Текст книги "Вызов принят. Остросюжетная жизнь работника скорой помощи"

4
Обучение длиною в жизнь

Роль молодого одинокого отца трех маленьких детей стала лучшей подготовкой к работе в скорой помощи. У меня звонил будильник в 06:00, я с трудом поднимался с постели, брал дочерей, выкладывал их в ряд, менял им подгузники, кормил их, одевал и плелся в душ. К моменту моего выхода из душа они все были снова раздеты и одна, две или все три сразу успевали испачкать подгузник или срыгнуть. Я менял им подгузники и снова одевал, параллельно жуя тост. Затем забрасывал их в машину (не в буквальном смысле, хотя иногда мне этого хотелось), ехал к детскому саду, ждал, когда он откроется в 08:00, передавал дочерей воспитателю и ехал на другой конец города, чтобы приступить к работе в диспетчерской в 08:30.

В 16:30 я заканчивал работу, мчался в детский сад, чтобы успеть до его закрытия в 18:00, забирал дочерей, забрасывал их в машину (опять же не в буквальном смысле), привозил их домой, кормил, купал, укладывал спать и засыпал сам. На следующий день все повторялось. Возможно, одинокие мамы прочитают это и подумают: «Это же моя жизнь!» Что ж, передаю вам привет. Если вы способны делать это каждый день и не сойти с ума, то карьера в скорой помощи, возможно, для вас.

В то время казалось, что моя жизнь будет такой до самого конца. Воспитание детей стало бесконечным циклом рабочих смен и домашней рутины. Разумеется, все было не так плохо. Прекрасные моменты, свидетелями которых становятся все родители, делают все усилия ненапрасными: первая улыбка, первые слова, первые шаги. К сожалению, у меня было мало времени, чтобы наслаждаться всем этим.

К счастью, мама стала работать ближе к дому, что немного облегчило мне жизнь. Теперь я даже мог изредка выбираться куда-то с друзьями. Однако примерно в это время я заболел. Невозможно передать словами, как сильно болело все тело. У меня болели все мышцы и суставы, а колени распухли, словно воздушные шары. А как тяжело было вставать с постели каждое утро!

Было сложно в одиночку воспитывать троих детей и работать в скорой. Вся жизнь сливалась в один бесконечно повторяющийся цикл, по сути, без собственно жизни.

Терапевт направил меня к ревматологу, который диагностировал реактивный артрит. Это была реакция моего организма на травму. Врач сказал (а я поверил ему на слово, поскольку ревматология – не мой конек), что лейкоциты, которые должны бороться с инфекцией, начали просто так атаковать мое тело из-за пережитого стресса. Лейкоциты так увлеклись, что стали разрушать суставы. Ревматолог назначил мне иммунодепрессанты, но, когда я пришел на повторный прием, сказал, что мне необходимо приехать в больницу к 09:00 на следующий день, чтобы дренировать жидкость из колена. В противном случае я мог утратить способность ходить.

Я должен был работать в тот день, поэтому позвонил своему начальнику, передал ему слова ревматолога и попросил отпустить меня. В ответ он сказал, чтобы я не глупил:

– Это всего лишь отек колена. Разве это не может подождать несколько дней?

– По мнению врача, нет.

– Позволь мне переговорить с боссом.

Примерно через полчаса мне перезвонил его начальник и сказал: «Дэн, Джон попросил меня тебе позвонить. Он предупреждает тебя, что завтра ты должен быть на работе. В противном случае последствий не избежать».

Могу предположить, что недостаток понимания был связан с нарушением коммуникации, но я испытывал настолько сильную боль, что просто не мог ее игнорировать. Я взял больничный. Врач освободил меня от работы на шесть месяцев. Я стал отцом троих дочерей за короткое время, расстался с девушкой, пережил нападение и суетился целыми днями, пытаясь ухаживать за детьми и зарабатывать деньги. Я был в ужасном состоянии и согласился с врачом, что мне требуется перерыв. Кто поступил бы иначе в такой ситуации?

