Текст книги "DOOM: По колено в крови"

6

На миг все внутри у меня похолодело, мне показалось, что это Арлин. Впечатление продлилось всего несколько секунд, после которых я понял, что это Дад Дардье. Мы бок о бок сражались с ней в Кефиристане, а в такой обстановке очень скоро начинаешь узнавать своего товарища со всех сторон, особенно если товарищ этот – женщина из твоего же воинского подразделения.

Голова Дад была нетронута, лицо все еще сохраняло миловидность маленькой рыжеволосой девочки, что нередко вводило в заблуждение мужчин, считавших столь хрупкую особу легкой добычей. Кто ее убил – зомби или монстр? В животе девушки зияла ужасная рана.

Поза, в которой она лежала, казалась странной – будто бывшая моя соратница хотела перед смертью утаить что-то.

Некоторое время я смотрел на ее мертвое тело, словно надеялся уговорить его поделиться со мной этой последней тайной. И вдруг я понял, в чем дело: Дад что-то прикрывала собой, прятала от сухих, немигающих глаз зомби.

Я легонько к ней прикоснулся, потом осторожно перевернул тело. Дад Дардье лежала поверх помпового ружья, их мы использовали против повстанцев. О такой пушке я мог только мечтать. Да, такой вот подарок Дад преподнесла мне в день своей смерти.

Чувствуя себя чуть ли не осквернителем, я понимал в то же время, что любые ощущения сейчас непозволительная роскошь. С таким оружием шансы на выживание существенно возрастали.

Проверив ружье, я убедился, что оно исправно. В патронташе, опоясывавшем тело девушки, было полно зарядов. Огромная, искренняя благодарность к малышке Дад за то, что она до конца сохранила верность принципам морских пехотинцев, затопила мое сердце. Такие вот дела…

Вернувшись в коридор, я обнаружил на стене остатки еще одной схемы помещений того уровня, на котором находился. Эти подонки последовательно воплощали в жизнь план варварского уничтожения всех без исключения радиоприемников и схем расположения базы. Но на этот раз информации осталось достаточно, чтобы определить, где находится лифт. Только бы он не был сломан. Получив достойное вооружение, я воспрянул духом и подумал о том, что надо бы составить тактический план действий.

Ни севера, ни юга на Фобосе не было, поэтому я принял за точку отсчета ось, вдоль которой располагались основные конструкции марсианского спутника. Следующий мой шаг – проникновение в помещение, где расположена ядерная энергетическая установка – там наверняка полно всякого оборудования, так что даже такой слабый инженер, как я, сможет из каких-нибудь деталей сварганить нормальный радиоприемник.

Я нашел лифт без проблем. Он, конечно, был полностью выведен из строя – гидравлическая система была повреждена выстрелами, и вся жидкость из нее вытекла наружу. Тем не менее аварийный люк оказался в исправном состоянии. Сами понимаете, что перспектива лезть в эту дыру, чтобы оказаться в узкой кишке замкнутого пространства, особой радости не доставляла – проклятое воображение рисовало такие картины, которые в тот момент никак не стимулировали к действию мое чувство долга. Вообще же мое воображение никак нельзя было назвать патриотическим – ему бы сейчас совсем не помешало месяца полтора тренировочных лагерей.

Свет в шахте горел слабый. Предполагалось, что каждый квадратный фут базы – за исключением помещений казарм – должен постоянно освещаться. Наверное, когда кого-то из здешнего руководства в детстве фотографировали, ему так понравился свет вспышки, что он отдал распоряжение залить всю базу таким же ярким светом. Впрочем, жаловаться вроде пока было бы грешно – освещение в большей части помещений вполне приличное.

Пока я карабкался вниз по длинной шахте, то старался думать о чем-нибудь ободряющем – ведь не зря же говорят, что нет худа без добра. И в сгустившихся надо мной темных, грозовых тучах должен наметиться хоть какой-то просвет.

Такой просвет на самом деле был – тело Арлин я пока не нашел, а значит, надежда оставалась.

