Текст книги "ПереКРЕСТок одиночества"

А он говорил простые вещи – у тебя сорок лишних килограммов веса. Ты хвалишься своим затерянным в дебрях бункером. Но до бункера еще надо дойти. Не доехать – а дойти. Дорога может быть заблокирована. Машина может сломаться или ее угонят. У тебя есть тридцатикилограммовый рюкзак и ты сам. И пара дней, чтобы преодолеть восемьдесят километров. Часть этого пути – по бездорожью. А за тобой ползет радиация, летят ураганные ветра, и каждый встречный мечтает тебя прикончить ради рюкзака. Дойдешь? Нет. Не дойдешь. Потому что мало накупить крутого снаряжения – надо соответствовать ему. Бегать каждый день, ходить в долгие пешие походы с тяжелой нагрузкой, закалять организм. А не пузо до колен отращивать.

Тык… и толстяк сдулся.

А вон у того рот полон гнилых зубов. И вскоре его начнет терзать жуткая зубная боль. Побежит к стоматологу. Тот поможет. Но это сейчас. А когда наступит конец света? Куда пойдет страдалец? Боли бывают такие страшные, что люди головами о стены бьются. И далеко не каждый зуб возможно удалить самостоятельно – новичку в этом деле так уж точно. Занесешь заразу – умрешь. Мозг ведь рядом, инфекции и воспалению всего шажок сделать и готово. Свалишься в горячке. Затем агония и смерть. И раз так наплевательски относится к своему рту – стало быть, либо не верит в конец света, либо просто дурак. Но не выживальщик – тот бы за своим телом следил от и до, включая всегда вовремя подстригаемые ногти. Особенно ногти на ногах.

Долго тогда тот мужичок говорил. Все его слова оказались в блоге моего знакомого. Там и прочел. И задумался.

Дьявол кроется в мелочах.

Самая крутая машина может потерпеть аварию. И дальше придется топать пешочком. И через пятнадцать километров ты сотрешь ноги до крови. Потому что не умеешь ходить на далекие расстояния. Воспаление. Заражение. Смерть.

Ты овладеешь боевыми умениями, станешь мастером рукопашного боя. И тебя убьет зубная инфекция.

Да, ко всему готовым быть невозможно. Но сбросить лишний вес и привести зубы в порядок – это, пожалуй, по силам каждому.

Повертев зуб в руках, я отправил его в туалет. И представил – вот он, тот, кто был здесь до меня, держась за челюсть, с мычанием бродит по коридору не в силах унять терзающую его боль. Он не может спать. Не может есть. Он с остервенением дергает рычаг раз за разом. И бродит, бродит, бродит… и после очередного разворота он видит перед собой восхитительно твердую кирпичную стену. И он начинает разбег, выставив вперед раскалывающийся от боли подбородок… он полон ужасной решимости – либо выбить ненавистный зуб, либо так сильно удариться головой, чтобы хоть на время получить спасительное забвение и унять проклятую боль…

Не приведи Господь…

Нет!

Откуда такие мысли? Откуда во мне надежда на Бога?

Я могу рассчитывать только на себя!

Не стану отрицать существование Господа. Но он уж точно не станет следить за состоянием моих зубов! Это мое и только мое дело! И потому – чисти зубы дважды в день!

Цинга…

Цинга…

Цинга…

Я вспомнил об этом ужасном заболевании прошлых времен и минувших веков. Вспомнил. И содрогнулся. Я человек начитанный. Любопытный. Любознательный. Я еще и фото немало рассмотрел – показывающих во всем ужасе цингу. Смотрел, чтобы проникнуться – и проникся.

Цинга…

Болезнь, вызываемая острым недостатком витамина С. Регулярной чисткой зубов с этим ужасом не справиться. Мне нужен витамин С. Нужен! Он критически важен не только для зубов, конечно. Без него в организме начнется жуткий разлад. Ослабнет иммунная система. Состояние кожи позволит путать меня с зомби. Вялость. Быстрая утомляемость. Боли в пояснице. Я знаю. Я читал. Но никогда не думал, что мне – современному человеку с пачкой витаминов на микроволновке в кухне грозит авитаминоз. Да и на фрукты я всегда налегал. И вот я здесь. В тюремной, мать ее, келье. И что у нас в регулярном рационе?

