Текст книги "Король Шломо"

Глава 9

Эдомскому принцу Ададу исполнилось двадцать семь лет, когда в Египет пришла весть о смерти короля Давида и следом за нею – об убийстве военачальника Иоава бен-Цруи, чьё имя наводило ужас на весь Кнаан. Адад спустился к Нилу. Он долго стоял, глядя на тусклую поверхность огромной реки, пока не осознал, что отныне и сам не будет бояться иврим, и эдомцев научит их не бояться.

Вечером Адад отправился с подарками к Первому придворному просить, чтобы тот устроил ему встречу с фараоном.

Принц Адад был смугл, худощав, строен и так хорош собой, что Первый придворный шутливо сравнил его с легендарным Иосифом – иври, покорившим Египет умом и красотой.

Принц Адад улыбнулся, хотя сравнение обидело его, потому что Иосиф принадлежал к народу, принесшему Эдому много горя.

Двадцать лет назад армия короля Давида осаждала Раббу – главный город государства Аммон, северного соседа и союзника Эдома. Осада была долгой и тяжёлой, многим уже начало казаться, что Давид никогда не возьмёт Раббу, и тогда царь Эдома решил воспользоваться усталостью иврим, своих давних соперников в Заиорданье, и нанести удар с тыла. Военачальник Иоав бен-Цруя разгадал его замысел. Он разделил армию, осаждавшую Раббу, на две части: одна продолжала осаду, а другая под водительством его брата Авишая бен-Цруи развернулась и встретила войска царя Эдома в Соляной долине. Тут произошло самое тяжёлое сражение Заиорданской войны. Иврим победили. Иоав бен-Цруя занял Эдом и установил в нём власть короля Давида.

Эдом лишился всей армии – восемнадцати тысяч бойцов. Но и потери победителей оказались тяжёлыми. Зрелище переполненных трупами телег, направляющихся в Ерушалаим, привело в ярость солдат-иврим. За шесть месяцев, пока военачальник Иоав бен-Цруя стоял с армией в Эдоме, он истребил там всех мужчин, а уходя в Ерушалаим, оставил в завоёванной стране своего наместника.

Как выяснилось через несколько лет, верным слугам эдомского царя удалось спрятать от расправы иврим семилетнего принца Адада и бежать с ним из главного города Эдома Бацры в пустыню, в оазис, населённый эдомцами. Те провели беглецов через горы и пески в Египет. Здесь эдомцы стали добиваться приёма у фараона.

– Только не пытайтесь разжалобить его рассказами о зверствах иврим у вас в Бацре, – посоветовал им Первый придворный. – Когда Его Величество овладевает непокорным городом, он истребляет в нём всё, что движется, не щадя детей и даже домашнюю птицу.

Эдомцы совет запомнили.

– Хозяин Чёрной Земли[15]15
  Хозяин Чёрной Земли – один из титулов фараона.


[Закрыть]! – произнёс принц Адад, распростёршись перед фараоном. – Дай силы Эдому когда-нибудь отомстить иврим.

Когда принц Адад достиг совершеннолетия, фараон выделил ему землю и назначил содержание. Вскоре Адад стал любимцем двора, и, когда пришло ему время жениться, фараон отдал ему в жёны сестру своей жены, и она родила ему сына. На празднике по случаю отнятия мальчика от груди правитель Египта объявил, что сын Адада будет расти вместе с детьми фараона.

Услышав, что Давид умер и его командующий Иоав бен-Цруя убит, Адад пришёл к фараону.

– Отпусти меня, я пойду к себе в Эдом.

– Разве ты нуждаешься в чём-нибудь, что хочешь идти в свою страну? – удивился фараон.

– У меня есть всё, – ответил Адад. – Но ты отпусти меня. Я должен отомстить.

Королю Шломо доложили, что из пустынь Синая и Негева на Эдом налетают небольшие, однако хорошо обученные отряды всадников, в которых замечены и египтяне – вероятно, с постов, охраняющих дороги. Они отнимают дань, предназначенную для Ерушалаима, грабят караваны и убивают по всему Эдому правителей, посаженных там при короле Давиде. Во главе этих отрядов, оказывается, стоит эдомский принц, укрывавшийся все годы при дворе фараона.