Мне казалось, что атомная электростанция должна располагаться где-то в шести уровнях подо мной. Поэтому единственное, что мне оставалось, это ползти все дальше вниз. Ползти и надеяться. А еще поглядывать, чтоб из какой-нибудь щели не появилась очередная нечисть. Ничего сложного в этом не было. Но больше по душе мне были мысли об Арлин.

Я вспомнил тот день, когда она прибыла с островов Пэррис к нам, в действующие части морской пехоты, которые вели тогда нешуточные бои. Я оторвался от ремонта небольшой автоматической пушки, в которой что-то заедало, и увидел эдакую крутую амазоночку в камуфляжной форме, шерстяных гольфах и десантном жилете, щеголявшую безупречной выправкой и только что сделанной прической десантников. Поймав ее взгляд, я тут же получил исчерпывающие ответы на все вопросы, которые мог бы ей задать. Она всегда точно знала, что делала. В морской пехоте к стрижке относятся ревностно, оставляя немного волос сверху и напрочь выбривая виски. Это у нас вроде такого знака отличительного – мы как бы тем самым бросаем вызов военнослужащим других родов войск. Господи, помоги уцелеть парням из ВМС, армейских частей и космических сил, которые осмелились бы появиться на одной из наших баз с такой же, как у пехотинцев, стрижкой! Впечатление невинной овечки. Арлин не производила. Она гордо и с достоинством несла свою свежевыбритую с боков голову, как и две красные одинарные нашивки рядового.

Лейтенант Вимс (было это, конечно, еще задолго до того, как я звезданул ему по челюсти) бросил в сторону девушки долгий, тяжелый взгляд и скривил в презрительной ухмылке губы. Он смотрел, как Арлин передала свои вещи Додду, уставившемуся на нее, как будто она была о двух головах. Насколько мне известно, в тот раз они встретились впервые, эти двое, которые, казалось, были предназначены для… ну, не для любви, конечно – правильнее, наверное, было бы назвать его чем-то вроде обоюдного взаимного влечения. (После того, как Арлин его в течение года нарочито игнорировала, а следующие шесть месяцев избегала, она невозмутимо призналась мне, что в ту же ночь осталась в его квартире.)

Как бы то ни было, первый день в роте «Фокс» прошел для первой ее женщины непросто.

К мнению лейтенанта Вимса уже тогда мало кто прислушивался. Однако с впечатлением, которое Арлин произвела на наших парней, нельзя было не считаться. Никто в роте не мог бы выразить его более красноречиво, чем сержант Гофорт, наш достопочтенный «дед», которого все мы уважительно называли «стариком». И он, как пить дать, того заслуживал: Гофорту было уже под сорок, из них восемнадцать он протрубил в морской пехоте, причем последние десять лет – в легковооруженных десантных частях.

Выглядел сержант, как Альдо Рей в старых картинах Джона Уэйна. В его могучем, мускулистом, крепко сбитом теле не было ни единого лишнего грамма жира; голову он, правда, брил наголо, хотя лысины ему все равно было не избежать. Порой Гофорт напоминал мне двуногий танк, у которого руки запросто могли превращаться в пулеметы.

Так вот, наш старик неспешной, фланирующей походочкой, которую надо было видеть, подошел к Арлин и процедил с присущей ему певучей растяжечкой, типичной для коренных обитателей штата Джорджия:

– Кто это такой симпатичный к нам пожаловал! Интересно, где же это лээйдии успела себе такую причесочку клевую соорудить?

Арлин пристально посмотрела сержанту прямо в глаза. И все. Достойный ответ получился, хоть я бы на ее месте в сложившейся ситуации присовокупил к нему пару замечаний цензурного, но достаточно емкого текста.

