Текст книги "Голубая ива"

Глава 2

Округ Маккензи, штат Джорджия, 1962 год

Артемасу было всего семь лет, но он знал множество тайн, некоторые из них прямо-таки изумляли и потрясали до глубины души.

У дяди Чарли был тощий зад, что было секретом, по словам отца. Дядя Чарли очень смущался, принимая президента Кеннеди в своем доме, если Артемас вдруг начинал развлекаться с ним амрестлингом. Единственный бизнесмен в семье, дядя Чарли руководил «Коулбрук чайна компани», которая принадлежала бабушке, но та была отстранена от руководства. В этом заключался еще один секрет.

Отец женился на матери из-за денег. Мать была наполовину испанка, а в то время Испания представляла собой прогнившее королевство. Дочь богатых родителей, которые нажили капитал не совсем честным путем, она, несмотря на их протест, связалась с незаконным бизнесом. Отца очень расстроило то обстоятельство, что родители отреклись от матери и деньги ее пошли тете Лусии, которая вышла замуж за техасского нефтяного магната и переехала на ранчо, где, как говорили люди, она вырастила детей и дьявола.

Артемас очень любил родителей, но, несмотря на это, не мог выбросить из памяти их постоянные ссоры и перешептывания, которые он слышал однажды среди слуг в Порт-Харте – доме дедушки, перешедшем к ним по наследству.

Все остальное – это обман. Никто не говорил ему, что это секреты; он так сам решил. Артемас скорее умрет, чем расскажет, что творилось на бельведере в Порт-Харте, после того как банкир из Нью-Йорка уехал с папками, полными важных бумаг отца. Мальчик, игравший в розах неподалеку, был слишком напуган, чтобы открыться родителям.

Отец с матерью ссорились из-за денег, как всегда, громко кричали друг на друга. Затем отец бросился на мать, сорвал с нее юбку и повалил на мраморный пол бельведера. Мать ударила отца по щеке, а он дал ей такую пощечину, что она пронзительно вскрикнула. Расстегнув ширинку, мужчина грубо раздвинул ей ноги и навалился на нее всем телом. Не обращая внимания на протест, шумно задвигался. Затем, застегивая брюки, презрительно бросил:

– Ты, дешевка, ничем не лучше меня. Избалованная сучка.

На следующий день мать искромсала свое нижнее белье садовыми ножницами. А через некоторое время купила новое. Родители всегда находили деньги на свои прихоти – туалеты, вечера, путешествия. Отец входил в правление «Коулбрук чайна», но дядя Чарли не слишком утруждал его работой в компании, и у него была масса свободного времени.

Водовороты их семьи пугали Артемаса. Лишь в одном месте он чувствовал себя в безопасности.

Голубая Ива. В течение последних двух лет Артемас проводил праздники и лето с полной достоинства бабушкой Коулбрук.

Запущенное поместье с разрушенными надворными строениями, темными лесами, заросшими полями и огромным особняком, в котором отдавалось эхо, Голубая Ива в фантазиях семилетнего ребенка была полностью скрыта от случайных взглядов и охранялась бдительными горами Джорджии. Зи Маккензи – домоправительница, ее муж, Дрю, – садовник. Родители Дрю жили на ферме в глуши за озером и холмами, тянущимися вдоль старой дороги чероки [3]3
  Племя североамериканских индейцев-ирокезов.


[Закрыть]. Они были бедны, говорила бабушка, но они были Маккензи, и это обстоятельство всегда придавало им исключительность.

Бабушка также считалась личностью незаурядной. Люди шептались, что в молодости она была очень боевой и, окрутив деда, вышла за него замуж. Однажды во время депрессии дед допустил промах и выбросился из окна на Уолл-стрит. И тогда, чтобы помочь бабушке, его сестры забрали у нее моего отца и дядю Чарли.

Они уговорили бабушку остаться жить в поместье Голубая Ива, а сыновей ее воспитывали в Нью-Йорке. Артемасу очень нравилось, что бабушка теперь всегда жила в Голубой Иве, и можно было беспрепятственно навещать ее. А еще было здорово, когда бабушка говорила, что он – ее «утешительный приз».

