот следил за погрузкой на тележки десяти бронзовых чаш, из которых священнослужители будут омывать руки и ноги перед служением в Храме. Король Шломо смотрел, как выбирают место для установки тележек с чашами, когда вдали прошёл высокий грузный человек и пронёсся шёпот: «Медник Ави!».

Эго был великий мастер Ави. Каждый иври уже знал, что Господь избрал его отлить для дома Бога священную утварь. Ави прибыл из Цора с посланием к королю Шломо от царя Хирама I, где говорилось: «А теперь я послал тебе искусного мастера по имени Хурам-Ави, сына женщины из вашего племени Дан и цорянина. Ави знает работы по золоту, серебру, по меди, железу, камню и дереву. Он может исполнить любую резьбу и выполнить всякую работу, какую ты ему поручишь».

В следующий раз королю Шломо довелось оказаться на берегу Иордана, когда Ави отдавал приказы рабам, рывшим яму для отливки столба Яхин двенадцати локтей в высоту. Медник Ави, зажав в ладони подбородок, смотрел на дно ямы. Там застыли в ожидании его приказаний землекопы с бронзовыми лопатами и погонщики ослов, запряжённых в тележки с углем и зелёными камнями из Южных пещер. Медник Ави что-то приказал, и все встрепенулись: рабы с корзинами попрыгали на дно ямы и застучали кирками, мальчики-погонщики закричали на ослов, прибежали темнокожие женщины, неся кувшины с водой, и подмастерья с заточенным инструментом.

– Почему тебя называют медником, Ави? – спросил король Шломо, осмотрев уже законченные работы и оставшись ими доволен. – Ведь ты и золотую утварь для жертвенника отливаешь, и серебряные плиты для пола в Хейхале – зале для богослужений.

Медник Ави улыбнулся и пожал плечами, объяснить он не мог.

Они отошли в тень тамариска на берегу Иордана и уселись на толстых корнях, подползавших к самой воде. Король Шломо только что осмотрел медные отливки для двух столбов перед входом в Храм: связки гранатов, перевитых шнуром. Высота каждой отливки составляла пять локтей.

– Мне понравились венцы, которые ты отлил, – сказал король Шломо. – А в Ерушалаиме мне показали твои подставки-быки под Медное море. Они просто живые! Воистину, тот, кто учится у природы, не знает предела совершенству. Ты согласен со мной?

Медник Ави вздохнул и ответил:

– Господин мой, сегодня я сделал бы их другими.

– Почему? В твоих быках такая ярость, что кажется, они не чувствуют тяжести Медного моря и готовы наброситься на любого грешника и растоптать его. Они напомнили мне страшных быков в загоне дома моего отца, их привезли ему в подарок из страны Хатти. Но ты, кажется, не очень доволен тем, что у тебя получилось?

Медник Ави смотрел на Иордан.

– Природа – её ведь создал Бог, – начал он, – и учиться у неё – большая радость. Но то, что я здесь сделаю, будет стоять в Храме рядом с творениями Бецалеля, и я хочу, чтобы ни одна моя чаша не мешала людям любоваться изделиями великого мастера. Да, я стараюсь учиться у природы, созданной Господом во дни Его Творения. А мастера Бецалеля наставлял сам Бог, передавая ему свой замысел через учителя нашего Моше в пустыне Синай. Вот менора – семисвечник, который Бецалель выбил из цельного слитка золота. Когда я в первый раз её увидел, я ощутил глубокий покой: если Господь вдохновил человека на такое творение, значит, Он прощает нам грехи и сохраняет Завет с нами. Люди говорят, что форму семисвечника Бецалель взял у куста шалфея – вон вроде того, что прилип к твоим сандалиям. Но насколько же прекрасней менора Бецалеля, чем эти растения! Человек видит шалфей каждый день, ходит по нему, а попроси описать его – и не вспомнит, какой он, шалфей. А тот, кто хоть раз видел менору Бецалеля, не забудет её до конца дней своих. Мне кажется, ей не нужны ни фитили, ни масло: она и так будет освещать всё вокруг себя. Может, господин мой король не знает, что мы, мастера, увидев семисвечник, выкованный Бецалелем, поклялись в знак уважения к великому мастеру не делать светильник из семи стеблей. Любое число, только не семь – чтобы никому и в голову не пришло, будто медник, вроде меня, осмеливается подражать великому мастеру.