Хлеб, хлеб, хлеб, пюре и рыба.

Ну – я так думаю. Возможно, следующая порция окажется иной по составу. Если же взять сегодняшний рацион за базовый, регулярный, то нехватка витамина С мне гарантирована.

А как насчет витамина Д? Его получить далеко не так просто. Наш организм создает его после того, как побывал под ультрафиолетовыми лучами. Мы получаем его опять же с пищей.

Важен каждый микроэлемент. Хочу оставаться здоровым и сильным – надо питаться здоровой пищей. Но здесь выбираю не я.

А теперь пора немного поспать. Недолго. Четыре-пять новых циклов. Четырехчасовой сон подарит телу отдых, а воспаленному мозгу перезагрузку.

Я опять устроился под рычагом номер один. Не забыл сделать себе жесткое мысленное напоминание – теперь мне надо дергать два рычага в строгой последовательности. Про третий я пока и не думал – мимоходом потянул его, но он не шелохнулся. Да и щелчка с той стороны не было. Так что – два рычага. Съел сухарь, выпил воды, закутался в одеяло, уселся под рычагом и привалился к стене. Затих.

Сплю…

Сплю…

Сплю…

Подъем!

Дернуть за рычаг. Встать. Быстро, не волоча ноги, пройти до рычага номер два, следя, чтобы с плеч не упало одеяло. Дернуть. Вернуться обратно. Усесться на подстеленную тряпку. Вытянуть ноги. Затихнуть.

Сплю…

Сплю…

Сплю…

Ее красивое лицо искажено криком. Искривив рот, утирая слезы, она что-то кричит, но звук не доходит до моих ушей. Она будто разевающая рот диковинная рыбка в аквариуме. Но мне не надо слышать – я знаю, о чем она кричит. Она не хочет делать аборт. Не хочет слушать моих продуманных логических доводов. Не хочет понимать, что хоть мы и состоявшаяся пара, что хоть мы и вполне обеспечены, нам все равно еще рановато думать о детях. Ведь пока мы можем жить только для себя самих. С появлением в нашей жизни ребенка изменится многое. Слишком многое. Я не готов принести в жертву новой жизни собственную жизнь! Пока не готов! Подождем годика два. Подкопим еще деньжат. Построим семейное гнездо готовое принять и окружить заботой юное дитя. И вот тогда… Но она не хочет слышать. Она трясет головой. Горбится. Элегантное платье висит мешком. Бросив на стеклянный журнальный столик ключи, она разворачивается и выходит. Через миг я слышу первый звук – удар о косяк с силой захлопнутой двери.

Подъем!

Подскакиваю.

Темно…

Хватаюсь за рычаг и тяну, возвращая свет. Комкая у горла одеяло, спешу ко второму рычагу. Горблюсь. Ежусь. Сонное подсознание подкидывает картинку шагающего между колоколами горбатого звонаря Квазимодо из романа «Собор Парижской Богоматери».

Второй рычаг. Тяну. Он поддается. Спросонья едва не падаю, когда ощущаю давление в пятки и невидимую силу, отталкивающую меня в сторону. Держась за стену, возвращаюсь. Усаживаюсь. Затихаю.

Сплю…

Сплю…

Подъем…

Я провел таким образом не пять, а семь циклов. Семь циклов по сорок восемь минут. Снов больше не видел. Встать хотел гораздо раньше, но тело потребовало своего. И я подчинился. Дал ему долгий отдых. И когда дернул за рычаг последний раз, по коридору раскатился мелодичный звон, мигнул зеленый свет. Зевая до ломоты в челюсти, я поспешил на радостный зов, не сдерживая смех – сравнил себя с собакой Павлова. Там рефлексы нарабатывали, если не ошибаюсь. И здесь рефлексы нарабатывали – мне. Звон? Зеленый свет? Беги к окошку! Тебе дадут вкусняшку! И еще сколько-то дней ты не протянешь ноги с голоду!

Что мне послали злодеи застенные?

Лепешка-поднос. Лепешка-тарелка, почти наполовину заполненная густым варевом. Горох? По запаху очень похоже. Да и по виду гороховый суп. Сморщенное старое яблоко рядом с тарелкой. И все.

