Текст книги "Кинжал и монета. Книга 1. Путь дракона"

Доусон Каллиам, барон Остерлингских Урочищ

Меч, описывая дугу, в последний миг повернулся; теперь стальное острие метило Доусону в лицо. Будь он так же молод, как и противник, уловка достигла бы цели: пришлось бы отпрянуть и – в неизбежном развороте – открыться. Однако многолетний опыт дуэлей не прошел даром: Доусон, отведя свой клинок на два пальца в сторону, в неожиданном выпаде послал меч вперед и промахнулся лишь на волос.

Фелдин Маас – барон Эббингбау и противник Доусона не только в дуэлях – сплюнул на землю и ухмыльнулся.

Изначальный повод был ничтожным. Три дня назад на королевском обеде Маас потребовал, чтобы угощение ему подавали прежде, чем более богатому землями Доусону, – на том основании, что Мааса теперь назначили смотрителем южных границ. Барон объяснил Маасу его ошибку, тот оскорбился. Дело едва не дошло до пощечин прямо в пиршественной зале, и теперь противники разрешали спор давним традиционным способом.

Дуэльная аллея, сухая и пыльная, длиной и шириной вполне годилась для поединков вроде нынешнего, где позволены короткие клинки и кожаный доспех. С одной стороны ее ограничивали деревья, за которыми высились стены и башни Кингшпиля, с другой – исполинский Разлом в тысячу локтей глубиной, прорезавший некогда город и давший имя Рассеченному Престолу.

Противники отошли на позицию и вновь двинулись по окружности, не спуская один с другого глаз. Правую руку Доусона чуть ли не жгло от натуги, однако острие меча было нацелено во врага четко и твердо – барон всегда гордился тем, что после тридцати дуэльных лет он все так же силен, как в день первого поединка. Клинок соперника чуть дрожал, расслабленная поза обманула бы кого угодно – только не Доусона.

Кожаные подошвы ступали в пыли почти бесшумно. Фелдин ударил, Доусон парировал и ответил выпадом, Фелдин с погасшей ухмылкой отступил. Однако Доусон не расслаблялся: никаких поблажек, пока наглец не получит фирменный шрам Каллиама. Фелдин Маас, крутанув меч кистью, размашисто ударил в низ корпуса, Доусон отвел удар и после ложного выпада вправо атаковал слева. Маневр был блестящим, однако противник успел уклониться – у обоих хватало боевого опыта, чтобы не поддаваться на затасканные трюки.

Оба полагались на неожиданность.

На войне, в настоящем бою, следующая атака Доусона стала бы чистым самоубийством: он открылся, ослабил упор, слишком вложился в удар. Выпад получился таким безыскусным, что Фелдин поверил и отскочил назад – но чересчур медленно: клинок Доусона рассек ему кожу.

– Кровь! – объявил Доусон.

В долю секунды на лице Фелдина сменились удивление, ярость, внезапная собранность – и тут же все прикрыла маска холодной иронии. За краткий миг он успел просчитать контратаку, и Доусон не сумел бы от нее уйти. Этот юнец Фелдин мечтал его убить! Несмотря на честь, свидетелей, закон, – Фелдин чуть не поддался искушению его убить! Что ж, победа над ним становилась от этого только слаще.

Фелдин отступил, прижал руку к ребрам и поднял окровавленные пальцы. Лекари бросились обрабатывать рану; Доусон вложил меч в ножны.

– Отличный ход! – бросил Фелдин, пока с него стаскивали рубашку. – Пользоваться моей честью как щитом! Да ведь это почти комплимент – поставить на кон собственную жизнь, полагаясь на мое благородство!

– Скорее на боязнь потерять лицо.

В глазах Фелдина мелькнул опасный огонек.

– Полегче, – вмешался главный лекарь. – С одной дуэлью покончили, не начинайте новую.

Доусон, обнажив кинжал, отсалютовал на прощание, Фелдин оттолкнул слуг и тоже вытащил кинжал. Кровь обильно струилась по его телу – новый шрам уж точно будет глубок. Доусон удовлетворенно вложил кинжал в ножны, повернулся и зашагал прочь от дуэльной аллеи. Его честь была сохранена.

***

Кемниполь. Старинный город Разлома, столица Рассеченного Престола.

