Текст книги "Мирный воин. Книга, которая меняет жизнь"

Дэн Миллмэн
Мирный воин. Книга, которая меняет жизнь

На этом пути есть место плоти и духу, Западу и Востоку, женскому и мужскому, тьме и свету, храбрости и любви!

Посвящается Абсолютному Мирному Воину,

Чьим мимолетным отражением стал Сократ;

Воину, у которого не одно имя, но множество

И который был и остается источником каждого из нас.

WAY OF THE PEACEFUL WARRIOR

Copyright © 1980, 1984 by Dan Millman

New Revised Edition Copyright © 2000 by Dan Millman

© ООО Книжное издательство «София», 2019

Предисловие

Начиная с декабря 1966 года, когда я учился на первом курсе в Беркли (Калифорния), в моей жизни произошел ряд удивительных событий. Все началось в 3:20 ночи, когда я, проходя мимо круглосуточной автозаправки, наткнулся на Сократа. (Своим настоящим именем он так никогда и не поделился. Но, побеседовав с ним в ту первую ночь, я по какому-то наитию назвал его именем этого древнегреческого мудреца, и ему понравилось; так и прижилось.) Это случайное знакомство и приключения, последовавшие за ним, полностью изменили мою жизнь.

Надо сказать, что до 1966 года жизнь благоволила мне. Я вырос в любящей благополучной семье, выиграл чемпионат мира по прыжкам на батуте в Лондоне, много путешествовал по Европе, успешно участвуя в многочисленных соревнованиях. Награды сыпались одна за другой, но не приносили моей душе ни удовлетворения, ни покоя.

Теперь я понимаю, что в некотором смысле проспал все эти годы и та жизнь мне просто снилась. Так продолжалось до тех пор, пока я не встретил Сократа, ставшего моим учителем и другом. До этой встречи я искренне полагал, что счастливая жизнь, в которой были бы и мудрость, и богатство, принадлежит мне по праву рождения и с годами никуда не денется. Я бы ни за что не мог предположить, что мне придется учиться, как жить, что существуют особенные практики и способы видения мира, которыми нужно будет овладеть для того, чтобы пробудиться к простой и счастливой жизни.

На мои ошибки Сократ указывал своим личным примером. Он показывал свой путь, Путь Мирного Воина. Он без конца подтрунивал и поддразнивал меня, насмехаясь над моей такой серьезной, полной проблем и переживаний повседневностью, пока я не научился смотреть его глазами, в которых были и мудрость, и сострадание, и юмор. И он не сдался до тех пор, пока я не понял, что значит жить как воин.

Мы провели с ним много предрассветных часов. Я слушал, спорил и, вопреки всему, смеялся с ним. Эта история основана на моих приключениях, которые я действительно пережил, и все-таки это художественное произведение. Человек, которого я называл Сократом, действительно существовал. Но у него была такая способность неуловимо сливаться с жизнью, что мне сложно сказать, в какой момент он отступил на второй план и на его место пришли другие учителя и другой жизненный опыт. Я переиначил некоторые диалоги, какие-то события расставил в другом хронологическом порядке, добавил притчи и метафоры, которые иллюстрировали бы те уроки, что я получал от Сократа.

Жизнь – это не частное дело. Подобные истории и извлеченные из нее уроки становятся полезны лишь тогда, когда ими делишься с окружающими. Поэтому я решил почтить своего Учителя, поделившись его удивительной мудростью и искрометным юмором с вами.

Воинами, воинами зовем мы себя; мы сражаемся за прекрасные добродетели, за высокие устремления, за великую мудрость, поэтому зовем себя воинами.

Аунгуттара-никая

Автозаправка на конце радуги

«Вот она, новая жизнь», – подумал я, выруливая с подъездной дорожки на моем стареньком верном «плимуте», набитом под завязку. Папа с мамой махали вслед потускневшему от времени белому автомобилю. Впереди меня ждал первый год в колледже. Я чувствовал себя сильным и независимым. Мир расстилался у моих ног.

Подпевая радио, я устремился по скоростным магистралям Лос-Анджелеса на север, затем поднялся и проехал через каньон Грейпвайн и влился в шоссе 99, которое повело меня сквозь застроенные фермами равнины, тянувшиеся вплоть до подножия гор Сан-Гейбриел.

