Текст книги "Фазы гравитации"

– До встречи, Скотт.

Тот молча тряхнул блестящей шевелюрой и, расправив тощие плечи, вместе с толпой учеников в оранжевых хламидах двинулся в ашрам.

* * *

В понедельник экспресс «Королева Деккана» доставил Бедекера за сотню миль из Пуны в Бомбей. Лондонский рейс задерживался на три часа, стояла невыносимая жара. В аэропорту пожилые охранники, вооруженные допотопными винтовками с ручным затвором, расхаживали в сандалиях поверх заштопанных носков.

С утра он исходил вдоль и поперек старые английские кварталы Пуны, разыскивая дом доктора, где Мэгги служила гувернанткой. Оказалось, что мисс Браун нет на месте, но если господин желает оставить записку… Вместо записки Бедекер оставил сверток, в котором лежала купленная у попрошайки дудка, а еще – медаль святого Христофора на потускневшей цепочке.

В самолете он очутился только ближе к шести и сразу вздохнул с облегчением. На взлете произошла очередная заминка, но ожидание сгладили напитки и включенный кондиционер. Бедекер лениво пролистал «Сайентифик америкэн», предусмотрительно купленный на вокзале Виктория.

После взлета его сморил сон, в котором он снова учился плавать, легко отталкиваясь от белого песчаного дна озера. Отца он не видел, но чувствовал, как держат его сильные руки, оберегая от опасных течений.

Он очнулся, едва самолет оторвался от земли. Спустя десять минут они поднялись над Аравийским морем, протаранив гущу облаков. Первый раз за всю неделю Бедекер увидел кристально-голубое небо. В лучах заходящего солнца облака внизу пламенели огнем.

Набрав крейсерскую высоту, самолет выровнялся, и на вершине подъема Бедекер почувствовал, как слегка ослабли узы земного притяжения. Тщетно пытаясь разглядеть луну сквозь обшарпанный иллюминатор, он на мгновение воспрянул духом. Здесь, в разреженном воздухе, настойчивая сила тяготения гигантской планеты чуть-чуть – почти незаметно, – но отступила.

Часть вторая
Глен-Оук

Спустя сорок два года с момента его отъезда, тридцать лет со дня последнего визита и шестнадцать – после триумфального шествия по Луне, Бедекера пригласили на родину в качестве почетного гостя поучаствовать в празднике города и параде первых поселенцев. Восьмое августа в Глен-Оук, штат Иллинойс, было официально объявлено днем Ричарда М. Бедекера.

Его второе имя начиналось не на «М», а на «Э», Эдгар. И он никогда не считал это захолустье в Иллинойсе родным. В его мимолетных воспоминаниях о детстве всегда присутствовала квартирка на Килдер-стрит в Чикаго, где семья Бедекеров жила до и после войны. В Глен-Оук он провел меньше трех лет, с конца сорок второго по май сорок пятого. Родня матери уже давно владела здесь землей, и когда отец снова подался в морскую пехоту, чтобы отработать три года инструктором на базе Кэмп-Пендлтон, семилетний Ричард Бедекер с двумя сестренками и охнуть не успели, как очутились вместо теплой уютной квартирки в холодном старом коттедже в Глен-Оук. Воспоминания о тех временах носили разрозненный, бессмысленный характер и прочно ассоциировались с лихорадочным сбором макулатуры и металлолома, которым юный Ричард занимался три года подряд, каждые выходные и каникулы. Хотя его родители были похоронены на местном кладбище неподалеку, он много лет не приезжал и даже не думал о Глен-Оук.

Приглашение Бедекер получил в конце мая, незадолго до месячной командировки по трем континентам. Письмо благополучно перекочевало в ящик стола, и на том дело и кончилось бы, не проболтайся он Коулу Прескотту, своему непосредственному начальнику и по совместительству вице-президенту компании – производителя аэрокосмического оборудования.

– Дик, даже не вздумай отказаться! Подумай, какая отличная реклама для нашей фирмы.

– Издеваешься? – удивился Бедекер. Они сидели в баре на бульваре Линдберга неподалеку от своей конторы на окраине Сент-Луиса. – Когда я жил в этой глуши, там был знак на въезде для водителей: «Население 850 человек. Электрический контроль скорости». Вряд ли там что-то изменилось, разве что народу поубавилось. Сомневаюсь, что там найдутся покупатели авиационной электроники.