Еще со времен драконов он был всемирным оплотом власти первокровных. В сумрачные, выжженные века после великой войны, которая низложила владык мира и принесла освобождение расам рабов, Кемниполь оставался маяком света для первокровных: черно-золотой город на холме призывал к себе разбросанных по миру питомцев. Шли века, богатства копились, таяли и вновь копились, один лишь город стоял незыблемо – прорезанный Разломом и объединенный властью Кингшпиля, где ныне владычествовал король Симеон с юным принцем Астером.

Края Разлома соединял Серебряный мост, перекинутый от Кингшпиля к аристократическому кварталу на самом верху западного склона. Древние камни опирались на слой драконьего нефрита не толще пяди – вечного, как солнце и океан. Не желая перенимать недавнюю моду и передвигаться в носилках на плечах рабов, Доусон ехал в небольшой одноконной карете, от стука колес которой вспархивали по пути стаи голубей. Высунувшись из окна, он окинул взглядом стены Разлома – пласты камня, перемежающиеся слоями руин. Говорили, что остатки старинных зданий, погребенные сейчас под отбросами в нижних толщах расселины, древнее самих драконов. Кемниполь, вечный город. Его, Доусона, город – средоточие чаяний всего народа и целой расы. Город, любовь к которому соперничала в душе барона лишь с любовью к семье.

За мостом возница свернул на небольшую уединенную площадь, и перед глазами вырос особняк Доусона – стройные плавные линии выгодно отличали его от вычурных нагромождений, какими украшали свои дома выскочки вроде Фелдина Мааса, Алана Клинна и Куртина Иссандриана. Строгий классический дом, отделенный Разломом от Кингшпиля и широкой равнины за ним. Благороднейшая семья в городе – исключая разве что лорда Банниена с его эстинфордским поместьем.

Слуги опустили подножку и подставили руки, чтобы помочь барону сойти, однако Доусон по обыкновению спустился сам – он предпочитал соблюдать установленный им же самим порядок. Раб-привратник, старый тралгут с бледно-коричневой кожей и светлыми волосками на кончиках ушей, стоял у входа, прикованный серебряной цепочкой к колонне черного мрамора.

– С возвращением, мой господин. Ваш сын прислал письмо.

– Который?

– Джорей, мой господин.

У Доусона заныло сердце. Послания от других детей сулили бы чистейшую радость, однако письмо Джорея было сводкой новостей с ненавистной ванайской кампании. Он с тревогой протянул руку, но раб-привратник повел головой в сторону двери.

– Письмо у вашей супруги, господин.

В доме, среди темных гобеленов и сверкающего хрусталя, его встретил возбужденный лай: пять волкодавов летели к хозяину вниз по лестнице. Доусон потрепал их за уши, погладил лоснящиеся серые бока и прошел в оранжерею – к жене.

Стеклянный зал он соорудил исключительно ей в отраду: оранжерея нарушила пропорции северного крыла, зато Клара теперь разводила здесь троецветки и фиалки. Цветы с горных склонов Остерлинга напоминали ей о доме и скрашивали жизнь во время приездов в Кемниполь: фиалками в особняке пахло всю зиму.

Жена сидела в глубоком кресле у письменного столика, окруженная корзинками темных благоухающих цветов, как солдатами на параде. При звуке его шагов она с улыбкой вскинула голову.

Клара всегда была безупречна. Пусть годы согнали румянец со щек и посеребрили нити в черных волосах – Доусон по-прежнему видел в ней все ту же юную девушку. Времена, когда отец Доусона выбирал мать для своих будущих внуков, славились и более яркими красавицами, и более тонкой поэзией, однако отец остановил выбор на Кларе – и Доусон в тот же миг признал мудрость такого решения. У нее было доброе сердце – без этого прочие достоинства обращаются в прах.

Доусон нагнулся и поцеловал жену в губы, как всегда, – исполняя ритуал так же, как при выходе из кареты или при встрече с собаками. Ритуалы придавали его жизни дополнительный смысл.

– Джорей прислал письмо? – спросил он.

– Да. Весел, радуется кампании. Командир у него – сын Адрии Клинна, Алан. Джорей говорит, прекрасно ладят.

Тревога лишь усилилась. Скрестив руки, Доусон облокотился на столик с цветами. Клинн. Еще один приспешник Фелдина Мааса. Когда король определил к нему Джорея, известие встало Доусону поперек горла, злость не прошла и поныне.

