Текст книги "Костры Эдема"

Глава 5

У женщины и мужчины – разная суть.

Женщина будет прекрасна, мужчина смел,

Мужчина – тот, кто родился в первичной тьме,

Женщина – та, что искала сквозь тьму путь.

«Кумулино», гавайская «Песнь творения», около 1700 года

Элинор сверила карту, висевшую на стене агентства по прокату машин, с собственной дорожной картой.

– Что, значит, я не могу отсюда попасть туда?

Стройная блондинка за стойкой покачала головой:

– Боюсь, что нет. Дорога на юг перекрыта. Лавовые потоки вторглись на шоссе номер одиннадцать вот здесь. – Женщина ткнула пальцем в черную ленточку, змеящуюся по южному краю острова. – Сразу за Национальным вулканическим парком.

– Так это… в сорока милях отсюда?

– Да. – Блондинка промокнула пот на лбу. – Но шоссе девятнадцать пока открыто.

– Оно, кажется, ведет на север? До Ваймеа… или Камуэла? На картах я встречала оба названия.

Блондинка пожала плечами:

– Почта идет в Камуэлу, но все здесь зовут его Ваймеа.

– Значит, до Ваймеа, – Элинор проследила путь пальцем, – к берегу Кохала и дальше на юг к Коне…

– Там шоссе одиннадцать переходит в шоссе девятнадцать, – уточнила женщина.

Жвачка, которую она жевала, пахла стертыми покрышками.

– И оттуда уже недалеко до Мауна-Пеле, – закончила Элинор. – Кажется, сто двадцать миль?

Женщина опять пожала плечами:

– Где-то так. Вы уверены, что хотите ехать? Уже темнеет. Другие туристы остались на ночь в Хило, а утром их заберут автобусы с их курортов.

Элинор нахмурилась:

– Да, мне тоже предлагали, но я решила ехать.

– Уже темнеет, – повторила женщина таким тоном, будто после захода солнца по Большому острову бродили привидения.

– А вот эта дорога? – Палец Элинор уперся в тонкую линию, ведущую из Хило в центральную часть острова. – Конная тропа?

Блондинка неумолимо покачала головой:

– По ней ехать нельзя.

– Почему?

Элинор посмотрела в окно. Снаружи у здания вытянулась длинная шеренга прокатных машин. Напоенный влагой воздух пах морской солью и тысячей цветочных ароматов. Элинор не раз бывала в тропиках, но уже почти забыла это странное ощущение жаркой влажности и полного отдаления от цивилизации, охватывающее пришельца сразу же после выхода из самолета. Аэропорт Хило был достаточно маленьким и открытым, чтобы она испытала это чувство в полной мере. Но сейчас, как и раньше, когда она только пролетала Гавайи на пути к еще более далеким и экзотическим местам, ее неприятно поразила «американизированность» островов.

– Почему я не могу ехать по Конной тропе? – повторила Элинор. – Это быстрее, чем огибать весь остров по шоссе.

– Нельзя. Это нарушает арендное соглашение. – Она протянула Элинор листок, который та только что заполнила.

– Разве оно не заасфальтировано?

– Нет, асфальт там есть… но ехать по нему все равно нельзя. Там нет техобслуживания. Вообще нет жилья. Если машина сломается, вы даже не сможете вызвать помощь.

Элинор улыбнулась:

– Я только что арендовала джип. За семьдесят долларов в день. А теперь вы говорите, что он так легко может сломаться.

Женщина заломила руки в театральном отчаянии:

– Вы не должны там ехать. Эта дорога даже не нанесена на нашу карту.

– Это я заметила.

– Вы нарушаете условия контракта.

– Я знаю. – Элинор опять поглядела в окно, за которым быстро темнело. – Не могли бы вы поскорее дать мне ключи от джипа?

Элинор больше получаса искала то место в пригородах Хило, откуда начиналась Конная тропа. Миновав последние перед горами домики и пальмовые рощи, она поглядела в зеркало. С востока наползали тяжелые тучи: похоже, милей дальше по побережью вовсю лил дождь.

