Текст книги "Костры Эдема"

Глава 3

Я всегда хотел навеки остаться здесь, вдали от всего, на одной из этих гор на Сандвичевых островах, высоко над морем…

Марк Твен

Однажды, когда ее спросили, почему она не летает на самолетах, тетя Бини – тогда ей было семьдесят два года, а теперь девяносто шесть, и она все еще жива, – взяла книгу по истории работорговли и показала своей племяннице Элинор картинку – рабов, стиснутых между палубами в пространстве высотой не больше трех футов.

– Смотри, как они лежат здесь, не в силах двинуться, все в грязи и нечистотах, – сказала тетя Бини, указывая на картинку своей костлявой рукой в старческих веснушках, рукой, почему-то всегда напоминавшей Элинор сухой корм для кошек.

Тогда, двадцать четыре года назад, двадцатилетняя Элинор, только что окончившая колледж в Оберлине, где теперь преподавала, поглядела на изображение несчастных африканцев, сморщила нос и сказала:

– Вижу, тетя Бини. Но как это связано с тем, что вы не хотите лететь во Флориду к дяде Леонарду?

Тетя Бини покачала головой:

– Знаешь, зачем этих бедных негров клали так тесно, как тюки с хлопком, хотя половина из них умирала в пути?

Элинор опять сморщила нос при слове «негры». Тогда, в 1970-м, еще не было термина «политически корректный», но говорить «негры» уже считалось ужасно некорректным. Конечно, тетя Бини была на удивление чужда предрассудков, но ее язык выдавал тот факт, что родилась она еще в прошлом веке.

– И зачем же их так клали?

– Из-за денег. – Тетя сердито захлопнула книгу. – Из-за прибыли! Если они запихивали в трюмы шестьсот негров и триста из них умирали, они все же получали больше, чем если привозили четыреста и теряли из них сто пятьдесят.

– Все равно не понимаю… – Тут Элинор поняла. – Но, тетя Бини, в самолетах же не так тесно!

Старуха в ответ только подняла бровь.

– Ну ладно, там тесно, – согласилась Элинор. – Но на самолете до Флориды всего несколько часов, и если кузен Дик встретит и проводит вас на машине, вся дорога займет не больше трех дней…

Она запнулась на полуслове, когда тетя Бини снова показала ей картинку с рабами, словно говоря: «Думаешь, они так спешили попасть туда, куда их везли?»

Теперь, двадцать четыре года спустя, Элинор летела на высоте двадцати пяти тысяч футов, зажатая между двумя толстяками в соседних креслах, слушала гул голосов трехсот пассажиров и думала о том, что тетя Бини опять оказалась права. Как ты летишь, так же важно, как и то, куда летишь.

Но только не в этот раз.

Элинор со вздохом достала из-под сиденья дорожную сумку и, порывшись в ней, извлекла дневник тети Киддер в кожаном переплете. Толстяк справа астматически засопел во сне и навалился потным плечом на руку Элинор, заставив ее отодвинуться к толстяку слева. Она не глядя открыла дневник на нужной странице – так знаком он стал за последнее время ее пальцам.

3 июня 1866 г., на борту «Бумеранга»

Все еще в сомнениях относительно этой незапланированной поездки на Гавайи и еще больше – относительно перспективы провести скучную неделю в миссии мистера и миссис Лаймен в Гонолулу, я тем не менее дала вчера убедить себя, что это мой единственный в жизни шанс увидеть действующий вулкан, и тут же оказалась на корабле. С берега мне махали все те, кто наполнял предыдущие две недели таким весельем и смыслом. Что до нашей группы, то в нее входят старая мисс Лаймен, ее племянник Томас и няня, мисс Адамс, мистер Грегори Вендт, о котором я уже писала и который блистал на танцах в Гонолулу, напоминая пингвина в сюртуке, мисс Драйтон из сиротского приюта, преподобный Хеймарк (не тот красивый молодой священник, о котором я писала раньше, а монументальный старик, так громко чихающий и сморкающийся при каждом удобном случае, что я с удовольствием оставалась бы в своей каюте, если бы не тараканы) и вульгарный молодой журналист из сакраментской газеты, о котором я была бы рада вовсе не писать. Имя этого джентльмена – мистер Сэмюэл Клеменс, но он говорит, что наиболее серьезные свои статьи (как будто такому субъекту могут доверить что-то серьезное!) он подписывает «остроумным», по его мнению, псевдонимом «Томас Джефферсон Снодграсс».