– Да, а еще написал, что с ним служит Гедер Паллиако – но разве такое возможно? Тот забавный толстячок с вечной страстью к географическим картам и шуточным куплетам?

– Ты путаешь его с Лерером Паллиако. Гедер его сын.

– Ах вот как! – Клара с облегчением повела рукой. – Тогда ясно. А то я все недоумевала: в таком возрасте – и на войну. Не для нашего поколения забава. А еще Джорей чуть не целую страницу расписывает коней и груши – опять ваши штучки, я так ничего и не поняла.

Она порылась в складках платья и вынула сложенные листы.

– А как твоя дуэль? Успешно?

– Да.

– Этот наглец извинился?

– Лучше. Он проиграл.

Почерк Джорея, бегущий по страницам, напоминал равномерные следы птичьих коготков – ровные и одновременно небрежные. Доусон мельком просмотрел начало: бравада по поводу тягот походной жизни, язвительный выпад в адрес Алана Клинна (Клара его то ли не заметила, то ли предпочла не понять), строка-другая о юнце Паллиако, над которым потешается вся честная компания. А вот и главное! Доусон внимательнее вчитался в текст, тщательно просеивая каждую фразу в поисках условных знаков – главные персонажи и основные действия обозначались у них с сыном особыми словами. «В нынешнем году груши сами в руки не падают» – значит, сэр Алан Клинн не ставленник лорда Тернигана и подчиняется ему как командующему войском, политические союзы ни при чем. Что ж, надо учесть. «Мой жеребец, кажется, начинает припадать на правую ногу». Жеребец, а не конь. Припадать, а не хромать. Правая нога, не левая. Стало быть, отряд Клинна планируют оставить в завоеванных Ванайях, а самого Клинна прочат во временные правители. Терниган не намерен брать себе власть. Значит, тем нужнее сейчас задержка в войне.

Только задержка. Главное, чтобы не поражение – тогда закулисные переговоры Доусона с Маччией станут государственной изменой. А вот если войско Тернигана завоюет Ванайи не сейчас, а в весеннюю кампанию, то Доусон успеет добиться, чтобы Клинна призвали ко двору, а на его место поставили Джорея. Правитель Ванайев – недурная должность для начала карьеры, да и Маасу с Клинном такой ход поубавит спеси.

Переговоры Доусон вел самыми тайными путями – его письма адресовались в Столлборн, откуда надежные люди пересылали их купцам из Биранкура, торгующим с Маччией, а те передавали по назначению. Главное было соблюсти тайну, и Доусон своего добился. Вольный город Ванайи получит подкрепление в шестьсот солдат. Весной, когда отпадет надобность, подкрепление отправят обратно, Ванайи падут, а к лету Доусон будет попивать вино с королем Симеоном и со смехом рассказывать о собственной ловкости.

– Милорд…

На пороге оранжереи с почтительным поклоном застыл слуга. Доусон свернул письмо и отдал Кларе.

– Что такое?

– К вам пришли, милорд. Барон Маас с супругой.

Доусон только хмыкнул. Клара, поднявшись с кресла, оправила рукава и приняла почти безмятежный вид.

– Ну же, любовь моя, – улыбнулась она. – Вы поиграли в войну, дай нам поиграть в мир и согласие.

Доусон хотел было возразить, что дуэль не игра, а дело чести, что получить шрам – для Мааса позор, что нынешняя встреча не более чем дань этикету… Клара, подняв бровь, склонила голову набок, и вся ярость куда-то улетучилась. Доусон рассмеялся.

– Любовь моя, ты учишь меня хорошим манерам.

– Вот уж нет, – улыбнулась Клара. – А теперь пойдем. Скажи гостям что-нибудь приятное.

Гостиная, уставленная лучшей в доме мебелью, тонула в гобеленах, через широкое окно с цветной мозаикой, изображающей грифона с секирой – герб Каллиамов, – падал свет на вытканные картины Последней битвы, где драконьи крыла были выведены серебряной нитью, а Дракки Грозовран – золотой. Фелдин Маас стоял в дверях, вытянувшись как по команде. Его темноволосая жена, дрогнув худеньким личиком при виде Доусона и Клары, кинулась к ним через всю комнату.