Впрочем, я тогда так и сделал. Отчасти потому, что мне нравились женщины с характером; отчасти потому, что я уважительно относился к нашим парням и полагал, что их точка зрения может быть выражена в иной форме, чем ее сформулировал Гофорт. И все-таки скорее всего я вступил в беседу потому, что в глубине души ненавижу все эти порядки, символы, ритуалы, слова уставных команд и обращений, цвета отдельных подразделений, распорядок службы, ордена и регалии, нашивки и значки – словом, то, что предназначено лишь для того, чтобы к людям, находящимся в одинаковой ситуации, относились по-разному исключительно из-за тех цацок и бирюлек, которые они на себя навешивали. Кроме того, у меня с пушкой треклятой никак дело не ладилось.

Я сидел со всеми за столом в казарме, и то, что там происходило, в общем-то мне было до фонаря. Тем не менее я сказал:

– Такая прическа, рядовой, не последний писк моды. Право ее носить нужно заслужить.

Ледок напряженности, сковавший атмосферу в комнате, вроде бы стал подтаивать. Арлин, должно быть, согласилась с этим утверждением, потому что ее реплика была адресована мне, а не Гофорту.

– Я точно такой же морской пехотинец, как и любой из вас. – Она бросила на меня беглый взгляд перед тем, как снова сосредоточиться на бравом сержанте.

Первой моей реакцией на заявление Арлин стало желание тут же откусить приличный кусок красного яблока, которое я в тот момент держал в руке. Мне показалось, что чем дольше я буду пережевывать сочную мякоть, тем более глубокомысленно прозвучит мой ответ.

Поэтому я не спешил глотать. Гофорт тем временем, сделав шаг в направлении Арлин, навис над ней своим внушительным торсом. Несмотря на это, она ни на дюйм не сдала позиций.

Продолжая тщательно пережевывать яблоко, я попробовал подойти к вопросу с другого конца.

– Знаешь, – заметил я, – такая стрижка вообще-то на женщинах не лучшим образом смотрится.

– Для мужчин она тоже не уставом предписана, – бойко отбрила меня Арлин. Этот довод я оспорить никак не мог, но, по счастью, у меня еще оставался в запасе большой кусок яблока.

А вот у Гофорта яблока не было.

– Морской пехотинец, который носит такую прическу, – сказал он, – должен сначала заслужить право ее носить, мисси.

Мне показалось, что обозвав девушку «мисси», Гофорт хватил через край.

Арлин Сандерс подалась к нему настолько близко, что, казалось, хотела либо поцеловать, либо укусить навязчивого сержанта за нос. Но ни того, ни другого она не сделала, а вместо этого произнесла только три слова:

– Я не против.

В упрямстве Гофорт ей не уступал. Хоть родился он в штате Джорджия, но когда дело шло на принцип, вполне можно было бы предположить, что родина сержанта – штат Миссури.

– Каждый морской пехотинец прежде всего должен быть отличным стрелком, – наступал он. – Если вы, мисси, хотите оправдать эту стрижечку, берите-ка лучше свои симпатичные ножки в ручки и идите за мной в тир – там и поглядим, чего вы стоите.

Арлин лишь слегка кивнула головой – вызов был принят. Когда они уже выходили из комнаты, Гофорт взглянул на мое сочное, красное яблоко, вкус которого доставлял мне гораздо больше удовольствия, чем дурацкий спор.

– Эй, Флай, – бросил он на ходу, – ты бы захватил с собой свои яблочки.

Я взял яблоки и пошел вслед за ними к небольшому полигону. Должен честно признаться, я и понятия не имел о том, как сержант собрался их использовать.

Тир располагался неподалеку от казармы. Все без исключения бойцы, присутствовавшие при перепалке, гурьбой повалили вслед за нами. Никто не хотел пропустить предстоящее развлечение – слов на ветер морские пехотинцы не бросают.

Гофорт снова чуть ли не впритык придвинулся к Арлин и проговорил:

– Так вот, рядовой, чтоб носить такую причесочку, прежде всего нужно иметь железные нервы. Для этого мало просто научиться твердо в руке винтовку держать!

На этот раз он, по крайней мере, не стал называть ее «мисси».

Протянув ко мне раскрытую ладонь, сержант крикнул:

– Ну-ка, Флай, подкинь-ка яблочко. Я сейчас преподам урок, который надолго запомнится.