Перед самым закатом я спустился по серпантину с холмов Окленда, и глазам моим открылся отсвечивающий уходящее за горизонт солнце залив Сан-Франциско. Вскоре я подъезжал к кампусу университета Беркли. Внутри все сжималось от радостного предвкушения.

Отыскав свою комнату в общежитии, я распаковал вещи и немного постоял у окна, глядя на мост Золотые ворота и россыпь огней Сан-Франциско.

Уже через пять минут я прогуливался по Телеграф-авеню, заглядывал в окна магазинов, с наслаждением вдыхал ароматы, доносившиеся из крошечных кафе и мешавшиеся с прохладным воздухом Северной Калифорнии. Было далеко за полночь, а я все бродил по удивительно живописным дорожкам университетского кампуса и никак не мог успокоиться.

На следующее утро, сразу после завтрака, я побежал к спортивным павильонам Хармона, где мне предстояло тренироваться шесть дней в неделю – силовые упражнения, кувырки, сальто, каждый день несколько часов напряженных тренировок в погоне за мечтой о чемпионском титуле.

Прошло всего два дня, а я уже захлебывался в океане новых знакомств, письменных работ и запутанных расписаний. Месяцы потянулись один за другим, сливаясь друг с другом как времена года мягкого калифорнийского климата. Я кое-как выживал на лекциях; я жил и дышал полной грудью в спортзале. Приятель как-то сказал мне, что я прирожденный акробат. Внешне так оно и было: гибкое тело худощавого сложения, резко очерченные мышцы, темные, коротко подстриженные волосы. Более того, мне всегда нравились рискованные трюки. В детстве мне нравились только такие игры, в которых был элемент риска. Спортзал стал моим святилищем. Здесь каждый день я сталкивался с новым вызовом, здесь я испытывал истинный энтузиазм, здесь находил удовлетворение. По крайней мере, отчасти.

В конце второго курса я полетел в Германию, Францию и Англию, представляя Американскую федерацию гимнастики; выиграл чемпионат мира по прыжкам на батуте; в углу комнаты громоздились награды; мои фотографии появлялись в «Дейли калифорниан» с такой завидной регулярностью, что меня начали узнавать на улице. Я становился местной знаменитостью. Женщины улыбались мне. Сьюзи, обаятельная, неизменно дружелюбная блондинка, с короткой стрижкой и ослепительно белоснежной улыбкой, все чаще оставалась у меня на ночь. Даже учеба наладилась. Я поистине ощущал себя на вершине.

Но начиная с осени 1966 года, с первого семестра третьего курса, в душе у меня зашевелилось и начало подниматься нечто темное и трудноуловимое. К тому времени я переехал из общежития в небольшую студию, которую снимал у хозяина. Студия была выстроена прямо позади его дома. Именно в этот период, несмотря на все мои достижения, я начал чувствовать нараставшие уныние и беспокойство. А потом начались кошмары. Почти каждую ночь я вскакивал, обливаясь холодным потом. Сон, наводивший такой ужас, был почти всегда один и тот же:

Я иду по темной улице; справа и слева нависают мрачные здания без окон и дверей, проступая сквозь завихрения грязной дымки.

В конце улицы возникает и начинает быстро приближаться высокая фигура в длинном плаще. Я не столько вижу, сколько ощущаю леденящую угрозу, исходящую от мерцающего белого черепа с черными провалами вместо глаз. Эти провалы смотрят на меня, вокруг звенит мертвая тишина. Фигура поднимает руку и указывает на меня белыми костями пальца. Затем медленно поворачивает руку, и указующий перст превращается в страшный крюк – фигура манит меня, зовет к себе. Я замираю от ужаса.

И тут позади этого воплощения страха появляется седовласый мужчина; лицо его спокойно, морщин нет. Его шаги бесшумны. Каким-то образом я знаю, что этот человек – моя единственная надежда на спасение; он обладает силой, чтобы спасти меня, вот только он меня не видит, а я не могу его позвать.