– Кузина! – воскликнула она, беря Клару за руки. – Я так рада встрече!

– Я тоже, Фелия, – ответила та. – Что поделать, у нас с тобой поводы для визитов – только ссоры мужей.

– Остерлинг, – проронил Фелдин Маас, выбрав титул поофициальнее.

– Эббингбау, – кивнул Доусон.

Фелдин поклонился в ответ легка напряженно – свежая рана давала о себе знать.

– Прекратите оба!

– Лучше сядьте и выпейте!

Реплики обеих дам слились в одну, мужчины повиновались. После короткого обмена незначащими фразами Фелдин склонился вперед и понизил голос.

– Я еще не слыхал новостей – участвуешь ли ты в королевском турнире?

– Конечно участвую. С чего бы мне отказываться?

– Ну… я думал, вдруг решишь не забирать себе всю славу и оставить немного сыновьям. Вот и все. Не хотел тебя задеть, старина, с меня пока хватит. Для новых оскорблений нужно сначала подлечиться.

– В следующий раз можно устроить дуэль иного образца – словесную. Эпиграммы на десяти шагах.

– Нет уж, лучше клинки. От твоих эпиграмм не исцелишься – сэра Лоурена и поныне величают рыцарем Кролика, а все ты.

– Я? Ни в коем случае. При его-то зубах, да еще этот шлем… Я знаю, что там крылья, но по виду – ни дать ни взять уши! – Доусон отхлебнул вина. – Ты сегодня храбро сражался, мой мальчик. До меня тебе, конечно, далеко, но ты хороший боец, без сомнения.

Клара наградила его улыбкой. А ведь она права – великодушным быть не так уж трудно и даже немного приятно. Вино радовало богатым ароматом, в придачу к нему слуги внесли блюдо с сыром и солеными колбасками. Клара с кузиной тихо сплетничали, то и дело берясь за руки, как влюбленные дети. Видно, и здесь то же: насмешка, оскорбление, вслед за ним утешение. Королевство держится на таких вот женщинах – они спасают его от неминуемых войн, замешенных на самолюбии и мужской спеси.

– Нам повезло, – проговорил Доусон. – Повезло с женами…

Фелдин Маас вздрогнул, посмотрел на двух женщин, занятых беседой о неудобстве жить на два дома – в Кемниполе и фамильном поместье, – и криво усмехнулся.

– Точно. Долго пробудешь в Кемниполе?

– До турнира, и потом задержусь на неделю-другую. Хочу вернуться домой до снегопадов.

– Да уж. Кингшпиль собирает на себя все ветры с равнины – его величество, должно быть, взял в архитекторы парусного мастера. Говорят, король задумал объехать с осмотром все граничные земли, лишь бы пожить в тепле.

– Лишь бы поохотиться, – поправил его Доусон. – Еще в детстве, когда мы были совсем мальчишками, он любил зимнюю охоту в тех краях.

– Не староват ли он для такого?

– Нет. Ничуть.

– Склоняюсь перед твоим мнением.

На губах Фелдина играла тонкая самодовольная улыбка, и Доусона обожгло яростью. Клара наверняка заметила и поспешила на помощь: умение сохранять мир, как видно, предполагало способность вовремя прекратить игры в дружбу, дабы не развеять хрупкую иллюзию безмятежности. Она позвала слуг, вручила в подарок кузине фиалки, и обе семьи пошли в переднюю залу – раскланяться на прощание. Перед самым уходом Фелдин нахмурился и поднял палец.

– Совсем забыл. У тебя есть родственники в Вольноградье?

– Нет, – ответил Доусон. – Кажется, у Клары дальняя родня в Гилее.

– Не родня, а свойственники, – уточнила Клара. – Кровного родства нет.

– Значит, в Маччии никого? Что ж, хорошо, – кивнул Фелдин Маас.

Плечи Доусона напряглись.

– В Маччии? Никого. А что не так с Маччией?

– Судя по всему, их верховный дож решил заключить с Ванайями союз против его величества. «Совместный отпор агрессии», что-то в этом роде.

Фелдину известно о ванайском подкреплении. Стало быть, сэру Алану Клинну – тоже. Знают ли они, кто свел Ванайи с новым союзником, или только догадываются? Как минимум догадываются, иначе бы Фелдин не затевал разговор. Доусон улыбнулся как можно небрежнее:

– Единодушие в Вольноградье? Слабо верится. Скорее всего, слухи.