В Ерушалаим была доставлена чёрная, забрызганная кровью голова ивримского правителя Бацры.

Король Шломо вызвал командующего Бнаю бен-Иояду и велел навести порядок в Эдоме.

– Готовь армию и, как только дороги подсохнут, выступай.

Король Шломо отпустил командующего, но что-то подсказывало ему, что эдомцев не удастся усмирить никогда.

Пророк Натан – воспитатель наследника Рехавама – передал королю Шломо, что хочет поговорить с ним. Король ответил, что из уважения к пророку сам придёт к нему в селение Манахат. На следующий день Шломо отменил приём просителей, спустился с Ивусейского холма и, велев охране ждать его в Долинных воротах, пошёл через поле к видневшемуся издалека пруду.

– Мне сказали, что ты записываешь притчи. Эго правда? – спросил пророк после того, как они уселись рядом. Шломо кивнул.

– Их будут читать народу, – продолжал пророк Натан, – поэтому я прошу тебя включить в свиток советы родителям от наших праотцев. Вот послушай. «Не оставляй юношу без наказания. Если накажешь его розгою, он не умрёт, а ты спасёшь его душу от преисподней». И еще: «Нельзя укрепить в добре человека, если у него нет страха Божия».

Он продолжал перечислять советы, но король Шломо уже не слушал его и думал, для чего пророк Натан ему это читает.

– Ты давно не говорил со мной о мальчике, – напомнил король Шломо.

Пророк Натан задумался, потом спросил:

– Ты разрешаешь мне сказать тебе всю правду о Рехаваме?

– Говори.

– Я скажу не королю, а отцу. Можно?

Шломо кивнул.

– У мальчика твой ум, он поразительно много знает для своих десяти лет.

– Знания дал ему ты.

– Я. Но Господь, дав Рехаваму твой ум, не дал ему твоего сердца.

– Что это значит?

– Он злой.

– Злой? – поднял брови Шломо.

– Да. Вспомни, он единственный побежал смотреть, как убивают Иоава бен-Црую. Рехавам был ещё вот такой от земли, с круглыми красными щёчками, но не пропускал ни одной казни. Взрослые не хотели идти смотреть на смерть Иоава, а этот малыш уговорил командующего Бнаю бен-Иояду взять его с собой.

– Продолжай, Натан.

– Если тебя Господь наделил умением всех выслушивать, но поступать по своему разумению, то Рехавам во всём следует своим друзьям, а среди них нет ни одного даже просто спокойного мальчика, все норовят кого-то побить, обидеть, довести до слёз. Мне кажется, он тянется к самым жестоким детям и быстро начинает им подражать, даже говорит их словами.

– Что же ты мне посоветуешь?

– Во-первых, почаще бери его с собой в суд; во-вторых, пусть послушает, когда тебе докладывают о государственных делах. Пусть походит с тобой даже в Школу Мудрости. Это не беда, если он пока не всё поймёт, очень важно, чтобы мальчик побольше бывал с отцом.

– Я пробовал. Ему сразу становится скучно. А ещё что?

– Не допусти, чтобы, пока ты жив, Рехавам получил власть в Эрец-Исраэль.

Шломо вспыхнул, открыл рот, и пророку Натану показалось, что король сейчас закричит на него. Но вместо этого, тот затих, глядя в пол.

– Плохо.

– Плохо, – подтвердил пророк Натан и вздохнул.

– Если хочешь моего совета – возьми себе новых жён, и пусть они родят тебе много детей, чтобы у Рехавама были братья и ещё сёстры. Я знаю, как ты любишь свою Нааму, но в народе всё равно говорят, что у тебя тысяча жён.

– Сколько?.

– Тысяча, – ответил пророк Натан, и оба засмеялись.

Король Шломо поднялся и сразу увидел в проёме стены небо, облако и, будто примёрзшую к нему, белую звезду. Как быстро пролетел день!

– Не провожай меня, – сказал он, наклонился и поцеловал сидящего на земле Натана.