Только теперь у меня зародились неясные подозрения, вовсе не вызвавшие бурного восторга, но Арлин лишь едва заметно улыбнулась. Мне показалось, что она уже вычислила нашего бравого вояку.

Я бросил яблоко в огромную лапищу сержанта. Он несколько раз как ни в чем не бывало подкинул его на ладони, потом обратился к Арлин:

– Маленькая леди не будет иметь ничего против короткой байки? – Его напевный говор усилился настолько, что даже я с трудом понимал, что он говорит.

– Дайте-ка мне самой догадаться. – Арлин ослепительно улыбнулась, обнажив ровные зубы. – Вам, наверное, очень нравится история о Вильгельме Телле?

Гофорт явно закручинился от того, что она смекнула, куда он клонит, и тем самым ослабила ветер, трепавший его тугие паруса. Но, поскольку словесные баталии славы ему не принесли, он тем более укрепился в своем намерении от слов перейти к делу – это я определил по выражению его лица: теперь на нем не осталось и следа былого добродушия.

Когда я появился в роте «Фокс», Гофорт из кожи вон лез, чтобы я почувствовал себя там как дома. Самым дурным его поступком стало то, что он приклеил мне прозвище «Флай». Так что ко мне он в свое время проявил гораздо большую лояльность, чем сейчас по отношению к Арлин. Гофорт велел Додду принести винтарь, и тот притащил снайперскую винтовку со скользящим затвором – лучшую, какая была в роте. Сержант одарил Арлин широкой, хитроватой улыбочкой с подтекстом, но девушка не дрогнула.

Меня удивила не столько винтовка, сколько наши парни, злорадно скалившие зубы и бросавшие в адрес новичка язвительные реплики. Вообще-то они были серьезными вояками, образцовыми отцами и мужьями, но когда дело доходило до состязания с женщиной, в них просыпались поистине волчьи инстинкты.

Гофорт, вполне оправдывая звучное имя, которое носил, продолжал разыгрывать спектакль в духе Вильгельма Телля, и я слегка запаниковал, хоть вида и не подал. Арлин, видимо, тоже решила доигрывать пьесу до победного конца. Я это определил по тому, как она уперла в землю ноги, сомкнула за спиной руки и произнесла: , – Ну, что ж, сержант, флаг вам в руки!

Ехидные усмешки как по команде тут же стихли. Гофорт чуть сбледнул, но деваться ему было некуда: на него смотрели восемь – именно восемь, я это точно помню – наших парней. Он очень деликатно и даже как-то бережно установил яблоко на голове Арлин. Потом взял в руки принесенную ему снайперскую винтовку и стал не торопясь удаляться от девушки. Точно так же, без спешки он прицелился и произнес уже без всякого сарказма:

– У тебя, милая, еще есть последний шанс.

«Милая» прозвучало уже совсем по-другому, чем давешнее «мисси».

Арлин не шелохнулась, но, несмотря на ее браваду, я заметил, что она не могла унять бившую ее мелкую дрожь. Обвинить ее в этом никто бы не смог. Гофорт глубоко вздохнул:

– Ладно, дорогуша, я очень надеюсь, что ты не шелохнешься.

Я первым вскочил с места, когда наш циркач спустил курок – это чертово простреленное яблоко распалось ровно на две половинки, с двух сторон свалившиеся с головы Арлин! Все парни как один с облегчением вздохнули и восхищенно загудели.

– Молоток ты у нас, сержант! – выкликнул один из них.

– Да здравствует рота «Фокс»! – выкрикнул другой.

Только одну мелочь мы упустили из вида: Арлин свою голову под мишень уже подставила и теперь имела право кончать игру.

Так вот, пока Гофорт грелся в лучах славы, Арлин тихонько подошла к нему, продолжая держать руки за спиной и демонстрировать ровные зубы в ослепительной улыбке.