– Да, – подтвердил Фелдин Маас. – Точно. Наверняка ты прав.

Этот псиномордый слабак и лицемер, порождение хорька и шлюхи, отвесил поклон и зашагал прочь вместе с женой. Доусон не пошевелился.

– Что случилось? – Клара взяла его за руку. – Ты чем-то огорчен?

– Позже поговорим, – бросил он.

В библиотеке Доусон запер за собой дверь, зажег свечи и снял с полок рулоны карт. Отмечая дороги из Маччии к Ванайям и пути движения армии, он измерял и высчитывал сроки, чувствуя, как в нем закипает злость – словно волна, подстегнутая грозовым ветром. Цепочка доверенных людей дала сбой, кто-то проговорился, его замыслы пошли прахом. Слишком он вложился в удар – и подставился. Его переиграли. И кто – Фелдин Маас!

За порогом библиотеки давно уже скулил пес, царапая когтями дверь. Доусон встал и впустил его в комнату. Волкодав влез на кушетку, подобрав под себя задние ноги, и беспокойно уставился на Доусона. Барон Остерлингских Урочищ опустился на кушетку рядом со зверем и потрепал его за уши. Пес вновь заскулил и уткнулся мордой в ладонь хозяина. Через миг в дверях показалась Клара.

– Дурные вести? – спросила она, глядя на мужа таким же беспокойным, как и у пса, взглядом.

– Да, в некотором роде.

– Джорею грозит опасность?

– Не знаю.

– А нам?

Доусон промолчал. Ответ был «да», и солгать не хватило сил.

Гедер

Густой туман, белый в лучах утреннего солнца, покрывал всю равнину. Знамена знатных родов Антеи беспомощно свисали с шестов, темные и тусклые от пропитавшей их влаги. Пахло истоптанной землей, все пронизывал холод. Конь Гедера потряс головой и всхрапнул; юноша потрепал его по гриве рукой в латной перчатке.

Блестящие стальные латы когда-то принадлежали отцу; слегка потускнел лишь наспинник, который кузнец подгонял под осанку Гедера. Ремни жгли кожу даже сквозь бригандину. Спешный марш, изнурительный и бесконечный, казался теперь едва ли не начальным кругом ада; изматывала не столько быстрота – шли довольно неторопливо, – сколько беспрерывность. Четыре дня с того похмельного утра Гедер то торчал в седле, то шел пешком, отдохнуть удавалось не больше двух часов кряду. По ночам он трясся от холода под наброшенным на плечи одеялом, днем изнывал от жары. Армия маршировала по широкому, мощенному зеленым камнем драконьему пути; стук подошв по нефриту сперва раздражал, после отзывался музыкой, потом казался извращенной формой тишины, затем опять раздражал… Немалую часть пути Гедер проделывал пешком – запасного коня у него не было, хотя мало-мальски состоятельный рыцарь имел бы с собой двух-трех, а то и четырех. И латы поновее тех, что пролежали без дела чуть не полвека. И палатку, получше защищающую от холода. И может быть, даже толику достоинства и самоуважения.

Прочие титулованные латники ехали группками, кое-кто с собственной свитой, и хотя Гедер, как и они, принадлежал к авангарду, место ему – что неудивительно – отвели позади колонны: за ним шли повозки с провиантом, дальше пехота и солдатские девки. Девок, правда, оставалось всего ничего: в таком походе много не заработаешь.

Приказ остановиться отдали вчера вечером, за час до заката. Оруженосец Гедера разбил хлипкую палатку, принес жестяную тарелку с чечевицей и сыром и по-дартински свернулся калачиком у входа. Гедер добрался до тюфяка, зажмурил глаза и взмолился о сне. Всю ночь ему снился поход, с первыми рассветными лучами прозвучал новый приказ – строиться.