Помимо вульгарности и непомерного тщеславия, заставляющего его гордиться тем, что он оказался единственным журналистом на Сандвичевых островах две недели назад, когда там высадились спасшиеся пассажиры злосчастного клипера «Хорнет», мистер Клеменс еще незаурядный нахал и грубиян. Дурные манеры сочетаются у него с постоянными потугами на остроумие, но большинство его шуток выглядит так же жалко, как его усики. Сегодня, когда мистер Клеменс во время отплытия «Бумеранга» расписывал миссис Лаймен и другим сенсации, которые ему поведали пассажиры «Хорнета», я решилась задать ему несколько вопросов, основываясь на сведениях, полученных от миссис Эллуайт, супруги преподобного Патрика Эллуайта, который утешал этих несчастных в госпитале Гонолулу.

– Мистер Клеменс, – спросила я, изображая восхищенную слушательницу, – так вы говорите, что беседовали с капитаном Митчеллом и другими спасшимися?

– Да, конечно, мисс Стюарт, – сказал рыжеволосый журналист, не подозревая подвоха. – Мой долг и профессиональная обязанность – первым узнавать подробности.

Он откусил кончик сигары и выплюнул его за борт, словно находился в каком-нибудь салуне. Мисс Лаймен поморщилась, но я сделала вид, что ничего не замечаю.

– Тогда это обстоятельство должно помочь вашей карьере, мистер Клеменс.

– Ну, мисс Стюарт, по крайней мере я надеюсь стать благодаря этому самым известным честным человеком на Западном побережье. – Улыбка его была совершенно мальчишеской, хотя, по моим данным, ему никак не меньше тридцати лет.

– Да, мистер Клеменс, – подхватила я, – вам повезло, что вы оказались в госпитале, когда туда привезли капитана Митчелла и других. Ведь вы встречались с ними в госпитале, не так ли?

Журналист выпустил клуб дыма и закашлялся, совершенно явно затрудняясь ответить.

– Вы были в госпитале, мистер Клеменс?

Он снова закашлялся.

– Да, мисс Стюарт, интервью взято в госпитале, когда капитан Митчелл находился там на излечении.

– Но вы сами там были, мистер Клеменс? – Мой голос стал более настойчивым.

– Ну… знаете ли… нет, – выдавил из себя рыжеволосый борзописец. – Я послал вопросы через своего друга, мистера Энсона Берлингема.

– Да-да! – воскликнула я. – Мистер Берлингем, наш новый посол в Китае! Я видела его на балу в миссии. Но скажите, мистер Клеменс, как журналист такого таланта и опытности мог доверить столь важное дело посреднику? Что помешало вам лично посетить капитана Митчелла и его спутников, которые едва не стали каннибалами?

Эта моя фраза подсказала мистеру Клеменсу, что он имеет дело с лицом информированным, и он явно занервничал под взглядами нашей маленькой группы.

– Я… Я был недееспособен, мисс Стюарт.

– Надеюсь, не больны? – спросила я, будучи прекрасно осведомлена о причине, заставившей его прибегнуть к помощи мистера Берлингема.

– Нет, не болен. – Мистер Клеменс обнажил зубы в улыбке. – Просто в предыдущие дни я слишком много ездил на лошади.

Я закрылась веером, как пансионерка на первом балу.

– Вы имеете в виду…

– Да, я имею в виду мозоли от седла, – заявил он с дикарским торжеством. – Размером с серебряный доллар. Я не мог ходить почти неделю и вряд ли еще когда-нибудь в жизни сяду на спину какому-нибудь четвероногому. Хотел бы я, мисс Стюарт, чтобы на Оаху существовали языческие обряды с жертвоприношением лошади и чтобы на ближайшем из них в жертву принесли именно ту клячу, что причинила мне такие страдания.