Подхватив еду, я отнес ее к столу и приступил к завтраку. Вместо ложки кусочки лепешки, стараюсь не пролить ни капли, наслаждаюсь вкусом. И снова – вкусно! Еда с дымком, скуповато посоленная, с добавлением уже знакомых мне трав. Это вроде бы и горох, но вроде бы и не горох. Все хорошо растерто, поэтому опознать трудно. А приправы и умения повара могут легко исказить исходный вкус до неузнаваемого. Поэтому я просто жадно ел. Одеяло по-прежнему свисало с плеч, сохраняя скопленное под ним тепло. Горячая еда добавляла ощущение некой «домашности». Мне было хорошо. Прямо хорошо…

Но хоть и увлекся, яблока я не тронул.

Отложил его в сторону. Остальное съел до крошки. Потянулся. Снял и сложил одеяло. Приступил к гимнастике. Приседания, наклоны вниз и в стороны, махи руками. Сонное тело слушается с неохотой, но оживает с каждой секундой. Раздеваюсь. Пробежка до кормильни. Принимаю быстрый душ. Старательно полощу рот. Процедуры по полной программе. Только так и никак иначе.

Яблоко…

Все время думаю о нем. Яблоко… какое оно на вкус? Кислое? Сладкое? Кисло-сладкое? В нем точно есть витамин С. И не только он. А еще в нем есть кое-что другое…

Действуя ножом осторожно, будто неопытный хирург, я разрезаю яблоко пополам. И едва плод распадается, сразу вижу его – семечко. Пузатое крупное семечко, лежащее в плодовой суховатой мякоти. В нос ударил яблочный аромат. Не выдержав, я отрезал тонюсенький ломтик и положил на язык. Жеванул. И прищурился от удовольствия. Скорее кисло, чем сладко. Но вкусно…

Вскоре я разрезал все яблоко на тоненькие ломтики. Отдельно отложил яблочные семена. Коричневые. Пузатые. Кусочки яблока поднял на тканевый полог и положил сушиться рядом с хлебом. Витамины. Вкуснятина. В период плохого настроения не помешает кусочек сладкого сухофрукта на языке.

Семечки…

Я разрезал вдоль пластиковую бутылку. Получилось два длинных горшка. Пустых. Вернувшись к тупику, к очищенным и проверенным секторам, собрал остатки мусора. Придирчиво осмотрел. Понюхал. Черт его знает. Тут сложная смесь. Пахнет гадко. При растирании пальцами среди «размазни» ощущаются твердые комочки. Что-то вроде крохотных камешков. Мне в любом случае особо выбирать не из чего. Да и сажать я пока ничего не собираюсь – просто проверил, есть ли возможность набрать достаточно «грунта».

Вернувшись к столу, поместил яблочные семечки между двумя слоями влажной ткани. Прихватил гирю. Отнес сверток к ледяной стене и положил рядом. Где попрохладней. Оценивающе оглядел ледяную стену. Она отступила. Сантиметра на два-три. Из-под стены показался кусок мокрой темной тряпки. Очередной мусор. Под потолком щель стала шире. По льду стекала вода. Качнув гирю, нанес удар. Разлетелись ледяные осколки. Я поморщился от боли в ноющих после тренировки мышцах. Отвыкли мышцы от нагрузки. Вот и разомнутся еще разок. Бил гирей до тех пор, пока не вспотел. Подгреб льда к тряпке с семенами.

Уперев руки в бока, встал перед ледяной стеной и смерил ее взглядом.

Ты отступишь.

Ты обязательно отступишь пред моим натиском.

Постояв минуту, подобрал гирю и зашагал обратно.

Я отдохнул. Я поел. Я бодр и полон сил.

И впереди у меня много работы. Так не стану же терять время.

Глава четвертая

Еще пара часов с небольшим, и я очистил и проверил десять квадратов. Частично заполнил собранной вонючей смесью горшки из разрезанной пластиковой бутылки. Нашел большую пластиковую пуговицу с четырьмя отверстиями. Едва не напоролся пальцем на длинный и тонкий стеклянный осколок.