Усмехаясь моему страху, Смерть в черном капюшоне резко разворачивается и встречается взглядом с седовласым мужчиной; он смеется ей в лицо. Пораженный, я наблюдаю. В следующую секунду призрак Смерти делает бросок в сторону седовласого, пытаясь до него дотянуться, а потом неожиданно бросается на меня. Седовласый хватает Смерть за плащ и легко подбрасывает ее в воздух.

Внезапно Мрачный Жнец исчезает. Теперь волосы седовласого почти светятся своей белизной. Он смотрит на меня и манит рукой. Я иду к нему – и вдруг прохожу сквозь него, полностью растворяясь в нем. Останавливаюсь, смотрю вниз, на свое тело, и вижу, что на мне черный плащ. Я поднимаю руки и вижу, как их белые узловатые кости складываются в молитвенном жесте.

Я просыпался, хватая воздух ртом.

Как-то ночью, в самом начале декабря, я лежал и слушал, как посвистывает ветер, просачиваясь сквозь небольшую трещину в окне. Поняв, что заснуть все равно не удастся, я натянул джинсы, влез в кроссовки, накинул сверху куртку и вышел в ночь. Было 3:05.

Я бесцельно бродил по улицам, вдыхая влажный ледяной воздух, смотрел на усыпанное звездами небо, прислушивался к редким звукам, доносившимся с соседних улиц. На холоде я быстро проголодался и направился к круглосуточной автозаправке, где можно было купить пакетик печенья и газировку. Засунув руки поглубже в карманы, я быстрыми шагами пошел через кампус, мимо спящих домов, и скоро увидел огни заправки. Это был настоящий неоновый оазис, сверкавший среди пустыни закрытых кафе, кинотеатров и магазинов.

Я обогнул гараж, примыкавший к заправке, и чуть не налетел на человека. Он сидел в полутьме, прислонив спинку стула к красной кирпичной стене. От неожиданности я сделал шаг назад. На нем были красная вязаная шапка, серые вельветовые штаны до колен, белые носки и японские сандалии. Казалось, ему совсем не холодно в легкой ветровке, хотя термометр над его головой показывал четыре градуса.

Не поднимая головы, он произнес глубоким, почти музыкальным голосом:

– Прости, если напугал.

– Э… нет, ничего. Газировка есть, папаша?

– У нас только фруктовые соки. И не называй меня папашей!

Он повернулся ко мне и с лукавой улыбкой снял шапку, открыв белоснежно-седые волосы. А потом он рассмеялся.

Этот смех! Несколько секунд я смотрел и не верил своим глазам. Седовласый из моего сна! Те же белые волосы, открытое, без единой морщины лицо… Высокий стройный мужчина лет пятидесяти-шестидесяти. Он снова рассмеялся. Еще не оправившись от изумления, я кое-как отыскал дверь с надписью «Офис» и толкнул ее. Открывая эту дверь, я почувствовал, что одновременно открываю дверь в иное измерение. Окончательно сбитый с толку, я упал на старый диван и посидел некоторое время, вздрагивая и пытаясь представить себе, что́ может ворваться через эту другую, невидимую дверь в мой такой понятный и упорядоченный мир. Страх cмешивался с непонятным восторгом, который я вряд ли мог бы описать. Я сидел, быстро и коротко дыша, пытаясь уцепиться за ускользающую привычную реальность.

Потом я огляделся. Увиденное мною разительно отличалось от безликой захламленности обычной автозаправки. Диван, на котором я сидел, был покрыт поблекшим, но пестрым мексиканским одеялом. Слева, рядом со входом, на стенде были аккуратно расставлены товары в помощь путешествующим: карты, батарейки, солнечные очки и прочее. За небольшим столом орехового дерева стояло коричневое кресло с мягкими подлокотниками, обитое плотной тканью. Бачок с питьевой водой охранял дверь с надписью «Служебное помещение». Еще одна дверь вела в гараж.

Больше всего меня поразила домашняя атмосфера, царившая в помещении. Пол был устлан желтым ковром, тянувшимся до самой входной двери и утыкавшимся в жесткий коврик с надписью «Добро пожаловать». Стены были недавно выкрашены в белый цвет. Висело несколько пейзажей. Мягко светила лампа. Приятный контраст с неоновым сиянием, царившим на улице. Одним словом, комната дарила ощущение тепла, порядка и безопасности.