– А инвестициями там интересуются? – спросил Прескотт, отправив в рот пригоршню соленого арахиса.

– Только в крупный рогатый скот.

– Где вообще этот твой Глен-Оук?

Бедекер настолько отвык от самого слова «Глен-Оук», что даже забыл, как оно звучит.

– Захолустье в ста восьмидесяти милях отсюда, – пробормотал он. – Где-то между Пеорией и Молином.

– Слушай, это же почти рядом! Грех отказываться, Дик.

– Слишком муторно. – Бедекер взял у бармена третий по счету скотч. – С этим Франкфуртом и Бомбеем ничего не успеваю.

– Постой-ка! – Прескотт оторвался от созерцания официантки, наклонившейся, чтобы принять заказ у соседнего столика. – Разве ты девятого не едешь на конференцию в чикагский «Хаятт»? Тернер вроде тебя записал.

– Не Тернер, а Уолли. Там будет Серетти из «Роквелла», мы с ним собирались обсудить сделку с Борманом по модификациям аэробуса.

– Вот! – торжествующе воскликнул Прескотт.

– Что вот?

– Как раз по пути! Давай, приятель, исполни свой патриотический долг. Велю Терезе предупредить их, что ты едешь.

– Посмотрим, – неопределенно ответил Бедекер.

* * *

В Пеорию он вылетел седьмого августа, в пятницу. «Озарк DC-9» едва успел набрать высоту и выйти на извилистую траекторию реки Иллинойс, как пришло время снижаться. Аэропорт был маленький и пустынный, асфальт – раскаленный, и Бедекеру невольно вспомнилась взлетная полоса на окраине джунглей в Кхаджурахо. На выходе его окликнул совершенно незнакомый толстяк с багровой физиономией.

Бедекер мысленно застонал. Он-то рассчитывал переночевать в Пеории, а с утра выехать в Глен-Оук и по пути заскочить на кладбище, но теперь…

– Мистер Бедекер! Господи, мы так счастливы вас видеть! – тараторил толстяк, стиснув ему локоть и ладонь в двойном рукопожатии. Старую верную дорожную сумку пришлось опустить на землю. – Вы уж простите, что встречаем так, по-простому. Мардж только сегодня узнала, что вы прилетаете.

– Ничего страшного. – Бедекер высвободил руку и безо всякой необходимости добавил: – Ричард Бедекер, очень приятно.

– Господи, как же это я… Меня зовут Билл Экройд. Мэр Ситон тоже хотела поехать, но у нее сегодня рыбный пикник для Молодых лидеров по случаю Дня города.

– Мэр Глен-Оук – женщина? – удивился Бедекер.

Он забросил сумку на плечо и смахнул со щеки капельку пота. Зной усиливался. Живая изгородь и парковка миражом подрагивали в зыбком мареве. По влажности Глен-Оук не уступал Сент-Луису. Бедекер покосился на своего спутника. Биллу Экройду было за пятьдесят. Тучный, обрюзгший, он сильно потел. На дешевой рубашке сзади красовалось мокрое пятно. Волосы толстяк зачесывал вперед, пытаясь скрыть намечающуюся лысину.

«А мы похожи», – подумал Бедекер, чувствуя, как в душе закипает раздражение. Экройд улыбнулся, пришлось выдавить ответную улыбку.

Они вышли из тесного здания аэропорта и направились к машине, припаркованной на стоянке для инвалидов. Толстяк трещал без умолку. От его приветливой болтовни в придачу с жарой слегка кружилась голова. Экройд водил «Бонневиль», в котором предусмотрительно не выключал кондиционер. Сейчас в салоне было до безобразия холодно. Бедекер со вздохом опустился на груду бархатных подушек, пока его спутник укладывал чемодан в багажник.

– Вы не представляете, какая это для нас честь, – заявил Экройд, усаживаясь на водительское кресло. – Весь город стоит на ушах. Самая громкая новость с тех пор, как банда Джесси Джеймса обосновалась на местных прудах. – Он со смехом включил зажигание.

В огромных лапищах толстяка руль и рычаг передач казались игрушечными. Такими руками хорошо вешать преступников – здесь, на Среднем Западе, такое умение у предков Экройда было бы не лишним.

