Текст книги "Кровавая весна"

Дем Михайлов
Кровавая весна

Пролог

Темная стылая вода мертвого озера с едва слышным шипением набегала на осклизлые каменные ступени мрачного зиккурата, покрытого снегом и льдом. Вода набегала и неохотно отступала, оставляя на камне почерневшие обломки веток, мелкое крошево льда и клочья серой пены. На озеро налетел резкий порыв зимнего ветра, с завыванием промчавшись над водой и на мгновение заглушив глухое гортанное бормотание.

На обращенной к берегу стороне зиккурата виднелись полусогнутые фигуры – невысокого роста, кособокие, закутанные в шкуры и обвешанные ожерельями из ракушек и разноцветных камней. Не меньше десятка темных гоблинов пришли сегодня к опустевшему храму своего божества. И по их скорбным голосам было легко понять, насколько сильно они опечалены и погружены в тоску.

Неслаженными голосами бубня нескладную молитву, они мерно покачивались, изредка опускаясь на колени и прикасаясь лбами к холодному камню. Гоблины выражали глубокую скорбь. Изливали свое невероятное горе. Их взоры неотрывно смотрели на вершину зиккурата, где еще совсем недавно в небольшой комнате стоял каменный саркофаг с телом их погруженного в вечный сон божества.

Шурды были полностью поглощены молитвой, и именно поэтому не заметили, как за их спинами на поверхность озера вырвалось несколько крупных пузырей, затем вода забурлила, где-то у самого илистого дна полыхнуло тусклым зеленым светом. Полыхнуло и мгновенно погасло.

Самый молодой, и поэтому стоящий позади всех шурд все же уловил что-то и бросил через плечо короткий взгляд, не прекращая проговаривать слова молитвы. Но темная вода уже успокоилась, ничто не указывало на недавнее волнение, и шурд отвернулся.

Привязанный к выступающему камню плот вздрогнул и покачнулся. Покачнулся так, словно что-то его толкнуло и слега приподняло. Еще мгновение, и в гнилую древесину бревна вцепились мокрые белесые пальцы с почерневшими и неимоверно отросшими ногтями. Несколько черно-серых кривых ногтей мгновенно сломались, с едва слышным противным хрустом. Но на мертвую хватку руки это не повлияло – пальцы вцепились еще крепче, напряглись, принимая на себя вес кого-то, силящегося выбраться из стылой воды мертвого озера, раскинувшегося поверх руин некогда великого портового города.

Когда стоящий позади своих сородичей темный гоблин ощутил на своей лодыжке мертвую хватку, за которой сразу последовала резкая ослепляющая боль, он еще успел пронзительно вскрикнуть и инстинктивно взглянуть вниз. Гоблин успел заметить вонзившийся в его ногу странной формы кинжал и сжатую на его рукояти уродливую разбухшую ладонь. Издать крик ужаса он уже не успел. Горло перехватил спазм, сердце судорожно дернулось, затрепыхалось, и затихло навсегда. Шурд умер не от смертельного удара и уж тем более не от потери крови. Да и рана была неглубокой. Нет. Гоблин умер от мгновенной потери жизненной энергии. И от непереносимой боли. Старший Близнец причинял своим жертвам ужасные муки. В ногу гоблина вонзилось именно его искривленное и зубастое лезвие – страшное просто одним своим видом, а уж если вонзится в живую плоть…

С коротким отрывистым стоном шурд упал на обледеневшие ступени и с легким плеском соскользнул в черные воды мертвого озера, исчезая в ней навсегда. То ли его сородичи не были настолько поглощены молитвой, то ли проявились звериные инстинкты, предостерегшие о смертельной опасности, но все резко обернулись к источнику шума. Обернулись и замерли от непонимания происходящего – стоявший позади сородич бесследно исчез, а из ледяной воды медленно поднималась человеческая фигура, окутанная морозным паром. Синие губы кривились в судороге, вместо глаз – выпученные бельма, светлые волосы мокрыми сосульками облепили смертельно бледное лицо с проступающим сквозь кожу темным узором вен. Ни одно существо не могло выглядеть так страшно и при этом сохранять способность к движению. Ни одно… кроме… кроме того, кто уже умер…

Из воды медленно восставал труп. Мертвяк. Зомби.

Всего лишь обычное мертвое тело человеко, поднятое темной силой некромантии. Ни одного шурда не могло испугать появление мертвяка. Для них подобные мерзкие существа были всего лишь безмолвными и покорными слугами. Но сейчас уродливые лица темных гоблинов серели на глазах от охватившего их ужаса. А их застывшие взгляды не могли оторваться от предмета, зажатого в мертвых пальцах.

