Текст книги "Пир попрошаек"

Лайам во время своего праздного пребывания в Саузварке не раз лениво прикидывал, чем бы ему действительно хотелось заняться. К примеру, он был бы не прочь устроиться на какой-нибудь торговый корабль. В качестве капитана, штурмана или хотя бы судового врача. Но для того, чтобы получить такое местечко, требовались солидные рекомендации, а их у Лайама не было. Эти мечты о каком-либо дельном занятии так бы и остались мечтами, если бы эдил, уступая просьбам своего нештатного и не очень радеющего к делу советника, не представил его (с огромной, надо сказать, неохотой) госпоже Присциан.

Госпожа Присциан занималась морской торговлей и владела целой флотилией, насчитывающей семь кораблей. Правда, корабли эти находились в состоянии, близком к плачевному. По слухам, повинны в том были вороватые управляющие и наемные капитаны, умеющие блюсти свою выгоду и совсем не заботящиеся о росте доходов своей нанимательницы. Лайаму в свое время довелось водить суда в дальние рейсы, и там он поднаторел в торговых делах. Более того, будучи наблюдательным и любознательным человеком, он в дальних странствиях собрал массу сведений, позволивших ему вычертить около десятка пакетов морских карт. Таких карт, руководствуясь каковыми даже семь захудалых посудин могли практически в одночасье принести их владелице баснословный доход. На этих картах были означены пути к богатым и развитым странам, о которых в Саузварке и слыхом никто не слыхал. Лайам уже успел продать часть пергаментов двум местным торговцам, и в последние пару месяцев их прибыли сказочно возросли. Эдил, сопровождая Лайама к судовладелице, сказал, что «несчастную старушенцию просто душит всякая мразь» и что та нуждается в надежной поддержке.

Госпожа Присциан Лайаму сразу понравилась. Дождавшись, когда эдил представит ей спутника и откланяется, она заявила, что вовсе не является «полоумной старушкой, о которую всякий норовит вытереть ноги», и что Лайам тоже, скорее всего, не «бедный ученый, ищущий, куда бы приткнуться, чтобы заработать на хлеб». «Кессиас – добрый малый, но все, что он говорит, нужно делить на четыре. Теперь давайте искать пути к соглашению».

В какие-то две встречи они уяснили, что имеют все возможности вступить в деловое партнерство. Вкладом Лайама в общее дело будут его лоции и практический опыт. Он станет присматривать за оснащением кораблей, курировать подбор экипажей и намечать маршруты морских экспедиций, а все финансовое обеспечение дела и денежные расчеты останутся в ведении госпожи Присциан.

Эта встреча, третья по счету, должна была поставить точку в переговорах. Неделю назад Лайам вручил госпоже Присциан свой план, как лучше распорядиться судами в новом торговом сезоне, и теперь им обоим требовалось этот план утвердить.

«Даже если ей что-то там не понравится, все равно мы как-нибудь сговоримся», – сказал себе Лайам и улыбнулся. То, что проделано, было ему по душе.

Вдалеке послышался звон – башенные колокола отбивали десять утра. Лайам как раз съехал с промерзшего проселка на брусчатку городской мостовой. Подковы Даймонда звонко зацокали по камням. Дракончик взмыл высоко в небо – так бывало всегда, когда Лайам подъезжал к Саузварку. Нельзя допускать, чтобы горожане видели его в обществе маленького уродца. Они только еще сильнее уверуют, что долговязый длинноносый тип, проживающий в доме убитого чародея, такой же, как и Тарквин, чародей, а может, и того похлеще.

Лайам сосредоточился и мысленно обратился к дракончику, казавшемуся теперь маленькой точкой в зимнем облачном небе.

«Эй, Фануил! Скоро мы станем богатыми и уважаемыми персонами!»

«Да, мастер, – незамедлительно отозвался дракончик. – Только сперва тебе надо сбыть с рук этого мертвеца».

– Что-что, а настроение он портить умеет! – пробормотал Лайам себе под нос, но улыбки не погасил. В конце концов, если дело уже на мази, разве может его застопорить какой-то мертвец?