– Не знал, что банда Джеймса побывала в Глен-Оуке, – заметил Бедекер.

– Может, и нет, – легко согласился толстяк и снова залился громким непринужденным смехом. – Тогда получается, что ваш приезд – самая громкая новость!

* * *

Пеория напоминала город после массовой эвакуации или бомбежки. Или после обеих сразу. В витринах лежали пыль и дохлые мухи. Сквозь трещины в асфальте пробивалась трава, газон на разделительных полосах зарос сорняками. Ветхие дома заваливались друг на дружку, а малочисленные новые постройки торчали подобием гигантских друидских алтарей на фоне россыпи булыжников.

– Ужас, – пробормотал Бедекер. – Я помню этот город совсем не таким.

По правде говоря, Пеорию он не помнил никакой. Раз в год мать брала его туда на парад в честь Дня благодарения, чтобы мальчик мог помахать Санта-Клаусу. Бедекер уже вырос из детских сказок, но вместе с младшими сестренками послушно сидел на каменных львах у здания суда и махал. Однажды Санта прикатил на джипе в компании четырех эльфов, одетых в форму экстренных служб. Лужайка на ратушной площади плавно спускалась к нарядным пряничным стенам суда. Маленький Ричард притворялся убитым и кубарем скатывался с травянистого склона под грозные окрики матери. Теперь на площади разбили безвкусный аляповатый парк, а рядом торчала стеклянная коробка муниципалитета.

– Гребаная рецессия, что при Картере, что при Рейгане, – говорил тем временем Экройд, – а все эти русские!

– А русские тут при чем? – удивился Бедекер, готовый услышать шквал пропаганды в духе Джона Берча. Помнится, Джордж Уоллес уложил здесь одной левой всех конкурентов на первичных выборах 1968 года. Сам Бедекер в шестьдесят восьмом торчал в барокамере тренажера по шестьдесят часов в неделю, дублируя экипаж «Аполлона-8». Бессмысленный год, все события которого свелись к соблюдению сроков программы. Вылупившись из своего кокона в январе шестьдесят девятого, Бедекер узнал, что Бобби Кеннеди и Мартин Лютер убиты, Линдон Джонсон ушел в историю, а президентское кресло занял Ричард Никсон. В нынешнем кабинете Бедекера в Сент-Луисе над мини-баром между двумя почетными дипломами колледжей, где он отродясь не был, висела фотография с церемонии в «Розовом саду» Белого дома. Трое астронавтов стоят бледные и напряженные, президент Никсон, сверкая белыми верхними зубами, жмет Бедекеру руку, придерживая за локоть – точь-в-точь как сегодняшний толстяк в аэропорту.

– Допустим, мы сами виноваты, – проворчал Экройд. – «Катерпиллар» слишком понадеялись на свои поставки в СССР. А после этой байды с Афганистаном или чего-то там, Картер взял и запретил экспорт тяжелой техники. Ох, и туго им всем пришлось! Чуть не разорились. «Катерпиллар», «Дженерал Электрик» и даже эти пивовары «Пабст». Сейчас вроде дела получше.

– М-м-м… – невнятно промычал Бедекер. У него разболелась голова. В небе послышался гул самолета. Сесть бы сейчас если не за штурвал, то хотя бы за руль, размять ноющие руки и ноги, жаждущие поуправлять хоть чем-нибудь… Он устало прикрыл глаза.

– Поедем по короткой или по длинной дороге? – осведомился толстяк.

– По длинной, – не открывая глаз, пробормотал Бедекер. – Всегда по ней.

Экройд послушно свернул с 74-й федеральной трассы и углубился в эвклидову геометрию кукурузных полей и проселочных дорог.

* * *

Бедекер ненадолго задремал и очнулся, когда машина затормозила на перекрестке. Зеленые стрелки сообщали расстояние до Принсвилля, Гейлсберга, Элмвуда, Кевани… Указателя на Глен-Оук не было. Экройд свернул налево и покатил меж высоких стен кукурузы, подпрыгивая на темных швах битума и асфальта, добавлявших ритма гудению кондиционера. Легкая вибрация гипнотизировала, создавая ощущение верховой езды.

– «В сердце сердца страны», – процитировал Бедекер.

– Чего?