Так они беседовали ещё не раз. До освящения Храма оставалось два года.

На обратном пути из Долины Кузнецов вечер застал королевский караван на другом берегу Иордана. Здесь решено было переночевать и утром продолжить путь к Ерушалаиму. Пока слуги ставили палатки и готовили еду, король Шломо подошёл к тёмной реке, отражавшей прибрежные кусты, луну и множество звёзд. Он поднял взгляд к небу и удивился: всё оно было занято скоплениями бледных созвездий. Сполохи света в глубине неба будто говорили об идущей где-то среди звёзд жестокой войне. Днём, при солнце, Шломо ни разу не усомнился в доброжелательности природы, но сейчас он испугался.

– Господи, защити людей, иначе зачем Тебе было создавать Адама! – прошептал Шломо.

Он вспомнил лицо брата Даниэля, сына Авигаил от Давида. Тот был старше его на двенадцать лет и рано ушёл из Ерушалаима изучать Закон в Нове, городе священнослужителей. На праздники Даниэль возвращался в отцовский дом, и Шломо, волнуясь, ждал его и готовил вопросы, которые не решался задать ни пророку Натану, ни кому-либо другому из своих учителей. Шломо был толстым мальчиком, и братья посмеивались над тем, какой он неловкий. Все, кроме Даниэля. Тот был вообще не такой, как остальные. Он напоминал Шломо их общего отца, короля Давида, но не лицом, а тем, как сосредоточенно размышлял над Учением.

Мальчиком, Шломо обожал Даниэля. Он ждал, пока родственники оставят брата в покое, и они вдвоём отправятся на прогулку по берегу Кидрона или в горы.

Однажды Шломо признался Даниэлю – ему единственному, – что боится смерти и всё время думает о ней. Сперва Даниэль повторил то, что говорил им отец Давид: смерти нет; наша душа только меняет «одежду» – тело. Видя, что такого объяснения недостаточно, Даниэль остановился, усадил младшего брата рядом с собой, взял его руку в свои и некоторое время молча сидел, прислушиваясь к биению сердца Шломо.

– Ты не умрёшь, – сказал он. – Бог даст тебе, как Он дал нашему отцу Давиду, слова, которые ты передашь народу, и иврим запомнят их навсегда. Значит, ты будешь жить столько, сколько будет жить наш народ.

– Какие слова? – с трудом выговорил Шломо. – Я тоже сочиню Псалмы?

– Нет, – покачал головой Даниэль. – Они будут о Боге, о любви, о жизни людей. Больше я ничего не знаю.

После этого разговора с Даниэлем Шломо навсегда поверил, что сможет сочинять и что рукой его будет водить Бог.

Через несколько лет до Ерушалаима дошёл слух, что на Нов напало дикое кочевое племя, перебило охрану и, разграбив город, вырезало в нём всех священнослужителей. Шломо не поверил и ещё долго пытался что-нибудь узнать о Даниэле. Никто ничего не мог ему сказать. Население Нова то восстанавливалось, то снова исчезало после эпидемий или набегов кочевников, и к этому привыкли.

Шломо до конца дней вспоминал лицо брата и всегда верил, что Даниэль жив и ещё объявится в Ерушалаиме.

– Король, мясо сварилось, – раздалось за спиной Шломо.

Он повернулся и пошёл к костру.

Глава 7

На склоне холма, где стоял Город Давида, неподалёку от ворот Источника, в доме, сложенном из камней ещё ивусеями – предыдущими хозяевами города, жили две женщины, Ренат и Азува. У них была комната с земляным полом и две пристройки: одна служила отхожим местом, в другой содержались овцы, дававшие женщинам молоко и шерсть. Молока хватало и на приготовление сыра, а шерсть они продавали. Огород женщины не сажали, не сеяли ячмень и, что уж совсем редко бывало в этой части Ерушалаима, возле дома не было ямы для сбора дождевой воды – может оттого, что совсем рядом протекал ручей Кидрон, на берегу которого обе женщины умывались, стирали бельё и мыли горшки и кувшины – посуду нехитрую, но многочисленную.

Подобными же домами был плотно застроен весь юго-восточный склон холма. Стояли они на ступенях террас. При каждом доме был огород и загон для коз и овец. Между террасами вырубили ступени, чтобы легче было спускаться стирать или набирать питьевую воду из источника Гихон, с шумом выбрасывающего воду на поверхность и только недавно заново окопанному по приказу короля Шломо. Во всех домах, как и у Ренат и Азувы, заднюю стену заменяла гигантская каменная кладка, на верху которой виднелись остатки фундамента крепости Цион, разрушенной военачальником Иоавом бен-Цруей при штурме города Ивуса.