Глава 10

На Масличной горе напротив Ерушалаима ещё никогда не собиралось столько священнослужителей сразу. Они толпились по всему склону горы и даже на мосту через ручей Кидрон. Из расставленных повсюду шалашей и палаток доносились голоса готовящихся к проверке на знание Закона молодых священнослужителей и их наставников. От подножья горы поднимались звуки труб и шофаров[16]16
  шофар – бараний рог, в который трубили для созыва войска, объявления о наступлении праздника или очень важного события.


[Закрыть], свирелей и киноров[17]17
  кинор – струнный музыкальный инструмент, подобие лютни.


[Закрыть]: на рассвете там начались состязания музыкантов. В роще старых олив собрались певцы. Аккомпанируя себе на лютнях, они пели хвалу Господу:

– Возвестите среди народов деяния Его!

Пойте Ему, славьте Его!

Говорите о чудесах Его!

Гордитесь именем святым Его!

Да возвеселятся сердца ищущих Господа!

В эти дни Ерушалаим готовился к празднику освящения Храма, подходил к концу отбор будущих священнослужителей, начатый ещё при короле Давиде. Посреди северного склона Масличной горы была врыта в землю бронзовая чаша с водой из источника Гихон, такая огромная, что больше неё было только Медное море во дворе Храма. На утренней заре первосвященник Цадок высыпал в чашу щепотку пепла рыжей тёлки, у которой шерсть была с красным отливом, за что её назвали Красной коровой.

Красную корову выбирали долго и тщательно, чтобы не пропустить у неё какого-нибудь изъяна. Для убоя требовался каменный нож без единой зазубрины. Туша сжигалась целиком на специально приготовленном костре, в который бросали кедровую ветку, траву эзов и красную шерстяную нить. Затем пепел костра собирали в золотой короб. Нескольких крупиц этого пепла, брошенных в воду источника или реки, было достаточно, чтобы придать воде очистительную силу.

Каждый начинающий священнослужитель обязательно приносил жертву, и поэтому уже три дня дымился жертвенник на вершине Масличной горы, а над Городом Давида витал запах горелого мяса.

Жители Ерушалаима, все, кто мог оставить хозяйство, приходили на Масличную гору и приводили с собой детей посмотреть и послушать, как происходит отбор молодых священнослужителей.

Утром у подножья горы появился король Шломо с сыном Рехавамом в сопровождении отряда воинов из королевской охраны. Наама осталась дома.

– Жарко. Где мне подняться в гору с таким животом! – шутила она, провожая Шломо и Рехавама. Обе девочки остались с матерью.

Король, проходя с сыном мимо одной из палаток, остановился и прислушался.

– Когда приносишь в жертву Господу «первинки» – первые плоды урожая, к примеру, первые колоски ячменя, – вначале извлеки из них зёрна, прожарь их, полей маслом, отжатым из первинок олив, – поучал немолодой голос. – Запомнил? Теперь назови праздничные дни.

– Песах, Шавуот, Рош-а-Шана… – начал отвечать кто-то и замолчал.

– Первый день недели Суккот[18]18
  Шавуот – день дарения еврейскому народу Торы на горе Синай; Рош-а-Шана – праздник наступления нового года; Суккот – осенний праздник урожая.


[Закрыть]! – выкрикнул Рехавам.

Из палатки показался кулак, а вслед за ним – сердитый человек в облачении священнослужителя: льняная рубаха, штаны с красным поясом и высокая шапка. Увидев перед собой короля, мужчина поклонился, пробормотал положенное благословение и сказал:

– Я – Элицур бен-Аднах, готовлю своего сына Иддо к экзамену на службу в Храме.

Из палатки вышел смущённый Иддо, розовощёкий, совсем ещё молодой, но с широкими плечами, на которые скоро будут нагружать разделанную овечью тушу, чтобы нести её на жертвенник.

Юноша низко поклонился королю Шломо.

– Может, мой господин тоже хочет задать вопрос будущему храмовому священнослужителю? – спросил Элицур бен-Аднах.

– Я! – закричал Рехавам. – Я его спрошу!