Она потратила еще пятнадцать минут на осмотр джипа. Это был новый «рэнглер», всего с двадцатью милями на спидометре, с автоматической трансмиссией, за которую ей пришлось заплатить дополнительно. При этом ни сзади, ни под сиденьем не нашлось даже простенького тента. Элинор брала напрокат машины на четырех континентах, и даже в самом разбитом «лендровере» всегда была какая-нибудь тряпка на случай непогоды.

– А, вы имеете в виду «автобикини», – догадалась блондинка, когда Элинор вернулась за тентом.

– Не знаю уж, как вы это называете, но мне нужно то, чем закрываться от дождя.

– Они у нас на складе.

Элинор попробовала посчитать про себя до десяти по-гречески. Обычно это помогало в общении с идиотами.

– Почему? – спросила она наконец, стараясь говорить как можно тише.

Женщина по-прежнему жевала жвачку.

– Их часто теряют. Их или застежки к ним.

Элинор с улыбкой склонилась к ней:

– Вы живете в Хило, мисс?

– Да, конечно… а что?

– Вы знаете, сколько в этой части острова выпадает осадков? Сколько миллиметров в год?

Женщина равнодушно пожала плечами.

– Я здесь не живу, но могу назвать вам примерную норму. Сто пятьдесят в год, а в горах до двухсот. – Она придвинулась еще ближе. – А теперь дайте-ка мне тент, иначе я поставлю машину у вас на крыльце и прямо отсюда позвоню президенту компании.

Теперь «автобикини» хлопало на ветру, пока Элинор вела джип по Вайануэуэ-авеню и дальше по Радужному спуску к Конной тропе, но она надеялась, что этот несерьезный кусок винила сможет защитить ее хотя бы от небольшого дождя.

На закате она миновала повороты к пещерам Каумана и Гольф-клубу Хило и выехала в предгорья. Дорога здесь сузилась, но покрытие оставалось гладким, да и машин навстречу почти не попадалось.

Дождь застал ее в десяти милях к западу от Хило. Дизайн компании «Крайслер» будто нарочно предусмотрел, что вода с хлопающего тента будет прямиком литься ей за шиворот и на ветровое стекло. Снаружи неуклюжие дворники кое-как протирали стекло, но изнутри ей пришлось вытирать воду салфеткой. Заднее сиденье мгновенно промокло, и Элинор переложила дорожную сумку вперед. На западе еще полыхал дивный тропический закат, но от туч и дождя небо потемнело раньше времени.

Элинор бросила последний взгляд в зеркало на огни Хило, и дорога перевалила через холм. Теперь она не видела ничего, кроме нависших с двух сторон вулканических громад и невысоких деревьев на обочине. Впереди не было никаких огней, и казалось, что она едет по бесконечному темному туннелю. Элинор включила радио, но обнаружила только помехи и принялась напевать себе под нос, заглушая противный скрежет дворников.

Внезапно долина расступилась, и в просвете туч глазам Элинор предстало во всем великолепии зрелище двух вулканов, – на заснеженных вершинах играли последние блики заката. На склоне Мауна-Кеа блеснуло что-то металлическое – должно быть, телескоп обсерватории. Еще более впечатляло оранжевое облако над вершиной Мауна-Лоа. Элинор показалось, что она едет по коридору горящего дома, между массивными каменными колоннами. На западе закат, смешиваясь с вулканическим заревом, окрашивал небо буйством красок.

Справа от джипа Элинор увидела радугу и проехала прямо сквозь нее, хотя где-то читала, что по законам оптики к радуге нельзя приблизиться вплотную.

Потом дождь пошел снова, и зарево превратилось в тусклое мерцание. Элинор начала понимать, почему в агентстве так не хотели, чтобы она ехала по Конной тропе. Дорога виляла туда-сюда, словно пытаясь сбросить машину под откос. Деревья вокруг были низкими и уродливыми, но заслоняли обзор настолько, что Элинор на каждом повороте была вынуждена сбавлять скорость до минимума. Дважды ей попадались другие машины, и каждый раз она замечала их всего за несколько секунд до встречи. За пятнадцать или двадцать миль пути Элинор проехала только один поворот – к Национальному парку Мауна-Кеа и к самому вулкану. Из путеводителя она знала, что эта дорога заканчивается тупиком на высоте восьми тысяч футов. Она представила, как астрономы, которые живут и работают там, каждое утро идут в обсерваторию и коченеющими руками поворачивают свои телескопы, пока кислородное голодание не уложит их в больницу. Элинор никогда не нравилась академическая научная среда, но там по крайней мере можно было дышать.