Этот отпуск казался лучшим временем в моей жизни. У меня появилась возможность высыпаться днем, пока дочери были в детском саду. Я стал по-настоящему проводить время с детьми, а не просто одевать их, мыть и засовывать им в рот еду.

Я думаю, стресс оказывает на организм большее влияние, чем на данный момент известно врачам, и предполагаю, что он способен даже убивать. Однако тот перерыв позволил мне набраться сил и двигаться дальше. Болезнь постепенно отступила, и я снова стал самим собой. Выйдя с больничного, я направил резюме на должность младшего специалиста по оказанию первой медицинской помощи, потому что чувствовал, что пора открыть новую главу своей жизни.

* * *

Со стороны может показаться, что младший специалист по оказанию первой медицинской помощи – это то же самое, что парамедик. Основное отличие между ними заключается в том, что парамедики проходят более серьезную подготовку и могут вводить гораздо больше препаратов, что имеет решающее значение в опасных для жизни ситуациях. Однако на передовой мы находимся вместе. Многие люди считают нас обычными водителями автомобиля скорой помощи. Меня это не обижает, потому что нам действительно приходится водить машину, однако это может задеть за живое более чувствительных сотрудников скорой помощи. Люди, которые смотрят слишком много американских телешоу, часто называют нас специалистами первого реагирования. Этот термин объединяет всех, кто оперативно приезжает на место чрезвычайной ситуации, будь то младшие специалисты по оказанию первой помощи, парамедики, полицейские или пожарные. (В Великобритании и США также есть волонтеры, которые оказывают помощь при чрезвычайных ситуациях в удаленных районах, куда автомобили экстренных служб добираются дольше.)

Получив работу, я пришел в восторг. Зарплата была незначительно выше, но меня привлекала идея физически помогать людям, а не слепо давать им инструкции по телефону. Чтобы стать квалифицированным терапевтом, нужно учиться десять лет. Если вы хотите стать анестезиологом, потребуется около четырнадцати. Обучение технике оказания первой медицинской помощи длится примерно четыре месяца (по крайней мере, так было раньше). Может показаться, что это недолго, но курс был очень интенсивным, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы сдать выпускной экзамен. За эти четыре месяца я изучил анатомию и физиологию, получил представление об основных функциях человеческого тела, выучил множество медицинских терминов, научился распознавать различные заболевания и лечить их, узнал об обработке ран и реанимационных мероприятиях, научился пользоваться дефибриллятором и другим медицинским оборудованием, узнал, как правильно переворачивать и транспортировать пациентов, а также получил знания о предотвращении инфекций и их лечении. Ах да, еще я научился принимать роды.

Работа в скорой помощи – это обучение длиной в жизнь, ведь каждый случай уникален, хоть и похож на другие.

Вот то, чему меня не научили, но что могло бы мне понадобиться: как поступать, когда на тебя плюют и когда тебя кроют последними словами, как удерживать мочу часами, как обходиться без официального перерыва и как транспортировать пациентов по спиральным лестницам. И это даже не половина того, что было бы полезно. Происшествия в реальной жизни редко напоминают сценарии, которые мы отрабатывали во время обучения. Работа в скорой помощи – это обучение длиною в жизнь: практически каждый день мы видим детали знакомой, но немного отличающейся мозаики, и нам приходится ломать голову над тем, как ее собрать.

Курс вождения был очень насыщенным, и это неудивительно, ведь водителям скорой помощи разрешено нарушать правила дорожного движения. Однако он также был невероятно веселым. Мы учились контролировать автомобиль во время заносов, практикуясь на заброшенной взлетно-посадочной полосе, а на выпускном экзамене должны были добраться до указанного места в установленные сроки. Через четыре недели мне стало казаться, что я мог бы принять участие в ралли «Дакар».