Дергая в очередной раз за рычаг, осознал, что это уже пятнадцатый раз. Временной интервал должен увеличиться вдвое. С сорока восьми до девяноста шести минут. Полтора часа чистого времени. Я рад достижению. Но, шагая к рычагу номер два, я понимал – манна небесная не может падать вечно.

Предположим, что через пятнадцать опусканий первого рычага временной интервал увеличится вдвое еще раз. То есть с девяноста шести до почти ста девяноста двух минут.

Через пятнадцать раз еще вдвое?

До трехсот восьмидесяти четырех минут чистого времени? До почти семи часов чистого времени?

Сомневаюсь. Какой тогда смысл держать тут узника? Чтобы он дергал два рычага три раза в сутки?

А потом два раза в сутки?

Следом один раз в сутки?

И так дальше и дальше, пока рычаг не придется дергать всего один раз в месяц?

Бред.

Чистый бред.

Лишено смысла.

Кормить кого-то два раза в день, согревать и освещать камеру. И ради чего? Чтобы два-три рычага дернули по разу в месяц?

Нет.

Интервал не может увеличиваться до бесконечности.

Возможно, текущий лимит – девяноста шесть минут – и есть верхний предел. Не стоит ожидать большего. Не следует надеяться на такое чудо. В любом случае я смогу убедиться в этом через… сколько?

Девяносто шесть минут. Пятнадцать раз дернуть за рычаг. Умножить пятнадцать на девяносто шесть… неплохая задачка для отвыкшего от математики мозга. Но у меня получилось.

Тысяча четыреста сорок минут.

Очень знакомая и часто повторяемая цифра. Используемая во многих лозунгах и призывах.

«В сутках всего тысяча четыреста сорок минут – распорядись ими с умом!»

Сутки. Двадцать четыре часа.

Через сутки с небольшим я узнаю, будет ли увеличен интервал или же он останется равен девяноста шести минутам.

Я дернул второй рычаг. И присел – толчок в пятки оказался удивительно сильным. Будто везущий меня куда-то вагон подпрыгнул. Ощущалось и ускорение.

Проклятье… как же хочется узнать, на самом ли деле тюремная келья куда-то движется. И если да – то каким образом и куда. Но кто бы мне сказал! Ладно. Сам докопаюсь.

Мелодичный звон заставил меня взвиться к потолку прямо из сидячего положения. Приземлившись, рванул к кормильне. Понеслись навстречу кирпичные стены. Едва успев затормозить, сунулся в кормильню. Подхватил подношение.

Или подачку?

Да плевать!

Взяв обжигающую руки еду, отшагнул, и тут заметил блеск темного стекла. Ругнувшись, перехватил лепешку одной рукой, другой схватился за горлышко бутылки. Ниша со скрежетом закрылась. Зеленый свет погас. Я побежал к столу.

Вот это точно бонус. Награда от тюремщиков, мотивирующая узника на дальнейшие достижения. Другого объяснения для внеочередной кормежки быть не могло. Да еще и бутылка! И еду обычной назвать нельзя. У меня нос вот-вот взорвется от переполняющего его запаха. А рост истекает слюной.

Что у нас тут?

Лепешка-поднос. На ней лежит целая жареная рыба. В длину с мою ладонь. Очищенная от чешуи. Пялится на меня запеченным укоризненным глазом. Беззубая пасть приоткрыта. Выпотрошенное брюхо сплюснуто. Запах сводит меня с ума…

Целая рыба! Господи!

В бутылке?

Полна на треть. Заткнута деревянной пробкой. Именно деревянной. Длинной. Небрежно воткнутой в горлышко и поднимающейся над ним еще сантиметра на четыре. Грубо отесанная ножом. Древесина свежая – будто час назад кто-то подобрал толстую ветку, пару раз строганул ножом, отрезал излишек и вот пробка готова. Вытащив пробку, вдохнул запах. Вино. Его даже чуть меньше, чем треть бутылки. Давным-давно я где-то читал, что в некоей стране считалось нормой подавать к столу едва заполненную бутылку вина – потому что его следовало щедро разбавлять водой из поставленного рядом кувшина с водой. В результате получалась едва-едва розоватая вода со слабым запахом вина и при этом лишенная большинства болезнетворных микробов. Поэтому я увидел в почти пустой бутылке безмолвное приглашение заполнить ее питьевой водой. Нет. Спасибо. Откажусь.