Откуда мне было знать, что здесь мне предстоит пережить невероятные приключения, своими глазами увидеть магию, ужас, любовь?.. Тогда я просто подумал о том, что здесь неплохо смотрелся бы камин.

Вскоре дыхание мое выровнялось, а мысли если и не успокоились окончательно, что хотя бы перестали вертеться как бешеные. Сходство этого человека с седовласым из моего сна, конечно, просто совпадение. Я глубоко вздохнул, встал с дивана, застегнул куртку и вышел на пронизанную холодом улицу.

Он сидел там же, где я увидел его впервые. Проходя мимо, я бросил на него последний взгляд, и что-то зацепило меня в его сверкнувших глазах. Эти глаза не походили ни на что из того, что мне приходилось видеть раньше. Поначалу могло показаться, что в них стоят слезы, готовые вот-вот пролиться; но стоило вглядеться повнимательнее, и слезы превращались в блеск, похожий на отсвет звезд. Я погружался в этот взгляд все глубже, пока мне не начало казаться, что само звездное небо есть не больше, чем отражение глаз этого странного человека. Утратив всякое представление о времени, я смотрел и смотрел в эти глаза. То был требовательный и любопытный взгляд… младенца.

До сих пор не знаю, сколько я так простоял – несколько секунд, минут или дольше. Потом я вздрогнул и очнулся. Невнятно попрощавшись, чувствуя себя совершенно сбитым с толку, я устремился к ближайшему перекрестку.

Дойдя до угла, я остановился. Шею покалывало; я чувствовал, что он на меня смотрит. И я оглянулся. Прошло не больше пятнадцати секунд. Как ни в чем не бывало, он стоял на крыше, скрестив руки на груди и разглядывая звездное небо. Разинув рот от удивления, я посмотрел на опустевший, по-прежнему прислоненный к стене стул, потом снова на крышу. Невозможно! Если бы, оглянувшись, я увидел, как он меняет колесо у кареты-тыквы с запряженными в нее гигантскими мышами, вряд ли бы я удивился больше.

Замерев посреди тихой ночной улицы, я рассматривал стройный силуэт. Сила присутствия, которой веяло от этого человека, ощущалась даже на расстоянии. Вдруг он резко повернул голову и посмотрел мне прямо в глаза. Нас разделяло метров двадцать, а я почти почувствовал его дыхание на своем лице. По телу прошел озноб, но не от холода. Просто снова отчетливо скрипнула дверь, до сих пор так надежно отделявшая сны от реальности.

Я снова посмотрел наверх.

– Да? – поинтересовался он. – Чем могу помочь?

Воистину это были пророческие слова!

– Простите, но…

– Прощаю, – улыбнулся он.

Я почувствовал, что краснею; все это начинало действовать мне на нервы. Шла какая-то игра, а я не знал правил.

– Послушайте, как вы забрались на крышу?

– Забрался на крышу? – недоуменно уточнил он.

– Да. Как вы с этого стула, – указал я, – оказались на этой крыше меньше чем за двадцать секунд? Вы сидели, прислонившись к стене, прямо здесь. Я отвернулся, дошел до угла, а вы…

– Я прекрасно знаю, что я делал, – загудел он. – Совершенно незачем мне это объяснять. Вопрос в другом: знаешь ли, что делал ты?

– Конечно, я знаю, что я делал! – Вот теперь я разозлился не на шутку. Что я, мальчишка, чтобы меня так отчитывали?! Но мне ужасно хотелось знать, что за трюк проделал этот старик, поэтому я сдержался и вежливо закончил: – Сэр, пожалуйста, объясните мне, как вы оказались на крыше.

Он просто молча стоял и смотрел мне в глаза, пока по шее у меня не побежали мурашки. Наконец равнодушно ответил:

– По лестнице поднялся. Она там, с другой стороны.

И, окончательно потеряв ко мне интерес, снова уставился на звездное небо.