2

Зима давно вступила в свои права, и на улицах Саузварка не было столь шумно, как в летнюю пору. Но и сейчас город не казался безлюдным, тепло одетые горожане, погруженные в праздничные хлопоты, с веселым гомоном сновали туда-сюда. Как обычно, Лайам тут же сделался центром внимания: там, где он проезжал, гомон смолкал. Ну что за странные люди! Как будто им не на что больше таращить глаза. Начинаются дни сплошного веселья, гуляй себе в свое удовольствие, не задевая других. Но кое-кому этого мало. Кое-кому обязательно нужно при виде одинокого всадника сначала прикусить язычок, а потом, когда всадник проедет, шепнуть с замирающим сердцем соседу: «Подумать только, это же наш чародей! Я сразу его узнал, он живет в предместье, в доме умершего Тарквина!» И нет ничего на свете, что могло бы заставить смолкнуть змеящийся за его спиной шепоток.

«Даже если по улицам Саузварка прошествует живая богиня, это займет умы горожан не больше чем на пару недель», – удрученно подумал Лайам. Богиня Саузварк действительно посетила. И совсем недавно, но Лайам предпочитал об этом не вспоминать. Зато неделя после столь впечатляющего события стала для него воистину благословенной. Явление грозной Беллоны затмило все, и городские сплетники сутками судачили только о ней. Лайам вздохнул облегченно, в те дни всем было не до него. Но страсти улеглись, а богиня не возвращалась, а Лайаму приходилось бывать в городе, и жадные взгляды зевак вновь обратились к его скромной персоне. Ему оставалось только стискивать зубы и сжимать кулаки.

«Вот будет шуму, если кто-то прознает, что у меня за спиной! Доброй славы это мне никак не добавит!» Лайам повернулся в седле и осторожно поправил холстину, прикрывавшую труп.

Легкий снежный покров, укутавший Саузварк этой ночью, на городской площади был грубо истоптан и превращен в грязь. И хотя птицами и игрушками сегодня не торговали, рыночные ряды выглядели весьма оживленно. Горожане толпились возле лотков с подогретым вином и горячей едой, над которыми витал дух разгорающегося веселья. Лайам верхом протолкался через толпу, привлекая к себе любопытные взгляды. Привыкнуть к ним он не мог, но старался не замечать.

По случаю праздника фасад здания городского суда украсили длинными связками веток. Зеленая гирлянда вилась над рядами редко разбросанных окон, оживляя уныло-серую облицовку стены. Какой-то шутник прикрепил несколько веток и к стенке соседнего (совсем уж угрюмого) здания грубой кладки – там размещались канцелярия Кессиаса, казарма стражников и городская тюрьма.

Лайам спешился. Охранник, стоящий на высоком крыльце, не обратил него никакого внимания, он сосредоточенно грыз жареные каштаны.

– Доброе утро! Эдил Кессиас у себя?

– Так точно, квестор! – рявкнул поперхнувшийся стражник и моментально вытянулся в струнку.

Квесторами именовались в войсках герцога Саузварка офицеры особого назначения. Это звание Кессиас полушутя-полувсерьез присвоил Лайаму во время их совместной охоты на убийцу Тарквина, но среди стражников оно прижилось. Впрочем, сам Лайам за собой никаких особых достоинств не числил и офицером (тем более столь высокого ранга), естественно, себя не считал.

Охранник, торопливо сбежав по ступеням, сказал:

– Если вы собираетесь его навестить, я присмотрю за чалым.

Лайам бросил ему поводья.

– Тогда уж приглядите и за поклажей. Не подпускайте к ней никого.

Канцелярия начальника городской стражи, собственно говоря, находилась прямо в казарме, вдоль стен которой тянулись ряды неряшливо заправленных коек и валялось оружие, а посреди возвышались бочонки с напитками. Несколько стражников в дальнем конце помещения жались к зеву огромного, жарко пылающего камина.

Возле другого камина, расположенного неподалеку от входа, за простеньким столиком восседал, склонив голову, сам эдил. Отблески пламени плясали на лоснящейся от жира и времени ткани его рабочей туники.

Кессиас с большим подозрением приглядывался к листу бумаги, лежащему перед ним. Из черных косм бороды бравого стража порядка торчало перо, кончик которого то нервно подрагивал, то начинал двигаться из стороны в сторону.