Рыба…

Обжигаясь, я принялся за трапезу. Мне не сохранить жареную рыбу. Я могу сделать холодильник с помощью тряпок и льда. Но долго ли он продержится? Лучше иметь запас сухарей и сухофруктов. Это отличное продовольствие.

Рыба таяла на языке. Ее почти не требовалось жевать. Белое мясо было сочным и нежным, совсем не отдавало тиной. Пока ел, рассматривал угощение. Я не рыбак. Вот совсем не рыбак, к сожалению. Почему к сожалению? Потому что это хобби крайне полезно с практичной точки зрения – гарантировано свежая рыба к своему столу. Можно и закоптить. Вкуснятина. И полезно. А еще, если рыбачить в одиночестве, долгие часы просиживая на речном бережку или покачиваясь в лодке… столько всего можно обдумать неспешно, глядя как приплясывает на воде поплавок.

Но я не рыбак. И рыбу соответственно не узнал. Но речная. Точно речная. Даже по вкусу речная. И очень необычная на вид – тулово плоское и при этом очень высокое, горбатое, хвост короткий, голова массивная. Костей кстати много. Но они крупные. Их я откладывал отдельно. Вдруг что смогу из них смастерить? Иголку? Шило? Если порыться в голове, может и накопаю какое полезное знание. Если не накопаю – выброшу кости в отхожее место. И вряд ли я что вспомню. Единственное что приходит в голову – вроде бы из рыбьих костей раньше варили клей. Даже не клей, а клейстер. Знать бы еще, чем они отличаются. Клейстером вроде бы подклеивали обувь… или нет… возможно, им приклеивали оперение к стрелам. Черт его знает. Голова не выдает ничего, кроме странных обрывков текста и картинок.

Лепешку-поднос я съел наполовину. Выел середину – пропитавшуюся маслом и рыбьим жиром. Остатки нарезал на длинные тонкие ломти и поднял к потолку. Положил на тряпичный полог. Оглядел подсохшие сухари и яблоки. Никаких насекомых я здесь не видел – чему жутко рад. Только паразитов не хватало. Ни муравьев, ни тараканов, ни клещей. Отрадно.

Вытащив пробку, сделал небольшой глоток вина. Зажмурился. Хорошее молодое вино. Уж в этом разобраться могу. Совсем молодое вино. Красное. Сделать еще глоток этого нектара? Нет. Перебьюсь как-нибудь. Вино надо беречь. Я начал вставлять тугую пробку обратно в горлышко, когда она неожиданно словно шевельнулась у меня в руке. Вздрогнув, разжал ладонь, глянул. И увидел тонкую темную щель, бегущую от нижнего конца пробки к верхнему, кончающуюся сантиметрах в трех от верха. На эти три сантиметра пробка и торчала из горлышка.

Видать, дернули ножом слишком сильно и расщепили пробку. Но узнику не все ли равно, как выглядит выструганная из ветки пробка? Воткнули в бутылку и отправили сюда. Все одно сиделец вино вылакает и бутылку вместе с пробкой выбросит.

Жалко. Пробка такая длинная, что я уже примерился, можно ли выточить из нее что-нибудь полезное – рукоять для шила, к примеру. Но может все не так плохо? В любом случае пришлось бы разрезать деревяшку на две части. Гляну… взяться вот так и чуть потянуть в стороны.

Пробка бесшумно разделись на две части. Следом легкий хруст, и у меня в руках оказалось по деревяшке. С удивлением увидел глубокий желобок. На стол упал свернутый листочек сероватой бумаги. Шлепнулся крохотный тряпичный мешочек перетянутый ниткой. Прокатилась и замерла темная крупная горошина.

Я застыл у края стола.

Это еще что такое?

Чего не ожидал того не ожидал.