За поворотом на Мауна-Кеа дорога стала хуже. Еле видные в темноте знаки запрещали останавливаться и предупреждали о том, что вблизи дороги могут оказаться неразорвавшиеся снаряды. Пару раз ей попадались тяжелые военные вездеходы, продиравшиеся через кусты слева от дороги. Элинор пришлось резко надавить на тормоза, когда четыре этих бронированных бегемота пересекли дорогу прямо перед ней, уминая гусеницами асфальт.

Когда они уехали, она с бьющимся сердцем осторожно пустила машину вперед. Только тут она разглядела на обочине заляпанный грязью знак: «Осторожно! Здесь проезжает военная техника». Элинор решила, что в долине находится какая-то военная база; если не это – значит, США объявили войну Гавайям.

Она продолжала путь, чувствуя, что вся спина у нее промокла. Брезентовые туфли тоже вымокли в луже двухдюймовой глубины, натекшей на пол машины. Взгляд ее метался взад-вперед, готовый в любую секунду увидеть очередной караван танков или даже целое стадо динозавров.

Впереди показалась какая-то темная масса, и Элинор в очередной раз нажала на тормоза, чувствуя, как сердце у нее уходит в пятки. Но это оказались не танки, а большая темно-серая машина, наполовину съехавшая в кювет. Над ее левым крылом склонилась человеческая фигура. Тяжелый джип проскочил мимо машины, и, поглядев в зеркало, Элинор увидела, что серый автомобиль вместе с человеком скрылся за невесть откуда взявшимся холмом. Чертыхнувшись, она кое-как развернулась и поехала обратно. Незнакомец не просил о помощи, но в памяти Элинор, когда она проезжала мимо, осталось женское платье, насквозь промокшее от дождя.

Протирая на ходу стекла салфеткой, она подъехала к машине и остановилась. Фигура, склонившаяся над левым крылом, выпрямилась.

– Чертов кусок дерьма, – сказал хриплый, но, несомненно, женский голос. – Эта громоздкая дрянь, которую они сдают напрокат, не может довезти даже до ближайшей бензоколонки.

Бок машины был поднят домкратом, но казалось, что асфальт под ним прогибается, погружая злополучный автомобиль еще глубже в канаву.

– Вы в порядке? – спросила Элинор.

Женщина была невысокой и круглолицей; ее короткие волосы мокрыми прядками липли ко лбу. Тонкое платье, больше похожее на халат, тоже промокло, подчеркивая массивные бедра и маленькую крепкую грудь.

Прищурившись, она поглядела на Элинор сквозь пелену дождя:

– Я собираюсь бросить эту пакость здесь. Пусть сами ее вытаскивают. Вы едете на западное побережье?

– Да. Подвезти вас?

Прежде чем она договорила, женщина распахнула дверцу своей машины, выволокла оттуда два толстых чемодана и засунула их на заднее сиденье джипа, не обращая внимания на то, что там было полно воды. Сама она села вперед, взяв в руки сумку Элинор.

– Ничего, если я положу это назад?

– Пожалуйста.

– Там она промокнет, но здесь тоже не так уж сухо.

Элинор кивнула:

– Да-да, кладите назад.

Она не была профессором Хиггинсом, но гордилась своим умением по диалекту определять происхождение человека. Женщина явно была нездешней – наверное, Средний Запад, скорее всего из Иллинойса, хотя не исключаются также Индиана и Огайо.

Она тронула джип с места и опять начала подъем. Дорога продолжала петлять между низкими деревьями. То там, то тут причудливо поблескивали отражения зарева Мауна-Лоа.

– Вы съехали с дороги? – спросила Элинор, чувствуя, как в ее собственную речь вторгается средне-западный акцент, от которого она почти избавилась в Гарварде до того, как вернуться в Оберлин.

Женщина вытерла лицо рукой, запачканной машинным маслом. Элинор отметила, что она сделала это не по-женски, чересчур резко.

– Нет, я не просто съехала, – сердито ответила она. – Один из этих чертовых БАТов чуть не расплющил меня на дороге, вот я и угодила в кювет. Хорошо хоть не стала последней жертвой «Бури в пустыне».