Когда я вышел на первую смену, ко мне обратился парамедик: «Вот что я тебе скажу, сынок: сегодня привыкай водить автомобиль, а я сделаю все остальное. Начнем с этого». Запрыгнув в кабину, я спросил: «А где сцепление?» Парамедик рассмеялся и ответил: «Его нет. Коробка автоматическая».

Во время обучения я ни разу не сидел за рулем автомобиля скорой помощи с автоматической коробкой передач. Я ни разу в жизни не водил транспортные средства с такой коробкой. Я знаю, что вы думаете: весь смысл автомобилей с автоматической коробкой передач в том, что их очень просто водить. По сути, вы просто заводите автомобиль и едете. К сожалению, там, где раньше была педаль сцепления, находилась педаль включения и выключения сирены, поэтому каждый раз, когда я пытался переключить передачу, сирена начинала завывать. К счастью, этот незначительный недостаток обучающего курса был принят к рассмотрению и устранен.

Предупредив своего напарника, что в моих руках автомобиль скорой помощи будет напоминать клоунский, я получил предложение заварить мне чай и попрактиковаться в вождении на парковке станции скорой помощи. Но, как только я начал что-то понимать, на дисплее появился первый вызов: воздушный шар налетел на электрический столб. Нам нужно было прибыть на место как можно быстрее. Напарник сказал мне: «На этот вызов нужно ехать с маячками. Я тебе все объясню». В тот момент я подумал: «Я ничего не читал в учебниках о крушениях воздушных шаров». Несмотря на это, мне не терпелось как можно быстрее оказаться на месте и посмотреть, что к чему. Будут ли там журналисты и операторы? Покажут ли сюжет по новостям? Так я рассуждал до того, как стал помогать спасать жизни на местах чрезвычайных ситуаций. Я не мог выбросить из головы видеозаписи времен Первой мировой войны, на которых горящие дирижабли падали на землю.

Слова, которые никто никогда не должен слышать от работника скорой: «Я понятия не имею, что делаю». Хотя это порой именно так.

По пути я, пытаясь нажать на отсутствующую педаль сцепления, то и дело включал сирену. Одно нажатие – и сирена включалась. Два нажатия – и она начинала реветь еще сильнее. Три нажатия – и она выключалась. К тому моменту как мы прибыли на место, я решил, что все освоил. Когда я парковался, мои руки были мокрыми и пот струился у меня по спине. Я мысленно подготовился к кровавому месиву, которое, вероятно, предстояло увидеть, и подумал о различных манипуляциях, которые мне потребуется провести. Это был час пришествия – пришествия Дэна.

Я выпрыгнул из кабины и побежал к задней части автомобиля, словно борзая, спущенная с поводка. Тут к нам подошел полицейский и сказал: «Все хорошо, ребята, в вас нет необходимости. Шар упал на землю, но никто не пострадал». Я не знал, что чувствовать: облегчение, раздражение или разочарование. Пассажиры воздушного шара были здоровы, и все присутствующие сохраняли спокойствие. Все изменилось, когда я снова запрыгнул в кабину и нажал на несуществующую педаль сцепления, включив сирену.

«Зачем ты это сделал?» – закричал полицейский. «Потому что я понятия не имею, что делаю», – чуть не ответил я. Однако никто не должен слышать это из уст работника скорой помощи, поэтому я просто пожал плечами.

* * *

До работы в скорой помощи единственное мертвое тело, которое я видел, принадлежало моей тетушке. Она упала с лестницы и чудом выжила. Когда мы с мамой и папой собирались навестить ее в реанимации, родителям позвонили и сказали: «Оставьте детей дома, вам нужно приехать и попрощаться с ней». В тот же день моя тетя умерла. Ей было всего тридцать шесть.

Через пару дней состоялись похороны. Родители позволили нам с сестрой самим решать, смотреть на тетю или нет, и я решил все же взглянуть, чтобы попрощаться. Сотрудник похоронного бюро нанес на нее немного косметики, но я, увидев ее, замер. Это все еще был человек, которого я знал, но теперь тетя не казалась собой. Прощаться было уже поздно. Честно говоря, похороны меня напугали. Потом меня несколько недель мучили кошмары.

