Электронная библиотека » Денис Драгунский » » онлайн чтение - страница 6

Текст книги "Почти родственники"


  • Текст добавлен: 24 августа 2017, 11:20


Автор книги: Денис Драгунский


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Шрифт:
- 100% +

квартира машина работа семья
Попытка к бегству

Пусть он увидит, пусть. Не надо его беречь. Я всегда его берегла. И что я получила? Хватит, больше не буду. Но пугать не буду тоже. Я его предупрежу. Чтобы он не вляпался в неприятности.

Напишу на бумажке и повешу ее на дверь. Вот так: «Стой! В квартиру входи только с милицией. Я там вишу. В ванной. Там довольно крепкий крюк. Еще я выпила много таблеток и вскрыла вены, на всякий случай. Прости меня».

Нет, это смешно. Надо просто: «Я повесилась в ванной. Никого не винить. Я сама, в уме и памяти. На похороны зови всех, кроме КР. Не обмани! Прощай».

Нет, это лишнее. Соседи увидят, начнут ломиться. Получится ерунда. Ничего, пусть он испугается, не маленький. Записку можно в прихожей. Вот такую: «Прощай! Я повесилась. Никого не винить. Не говори КР. Целую».

Так лучше всего.

Она пошла в душ и долго там полоскалась, раздумывая, одеваться ей, или повеситься так, в голом виде. Решила сначала вытереться.

Зазвонил телефон. Она не стала выбегать из ванной. Телефон позвонил раз десять и замолчал.

Ну и наплевать, подумала она.


Пусть она достает меня из смятой машины, пусть. Хватит ее жалеть! Пусть она увидит меня, вмятого окровавленной головой в разбитое лобовое стекло. Ремни, воздушная подушка – если хорошо шарахнуться, то не поможет. Надо боком. В лоб и боком. Только чтобы она не догадалась, что я нарочно. Записка? Какая чушь! Может, еще КР привет передать?

Но попрощаться надо. Просто сказать: прощай. Пусть думает, что хочет.

Он набрал номер. Никто не подошел. Ну и наплевать, подумал он.

Проехал по глухому загородному шоссе еще километров пять. Как нарочно, ни одного грузовика навстречу.

Он долго решал, посылать смс или нет. Решил, что все-таки да, надо.


Свистнула смска в ее телефоне.

– Достали! – закричала она, красиво одетая, надушенная и накрашенная.

Взяла телефон. Там было написано: «Я разбился на машине. Прощай. Позвони КР. Целую».

Она швырнула в сторону блестящую капроновую веревку.

Он опять ее обогнал.

Хотела позвонить в милицию, сказать его фамилию и номер машины, но не было сил. Сидела на диване и смотрела какую-то чушь по третьему каналу.

В половине двенадцатого она услышала ключ в двери.

Бросилась в прихожую, схватила и разорвала записку. Кинула ее в унитаз. Спустила воду.

– Когда ни приду, – громко сказал он, снимая ботинки, – она всегда в сортире. От кого ты там прячешься?

– Есть будешь? – спросила она. – Чего молчишь? Тебя кормить?

– Руки вымой, – сказал он.

– Не смешно! – сказала она.

значение и смысл
Девять слов о любви

Этот разговор я случайно подслушал много лет назад.

Дачный поселок, парк, внизу – река, над рекой – скамейка.

На скамейке – два силуэта на фоне закатного неба.

Он спрашивает:

– Я тебе нравлюсь?

– Да.

– Как человек или как парень?

Долгая пауза.

Значит, как человек… Обидно за парня.

повстречал Эдип Электру
Хороший, но плохой

Еще о человеке и парне.

Не знаю, как это называется теперь.

Но в мое время у некоторых непростых девочек, у таких незаурядных, которые с короткой стрижкой и в свитере, – у них было по два кавалера. Один назывался мой мальчик, а другой – мой друг. С одним целовались, с другим ходили в музей и на концерт. Для фортепьяно с оркестром.

Разумеется, возникали некоторые трудности общения. Но непростая девочка держалась изо всех сил. Потому что ей было скучно, ей было не о чем разговаривать с мальчиком. И совершенно не хотелось целоваться с другом.

«Бывает любовь, а бывает секс», – убеждена непростая девочка. Если любовь и секс соединяются – получается так называемое счастье. Но его не бывает. Потому что не может быть никогда.