– А что такое БАТ? – Элинор взяла еще одну салфетку, чтобы протереть стекло.

Дождь, казалось, усиливался.

– Большой артиллерийский тягач. Они с военной базы Похакулоа. Играют здесь в войну.

Элинор кивнула.

– Вы как-то связаны с армией?

– Я? – Женщина рассмеялась хриплым смехом, который тетя Бини сразу бы назвала «пропитым». – Нет, конечно, – сказала она, отсмеявшись. – Просто двое из шести моих сыновей там служат.

– О! – Элинор почувствовала легкое разочарование. Почему-то ей казалось, что эта крепко сбитая, решительная женщина непременно должна быть связана с армией. – Так вот откуда вы знаете про этот БАТ.

Женщина опять рассмеялась:

– Да нет, совсем не оттуда. Разве вы не смотрели телерепортажи во время войны в Заливе?

– Честно говоря, нет. – Их голоса срывались, когда машину подбрасывало на ухабах, которых становилось все больше.

Женщина пожала плечами:

– Одним словом, мой Гарри был там, я еще и поэтому не пропускала ни одного репортажа. Признаюсь, после Вьетнама и этой истории с заложниками в Иране было приятно посмотреть, что мы все же можем дать кому-то прикурить.

Словно вспомнив, она протянула ей руку. Элинор пожала ее, почувствовав твердость мозолей на ладони женщины.

– Меня зовут Корди Стампф… с «ф» на конце, и я очень вам благодарна. Я могла бы проторчать на дороге очень долго, учитывая то, как здесь мало машин. Конечно, кроме этих чертовых БАТов, но я вряд ли захотела бы поехать с ними.

– Элинор Перри. – Элинор отдернула руку и, ухватившись за руль, помогла джипу миновать очередной поворот. – Вы сказали, что едете на западное побережье. А куда именно?

– На один из чудных курортов. – Корди Стампф потерла руки, словно ей было холодно.

Элинор вдруг поняла, что на этой высоте, в дождь, ночью и вправду холодно.

– На какой? – Она включила обогреватель. – Лично я еду в Мауна-Пеле.

– И я.

Элинор вопросительно взглянула на нее. Было трудно поверить, что эта женщина в халате, с двумя пузатыми чемоданами направляется на один из самых дорогих курортов на Гавайях. Ей самой пять лет пришлось копить на эту поездку… на это дурацкое приключение…

– Да-да. По-моему, вы тоже летели на том рейсе, который завернули в Хило.

– Да. – Элинор не видела женщину на борту, но там было больше двухсот пассажиров. Она гордилась своей наблюдательностью, но эта женщина ничем не выделялась среди прочих, разве что простотой.

– Я летела в первом классе. – Корди как будто читала ее мысли. – Вы, наверное, летели сзади.

В этом предположении не слышалось никакого снобизма.

Элинор снова кивнула:

– Я редко летаю первым классом.

Корди опять рассмеялась своим хриплым смехом:

– А я вообще первый раз. Пустая трата денег. Но эти билеты были частью выигрыша.

– Выигрыша?

– «Отдыхай с миллионерами». – Корди усмехнулась. – Помните, «Пипл» проводил такой конкурс?

– Нет, как-то пропустила. – Элинор читала «Пипл» раз в год, во время визитов к гинекологу.

– Я тоже. Это мой сын Хови послал им письмо от моего имени и выиграл. От Иллинойса.

– От Иллинойса?

Хоть тут она не ошиблась. Но не в Чикаго. Где-нибудь в глубинке.

– Да, идея была отправить по одному счастливчику от каждого штата на неделю в Мауна-Пеле, где отдыхают одни миллионеры. Это последняя выдумка Байрона Трамбо, который построил этот курорт… ну, так писали в «Пипл». Вот я и стала чем-то вроде «Мисс Иллинойс»… хотя я не мисс уже с шестьдесят пятого года. Но самое странное, что все выигравшие, кроме меня, отказались ехать. Они взяли выигрыш деньгами, а мне эти подонки из «Пипл» ничего не сказали.

– А почему? – спросила Элинор, хотя уже могла догадаться.