Первое мертвое тело, которое я увидел на работе, врезалось мне в память. Я сижу на станции (тогда мы еще проводили время на станции), в рации раздается треск, и мы с напарником, опытным парамедиком, спокойно направляемся к автомобилю и забираемся в него. Я говорю «спокойно», но ноги у меня подкашивались. Когда я вижу на дисплее задание «МУЖЧИНА, ОСТАНОВКА СЕРДЦА», кажется, что у меня голова взорвется. Прежде чем отправиться на первый вызов за день, мы должны ввести в бортовой компьютер персональный идентификационный номер. Я забыл свой, поэтому теряю время, отчаянно пытаясь найти его в ежедневнике. Мне очень нужно в туалет. Я боюсь, что наделаю в штаны.

Мы быстро доезжаем до места с включенными проблесковыми маяками и сиреной. Напарник выскакивает из автомобиля и направляется к двери дома, а я иду за ним, чувствуя, как необходимые нам принадлежности бьют меня по бедрам и коленям. Жена пациента ждет нас в гостиной. Деловым тоном она сообщает, что ее муж находится в спальне этажом выше, и мой напарник просит ее проводить нас. Как только он видит мужа этой женщины, лежащего на кровати, сразу понимает, что пациент уже мертв. Я думал, что люди умирают с закрытыми глазами, но этот мужчина смотрит в потолок. Я как можно спокойнее прошу женщину вернуться на первый этаж, чтобы мы могли оценить состояние ее мужа.

Человек остается человеком даже после смерти и заслуживает уважительного обращения. Это прекрасно понимаешь, когда на твоих глазах люди переступают черту жизни.

Напарник спрашивает меня, видел ли я мертвое тело раньше, и я отвечаю, что нет, только свою тетю в гробу. Тело уже не выглядит как человек. Оно похоже на оболочку, которую кто-то населял, а затем покинул. На мне резиновые перчатки, но мне страшно к нему прикасаться. Напарник, видя мой дискомфорт, спокойно называет признаки смерти и объясняет, как определить трупное окоченение. Ранее мне казалось, что при трупном окоченении тело трясется. Вероятно, я когда-то видел в фильме, как тело дрожит. Однако трупное окоченение – это всего лишь затвердение мышц.

Я неподвижно стою и думаю: «Что же будет дальше?» Тем временем напарник закрывает глаза мужчины, чтобы со стороны казалось, будто он сладко спит. Он разговаривает с телом: «Я просто закрою твои глаза, приятель, чтобы ты выглядел более умиротворенно». Это позволяет уберечь нервы его близких. Да, он ушел, но они хотя бы могут решить, что он ушел во сне. Мой напарник обращается с умершим так уважительно, словно тот все еще жив. У меня даже возникают сомнения, действительно ли он умер. Думаю, это самое важное: человек остается человеком даже после смерти.

В гостиной на первом этаже мой напарник сообщает вдове плохую новость: «К сожалению, ваш муж скончался во сне. Мы точно не знаем, что произошло, но его смерть была внезапной и мирной, он ничего не почувствовал». Он очень внимателен, и его действия преподают мне важный урок, который я никогда не забуду: задача работника скорой помощи не ограничивается тем, чтобы помогать больным и раненым или уважительно обращаться с усопшими. Она также состоит в том, чтобы утешать и консультировать скорбящих. За эти несколько минут я узнал больше, чем за четыре или пять месяцев обучения.

5
Волнующая регулярность

Невозможно психологически подготовить себя к тому, что ты как работник скорой помощи можешь увидеть. Может быть, это хорошо. Если бы кто-нибудь сказал вам: «Через пять часов вы приедете к пятилетнему мальчику, который не дышит», то велика вероятность, что к моменту прибытия на вызов вы перенервничаете.