– Спрашивай.

– Вот ты пригласил друга в дом твоего отца попробовать молодого вина, – начал Рехавам. – А зелени, чтобы положить на лепёшку, в доме не оказалось. Ты идёшь в отцовский виноградник набрать там…

– В винограднике не должно расти ничего, кроме винограда, – перебил Рехавама Иддо.

Вокруг одобрительно засмеялись, улыбался и Рехавам, которому не удалось провести будущего священнослужителя.

Король пожелал Иддо удачи, они попрощались, и Шломо с сыном пошёл дальше.

По тропе, проходившей неподалёку, спускались с Масличной горы те, кто не прошёл испытания. Им велели прийти ещё раз на следующей неделе. Все они были как на подбор: высокие, стройные, с приятными лицами, какими и положено быть священнослужителям в Храме. Встречные ерушалаимцы смотрели на них с сочувствием: не повезло.

Лицо одного из спускавшихся с Масличной горы показалось Шломо знакомым. Король даже замедлил шаг, чтобы разглядеть его получше и припомнить, где он его видел.

Воин королевской охраны перехватил взгляд Шломо.

– Это – Михаэль! Третий раз не может пройти испытания, хотя помнит все законы.

«Ну, конечно, Михаэль! – подумал король Шломо. – Он же учил Закон у пророка Натана, и тот ворчал бывало: “Какой странный мальчик! Помнит, кажется, все Священные Книги, но когда нужно исполнить то, что в них написано, путается и делает ошибки. Дети над ним смеются”».

Подойдя к палатке, у входа в которую его ждал толстый Габис, Шломо велел Рехаваму:

– Жди меня наверху. Посмотришь, как туда будут взбегать молодые коэны с камнем на плече и с чашей без ножки. Тебе будет интересно их состязание. – И пояснил: – Есть такие чаши для переноса крови, чтобы их нельзя было поставить, иначе кровь успеет свернуться раньше, чем её выльют на рога жертвенника. А камни заменяют пока тушу овцы.

Король Шломо вошёл в палатку, и голубоглазый Габис положил перед ним дощечку с рисунком храмового двора и Храма, сделанным медной краской. Полог палатки Га бис оставил открытым, чтобы было больше света. Король Шломо обернулся к входу и увидел сверху почти завершённую стройку.

Стены Храма отбрасывали солнечный свет на весь Ерушалаим: на гору Мориа, на террасы и дома Города Давида. Король Шломо прикрыл глаза от блеска столбов Яхина и Боаза у входа в Храм, от раскачиваемых ветром медных цепей на их вершинах и от плит, которыми были облицованы стены Храма. Эти плиты привозили готовыми из надела племени Нафтали, где их шлифовали белым песком на берегу моря после утренней молитвы. Такими же плитами из светлого камня был выстелен и двор Храма. Вечером они мерцали, отражая лунный и звёздный свет, и казалось, будто Храм, и земля, и звёзды слились в одно.

Резная лента, бегущая по верху первого этажа, пересекалась каменными листьями папируса.

С Масличной горы были хорошо видны жертвенник и Медное море, опиравшееся на двенадцать быков, смотрящих на четыре стороны света. По сторонам от входа в Улам уже установили на тележки по пять бронзовых чаш для омовения священнослужителей. Всю храмовую утварь отлили в Долине Кузнецов, и там же подмастерья довели её до блеска, натерев травой и солью.

Однажды королю Шломо довелось увидеть в Долине Кузнецов, как отливали умывальные чаши для Храма. Расплавленный металл вытекал по канавкам из печей, сложенных для каждой чаши, в форму, вырытую в прибрежном песке, и застывал там. Литейщики откапывали отливки – безобразные, неопределённого цвета, в наплывах, шишках и царапинах. Медник Ави обкладывался резцами, напильниками и какими-то ещё инструментами для шлифования и полировки, названий которых Шломо не знал. Каждый штрих, каждую выемку в венцах на капителях столбов Яхин и Боаз медник Ави процарапывал длинной иглой, которую он вращал, зажав в ладонях. Приехав в следующий раз, король Шломо не узнал медные и бронзовые предметы, изготовленные в Долине Кузнецов – так они были хороши.