– Доброе утро! – негромко произнес Лайам, стаскивая перчатки и роняя их на поверхность стола. – И счастливых гулянок!

– Веселых пирушек, Ренфорд, – со вздохом сказал эдил, выплевывая перо. – У нас говорят: веселых пирушек, а не счастливых гулянок.

– Ну, значит, веселых пирушек! – повторил Лайам. К тому, что эдил пребывает не в лучшем расположении духа, он отнесся спокойно. Лицо Кессиаса казалось неестественно бледным, а набрякшие веки и покрасневшие прожилки в глазах указывали, что их владельца терзает похмелье. – Я вижу, одна из них уже состоялась. Отметили праздничек, а?

– Нечего тут праздновать – ни мне, ни вам, – буркнул эдил. Потом, еще раз тяжко вздохнув, он отодвинулся от стола вместе со стулом. – Сказать по правде, Ренфорд, иные праздники лучше бы и не наступали совсем…

Лайам заподозрил, что дурное настроение Кессиаса вызвано не только похмельем, и решил пока помолчать о том, с чем он приехал. Ему не хотелось с места в карьер добавлять к горестям друга еще и эту заботу.

– Что-то не так?

Эдил фыркнул и на какое-то время зажмурился, яростно растирая виски.

– У вас, сдается мне, на сегодня назначена встреча с госпожой Присциан?

– Ну да, назначена…– медленно ответил Лайам. – И что же из этого следует?

Кессиас открыл глаза и одарил Лайама тяжелым многозначительным взглядом.

– На вашем месте я отложил бы визит на более подходящее время. В кварталах богачей неприятности, и можете не гадать, в чьем доме стряслась беда.

– А что случилось? – спросил Лайам, внезапно встревожившись, – Она умерла?

Вот новость! Но что же могло с ней стрястись? Госпожа Присциан, несмотря на свой возраст, еще на прошлой неделе выглядела удивительно бодро.

Кессиас с нетерпением отмахнулся.

– Да нет, она-то живехонька! Все значительно хуже. Вы ведь слыхали о знаменитом драгоценном камешке Присцианов? – Лайам быстро кивнул. – Ну так вот – этот камень украли.

Какое-то время мужчины молчали. Кессиас энергично встряхивал головой, пытаясь унять ломоту в висках, а Лайам обдумывал новость. Он прикидывал, каким боком это событие может помешать его планам. Выходило, что никаким. Фамильная реликвия Присцианов считалась бесценной, то есть, если говорить другими словами, практической стоимости не имела. Ее нельзя было ни продать, ни купить. Значит, финансы судовладелицы какими были, такими остались, и, следовательно, ничто не мешает госпоже Присциан вложить их в дело, выгодное для обоих партнеров.

Лайам уже собрался высказать все это эдилу, но вовремя сообразил, насколько его выкладки эгоистичны, и снова принялся размышлять. Если реальная ценность реликвии соответствует распускаемым о ней слухам хотя бы в десятой части, то ее утрата – огромное потрясение для госпожи Присциан. А значит, сейчас она вряд ли способна думать о чем-то, кроме потери.

– Пожалуй, вы правы. С этим визитом мне действительно лучше повременить, – сказал наконец Лайам, радуясь, что не сболтнул ерунды. Пожилая вдова ему нравилась, и он начинал проникаться сочувствием к ее горю. Но тут в голове Лайама что-то щелкнуло, и мысли его сами собой заработали в другом направлении. – Но какому же дураку все это понадобилось? И, извините, зачем?

– Зачем? – Эдил застонал, оставил в покое виски и мутным взором уставился на собеседника. – Вот так вопрос! Вы видели эту штуковину?

– Естественно, нет.

– Естественно! А я ее видел, Ренфорд. Как раз на прошлой неделе, – сказал Кессиас с оттенком гордости в голосе. – На пирушке, которую закатили Годдарды для… ну, в общем, для узкого круга. Молодая племянница нашей вдовушки надела кулон с этим камнем. Он сиял, как звезда! Нет, даже не как звезда, а…– На несколько долгих мгновений эдил замолчал, подыскивая подходящее слово, потом махнул рукой. – Любому бы захотелось такое иметь. Истинно вам говорю – любому!