Мисс Лаймен, ее племянник, мисс Адамс и другие не знали, что и ответить на подобную тираду, пока я продолжала томно обмахиваться веером.

– Что ж, спасибо мистеру Берлингему, – сказала я. – Будет только справедливо, если он тоже прослывет знаменитостью среди честных людей Западного побережья.

Мистер Клеменс глубоко затянулся сигарой. Ветер крепчал по мере того, как мы уходили в открытое море.

– Мистера Берлингема ждет карьера в Китае, мисс Стюарт.

– Трудно судить, какая кого ждет карьера, – сказала я. – Можно только увидеть, делается она собственными силами или за счет других.

После этих слов я пошла пить чай с мисс Лаймен.

Закрыв дневник, Элинор Перри обнаружила, что на нее с любопытством смотрит толстяк слева.

– Интересная книжка? – осведомился он, улыбаясь неискренней улыбкой коммивояжера. Он был лет на пять старше Элинор.

– Интересная. – Элинор сунула дневник в сумку и ногой затолкала ее в узенький отсек под сиденьем.

«Настоящий невольничий корабль».

– На Гавайи? – опять спросил коммивояжер.

Самолет летел без остановок от Сан-Франциско до аэропорта Кеахоле-Кона, поэтому Элинор не стала отвечать на этот вопрос.

– Я из Ивенстона. Похоже, я летел с вами из Чикаго в Сан-Фран.

«Сан-Фран»! Элинор ощутила приступ тошноты, не имеющей отношения к пребыванию в воздухе.

– Да, – коротко сказала она.

Ничуть не смутившись, коммивояжер продолжал:

– Я торгую электроникой. В основном всякие игры. Я и еще двое парней из Среднезападного филиала получили эту поездку в поощрение. Едем в Вайколоа, где можно плавать рядом с дельфинами. Без шуток.

Элинор кивнула, хотя сомневалась, доставит ли дельфинам удовольствие такое общество.

– Я не женат. Если честно, разведен. Потому и еду один. Те двое поехали с семьями, но холостым компания дает только один билет. – Толстяк печально улыбнулся. – Вот так вот и лечу.

Элинор тоже улыбнулась, ожидая, что следующим вопросом будет: почему она летит на Гавайи одна?

– Вы на какой курорт едете? – Все же электронщик не решился это спросить.

– Мауна-Пеле, – ответила Элинор.

На маленьком телеэкране в пяти рядах от нее Том Хэнкс рассказывал что-то смешное жующим пассажирам.

Электронщик присвистнул:

– Ух ты! Это ведь самый дорогой курорт на Большом острове, так? Дороже Мауна-Лани и даже Мауна-Кеа.

– Я и не знала.

Это было не совсем так. Еще в Оберлине, когда она покупала путевку, дама из турагентства пыталась убедить ее, что другие курорты не хуже и намного дешевле. Конечно, она не упомянула про убийства, но сделала все, чтобы отговорить Элинор ехать в Мауна-Пеле. Когда Элинор все же настояла, от названной суммы у нее перехватило дыхание.

– Этот Мауна-Пеле, говорят, построен специально для миллионеров, – продолжал делиться информацией электронщик. – Про это что-то говорили по ящику. Вы, должно быть, долго копили на эту поездку. – Он ухмыльнулся. – Или ваш муж очень неплохо зарабатывает.

– Я преподаю.

– Правда? И в каком классе? Вы похожи на мою учительницу из третьего класса.

– Нет. Я работаю в Оберлине.

– А где это?

– Это колледж в Огайо.

– Интересно, – промямлил электронщик голосом, из которого начисто пропал интерес– И что же вы преподаете?

– Историю. В основном историю культуры восемнадцатого века. Просвещение, если говорить более точно.

– М-м-м, – неопределенно заметил толстяк, уже сообразив, что ловить здесь нечего. – Так вот, Мауна-Пеле… его вроде бы недавно выстроили. Это дальше на юг, чем все другие курорты.

Он явно пытался вспомнить все, что слышал про Мауна-Пеле.

– Да, – подтвердила Элинор. – На берегу Южной Коны.