Я быстро обошел здание. Да, лестница действительно имела место. Буднично стояла там, косо прислонившись к стене. Вот только до крыши она не доставала метра на полтора, если не больше, и ее наличие здесь никак не объясняло, каким образом мужчина так быстро оказался на крыше, – даже если допустить, что он действительно воспользовался лестницей.

На мое плечо опустилась чья-то рука. Я вздрогнул и резко обернулся. Он непостижимым образом спустился с крыши и бесшумно подкрался ко мне. И тут мне в голову пришло единственное разумное объяснение. У него был брат-близнец. Старички просто развлекались, пугая до полусмерти ни в чем не повинных посетителей. Я тут же пошел в атаку:

– Ладно, мистер, где ваш близнец? Я вам не дурачок.

Он слегка нахмурился, а потом разразился раскатистым хохотом. Ага! Зацепило! Значит, я был прав. Раскусил. Правда, ответ несколько сбил меня с толку:

– Думаешь, если бы у меня был близнец, я был бы тем братом, который стоял бы сейчас и разговаривал с «дурачком»?

Он снова рассмеялся, развернулся и зашагал к гаражу, оставив меня стоять посреди дороги в полной растерянности. Нет, ну какая наглость! Я устремился за ним. Старик зашел в гараж и принялся ковыряться в карбюраторе старого зеленого «форда».

– Считаете меня дураком? – спросил я чуть более раздраженно, чем собирался.

– Все мы дураки, – ответил он. – Просто очень немногие это понимают; остальные остаются в неведении. Сдается мне, ты относишься ко второму типу. Маленький ключ передай, пожалуйста.

Я передал ему его чертов ключ и совсем собрался было уходить, но не выдержал:

– Пожалуйста, объясните мне, как вы забрались на крышу. Я совершенно не понимаю.

Он вернул мне ключ и произнес:

– Весь мир – большая загадка. Нет смысла ее разгадывать.

Он указал на стеллажи за моей спиной:

– Мне понадобятся молоток и отвертка.

Некоторое время я раздраженно смотрел, как он работает, пытаясь придумать еще какой-нибудь способ вытянуть из него интересующую меня информацию, но он как будто забыл о моем присутствии.

Наконец я сдался и уже пошел было к двери, как вдруг услышал его слова:

– Останься и займись чем-нибудь полезным.

С этими словами он ловко, будто опытный хирург, проводящий операцию по пересадке сердца, извлек карбюратор из-под капота и наконец повернулся ко мне.

– Держи, – протянул он мне карбюратор. – Можешь разобрать и сложить вон в тот бак, пусть отмокает. Это отвлечет тебя от вопросов.

Мое раздражение исчезло, и я рассмеялся. Да, старик умел действовать на нервы, но человек он был, безусловно, интересный. Я решил быть с ним повежливее.

– Меня зовут Дэн, – сказал я, с искренней улыбкой протягивая руку. – А вас как?

Вместо рукопожатия он вложил мне в ладонь отвертку.

– Мое имя не важно; твое тоже. Что действительно важно – это то, что за пределами имен и вопросов. Тебе понадобится отвертка, чтобы разобрать карбюратор.

– Нет ничего за пределами вопросов, – парировал я. – Например, как вы взлетели на крышу?

– Я не взлетел. Я запрыгнул, – с непроницаемым лицом ответил он. – Это не магия, даже не надейся. Впрочем, в твоем случае магия мне бы не помешала. Создается впечатление, что мне предстоит превратить придурка в человека.

– Черт, да кто вы вообще такой, чтобы…

– Я воин! – отрезал он. – Кроме того, кто я такой, зависит от того, кем ты хочешь, чтобы я был.

– Вы что, не способны прямо ответить на простой вопрос? – спросил я, раздраженно атакуя карбюратор.

– Спрашивай. Попробую, – невинно улыбнулся он.

Отвертка соскочила и разодрала мне палец. Я чертыхнулся и подошел к умывальнику, чтобы промыть царапину. Он протянул мне пластырь.

– Ну хорошо. Вот вам простой вопрос, – произнес я, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие. – Чем вы можете быть мне полезны?

– Я уже был тебе полезен, – ответил он, указывая на пластырь.

Это была последняя капля.

– Слушайте, я не могу терять здесь свое время. Мне надо поспать.