Совершенно забыв о своем мертвеце, который никак не вязался с этой историей, Лайам присел на край стола и принялся рассуждать.

– Согласен, любой захотел бы иметь такое сокровище, но красть его просто глупо! Этот кулон нельзя ни надеть, ни даже кому-нибудь показать. По крайней мере здесь, в Саузварке, где все знают, кому принадлежит эта вещь. Опять же и вор-профессионал вряд ли позарился бы на такую добычу. Ну, посудите сами, кому он смог бы ее сбыть? Если верить слухам, таких денег не наберется ни во всем нашем городе, ни в округе, ни даже в герцогстве, если на то пошло.

Кессиас пристально смотрел на него, нахмурив кустистые брови.

– Что-то в ваших словах, возможно, и есть… Однако… Тот, кто помешан на драгоценных вещицах, вовсе не обязан кому-то показывать их. Скряги не строят себе дворцов из золота, верно? Они прячут денежки в сундуки. Вы понимаете, к чему я клоню?

– Понимаю, но таких единицы, – возразил Лайам упрямо. – Носить нельзя. Продать нельзя. Купить тоже нельзя. Эта кража совершенно бессмысленна.

Кессиас зажал уши руками.

– Знаете что, Ренфорд? От вас у меня только пуще болит голова. Неважно, есть смысл или его нет – кража-то состоялась! Камень пропал, старушка горюет, а мне теперь предстоит разбираться с целой толпой именитых хлыщей.

– Простите… – Лайам смутился. Случившееся для него представляло лишь умозрительный интерес. Загадку, которую хочется разгадать, но можно и бросить. А Кессиас бросить это дело не мог.

Эдил опустил руки, и Лайам тихо сказал:

– Но вы поняли, что я имею в виду?..

– Да понял я, понял, – проворчал Кессиас и угрюмо уставился на бумагу, так и лежавшую перед ним на столе. – Раз вы не видите смысла в этом поступке, значит, нельзя и вычислить того, кто украл. А подозревать любого и каждого – гиблое дело.

Эдил щелкнул ногтем по бумаге, и та полетела на пол. Лайам наклонился, поднял листок и вернул на прежнее место.

– Что это? – поинтересовался он.

– Письмо к одному из приятелей племянницы нашей вдовы. Кстати, вы с ней не знакомы?

Лайам покачал головой.

– И напрасно – она премиленькая. Но дело не в том. Вчера эта крошка назвала кучу гостей, а утром камешка недосчитались. На ночь дом запирают, замки не тронуты – так что стянуть реликвию мог только тот, кто там был.

«Ну так берите поскорей в оборот всех этих гостей!» – хотел воскликнуть Лайам, но смолчал. Мрачное выражение на лице эдила сказало ему, что столь очевидная мера в данном случае почему-то неприменима. Он решил подождать объяснений.

– Племянница госпожи Присциан – знатная дама, она замужем за нынешним лордом Окхэмом. И компания у нее под стать…– Кессиас начал перечислять имена, загибая пальцы: – Граф Ульдерик с супругой, графиней Пинеллой, молодой барон Квэтвел, господин Симбер Фурзеус с сестрой и господин Рейф Кэвуд. Понимаете теперь, в чем тут загвоздка?

– Более-менее… – Лайам знал, что эдил почему-то не решается тревожить местную знать и самых именитых торговцев. Правда, почему именно – он понимал слабовато.

– Однако же как ни крути, а кто-то из них – шельма. Леди Окхэм – ну то бишь племянница нашей вдовы – божится, что дом запирается так, что и мышь не проскочит. Лорд Окхэм, естественно, подтверждает ее слова, да и прислуга тоже. А мне теперь только и остается, что ползать перед ними на брюхе, вилять хвостом и составлять тошнотворные письма наподобие этой вот бумажонки! – Голос Кессиаса дрогнул от гнева. Он заглянул в письмо и продолжил издевательским тоном: – Не соблаговолите ли, милорд, уделить мне минутку вашего времени? Это достойное самого строгого осуждения злодеяние обязывает меня… Ну и так далее – в том же духе. Мне кажется, Ренфорд, я сейчас просто лопну от злости!