С начала работы в скорой помощи я переживал, как я отреагирую на пациента с колото-резаными ранениями, поскольку не мог забыть о том, что произошло со мной. Однако, когда этот неотвратимый вызов высветился на экране, у меня не было времени, чтобы нервничать или расстраиваться. Уровень адреналина в крови поднялся, ведь я знал, что нужно быть в превосходной форме. Я сразу перешел в рабочий режим и полностью сосредоточился на вызове.

Парня ударили ножом под ребра на первом этаже многоквартирного дома. Мы прибываем на место и видим, что он лежит на полу, дырявый, словно терка. Ему лет девятнадцать – столько же, сколько было мне, когда на меня напали. Однако я не могу позволить себе предаться воспоминаниям, поскольку жизнь этого человека в наших руках.

Колото-резаные ранения – один из тех случаев, когда от работника скорой помощи зависит очень многое. Решения, которые мы принимаем в первые две минуты после прибытия на место – какую рану обработать первой, какие лекарства и в какой дозировке ввести, – могут спасти пациенту жизнь. Или наоборот. В некоторых случаях, однако, мы ничем не можем помочь, например при повреждении аорты, крупнейшей артерии, проходящей в центре тела.

Невозможно морально подготовиться ко всему, что можешь увидеть, работая в скорой. Все, что ни представишь, будет усилено стократ.

Мы с напарником делаем все, что в наших силах. Невозможно провести полную диагностику и определить, повреждены ли внутренние органы. Врачи в больнице оценят реальную опасность ран. Наша задача состоит в том, чтобы не дать этому парню истечь кровью и умереть на полу. Мы накладываем повязку, одним из компонентов которой является гемостатический бинт, способствующий свертыванию крови. Вводим кровоостанавливающий препарат. К счастью, легкие, похоже, не задеты. В противном случае нам пришлось бы вводить иглу в грудь пациенту и выпускать воздух, а это не очень приятная процедура, особенно если человек находится в сознании. Все это время мы громко и четко говорим ему оставаться в сознании, поскольку, несмотря на то что остальные чувства, возможно, его покинули, он все еще может нас слышать. Введя ему жидкость внутривенно, мы помещаем раненого в автомобиль скорой помощи и на полной скорости доставляем в больницу. Уже после этого мне в голову приходит мысль: «Черт возьми, на его месте не так давно был я». Я в буквальном смысле чувствую его боль. К счастью, он, как и я, выжил.

* * *

Черный юмор, каким бы жестоким и неуместным он ни казался, необходим работнику скорой помощи так же, как бронежилет – солдату или щит – полицейскому, разгоняющему восстания. Черный юмор – это одна из нескольких стратегий, помогающих нам справляться с трудностями работы, и он является буфером между нами и реальностью, с которой мы имеем дело. Например, если нас вызвали к пьяному парню, мы называем его О и У, то есть «описался и упал». Если нас вызвали к упавшей пожилой женщине, то мы можем назвать ее «бабуля на полу».

Теперь, прежде чем вы начнете строчить жалобу моему издателю, я поясню, что очень люблю бабушек. Они всегда рады нас видеть, и, подняв их и усадив в кресло (если, конечно, они не получили травму), мы часто наливаем им чашку чая и болтаем о былых временах. Не буду лгать, такой же нежности к О и У я не испытываю.

Работа в скорой помощи не имеет ничего общего с «Приключениями Шерлока Холмса и доктора Ватсона» или «Секретными материалами», где у персонажей всегда один и тот же напарник. Это невозможно, просто потому что люди работают в разные смены. Однако есть коллеги, с которыми ты оказываешься в паре чаще, чем с другими. Одним из моих регулярных напарников был Пол, который стал моим близким другом. Мы часто завтракали вместе, и он рассказывал мне о своей непростой жизни. Пол всегда называл меня братом в сообщениях, и мы стали так близки, что наши отношения можно было бы назвать «бромансом»[2]2
  Броманс – нежные несексуальные отношения между двумя или более мужчинами.