На лестнице, ведущей в Храм, стояли священнослужители. В отличие от шумной суеты Масличной горы, на горе Мориа была полуденная тишина, и можно было догадаться, что священнослужители слышат бульканье воды, которую они наливают в Медное море.

Потом, вспоминая тот день, король Шломо удивлялся, что не видел с Масличной горы ни Дома леса ливанского, ни домов своих приближённых – ничего, кроме Храма.

– Господин мой! – окликнул Габис короля.

Шломо обернулся и подошёл к дощечке с рисунком Храма.

Габис объяснил, что здание поставлено неудачно, что нужно сместить Двир[19]19
  Двир – Святая Святых, закрытая часть Храма.


[Закрыть] в центр плато – так будет гораздо красивее.

– Посмотри на этот рисунок, – говорил он. – Вот вершина горы, мы её выровняли, и теперь нет необходимости привязывать ваш Храм к гумну Арваны. Если Двир поставить вот здесь, а туда переместить Улам[20]20
  Улам – Притвор, отделявший святое от светского.


[Закрыть] и Хейхал[21]21
  Хейхал – Святилище, переход от Улама к Двиру.


[Закрыть], тогда можно будет увеличить двор – ведь там будут собираться иврим со всей Эрец-Исраэль. Пока храм не освящён, в нём всё можно менять. Ты будешь ругать меня за то, что я не сказал тебе этого раньше, но я и сам только сегодня увидел всё строение сверху, отсюда, с Масличной горы.

Слушая Габиса, Шломо думал, что ему ещё не раз придётся объяснять, почему в Храме ничего нельзя перемещать.

– Там, где сейчас стоит Двир, – начал король Шломо, – находится камень, который иврим называют «Краеугольным», потому что на нём держится весь мир. В этом месте наш праотец Авраам должен был принести в жертву Богу своего сына Ицхака, но Бог отвёл его руку. Если Господь разгневается и вынет этот камень из Земли – всё кончится. Мир рухнет. На Краеугольном камне будет стоять Ковчег Завета иврим с Богом. Значит, Двир не может находиться в другом месте.

– Будет, как ты сказал, мой господин, – поклонился Габис.

Принесли хлеб и горшки с мясной похлёбкой, приправленной специями. Благословив пищу, король иврим и строитель-цорянин принялись за еду, не отрывая глаз от горы Мориа.

– Давно хочу узнать побольше о левитах и коэнах, – сказал Габис. – Мне кажется, эти племена не очень-то любят друг друга.

– И коэны, и левиты – одно и то же племя. Племя Леви.

– Тогда почему одних называют левитами, а других – коэнами? – удивился Габис.

Король Шломо отпил воды.

– И коэны, и левиты – одно и то же племя. Племя Леви, – повторил он. – Из этого племени произошёл и учитель наш Моше, который вывел иврим из Египта, и его брат Аарон, ставший первым первосвященником. Все потомки Леви достойно вели себя на пути через пустыню в землю, которую обетовал народу иврим Господь.

– В Эрец-Исраэль? – спросил Габис.

Король Шломо кивнул и продолжал:

– Учитель наш Моше назначил племя Леви быть священнослужителями всего народа иврим. Когда иврим шли через пустыню Синай, часть племени Леви, которая вела свой род прямо от Аарона, отделилась и стала называться «коэнами». Сейчас коэны и левиты вместе несут службу у жертвенников и обучают народ. Но когда будет построен Храм, служение в нём будет разрешено только коэнам. А у жертвенника в храмовом дворе, где будет собираться весь народ, станут служить и коэны, и левиты. Левиты будут и музыкантами, и певчими, и стражниками, и хранителями казны и священной утвари. Как ты знаешь, левиты, после обучения у ваших мастеров, ставили все три части здания Храма: Улам, Хейхал и Двир. У каждого рода левитов и коэнов будут свои обязанности в Храме.

Король Шломо не успел закончить объяснения, потому что раздалось покашливание и в палатку заглянул командующий Бная бен-Иояда.