Перенаселённый Ерушалаим, поглотивший Город Давида, стремился расшириться во все стороны. Уже начали прорубать скальный хребет, ограничивающий город с запада, засыпать лощину на севере, а на юге и на востоке застраивать долину ручья Кидрон.

Ренат и Азува зарабатывали на жизнь, принимая у себя мужчин из караванов, входящих в город через ворота Источника. Нельзя сказать, чтобы женщины жили дружно; подругами они не были, и соседи не раз жаловались городской страже на шум и крики в «Весёлом доме», как прозвали жилище Ренат и Азувы ерушалаимцы.

«Опять не поделили богатого караванщика», – говорили соседи, слыша грохот горшков, катящихся по освещённому луной склону холма.

Иногда одна женщина грозила другой пожаловаться на неё королю Шломо, устраивавшему суд раньше в городских воротах, а теперь в зале Престола ещё недостроенного дворца – Дома леса ливанского.

– Только и дел нашему королю, что разбирать бабские ссоры!

– Он судит всех. Погоди, вот я расскажу королю Шломо, как ты украла платок из поклажи эдомского каравана.

И они опять кричали и кидали друг в друга чем попало, пока на пороге Весёлого дома не появлялся вызванный соседями городской стражник с дубинкой в руке.

Так всё и продолжалось бы, но Ренат и Азува вдруг почти одновременно забеременели, а потом та и другая родили по сыну. В Весёлом доме воцарились тишина и взаимная помощь. Соседи несли молодым матерям еду и тряпки для новорожденных, советовали посадить огород и продавать овощи караванам. Как и положено, на восьмой день мальчикам сделали обрезание.

Прошла ещё неделя, и вдруг пронёсся слух: один из новорожденных в Весёлом доме умер.

В зале Престола Шломо судил народ и принимал еженедельный отчёт советника Ахишара о податях и новых повинностях иврим: рубке леса в горах Леванона, поставке дерева и камня на гору Мориа, где строился Храм, и о расчётах с царём Хирамом I. На полу подле короля, как всегда, уселся писец Офер бен-Шиши.

– Утром я спускался к Тихону, а когда возвращался в Дом леса ливанского, мне навстречу попалась повозка, запряжённая волами. На ней везли из Хеврона камни. Почему нельзя ломать камень здесь, в Офеле? Разве ерушалаимский камень не так красив? – спросил Шломо советника Ахишара.

– Он самый красивый. Только быстро нагревается и быстро остывает. Зимой в доме, построенном из него, холодно, а летом жарко. Возьми в руку кусок камня из Хеврона, а потом из Ерушалаима и сравни.

– И сравнивать нечего, ерушалаимский камень лучше всех, – не соглашался король Шломо. – Утром он цвета козьего сыра, а в полдень – галилейского мёда.

– Снаружи твой дом покроют ерушалаимским камнем, – пообещал Ахишар. – Под ним будут плиты из каменоломни Гив’ы. А внутри – доски из Леванона, которые прислал тебе царь Хирам I.

– Царь Хирам I, – повторил Шломо. – Как ты думаешь, отчего его царство такое богатое? Ни у одного народа нет столько добра, сколько у цорян. И мы, и все остальные, даже Египет, просто нищие по сравнению с ними. Ты можешь назвать мне, что и откуда получает Цор?

– Могу, – кивнул Ахишар и начал загибать пальцы. – Лошадей и мулов – из Тогармы, рабов и всякий медный инструмент – из Луда, серебро, олово, железо и бронзу – из Таршиша, мрамор из Египета, медь из Раэма, ароматические травы, драгоценные камни, золото и дорогую одежду – из страны Шева[13]13
  Местонахождение перечисленных в этой главе стран, упоминаемых в Торе, неизвестно. Таршиш – предположительно, современная Сардиния.


[Закрыть], а ещё…

– Хорошо, – остановил его король Шломо. – Теперь перечисли, что покупает царь Хирам I у нас, в Эрец-Исраэль.

– Ячмень, масло и мёд – в наделах Иуды и Шимона; вино и шерсть – в Башане; пряности – в Эйн-Геди и в Фахше.