В детстве Гедер часто пытался вообразить себе этот день – день первой битвы. Вихрь атаки, стремительный жар скачки, яростной боевой клич на устах… Вместо этого – час за часом торчать в седле, одуревая от холода, передающегося телу от стылых лат, и ждать, пока выведут, выстроят и переформируют пехоту. Благородные ряды рыцарей с мечами и копьями оказались на деле беспорядочной кучкой всадников, которые то хохотали над непристойными шутками, то бранили походный рацион. Ничего похожего на возвышенную готовность к самоотверженной битве, скорее тупая тоска затянувшегося ожидания, как будто недельную охоту продлили на лишний день. Спину ломило от затылка до копчика, бедра стерлись о седло, челюсть хрустела при каждом зевке, во рту отдавало кислым сыром. Рядом с Гедером стоял оруженосец: щит на спине, боевое копье в руке, на безволосом лице выражение крайней изможденности.

– Паллиако!

Гедер вздрогнул. Сэр Алан Клинн скакал к нему на рослом вороном жеребце, стальной доспех которого сверкал красной эмалью. На латах самого всадника поблескивала роса, изображение драконьего крыла переливалось серебром – ни дать ни взять воин из старинных сказаний о древних битвах.

– Милорд? – отозвался Гедер.

– Идешь на запад, в наступление с отрядом. Разведчики донесли, что там купленные Ванайями наемники, самый легкий участок.

Гедер нахмурился – что-то здесь не стыковалось, но голова от усталости работала плохо. Наемники ведь профессиональные воины, закаленные в боях, все как один. И там будет легче всего?.. Его недоумение не укрылось от Клинна, тот перегнулся в седле и сплюнул.

– Они тут не за себя стараются, не за дом и семью, – бросил он. – Не отставай от Каллиама и старайся не въехать в кого-нибудь конем, колени рассадишь.

– Я знаю.

Белесые брови Клинна поползли вверх.

– То есть… Приложу все усилия, милорд.

Клинн тронул поводья, и великолепный жеребец, встряхнув головой, повернул прочь. Оруженосец взглянул на Гедера: в горящих дартинских глазах мелькнула скрытая радость.

– Вперед, – велел Гедер. – В строй.

Как знать, может, Клинн говорит правду. Тогда Гедер с младшим Каллиамом окажутся на самом простом участке битвы: атака, два-три взмаха мечом – и продажное войско, пока ему не попортили шкуру, сдастся на милость врага. Рыцари Клинна останутся живы, что, безусловно, пойдет в заслугу их командиру, а сам Клинн для пущей славы ринется в средоточие схватки, лишь бы впечатлить лорда Тернигана и показать себя достойнее других. А может, Клинн отправляет его на верную гибель. Гедер не возражал – мертвым, по крайней мере, позволено не трястись в ненавистном седле.

Джорей Каллиам, закованный в благородный стальной доспех без украшений, что-то говорил знаменщику, не сходя с коня; шестеро верховых рыцарей стояли неподалеку вместе с оруженосцами. Каллиам официально кивнул Гедеру, тот ответил таким же кивком.

– Все сюда, – скомандовал Каллиам. – Ко мне.

Латники подъехали ближе. Сэр Макийос Айнсбау. Зоцлу Верен и его брат-близнец Сезиль. Дариус Сокак, граф Хирен. Фаллон Броот, барон Зюдерлингских Взгорий, и его сын Давед. Жалкая горстка неумех. Появление Гедера, судя по лицам, их тоже не очень-то ободрило.

– Через пол-лиги отсюда долина сужается, – объявил Каллиам. – Там-то и укрепились ванайцы. На нашей стороне, с запада, разведчики видели знамена наемного отряда, которым командует некий капитан Кароль Данниан.

– Сколько у него воинов?

– Двести, в основном простые мечники и лучники.

– Отлично, – проронил Фаллон Броот, погладив усы, свисающие ниже безвольного подбородка. – На всех нас хватит.

Гедер не понял, в шутку тот говорил или всерьез.

– Наша задача, – продолжал Каллиам, – удержать край долины. Главный удар придется на восточный рубеж, где ванайское войско самое многочисленное, там будет лорд Терниган со своими латниками и половина наших рыцарей. Мы должны прикрыть их с фланга. Сэр Алан Клинн дает нам тридцать лучников и шестьдесят мечников. Лучников я выслал вперед. По моему сигналу они начнут атаку и попытаются выманить вражескую конницу. Тогда мы выступаем, мечники за нами.

– А почему ванайцы здесь? – спросил Гедер. – Ну, то есть… Я бы на их месте отсиживался за стенами. И пусть враг осаждает сколько хочет.