Но она была слишком стара, чтобы проводить с маленьким мальчиком все время, и он невольно очень сблизился с семьей Маккензи. И полюбил их настолько, что, вспоминая о родителях, зачастую чувствовал себя виноватым и смущенным. Не было дня, чтобы с Маккензи не случались какие-нибудь приключения. Если, думал Артемас, бедность означает только то, что ты живешь на такой вот, как у них, ферме, то я хотел бы быть таким бедным.

Коулбруки теперь тоже были бедны, но люди, не зная этого, все еще относились к ним с почтением. Это был один из секретов, который он должен хранить, строго сказала бабушка.

Вместо денег Коулбрук имел лишь верных друзей и свое имя. Мать говорила, что этого достаточно, если знаешь, чем будешь заниматься.

Артемас решил бросить дальнейшее изучение семейных секретов, поскольку толку от них было мало.

* * *

Миссис Маккензи за бесконечными разговорами вытирала фарфор Коулбрука.

– Габриэль придет, чтобы похмелиться, а Коулбрук, вероятно, прикажет дворецкому выгнать его, и Маккензи скажет ему, чтобы он спрятал свой зад до тех пор, пока не бросит пить, – важно сообщила она Артемасу. – Тут уж старый Габриэль забудет о запое до конца своих дней.

Артемасу нравился жаргон, на котором изъяснялась миссис Маккензи.

– Маккензи и Коулбруки притягиваются друг к другу подобно зелени к заднице лягушки, – продолжала она. – За столько лет между ними накопилось столько секретов и тайн, что тебе, Арти, трудно представить. А Голубая Ива является центром их соглашений и всегда останется им.

– Каких соглашений?

– Что-то вроде круговой поруки; пока кто-нибудь не нарушит ее, каждый будет чувствовать себя в безопасности.

Миссис Маккензи тяжело вздохнула и прекратила уборку, положив одну руку на огромный живот. Лучи сентябрьского солнца, проходящие сквозь высокие окна особняка, бросали на нее странные тени. Ее рыжие волосы, заплетенные в толстые косы и уложенные на макушке, отсвечивали кровью.

Она нагнулась над Артемасом, который, сидя на ковре, обнял свои колени и как завороженный смотрел на нее. Только что она рассказывала ему о деде Маккензи, употреблявшем слишком много маисового ликера и набросившемся на проповедника. Теперь Артемас ждал истории о нападении.

Но миссис Маккензи прикрыла глаза и стала раскачиваться взад-вперед; лицо ее покраснело, на нем отразилось страдание. Вряд ли это было началом истории.

Артемас подскочил как ужаленный:

– Что случилось? Шевелится ребенок?

Она выдохнула, засмеялась и открыла глаза.

– Нет, это матушка природа что-то планирует на ближайшее будущее. – Она подмигнула Арти своими добрыми глазами, почти такого же цвета, как и синяя картинка на фарфоровой тарелке, которую она вытирала, и провела блестящей рукой по лицу. Слезы брызнули из ее глаз, подобно лимонному соку.

А Коулбруки никогда не плакали. Они знали, чего они хотят и как этого достичь, говаривал отец, и Артемас сдержал слезы.

– Я не смогу больше приезжать сюда. Бабушка закрывает Голубую Иву на следующей неделе. Она переезжает жить в Нью-Йорк.

Миссис Маккензи, которая всегда шутила и смеялась, в первый раз выглядела грустной. Она быстро нагнулась и поцеловала его в лоб. Он обнял ее за шею сильными загорелыми ручонками и крепко к ней прижался.

– Ты слишком серьезен для своего возраста, полон тревог. Давай поговорим о чем-нибудь веселом. – Она улыбнулась. – Дрю, когда был маленьким, говорил, что сделает так, чтобы Луна светила всегда, а твой дедушка купил движок и сделал здесь светлыми все вечера. Однажды, когда пришел Фред Астер… – Она замолчала, с трудом делая еще один вздох. – Боже, – выдохнула женщина и обхватила живот трясущимися руками.

Артемас застыл рядом.

– Фред Астер тоже на кого-то накинулся? – И вдруг до него дошло, что и эта история уже закончена. Он весь вспотел от страха. – Что, ребенок вылезает?

– Надеюсь, ничего страшного. Еще рановато…

Миссис Маккензи издала сдавленный крик. Шагнув назад, она с искаженным лицом принялась разглядывать темные пятна на потертом восточном ковре. Артемас в ужасе увидел мутные ручейки, струящиеся по ее чулкам и крепким зашнурованным ботинкам.