– Убийства! – воскликнул вдруг электронщик, подняв кверху палец. – Там сразу же после открытия начались какие-то убийства.

– Я ничего об этом не знаю. – Элинор стоило большого труда не выдать себя.

– Точно вам говорю! Там пропала целая куча народу. Этот курорт построил Байрон Трамбо, Большой Т. Потом там арестовали какого-то чокнутого гавайца.

Элинор вежливо улыбнулась, изучая объявления на спинке кресла. Том Хэнкс на экране отпустил очередную остроту, и пассажиры в наушниках захихикали, продолжая жевать.

– Не знаю, как после всего этого можно туда… – начал электронщик, но его прервал голос из репродуктора.

– Леди и джентльмены, прослушайте сообщение. Мы уже начали снижаться, когда из Гонолулу поступила информация, что все рейсы переведены из Коны в Хило на восточном побережье. Причина этого та же, по которой многие приезжают на Гавайи, а именно активность двух находящихся на южном берегу вулканов – Мауна-Лоа и Килауэа. Это совершенно безопасно… извержения не угрожают населенным пунктам, но в воздух поднялось много вулканической пыли. Повторяем, никакой опасности нет, но правила предусматривают в таких случаях посадку в другом районе. Поэтому мы приземлимся в международном аэропорту Хило в самом центре острова. Просим у вас извинения за вынужденные неудобства. Вам предоставляется возможность за счет компании добраться до берега Коны другими транспортными средствами. Еще раз примите наши извинения и, когда мы будем снижаться, обратите внимание на дело рук мадам Пеле. О любых изменениях в графике мы сообщим вам дополнительно. Махало!

Воцарилось молчание, тут же сменившееся недовольным ропотом пассажиров. Толстяк справа проснулся и начал ругаться себе под нос. Сосед слева вроде бы не слишком расстроился.

– Что такое «махало»? – спросил он.

– «Спасибо».

Он удовлетворенно кивнул:

– Что ж, я все равно буду в Вайколоа вечером или завтра утром. Какое значение имеют лишние сто миль, когда едешь в рай!

Элинор не отвечала. Она пододвинула к себе сумку и достала карту Большого острова, купленную еще в Оберлине. Вокруг острова шло только одно шоссе. На севере от Хило оно было обозначено номером 19, а на юге – 21. В любую сторону до Мауна-Пеле не меньше ста миль.

– Черт, – пробормотала она.

Электронщик не расслышал:

– Вот и я говорю. Все равно ведь это Гавайи, верно? «Боинг-747» пошел на снижение.

Глава 4

…Только семь из тридцати двух извержений Мауна-Лоа с 1832 года произошли в юго-западной зоне разлома, и только в двух случаях толчки были там, где ожидалось.

Из официального бюллетеня, декабрь 1987 года

– С чего ты взял, что мы не можем сесть в Коне? – Байрон Трамбо был взбешен. Двадцать минут назад его «Гольфстрим-4» обогнал нагруженный пассажирами «Боинг-747» Элинор Перри и направился к югу от Мауи, готовясь совершить последний поворот на запад Большого острова. – Что за дерьмо? Я платил за модернизацию этого чертова аэропорта, а теперь они не желают меня пускать?

Второй пилот кивнул. Откинувшись на спинку коричневого кожаного кресла, он смотрел на Трамбо, с остервенением крутящего педали тренажера. Мягкий закатный свет освещал коренастую фигуру миллиардера в майке, шортах и длинных спортивных носках.

– Передай им, что мы садимся.

Трамбо тяжело дышал, но этот звук заглушался рокотом моторов «Гольфстрима».

Пилот покачал головой:

– Нельзя, мистер Т. Ветер относит тучки пепла прямо к аэропорту Кеахоле. Правила не позволяют…

– К черту правила, – сказал Байрон Трамбо. – Я должен быть там до прилета Сато… черт, это ведь значит, что самолет Сато из Токио тоже завернут?

– Совершенно верно. – Пилот пригладил ладонью волосы.

– Мы сядем в Кеахоле-Кона. И самолет Сато тоже. Сообщи в аэропорт.