Так…

Мягко отложил части пробки. Взял листок. Развернул. Как и следовало ожидать, это записка. Послание, спрятанное в винной пробке. Пальцы невольно задрожали, перед глазами поплыло. Получить весточку столь неожиданно. Успокойся, успокойся, сначала прочти…

«Пока ОН в узилище пребывает – пребудешь в нем и ты! С его свободой – обретешь ее и ты! Крепись! Все в наших руках! Коль душа твоя в смятенье, коль ты устал и хочешь спать – проглоти горошину. Успокоенье чувств подарит, сон отступит, а сил прибудет! Коль пресность пищи надоела – в мешочке найдется несколько щепоток жгучего перца. Он вернет аппетит. Крепись! И верь в освобожденье! Трудись исправно, вздымайся выше! И вскоре я дам о себе знать еще раз!»

– Та-а-а-ак… – протянул я с крайней задумчивостью, опуская листок на стол. Машинально придавил его обломками пробки, положил на листок темную горошину. Рядом разместил мешочек.

Вдумчиво перечитал послание. Почесал переносицу. Прочел еще раз. Первая часть яснее не стала. Зато с предложения про горошину все очень даже понятно.

Горошина – это некий энергетик. Плюс воздействует на настроение. Успокоительное для мозгов и бодрящее для тела.

Мешочек – острый перец. Приправа. Тоже резонно. Получаемая пища мне очень нравится. Жареная рыба вообще восторг. Но это пока. Если рацион не богат разнообразием, то скоро мне наскучит один и тот же вкус. И щепотка острого перца придется очень кстати.

С этим разобрался.

Осторожно взяв горошину, принюхался. Что-то травяное, пряное. Еще пахнет медом. И чем-то вовсе незнакомым. Загадочный энергетик с неизвестным составом, сроком действия и силой воздействия на организм. Вполне может так дать мне по мозгам, что превращусь либо в беснующуюся мартышку, либо в безвольный овощ, лежащий в углу. В любом случае я не собираюсь доводить себя до такого состояния, чтобы мне понадобился энергетик сильнее кружки кофе. Поэтому горошина прямиком отправляется в жестяную коробочку для леденцов «Друг рыбака».

Мешочек с перцем. Развязал. Не дыша, заглянул внутрь. Красный. Молотый. Лизнул мизинец, собрал пару красных крупинок. Мазнул по языку. Через мгновение язык обожгло. Сощурившись, помотал головой, удовлетворенно хмыкнул. Злой перец. Но злой в меру. Самое-то. Его к моим съестным припасам.

Теперь попытаюсь разобраться с остальным текстом.

«Пока ОН в узилище пребывает – пребудешь в нем и ты! С его свободой – обретешь ее и ты!»

Кто ОН?

Кое-что понятно изначально – он тоже узник. Такой же, как я. Скорей всего, заключен в подобную моей камеру с рычагами. Или нет. Может только у некоторых одиночный режим. А ЕГО держат в общей камере. Или нет. Но главное – он очень важен. Важен для того, кто написал записку. И важен конкретно для меня – ибо по записке ясно: когда освободится он – освобожусь я.

Как так может случиться?

Как судьба одного узника может повлиять на судьбу другого?

Разве что первый узник действительно важная особа. Настолько важная, что выйди он на свободу, одного его слова будет достаточно для моей свободы.

Только ли для моей свободы?

Или для упразднения всей это странной системы?

Черт… даже если это не бред, если слова в записке правдивы, если есть тот, чье освобождение может даровать свободу и мне, то кто он? Что за должность может занимать? Диктатор, осужденный за воинские преступления, чьего освобождения добивается верная клика? Или наоборот – демократ, попавший под удар тирании и угодивший в мрачные застенки. Выйди он – придет к власти и упразднит ужасную тюрьму.

Не угадать.

Король? Может быть, он король? И его сюда кинул узурпатор трона?

Ага. Средневековье прямо. Еще добавить Железную Маску и получится настоящий приключенческий фильм.

Что-то логика начала хромать. Версию с королем отбрасывать не стану – кто знает, где я очутился? Я помню вспышку, принесшую меня сюда – но развивать пока эту версию не стану. Обожду.

Заключительная часть записки…

«Крепись! И верь в освобожденье! Трудись исправно, вздымайся выше! И вскоре я дам о себе знать еще раз!»

Так…

«Крепись» – тут все понятно. Одиночный режим мало кому идет на пользу.