– Да, похоже, вам нелегко… – сочувственно произнес Лайам, наклоняясь к камину и протягивая руки к огню. Ему вдруг пришла в голову одна мысль, но он решил выждать пару минут, чтобы дать ей отстояться. – А что вы станете делать, если они не захотят разговаривать с вами?

– А что я могу поделать? – спросил эдил. – Принудить их я не могу и упечь в тюрьму по подозрению в краже тоже. Меня мигом вышвырнут с должности, если я задену пэра или нарушу права горожан.

– А это еще что такое? – спросил Лайам. Ему было не особенно интересно, что это за права, но мысль, забрезжившая в его мозгу, все еще не оформилась окончательно.

Испустив очередной тяжкий вздох, эдил пустился в объяснения, суть которых сводилась к следующему. Примерно пять столетий назад тогдашний герцог Южного Тира пожаловал Саузварку хартию вольностей, один из пунктов которой гласил, что горожанин, сколотивший определенное состояние, не может быть привлечен к суду без дозволения совета таких же зажиточных горожан.

– Это означает, что я не могу потянуть в кутузку господина, допустим, Кэвуда, чье состояние чуть ли не вдвое превышает оговоренный размер капитала. Я прежде должен подать бумагу в совет толстосумов с изложением всех обстоятельств дела, и на очередном заседании этих мошенников, которое неизвестно когда состоится, ее рассмотрят, чтобы решить, отдавать мне Кэвуда или нет. А интересы совета торговцев совпадают с интересами герцога далеко не всегда.

Не далеко не всегда, а не совпадают совсем – понял Лайам. Впрочем, он слушал эдила вполуха. Решение, которое наконец-таки все же созрело, поразило и его самого. Еще пару часов назад Лайам намеревался со всей твердостью отринуть попытки эдила навязать ему дело с выплывшим из морских глубин мертвецом, а сейчас он хотел добровольно предложить Кессиасу свои услуги.

Правда, в разгадывании загадки, где никакими покойниками не пахло.

А ведь не вмешиваться в эту историю существовала масса причин.

Во-первых, дома Лайама ожидала вздорная гостья. Во-вторых, в его жизни назревали серьезные перемены. Это не шутка – управляться с флотилией из семи кораблей. Это может занять все его свободное время. Да и понравится ли госпоже Присциан, что ее партнер станет совать нос в то, что не очерчено кругом деловых интересов? И наконец, это неожиданное решение противоречило правилу Лайама – не взваливать на свои плечи больше, чем могут снести ноги.

«Эдил иногда называет меня человеком, способным выкинуть что угодно – подумал Лайам. – И как видно, не зря. Я уже сам начинаю удивляться себе».

Он принялся размышлять, что же толкает его к ярму, под которым уже похрустывает крепкая шея эдила.

Симпатия к госпоже Присциан? Да, безусловно. Пожилая дама успела ему понравиться и простотой обхождения, и той доверительностью, с которой она к нему отнеслась. Кроме того, он чувствовал, что их деловое партнерство – вещь вполне реальная и оно только укрепится, если он сумеет оказать услугу почтенной вдове. И потом, его прямое участие в расследовании даже необходимо. Ведь Кессиас сказал, что не может предъявить обвинение никому из подозреваемых законным путем. А у Лайама нет никакого официального статуса, и потому ни знатные лорды, ни богатые торгаши, ни какие-то там хартии вольностей ему не указ.

«Правда, богатеи – народ каверзный, они вполне могут натравить на меня пару крепких ребят», – подумал Лайам, вспомнив, что один торговец именно это и сделал в ходе розыска убийцы мастера Танаквиля. Он поморщился. Тумаки, которыми наградили его подручные князя торговли, долгое время потом давали о себе знать. «И все-таки… Все-таки это дело обещает быть интересным», – признался себе Лайам. Вот основная причина, которая подвигает его подставить Кессиасу плечо. В любом случае, он гораздо лучше грубоватого и прямодушного стража порядка разберется и с заносчивыми дворянами, и с чересчур много понимающими о себе торгашами.

Кессиас уже с минуту молчал, тоскливо поглядывая на собеседника. Лайам встряхнулся и медленно произнес:

– Я вот что думаю… Пожалуй, мне все же следует наведаться к госпоже Присциан.