[Закрыть].

В скорой невозможно постоянно относиться к работе со всей серьезностью. В моменты, когда необходимо снять напряжение, помогает черный юмор.

У Пола было очень специфическое чувство юмора. До прихода в службу скорой помощи он работал спасателем в бассейне. Однажды они с приятелем одели манекен для отработки техники сердечно-легочной реанимации, обвязали его шею веревкой и повесили. Разумеется, когда другой их коллега увидел манекен, он чуть не умер от страха. Когда Пол с приятелем увидели, что вокруг манекена собралась толпа, они подошли и притворились, будто манекена вообще нет: «О ком вы говорите? Здесь никого нет!» Благодаря черному юмору он хорошо вписался в коллектив скорой помощи.

Иногда работать с Полом было просто невозможно, потому что он невероятно смешил. А иногда казался слишком легкомысленным. Однажды ему так хотелось завершить работу вовремя, что он неаккуратно повернул автомобиль скорой помощи и въехал на чью-то лужайку. Автомобиль застрял, и Пол пытался сдвинуться с места, трогаясь то вперед, то назад. Он провел там около двух часов, пока машину не отбуксировали.

С кем бы ни работал, я мог начать смеяться в неподходящее время. Мы могли оказывать помощь пациенту, обсуждать с ним, что произошло, а затем сказать что-нибудь скандальное. Изредка у меня изо рта вылетало что-то неподобающее. Например, мы как-то приехали к гадалке. Осматривая ее, я не смог удержаться и сказал: «Если вы предсказываете будущее, почему не приехали в больницу к тому времени, как у вас начались боли в груди?» Я сказал это с улыбкой, и она посмеялась, но, возможно, мне вообще не стоило это говорить.

По моему мнению, работнику скорой помощи нужно пользоваться любой возможностью расслабиться, потому что милые разговоры с бабушками – редкое явление и ценные минутки юмора напоминают мыльные пузыри в воздухе: сейчас они здесь, а через секунду уже лопнут. Смех – антисептик для разума, а черный юмор – наш способ справляться со стрессом. Мы ничем не отличаемся от солдат, которые пытаются расслабиться с помощью дурацких розыгрышей и мрачных шуток.

* * *

Сегодня обычный день. Вы уже знаете, что это значит. Мы с партнером съездили к пожилой женщине, подняли ее с пола, отряхнули, позвали ее соседей и приготовили всем чай. На мониторе высвечивается новый вызов с адресом паба. Включив сирену и проблесковый маячок, мы мчимся туда. На экране появляются подробности: «ЖЕНЩИНА В СИНЯКАХ И КРОВИ». Я в паре с парамедиком, с которым раньше никогда не работал, но это не имеет значения. Мы легко «смешиваемся» друг с другом, потому что оба обладаем телепатическими способностями и инстинктивно знаем, на что способен каждый из нас.

Мы сразу понимаем, что в описании вызова чего-то не хватает. Человек в синяках и крови – всегда плохой знак. Когда подъезжаем к пабу, другой парамедик выходит из здания и делает нам знак рукой. Мы берем все необходимое и следуем за ним на второй этаж, затем проходим по коридору и заходим в подсобку, где лежит женщина, избитая до смерти. Иногда описание вызова, высвечивающееся на мониторе, является неполным, и, увидев женщину, мы сразу понимаем, что она умерла какое-то время назад. Тем не менее она до сих пор выглядит напуганной. Ее обнаружил сын, который спал у себя в комнате, когда произошло убийство. Собака, любимец семьи, сидит рядом с телом. Пока мы осматриваем место происшествия, появляется старший сын женщины с его девушкой. Я встречаю его на последней ступеньке лестницы и увожу как можно дальше от места убийства. Мы все садимся на диван, и я пытаюсь понять, как мне сообщить им страшную новость.