Кинжал.

В правой руке мертвяка был намертво сжат странный костяной кинжал с зазубренным лезвием и ярко полыхающим драгоценным камнем в рукояти. Кинжал, описание которого все шурды знали наизусть и передавали из поколения в поколение, не осмеливаясь при этом изменить ни одного слова. Ведь именно с помощью этого кинжала зародилась раса шурдов… Сила именно этого кинжала изменила их судьбу, превратив из миролюбивых гоблинов в изуродованных с рождения, вечно больных, зачастую гниющих заживо, но куда более умных шурдов… с совершенной памятью…

Сейчас шурды смотрели на легенду! На породившую их легенду!

Старший Близнец. Страшное оружие темного божества и прародителя Тариса Темного, одно имя которого вызывает божественный трепет и ужас одновременно.

Остолбеневшие шурды переглянулись и слегка попятились. Их исковерканные темной магией мозги забуксовали, не в силах принять правильное решение, не в силах принять любое решение.

Перед ними был бог! Их бог! И одновременно страшное древнее чудище, не знающее пощады.

Шурдам не дали много времени на обдумывание. Мертвяк сделал неуверенный, но широкий шаг вперед, и еще один гоблин тонко вскрикнул от пронзившей его ужасной боли. Вскрик перешел в хрип, и шурд рухнул на холодный камень.

Рот мертвяка приоткрылся, и вместе со струями гнилой воды и парой соскользнувших с нижней губы почерневших зубов оттуда вырвались шелестящие слова:

– Лучше… уже лучше…

С этими словами зомби встряхнул кинжалом, стряхивая с лезвия кровь, и вновь шагнул к неудержимо пятящимся шурдам.

Мечта темных гоблинов сбылась! Их бог вернулся! Вот только бог явно был не настроен внимать своим уродливым подданным.

В этот ничем ни отличающийся от остальных предвесенний день святой отец Магниус оказался свидетелем загадочного и одновременно трагичного происшествия.

Вот уже двадцать восемь лет святой отец умело управлял хозяйственными делами столичной резиденции Светлой Церкви. И заслуженно гордился этим пусть скромным, но достижением. Большего ему и не требовалось. Он никогда не стремился устроить свою карьеру – взбираться по крутой лестнице к Престолу.

Управляющий столичной резиденцией Церкви! Вполне достойное положение, и за долгое время нахождения на этой должности он полностью оправдал возложенное на него доверие. А если вспомнить, что родом он из забытой всеми крохотной деревушки и появился на свет в обычной крестьянской семье… Но это уже была бы неприкрытая гордыня, и благочестивый отец Магниус старательно отгонял от себя подобные греховные мысли… Смиренное служение Создателю – вот что главное, а остальное просто мирская шелуха.

Впрочем, как ни старался святой отец отогнать от себя эти мысли, изредка они посещали его, и тогда походка обретала особую неторопливость и важность.

Вот и сегодня отец Магниус неспешно шел по широкому коридору, ведущему в главный обеденный зал. На вечер назначен важный ужин, к которому присоединится сам его преосвященство, и требовалось проверить, как идет подготовка к столь важному событию. Не должно быть ни малейших накладок!

Шелестя просторными белоснежными одеяниями, священник прошествовал мимо ничем не примечательного невысокого столика. Невзрачного столика, если уж на то пошло.

Колченогий, из небрежно отесанной древесины, покрытый глубокими трещинами и без малейших следов полировки. Такой стол идеально подошел бы для любой деревенской избы, но в богато отделанном коридоре, украшенном старинными картинами и древними статуями – здесь этот стол казался абсолютно неуместным и смотрелся столь же чуждо, как деревянный черпак среди хрустальных фужеров.

А если учесть, что рядом с этим уродцем постоянно находилась стража, то все становилось еще более непонятным и гротескным. По левую сторону – закованный в полный доспех воин с застывшим бесстрастным лицом. По правую – сухонький старик-священник, спрятавший руки в широких рукавах простенького балахона. Денно и нощно. Изо дня в день. Из года в год. Уродливый столик никогда не оставался в одиночестве.

А в центре овальной столешницы – непонятный прямоугольный кусок камня, украшенный замысловатой резьбой и больше всего похожий на плотно закрытую шкатулку. В таких обычно держат украшения или важные бумаги. Но ни первое, ни второе не было ни малейшего смысла держать в коридоре.