С этими словами я положил карбюратор и опять направился к выходу.

– Откуда ты знаешь, что не спал всю свою жизнь? Откуда ты знаешь, что не спишь прямо сейчас? – спросил он, пристально глядя на меня.

– Как скажете, – я вдруг почувствовал себя слишком усталым, чтобы спорить. – И все-таки… как вы это… ну, вы поняли…

– Завтра, Дэн, завтра, – перебил он меня.

А потом он тепло улыбнулся, и все мои страхи и тревоги рассеялись. Он пожал мою руку с пластырем на пальце. И по моей руке, потом по плечу, а потом по всему телу побежали мурашки.

– Приятно было снова повидать тебя, – добавил он.

– Что значит «снова»? – начал было я, но спохватился: – Ах да, помню. Всё завтра.

Мы рассмеялись одновременно. Я дошел до двери, остановился, посмотрел на него и произнес:

– До свидания… Сократ.

Имя его как будто озадачило, потом он благодушно пожал плечами. Кажется, он был не против такого прозвища. Я ушел, не произнеся больше ни слова.

Восьмичасовое занятие на следующий день я проспал и проснулся только к дневной тренировке. Набегавшись вверх и вниз по лестнице на стадионе, мы с Риком, Сидом и другими ребятами нашей команды лежали на полу и, отдуваясь и обливаясь потом, растягивали мышцы ног, плеч и спины. Это был настоящий ритуал, и обычно во время растяжки мы молчали. Но сегодня мне нестерпимо захотелось поделиться впечатлениями пережитого накануне. Правда, я только и смог, что сказать:

– Я тут вчера на заправке с таким странным мужиком познакомился…

Но моих товарищей гораздо больше интересовала боль в растягиваемых мышцах, чем моя незамысловатая история.

Мы быстро разогрелись – отжимания в стойке на руках, приседания, подъем ног в висе – и приступили к отработке упражнений. Я летал по воздуху, вращаясь на перекладине, делал «ножницы» на гимнастическом коне, продирался сквозь серию новых силовых упражнений на кольцах, а из головы не выходил таинственный незнакомец, которого я прозвал Сократом. Чувство собственной гордости требовало держаться от него подальше, но желание разгадать окружавшую этого человека тайну было сильнее.

После ужина я пробежался по заданиям по истории и психологии, набросал черновик работы по английскому и выбежал на улицу. Было одиннадцать часов вечера. Сомнения начали одолевать, когда я почти дошел до заправки. А хотел ли он видеть меня снова? Что бы такое сказать, чтобы произвести впечатление, доказать ему, что я действительно умный человек?

Он стоял там, прямо в дверях. Увидев меня, кивнул головой и жестом предложил зайти:

– Разуйся, пожалуйста. Так уж у меня заведено.

Я осторожно опустился на диван и поставил свою обувь поближе, на случай, если мне захочется быстро встать и уйти. Не доверял я все-таки этому странному незнакомцу.

На улице начал моросить дождь. В теплой, залитой мягким светом комнате было особенно уютно по сравнению с холодной улицей, где поливал дождь, а на небе громоздились мрачные тучи. Постепенно я расслабился. Откинувшись на спинку, я сказал:

– Знаешь, Сократ, у меня такое впечатление, что мы уже встречались.

– Встречались, – ответил он, снова чуть приоткрывая дверь между сном и реальностью.

Я помолчал и продолжил:

– Ты знаешь… Мне часто снится один сон. Про тебя.

Я внимательно следил за его лицом, но оно осталось непроницаемым.

– Я много кому снюсь. И ты много кому снишься. Расскажи о своем сне, – улыбнулся он.

Я рассказал как можно более подробно. Казалось, в комнате потемнело, пока я пересказывал мрачные эпизоды из сна, воскрешая в памяти каждую деталь. Пятилась, отступая все дальше, привычная реальность.

Когда я закончил, он кивнул:

– Да. Очень хороший сон.

Я не успел спросить, что он имеет в виду, – требовательно звякнул звонок у заправки, один раз, потом второй. Сократ накинул пончо и вышел в промозглую морось. Я наблюдал за ним через окно.