Корди Стампф покачала головой:

– Вы разве не слышали, что здесь пропали шесть человек? Говорят, на самом деле их больше, но Трамбо и его люди это скрывают. Про это писали в «Инкуайрере». «Туристы исчезают на самом дорогостоящем курорте, построенном на месте древнего гавайского кладбища». Что-то вроде этого.

Дорога стала прямее, хотя и продолжала идти в гору. Долина разошлась, но по сторонам ее все еще стояли, как исполинские стражи, громады Мауна-Лоа и Мауна-Кеа.

– Я тоже что-то про это читала. – Элинор почувствовала себя лгуньей. Она собрала неплохую коллекцию вырезок об исчезновениях, включая даже нелепую статью в «Нэшнл инкуайрер». – Вас это беспокоит?

Корди опять рассмеялась:

– Что? Что курорт выстроен на старом кладбище и привидения по ночам лопают туристов? Я пересмотрела на эту тему кучу фильмов. Мои ребята вечно таскали их в дом.

Элинор решила переменить тему:

– У вас правда шесть сыновей? И сколько им лет?

– Старшему двадцать девять, – сказала Корди. – В сентябре будет тридцать. Младшему – девятнадцать. А сколько лет вашим?

Обычно Элинор злили такие вопросы, но у Корди Стампф они выходили так естественно, что сердиться было глупо. Она говорила так же, как действовала, – размашисто, порой грубо, но без всяких задних мыслей.

– У меня нет детей. И мужа нет.

– И не было? – спросила Корди.

– И не было. Я учитель, и работа отнимает у меня много времени. К тому же я люблю путешествовать.

– Учитель? – Корди, казалось, чуть сдвинулась на сиденье, чтобы лучше разглядеть Элинор. Дождь кончился, и высохшие дворники неприятно скрипели. – В школе мне не очень-то везло с учителями, но я думаю, вы преподаете в колледже. История?

Изумленная Элинор кивнула.

– А на каком периоде вы специализируетесь?

В голосе Корди звучал неподдельный интерес.

Элинор это удивило еще больше. Обычно люди реагировали, как тот коммивояжер в самолете – потухший взгляд, равнодушные глаза.

– В основном я преподаю и изучаю духовную культуру эпохи Просвещения. – Элинор повысила голос, пытаясь перекричать гудение мотора джипа. – Это восемнадцатый век.

Корди Стампф, очевидно, поставившая целью ее удивить, кивнула:

– Вы имеете в виду Руссо, Вольтера и всю эту компанию?

– Именно. – Элинор вспомнила, как тетя Бини учила ее тридцать лет назад: «Нельзя недооценивать людей». – Вы читали… я имею в виду, вы знаете их произведения?

Корди рассмеялась еще громче:

– Что вы, дорогая! У меня хватает времени только на юмористические журналы. Нет, Элинор, конечно, я их не читала. Просто Берт – это мой второй муж – хотел стать образованным и заказал целую Британскую энциклопедию. А с ней и другую серию… «Великие книги», кажется. Знаете ее?

Элинор кивнула.

– Так вот, у этих «Великих книг» на обложке написано, кто из этих типов когда жил и все такое. Потом мы с Хови заклеивали этими обложками окна.

Элинор опять кивнула, вспомнив, что еще ей говорила тетя Бини тридцать лет назад: «И нельзя переоценивать».

Внезапно дорога резко пошла под уклон, и их глазам открылась панорама того, что должно было быть западным побережьем Большого острова Гавайи. На западе в сизой дымке расстилался Тихий океан. Элинор показалось, что на севере она видит какие-то огни.

Впереди показалась развилка. На север показывал знак с надписью «Ваймеа».

– Нам на юг, – сказала Корди Стампф.

На побережье было намного теплее. Элинор поняла, как холодно было на Конной тропе, только когда ветер с гор на прощание дохнул им в спину. По шоссе № 19 они выехали к Вайколоа и направились вдоль берега навстречу огням первого из прибрежных курортов. Ощущение тропиков вернулось с запахом моря и хорошо уже различимым сквозь шум мотора грохотом прибоя.