«Верь в освобожденье» – много такие слова не стоят. Не более чем ободрение. Хотя и за это спасибо.

«Трудись исправно» – ладно, согласен, что это правильное пожелание. Чем больше работаю, тем, как оказалось, больше бонусов и больше связей с «волей». Оттуда же мне вино послали с пробкой-посланием.

«Вздымайся выше» – вот это уже прямо интересно. Как трактовать послание? В буквальном или переносном смысле? Я помню толчки в пятки, когда дергал второй рычаг – толчков было уже несколько. Ощущение будто я в лифте.

«И вскоре я дам о себе знать еще раз» – прямое обещание. Продолжу трудиться, продолжу «вздыматься» и получу еще один или несколько бонусных обедов, в каждом из которых может оказаться новое послание.

И я этого хочу – и бонусных обедов и посланий. Чем больше ресурсов и информации я получаю, тем лучше.

Хорошо… хорошо…

Заткнув бутылку плотно свернутым обрывком чистой тряпки, я дошел до рычага, дернул его, удивленно констатируя, что и не заметил, как прошло полтора часа! Я задумчиво сидел над посланием, а секунды и минуты бежали и летели. И да – надежды оправдались. Временной интервал увеличился до девяноста шести минут. Первый раз за рычаг я дернул только что. Еще четырнадцать раз. Чуть меньше чем через сутки я узнаю, будет ли интервал удвоен еще раз.

Опять взялся за записку и пробку. Из них можно выудить еще немного информации.

Бумага. Толстая. Грубая. Шероховатая. Настолько плохой бумаги я не видел никогда. В ней заметны какие-то посторонние вкрапления. Какие-то рваные волокна. Похоже на тряпку. Слова записки написаны без ошибок, использовалась не гелевая и не шариковая ручка. Очень похоже на след чернильной ручки. Чернила темно-синие, почти черные. Почерк уверенный, но торопливый. Отсутствуют завитушки и прочие украшательства.

Пробка. Оструганный обломок ветки. Я поднес его к носу. Вдохнул запах. Не ель. Не сосна. Во время давних походов часто рубил ветви этих деревьев и запомнил их запах. Да и по виду не они. И не береза. Как не искал остатков коры, не нашел. Дерево не опознал.

Ладно. Посидели и хватит.

Мешочек с перцем убрал к съестным припасам, предварительно убедившись, что там абсолютно сухо. Пробку приткнул там же. Надо подумать, что из нее можно сделать полезного в моем быте. Записку спрятал в жестянку из-под леденцов. Поглядел на перекатывающуюся внутри горошину и захлопнул крышку.

Следующие несколько часов я упорно трудился над очисткой пола у кормильни, шаг за шагом отступая дальше в коридор. Пятился как рак. Или как улитка – накатывался на очередной квадрат загаженного пола, чуть задерживался, отступал дальше. А квадрат пола сиял чистотой.

Пошли очередные открытия.

Открытия грустные, вызывающие размышления.

У стены я очистил два квадрата испещренных неглубокими вмятинами. Не меньше сорока округлых отметин. Они были и на стене, до которой я еще не добрался. Нетрудно догадаться об инструменте, сделавшем эти повреждения. Гиря. Тут неистово размахивали пудовой гирей. Ей пытались проломить пол и стену. Кто-то делал это либо сгоряча, либо от отчаяния. Я прикинул разброс ударов и только покачал головой. Никакой системы. Он просто бил вокруг себя, крутился, поднимал и опускал гирю, швырял ее. Выдохся, обессилел, прекратил. Кирпичи еще раз доказали свою прочность и странность материала – устояли перед настолько тяжелым снарядом.

Там же, в одной из выбоин, нашел иглу от шприца. Чуть согнутая. Пластиковая пипка в наличии. Получается игла от шприца относительно современная. Такие я видел в больнице, где проходил регулярный профилактический осмотр. Ими брали кровь из вены. Видимо, у кого-то из сюда закинутых бедолаг игла оказалась в кармане. А сам шприц? Мне бы он пригодился для чего-нибудь. Но поиски шприца не дали результата. Иглу отнес к столу, попутно дернув первый, а затем и второй рычаг. Проверил и третий. Но тот не поддался. Что можно сделать с чуть погнутой иглой от шприца? Понятия не имею. Может, потом придумаю.