Кажется, именно из этого твердейшего убеждения непростой девочки – «счастья все равно никогда не будет» – возникают такие, что ли, половинчатые персонажи ее жизненной драмы: прекрасный любовник, но скверный муж; отличный хозяин, но неважный отец; надежный спутник, но черствый человек; заботливый семьянин, но плохой добытчик…


Это же, разумеется, относится и к непростым мальчикам, которые с юных лет были убеждены примерно в том же. Для которых одна девочка была девочка, а другая – подруга, знакомая, хороший-добрый-умный человек.


А все, наверное, начиналось просто: он(она) дает не то, что я от него(нее) жду.

Дает что-то хорошее, приятное и полезное. Спасибо. Но – не то.

А если не то, зачем тогда брать?

Боже, как это часто бывает. И как редко люди это понимают, умея только смутно ощутить жизненную неудачу.

Вопрос же, что такое счастье, остается открытым. Как всегда.

рассказ моего приятеля
В первых числах января

Мой товарищ рассказывал: «Была у нас на курсе девочка по прозванию Бледная Клара. Из Вильнюса. Удивительно некрасивая, с бескровным лицом, белесыми волосами, бесцветными глазами и острыми клычками. Хотелось потрогать их пальцами, ощутить легкий укол.

Однажды я позвонил Бледной Кларе (была куча общих друзей-подруг, и на квартире одной такой подруги она проживала в тот момент), позвонил и сказал: „Кларочка, не откажи в любезности, мне сегодня, представь себе, негде ночевать“. Что было отчасти правдой. Она сказала: „Пожалуйста, но ко мне должна зайти приятельница с кавалером, но это ничего“.

Ничего так ничего, я прихожу, мы пьем чай, и получается интересная штука: у меня были чудесные женщины, умницы и красавицы, и со всеми я расходился. Но вот сидит передо мной Бледная Клара, похожая на утопшую ундину, тихая, неважно одетая – и душа моя переполняется желанием и нежностью. „Клара, – говорю я ей. – Ты мне очень нравишься. Ну, иди сюда, ну, скорее…“ „Ты уверен? “ – спросила она. Я схватил ее за руки и зашептал слова любви. Вот оно, счастье мое, с вялыми локонами вдоль бледных щек. С острыми зубками и толстыми ножками.


Но тут раздался звонок. Гости пришли. Какой-то красавец, а с ним – звезда и чудо нашего факультета Галя Кашина. Прекрасная, как я не знаю кто. Я неожиданно для себя стал задирать ее кавалера. Он сносил мои грубые шутки терпеливо. А Галя хохотала и сверкала зелеными глазами. Но вот гости ушли. Я пересел от стола на диван, потом улегся, закинув руки за голову. В окне было видно, как усы троллейбуса искрят по проводам – был сырой январь, буквально первые числа. И я почувствовал, как все мои нежные мысли про Бледную Клару исчезают. Мне стало стыдно. Особенно когда она вошла, села рядом, а потом прилегла и стала ко мне принеживаться.

– Кларочка, – сказал я. – Прости меня. Я говорил разные слова. Не обращай внимания.

– Ладно, – сказала она, – полежим тихонько. Слушай, что я могу для тебя сделать? Ты мне тоже нравишься. Ну, не тоже, а просто. Давно нравился. Ну, говори, говори.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Тогда вот, – сказал я. – Тогда завтра позвони Гале Кашиной и скажи, что я в нее влюбился. Что я хочу на ней жениться.

– Я обещала, – сказала она. – И я сделаю. Ну, встали… Или поспишь?

– Встали, – сказал я.

Через два дня Бледная Клара позвонила и спросила, под каким соусом устроить мне встречу с Галей. Соус нашелся – какие-то редкие книги. Галя пришла за этими книгами ко мне домой. И ушла через тринадцать месяцев. Но это уже другая история.

А недавно я встретил своих вильнюсских друзей и спросил про Бледную Клару. Оказалось, она потом вернулась в Вильнюс, а там познакомилась с каким-то пожилым и хворым шведом. Обвенчалась с ним, поехала в Швецию, скоро овдовела, немножко преподавала, потом вышла на пенсию, и теперь живет тихой шведской старушкой то ли в Упсале, то ли в Гетеборге. Странная штука жизнь», – вздохнул мой приятель.


– Ничего странного, – сказал я. – На себя посмотри: тихий московский старичок.