Как нужно рассказывать о подобных вещах? Я понятия не имею, потому что меня никто этому не учил. Работников скорой помощи до сих пор ничему подобному не обучают, и очень зря, ведь наши слова – возможно, худшее, что услышит человек за свою жизнь. Дело не только в этом: поддержка, которую получит человек в первые несколько часов после страшной новости, оказывает большое влияние на процесс психологического восстановления. Я очень горжусь своей заботливой манерой обращения с пациентами, но что касается моей техники, то я осознанно и неосознанно перенимаю определенные аспекты у своих коллег. В данном случае я делаю глубокий вдох и говорю прямо: «Мне очень жаль, но, к сожалению, ваша мама умерла. Скорее всего, она стала жертвой нападения». Я думаю, я надеюсь, что сделал все правильно.

Очевидно, сын очень расстроен, но он не теряет самообладания. Он говорит, что партнер мамы неоднократно бил ее и что у него нет никаких сомнений, кто убийца. Сообщая нам это, он берет подушку и кладет ее на колени. На месте, где она лежала, я замечаю большое пятно крови. К счастью, ни сын убитой, ни его девушка не видят его, и мне удается прикрыть пятно другой подушкой. Вероятно, женщину убили на диване, а затем тело оттащили в подсобку. В этот момент до меня доходит, что мы сидим прямо на месте убийства и, скорее всего, портим улики.

Жертву избили и несколько раз ударили ножом в шею и глаз, а затем задушили. Это была реакция партнера на признание в неверности.

Если мы можем спасти кого-то, тот факт, что это место преступления, отступает на второй план. Однако в данном случае я сразу понимаю, что совершил непоправимую ошибку. Я чувствую, как мои брюки пропитываются кровью. Когда приезжает полиция, я выхожу из комнаты спиной вперед. Я спокойно объясняю полицейскому, что произошло, и сказать, что он недоволен, – это не сказать ничего. Очевидно, он не может устроить мне взбучку прямо сейчас, но в его глазах сверкают молнии, а на лице читается презрение. Полицейский просит сына убитой и его девушку спуститься вниз, а затем сообщает сержанту, что два тупых работника скорой помощи загрязнили место преступления.

Он возвращается и читает мне лекцию о том, что я должен был покинуть здание сразу после обнаружения тела. Это все прекрасно, но, если бы мы ушли, сын убитой женщины и его девушка увидели бы толпу зевак, собравшуюся у подсобки.

Ожидая возвращения сержанта, мы слышим по рации, как кто-то позвонил в полицию и признался в совершении убийства. Я наивно думаю, что на этом все закончится, но сержант сообщает так же по рации, что идиотам из скорой помощи придется снять одежду, чтобы ее можно было использовать для получения улик.

– Он хочет, чтобы мы сняли униформу? – спрашиваю я полицейского.

– Да, делайте, как он сказал.

– То есть вы хотите, чтобы мы возвращались на станцию в одних трусах?

– Возможно, нам удастся найти для вас какую-нибудь одежду…

Через несколько минут появляется еще один полицейский с парой комбинезонов на молнии, которые вы, вероятно, видели в сериале «CSI: Место преступления». Сняв штаны, я понимаю, что трусы у меня тоже пропитались кровью. Когда мы выходим из паба в комбинезонах и садимся в автомобиль скорой помощи, прохожие изумленно смотрят на нас, словно спрашивая: «Что, черт возьми, здесь происходит? Что они сделали с парнями из скорой помощи?»

Бойфренд убитой признался в совершении преступления, и нам не пришлось давать показания в суде. Подробности этой истории я узнавал из газет. Жертва и ее партнер до самого дня убийства планировали вместе открыть паб. Вероятно, они поругались, и она призналась в неверности. Он избил ее и несколько раз ударил ножом в шею и глаз, а затем задушил. В таком виде мы увидели жертву. Примерно за полчаса до нападения женщина разбудила сына, обняла его и сказала, что любит его. Ей было сорок четыре.