– Господин мой, – сказал он, склонившись перед королём. – Ты можешь не беспокоиться за Священный огонь, который наши предки принесли с собой из Синая. Кроме того, что его день и ночь охраняют левиты-стражники, я усилил охрану своими солдатами.

– А я и не беспокоюсь. Кто тебе приказал усилить охрану?

– Первосвященник Цадок, – теперь уже удивился Бная бен-Иояда. – Я думал, это твой приказ, господин мой.

– Нет, Бная, – покачал головой Шломо. – Я такого приказа не отдавал, потому что не сомневаюсь: всё пройдёт так, как велит данный нам Богом Закон.

Бная бен-Иояда молчал, стоя посреди палатки.

Король Шломо подошёл и положил ему руку на плечо.

– Я слышал, в народе боятся, что жертва не загорится. Успокой людей. Я уверен, что всё получится так, как надо.

Бная бен-Иояда низко поклонился и вышел из палатки.

– Бная! – окликнул его король Шломо, и тот опять появился у входа. – убери своих солдат. Меня бережёт Бог.

– Мой господин, ты – самый бесстрашный человек. Ты из плоти и крови, как все мы, а строишь дом Господу, который на небесах. Всё будет исполнено!

– Можешь идти.

Командующий поклонился и вышел.

– Рехавам ждёт, мне пора идти. Ничего не надо перемещать, – распорядился король. – Ничего!

Глава 11

За несколько лет до бар-мицвы[22]22
  бар-мицва – «сын заповеди», религиозный обряд, освящающий совершеннолетие мальчика (13 лет).


[Закрыть] Рехавама Шломо, помня совет пророка Натана, стал чаще брать сына с собой в суд, в Школу Мудрости и на встречи с приближёнными, где говорилось о хозяйстве Эрец-Исраэль и об армии иврим.

Однажды Шломо и Рехавам направились в ерушалаимский суд послушать разбор дел. Суд по старинному обычаю вёлся в городских воротах, и только по трудным и запутанным делам его проводил в зале Престола Дома леса ливанского сам Шломо.

Начался Десятый месяц. В природе стало меньше света, несколько раз принимался накрапывать дождь, и люди заговорили о скорой зиме. Наама настояла, чтобы Рехавам и Шломо надели рубахи, связанные ею из толстой шерсти. Но днём небо над Ерушалаимом расчистилось, и о приближающейся зиме уже никто даже не вспоминал. Король Шломо с сыном, потные, перепрыгивали с террасы на террасу, направляясь к Долинным воротам.

Едва они спустились с горы Мориа, как встретили Кимама бен-Барзилая. Молодой человек тоже направлялся послушать суд и попросил у короля разрешения присоединиться к ним.

– Если господин мой позволит, я спрошу его о том, что мне непонятно, – сказал Кимам бен-Барзилай.

Кимаму ещё не было двадцати, его загорелое лицо резко сужалось к острому подбородку, который он, задумавшись, пощипывал, хотя никакой бороды там не было.

– Спрашивай, не стесняйся, – подбодрил его король Шломо.

– Господин мой, чего должен добиваться суд, когда он разбирает обычные тяжбы из-за земли, дома или другого имущества?

– Чтобы установился мир между обеими сторонами. Приговор не мирит людей. Когда побеждает одна сторона, враждебность к ней другой только усиливается. У иврим положено, чтобы суд старался примирить людей, а они должны помогать суду – так говорил король Давид, готовя меня в судьи.

– Мне рассказали, как ты судил двух женщин, не поделивших младенца, и определил, кто из них действительно его мать, а кто только прикидывается, – вмешался Рехавам. – На твоём месте я ещё велел бы побить обманщицу камнями.

Король вздрогнул.

– Она осталась без сына, – обернулся он к Рехаваму. – Какое тебе ещё нужно наказание?!

– Уж я бы придумал, – не унимался мальчик.

«А что, если бы он и вправду придумал!» – испугался Шломо.

Впереди показались Долинные ворота. Около них уже толпились горожане.