Одна машина быстро сменялась другой: пятничный вечер, час пик. Сидеть на диване было как-то глупо, поэтому я вышел помочь Сократу. Он никак не отреагировал.

Потянулась бесконечная вереница машин: двухцветные, красные, зеленые, черные, хардтопы, пикапы, иностранные спорткары… Настроение людей, сидевших за рулем, было не менее разнообразно. Мало кто из клиентов был знаком с Сократом, но многие задерживали на нем взгляд, будто заметив что-то странное и трудноопределимое.

Были компании, праздновавшие пятничный вечер: люди в таких машинах громко смеялись и болтали, перекрикивая свои радиоприемники. Сократ подхватывал их смех. Парочка клиентов, напротив, оказалась в мрачном расположении духа. Создавалось впечатление, что эти люди специально старались быть неприятными для окружающих, но Сократ со всеми обращался одинаково вежливо и обходительно, будто каждый из них был его личным гостем.

После полуночи поток авто начал редеть и вскоре иссяк. Прохладный воздух после всей этой суеты и шумихи казался неестественно неподвижным. Когда мы вошли в офис, Сократ поблагодарил за помощь. Я пожал плечами, но было приятно, что он все-таки меня заметил. Я очень давно никому ни в чем не помогал.

Едва очутившись в тепле, я вспомнил о нашем незаконченном разговоре, плюхнулся на диван и сказал:

– Сократ, у меня есть пара вопросов.

Он сложил руки в молитвенном жесте, возведя глаза к потолку, как бы испрашивая свыше то ли совета, то ли терпения.

– Что за вопросы? – вздохнул он.

– Ну, я насчет крыши так и не выяснил, и что ты имел в виду, когда сказал, что рад видеть меня «снова», и еще я хотел бы знать, что могу для тебя сделать и чем ты можешь мне быть полезен. И еще я хотел спросить, сколько тебе лет.

– Давай пока начнем с самого простого. Мне девяносто шесть лет по вашему летоисчислению.

Не было ему девяносто шести. Пятьдесят шесть – пожалуй; шестьдесят шесть – с натяжкой; семьдесят шесть – с очень малой вероятностью, и это было бы настоящим чудом. Но девяносто шесть? Он лгал. Хотя зачем ему лгать? И еще эта странная обмолвка…

– Сократ, в каком смысле «по вашему летоисчислению»? Это ты про другие часовые пояса, что ли? Или ты из космоса?

– А разве не все мы оттуда? – ответил он.

Честное слово, к тому моменту я не исключал и такой возможности.

– Я все-таки хотел бы выяснить, что мы можем сделать друг для друга.

– Только одно: я был бы не против взять себе последнего ученика, а тебе самым очевидным образом нужен учитель.

– Мне хватает учителей, – может быть, слишком поспешно ответил я.

Он помолчал, сделал глубокий вдох:

– То, насколько правильный у тебя учитель, зависит от того, чему бы ты хотел научиться.

Он легко поднялся и пошел к двери:

– Пойдем. Хочу тебе кое-что показать.

Мы дошли до угла, откуда открывался вид на огни делового района, а за ними и на весь мерцающий огнями Сан-Франциско.

– Мир, – произнес Сократ, широким жестом обводя горизонт, – это школа, Дэн. И единственный настоящий учитель в ней – это жизнь. Она предлагает самый разнообразный опыт, и если бы сам по себе опыт приносил мудрость, все старики были бы сплошь просветленными мудрецами. Но зачастую уроки, которые несет с собой опыт, глубоко сокрыты. Я могу показать тебе, как можно учиться на собственном опыте, чтобы ты мог ясно видеть окружающий тебя мир. Ясности тебе не хватает катастрофически. Ты знаешь, что это правда, но ум твой сейчас бунтует; ты пока не умеешь превращать знания в мудрость.

– Даже не знаю… В смысле, я так далеко не заглядывал.

– Да, Дэн, ты пока так далеко не заглядывал и не заходил. Но вполне можешь дойти и туда, и еще дальше.