Движения на дороге в этот час почти не было, но даже редкие машины после безлюдья Конной тропы казались признаком цивилизации. Элинор думала, что этот район более населен, но, кроме огней Ваймеа в тридцати милях от них и редких домов Вайколоа, других населенных пунктов не было видно. Прожекторы освещали границы лавовых полей, и, подъехав ближе, путешественницы начали различать надписи. Слова и целые предложения были выложены белыми коралловыми обломками на черной лаве. В основном обычные подростковые излияния – «ДОН И ЕГО КРОШКА», «ПОЛА ЛЮБИТ МАРКА», «ПРИВЕТ ОТ ТЕРРИ», но Элинор не нашла здесь обычных непристойностей, словно трудный поиск подходящих обломков кораллов заставлял пишущих задуматься. Много было приветствий: «АЛОХА ТАРА! ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ГЛЕНН И МАРСИ!», «ДЭВИД ПРИВЕТСТВУЕТ ДОНА И ПАТТИ. МАХАЛО ЛАЙМЕНАМ!» – и Элинор поймала себя на том, что ищет собственное имя, ожидая приветствия от этой радушной земли.

Сами курорты оставались невидимыми, проявляясь на шоссе только отблесками света, запертыми воротами и тропинками, проложенными к морю сквозь залежи лавы. По пути на юг они проехали Вайколоа, куда направлялся толстяк электронщик, потом, после десяти миль пустынного шоссе, залитый светом Кона-Вилледж и, наконец, аэропорт Кеахоле, над которым виднелись яркие огни.

– Самолеты садятся, – заметила Корди Стампф.

Элинор, погруженная в свои мысли, начисто забыла о ее присутствии и едва не подпрыгнула, услышав ее голос.

– Должно быть, аэропорт уже открыли, – сказала она, поглядев на звезды вверху. – Наверное, пепел отнесло к югу.

– Или в этом самолете летят пассажиры поважнее нас, – усмехнулась Корди. – Для больших людей можно и отменить правила.

Элинор нахмурилась, но ничего не сказала. В нескольких милях от аэропорта на западе показались огни Калуа-Кона. Въехав в город, она нашла всего одну бензоколонку, на которой, к ее удивлению, не оказалось самообслуживания. Заспанный рабочий залил ей бак, и она еще больше удивилась, когда он сказал ей, что уже полночь. На то, чтобы проехать восемьдесят миль от Хило, у нее ушло почти три часа.

– Далеко до Мауна-Пеле? – спросила она рабочего-гавайца, почти ожидая, что в ответ он изречет что-то вроде: «Вы не должны туда ехать» – как в старом добром «Доме ужасов Хаммера».

Вместо этого гаваец буркнул, даже не отрываясь от помпы:

– Двадцать две мили. С вас семь пятьдесят пять.

За Коной дорога стала более коварной, скалы круто обрывались к морю, а небо снова заволокли тучи.

– О господи, – вздохнула Корди, – а до этого райского местечка не так-то легко добраться.

– Может, нам лучше было бы остаться в Хило с остальными? – сказала Элинор, борясь с дремотой. – Пускай бы они отвезли нас завтра. – Она поглядела на часы. – Вернее, сегодня.

Корди в темноте покачала головой:

– Вот еще! Мне полагается семь дней и шесть ночей, включая сегодняшнюю, и я не собираюсь ее терять.

Элинор улыбнулась. К востоку, где в тумане угадывалась громада Мауна-Лоа, тянулись пологие холмы. За тучами едва просвечивало оранжевое зарево извержения. К югу от Коны, казалось, не было ничего, кроме скалистых отрогов и лавовых полей. Даже выложенные кораллами надписи исчезли, сделав поля аха темнее и мрачнее.

Миль через двадцать дорога отошла от прибрежных скал на пару миль в глубь острова. На черном асфальте шоссе, сливающемся с чернотой лавы вокруг выделялась только белая разделительная полоса.

– Как вам здесь? Не похоже на Средний Запад? – обратилась Элинор к своей спутнице, чтобы человеческим голосом развеять ощущение жути, навалившееся на нее.

От долгого пути у Элинор заболела голова.

– Да, в Иллинойсе я такого не видела, – согласилась Корди Стампф. – И в Огайо тоже. Хотя у вас в Оберлине очень мило.

– Вы там бывали?

– У моего предпоследнего мужа были какие-то дела с вашим колледжем. Когда он сбежал с танцовщицей из Лас-Вегаса, мне пришлось взять дела на себя, и я тоже к вам ездила.