Бедекер встрепенулся, сообразив, что нечаянно сказал строчку вслух.

– Это из книжки – Уильяма Гэсса, кажется, он так описывал эту часть страны. Сразу вспоминаю, когда думаю про Глен-Оук.

– А, ясно… – Экройд заерзал на сиденье. Толстяк явно нервничал. Еще бы, едут два серьезных, крутых мужика, и вдруг – какие-то книжки! Несолидно как-то. Бедекер улыбнулся, вспомнив о семинарах, на которых летчиков-испытателей готовили к собеседованиям НАСА по программе «Меркурий». «Если кладете руки на пояс, следите, чтобы большие пальцы смотрели назад…» Кто ему рассказывал про это? Дики? Или он сам прочел у Тома Вулфа?

Экройд разглагольствовал о своей риелторской конторе, когда его так бесцеремонно прервали. Откашлявшись в кулак, он заговорил снова:

– Много больших людей повидали, а, мистер Бедекер?

– Просто Ричард, – отмахнулся тот. – А вы – Билл, верно?

– Ага, Билл. Не родственник тому, что ведет «Субботний вечер». На всякий случай, а то народ постоянно спрашивает.

– Ясно, – кивнул Бедекер, сроду не видевший «Субботнего вечера».

– Ну а самый-самый был кто?

– В смысле? – Бедекер понял, что темы не избежать.

– Ну, из «шишек», которых встречали?

Бедекер попытался придать энтузиазма голосу. Внезапно на него навалилась усталость. Надо было брать свою машину и ехать прямиком из Сент-Луиса! Глен-Оук все равно по пути, и свинтить можно когда угодно. В последние годы он ездил только на работу и домой, командировки состояли сплошь из серии перелетов. А ведь его бывшая жена Джоан ни разу не была ни в Сент-Луисе, ни в Чикаго, ни вообще на Среднем Западе. Вся их совместная жизнь, будь то Форт-Лодердейл, Сан-Диего, Хьюстон, Коко-Бич или те кошмарные пять месяцев в Бостоне, протекала на побережье на разных концах континента. Интересно, как Джоан отреагировала бы на бескрайние поля, фермы и знойное марево?

– Самый-самый, наверное, иранский шах, – произнес он наконец. – По крайней мере, он самый колоритный, начиная с приемов и светского протокола. От шаха и его свиты буквально веяло властью, куда там Белому дому и Букингемскому дворцу. Только не спасло это его…

– Ясно… – протянул Экройд. – А я раз встречался с Джо Нейметом, когда ездил на конференцию «Амвэй» в Цинциннати. С тех пор, кстати, там больше и не был, времени нет. Все силы уходят на «Пайн-Медоус». Дело нудное, но выгодное. В месяц по тринадцать сотен, особо не напрягаясь… Джо оказался в Цинциннати по своим делам, но знал парня, который близко дружит с Мерлом Уивером. Короче, Джо – он сам просил, чтобы его так называли, – оба дня провел с нами. Экскурсии по местам боевой славы и все такое прочее. Нет, он отлучался, конечно, но по возможности сидел с нами в баре, выпивал, как водится… Потрясающий человек, одним словом!

Пейзаж за окном вдруг показался знакомым. Бедекер точно знал, что за следующим поворотом будет молочная ферма и цветочные часы посередине трассы. Ферма и впрямь была на месте, а вот часы вытеснила недавно заасфальтированная парковка. Слева виднелся дом под багряной черепицей – по словам матери, тут когда-то была остановка почтовых карет. Вот и хлипкий балкончик на втором этаже… Да, точно. Забытые воспоминания бесцеремонно вторгались в настоящее, рождая стойкое ощущение дежавю. Остался последний поворот, и через милю Глен-Оук заявит о себе узкой рощицей и единственной во всей округе зеленой водонапорной башней, одиноко торчащей среди кукурузных полей.

– А вы с Нейметом встречались? – спросил Экройд.

– Не приходилось.

В ясный погожий день с высоты тридцати пяти тысяч футов Иллинойс выглядел лоскутным одеялом из зеленых прямоугольников. На Среднем Западе господствовали прямые углы, а на Юго-Западе, который Бедекер излетал вдоль и поперек, – беспорядочно изломанные дуги эрозии. С высоты двухсот миль весь Средний Запад был скоплением зеленых и коричневых пятен под толщей белых облаков. С Луны не было видно и этого. За сорок шесть часов пребывания на ее поверхности Бедекеру и в голову не пришло высматривать оттуда Соединенные Штаты.