К заправке мы вернулись одновременно с подъехавшей красной блестящей «тойотой». Сократ открыл крышку бензобака и продолжил:

– Тебя, как большинство людей, научили собирать информацию извне. Книги, журналы, эксперты… – С этими словами он вставил в горловину заправочный пистолет. – Как эта машина, ты открыт навстречу миру информации, позволяя ей свободно втекать в тебя. Иногда это прямо-таки первосортная информация, иногда так себе, дешевка. Ты покупаешь информацию по рыночной цене, как покупаешь бензин.

– Спасибо, что напомнил. Мне через два дня как раз платить за следующий семестр.

Сократ кивнул и продолжил наполнять бак. Когда бак был наполнен, он не отключил подачу бензина. Вскоре бак переполнился, бензин потек на землю, по асфальту побежал ручеек.

– Сократ! Бак переливается, ты что делаешь?!

Он проигнорировал мое восклицание, как и текущий по асфальту бензин:

– Дэн, как этот бензобак, ты переполнен впечатлениями, в тебе слишком много лишнего знания. Ты носишь в себе бесчисленные факты и мнения, но почти не знаешь самого себя. Прежде чем чему-то научиться, тебе придется опустошить свой бак.

Он широко улыбнулся, подмигнул и с щелчком выключил заправочный пистолет.

– Приберись тут, будь так добр.

У меня возникло ощущение, что он говорил не только о залитом бензином асфальте. Сократ взял у водителя деньги, вернул сдачу, добавив к ней улыбку. Мы вернулись в офис.

– И что ты собираешься делать, заполнить меня своими фактами? – ощетинился я.

– Речь не о фактах; речь о мудрости тела.

– Что такое «мудрость тела»?

– Все, что тебе когда-либо нужно будет знать, уже находится у тебя внутри; все тайны мироздания зашифрованы в клетках твоего тела. Но ты не умеешь считывать эту информацию, следовательно, не имеешь доступа к мудрости тела. Приходится читать книжки и слушать экспертов, надеясь, что они окажутся правы.

Я ушам своим не верил. Работник заправки прямо обвинял моих профессоров и учителей в невежестве, да еще и намекал на полную бесполезность получаемого мной образования!

– Я понимаю, что ты имеешь в виду под «мудростью тела», просто не принимаю эту концепцию.

Он медленно покачал головой:

– Ты многое понимаешь, а вот не осознал почти ничего.

– Это что еще значит?

– Понимание – одномерное восприятие интеллекта. Оно ведет к знанию. Осознание – трехмерный процесс, в нем одновременно участвуют голова, сердце и инстинкты. Оно приходит только из личного опыта.

– И что дальше?

– Помнишь, как учился водить машину? Пока ты не сел за руль, ты был пассажиром; ты только понимал, как водят машину. Но ты осознал это, когда попробовал вести ее сам.

– Точно! Я помню это ощущение. А, так вот в чем дело!

– Именно! И этой фразой ты ухватил самую суть осознания. Когда-нибудь ты сможешь сказать то же самое о жизни.

Я помолчал, но недолго:

– Ты так и не объяснил, как работает эта штука, «мудрость тела».

– Пойдем, – кивнул Сократ в сторону двери с надписью «Служебное помещение».

Пройдя за ним, я оказался в кромешной темноте. Сначала я немного напрягся, но вскоре любопытство взяло свое. Сейчас мне откроют первую тайну: мудрость тела…

Вспыхнул свет. Мы стояли в туалете. Сократ звонко мочился в унитаз.

– О, да… Вот, вот она, истинная мудрость тела!

Его громогласный смех эхом отразился от покрытых плиткой стен. Я вывалился наружу, упал на диван и уставился на ковер.

Когда он вышел, я встретил его вопросом:

– Сократ, я все равно хотел спросить…

– Если ты собираешься звать меня «Сократом», – перебил он, – то мог хотя бы из уважения к имени позволять мне время от времени самому задавать вопросы. Как думаешь?

– Согласен! Вопрос ты задал, я ответил, теперь моя очередь. Насчет вчерашнего трюка с полетом на крышу…

– А ты настойчивый молодой человек, а?

– Да. Без настойчивости я не достиг бы того, чего достиг. Я ответил на еще один твой вопрос. Можем мы все-таки вернуться к моим?