Он ожидал любой реакции, но только не той, какая последовала. Кессиас резко встал, перевернув стул, и наклонился к Лайаму.

– Нет, Ренфорд, вы уж туда не ходите! – поспешно сказал он умоляющим тоном. – Поверьте, вам это сейчас ни к чему!

– А в чем, собственно, дело?

Эдил запнулся и покраснел.

– Понимаете, Ренфорд, тут такая история… Эта вдова… она почему-то уверовала, что вы – чистый клад и обладаете чуть ли не даром провидца. А уж что она вобьет себе в голову, то это оттуда потом не вытянешь никакими клещами…

– О чем это вы? – невинно спросил Лайам. Он уже догадался о чем и мысленно усмехнулся.

– Понимаете… В общем-то, наверное, я сам ей все это внушил, – признался, смущаясь, Кессиас. – Мы много с ней о вас толковали. Ну и, конечно, я старался ей вас расхвалить, чтобы рыбка не сорвалась с крючка; впрочем, говорил-то я чистую правду. О том, какую помощь вы мне оказали… и оказываете… и как здорово вы умеете различать людишек с гнильцой… а ее ведь окружают мошенники… Вот я и подумал, что все это будет вам наилучшей рекомендацией. Понимаете, а?

Лайам ничего не ответил, только потер подбородок, прогоняя с лица непрошеную улыбку. Кессиас заговорил снова:

– И если вы сегодня заявитесь к ней, она непременно станет просить вас отыскать пропавшую цацку. Я понял это, когда мы с ней обходили дом. Она к месту и не к месту все повторяла: «Интересно, а что тут сказал бы наш молодой Ренфорд?»

Испытывая какое-то извращенное наслаждение, Лайам наконец позволил себе улыбнуться.

– Не знаю пока, что тут можно сказать, сначала надо бы ко всему присмотреться…

Кессиас замер, будто насторожившийся пес. Он словно не понимал, верить своим ушам или не верить.

– Вы что, собираетесь взяться за это дело?

– Да, я подумываю об этом. – Лайаму стало даже немного неловко за свой беззаботный тон, ибо в глазах эдила заполыхала неподдельная радость. Так радуется ребенок, которому пообещали купить дорогую игрушку, подумал он и поспешно предупредил: – Я пока не знаю, чем все обернется. Я – не ищейка и не провидец, однако, если у вас нет возражений, могу попробовать покопаться во всей этой истории.

– Возражений?!! – взревел эдил. – Да у меня просто камень с души свалился!

Ну, началось! Лайам поморщился, его хорошее настроение растаяло без следа.

– Кессиас, не считайте, что преступление уже раскрыто только потому, что я решил им заняться.

Эдил отмахнулся от возражений.

– Не вижу разницы – раз уж вы сочли эту овчинку стоящей выделки. – Он нетерпеливо потер руки, среди зарослей его бороды расцвела радостная улыбка. – Давайте-ка прямо сейчас отправимся к госпоже Присциан, она лучше меня вам расскажет, как там и что было.

Кессиас обогнул стол, быстро схватил куртку, висевшую на гвозде, и распахнул дверь.

– Эй, ты! – крикнул он караульному. – Присмотри за лошадью квестора Ренфорда! Мы уходим.

Лайам покачал головой и подумал, что допустил большую ошибку. Унять энтузиазм бравого стража порядка теперь ничто не могло. Он был уже совершенно уверен в успехе и несомненно уверит в том госпожу Присциан.

«А что, если у меня ничего не получится?» – уныло думал Лайам, натягивая перчатки. Тогда прощайте надежды на новую жизнь. И то сказать, зачем состоятельной судовладелице партнер-неудачник? Где гарантия, что, провалив одно дело, он не провалит и остальные?

– О боги!

Возглас эдила вывел его из задумчивости, и Лайам, вдруг вспомнив, из-за чего он приехал сюда, кинулся к двери.

Кессиас держал мертвеца за волосы и, откинув ему голову, изучал рану. Посиневший от холода стражник восхищенно за ним наблюдал. Вокруг них уже начинала собираться толпа.

– Вы что, Ренфорд, ловите теперь рыбку на такую наживку? – Кессиас выпростал из волос убитого клок мокрый водорослей и, с отвращением отбросив их в сторону, вытер руку о полу куртки. – Где вы его раздобыли?