Пилот вздохнул:

– Мы можем послать в Хило вертолет…

– К черту вертолет! Если команда Сато прилетит в Хило и полетит потом в Мауна-Пеле на вертолете, они могут решить, что это полная зажопина.

– Ну, – начал пилот, – он действительно…

Трамбо перестал крутить педали. Его широкие, хоть и начавшие заплывать жирком, плечи напряглись:

– Ты будешь звонить в аэропорт или мне это сделать?

Уилл Брайент поднес ему телефонную трубку. «Гольфстрим» был оборудован системой связи, которой могли бы позавидовать ВВС.

– Мистер Т, у меня идея получше. Я позвонил губернатору.

Трамбо колебался всего пару секунд.

– Отлично, – буркнул он и взял трубку, жестом отсылая пилота к его обязанностям, – Алло, Джонни, это Байрон Трамбо… да-да, я рад, что тебе понравилось. Мы это повторим, когда в следующий раз будешь в Нью-Йорке… Да, слушай, Джонни, у меня тут небольшая проблема. Я звоню с самолета… Да… Мы только собирались сесть в Кеахоле, как началась какая-то херня насчет извержения. Да, говорят лететь в Хило…

Уилл Брайент присел на обитую кожей лавку, глядя, как его босс закатывает глаза и барабанит по столу, на котором еще стояли тарелки с остатками ужина. Из кухни появилась Мелисса, совмещавшая функции стюардессы и уборщицы, и начала собирать посуду.

– Да-да, понимаю, – подал голос Трамбо и опустился в кресло перед иллюминатором, из которого открывался вид на Мауна-Кеа с блестящей на его склоне линзой обсерватории. – Но пойми и ты, Джонни, у меня сегодня вечером встреча с командой Сато, и если эти чертовы… извини. Так вот, если пустить их в обход, они могут решить, что так здесь всегда… Да. Понятно. – Трамбо опять закатил глаза. – Нет, Джонни, речь идет о восьмистах миллионах долларах вложений в этот район. Они планируют построить новые поля для гольфа и проложить к ним дороги… да, верно. У них членство в клубе – дорогое удовольствие, и выгоднее будет возить игроков сюда.

Трамбо поднял голову, когда самолет миновал Мауна-Кеа, и его взгляд уперся в огромные дымные столбы, поднимающиеся от вершин Мауна-Лоа и Килауэа. Сильный ветер тянул пепельный шлейф к западу, заволакивая весь берег пеленой смога.

– Вот черт! Извини, Джонни, это я не о том… просто мы облетели Мауна-Кеа и увидели эту хреновину. Да… впечатляет… но все равно я сяду в Кеахоле, и самолет Сато тоже. Да, я знаю про правила, но знаю и то, что вложил деньги в Кеахоле раньше, чем построил взлетную полосу у себя… из уважения к тебе. И еще знаю, что принес островам больше денег, чем кто-либо другой после Лоуренса Рокфеллера. Да… Джонни, я же не прошу отменить налог или что-то в этом роде. Я хочу только сесть здесь, провести переговоры и продать Мауна-Пеле за любые деньги. Иначе через пару лет там все зарастет травой, и жить там будут только чертовы хиппи и всякая наркота.

Трамбо отвернулся от окна и пару минут внимательно слушал. Потом поглядел на Уилла Брайента и широко улыбнулся:

– Да, спасибо, Джонни. Да, обещаю… увидишь, что мы устроим, когда пожалует Шварценеггер… Да, еще раз спасибо.

Он положил трубку и отдал телефон Уиллу:

– Скажи парням, пусть сделают несколько кругов, пока губернатор звонит этим мудакам в Гонолулу.

Брайент кивнул, задумчиво глядя на дымные шлейфы:

– Вы думаете, это безопасно?

Трамбо фыркнул:

– Безопасно только то, что не требует никаких усилий. Позвони-ка Гастингсу.

– Он, должно быть, дежурит в вулканической обсерватории.

– Достань его, даже если он сейчас дрючит свою старуху. – Трамбо достал из маленького холодильника под столом яблоко и вгрызся в него зубами. – Мне нужен Гастингс.