Он засмеялся, но несколько принужденно.

мотив социального действия
Начало

Рассказывают, что поэт Бродский когда-то в юности увидел на скамейке брошенный иностранными туристами журнал, где были фотографии зимней Венеции; и он поклялся сам себе и случившемуся рядом другу, что обязательно побывает в Венеции зимой. Так и вышло. Конечно, вместе с этим в жизни Бродского произошло немало всякого: суд и ссылка на родине, эмиграция, успех во всем мире, авторитет большого поэта современности, премии, издания, путешествия – в том числе и в Венецию, где его, согласно завещанию, и похоронили.

Наверное, кроме Божьего дара и упорного труда, нужна какая-то дополнительная пружинка-шестеренка, которая приводит всю жизнь в движение согласно странной, быть может, цели. Ну что за блажь, в самом деле, зимой попасть в Венецию? То есть не само желание – блажь: почему бы не помечтать о таком путешествии, живя в закрытой и печальной стране… Блажью кажется превращение этого маленького желания в самую главную пружинку.

Но кто знает, как повернулась бы русская литература, не попадись молодому и мало кому известному поэту Бродскому этот журнал на скамейке в пустом ленинградском сквере? Не будем гадать. Очевидно, в этом журнале были очень хорошие фотографии опустевшей Венеции под крупными хлопьями мокрого снега.


Студентка Татьяна Авдюхина тоже нашла журнал. Глянцевый, на один просмотр, какие без счету издаются и продаются в нашем – ныне открытом и веселом – отечестве.

Дело было в институтском скверике. Журнал лежал наискосок скамейки, как нарочно открытый на нужном месте.

Там тоже были хорошие фотографии, но не Венеции, а молодой женщины, красивой и даже умной, судя по интервью. Она говорила, что увлекается немецкой философией и любит фотографировать заброшенные фабричные здания. Сама она жила в небольшой вилле на берегу Адриатического моря. Еще у нее была квартира в Германии, лыжный домик в Норвегии, несколько спортивных автомобилей и, пожалуй, все. Да, еще у нее был бывший муж, который оставил ей все это добро плюс немалое денежное содержание. Еще было несколько предложений поработать фотомоделью. Но она пребывала в размышлениях.

Почему фотомоделью, а не профессором немецкой философии или промышленной архитектуры?

Ах, да, конечно, – она была очень хороша собой. Даже странно, почему от нее ушел муж. Или она сама его бросила?

Женщина из журнала была похожа на кого-то очень знакомого. У Татьяны от попыток вспомнить даже в глазах защекотало, она потерла веки и нечаянно размазала тушь. Достала из сумки платок и пудреницу с зеркалом. И увидела, что там, на фотографиях – она. Лицо и вся фигура. С точностью до ресниц и пальцев. До малейших волосков бровей на снимках крупным планом.

– Понятно! – громко сказала Татьяна сама себе.

Сунула журнал в сумку и решила ехать на такси.

были Святки по старому стилю
Судьба

Надоело рассказывать о людях несчастных, с несложившейся судьбой; о людях, живущих в бесплодном биении о неприступные твердыни жизни.

Давайте-ка лучше обратим взор на людей удачливых и дерзких, которые приручили судьбу. Позвали ее к себе, и она приехала, хлопнув автомобильной дверцей внизу, стукнув дверью парадного и звякнув лифтом, и вот звонок в дверь, судьба идет, она скидывает в прихожей свой песцовый жакет – о, полярное сияние судьбы! – и, окруженная тающим облачком мороза, входит и садится в кресло.

Она ищет в сумочке сигареты и выкладывает на стол тугой кошелек с торчащими золотыми кредитками и пропусками в элитарные клубы и целую гирлянду ключей: от квартиры и дачи и еще от дома одной подруги-латышки, она сейчас в Америке надолго, у нее небольшой двухэтажный особняк на Рижском взморье.

Вот она находит сигареты, я такой марки не знаю, плоские и длинные, без фильтра, в жестяной коробочке с вензелями.

Окутав медовым курением дом, она сидит, без стыда и кокетства выставив сладкие колени и нежные икры, наполовину прикрытые лайковыми голенищами коротких сапог, и я верю, что человек сильный и смелый имеет право на такую судьбу.

Да, но нужно на стол что-нибудь поставить. Полбутылки коньяку, апельсин, конфеты.