Сначала это зрелище смущало отца Магниуса, но со временем он привык, и, уже не замечая несущую пост стражу, с безразличием проходил мимо. Но сегодня…

Едва управляющий поравнялся с молчаливой стражей, произошло сразу несколько событий, сменяющих друг друга с молниеносной быстротой.

С легким треском на каменной шкатулке появилась длинная горизонтальная трещина, и вздрогнувшая крышка слегка приоткрылась. Треск повторился, стал беспрерывным, на поверхности камня одна за другой появлялись глубокие трещины, а затем… шкатулка на мгновение окуталась белым сиянием и… беззвучно рассыпалась бесформенной грудой камней. Стоящий рядом со столом старенький священник медленно оседал на пол, не сводя расширенных глаз с остатков шкатулки и разевая рот в тщетной попытке что-то произнести. Одна рука вцепилась в грудь, другая судорожно шарит внутри привязанного к поясу белого полотняного мешочка. А воин… Снося все и вся на своем пути, воин огромными прыжками мчался по коридору, направляясь в самое сердце резиденции. Туда, где были расположены личные покои его преосвященства.

Глава первая. Вновь посетившая нас смерть

Яростно взревев, я поддал ногой уткнувшуюся в окровавленный снег плешивую голову шурда, отбросив ее на десяток шагов в сторону к вылизывающему густую шерсть сгарху. Огромный зверь, чью белоснежную шерсть обильно испятнали потеки свежей крови, лениво переступил с лапы на лапу под аккомпанемент захрустевших костей – голова темного гоблина превратилась в бесформенную лепешку.

– Проклятье! Проклятье! – я буквально кипел от переполняющей меня ярости, с дергающегося в судорогах лица дождем сыпалось ледяное крошево, закованные в сталь руки жаждали вцепиться в чье-нибудь горло и сжать его покрепче. Сжать до хруста ломающихся позвонков!

– Успокойтесь, господин, – прогудел стоящий рядом Рикар, устало опираясь на рукоять боевого топора. – Чего уж теперь… Случается.

– Троих! Потерять троих! И потерять так глупо! – прошипел я, опускаясь на колено и обеими руками зачерпывая ноздреватый снег. – Проклятье!

Прижав к лицу снежный компресс, я несколько мгновений наслаждался холодным прикосновением к обожженной коже. В этот раз внутри подземного поселения гоблинов было слишком тепло. И слишком много горячего и невероятно вонючего дыма. Я почти почувствовал себя оленьей тушей, подвешенной на вертеле над пылающим костром.

– Этого стоило ожидать, – тяжело выдохнул здоровяк. – Но вашей вины здесь нет, господин. Кто мог знать, что у этих вонючек есть подобная тварь? Как вы ее назвали?

– Киртрасс, – глухо отозвался я. – Любимые детища Тариса – костяные пауки, созданные из тел и душ жестоко замученных детей. Проклятье! Неудивительно, что мы не углядели эту тварь снаружи – ее и не выпускали. Да и куда она побежит – один костяк да череп, все лапы обкромсаны… Но как же быстро она сработала… как же быстро… Ты сам-то как?

– Не помру, – пожал плечами Рикар, покосившись на небрежно перетянутую тряпкой руку чуть выше локтя. – Едва задел, гаденыш. Задел, и окочурился.

– Любой бы окочурился, – хмыкнул я, тяжело поднимаясь на ноги. – От такого удара у него, поди, ни одной кости целой не осталось. Но в следующий раз пойдешь со щитом и коротким мечом. Ну, или с топором раза в два меньше твоей громадины!

– Господин!

– Ты меня слышал! – зло отрезал я. – Этой оглоблей в тесных шурдских крысиных норах не сильно размахаешься. Впрочем, если не хочешь менять оружие, то оставайся при нем. Но под землю я тебя не пущу, так и знай. Сегодня тебе просто повезло, Рикар!

– Да, господин, – вздохнул бородач, покоряясь неизбежному. – Ваша правда…

– Проверь остальных. И пусть готовятся к выходу. Пора возвращаться домой.

– Слушаюсь, господин Корис! – рыкнул Рикар и зашагал прочь.

А я повернулся и бросил мрачный взгляд на зияющую в земле неправильной формы дыру, изрыгающую столб черного дыма. Еще одно поселение шурдов. Бывшее. А теперь это братский могильник для очередной общины темных гоблинов, которые уже никогда не восстанут из мертвых. И не послужат материалом, столь необходимым для проведения некромантских ритуалов. Под землей остались только хрупкие обугленные кости. Мы тщательно позаботились об этом!