Что у нее в пальцах, я заметил раньше сержанта – то было яблоко. Гофорт увидел его только тогда, когда девушка приблизилась к нему почти вплотную. Она кинула ему это яблоко, и он его поймал.

Снова как по команде воцарилась мертвая тишина. Все напряженно застыли. Арлин Сандерс вкрадчивым, как у кошки, движением взяла со стола винтарь, изогнула дугой бровь и выжидательно посмотрела на Гофорта.

У меня ни на миг не возникло сомнений в том, как сержант поступит – мне было отлично известно, насколько сильно в нем развито чувство справедливости; да и мужества ему было не занимать. Не говоря о том, что он даже мысли допустить не мог, чтобы в присутствии своих «олдат вильнуть хвостом. Гофорт был сделан не из того теста! Так что мы опять стали зрителями спектакля, который только что посмотрели, разве что герои поменялись ролями.

Гофорт установил яблоко на своей лысине, ледяным взглядом сверля Арлин. Она смотрела на него не менее выразительно – вряд ли даже самые страстные любовники в состоянии с такой жадностью пожирать друг друга глазами.

Девушка стала не торопясь поднимать винтовку. На ней даже оптического прицела не было – только железная прорезь мушки. Парни, окружавшие сержанта, разошлись в стороны, чтобы не маячить в зоне огня. Меня это настолько резануло, что я – в пику им – на пару шагов подошел к Гофорту. Что-то в этой девушке внушало доверие и убежденность в том, что она не собиралась убивать ни сержанта, ни стоявших рядом зрителей.

У Гофорта, однако, на этот счет было собственное мнение.

– Если будешь мазать, – сказал он так тихо, что я с трудом расслышал его слова, – лучше бы тебе взять чуть выше, чем ниже.

Он натянуто улыбался, хотя просьба его прозвучала вполне обоснованно.

Ничего не ответив, Арлин стала аккуратно целиться. Долго ждать она себя не заставила – при звуке выстрела яблоко как ветром сдуло с лысины Гофорта. Подскочивший капрал Стаут поднял его. В отличие от первого, это на половинки не распалось, но чуть выше центра в нем зияла пробитая пулей дыра.

Растерянное молчание затянулось – никто не мог подобрать нужных слов. Гофорт встал и подошел к Арлин Сандерс. Уперев руки в бока, он подчеркнуто внимательно разглядывал ее прическу, пока остальные ждали, затаив дыхание. Затем Гофорт наклонился и взглянул девушке в глаза, как равный равному.

– Ты и в самом деле морской пехотинец. – Он подмигнул.

Я был абсолютно уверен, что больше он в жизни не назовет Арлин «мисси». Вы же сами понимаете – она не промазала.

После этого случая некоторые наши ребята стали называть Арлин «волевая».

7

Шансы на то, что Арлин в этой дьявольской передряге удалось уцелеть, были ничтожно малы; но и у меня, по логике вещей, их было ничуть не больше. Надежда на то, что она жива, давала мне силы идти вперед; злость, вскипавшая при мысли о ее смерти, побуждала к действию. Когда, казалось, уже все силы были на исходе, я вдруг остро ощущал прилив кипучей энергии в ожидании справедливого возмездия.

Как будто желая испытать на прочность мою вновь обретенную решимость идти до конца, Фобос вознамерился подвергнуть меня новым испытаниям. Взглянув вниз, я заметил, что шахта аварийного выхода не доходит до того уровня, где находилась атомная электростанция. Лестничные перекладины завершались несколькими погнутыми и искромсанными металлическими прутьями.

– Проклятье! Я же нутром чувствовал, что слишком уж все подозрительно хорошо складывается! – воскликнул я.

Немного ниже того места, где лестница обрывалась, располагалась толстая металлическая крышка люка, открывавшего путь в коридор, по которому можно было попасть на следующий уровень подземных сооружений.

Эта крышка, служившая дверью на очередной этаж, выглядела тяжелой и массивной. Она была заперта на замок, и, чтобы открыть ее, нужно было повернуть похожее на штурвал колесо на внешней стороне люка. В обычных условиях сделать это было бы несложно, но, так как лестница обрывалась в нескольких ступенях над ней, задача становилась почти неразрешимой.