– Нашел на пляже сегодня утром, – пробормотал Лайам. Он знаком показал эдилу, что надо бы говорить тише. – Малого вынес прибой. Видели его горло?

– Видел, – кивнул эдил. Он отступил на пару шагов и оглядел тело, потом, задумчиво цыкнув зубом, махнул рукой и сказал: – Все ясно – беднягу выкинули с какого-то корабля.

Эдил повернулся к стражнику и, не раздумывая, распорядился:

– Переправь тело в мертвецкую к матушке Джеф и скажи, чтобы она повнимательнее его осмотрела. Потом пошли человека в гавань, пусть это будет Балштейн, он умеет правильно задавать вопросы. Нужно вызнать, не пропадал ли на каком-нибудь корабле человек. Ну и, может, кто узнает этого… по описанию. Пусть Балштейн на него поглядит. И проследи, чтобы лошадь квестора свели на конюшню. Я вернусь через час. Смотри у меня, не вздумай филонить!

Стражник вяло отсалютовал командиру и повел Даймонда к зданию городского суда. Толпа с недовольным шепотом расступилась, давая дорогу. Зеваки были явно разочарованы. Они рассчитывали увидеть нечто более впечатляющее, чем какой-то там труп. Лайам почувствовал, что внимание публики переключилось на него, но и в нем зрители не нашли ничего для себя нового. Потоптавшись на месте еще пару минут, гуляки вернулись к винным лоткам.

Разобравшись с трупом, Кессиас взял приятеля под руку и повел через площадь в сторону райончика, где селились одни дворяне и богачи и который в простонародье назывался Макушкой. Лайам шел, досадливо хмурясь. Эдил принялся обстоятельно повествовать о том, как он провел первый осмотр места происшествия, но спутник пропускал его слова мимо ушей. Он прикидывал, сколько народу слышало шуточку неунывающего (по крайней мере в последний десяток минут) начальника городской стражи. Ему начинало казаться, что, все, с кем он хотя бы мало-мальски общается, сговорились поддерживать вокруг его персоны атмосферу какой-то жутковатой загадочности. Что бы Лайам ни делал, на какие бы ухищрения ни пускался, в Саузварке все прочней и прочней укоренялся миф, что он чародей. А обстоятельства лишь подливали на эту мельницу воду.

Вот и сегодня, мало того, что ему пришлось проехать полгорода с мертвецом за спиной, так еще и Кессиас, решив блеснуть остроумием, громогласно понес совсем уж несусветную чушь.

«Теперь у местных сплетников опять появилась пища для пересудов, – думал сердито Лайам. – В любой таверне, в любой забегаловке от Муравейника до Аурик-парка будут судачить лишь об одном. Знаете чародея, что проживает на побережье? Так вот, он ловит акул, насаживая на крючок людей вместо приманки! Скоро дети, завидев меня, станут скрещивать пальцы и шарахаться в стороны, чтобы тень страшного человека не могла их задеть!»

– Ну с чего это вам вздумалось ляпнуть, что я приманиваю рыбу на мертвецов?! – воскликнул, не удержавшись, Лайам, когда они уже подходили к Макушке.

– А? Что?

Эдил оборвал фразу на полуслове. Искреннее смущение, отразившееся на его простодушном лице, несколько смягчило гнев Лайама.

– Ладно, забыли… Простите, я не расслышал, о чем вы хотели сказать.

Они являли собой довольно странную пару: долговязый, но хорошо сложенный Лайам – с коротко стриженными белокурыми волосами, в сверкающих кожаных сапогах и дорогом плаще и кряжистый массивный эдил в простой стеганой куртке, с кустистой бородой и гривой взъерошенных черных волос, похожий на ряженого медведя.

В Саузварке не было ничего превыше Макушки – ни по богатству обитателей, ни по расположению над уровнем моря. Богачи строились тесно, свободной площади тут не имелось. С севера и запада к гребню холма лепились дома менее зажиточных горожан, а с юга и востока Макушку подпирали скалистые утесы, отвесно уходившие вниз – к морю. Не имея возможности раскинуться вширь, Макушка тянулась ввысь. Пяти– и шестиэтажные здания с узкими, но затейливыми фасадами образовывали сеть опрятных и довольно просторных улиц. Лайам и Кессиас свернули к самой дальней из них, именовавшейся, соответственно, Крайней.