Все бы хорошо, вот только слишком дорогой ценой мне обошлась эта победа. Разменять трех человек на четыре десятка уродливых шурдов, пятерку костяных пауков и одного киртрасса – для меня это слишком дорого. А если учесть, что нападали мы силами трех десятков хорошо обученных и экипированных воинов, трех сгархов, одного ниргала и меня со всем набором жадных до крови щупалец – в общем и целом, это был полный провал тщательно подготовленной операции.

Хотя начиналось все довольно неплохо и по уже отработанному сценарию. Долгая разведка, бесшумное уничтожение вылезающих наружу шурдов, блокирование всех выходов и входов силами сгархов и лучников. Да и шурдское поселение не впечатляло размерами и количеством населения. Короткая команда, и воины слаженными группами ринулись внутрь вонючих нор. Началось поголовное истребление верещащих от ужаса гоблинов.

А затем все пошло наперекосяк – в одном из отнорков оказалось нечто вроде тюремной камеры с единственным заключенным – древним, как сама смерть, киртрассом. Безлапый и недвижимый, с потрескавшимся и пожелтевшим от минувших веков клыкастым черепом, в глазницах которого едва теплился призрачный свет. Жалкие останки некогда ужасного создания. Но несмотря на это, по-прежнему обладающий смертоносной магией подчинения.

Когда я ворвался внутрь, трое моих воинов уже лежали в лужах собственной крови, а четвертый медленно опускался на колени, сам подставляя шею под изогнутые клыки неподвижной твари. Его я спасти успел – ухватил за плечи и мощным рывком откинул назад. Поднабравший сил киртрасс злобно полыхнул глазницами, пронзительно заскрежетал и, получив сдвоенный удар щупальцами, подох, превратившись в замшелую груду обычных костей, вихрем разлетевшихся в разные стороны от моих яростных пинков. Я опоздал. Поганая тварь успела устроить себе прощальное пиршество. Но кто мог знать? Кто мог предполагать, что шурды, непонятно для каких целей, затащат к себе в норы древнюю нежить?

И Рикар сегодня со смертью едва-едва разошелся. Во время очередного замаха его огромный топор наглухо завяз во влажной земляной стене, и воспользовавшийся этим шурд успел-таки ткнуть своей ржавой пародией на настоящий меч. И попал ведь, уродец! Попал и отлетел назад от сокрушительного пинка в тщедушную грудь. Гоблин выплюнул фонтан крови и умер, а здоровяк отделался небольшой раной.

Нет, сегодня явно не наш день. Будь оно все проклято…

– Господин! Все готово.

Вздрогнув, я оторвался от созерцания колышущегося столба дыма и коротко кивнул:

– Выдвигаемся.

Выждав, когда мимо протянется последняя волокуша, я пристроился следом и мерно зашагал вперед. Оставшиеся без моего контроля щупальца обрадованно дернулись в стороны, поднялись над головой и хищно затрепетали, потянувшись к моим спутникам, от которых исходила такая вкусная жизненная энергия. Эти растущие из моей шеи ледяные змеи никогда не могли насытиться.

Одно из щупалец, подобно гарпуну, стремительно метнулось вперед и вонзилось в снег. Через секунду внутри отростка проскользнула едва заметная искорка энергии. Мышь. Или другая мелкая зверушка. Мир ее праху.

– Вы никогда не нажретесь, да? – недовольно буркнул я и, на мгновение приостановившись, сосредоточился на своих новых конечностях.

Висящий над моей головой веер щупалец вздрогнул и нехотя начал опадать мне на плечи толстыми извивающимися кольцами, обвиваясь друг вокруг друга. Спустя минуту я вновь зашагал вперед, но уже без змееподобного ореола. Обычный воин в массивном доспехе и черном плаще, почти близнец шагающего впереди ниргала. Конечно, если не обращать внимания на свисающий между лопаток и скрученный в замысловатую косу толстый жгут из неподвижно застывших ледяных щупалец.

– Такие деньжищи пропадают, – хмыкнул пристроившийся за моим плечом здоровяк.

– О чем ты? – устало спросил я. Усталость не физическая, но моральная. Слишком много нервов я трачу при каждой атаке очередного шурдского гадючника.