– А какие у него были дела?

– О, что-то насчет макулатуры… Смотрите, что это там?

Впереди они увидели каменную стену с воротами и будкой охранника в виде гавайской хижины. Все это освещалось десятком газовых фонарей. Большие медные буквы на стене возвещали: «МАУНА-ПЕЛЕ». Почему-то Элинор вспомнился «Парк юрского периода».

– Нашли. – Корди откинулась на сиденье и пригладила рукой свои гладкие волосы.

Из будки, от которой к воротам тянулась толстая цепь, вышел заспанный охранник.

– Алоха, – сказал он. – Чем могу служить?

– У нас заказаны места в Мауна-Пеле.

Элинор поглядела на часы. Было 12.30 ночи.

Охранник кивнул и достал из кармана какой-то список:

– Ваши фамилии, пожалуйста.

Элинор назвала их фамилии со странным чувством, что она и эта странная, почти незнакомая женщина в домашнем халате – старые подруги и путешествуют вместе. Она отнесла это чувство к обычным последствиям путешествия. Она любила путешествовать, но в первые дни вне дома ей всегда было не по себе.

– Добро пожаловать, – сказал охранник, сверившись со списком. – Мы думали, что все, кто прилетел вечером, остались в Хило. – Он снял с ворот цепь, которая с лязгом упала на дорогу – Езжайте по этой дороге. Она не очень хорошая из-за строительных работ но ближе к Большому хале станет лучше. Никуда не сворачивайте… впрочем, в худшем случае вы упретесь в будку строителей. Машину можете оставить в «порт-кошер»… это в двух милях отсюда… они ее припаркуют.

– А что такое Большой хале? – спросила Элинор.

Охранник улыбнулся:

– «Хале» означает «дом». В Мауна-Пеле двести обычных хале – это как тростниковые хижины, только комфортабельнее, – но Большой хале представляет собой семиэтажное здание с магазинами, столовой и конференц-залом. Там больше трехсот комнат.

– Спасибо, – сказала Элинор. – Махало.

Охранник кивнул и отошел в сторону, давая им заехать. В зеркало Элинор увидела, как он снова закрывает ворота на цепь.

– А что такое «порт-кошер»? – спросила Корди.

Года примерно в три Элинор начала панически бояться задавать глупые вопросы. С тех пор она самостоятельно искала ответы в книгах и подозревала, что от этого и пошла ее научная карьера. Она в очередной раз позавидовала способности Корди напрямик спрашивать о вещах, которых не понимаешь.

– Крытая секция у входа, – объяснила она. – Здесь, в тропиках, там часто ставят машины.

Дорога была еще хуже, чем Конная тропа. Джип подпрыгивал на разбитом асфальте, и Элинор пришлось напрячь все внимание, чтобы не заехать в лавовые стены, тянущиеся с обеих сторон. У дороги стояли строительные машины, и дважды они видели жестяные будки, окруженные изгородью.

– Не очень-то презентабельно для одного из самых дорогих курортов мира, – заметила Элинор.

– А сколько они берут в день за номер… то есть за хале?

– По-моему, пятьсот… включая завтрак.

– Да за такие деньги можно вымостить эту дорогу золотом! – воскликнула Корди.

Постепенно дорога стала ровнее, потом разделилась на две полосы, между которыми пролегла широкая клумба с тропическими цветами. По сторонам тянулись ряды пурпурной бугенвиллеи, освещенные установленными через каждые тридцать футов газовыми фонарями. Элинор поняла, что гладкая, аккуратно размеченная плоскость сбоку от дороги – это поле для гольфа. Воздух наполнился ароматами цветов и влажной земли.

Большой хале – отель, выстроенный в форме гигантской травяной хижины, неуловимо напоминал аттракцион Диснейленда. С каждого балкона низвергались водопады лиан, словно здесь задались целью превзойти висячие сады Семирамиды. У входа их встретила грузная женщина в травяной юбке-муумуу, надела на шею приветственные гирлянды – Элинор помнила, что они называются «леи», – и повела внутрь здания.