– Отличный парень, правда! – продолжал восхищаться толстяк. – И кстати, совсем не пафосный, как многие «звезды». Бедолага, не повезло ему с коленом.

Водонапорная башня изменилась. Вместо старой зеленой конструкции в лучах заходящего августовского солнца сверкал белый стальной корпус. От странного ощущения у Бедекера сжалось сердце и перехватило дыхание. Ощущение это не имело ничего общего с ностальгией или тоской по родине. То было благоговение перед неожиданной красотой. Похожее томление Бедекер испытал одним промозглым дождливым днем, когда ребенком был в чикагском музее Института искусств и любовался балериной с апельсинами кисти Дега. Такое же щемящее чувство нахлынуло на него при виде новорожденного Скотта – маленького, натужно кричащего сизого комочка. И сейчас вдруг невидимые пальцы вновь сдавили горло, в глазах защипало.

– Спорим, город вы не узнаете! – заявил Экройд. – Давно здесь не были, Дик?

Узкую полоску деревьев сменили белые домики и вскоре заполонили весь обзор. За поворотом после заправки «Суноко» стоял старый кирпичный дом. Мать рассказывала, что раньше здесь был перевалочный пункт «подпольной железной дороги» аболиционистов. На белом щите значилось: «Глен-Оук. Население – 1275 человек. Электрический контроль скорости».

– Последний раз в пятьдесят шестом, – ответил Бедекер. – Нет, в пятьдесят седьмом. Приезжал на похороны матери. Она умерла через год после отца.

– Они оба лежат на кладбище Голгофы, – выдал Экройд таким тоном, словно сообщал новость.

– Верно.

– Не хотите заехать, пока не стемнело? Я подожду, мне не трудно.

– Нет-нет, – поспешно отказался Бедекер. В дрожь бросало от перспективы стоять над могилой родителей, пока Экройд весело посвистывает в своем «Бонневиле». – Спасибо, я как-нибудь потом. Сейчас с ног валюсь, лучше сразу в гостиницу. «Привал путника», кажется?

Экройд хохотнул и с размаху шлепнул по рулю.

– Вы про старый придорожный мотель? Да его снесли еще в шестьдесят втором. Мы с Джеки как раз в тот год переехали сюда из Лафайета. Ближайший вариант – «Мотель 6», на съезде с 74-й федеральной у Элмвуда.

– Значит, туда, – кивнул Бедекер.

– Тут вот какая штука, Дик… – Экройд обратил багровое лицо к пассажиру. – Мы вообще-то рассчитывали, что вы переночуете у нас. А что, места в доме полно. С Мардж Ситон и администрацией я уже договорился. Мотель ведь у черта на куличках, двадцать минут по каменке.

Каменкой в Глен-Оук испокон веков называли мощеную дорогу, служившую главной улицей. Бедекер уже лет сорок не слышал этого слова. Он покачал головой и стал смотреть в окно. Машина медленно катила через центр города. Деловая часть Глен-Оук занимала два с половиной квартала. Вдоль дороги тянулись приподнятые бетонные тротуары. В витринах было темно, парковочные места пустовали. Лишь у таверны возле парка стояло несколько пикапов. Бедекер тщетно пытался сопоставить унылые фасады с образами, что хранились в памяти, но они оставляли лишь смутное ощущение чего-то недостающего, словно провалы в когда-то знакомой улыбке.

– Джеки приготовила ужин, но если хотите, заедем на рыбный пикник к молодежи.

– Боюсь, мне сейчас не до того.

– Вот и славно, – обрадовался Экройд. – Все формальности уладим завтра. У Мардж все равно куча дел сегодня, праздничная лотерея и так далее. Терри жуть как мечтает с вами познакомиться. Терри, мой сын. Он ваш кумир… Тьфу ты, наоборот. Ну вы поняли. Просто бредит космосом. В прошлом году делал о вас доклад в школе. Гордится, что вы тут жили. Честно говоря, он и подкинул мне мысль пригласить вас как почетного гостя на праздник. Терри в восторге, что вы – наш, местный. Все в администрации, включая Мардж, мою задумку оценили, но знаете, для Терри будет такое счастье, если вы поживете у нас эти два дня!