– Ну, дык! За каждую шурдскую головенку награда положена, господин. Чтобы воины Пограничную Стену рьянее обороняли. И за пауков награда имеется. А уж за поводыря… Ежели какой воин костяной гребень начальству представит, то столько деньжищ отвалят!

– Хм, атаковать не атакуют, а только обороняются, да еще и награду за это получают, – протянул я и, поворочав в голове эту мысль, отбросил ее как бесполезную. – Нам награды не дадут, Рикар.

– Это точно, – вздохнул мой верный друг. – Нам и гроша на ладонь не положат. И винца не нальют.

– А мы делаем за них их работу, – продолжил я с кривой усмешкой. – Чем больше темных гоблинов мы истребим, тем меньше этих уродливых созданий явится к Пограничной Стене. Но пусть не радуются так рьяно – я беру таймаут.

– Ась?! Чего берете, господин?

– Перерыв, – буркнул я. – Паузу. К следующему поселению шурдов соваться пока не будем. Пора вернуться к подзапущенным делам домашним. Пусть люди отдохнут.

– И гномы! – ревниво встрял идущий рядом с волокушей гном. – И сгархи!

– И гномы и сгархи, – согласно кивнул я, хлопая обидевшегося за свою расу коротышку по плечу: – Вы все мои, и за каждого я в ответе.

– Мы знаем, друг Корис! Мы знаем! – заверил меня гном, весело сверкнув серыми глазами.

– И пираты! – донесся веселый оклик.

– А пираты не люди, что ли?! – не выдержал Рикар. – Ты по сторонам смотри, ушастый!

– Вот-вот, – заметил я, подталкивая здоровяка в спину. – Что-то все слишком уж расслабились. На сгархов надеются? Никто, мол, нас не тронет, пока такие грозные зверюги рядышком идут? А? Командуй, Рикар, пусть соберутся чуток. От отравленной стрелы сгархи не уберегут.

Услышав мои слова о сгархах, гном обиженно засопел и, проваливаясь в глубоком снегу, пробрался к ближайшему белоснежному зверю и ласково похлопал его по густошерстому боку. За любимцев обиделся.

Да, гномы и сгархи – это уже совсем другая история.

Огромные и величественные сгархи просто покорили гномов. Не знаю уж, чем именно. Но теперь у каждого из обитающих в нашем поселении зверей было свое особое имя-прозвище, все они были всегда ухожены и сыты. Не только мясо, но и рыбку, которая сгархам очень даже понравилась, трескали каждый день. Мой тезка хозяйственник лютовал, бесился и устраивал засады в коридорах пещеры, дабы остановить скармливание рыбы зверям, которым, по его словам, и «куска оленины за глаза хватит». Гномы не внимали увещеваниям, и жирную рыбешку сгархи получали исправно. Потом уже выяснилось, что гномы пробили в норы к своим любимцам обходной коридор в скальной толще и таскали гостинцы через него. Когда это обнаружилось, крику было много!

Самки так и вовсе превратились в белоснежные упитанные шарики и приобрели весьма скверный характер. Настолько скверный, что мужикам любой расы и породы лучше вообще не подходить, если не желаешь научиться летать. Высоко и далеко, но недолго. В этом мы убедились на примере нашего колченогого гоблина Горкхи.

В тот день толстобокие матроны решили понежиться под лучами холодного солнца и ненадолго покинули свои темные норы, тут к ним и подскочил радостно улыбающийся Горкхи. Он еще успел сказать что-то вроде «Горкхи очень рад…», после чего последовало молниеносное движение лапы, и, уподобившись ощипанному соколу, гоблин с переходящим в ультразвуковой диапазон верещанием внезапно полетел, аки птица…

Слава Создателю, все обошлось. Горкхи отделался испугом, а самцы сгархов разъяснили нам, что в последний срок беременности самки становятся не просто раздражительны, а крайне раздражительны и свирепы. Поэтому мужикам лучше к ним не подходить. В том числе и собственным мужьям. А женщинам и детям можно, их не тронут и даже обласкают.

Очухавшийся Горкхи издалека выслушал объяснения, гордо выпятил тощую грудь и, хлопнув по ней ладошкой, заявил:

– Да! Горкхи мужик! – после чего гоблин был бит испугавшейся за него Нилиеной и загнан в пещеру от греха подальше.

А мы получили бесценный урок – к беременным самкам сгархов соваться не стоит. Убить не убьют, но приятного будет мало. Впрочем, и у людей так же – беременных женщин стараются не сердить.