Она смеется. Вообще-то сегодня она не успела пообедать. Мы идем на кухню.

Ест она с аппетитом, нежные желваки ходят по ее пушистым вискам, и я наливаю ей четвертую рюмку.

Она глядит на меня ласково и печально и вдруг встает и шагает к двери; мне страшно, что судьба опять уйдет от меня, ускользнет, насмеется, но я заступаю ей дорогу, я беру судьбу в свои руки, за плечи, за талию, я никуда ее не отпущу, и она, прижавшись ко мне, щекотно шепчет прямо в ухо, что ей… ну, в общем, на секундочку, на одну секундочку…

Да, да. Я слышу шипение душа и журчанье воды. Бегу в комнату, быстро стелю постель, гашу верхний свет и включаю настольную лампу, отвернув ее к стене для полумрака. А на столе, верным знаком присутствия судьбы, лежат ее кошельки, визитницы и волшебные связки ключей.

В ванной все еще журчит вода. Я возвращаюсь на кухню, сажусь на табурет и злюсь, что так долго. Неблагодарный! Сколько лет ты ждал своей судьбы, ждал трепетания ее мощных крыл над своей головой и вот теперь не можешь подождать еще полминуты?

Через полминуты приоткрывается дверь ванной. Она просит чуточку не выходить из кухни и пробегает в комнату.

В ванной на никелированных трубах сушатся ее трусики и колготки. Сапоги стоят в углу, чтобы брызги не долетели. Умываюсь. Потом иду к ней.

Настольная лампа все так же горит, повернутая к стене, но нет на столе ни парижской сумочки, ни ключей – ничего нет, а есть только пластиковый пакет, а в этом пакете – общая тетрадка, учебник английского, пачка «Житан» и зажигалка.

А она – спит. Спит, положив ручки под щечку, отяжелев от полной тарелки макарон с сыром, разморившись от коньяка, распарившись от горячего душа. Спит, дыша глубоко и чисто, и радужный пузырек в уголке ее улыбчивых губ возникает и лопается на вдохе.

Судьба моя, это ты?

там, за облаками
Паша Каграманов

– Ребята сказали, что умер Паша Каграманов, – вслух произнес Сидоров. Он был один дома, он поздно встал и ходил по квартире в халате, потому что вчера была сдача номера, а сегодня – день отдыха.

Хорошая фраза, подумал он. Нет, плохая. Как это – ребята сказали? Хором подошли и сказали? Или по очереди подходили и говорили? Не годится.

Однако надо было найти нужную форму для этого сообщения. Строго и без надрыва.

Потому что Паша Каграманов – это была выдумка. Старый школьный приятель, который вдруг возник в одной компании, милый парень, научный сотрудник в каком-то техническом НИИ, холостяк, живший на окраине Москвы, душа-человек, собирал старых друзей чуть ли не каждую неделю. Веселую чисто мужскую компанию.

Вымышленный Паша Каграманов появился в жизни Сидорова именно тогда, когда в редакции появилась вполне реальная N, внештатный сотрудник отдела культуры: быстрый и безоглядный роман. Сидоров просто голову потерял, но все же ему хватило ума сочинить себе вот такое прикрытие.

Несколько лет Паша Каграманов рос по службе, защищал диссертацию, устраивал новоселье и часто звал к себе на дачу с ночевкой.


Время сеять, время жать, время собирать в житницу – вот и для юной N настало время молоть муку и печь хлебы, кормить ребенка маленькой смуглой грудью и развязывать ремешки сандалий на пыльных ногах мужа, но на эту последнюю роль Сидоров никак не годился. Они расстались трезво, без попреков и обид, что бывает редко.

Вчера и расстались. Осталось распорядиться судьбой Паши Каграманова.


У Сидорова от этих мыслей разболелась голова. Он вышел пройтись. Ноги сами привели его на Ваганьково, поскольку жил он на Пресне.

У ворот стояла небольшая толпа: старушки с цветами и фруктами на шляпах, пожилые дамы в ортопедической обуви, девицы в толстых очках, молодые люди с редкими бородками и дети в белых рубашечках.

Подъехал катафальный автобус; гроб вытащили и поставили на тележку. Все собрались вокруг. Тележку повезли вглубь кладбищенских аллей. Толпа тронулась. Там еще был громадного роста азиат в просторной рубахе и барашковой шапке – надо полагать, духовное лицо. Его все время пропускали вперед, а он замедлял шаг, не хотел идти во главе процессии.