– В осаде отсиживаться – для такого наемников не набирают, – процедил один из Веренов, не потрудившись скрыть презрения к такой нелепости. – Их берут на одну кампанию, а продлевать плату не хватит денег.

– До Ванайев меньше часа верхом, – добавил Каллиам. – Город надежно защищен, но все укрепления – внешние. Первый рубеж обороны будет и последним.

Где-то вдали пропел рог – два восходящих тона и один нисходящий. Сердце Гедера забилось сильнее.

Каллиам улыбнулся.

– Милорды! – Глаза его, несмотря на улыбку, остались холодны. – Первый сигнал. Если у вас остались незавершенные дела – теперь для них не время.

Туман успел слегка поредеть, вид прояснился. Долина, на неопытный глаз Гедера, ничем не отличалась от других лощин и долов, встреченных по пути между нескончаемыми пологими холмами к северу от Вольноградья. Где-то вдалеке виднелась темная полоска копошащихся муравьев – вражеское войско.

Оруженосцы уже надевали на рыцарей щиты и поудобнее прилаживали копья; Гедеру пришлось вынести то же. Его дартин, закончив с хозяином, удовлетворенно кивнул и принялся за собственное снаряжение – легкий кожаный панцирь и длинный, устрашающего вида кинжал. А в полулиге от них чей-то оруженосец чистил другой кинжал, может быть и на Гедера… Вновь протрубил рог – очередное предупреждение перед сигналом к атаке.

– Удача да пребудет с вами, господин, – произнес дартин.

Гедер неловко качнул головой внутри шлема, повернул заржавшего мерина и вслед за остальными начал спускаться к месту битвы. Муравьи росли на глазах, вражеские знамена виделись все яснее. Вскоре Гедер заметил и расставленных Каллиамом лучников, скрытых за деревянными, обтянутыми кожей заслонами. Каллиам поднял щит, и рыцари остановились. Гедер хотел было оглянуться и посмотреть, идут ли за ними мечники, но в негнущихся латах не очень-то повертишь головой. Он зажмурил глаза и представил себе турнир. Все будет как на турнире. Сначала конная сшибка, потом фехтование. Даже в дорогостоящем наемном войске вряд ли держат так уж много тяжелых конников. Все обойдется. Помочиться бы только.

Рога пропели двойной сигнал к атаке, Каллиам и остальные с боевым кличем погнали коней вперед. Гедер, глядя на них, пришпорил своего мерина – и старое усталое животное, тащившее на себе седока дни и ночи напролет, вдруг обратилось в стремительный вихрь. Гедер неожиданно понял, что тоже кричит вместе со всеми, весь мир слился в один сплошной рев. Заслоны лучников мелькнули рядом и пропали из виду, теперь впереди ждал враг – не рыцари и не тяжелая конница, а копейщики с массивными пиками наперевес. Сэр Макийос с ходу влетел в строй, сминая ряды, и Гедер, пустив коня наискось, вклинился в сбившуюся толпу.

Где-то заржал конь, копье Гедера угодило в плечо вражескому воину – и юноша прорвался сквозь строй, к рядам пехоты. Отбросив копье, он вытащил меч и принялся сыпать ударами направо и налево. Неподалеку полдесятка вражеских мечников стаскивали с седла кого-то из близнецов Веренов – Гедер повернул было коня к падающему рыцарю, но тут через сломленный строй хлынули свои же мечники. Оруженосец Гедера с кинжалом в руке несся вместе с ними, готовый добивать тех, кого ранит хозяин. Толпа сражающихся сдвигалась к югу; Гедер обернулся, готовый встретить ударом любого, но наемники не спешили налетать.

Он не видел, откуда пустили стрелу. Только что он высматривал на поле подходящего соперника – и вот уже тонкое черное деревце, пронзив броню, вросло корнями в его бедро. Выронив меч, он завопил и вцепился в стрелу, как вдруг что-то ударило по щиту, отбросив Гедера назад. С юга донесся низкий барабанный гул, похожий на дальний гром. Мерин вдруг заплясал на месте, и Гедер неминуемо свалился бы с седла, если бы его не подхватила чья-то рука. Джорей Каллиам, несмотря на окровавленное лицо и забрызганный алыми каплями щит, был жив и даже не ранен.

– Откуда ты здесь? – спросил Гедер.