Даже при черепашьей скорости центра хватило ненадолго. Экройд повернул направо и затормозил у старой католической церкви. Ребенком Бедекер избегал этой части города, потому что здесь жил школьный хулиган Чак Комптон. Зато когда возвращался на похороны родителей, бывал только здесь.

– Не думайте, вы нас не стесните, – уговаривал Экройд. – Для нас это, наоборот, большая честь. Тем более «Мотель 6» сейчас наверняка забит дальнобойщиками. Пятница как-никак.

Бедекер разглядывал бурое здание церкви. Раньше оно казалось куда больше. Его вдруг одолела странная апатия. Изнуряющая жара, бесконечные перелеты и проблемы Скотта с сектантами ввергли его в состояние унылого безразличия. Такое бывало в первые месяцы службы на флоте летом пятьдесят первого и в первые недели после развода с Джоан.

– Ну, если я вас не стесню… – пробормотал он.

Экройд торжествующе улыбнулся и сжал его плечо.

– Забейте, никаких проблем! Джеки спит и видит познакомиться с вами, а о Терри и говорить нечего! Пообщаться с настоящим астронавтом – это дорогого стоит.

Автомобиль медленно катил вперед сквозь кремовые лучи вечернего света и тонкие полосы тени от деревьев.

Час спустя, когда Бедекер отправился на прогулку, вокруг уже парили стаи летучих мышей, лихорадочно кромсая крыльями мрачный купол неба. Солнце скрылось за горизонтом, но день отчаянно цеплялся за свет, как маленький Ричард в августе – за последние недели каникул. Через несколько минут он уже был в старой части города, наслаждаясь прогулкой и одиночеством.

Экройды жили в северо-восточном районе, где раньше были только кукурузные поля и ручей, в котором водились ондатры. Теперь здесь выстроили штук двадцать коттеджей. Дом Экройда был построен в псевдоиспанском стиле, в гараже стояли катер и прицеп, а на подъездной дорожке – семейный трейлер. Комнаты заставлены громоздкой вычурной мебелью сомнительного качества. У Джеки Экройд оказался мелкий перманент, «гусиные лапки» вокруг глаз и чуть выступающие вперед верхние зубы, из-за чего она как будто постоянно улыбалась. Миссис Экройд была несколько моложе супруга. Их единственный сын Терри, бледный худенький мальчик лет тринадцати-четырнадцати на вид, был полной противоположностью тучного громогласного отца.

– Терри, поздоровайся с мистером Бедекером! Давай, смелее! Расскажи, как ты мечтал с ним встретиться. – Экройд огромной лапищей подтолкнул сына, и тот буквально вылетел на середину комнаты.

Бедекер наклонился, но мальчик настойчиво избегал его взгляда и лишь слегка коснулся вспотевшей ладошкой руки гостя, невнятно бормоча слова приветствия. Длинная русая челка падала Терри на глаза, точно козырек.

– Очень приятно, – произнес Бедекер.

– Терри, – позвала миссис Экройд, – покажи мистеру Бедекеру его комнату, а после непременно покажи свою. Уверена, нашему гостю будет очень интересно. – Она улыбнулась, напомнив Бедекеру ранние фото Элеонор Рузвельт.

Мальчик развернулся и двинулся вниз по лестнице, перепрыгивая сразу через две ступеньки. Бедекеру отвели комнату в цокольном этаже с удобной кроватью и ванной. Комната Терри располагалась сразу за пустым, покрытым ковром помещением, явно предназначенным под спортзал.

– Думаю, мама хотела, чтобы вы увидели это, – пробормотал Терри и щелкнул выключателем. Под потолком вспыхнула тусклая лампочка, осветив узкую, аккуратно застеленную кровать, письменный столик, стереосистему и три темных стены, увешанные книжными полками, плакатами, моделями – словом, типичной атрибутикой подростка. Четвертая стена оказалась необычной.