Элинор выбралась из джипа чуть живая. Спина у нее болела, голова раскалывалась. Запах цветов от леи наплывал откуда-то издалека, как сквозь туман. Она прошла вслед за Корди и женщиной в муумуу, назвавшейся Калани, в просторный вестибюль, где вход охраняли золоченые будды. В клетках высотой тридцать футов спали разноцветные птицы; за окнами шуршали пальмы в таинственном свете фонарей. Последовали формальности занесения в книгу постояльцев и записи номеров кредитных карт. От Корди кредитной карты не требовалось, и она просто выслушала поздравления с замечательным выигрышем от Калани и маленького темнокожего мужчины, выскочившего из-за стойки, как чертик из табакерки. На нем были гавайская рубашка и белые брюки, и улыбался он так же широко, как Калани.

Она распрощалась с Корди, которую повели к лифту, – очевидно, почетные гости жили в Большом хале, – после чего мужчина вывел ее на террасу. Элинор увидела, что Большой хале стоит на склоне холма, обращенного к морю; терраса обрывалась в тридцати футах от земли. Портье свел ее вниз по лестнице к электрокару, в котором уже лежала ее сумка.

– Вы остановились в таитянском хале номер двадцать девять? – спросил мужчина. Элинор поглядела на свой ключ, но ему не требовалось ответа. – Там очень хорошие хале. Очень хорошие. Оттуда не слышен шум Большого хале.

Элинор оглянулась на Большой хале, когда они ехали прочь по узкой асфальтовой дорожке между пальмами. В здании было темно; только в нескольких окнах за плотно закрытыми занавесками горел свет. Она усомнилась в том, что там бывает очень уж шумно.

Они спустились вниз по холму, мимо тропических зарослей, от благоухания которых у нее еще больше разболелась голова, проехали по узким мостикам через лагуны – оттуда были видны океан и белые гребни волн – и вернулись к пальмовым зарослям. Элинор увидела среди деревьев маленькие домики футов десяти высотой, тускло освещенные электрическими лампами, укрытыми в листве. Стоящие повсюду фонари не горели – очевидно, их выключали на ночь.

Элинор со странной уверенностью поняла, что в большинстве этих хале так же пусто, как и в Большом хале, – пусто и темно везде, кроме островка света в вестибюле и вагончиков, где прячутся рабочие. Они объехали еще одну небольшую лагуну, свернули влево и остановились перед стоящим на возвышении хале, к которому вели несколько каменных ступенек.

– Таитянский двадцать девять, – объявил ее провожатый.

Захватив ее сумку, он поднялся по ступенькам и открыл дверь.

Элинор вошла в хале, засыпая на ходу. В домике было довольно тесно – маленький холл вел в открытую ванную, рядом с которой разместились такие же открытые гостиная и спальня. Огромная кровать была покрыта ярким вышитым пледом, по углам горели две лампы. Под высоким потолком медленно вращались лопасти вентилятора. Сквозь плетеную дверь Элинор видела очертания своего личного ланаи и слышала приятный гул наливающейся в ванну горячей воды.

– Очень хорошо, – повторил ее провожатый с едва заметным оттенком вопроса.

– Очень хорошо, – согласилась Элинор.

Мужчина улыбнулся:

– Меня зовут Бобби. Если у вас будут какие-нибудь пожелания, скажите мне или любому из наших сотрудников. Завтрак сервируется на террасе Большого хале и в ланаи Кораблекрушения с семи до половины одиннадцатого. Впрочем, здесь все написано. – Он показал на толстую пачку бумаг на тумбочке возле кровати. – У нас нет знака «Не беспокоить», но в случае чего можете выставить на крыльцо вот этот кокосовый орех, и никто к вам не войдет. – Он показал ей кокос с вулканической эмблемой Мауна-Пеле. – Алоха!

«Чаевые», – подумала сонно Элинор и полезла в сумочку.

Она нашла только десятку, но, когда повернулась, Бобби уже ушел. Снаружи донеслось гудение отъезжающего кара, и все стихло.

Несколько минут она изучала хале, проверяя, все ли двери заперты. Потом села на кровать, слишком усталая, чтобы раздеваться или распаковывать вещи.

Она еще сидела там, в полудреме вспоминая Конную тропу и продирающихся сквозь заросли металлических динозавров, когда за ее окном раздался пронзительный крик.