Король Шломо остановился:

– Если хотите что-то спросить, спрашивайте, пока мы не вошли.

Кимам бен-Барзилай задумался, а Рехавам неожиданно произнёс слова, которые, видимо, беспокоили его давно:

– Отец, Господь создал человека и сказал: «Хорошо!» Но какое же это «хорошо», если человек знает, что умрёт, только не знает, когда?

Шломо резко обернулся к сыну и испуганно посмотрел на него. Это был первый случай, когда он не смог ответить Рехаваму.

Вместо него к мальчику обратился Кимам бен-Барзилай:

– Всё, что создано Господом – прекрасно! – сказал он. – А то, что человек не знает точно, когда умрёт, – так ты сам подумай: если бы человек знал, что уже близится день его смерти, разве стал бы он строить дом и сажать виноградник? Хорошо, что люди не знают, когда за ними придёт смерть. С одной стороны, они стараются жить так, чтобы душа отправилась на небо без греха; с другой – надеясь, что конец не так уж близок, люди задумывают дела на много лет вперёд.

Они вошли в тень под воротами и вместе со всеми начали слушать.

Рехаваму быстро стало скучно. Отец разрешил ему пойти к ручью Кидрон погоняться вместе с другими мальчиками за стрекозами в зарослях.

Старик из селения Манахат жаловался, что сосед захватил его участок. Сосед не отказывался: да, он присоединил эту землю к своей. Но ведь старик всё равно хотел её продать.

– Я заплачу ему, – предлагал сосед.

– Но я уже обещал эту землю другому человеку, – объяснял старик. – Вначале я, как принято, предложил соседу купить у меня участок. У него первого есть право на покупку, потому что его поле граничит с моим. Сосед не захотел, и тогда я выставил эту землю на свободную продажу. Тут он решил, что ещё один сосед ему не нужен, и сказал, что купит участок.

Я говорю: «Ты опоздал». Тогда этот человек просто перенёс межу и занял мой участок.

– У тебя есть свидетели? – спросил судья.

– Нет, но ведь он сам признал, что присоединил мой участок к своему, – сказал старик. – Разве этого мало?

Судья зачитал из Закона:

«Если дело касается жизни и смерти человека, признание обвиняемого не считается свидетельством. Но если спор идёт об имуществе, то признание обвиняемого приравнивается к ста свидетельствам».

– Ну, теперь всё ясно, – шёпотом сказал королю Кимам бен-Барзилай.

– Тогда незачем было и начинать суд, – тихо ответил Шломо. – Наверняка всё это дело затеяли наследники. Как говорится: чем больше добра, тем больше поедающих его.

Король Шломо оказался прав. Перед судом появились родственники старика, которые утверждали, что тот уже плохо соображает и поэтому всё хозяйство, включая дом и землю, должно быть передано им, его наследникам, о чём они просят суд уже несколько лет.

– Так я и знал! – пробормотал король Шломо.

Пошёл мелкий дождь, и сделалось душно. Суд окончился, ерушалаимцы начали расходиться. Король Шломо вдруг кинулся домой. Кимам бен-Барзилай, увидев его лицо, перепугался и побежал следом.

С тех пор и до конца дней к королю Шломо не раз приходило это видение: он бежит по ступеням террас Города Давида и шёпотом просит Бога, чтобы предчувствие беды не сбылось.

– Где она? – закричал Шломо, запыхавшись.

Его поняли.

– Наама пошла к Кидрону, – крикнул ему кто-то из слуг.

Шломо бросился туда.

Наама лежала, закинув руку за голову. Второй рукой она ухватилась за лодыжку. Видимо, боль обожгла её внезапно.

Король Шломо опустился на колени и стал гладить ладонями лицо жены, будто хотел его согреть.

– Скорпион, – сказал кто-то рядом. – Он убил её.

Король поднялся и, неся на вытянутых руках лёгкое тело Наамы, пошёл к дому. Остановился, никак не мог войти. Капли дождя ударялись о стену, и брызги летели ему в лицо. Он ничего не замечал. «Я отживу сколько мне положено, но лучше бы Господь взял меня сегодня ночью», – твердил он про себя.