Единственная хорошая новость, если так можно сказать, состояла в том, что партнера той женщины признали виновным в убийстве и приговорили к пожизненному заключению.

* * *

Телесериалы о скорой помощи не рассказывают вам историю целиком. Они дают представление о напряженности работы, но охватывают слишком маленький временной промежуток. Я появился в первом сезоне шоу «999: Что у вас случилось?», и по телевизору показывали только один мой вызов за неделю. Кроме того, зрители всегда видели «отполированную» версию происходившего на самом деле. Например, создатели программы решили не показывать лицо человека, которому я проводил сердечно-легочную реанимацию. Зрители не видели, что его широко раскрытые глаза смотрели прямо на меня. Никто не снимал мертвого младенца и человека, который катапультировался через лобовое стекло. Я прекрасно понимаю, с чем это связано: это было бы неэтично, и никто в здравом уме не захотел бы на это смотреть. Однако это дало бы гораздо более полное представление о нашей работе, потому что мы видим такое с волнующей регулярностью.

Однажды ночью съемочная группа очень хотела заснять, как полицейские, пожарные и работники скорой помощи выезжают со своих станций и вместе прибывают на место чрезвычайной ситуации. Съемочная группа провела с нами всю ночь, но потом сдалась и уехала на десять минут раньше. Это была большая ошибка, поскольку всего через несколько минут нам сообщили о пожаре в доме. По этой причине мы, в отличие от телевизионщиков, не можем позволить себе завершить смену раньше.

Обычно вызов, связанный с пожаром в доме, направляют сразу в пожарную службу, а та связывается с нами. Однако в данном случае вызов по неизвестной причине поступил сначала в скорую помощь. Первое, что я хочу видеть, подъезжая к горящему дому, – это пожарные автомобили, потому что скорая помощь не может тушить огонь. Что мы должны сделать? Плеснуть в огонь стакан воды? Подъезжая к нужному дому, мы видим огонь и клубы дыма, но пожарных автомобилей нигде нет. У меня сердце уходит в пятки.

Жутко видеть мертвого человека и понимать, что ему не хватило лишь пары шагов, чтобы спастись.

Сейчас всего семь утра, но все жители улицы вышли из своих домов. Люди кричат, заламывают руки и бегают в панике. Когда люди кричат: «Помогите ему! Помогите ему!» – означает, что внутри горящего дома кто-то есть. Люди видят, что на нас униформа, и думают, что мы можем помочь в любой ситуации. Но если у человека случится инфаркт на борту самолета, никто не будет спрашивать, есть ли среди пассажиров инспектор дорожного движения, который тоже носит униформу.

Я смотрю на горящий дом и думаю: «Что, черт возьми, я могу сделать? Я же должен сделать хоть что-нибудь, нельзя просто стоять». Я надеваю резиновую перчатку, подхожу к двери, хватаюсь за ручку и понимаю, что перчатка прилипла. Пытаясь оторвать перчатку, я замечаю силуэт человека по другую сторону двери со стеклянными вставками. Мы с партнером обсуждаем, не выбить ли дверь, но поскольку мы оба видели фильм «Обратная тяга», то понимаем, что в таком случае нас может засосать внутрь или обжечь. Еще я думаю: «Не хочу умирать, меня дома ждут трое детей!»

Я уже готов опустить руки, как вдруг мы видим, что к дому подъезжает пожарный автомобиль (работники скорой помощи и полицейские обычно называют пожарных «Трамптон» в честь старой детской передачи). Я с облегчением выдыхаю. Пара пожарных выпрыгивают из автомобиля и разбивают окно. Как ни странно, никого из них не засасывает внутрь и не обжигает. Через несколько секунд пожарные выносят из дома тлеющее тело. В руке этого несчастного человека зажата связка ключей. Очевидно, он пытался добраться до двери, когда его накрыло пламя. Ему не хватило всего нескольких шагов.