«Гольфстрим» кружил над побережьем Кохалы на высоте 23 тысячи футов, держась к северу от дымного облака, выползающего из кратера Мауна-Лоа. Солнце уже садилось, и западный край неба горел тусклым от пыли пожаром оранжево-красных оттенков.

Когда самолет разворачивался на южном краю петли, Трамбо смог разглядеть сквозь дым само извержение – столб оранжевого пламени, взметнувшийся на тысячу футов над тринадцатью тысячами футов вулкана. Дальше к югу другой огненный столб извещал об извержении Килауэа. Пар от стекающей в океан лавы поднимался выше облаков, достигая высоты 30 тысяч футов.

– Черт, все отели на острове наверняка переполнены теми, кто хочет на это посмотреть, а у нас пятьсот пустых комнат!

Из кабины появился Уилл Брайент.

– Звонили из аэропорта. Мы можем сесть через десять минут. Я нашел доктора Гастингса. – Он протянул Трамбо телефон.

Миллиардер поставил аппарат в специальное углубление на ручке кресла:

– Это хорошо, Уилл… Доктор Гастингс?

– Мистер Трамбо?

Вулканолог был старым, связь – плохой, и голос звучал, будто из какой-то отдаленной эпохи.

– Да, это я. Со мной мой помощник, Уилл Брайент. Мы садимся в Кеахоле.

В трубке какое-то время помолчали.

– Но я думал, что аэропорт Кеахоле…

– Он только что открылся снова, док. Я хотел бы узнать у вас кое-что об этом извержении.

– Да, конечно, мистер Трамбо, я буду рад обсудить с вами это, но боюсь, что сейчас я очень занят и…

– Понимаю, док, но загляните в наш контракт. Кстати, он заключен раньше, чем вас взяли на работу в эту обсерваторию, и мы платим вам больше, чем они. Если бы я захотел, я мог бы заставить вас слезть на Мауна-Пеле и отвечать там на вопросы туристов.

Доктор промолчал.

– Но я этого не хочу. Я даже не прерываю ваших занятий чистой наукой с этими вулканами. Но у нас тут небольшое дельце на шестьсот миллионов долларов, и нам требуется ваша помощь.

– Хорошо, мистер Трамбо.

– Вот так-то лучше. Итак, док, мы хотим знать, что здесь произошло.

Среди потрескивания в трубке раздалось что-то вроде вздоха.

– Ну, конечно, вы слышали об увеличении активности Моку-Авеовео в направлении юго-западного разлома и об извержении Оо-Купаианаха…

– Полегче, док. Я знаю Мауна-Лоа и Килауэа. Про эти Моку-Поку и Оо-как-там-его в первый раз слышу.

На этот раз вздох был явственно слышен.

– Мистер Трамбо, это все было в моем отчете за прошлый год.

– Перескажите-ка мне коротко. – Тон Байрона Трамбо не допускал возражений.

– Извержение Килауэа к делу не относится. Что касается Оо-Купаианаха, то там происходит самый большой выброс лавы после тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года. Лава также выходит из Пуу-Оо и Хале-Маумау – это части вулканического комплекса Килауэа, – но она течет на юго-восток и непосредственно не угрожает курорту. Моку-Авеовео является центральной кальдерой Мауна-Лоа. – Скрипучий голос Гастингса становился все более увлеченным. – Извержение началось три дня назад, и изливающаяся лава быстро растеклась по старым трещинам и лавовым трубкам…

– Погодите. – Трамбо поглядел в окно. – Это та огненная сеть, которая сейчас покрывает склон?

– Совершенно верно. Нынешнее извержение почти повторяет сценарий тысяча девятьсот семьдесят пятого и тысяча девятьсот восемьдесят четвертого годов – лава выходит из Моку-Авеовео и распространяется по трещинам. Только в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом основной поток шел на северо-восток, а сейчас – на юго-запад…

– Подождите, – перебил Трамбо. – Выходит, он идет прямиком к моему курорту?

– Да, – коротко сказал Гастингс.