На ней висела знаменитая фотография восхода Земли из серии снимков, сделанных внешней камерой «Аполлона-8» в режиме ускоренной съемки во время первого и третьего прохождений лунной орбиты. Снимок когда-то прогремел на весь мир, но потом его затаскали до такой степени, что Бедекер обычно не обращал на него внимания. На сей раз все было иначе. Фотографию увеличили на манер фотообоев, и она покрывала стену от пола до потолка. В чернильном небе всходила яркая бело-голубая Земля, а впереди виднелся участок серого грунта. Казалось, будто стоишь не в комнате, а на Луне. Темные стены и тусклый свет лишь усиливали иллюзию.

– Мамина идея, – выдавил Терри, нервно барабаня пальцами по стопке кассет на столе. – Фотку, наверное, купила на распродаже.

– Модели сам делал? – Бедекер кивнул на полки, уставленные серыми дредноутами из «Звездных войн», «Стар трека» и «Звездного крейсера “Галактика”». С потолка на черных нитках свисали два здоровых шаттла.

Мальчик повел плечами и рукой точь-в-точь как Скотт, когда выбивал мяч в матче юношеской лиги.

– Папа помогал.

– Увлекаешься космосом, Терри?

– Ага… – помявшись, подросток поднял взгляд, лихорадочно собираясь с духом. – В смысле, раньше типа увлекался. Когда был еще мелким. Нет, в смысле, мне до сих пор интересно и все такое, но это же для малышни. По правде, я хочу стать гитаристом в рок-группе, типа «Твистед систер». – Он замолчал и посмотрел на гостя.

Бедекер не сдержал улыбки и на секунду крепко сжал мальчишеское предплечье.

– Впечатляет, впечатляет. Ну что, идем наверх?

* * *

Мрак улицы нарушали лишь редкие фонари и голубоватые отблески телевизоров в окнах. Бедекер вдыхал аромат свежескошенной травы и невидимых полей. Звезды в небе загораться не спешили. По каменке кварталом западнее проехала машина, но уже через мгновение единственным звуком вновь стала приглушенная трескотня телевизоров. Много лет назад из тех же самых дверей доносилось рокотание приемников. Бедекеру подумалось, что радиоголоса куда глубже и проникновеннее тех, что звучали из телевизора.

В «долине дубов» Глен-Оук самих дубов было раз-два и обчелся. Зато в сороковые даже самые отдаленные улочки города утопали в гигантских вязах. Раскидистые ветви сплетались в замысловатый узор, под сводами которого творилась неописуемая игра света и тени. Вязы, и только они, олицетворяли Глен-Оук. Эту простую истину понимал даже десятилетний парнишка, когда стрелой мчал на велосипеде навстречу оазису деревьев и субботнему ужину.

Тех вязов практически не осталось. Должно быть, их скосил какой-нибудь древесный недуг. Теперь дома стояли под открытым небом. Впрочем, повсюду во множестве росли деревья поменьше. От малейшего дуновения ветерка листья колыхались в свете фонарей, отбрасывая на мостовую тени. Верхние этажи старых зданий, стоящих поодаль от обочины, по-прежнему утопали в густой, тихо шелестящей листве, но гигантские вязы из детства исчезли. Наверное, такую же потерю – горькую, как запах жженых листьев в сентябре, – переживают все, кто возвращается после долгого отсутствия в родное захолустье. «По крайней мере, мое поколение», – думал Бедекер.

В лиловом небе носились летучие мыши. Бедекер свернул на школьный двор, занимавший целый квартал. Высокое ветхое здание начальной школы, чья крыша служила надежным приютом предкам нынешней своры, уступило место коробкам из кирпича и стекла, сгрудившимся вокруг одной побольше, занимавшей центр двора. Она явно отводилась под спортзал. Бедекер вспомнил, что в его пору спортзала в начальной школе не было вовсе. Те, кто хотел позаниматься, ходили в среднюю школу, за два квартала. Старая школа стояла посреди огромной заросшей травой территории, где было полдюжины бейсбольных и две игровые площадки – одна для детей помладше, другая, с крутой тройной горкой, – для старшеклассников. По периметру вместо забора росли высокие деревья. Теперь же все пространство занимали приземистые корпуса и гигантский спортзал. Деревья пропали. Игровые площадки сократились до узенькой полоски асфальта и песочницы с подобием деревянной сторожевой башни посередине, наводившей на мысль о недоделанной виселице. Устроившись на нижней ступеньке странной конструкции, Бедекер устремил взгляд через дорогу, где стоял его бывший дом. Даже в сгущающихся сумерках было видно, как мало он изменился. Из оконных ниш на обоих этажах лился свет. Старую деревянную обшивку сменил сайдинг, на месте гравийной дорожки, ведущей на задний двор, возникли асфальт и гараж. Бедекер не сомневался, что сарая за домом больше нет. У крыльца выросла высокая береза. Бедекер тщетно рылся в памяти в поисках образа молодого саженца и наконец решил, что дерево посадили уже после его отъезда. Все равно березе никак не меньше сорока.