Следующее открытие – выбитый частично шов у одного из прилегающих к стене кирпичей. Кирпич пытались вынуть. Цели могли быть разными. От желания сделать лаз для побега, до попытки создать тайник. Мои предположения оправдались – изнывающие от безделья и желающие вырваться на свободу узники не сидели без дела и что-то да делали в камере. А я сейчас, подобно археологу, вскрываю свидетельства их деятельности.

Вера. Сердечко. Сережа. Последние две буквы едва-едва процарапаны, можно сказать, просто помечены.

Вера любит Сережу. Я помню паспорт на имя Сергея, рожденного очень-очень давно. Может, Сергей гирей махал? Потом обессилел, упал, чем-то острым выцарапал имена и сердечко. Может, прямо тут и умер? Да нет. Это уже мое воображение разыгралось. Но какая-то драма на этом месте определенно случилась.

А чем Сережа надпись царапал? Ножом, что в тайнике? Возможно. А вдруг нет? Вдруг каким-то другим предметом?

Я принялся искать. Первым делом проверил пол рядом со стенами. Именно туда может отлететь предмет задетый ногой. Именно у стен и в углах всегда скапливается пыль, грязь и всякая мелочь. Прошел несколько метров гусиным шагом. Потыкал в густую поросль у стен. С легким звоном выкатилось сразу два предмета. Через несколько секунд я очистил и опознал предмет. Столовая алюминиевая ложка. Странно расплющенная. На черенке отчетливая надпись «М. Сергей». Черенок сломан посередине. Вот ею надпись и выцарапывали. Пока ложка не сломалась.

Я решил прерваться. Поясницу ломит. А впереди еще тренировка. Первым делом заглянул в тайник. Усевшись на стол, разулся. Тщательно вытер ноги, осмотрел ступни, убеждаясь, что нет повреждений. Эту же процедуру повторил с руками. Все в порядке. И хорошо, что я не напоролся на иглу от шприца. Осмотрев черенок ложки, я убедился, что он достаточно прочен. Но металл мягкий. Алюминий. Но мне не кирпичи им царапать. Взяв расщепленную пробку, я принялся примерять предметы один к другому. Чуть повернуть здесь. А тут придется очень осторожно подрезать дерево. Очищенные от изоляции провода подойдут как крепеж….

Через полчаса в моих руках был странный инструмент – черенок столовой ложки с деревянной рукоятью, перетянутой очищенным от изоляции проводом. Сверху аккуратно намотал узкую полоску тряпки. И готово.

Скребок. Мой первый созданный собственноручно инструмент. Хорошо послужит мне в деле очистки от мерзкой черной плесени на стенах и полу. Немного подточить его об угол кирпича и можно возвращаться к работе. Или немного перекусить?

Будто услышав меня, раздался лязг, мелодичный звон, мигнул зеленый свет. В зоопарк принесли еду. Я, как и положено послушному питомцу, вскочил и наспех обувшись, поспешил к кормильне. Забрал еду, вернулся к столу. Глянул с большим интересом. Лепешка-поднос. Миска с густым супом. Брусок хлеба лежит отдельно. Нет и кусочка рыбы. Супа столько же, как и в прошлый раз. Прикинул время. Получается, кормежка два раза в сутки с интервалом в восемь часов. Но есть надежды и на третий прием пищи. Время еще тикает. Прислушавшись к своим ощущениям, понял, что не голоден. Поэтому съел только суп вместе с тарелкой. Остальной хлеб нарезал и уложил на тканевый полог. Спустил вниз уже высохшие сухари. Сухофрукты трогать пока не стал – пусть дальше сохнут. Тщательно вытер стол. И отправился в туалет – многовато я ем в последнее время. Но рад этому. Мне нужны силы.

«Пока все хорошо», – подытожил я, покидая туалет.

Запасы еды растут. Появляются новые инструменты. Кто-то снаружи отправил мне туманное послание, прикрепив к нему пару подарков. Я знаю, что и как делать дальше – исправно трудиться день за днем. Становиться сильнее. Приглядываться и прислушиваться.

«Пока все хорошо», – повторил я мысленно. – «Все хорошо…»