Держась за живот, она, шатаясь, подошла к высокому канапе и, расставив ноги, грузно опустилась на него. Какая-то жидкость хлынула на бархатную обивку, потекла по золоченой ножке дивана. Артемас знал, что это мебель в стиле Людовика XV и людям здесь мочиться не следует.

– Представляю, как это выглядит. – Она, стиснув зубы, пыталась улыбнуться мальчику. – Теперь пойди, скажи кому-нибудь, чтобы позвали мистера Маккензи. Я рожаю ребенка.

Последняя фраза немного успокоила Артемаса, у которого уже поджилки тряслись от страха. Ребенок! Теперь-то все ясно! В течение последних двух лет мистер и миссис Маккензи позволяли ему наблюдать за коровами, кошками и даже за рождением поросенка.

– Я позову на помощь! – прокричал он и кинулся вниз по лестнице в дальний конец галереи. Он одним прыжком миновал два лестничных пролета, с криками о помощи вихрем пронесся по комнатам. Все большие часы разом отбили полшестого. Уже?! Он нырнул в библиотеку, торопливо сбежал в подвал, с жутким эхом затопал по старому кафельному полу, пробегая через прачечную, затем заглянул в детские, пекарню и кладовые… Кругом ни души, пусто и тихо. Он подставил табурет к стене, где висело устройство для внутренней связи. Нажав кнопки, что было мочи крикнул:

– Она рожает! Наверху в большой галерее! Миссис Маккензи рожает ребенка! Мистер Маккензи, помогите!

Неожиданно его осенило – бабушка поехала кататься в коляске, запряженной пони, а слуги отправились за покупками в Атланту!!!

Сломя голову он бросился к лифту для прислуги – огромному, громыхающему монстру, что-то вроде тюремной клетки на канате. Поднявшись наверх, он ринулся обратно, в галерею.

Миссис Маккензи, запрокинув голову, взвыла нечеловеческим голосом и вцепилась в подушки. Трясясь от страха, он пересилил себя и приблизился к ней:

– Я не смог никого найти! Что мне сделать?

Тяжело дыша, она выдавила:

– Иди на улицу и поищи мистера Маккензи. За меня не беспокойся.

– Нет, я не могу оставить тебя, не могу.

Она вздрогнула и уперлась руками в диван, чуть приподнявшись.

– Дерьмо! – весело сказала она.

Артемас и слышать не хотел, чтобы оставить ее. А вдруг произойдет что-то ужасное?

Миссис Маккензи расслабилась, задержала дыхание и схватила его дрожащую протянутую руку:

– Это вовсе не похоже на то, как старая Босси рожает свою хрюшку. И ты теперь уйдешь, слышишь?

– Я помогу. Пожалуйста, я не испугаюсь. – У него зуб на зуб не попадал, но он мужественно сделал шаг вперед. – Больше никого нет. Клянусь, я не испугаюсь.

– Я сказала, уйди. Смотри у меня!

Она застонала и приподнялась, чтобы опереться на спинку дивана, взметнув в воздух целое облако пыли. Миссис Маккензи судорожно свела колени, однако Артемас вопреки своей воле заметил пропитанные розоватой жидкостью чулки, бюстгальтер и белые трусики. Живот женщины, казалось, вот-вот лопнет подобно воздушному шару.

– Ребенок просится наружу? – Он неистово хлопнул ее по колену.

Миссис Маккензи внезапно разразилась заливистым смехом.

– Я помогу! Помог же я свинье! Пожалуйста, пожалуйста, скажи, что надо делать! – не отступал парнишка.

– Пожалуй, мне и свинье следовало бы быть благоразумнее. Это зрелище не для маленького мальчика. Но ты, я вижу, не так-то прост.

Ворча и изо всех сил стараясь держаться прямо, она легонько постанывала.

– Встань в изголовье и не смотри.

В этом было мало пользы, но он приблизился к ней и отвернулся к галерее своих предков. Знатные господа из рода Коулбруков наблюдали с высоты своих портретов в позолоченных рамах. Маккензи и Коулбрук, снова находясь в одном круге, прогоняли Гавриила [4]4
  Гавриил – в христианской мифологии ангел, известивший Деву Марию о том, что у нее родится сын Божий.