Кстати, о гоблинах…

– Рикар!

– Слушаю, господин! – отозвался здоровяк.

– Ушастых красавиц не забыли?

– Не забыли, господин Корис, – успокоил меня бородач. – В волокуше под шкурами затаились. До того тощие, что смотреть страшно.

– Вот и хорошо, – махнул я закованной в стальную перчатку ладонью. – Проследи за ними. Поесть дай, попить… ну, ты понял.

– Дык не берут, – ответил другой охотник. – Уже предлагали, господин. Боятся.

– Тогда пусть терпят до самого дома, там их накормят, – фыркнул я и, покосившись на солнце, вновь надел снятый было шлем.

Под «ушастыми красавицами» я подразумевал гоблинш. Не темных, конечно, упаси Создатель, а простых, пещерных. Собратьев Горкхи. И вез я их специально для нашего покалеченного гоблина. Для компании. А если кроме дружбы с сородичами он чего больше возжелает, то пусть сами договариваются.

Честно говоря, все получилось случайно. Во время подземного боя, когда я залетел в очередной тупик, ударом ноги отшвырнул ворох прелых шкур, увидел эти двух заморышей женского рода. Невероятно худые, покрытые грязью, одетые в жалкие обрывки, обнявшиеся и дрожащие от дикого ужаса, они не сводили с меня испуганных глаз. Поняв, что это обычные гоблины, чья раса полностью превращена шурдами в рабов, я остановился. И успел остановить удар ледяных щупалец. Взглянул на гоблинш и рокочуще проговорил:

– Сидите здесь! Спрячьтесь под шкурами и не высовывайтесь.

После чего покинул тупиковый отнорок, машинально запоминая его местоположение. Если послушаются меня и останутся на месте – у них есть шанс выжить и не попасть в устроенную нами мясорубку. Если выскочат в коридор – их ждет смерть. Если не от оружия моих воинов, то от клыков и лап стерегущих снаружи сгархов. В любом случае я плакать не буду. Но ничего не случилось. Обе… девушки – а они и правда оказались очень молоды, лет семнадцать-восемнадцать по человеческим меркам – не двинулись с места, и когда я вспомнил о них и вернулся после боя, послушно ждали, забившись под шкуры.

Тогда у меня и родилась эта идея. И сейчас обе гоблинши на волокуше ехали к своему новому дому. Ехали свободными. Я приказал не связывать их. Если побегут – мои стрелки всегда наготове и стреляют метко. Да и сгархи будут рады представившейся игре в догонялки. Если останутся – возможно, у них есть будущее. Такого варианта, как «пусть себе убегают», не существовало. Кто знает, сколько всего успели подметить и услышать глазастые и ушастые красавицы. А они ведь ничего не забывают…

Впрочем, вездесущий Рикар уже успел поговорить с ними, объясняясь жестами и обрывками фраз. Наш язык чумазые девушки знали плохо. Но учитывая их память, это дело быстро поправимо. Не знаю, что моя бородатая нянька им сказала, но гоблинши сидели тихо и проблем не доставляли. Пока.

– Господин! – не выдержал один из воинов. – Дозвольте спросить!

– Говори.

– А что с ними делать-то будем?

– Улучшать породу, – отмахнулся я. – Мне откуда знать? Хм… пусть Горкхи решает, что с ними делать… хм…

С минуту над медленно двигающимся вперед отрядом висела тишина, а затем грянул дикий хохот, и посыпались самые различные предположения, как именно Горкхи может использовать свалившийся на него двойной подарок. Ну, вот и разрядились уставшие воины. Прошла горячка боя.

Уловив мелькнувшую рядом громадную тень, я взглянул на нависшего надо мной сгарха. Трехпалый. Старый друг, проверенный в боях. Уже успел поваляться в снегу и вылизаться, но на шерсти еще видны кровавые разводы и брызги. Сегодня зверь отвел душу, немного утолил свою жажду мести пленившим и жестоко истязавшим его шурдам. Хотя нет – не утолил. Лишь немного пригасил. Но вскоре яростное пламя разгорится вновь. Потому что такое не прощается никогда. Всей крови шурдов не хватит, чтобы утолить жажду мести гигантского зверя.

– Прокатимся, мой старый друг? – спросил я и, услышав донесшийся утвердительный рык, шагнул к припавшему к земле зверю.

Далеко впереди виднелся смазанный силуэт громадной горы, царственно возвышающейся над холмистой равниной. Подкова. Наша крепость. Наш дом.