Бедекер не испытывал и тени ностальгии, лишь легкое недоумение при мысли, что в этом совершенно чужом городе, в этой раковине из камня и фанеры когда-то жил мальчик, мнивший себя центром мироздания. В комнате на втором этаже загорелся свет. Бедекеру как наяву представились старые обои с бесконечной сетью канатов, завязанных немыслимыми морскими узлами, с парусниками в каждом квадрате. Он помнил бессонные ночи, когда лежал в лихорадке и мысленно пытался распутать эти узлы. Еще вспомнилась свисающая с потолка голая лампочка на шнуре, похожий на гроб шкаф в углу, а у двери карта мира издательства «Рэнд МакНелли». Каждый вечер ответственный мальчуган перетыкал разноцветные булавки с одного непроизносимого острова в Тихом океане на другой.

Покачав головой, Бедекер встал и зашагал на север, подальше от школы и старого дома. Ночь уже вступила в свои права, но звезды не могли пробиться сквозь толщу низких облаков. Бедекер шел, не поднимая глаз.

Чета Экройдов сидела на застекленной веранде между домом и гаражом. При виде Бедекера глава семейства встрепенулся:

– Дик, ну как оно? Повидали родные места?

– Да. Грех сидеть дома в такую погоду.

– Знакомых не встретили?

– Не встретил вообще ни души, – признался Бедекер. – Видел только костры, к юго-востоку от средней школы. Судя по всему, рыбный пикник. Похоже, весь город там.

В детстве городской праздник Первых поселенцев означал для него самый разгар лета, а вместе с тем – последние веселые деньки, за которыми следовал томительный обратный отчет до следующего учебного года. Иными словами, День города знаменовал энтропию.

– Это точно, – весело заметил Экройд. – Народ гуляет по полной программе. Кстати, можем рвануть туда. В палатке «Американского легиона» пиво продают до одиннадцати. Успеваем.

– Спасибо, Билл, но я спать. Пожелайте Терри за меня спокойной ночи.

Экройд провел гостя в дом и включил свет на лестнице.

– Вообще-то Терри ночует сегодня у Донни Петерсона. Они друзья с пеленок и «поселенцев» всегда отмечают вместе.

Миссис Экройд суетилась, принесла зачем-то лишние одеяла, хотя ночь выдалась теплая. В гостевой комнате чувствовался знакомый, умиротворяющий запах мотеля. Улыбнувшись напоследок, хозяйка тихонько прикрыла дверь, и Бедекер остался один.

В чернильном мраке горел электронный циферблат походного будильника. Бедекер вытянулся на постели и уставился в темноту. Когда на табло высветилось 2:32, он встал и прошел в пустое помещение, застеленное ковром. Сверху не доносилось ни звука. На лестнице горел свет, на случай если гостю понадобится на кухню. Однако Бедекер направился прямиком к комнате мальчика и, помедлив, шагнул в приоткрытую дверь. Свет с лестницы тускло освещал неровную поверхность Луны и бело-голубой полумесяц земного шара. Бедекер уже собрался уходить, как вдруг что-то привлекло его внимание. Он плотно притворил дверь и в кромешной тьме опустился на кровать. Вскоре на стенах и потолке засияли мягким светом сотни крошечных точек. Ночной небосклон озарился наконец звездами. Терри – а Бедекер не сомневался, что это он – разукрасил помещение фосфоресцирующей краской. Полусфера Земли испускала туманное сияние, освещая неровную, испещренную кратерами лунную поверхность. Равно как и прочие астронавты с «Аполлона», Бедекер прежде не видел лунной ночи, но сейчас, сидя на аккуратно застеленной кровати и глядя на горящие звезды, он лихорадочно думал: «Да, да!»