– Это значит, что шестьсот миллионов долларов моих вложений, не говоря уже обо мне самом и япошках, окажутся через пару дней похороненными под слоем лавы?

– Вряд ли. Дело в том, что выбросы лавы находятся на высоте семь тысяч футов.

Трамбо опять поглядел в окно:

– А кажется, что они возле самого моря.

– Это только кажется, – сухо ответил вулканолог. – «Огненная сеть», как вы это назвали, распространяется на тридцать километров…

– Двадцать миль! – воскликнул Трамбо.

– Да, но лавовый поток, по нашим расчетам, обходит курорт с юга и должен выйти к океану в ненаселенном районе Кау к западу от Южного мыса.

– А ваши расчеты надежны?

Над Трамбо замигал сигнал «Пристегните ремни!», но он не обратил на него внимания.

– Не на сто процентов, мистер Трамбо. Но крайне маловероятно, чтобы лавовый поток одновременно шел на восток и на запад.

– Маловероятно? Что ж, это утешает.

– Да. – Казалось, Гастингс не заметил сарказма в голосе миллиардера.

– Доктор Гастингс, – вмешался Уилл Брайент, – помнится, в прошлогоднем отчете вы утверждали, что курорту больше угрожают штормы, чем извержения.

– Совершенно верно. – В голосе ученого появилась гордость человека, чьи труды пользуются известностью. – Я писал, что район строительства… ну, теперь уже курорт… находится на юго-западном склоне Mayна-Лоа, выступающем в океан. Такие участки называют подвижными, так как в них велика вероятность тектонических сдвигов…

– Я понимаю это так, что в один прекрасный день весь кусок берега вместе с моим курортом может сползти в океан?

– Ну, вообще-то да. Но лично я так не считаю.

Трамбо закатил глаза и откинулся в кресле. «Гольфстрим» шел на снижение, и мимо иллюминаторов проплывали струйки дыма.

– А как считаете вы, док? – спросил он.

– Я считаю… это также отражено в моем отчете… что даже минимальный тектонический сдвиг в этом районе может вызвать цунами.

– Это такая большая волна, – шепнул Уилл Брайент.

– Я знаю, что такое это чертово цунами, – огрызнулся Трамбо.

– Простите?

– Ничего, док. Продолжайте, а то мы скоро сядем.

– Продолжать почти нечего. В тысяча девятьсот пятьдесят первом в районе, где сейчас находится Мауна-Пеле, произошло шестибалльное землетрясение. С тех пор там имели место больше тысячи вулканических явлений, к счастью, небольших… до последнего извержения.

– Я понял, док. – Трамбо затянул ремень, когда «Гольфстрим» вошел в плотное облако вулканического пепла. – Если Мауна-Пеле не будет похоронен под лавой, его смоет цунами или он сам сползет в море. Спасибо, док. – Он бросил трубку. – Интересно, почему самолетам запрещают садиться в этом облаке?

Брайент поднял голову от контракта:

– В этих облаках встречаются камни, которые могут попасть в мотор самолета.

Байрон Трамбо усмехнулся:

– Хороший ответ. – Он повернулся к окну, за которым было черным-черно.

Уилл поднял бровь. Уже не в первый раз он не понял шутки своего босса.

– Ладно, – сказал наконец Трамбо. – Может быть, нам повезет, если мы сейчас грохнемся. Или если грохнутся япошки. Если этот чертов Сато не купит курорт, мы пожалеем, что не умерли.

Уилл Брайент промолчал.

– Удивляюсь я людям, Уилл.

– Вы о чем, босс?

Трамбо кивнул на черную пелену за окном:

– Тысячи людей платят бешеные деньги, чтобы поглядеть на это, рискуя быть похороненными под слоем лавы… но стоит появиться какому-то несчастному убийце, стоит всего шести человекам пропасть, как все кидаются наутек. Странно, правда?

– Девяти.

– Что ты сказал?

– Пропали девять человек. Не забывайте про этих троих вчера.

Трамбо что-то буркнул и опять повернулся к окну. По фюзеляжу что-то забарабанило – как будто дети кидали камнями в медный бак.

«Гольфстрим» продолжал снижаться.