[Закрыть] обратно на небеса…

Звук распарываемой одежды словно подтолкнул его. Миссис Маккензи разорвала свои трусики. Он мгновенно вспыхнул, но затем взглянул с любопытством и испуганно заметил:

– Это выглядит так же, как у Босси, правда, несколько меньше.

Женщина рассмеялась на его комментарий, потом застонала от боли и инстинктивно позвала: «Дрю!» – как будто муж ее стоял рядом. Сердце Артемаса готово было выскочить из груди. Роженица боролась со своим раздувающимся животом, задыхаясь и обливаясь потом, лицо ее, искаженное гримасой боли, стало почти неузнаваемым.

– Иди сюда, Арти, – приказала она. – Смотри, чтобы ребенок не соскользнул с кушетки.

Он встрепенулся, подскочил к канапе и неловко в готовности вытянул руки. Парнишка едва не рухнул без чувств, увидев кровавое отверстие между ногами миссис Маккензи, заполненное куполом детской головки. Какая-то неведомая сила двинула его вперед, в то время как женщина уперлась черными ботинками в кушетку и судорожно откинулась назад. С первым конвульсивным толчком ее ребенок выскользнул в его дрожащие руки.

Она была теплой, мягкой и вся в липкой крови. Тонкий шнур тянулся от ее пупка к миссис Маккензи. По нему передавалась жизнь. Живой комочек в его руках походил на бьющееся сердце, его сердце, поскольку у него екало в груди при взгляде на эту кроху. Глаза ее были плотно закрыты, руки и ноги дрожали и, казалось, тянулись к нему. Забавно сморщив личико, она открыла рот и закричала.

Он уберег ее от падения на пол. Сделал нечто стоящее, от чего его стыд и все семейные секреты казались неважными. Раз уж он сумел сделать это, значит, сможет сделать все, от него зависящее, чтобы спасти всех и вся. Он любил ее и теперь никогда уже не станет прежним.

– Я держу ее! – громко выкрикнул он и неожиданно повторил это несколько раз, сглатывая слезы. – Держу! Она липкая, но выглядит прекрасно! Разве она не красива?

– Арти, подними, подними ее так, чтобы я убедилась, что все в порядке. – Миссис Маккензи сделала длинный хриплый вздох облегчения.

Дрожа от волнения, он поднял малышку. Глаза миссис Маккензи светились благодарностью.

– Посмотри на нее, о… – тихим певучим голосом проговорила она.

Арти положил девочку в протянутые руки миссис Маккензи и невольно опустился на окровавленный диван.

– Арти, ты все сделал правильно. – Женщина слабо улыбнулась. – Ты храбрый мальчик. И клянусь, ты никогда больше не увидишь такие скорые роды. Уверена, я установила рекорд.

Он внимательно смотрел на малышку. Она открыла глаза.

От возбуждения у него перехватило дыхание. Боже, ему никогда не забыть этого!

– Как ее зовут? – прошептал он.

– Не знаю. Это плохая примета – давать ребенку имя до того, как он родится.

Они замолчали. Миссис Маккензи деловито вытирала ребенка подолом белой хлопчатобумажной рубашки, с материнской нежностью прикасаясь к девочке. Сердце Артемаса на мгновение замерло. Неужели она оближет малыша, как это обычно делали животные? Но нет, она только поднесла ребенка к груди, он тихонько захныкал. Подсохшие рыжие волосы оказались светлее, чем у матери.

– А ты бы как ее назвал? – спросила вдруг миссис Маккензи.

Артемас чуть было не выкрикнул «Рыжая», затем, ойкнув, спохватился. Он отчетливо вспомнил цветы, которые помогал высаживать мистеру Маккензи сегодня утром, и цветную картинку на мешке с рассадой. До сих пор он в жизни не видел такого мягкого оранжево-красного цвета.

– Лили, – выдохнул он.

– Лили. Лили… – Ребенок снова захныкал. – Думаю, ей нравится. – Миссис Маккензи задумчиво посмотрела на него. – Лилии – сильные и хорошие цветы, очень выносливые. Лили. Да, сэр, прекрасное имя. Уверена, оно понравится и мистеру Маккензи.

Артемасу казалось, что он сейчас лопнет от счастья.

– Ты на самом деле ее так назовешь? Правда?

– Правда. Лили Маккензи. Потому, что ты особенный мальчик и ты помог ей появиться на свет. Маккензи и Ко-улбруки словно приклеены друг к другу. Вот уже на протяжении ста двадцати лет. И видимо, так будет всегда.

Артемас осторожно дотронулся до протянутых детских ручек. Крохотные пальчики обвились вокруг его пальца. Все правильно: Маккензи и Коулбруки всегда обитали здесь, в Голубой Иве, и всегда это место было местом любви. Лили Маккензи – его собственность, его душа и сердце.

* * *

Длинный черный лимузин в последний день привез его на ферму к Маккензи. Одетый в черный пиджак, льняную рубашку, галстук, серые шорты, белые носки и жесткие черные ботинки, гладко зачесав назад черные волосы, он ощущал страшную тяжесть на сердце. Но он поклялся себе не плакать, теперь он должен быть сильным.

Эта ферма располагалась в тихом уголке среди лесных холмов. Артемас частенько поднимался на них, чтобы увидеть гору Виктории в миле отсюда. Его предки владели всей землей вплоть до той горы, но бабушке пришлось пожертвовать частью из-за парка. Теперь вместо огороженного королевства поместью Голубая Ива принадлежало только тридцать квадратных миль.

Водитель открыл дверцу. Маккензи встретили Артемаса на пороге своего дома – мистер Маккензи, высокий и сильный, одна его рука оканчивалась изящным металлическим крюком; миссис Маккензи, держащая Лили; старики Маккензи, оба старые и сгорбленные, но знающие много историй о медведях, диких кошках и Коулбруках.

Артемас с достоинством миновал песчаный двор с цветочными клумбами и большими дубами, не обращая внимания на толстую рыжую собаку, лизнувшую его, и мурлыкающих кошек, трущихся о его ноги. Сердце предательски защемило.

Вдоль ручья, будто прощаясь, величественно шевелилась густая ивовая роща. Ивы были таинственным образом связаны с кругом Маккензи и Коулбруков. Даже в парке при входе в поместье росла огромная ива. Это были его деревья. Он думал, что умрет, если не сможет залезть на них снова.

– Как дела, Арти? – Сойдя с крыльца, мистер Маккензи посадил Артемаса на свою сильную руку.

У Артемаса перехватило дыхание, он никак не мог унять дрожь своей нижней губы и прямо-таки ненавидел себя за это. Дрю Маккензи, полная противоположность его отцу, без малейшего смущения крепко обнял парнишку и поцеловал в лоб.

– Ты теперь молодец, слышишь? Здорово вырос и стал тем человеком, каким хотела тебя видеть бабушка, правда?

Артемас, не в силах больше сдерживать душевное смятение и стыд, проговорил дрожащим голосом;

– Бабушка всегда желала мне добра, а я пытался и никогда не мог стать лучше. Пытался снова и снова и дошел до того, что теперь не могу дышать.

Миссис Маккензи издала какой-то нежный звук, словно кошка, подзывающая котят:

– Ты помог Лили появиться на свет, подхватил ее и уберег от падения. Ты никогда не ошибешься, если будешь так же заботиться обо всех, кто тебе дорог.

Артемас внезапно уцепился за эту простую и ясную подсказку:

– Удерживать людей от падения… Я смогу, я знаю.

Мистер Маккензи одобрительно похлопал мальчика по ноге.

– Делай всегда то, что считаешь нужным, а не только то, что попроще. Прислушивайся к своему внутреннему голосу, он никогда не обманет.

Артемас кивнул, схватившись за одну из подтяжек, поддерживающих старые коричневые брюки Маккензи.

– Я буду скучать по тебе, – выдохнул он наконец, овладев собой.

Мистер Маккензи со вздохом кивнул и поставил его на порог перед стариками. Горячие натруженные руки гладили Артемаса, словно любимого щеночка, старушка Маккензи даже произнесла молитву. Мальчик приблизился к Зи Маккензи с Лили на руках.

Припомнились все дни и ночи, которые он провел здесь с миссис Маккензи, бегая босиком, поглощая свежие персики и домашнее мороженое, работая в поле и играя с животными. Прощаясь, она встала перед ним на колени и рукой привлекла к себе. Ее большие голубые глаза были полны слез. Девочка в крошечной белой футболке, казалось, готова была соскочить с руки матери и броситься к нему.

– Не волнуйся, мы позаботимся о Голубой Иве, – прошептала миссис Маккензи.

Не в силах остановить предательские слезы, Артемас посмотрел на ребенка, кашлянул и сказал:

– Я вернусь и женюсь на Лили, и тогда вы на самом деле станете моей семьей.

Миссис Маккензи крепко обняла его и засмеялась:

– Когда подрастешь и вернешься, сам скажешь Лили об этом.

– Я вернусь.

Миссис Маккензи, не говоря ни слова, печально смотрела на упрямого, заплаканного мальчика.

– До свидания, Арти.

– Я вернусь, клянусь тебе. – Он наклонился и поцеловал рыжую головку Лили. – И подхвачу тебя, – прошептал он. – Ты моя.

Прежде чем сесть в машину, он оглянулся еще раз. Смущение, любовь, горечь расставания переполняли его. Маккензи знали, что он никогда их не забудет, но не знали, как он упрям. Лили принадлежит ему. Они заключили соглашение.

Глава 3

Мама говорила, что Терпеливый принц, который помог ей родиться и дал имя, обещал в один прекрасный день вернуться и жениться на ней, а пока он уехал, оставив на ее попечение свой дом и Лили, единственную прекрасную принцессу в округе Маккензи.

Не то чтобы Лили мечтала о мальчиках или о замужестве, но ей хотелось бы, став старше, опереться на такого же сильного и милого парня, как ее отец, для помощи в ведении фермерского хозяйства. И насколько она знала, единственный способ заполучить хорошего мальчика – выйти за него замуж.

Правда, девочки в воскресной школе считали, что никто не захочет на ней жениться, потому что у ее отца крюк вместо руки, а ее мать произошла от белой дряни, и хотя именем Маккензи назван целый округ, она все равно слишком долговяза и некрасива. А Терпеливый принц до сих пор не объявлялся.

Лили, забравшись на толстую иву, обхватив ствол руками, изумленно смотрела сквозь голубовато-зеленую листву. Надо же, какой-то незнакомец. Сасси, выбравшись из травы, на мгновение застыла, затем, стряхнув с лохматой желтой шерсти остатки моченых яблок – безобидная шалость Лили – и подобрав свой слюнявый розовый язык, незлобно залаяла.

Разве он не знает, что это главная дорога через Голубую Иву? Как он посмел войти в огромные старые ворота? Только Маккензи позволено ходить по этой дороге или играть на этом большом дереве.

Высокий серьезный мальчик уверенно направлялся к усадьбе. Зеленая униформа вроде той, что носят солдаты, выглядела такой же грязной и изношенной. Может быть, он даже сражался во Вьетнаме.

Лили словно червяк заскользила по ветвям пальцами ног, ища опору, цепляясь одеждой за ветки. В руке у нее было зажато несколько моченых яблок, сок струился между пальцами, причиняя массу неудобств.

Кто он? Коротко подстриженные черные волосы, за плечами мешок. Под глазом растекся большой синяк.

Сасси, подняв ухо, глухо зарычала. Незнакомец остановился и нахмурился.

– Хорошая собачка, – сказал он. – Я тебя помню. Большая, глупая, хорошая собачка.

Похоже, он очень воспитанный мальчик, и его манера говорить сильно отличается от здешней.

Сасси приветливо завиляла хвостом, а мальчик заспешил дальше, и Лили спряталась в надежде, что он ее не заметит. В заросшем старом парке он бросил свой мешок на землю, вздохнул и почистил стершуюся надпись на каменном указателе. «Маккензи. Коулбрук. Голубая Ива. Тысяча девятьсот…» Вытерев лоб загорелой рукой, он присел под склонившимися ветвями.

Прямо на ее протоптанном пути.

Поскольку он нарушил земельную границу Терпеливого принца и поскольку у негодной девчонки чесались руки, она, запустив в незнакомца одним из яблок, попала ему прямо в затылок.

– Черт побери!

Он, проворно встав на четвереньки, подобно Страшиле из книги «Волшебник страны Оз», задрал голову, потирая ушибленное место:

– Ах ты чертенок!

В пять с половиной лет она уже знала о нестерпимом адовом пламени. Пытаясь убежать, она вскочила на ноги, завизжала, зацепилась за ветку и полетела вниз.

Он успел подставить свои сильные руки. Она с шумом выдохнула, грудь ее сдавило, и перед глазами поплыли радужные пятна.

Лили застонала и попыталась вздохнуть. Незнакомец положил ее на мягкую землю. Коричневый яблочный сок как бурая кровь стекал по одной половине его лица.

Хафмен! А вдруг он наблюдал за Маккензи и спустился с гор, чтобы съесть плохих маленьких девочек? Он не сводил с нее больших, как у волка, серых глаз.

– Ради Бога, дыши! – попросил он.

Она прерывисто вдохнула:

– Не ешь меня!

– И не собираюсь! – Он погладил ее по лицу, от рук пахло нарциссами и бензином. Откинув длинную рыжую косу с ее подбородка, он погладил девочку по головке. Хафмен, вероятно, не сделал бы этого.

Немного успокоившись и отдышавшись, она приподнялась и села, подставив щеки Сасси. От пристального взгляда незнакомца Лили вся пылала.

– Что ты здесь делаешь? – строго поинтересовался он.

– Играю.

– Откуда на моей иве яблоки?

– Я принесла их с собой.

– Где ты живешь?

– Вон там. – Она, дрожа от страха, мотнула головой в сторону леса.

– А здесь ты как очутилась?

– Папа оставил меня, он пока закрывает окна в большом доме.

– Каком-каком?

– Вон в том. В доме принца, – показала она изящным пальчиком в направлении разбитой дороги, исчезающей в лесу.

Незнакомец удивленно изогнул брови.

– Да, Терпеливого принца. Он дал мне имя.

– Ты называешь принцем Коулбрука?

Она кивнула головой.

– А ты живешь за тем лесом? – Он большой волчьей рукой показал в соответствующем направлении.

– Да. На ферме.

Теперь он не мигая уставился на нее и, зажав в руке конец одной косы, несильно дернул.

– Лили? Твое имя Лили Маккензи?

Она ошеломленно кивнула.

Его дикие серые глаза вмиг потеплели, ужасное лицо озарилось улыбкой, и он внезапно стал самым красивым на свете мальчиком.

– Я – Терпеливый принц.

* * *

Артемас поставил перед собой цель. Он обещал миссис Маккензи вернуться, и это был его единственный шанс. Ему исполнилось тринадцать – достаточно для того, чтобы понять, что он не все в жизни может. Но внутренний голос повелевал ему выполнять свои обещания.

Это и стало веской причиной, побудившей его распрощаться со своим блестящим будущим.

Так он бросил военную школу в Коннектикуте. Сначала, пока хватало денег, он добирался на автобусе, затем на попутках. За день до этого был убит Мартин Лютер Кинг, и на южных дорогах страны было неспокойно. Двое черных парней с крепкими бицепсами, остановив грузовик, выкинули его на дорогу. До сих пор в висках стучало, а под глазом болело так, будто они все еще молотили кулаками.

Но в конце концов он добрался сюда, к Маккензи. Когда миссис Маккензи сошла с крыльца и увидела его на тракторе вместе с мистером Маккензи и Лили, она вскрикнула от неожиданности, засмеялась и кинулась к нему навстречу. Артемас спрыгнул и обнял ее как в детстве, но теперь он не плакал, да и выглядел старше своих лет. Ферма казалась заброшенной, краска на доме облупилась, изгородь напоминала ряд зубочисток. Только ивы вдоль ручья оставались такими же прекрасными, как прежде. Они и любовь, которая его здесь окружала.

– Бабушка знает, где я, – успокоил он Маккензи. – Я послал ей письмо. А родители где-то в Европе.

«На попечении друзей», – презрительно подумал он.

– Боже мой, – покачала головой миссис Маккензи, опускаясь на стул и одергивая свой передник. – Арти, о чем ты думаешь?

Он смутился:

– Я ненавижу школу.

«Я ненавижу все», – добавил он про себя.

– И я тоже, – прощебетала Лили. – Я сейчас хожу в детский сад, и я уже довольно большая, даже больше некоторых мальчиков.

Он изумленно покосился на девочку. Сидя у его ног на основании кресла-качалки, она наблюдала за ним широко раскрытыми голубыми глазами. Пухленькое веснушчатое личико, без передних зубов, казалось еще привлекательнее благодаря рыжим торчащим косам. Липкий яблочный сок оставил пятна на белой футболке под комбинезоном.

Сколько еще времени пройдет, пока она повзрослеет и, может быть, согласится выйти замуж. Она всего лишь на три года старше его младшей сестры Джулии. Сам он вовсе не собирался жениться: не хочется походить на своих родителей.

Он заботливо погладил ее по голове:

– Прости, что я напугал тебя под моим деревом.

– Это мое дерево. Я за ним ухаживаю.

– Ты, должно быть, станешь Терпеливой принцессой, раз ухаживаешь за моим деревом.

Она просияла и посмотрела на него так же, как смотрела под ивой, когда он склонился над ней. Миссис Маккензи с улыбкой покачала головой:

– Лили не хочет быть принцессой, она хочет быть фермером.

Лили покраснела до корней волос.

– И принцессой, – прошептала она, вскочила на ноги и убежала в дом.

* * *

Мистер Маккензи повез Артемаса в город к тетушке Мод, потому что на ферме не было телефона. Мальчику припомнилось, что в детстве отсутствие телефона на ферме показалось ему невероятным фактом. Значит, Маккензи до сих пор не могли позволить себе телефон.

По дороге в город он украдкой поглядывал на Маккензи, который все еще был сильным, но уже не таким улыбчивым великаном, как прежде. Он выглядел усталым и печальным, сквозь его каштановые волосы проглядывала веснушчатая загорелая макушка Он еще не был старым, но уже ссутулился. Потеряв свою левую руку в результате несчастного случая, он приобрел взамен металлический крюк, который в детстве очень нравился Артемасу. Теперь паренек увидел облезлую, помятую, безобразную загнутую штуковину, вызывающую одну лишь жалость.

Артемас позвонил в Нью-Йорк бабушке. Она прочла ему лекцию об ответственности, пообещала заказать билет на самолет и восстановить его в школе.

Бабушка мечтала, чтобы внук сделал военную карьеру; Коулбрук мог поддержать семейное имя дисциплиной и безупречной службой. Она использовала все свои связи, чтобы перевести его в Уэст-Пойнт [5]5
  Военное училище в США.


[Закрыть] после окончания подготовительной школы.

Ему следует исполнить долг чести, а она, в свою очередь, не позволит, чтобы его исключили. В конце концов он был первым студентом, лидером и Коулбруком. Все остальное не имело никакого значения. И желания бабушки тяжким бременем легли на плечи Артемаса.

* * *

Тихий и подавленный, вечером Артемас с трудом ел гороховый суп с хлебом. Дед Маккензи умер год назад. У бабки Маккензи болело сердце, и она весь день лежала в постели, крепясь и читая Библию. Ей помогли добраться до стола. Она жевала хлеб с маслом и внимательно смотрела на него ясными маленькими глазками.

– Ты вернулся, мой мальчик, – сказала она. – Но ты уже взрослый, чтобы бежать от ответственности.

Ответственность. Артемас опустил голову. Как же старики любят это слово! Если бы они знали, сколько ответственности на нем лежит… Его родители заложили Порт-Харт и всей семьей двинулись к бедному, но все еще состоятельному дяде Чарли, а тот презрительно отказался разделить с ними особняк. Вместо этого он пожертвовал им старый десятикомнатный коттедж, который еще до рождения Артемаса считался домом менеджера по недвижимости. Испугавшись позора, родители Артемаса поспешили к друзьям, по дороге останавливаясь то у одних, то у других на неделю, а иногда и на месяц. Брата и сестер Артемаса они оставили у гувернеров.

Бабушка, которая проживала в особняке, постоянно боролась с дядей Чарли. Жена Чарли не жаловала клан Ко-улбруков и хвасталась своими дочерьми, учащимися в университетах, собиралась выдать их замуж за людей более богатых и известных.

Бабушка часто повторяла, что ни дядя Чарли, ни отец Артемаса не были настоящими мужчинами; она бы сделала из них настоящих людей, если бы смогла удержать братьев в Голубой Иве, но дядя Чарли по крайней мере хотя бы достаточно умен, чтобы сохранить «Коулбрук чайна». Поэтому она с ним.