Какое-то время я оставался в растерянности. Если бы я повис, ухватившись одной рукой за последнюю перекладину, то другой мог бы с трудом дотянуться до колеса, однако проблемы это не решало, поскольку никакого рычага, чтобы его открутить, у меня рядом все равно не было, а свалиться в дьявольскую преисподнюю в таком положении было легче легкого. Я глубоко вздохнул, закрыл глаза и принялся соображать.

Да неужели же я совсем из ума выжил?! Повернувшись на сто восемьдесят градусов – лицом к лестнице, я просунул ногу между последними ступенями, после чего, закрепившись таким образом, стал медленно разгибаться до тех пор, пока не повис вниз головой. Теперь, когда искомый рычаг найден, дело за мускулами. '

Поворачивать колесо в направлении часовой стрелки стоило сначала больших усилий, но потом оно пошло свободнее, и дверь распахнулась. Теперь предстояло сделать самое трудное

Вцепившись обеими руками в колесо уже открытой настежь двери, я распрямил ноги, и тело мое, тяжело соскользнув вниз, стало раскачиваться, как маятник на ходившем туда и обратно колесе. Остановить эту качку мне удалось лишь через некоторое время.

Подтянувшись, я сумел перекинуться на противоположную сторону массивной двери и ухватиться за такое же колесо, расположенное с внутренней стороны. Только после этого я смог перебраться в шахту. Проведя этот сногсшибательный акробатический трюк, я остался цел, потеряв разве что желание и дальше оправдывать свое прозвище безумными полетами.

Я оказался в туннеле, где лампы то загорались вполнакала, то гасли, бледно мерцая, как зазывная реклама ночного клуба. Проход был достаточно просторным, чтобы идти не сгибаясь, в полный рост.

Метров через пять туннель предстал одним из самых загадочных архитектурных сооружений, которые мне доводилось здесь видеть. Несмотря на паршивое освещение, удалось внимательно разглядеть его стены – гладкие и серые, с подозрительно грубо обработанной поверхностью, как будто их вырубали в скальной породе волшебным топором.

Большие прямоугольные изображения, видневшиеся на них, вызвали ассоциации с гигантским кладбищем. Но самым сильным ощущением, которое навевал узкий коридор, был образ седой древности, где царили неистребимые силы всепобеждающего зла. Странное это было чувство – одновременно и чуждое, и знакомое. Будто я оказался пленником первозданного вселенского лабиринта и остаток жизни должен провести в поисках выхода из подстерегающих повсюду тупиков.

Будь оно трижды проклято, мое неуемное, неистовое воображение! Лучше бы заняться воспоминаниями – это, по крайней мере, давало хоть какую-то соломинку, за которую можно было уцепиться. Связь с прошлым – самыми яркими эпизодами моей жизни – придавала сил в безысходном кошмаре настоящего.

В этот самый момент я увидел старину Гофорта, нашего бравого старика-сержанта, который шел по коридору мне навстречу. В мерцающих бликах неясного света трудно было определить, какого оттенка его кожа; но походка – легкая и целеустремленная, вселяла надежду на то, что его не сумели превратить в зомби.

Да, это был Гофорт, причем живой!

– Друг! – закричал я от переполнившей меня радости. Наконец-то я нашел в этом беспросветном мраке еще одну живую душу!

Сержант ничего не ответил, что должно было меня насторожить!

Гофорт поднял свою старую винтовку модели 30-99 и навел ее мне прямо на грудь. К счастью, я успел свалиться на пол в тот самый момент, когда пуля просвистела над головой.

– Чтоб тебя приподняло и прихлопнуло! – крикнул я в сердцах; меня душила ярость оттого, что теперь против меня выставили усовершенствованную модель зомби. Не оставалось больше никаких сомнений в том, что человеком Гофорт быть перестал.