Дом госпожи Присциан выглядел поскромнее соседних особняков, но в этой скромности угадывалось изящество особого рода, стремившееся не к вычурности, а к простоте. Пять этажей, высокие окна, нарядная черепичная кровля. Потемневшая от времени кирпичная кладка стен, местами проглядывавшая в сколах мраморной облицовки, указывала на почтенный возраст строения. Широкая лестница светлого камня вела к парадному входу.

Эдил приостановился и таинственным шепотом сообщил:

– Я вот что думаю, Ренфорд, вся эта история – сплошная загадка! В доме были только свои, запоры нетронуты, а сокровище все же пропало.

– Да-да, конечно, – пробормотал Лайам. Его уже терзали сомнения. Он лихорадочно размышлял, как поступить. Момент был пиковый, и следовало понять – нырять ли ему прямо сейчас в набитый головоломками омут или, пока не поздно, бежать без оглядки? Госпоже Присциан еще ничего не обещано, а Кессиас – добрый малый, он внутренне покорежится, но смолчит.

«Скорей бы уж все началось!» – воскликнул мысленно Лайам и решительно взбежал по ступеням. Эдил, удивленно крякнув, последовал за приятелем.

Стучаться пришлось на удивление долго, а угрюмый слуга совсем не обрадовался гостям.

– Леди сейчас в солярии, – пробурчал он, впуская их в дом. – Не соблаговолят ли господа подождать?

Пришлось соблаговолить, ибо выбора им не оставили. Слуга повернулся и тут же ушел.

Лайам в очередной раз поразился той легкости, с какой южане обращаются с титулами. Госпожа Присциан вовсе не являлась дворянкой. В Мидланде, на родине Лайама, никому бы и в голову не пришло назвать леди женщину неблагородного происхождения – это сочли бы вопиющим нарушением этикета. «Однако там у нас нет и таких богатых торговцев, – подумал он. – Только владетельные вельможи, рыцари, мелкие помещики да селяне. А селянку никто не подумает называть леди и здесь».

Под стать его настроению, убранство дома, доступное взору, было несколько мрачноватым. Стены, обшитые дубом, полы, покрытые красным лаком, массивная мебель, драпировка темных тонов – все это заставляло спутников чувствовать себя слегка неуютно, и они оба молчали. Вскоре вернулся слуга, теперь он был не только угрюм, но и словно напуган.

– Леди просит господ войти.

– Скорее веди их сюда, Геллус, – раздался далекий, но звонкий голос. – Гостей у порога не держат, сколько раз можно тебе повторять!

Лайам улыбнулся и пошел на голос – к солярию, расположенному в дальнем конце коридора. Просторное, выдержанное в светлых тонах помещение, выходящее застекленной стеной в небольшой сад, резко контрастировало с полумглой, царившей в прихожей. Оно было просто пронизано светом – даже в этот не самый погожий зимний денек. За садом простиралось море, переходящее в небо, затянутое кое-где облаками. Две женщины, сидевшие в легких плетеных креслах, встали и поклонились гостям. Лайам учтиво поклонился в ответ и обратил взгляд к старшей из них.

Она была ничем не примечательна внешне. Среднего роста, с довольно моложавым лицом, на котором начинали появляться морщинки, седые волосы зачесаны назад и уложены в узел. Дымчато-серое платье простого покроя также не вносило никакой нотки оригинальности в этот портрет. Но почему-то компаньонка вдовы – молоденькая и весьма хорошенькая особа – казалась фигурой второго плана рядом с сухонькой и мало чем примечательной госпожой Присциан. Может быть, в том был повинен острый и проницательный взгляд пожилой дамы, а возможно, такое впечатление создавала ее абсолютная неподвижность в комнате, полной движения. Море вдали непрестанно и тяжело колыхалось, поблескивая на солнце, голые ветви деревьев сада качались, блики и тени играли на стенах, а хорошенькая особа постоянно промокала платочком глаза. Но пожилая дама стояла неколебимо, как камень, и ее дымчато-серое платье лишь усиливало этот эффект.