– Какие пряности? Давай, я тоже буду загибать пальцы. Жёлтый имбирь – раз, кардамон – два, тимьян – три. Дальше?

– Майоран – четыре, шафран – пять, корица – шесть, аир – семь…

– Хватит, – остановил его король Шломо. – Пожалуй, хотя король Давид, да будет благословенна его память, оставил мне столько земли, что Цор может уместиться на ней сто раз, Эрец-Исраэль – лишь его бедная соседка. Ты тоже считаешь, что всё богатство у них от сушёной рыбы и от секрета пурпурной краски?

– Нет, – покачал головой советник Ахишар, – они умеют торговать.

– Верно! – обрадовался король Шломо. – Нам нужно научиться у царя Хирама торговать с близкими и далёкими странами. И брать с чужеземцев налоги на торговлю у нас, в Эрец-Исраэль. Мы должны будем построить склады для товаров и постоялые дворы в оазисах, чтобы купцы могли там отдохнуть, поесть и напоить верблюдов. Мы будем охранять дороги от разбойников и снабжать караваны водой. А в первую очередь… Писец, ты успеваешь за мной? В первую очередь, мы должны научиться у цорян пользоваться морем.

– Научиться ловить рыбу? – Но иврим в племенах Ашера и Нафтали ловят её не хуже цорян.

– Нет, научиться плавать и перевозить товары в открытом море, запомнить направления ветра и течений, узнать, как их кормчие определяют страну по изгибам береговой линии, как они находят дорогу по солнцу и по звёздам, как выбирают место для корабельной стоянки и укрытия от бури.

– Правильно, это нам нужно, – подхватил советник Ахишар. – У цорян нам есть чему поучиться. Сегодня мы возим в Цор стволы кипарисов, чтобы там их распиливали на доски, вместо того чтобы это делать у себя и самим.

– Так теперь и будет, – решил Шломо и приказал Оферу бен-Шиши: – Пиши: «Советнику Ахишару нанять у царя Хирама I опытных мореходов, кормчих и строителей». Нет, корабли нам строить, пожалуй, ещё рано. Ладно, вы оба можете идти, – он устало махнул рукой. – Продолжим в другой раз. Сегодня я буду судить народ. – Да! – крикнул он, когда советник и писец были уже в дверях. – Наама сказала, что у нас будет ребёнок, и, как ей кажется, мальчик.

Он смеялся и обнимал подбежавших к нему с поздравлениями Ахишара и Офера бен-Шиши. Вчера вечером, узнав от жены прекрасную новость, король Шломо принёс благодарственную жертву, потом поднялся к незаконченной постройке на горе Мориа и, не открывая рта, рассказал Храму, что ждёт наследника.

Оставшись один, Шломо вытянулся в деревянном кресле, подаренном правителем Аммона, и прикрыл глаза.

Вскоре он очнулся, потому что в зал Престола вошёл начальник правителей областей Завуд и сказал, что возле Дома леса ливанского собирается народ в ожидании королевского суда. Король Шломо велел впустить в зал Престола просителей и всех, кто пришёл послушать суд.

Одним из таких людей оказался Кимам бен-Барзилай – сын старейшины из Гил’ад а, приютившего короля Давида, когда тот бежал из взбунтовавшегося против него Ерушалаима. Умирая, король Давид завещал позаботиться о сыновьях Барзилая из Гил’ада, и король Шломо дал каждому из них дом с участком земли в Ерушалаиме. Кимам бен-Барзилай хотел стать судьёй и не пропускал ни одного суда. В этот вечер, вернувшись из Дома леса ливанского, он рассказал братьям:

– Пришли две блудницы к королю и стали перед ним. Одна говорит: «Господин мой, я и эта женщина живём в одном доме. Две недели назад я родила мальчика, а через три дня родила и она, и тоже мальчика. Вчера ночью сын этой женщины умер. Пока я, раба твоя, спала, она взяла моего ребёнка и положила его у своей груди, а своего мёртвого подложила мне. утром я встала покормить моего мальчика, а он – мёртвый. Но когда я присмотрелась к нему, то увидела, что это не то дитя, которое я родила». Тут другая женщина закричала: «Не верьте ей! Это её сын мёртвый, а мой живой!» – «Нет, твой сын мёртвый, а мой живой!» Так спорили они перед королём Шломо, пока он не сказал: «Принесите меч». Принесли меч, и король Шломо приказал: «Рассеките младенца надвое и отдайте половину одной женщине, и половину – другой». Тут одна из них пала на колени и закричала: «Господин мой, пусть она возьмёт себе ребёнка, только не убивайте его!» А другая сказала: «Рубите! Пусть этот мальчик не достанется ни ей, ни мне». Тогда король Шломо велел: «Отдайте дитя той, что его пожалела. Она – его мать!»