Сидоров подошел к нему и, поборов неловкость, спросил, кого хоронят. Не Каграманова ли?

Тот покачал головой и назвал короткую незнакомую фамилию.

– А Каграманова завтра хоронят, – вдруг сказал подвернувшийся сбоку кладбищенский мужичок. – На седьмом участке. Уже могилку отрыли. Похороны будут – вы что! Два оркестра, сто венков! Пал Львовича все уважали!


Вечером жена спросила Сидорова, отчего это он такой мрачный.

– Паша Каграманов умер, – сказал он и уставился в угол, чтоб не заплакать. – Молодой мужик, черт знает что…

психопатология обыденной жизни
Рациональное зерно

Лето. Отпуск. Дача. Соседка. Прогулка с детьми. Я со своим, она со своим.

Соседка, высокообразованная и даже интеллектуально утонченная молодая женщина, рассказывает, как ее только что обругала свекровь. Говорит: «Но меня, поверь, эта наглая дура совершенно не интересует! Она хамит, а мне наплевать! Она говорит глупости – а я ведь на нее просто не обращаю внимания! Она идиотка – но я ее не замечаю! Она сволочь, стерва, сука, но – вот ребенком клянусь – она меня ни капельки не волнует! Не задевает!! Она для меня не существует!!!»

Дорога до речки – полчаса, на речке с детьми – час с небольшим, дорога обратно – минут сорок, потому что в горку. Итого два с половиной часа моя соседка безостановочно, без передышки, к тому же пылко, страстно и довольно громко доказывает мне, что она свою свекровь ну просто в упор не видит. Игнорирует.


И эти люди запрещают нам ковырять в носу.

То есть говорят, что они сознательно управляют своими поступками.

Трезво, взвешенно и рационально.

Обдумал – принял решение – сделал.

Среагировал. Или проигнорировал.

транскрипция
Гитара мадонны

Городок был маленький, но лучше деревни, потому что в нем была тарная фабрика, школа, продмаг, универмаг и целых три столовых – трест питания «Ромашка».

Антонина Чугаева по прозванию Тося Чугун там работала уборщицей и судомойкой, ей было семьдесят два, но ее не увольняли, потому что крепче ее не было бабы в городке. А ее муж Саша был на пенсии, он был раньше техник на тарной фабрике. А совсем раньше они были покорители целины и вот потом вернулись. Но не в родную деревню, а сюда.

Тося Чугун приходила домой поздно; Саша встречал ее ужином. Она молча съедала макароны с мясом, выпивала полстакана портвейна и шла посидеть на крыльце, взяв с собой гитару; это ей на целине подарили. Тося перебирала струны и тихо бурчала:

 
Ехали на тройке, хрен догонишь,
А вдали мелькало, хрен поймешь…
 

Мимо пробегала повариха Мадина Мадоева, которую дразнили Мадонной за большую грудь и белую прическу.

– Чугунка, поиграй, а я спою! – кричала Мадонна Тосе.

– Беги давай, блядь нерусская! – кричала Тося Чугун.

Мадонна убегала, хохоча. Тося сидела в обнимку с гитарой до темноты.

– Тося, – в один такой вечер вдруг позвал ее Саша из дома. – Помнишь, у нас сыночек был? В Иртыше утонул…

– Чего это ты вдруг вспомнил? – спросила Тося, входя в комнату. Саша лежал одетый на кровати.

– Как его звали-то? – просипел Саша.

– А тебе зачем? – обозлилась Тося.

– Я помираю, – сказал Саша и помер.

Тося побежала к соседям звонить в скорую помощь.

Потом вернулась. Саша лежал на кровати. Она вышла во двор.

– Чугунка! – крикнула ей Мадонна. – Чего не играешь?

Тося схватила с земли камень и кинула в нее. Попала по ноге.


После похорон были поминки: пришли из «Ромашки» и два старика с тарной фабрики, все в костюмах, пили за вечную память.

Вечером все ушли, и стало скучно. Теснило в груди. Тося выпила еще, прихватила гитару и пошла на крыльцо. Темнело. Какая-то фигура болталась во дворе.

– Эй! – крикнула Тося. – Поди сюда или мотай отсюда!

Фигура приблизилась. Это была Мадонна в темном платьице. Тося вспомнила, что она ее одну не пригласила на поминки, хотя они работали вместе.