Этот новый персонаж показался мне еще более нелепым и несправедливым, чем сумасшедший коричневый монстр с шипами и рогами. Теперь, правда, я точно знал, как следует поступать с зомби – никаких правил в играх с ними не было и быть не могло!

Эй, Гофорт, подожди, опомнись, ты же всегда был нормальным малым!

Сержант двигался прямо на меня, не виляя из стороны в сторону, не пригибаясь и не пытаясь защититься, чтобы стать менее уязвимой мишенью. Тем самым он оказал мне своего рода последнюю любезность. Но перезарядил Гофорт свою снайперскую винтовку с единственной целью: всадить мне в башку такой заряд, чтоб мозги по стенке размазались.

Я, конечно, не стал дожидаться, когда он приведет свое намерение в исполнение – у меня были другие планы.

При жизни сержант был отменным стрелком – что и говорить. Да и после смерти стрелял лучше всех зомби вместе взятых. А еще он моргал.

Я катался по полу до тех пор, пока он не приблизился метров на десять, и тогда, подняв ружье и прицелившись, спустил курок. От этого выстрела останки бедняги зомби облепили стены коридора, да так, что хоть ножом соскребай. Да, шарахнул я по нему просто артистически. Что-то попало мне в глаз. Я принялся моргать, однако соринка продолжала беспокоить.

Тут до моего слуха донесся странный, неестественный смех, скорее похожий на безумное, сухое кудахтанье.

– Заткнись! – крикнул я психованному балагуру, вытирая щеки.

Нелепый смех стих, и до меня дошло, что радостное кудахтанье издавал уже почти съехавший с катушек бедолага по прозвищу Флай.

Ничего обнадеживающего. Мне любым путем надо было восстановить контроль над собственной психикой. Пробежавшая в голове таблица умножения помогла мне немного остыть, пока я обшаривал зомби в поисках боеприпасов. Дыхание замедлилось до разумных пределов, сердце, готовое до этого выпрыгнуть из груди, стучало в нормальном ритме.

Я и впрямь успокоился, так что даже глазом не моргнул, когда над головой с жужжанием проплыл металлический череп.

Неужели воображение мое разыгралось не на шутку. Даже когда я был ребенком, галлюцинации меня не посещали, а в нынешней нелепой ситуации и вовсе глупо было насылать на меня этот огромный белый череп, видимо, очень куда-то торопившийся (наверное, в магазин, где продавали демонические головы). Поэтому я решил договориться с собственным воображением: если оно не будет больше посылать мне эти раскрашенные воздушные шарики, я дам ему возможность время от времени прерывать нить моих воспоминаний. Игру всегда надо вести по-честному.

Я как сумасшедший помчался по коридору, пару раз споткнулся, но, видно, летун почел за лучшее от меня отвязаться. В большой, просторной комнате я ощутил приступ клаустрофобии. Может быть, звучит это и по-дурацки, но поглядели бы вы сами на это веселенькое местечко. Невероятно высокий потолок с арочными сводами, поддерживаемыми причудливыми колоннами, которые были бы вполне уместны в каком-нибудь древнем индийском дворце, меня особенно не волновал. Гораздо больше беспокоило то обстоятельство, что в огромном помещении полным полно емкостей с ядовитой зеленой жижей, с которой, как мне казалось, я уже распрощался.

Пустая комната с бесчисленным множеством закоулков – очень удобное место для сборищ гоблинов, демонов, монстров и зомби – заторможенных и сверхбыстрых, туповатых и суперсообразительных.

Как только эта невеселая мысль промелькнула в моей голове, шлюзы раскрылись, и они стали со всех сторон заполнять комнату.

Я отскочил назад и забился в темный угол, пытаясь изобразить из себя бездушного мертвеца; некоторое время такая тактика себя оправдывала. Казалось, зомби не обращали на меня никакого внимания.

Хоть времени на психологические тесты у меня не было, один я все-таки решил провести. Где-то мне довелось прочесть о таком состоянии ума или философии (уж и не знаю, как точнее выразиться), которое называется солипсизм: стоит вам только о чем-то подумать, и это происходит. Последняя стадия наступает тогда, когда вы начинаете думать, что реально существуете лишь вы сами, а вся Вселенная – не более, чем плод вашего воображения. Я уже готов был купиться на сомнительные истины этой теории, лишь бы только сила воображения избавляла меня от чудовищ так же быстро, как они заполняли огромное помещение.

Ну, что ж… терять мне все равно было нечего! Я закрыл глаза и с предельным напряжением сосредоточился на мысли о необходимости очистить комнату от фантастических уродцев.

В тот самый момент, когда, казалось, мозги напряглись до предела, раздался оглушительный взрыв, и меня сбила с ног волна горячего воздуха. Открыв глаза, я обнаружил, что валяюсь на полу не один – неведомая сила, опрокинувшая меня, не пощадила и нескольких зомби, оказавшихся поблизости.

Сам собой напрашивался вывод, что солипсизм – одна из разновидностей шарлатанства.

Взглянув вверх, я увидел, что мой давешний знакомец – коричневый монстр с кожей крокодила и рогами цвета слоновой кости – не только вернулся сам, но и привел парочку приятелей. Они смотрели, как я, пошатываясь, поднимаюсь, и смеялись.

Потом один из них бросил в меня комок слизи, который тут же превратился в ослепительно яркий, огненно-красный шар. Я снова повалился на пол и прикрылся обгорелым трупом одного из зомби, а эта чертова пылающая слизь пролетела прямо надо мной, чуть не спалив одежду.

Я судорожно искал хоть какое-нибудь оружие, надеясь заметить блеск металла, – хоть кусок железной трубы, хоть что-нибудь! Напрасно. Эти демоны проклятые и впрямь сильны были огненные смерчи голыми руками закручивать… А намерения их не оставляли сомнений.

Монстры шипели и пересвистывались, указывая на вашего покорного слугу. А потом и зомби меня заметили и начали палить что есть силы. При этом их не смущало, если некоторые из них выходили на линию огня – когда они попадали друг в друга или кто-то из демонов обрушивал на приятеля ком слизи, закручивавшийся огненным вихрем, чудовища вступали в борьбу с союзниками, напрочь забывая обо мне. Я с криками отчаяния метался по залу, перебегая от одной стены к другой, в то же время отмечая эту особенность взаимоотношений между моими врагами – я даже подумал, что в будущем неплохо взять ее на вооружение.

Теперь в помещении находились по меньшей мере дюжина зомби и трое демонов из крокодиловой кожи, а я все продолжал нырять, петлять и уворачиваться от визжащих и свистящих кусков металла, пролетавших над головой. Вдруг откуда ни возьмись появился тот самый проклятый летающий череп со шлейфом ракетного выхлопа на том месте, где нормальная голова смыкается с шеей. Череп развернулся и зашел на новый вираж, пытаясь скосить меня под корень, а потом разгрызть острыми, как бритва, стальными зубами.

И все-таки главной проблемой продолжали оставаться огненные смерчи; коричневые демоны были, конечно, намного опаснее зомби. Я очень радовался тому, что в странной комнате есть колонны – они давали мне хоть какую-то возможность укрыться от грозящих со всех сторон опасностей. Сделав бешеный рывок, чтобы добраться до одной из них, я выстрелил в группу зомби. И, едва переведя дыхание, помчался к следующей колонне.

На этот раз огненный шар пролетел совсем близко, опалив меня своим жаром. С той позиции, которую я занимал, подобраться к монстрам, не будучи предварительно поджаренным, не было никакой возможности, а мощность помпового ружья слишком мала, чтобы с такого расстояния причинить им вред.

Пока я пытался справиться с дрожью, за спиной снова послышалось жужжание, а затем резкий металлический скрежет. Ясно, что звуки эти мог издавать только летающий череп, выследивший меня между колоннами.

Ну, тварь летучая, я тебя сейчас, наконец, достану! Даже толком не прицелившись, я выпустил заряд.

Промах получился знатный!