Братья Кимама восхищённо защёлкали языками.

Через несколько дней, проходя по базару, они услышали такой разговор торговцев:

– Ты заметил, ведь народ стал бояться короля Шломо!

– Эго потому, что люди увидели, какую мудрость дал ему Господь, чтобы вершить суд.

Глава 8

Утром по пути к залу Престола король Шломо выслушивал городские новости. Спросил, довольно ли население новым базаром.

– Пока нет, – ответили ему. – Может оттого, что его устроили возле суда.

– Скоро люди начнут получать доход от базара, тогда и будут довольны, – пообещал король Шломо. – На осенние праздники к нам придёт караван из страны Ашшур, и увидите, как вокруг него соберётся весь Ерушалаим.

Он продиктовал сопровождающим его писцам: «Позаботиться, чтобы купцам, их верблюдам и слугам на новом базаре хватало еды и питья».

Войдя в зал, король Шломо сел в кресло и подозвал раба, которого посылал на предыдущей неделе торговать на базаре и наблюдать там за людьми. Раб-кнааней, купленный у кочевников Заиорданья, на вопросы короля отвечал подробно, называл товары и цены, кривился, вспоминая перепробованную еду, и старался не забыть ни одного происшествия, которое видел своими глазами. Оказывается, некоторые продавцы пряностей кладут каменные гири на ночь в соль, чтобы они потяжелели.

– Прямо от меня пойдёшь к Бнае бен-Иояде – мой командующий отвечает за порядок во всём Ерушалаиме и определяет наказания обманщикам, – назовёшь ему имена тех продавцов, – велел король Шломо.

– А ещё я подслушал такую историю, – сказал раб. – Два торговца обнаружили, что продают одинаковые плетёные корзины. Один подошёл к другому и шепчет: «Я знаю, прутья для корзин – ворованные, но работа тоже чего-то стоит. Нельзя продавать так дёшево». Второй почесал в затылке и говорит: «Понимаешь, я ворую готовые корзины».

Король Шломо и все, кто был в зале Престола, долго смеялись.

В дверях показался Завуд – начальник правителей областей. Подойдя к королю и низко поклонившись, он заговорил о кознях соседей.

Особенно донимал иврим приграничный кнаанский городок Гезер. Тамошнее население наглело с каждым днём и не скрывало, что ополчение Гезера только и ждёт приказа из Египта, чтобы захватить соседние земли иврим.

– Разреши Бнае бен-Иояде проучить кнаанеев Гезера, – предлагал Завуд.

– Придёт время – разрешу.

Советнику Ахишару было приказано раз в месяц приводить к королю Шломо для беседы кого-нибудь из паломников, прибывающих в Ерушалаим из наделов разных ивримских племён. Однажды в Доме леса ливанского появился старейшина города Хацора, что в наделе племени Нафтали. Звали его Ахимаац бен-Шулам.

У Ахимааца бен-Шулама была густая курчавая борода, которая начиналась под скулами и спускалась под рубаху. Он рассказал, что у его отца, хозяина большой давильни, обеспечивающей маслом и вином половину надела Нафтали, разболелись ноги, и все заботы по закупке маслин и винограда и по отжиму из них в один сезон масла, в другой – сока для приготовления вина, взял на себя он, старший сын, а его сыновья ему помогают.

– Сыновей у меня шестеро, – говорил Ахимаац бен-Шулам и называл их имена.

Недавно у паломника из племени Нафтали умерла жена, и он присматривал себе в Ерушалаиме другую.

Они сидели на шкурах и беседовали.

– О вас говорил праотец Яаков: «Нафтали – олень прыткий, речи его плавные», – сказал король Шломо.

– Вот хочу послушать эти «речи плавные».

И Ахимаац бен-Шулам не спеша начал:

– Как ты помнишь, южный предел племени Нафтали – у горы Тавор. На юго-западе мы – соседи надела Звулуна, на западе – Ашера, северная граница проходит по реке Литани. Земли наши обильны реками и родниками и очень плодородны – не зря наш учитель Моше сказал…

– «Нафтали полон благоволения Господа!» – подсказал король.

Ахимаац засмеялся.

– Продолжай, продолжай, – подбодрил его Шломо.

– В нашем племени четыре рода – по числу сыновей у Нафтали, нашего предка. Мужчин, способных носить оружие, сегодня тысяч пятьдесят. Городов у нас три: Бет-Шемеш, Хацор, Кадеш-Нафтали.

– Откуда происходил воин Барак, который повёл иврим в победный бой с кнаанеями. Это было в дни Дворы-пророчицы, – опять вставил король Шломо.

– Да, да, – закивал раскрасневшийся Ахимаац бен-Шулам.

– А ещё, под водительством славного Гидеона твои предки разбили мидианитян. Когда мой отец Давид стал королём всех иврим, на Великом собрании в Хевроне присутствовала тысяча ваших военачальников и с ними тридцать семь тысяч воинов.

– Мы и сейчас можем выставить не меньше, – заверил Ахимаац. – Господин мой, ты уже четыре года как помазан править народом иврим. А был ли ты хоть раз в наделе Эфраима? Или Иссахара, Ашера, Звулуна? Да хотя бы и у нас, в наделе Нафтали?

– Нет. Я не был в северных племенах. Советники сказали: «Не езди, тебя там убьют».

– Пожалуй, могли, – согласился Ахимаац бен-Шулам. – Многие у нас были злы на твоего отца, короля Давида, и на тебя тоже за поблажки, которые вы делали своему племени Иуды. Говорили: «Мало того, что Иуда не платит подати, так Шломо ещё и освободил “своих” от работ в Леваноне». Но теперь в наших племенах люди настроены по-другому. Главное, они теперь заняты работой.

– Продолжай. Чем заняты иврим в наделе Нафтали? Какие у вас отношения с соседями? Знаете ли вы, что скоро у нас будет Храм в Ерушалаиме? Как живут иврим на севере Эрец-Исраэль?

Ахимаац бен-Шулам стал рассказывать.

– Недавно я был там, закупал маслины для своей давильни. Могу сказать тебе, господин мой король, что строительство Храма изменило жизнь у нас на севере. В пещерах на горе Кармель ломают камень. Там же его обтёсывают и отправляют в Ерушалаим. Теперь железная, медная и оловянная руды…

– Откуда они у вас? – перебил Шломо.

– Из дани стран, которые завоевал король Давид. По твоему указу, господин мой король, эти руды плавят и обрабатывают мастера-иврим в наделах племён Ашера и Нафтали. А после того, как ты установил на севере лагеря нового войска…

– Колесничего?

– Да, колесничего. Ты поставил его в Хацоре, Мегидо, Бет-Шемеше, и теперь эти города обносят стенами и сооружают в них мощные ворота и большие склады для оружия и зерна. Опять работа!

Король Шломо слушал и думал: «Надолго ли у них мир с Ерушалаимом? Нет, племя Эфраима и его союзники ненадёжны. Они готовы взбунтоваться в любую минуту. Случится ли засуха или землетрясение, нападут ли кочевники – северяне тут же отложатся от Ерушалаима. Как мудр был отец мой, король Давид, завещав мне ослабить власть старейшин племён».

Ахимаац бен-Шулам замолчал. Король Шломо поднялся и ходил по комнате, заложив руки за спину. Остановился возле гостя, спросил:

– Как думаешь, хорошо будет, если выделить такую область: присоединить к наделу Нафтали земли на северном побережье Киннерета[14]14
  Киннерет – озеро на севере Израиля, оно же Галилейское море и Генисаретское море и озеро.


[Закрыть], а на западе, наоборот, отдать часть вашего надела Ашеру?

Ахимаац бен-Шулам растерялся.

– А можно не отдавать?

Шломо улыбнулся. Предложил:

– Ты подумай, посоветуйся и в следующее паломничество в Ерушалаим ответишь.

– С одной стороны, рыбная ловля в Киннерете – большой доход, – бормотал Ахимаац бен-Шулам.

– Сможете один месяц в году платить за всех иврим подати на армию, на Ерушалаим, а скоро и на Храм?

– Сможем, но я не понимаю, господин мой. Если в такой области будет не только наше племя, кого же ты назначишь её правителем? – спросил нафталиец.

– Тебя. Справишься?

Ахимаац бен-Шулам совсем растерялся.

– Всё в руках Божьих…

– Верно, – король Шломо перестал шагать, вернулся к гостю и сел. – Но вот пророк Натан повторял нам, его ученикам: «Не по своему желанию ты рождён, вопреки ему умрёшь, но то, как ты живёшь, – по твоей воле».

Король Шломо хлопнул в ладоши, и слуги принесли спелые гранаты. Вместе со слугами появилась дочь Шломо Басемат и передала ему небольшой свиток пергамента. Король развернул его, прочёл, кивнул и вернул дочери. Он обратил внимание на взгляд гостя из Хацора вслед Басемат.

– Сколько лет твоей дочери? – спросил Ахимаац бен-Шулам, когда они остались одни.

– Десять. Через два года можешь свататься, – пошутил король Шломо.

Нафталиец покраснел.

– Такая честь! – прошептал он. Потом спросил: – Ты никогда не видел Киннерет?

Прежде, чем король ответил, слуга внёс большую миску с водой. Король Шломо и Ахимаац бен-Шулам посмотрели друг на друга и рассмеялись: оба были перемазаны гранатовым соком.

– Так ты бывал на Киннерете, мой господин?

– Да. С моей матерью Бат-Шевой. Когда мне было лет пять, мы ездили в Эйн-Гев. Я запомнил, как наш караван через перевал вошёл в узкую долину и как мы обрадовались, когда после бесцветных холмов вдоль всей дороги перед нами возникла огромная синяя чаша с каймой из розовых гор. Проводник сказал: «Вот он, Киннерет!» Весь наш караван благодарил Бога за то, что дал нам, потомкам Авраама, такую прекрасную землю. И за счастье увидеть Киннерет. Потом верблюды прошли к берегу, и, пока их развьючивали, я подобрался к воде, зачерпнул её рукой и осторожно отпил. И сейчас ещё помню вкус и запах той воды! Хотелось выпить Киннерет весь, чтобы он больше никому не достался. Я просил мою мать Бат-Шеву оставить меня на берегу. Помню, как дядя Оцем поднял меня на своего верблюда, и мы поехали вокруг Киннерета. Потом я часто приставал к нему: «Как же так, три реки вливаются в Киннерет, а он не переполняется?» – «Потому что из него вытекает Иордан». – «Хорошо, Иордан потом впадает в Солёное море, – не отставал я. – А оттуда не вытекает ни одна река. Почему же не переполняется Солёное море?» Но не только дядя Оцем, никто не мог мне ответить. Все говорили: «Так создал Бог».

Шломо замолчал и задумался. Ахимаац бен-Шулам кашлянул и прикрыл рот рукой.

– Ты можешь идти, – спохватился король. – Я пришлю за тобой, когда ты понадобишься.

Ахимаац бен-Шулам низко поклонился и вышел.

Шломо прикрыл глаза и увидел будущий Храм.

Ковчег Завета и все священные предметы уже стояли в нём. Уже были принесены жертвы, первосвященник Цадок и он, король Шломо, освятили помещения. Народ в торжественном молчании выслушал молитву своего короля.

«А что будет потом? – спрашивал себя Шломо. – Не станут ли люди бояться Храма? Скоро ли привыкнут приходить в него, в дом Бога, и – молиться?»

Кто-то тронул его за плечо.

– Шломо! – перед ним светилось улыбающееся лицо Наамы. – Где я тебя нашла, господин мой?

Он засмеялся.

– Мы условились пойти вечером принести жертву, чтобы роды были лёгкими и чтобы родился мальчик, – напомнила Наама.

Шломо поднялся.

– Идём!

Солнце только что село, и небо над Ивусейским холмом остывало. Сложенные из местных камней стены домов на террасах Города Давида, серебристо-лиловые на восходе, стали золотисто-коричневыми.

Омыв лицо и руки в неугомонном источнике Тихон, Шломо и Наама поднимались по тропе к себе в Город Давида. Одежды их были пропитаны дымом от горевшего на жертвеннике мяса и запахом цветов и трав, затопивших землю. На склоне над долиной Кидрон виднелось несколько пастушеских шалашей, сложенных из веток. Шломо и Наама остановились и вгляделись. «Вон тот – наш!» – подумали оба. Они переглянулись и засмеялись.

Присели на камни. Наама обняла мужа за плечи и, заглянув ему в лицо, попросила:

– Скажи, что ты будешь любить меня всегда, даже когда возьмёшь себе других жён.

– Всегда.

Оба знали, что так оно и будет.