Каллиам не ответил: его взгляд был прикован то ли к сражающимся, то ли к чему-то позади них. Гедер, пересилив боль, посмотрел туда же. Вдали, за кипящим морем битвы, реяли на ветру новые знамена. Пять синих колец. Маччия.

– Ты-то ладно, – прохрипел Гедер. – А они тут откуда?

– Верхом держаться можешь?

Гедер глянул вниз: кровь из бедра лилась рекой, светлую шкуру мерина заливало алым. Голова пошла кругом, Гедер вцепился в луку седла. Раны в бедро бывают смертельны. Ему ведь рассказывали. Неужто он умрет?..

– Паллиако!

Он поднял голову, перед глазами слегка плыло. Джорей Каллиам, оторвавшись от зрелища свежего войска, накатывающего на них волной, смотрел в глаза Гедеру.

– Я ранен, – пробормотал тот.

– Ты – рыцарь империи, – властно сказал Каллиам; зазвеневшая в голосе сталь не имела ничего общего с гневом. – Способны вы держаться в седле, сэр?

В Гедера словно перелилась часть силы Джорея. Мир перестал кружиться, в голове успокоилось.

– Да… Да, способен.

– Тогда вперед. Найти лорда Тернигана. Передать, что на западном фланге подняты знамена Маччии. Сказать, что нам нужно подкрепление.

– Слушаюсь, – ответил Гедер, подбирая поводья.

Конь Каллиама дернулся было в сторону битвы, однако рыцарь его придержал.

– Паллиако! Передать лорду Тернигану. Лично.

– Сэр?

– Не Клинну.

Их глаза на миг встретились, и Гедер все понял: Каллиам не больше его доверяет командиру. Он вздохнул с облегчением и благодарностью, удивившими его самого.

– Ясно. Я добуду подкрепление.

Каллиам кивнул, повернул коня и устремился в гущу битвы. Гедер, пришпорив мерина, пустился через поле к востоку, на ходу пытаясь негнущимися пальцами в латной перчатке отстегнуть пряжки щита. Наконец ему удалось освободить руку, и он склонился вперед, погоняя коня. Долина, час назад благоухавшая свежей травой и осенними цветами, теперь превратилась в истоптанное копытами месиво, над которым неслись крики бойцов.

Гедер сощурил глаза. Туман уже развеялся, однако по-прежнему липли к шестам темные от сырости знамена; среди них ему нужно найти багряно-золотое знамя рода Терниганов. И найти как можно скорее. Землю усеивали тела раненых и убитых, отовсюду неслись боевые кличи и ржание коней. Знамени маршала нигде не было.

Юноша, рыча проклятия, шарил глазами по полю, чувствуя подступающий озноб. Раненое бедро отяжелело, бригандина пропиталась кровью. Силы таяли ежеминутно, перед глазами плыли темные круги – и каждый потерянный миг грозил гибелью Каллиаму и его товарищам. Не получилось даже привстать на стременах – раненая нога отказывалась держать. Он послал коня вперед, перед глазами замелькали знамена: Флор, Риверкурт, Масонхальм, Клинн…

Клинн. Всего в полусотне шагов свисало с древка мокрое знамя сэра Алана Клинна, вокруг клубилась битва, и в центре ее мелькал рослый вороной жеребец в красном доспехе. У Гедера сжалось сердце. Если все ошибка, если Клинн не подозревал, что посылает их на верную смерть, – то спасение здесь. Но если Клинн все знал, а Гедер попросит у него помощи, то у Каллиама и других рыцарей не останется шансов.

Он тронул коня. Нога немела, во рту пересохло. Знамена, знамена… Эстинфорд, Коренхолл, Даникк…

Терниган.

Гедер пришпорил коня, и тот устремился вперед, в гущу схватки, кипевшей вокруг нужного знамени. Юноша проклинал и Тернигана, которого понесло в атаку вместо того, чтобы командовать битвой с тыла, и сэра Алана Клинна, который без зазрения совести отправил их с Каллиамом в ловушку, и себя – за то, что бросил щит, за рану, за медлительность… Вражеский мечник приподнялся с земли, Гедер сбил его конем. Тянуло смолистым сосновым дымом – что-то горело. Мерин, совершенно обессиленный, вздрагивал от натуги, Гедер мысленно попросил у него прощения и вновь вонзил шпоры в бока.