– Извини, забыла, – сказала Тося. – Забегалась. Горе такое, потеряла друга жизни. Заходи, налью. В дом иди, бери бутылку, тащи сюда.

А сама перебрала струны и громко запела:

 
Ехали на тройке, хрен догонишь,
А вдали мелькало, хрен поймешь…
 

– Какая у вас гитара красивая, – сказала Мадонна.

– Возьми себе, – сказала Тося Чугун. – У нас сыночек был. Восемь лет было. Утонул в Иртыше.

– А как его звали? – спросила Мадонна.

– Отвяжись! – закричала Тося Чугун и вдруг повалилась с табурета.


Но никто ни разу не спросил, откуда у Мадонны такая хорошая гитара. Хотя она играет на ней и поет разные песенки. «Браво, Мадонна!» – кричат ребята. А она трынькает ногтями по струнам и раскланивается.

сцены из жизни богемы
Третий роман

Алена сидела за столом и читала роман писателя Абрикосова. В рукописи. Абрикосов по работе был переводчик с немецкого, но на самом деле он, конечно, был настоящий писатель.

Они познакомились в редакции, куда Алена принесла свои стихи. Редактор ее остроумно обхамил: в ваших стихах есть отдельные удачные слоги. Абрикосов как раз сидел там и пил чай, но смеяться не стал, а проводил до метро, потом позвал к себе пить чай, и она у него незаметно осталась жить. Он зарабатывал мало, а она – вообще ничего. По вечерам он ей рассказывал про литературу, он был страшно образованный, вся квартира – сплошные книги.

Это был второй роман, Абрикосов ей говорил. Первый он уничтожил.

Читать было интересно, но трудно. За каждым непонятным словом Алена лезла в энциклопедию. Потом вынимала спичку из коробка и клала на краешек стола. Через два часа получилось двадцать восемь спичек, и они кончились. Алена пошла на кухню за вторым коробком.


Тут щелкнул ключ в замке, и вошла тетка лет сорока, красивая и модная. Запахло незнакомыми духами. Она вперлась прямо в кухню. Поставила на стол пакеты.

– Вам кого? – спросила Алена.

– Добрый ангел прилетел, – сказала тетка. – Давай, деточка, разложи продукты. И прибери в доме, под ногами хрустит, срам какой. И запомни: он засранец, но добрый. Вот я ногу сломала, он мне по восемь часов массаж делал.


Это была скрипачка Ася Гринецкая. Когда-то она была девочка из Гнесинки; они прожили десять лет, но она уж очень сильно рвалась вперед и вверх.

– Все выше, и выше, и выше! – иронически напел Абрикосов.

– А чего плохого? – сказала Алена. – Она же свой успех развивала, так?

– Так, так, – он поморщился. – Но я тут при чем?

Алена хотела спросить «а зачем ты у нее жратву берешь», но удержалась. И спросила:

– А когда я стану знаменитая, ты меня тоже бросишь?

– Никогда, – сказал он.

Непонятно, что он имел в виду: что он ее никогда не бросит или что она никогда не станет такая знаменитая, как Ася Гринецкая.

Она дочитала роман, и ей не понравилось.

Даже странно. Она просто обожала Абрикосова. Преклонялась перед его умом и душой. Но ум – одно, душа – другое, а талант – и вовсе третье, подумала Алена и удивилась, что думает такими словами; это ее Абрикосов научил разбираться в жизни и литературе. Кто она без него? Темная девочка из пединститута с дикими стихами и океанскими амбициями. Но роман все равно был плохой.

Она собиралась ему это прямо сказать, но все не случалось: то его не было дома, то она уходила на вечер молодых поэтов. С одного такого вечера она уехала в Питер, там была большая тусовка с художниками и режиссерами. Позвонила уже оттуда и сказала, что вернется не знает когда. Хотя это, конечно, нечестно. Но что поделаешь.


Через месяц Абрикосов сидел в кабинете у старого приятеля, который вдруг заделался кинопродюсером. Приятель объяснял, почему сценарий не годится.

– Ты только цени откровенность, – говорил он через каждое слово.

– Спасибо, уже оценил, – сказал Абрикосов и вышел.

Там был садик, в садике лавочка, а на лавочке сидела девочка.

Очевидно, актриса, которую не взяли на роль.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 | Следующая
  • 3.8 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации