Текст книги "Город живых"

Глава 4
Стыд и ненависть

Я вернулся. Заднее сиденье старенькой «девятки». Грязный салон. Впереди мой начальник и Восьмой о чем-то непонятном говорят. В моей руке телефон. На дисплее – 15:02, 3 января 2015 года. Не знаю, сколько я был в отключке.

– С тобой там все в порядке, парень? Слабенький он у тебя какой-то. Укачало, кажись.

– Денис, ты там как?

– Да, со мной всё в порядке. Немного заснул.

– Вот и хорошо. А то как ты на передок поедешь? Мы тебя с собой не возьмем.

– Мы же не собирались туда, – испуганно сказал я.

– Ха-ха. Ты смотри-ка. Сразу проснулся. Не переживай. Сейчас никто туда не едет.

На какой-то промежуток времени я действительно где-то витал. Может быть, минуту. Может быть, две. А может, и вовсе несколько секунд. Но мои воспоминания были намного ярче и реалистичнее действительности. Реальность была серая, мрачная. Слякоть. Да, «слякоть» в полной мере охарактеризовала сегодняшний день.

Периодически страшные воспоминания возвращают меня в кошмары прошлого лета. Каждый раз, проходя мимо детской горки в моем дворе, где немым укором меня встречают маленькие дырочки от осколков стадвадцатимиллиметровой мины, я вспоминаю о том жутком дне.

Мы подъехали к какому-то зданию с высоким белым забором. В этой части города я не был и до войны. Несмотря на то, что прожил в Донецке всю жизнь, но не все части города я знал хорошо. В этой части и вовсе не был. Перед шлагбаумом стоял молодой парень в камуфляже, с автоматом и нашивкой казачества. Вместе с Восьмым они обменялись жестами, и проезд был открыт. Восьмой припарковался.

– Приехали. Передаем за проезд, – пошутил мужчина в черном с белоснежной улыбкой.

Погода была всё такой же мрачной. Скучной. День повис в воздухе. Ничего не происходило. Мимо проезжали машины. Проходили безликие люди. Туман обнимал каждого прохожего, уходящего на десять метров от меня.

– О, здорово! Как давно мы не виделись?

– Летом последний раз. Помнишь, я ещё репортаж снимал у вас? Он по сети разошелся. Меня всё спрашивают, что это за бородач. Понравился ты. Популярный в сети.

– Во-о-о. Так ты им мой номерок сразу давай. Так и пиши у себя там, что я не женат. В активном поиске, так же у вас там пишут в интернете? Так и пиши.

– Обязательно. Только вы меня ништячками какими-то тоже балуйте.

– Пошли ко мне. У нас там все телефоны забиты этими репортажами.

– Отлично. Мы у себя будем выкладывать. Замажем лица и всё. Покажем силу ополчения. Остальные выкладывают, а мы чем хуже.

– Да, жесть была на днях.

– Мы слышали.

– Что вы там слышали… Укры танковый прорыв устроили. Еле отбились. Но об этом рассказывать не нужно.

– Разумеется.

Мой начальник активно обсуждал сводки с фронта со своим бородатым товарищем. Его позывной был «Сэм». Высокий. Метра под два ростом. У него была белая борода, пиксельный камуфляж, нож торчал из кобуры на поясе.

Я отвлекся от беседы. Холодом тянуло по спине. Я стоял в холле. Небольшой. Посредине стоит маленький стол. На стене висели часы. 15:30. Я снова почувствовал, как мороз бежит по коже. Вся спина покрылась мурашками. На меня смотрели портреты с черными ленточками в углу. Молча. Не говоря ни слова, казалось, они смотрели прямо в душу. На некоторых фотографиях в углу вместо черной ленты была георгиевская. У каждого две даты – рождение и смерть, а между ними черта. Маленькая. Короткая. Жизнь. Я не считал их количество. Около десяти. Или, быть может, больше. Никого из них я не знал. Они были незнакомцами, но я смотрел на них и едва сдерживал слезы. Каждый из них погиб в боях за свои убеждения. Они верили в них. И отдали свои жизни за принципы.

– Ты чего застыл? – окликнул меня Восьмой.

– А… Прости. Засмотрелся.

– Это наши парни. Я не всех лично знал. Но знаю, что каждый из них умер смертью храбрых. Как мужчины. В бою. Жаль. Очень жаль. Хорошие были парни. Мы их не забудем никогда. Ладно, Кира уже ушел. Пошли, а то ещё потеряешься. Наши тебя ещё на подвал посадят.

Он звонко и заразительно смеялся. Каждый раз, когда он шутил, все его тридцать два зуба представали перед глазами. До войны он был дантистом. Наверно, поэтому сейчас он имел здоровую и белоснежную улыбку. На вой не это редкость. Солдатам в окопах не всегда удается следить за гигиеной. Чаще мозг занят выживанием. А зубы это такое… Всегда можно вставить.

Мы зашли в небольшую комнату. Раздался громкий хохот. Солдатские байки. Раньше я не понимал, что это такое. Сейчас я с головой окунулся в них. Как маленького мальчика, который не умеет плавать, меня бросили в бассейн с солдатским бытом, где я должен был освоиться. Мне было неловко. Всё происходящее было для меня чужим. Я сел на стул. Справа от меня лежал разобранный пулемет. Автоматический пулемет Калашникова. Старенький, но ухоженный. Пока вся комната содрогалась от солдатского смеха, я рассматривал оружие. Там его было много. Гранаты. Патроны. Пистолеты. Калаши. Бинокли. Много всего. Я все и не запомнил. Но моё внимание к себе приковал пулемет.

– Смотрю, он тебе понравился, – всё так же широко улыбался бывший дантист. – Как-нибудь нужно взять тебя пострелять из него. Первый раз всегда незабываемый. Как с девушкой. Вот видишь – лежит. Это моя. Маха.

У укров отжал. Они хорошо умеют оружие бросать, когда им хвосты прижмешь.

– Хватит молодому голову пудрить. Он не за этим приехал, – наконец-то отвлекся от общения со своими старыми друзьями мой начальник. – Мы же сюда интервью приехали записывать. А ты уже наперед забегаешь. Успеет ещё настреляться. Сейчас ему нужно взять интервью. Ты готов? Где камера?

– Вполне. Камера в сумке. Сейчас достану. Просто думал, что вы ещё будете разговаривать.

– Если нас не остановить, то мы так и до утра проговорим. Так что давай. Нам скоро ехать нужно будет. Расчехляй камеру. Хорошая хоть?

– Да вроде бы. Я не разбираюсь. Игорь пытался мне объяснить, насколько крутая эта камера, но я только запомнил, как тут видео включить.

– Игорь может. Он же фанатик. Уши прожжужит своими фотиками. Ладно, пацаны. Спасибо вам, а мы будем интервью записывать.

Он пожал по очереди руки каждому. Обнялись. Вскоре в комнате остались только мы втроем. Помимо меня и моего начальника в небольшой комнатке с оружием остался неприметный паренек. Сначала я подумал, что по возрасту он младше меня. Он не был похож на тридцатилетнего мужчину, у которого когда-то была хорошая работа. Работа, похожая на хобби. Она приносила скорей удовольствие, чем средство для жизни. Не каждый сможет понять, что работа на стройке может приносить удовольствие. Всё чаще туда идут от безысходности. Люди без образования и цели в жизни. Стройка для них была лишь способом заработать немного денег, а потом пропить их после смены со своими братьями по несчастью. Но этот парень был другой. Ему эта работа приносила удовольствие. Он мог рассказать почти о каждом доме в городе. Приложил руку к строительству таких знаменитых в Донецке зданий, как Диск, гостиница «Централь», даже на Донбасс-Арене удалось немного подработать. Но всё это осталось в прошлом.

Перед нами сидел парень в тельняшке. Сегодня он приехал повидаться со своими сослуживцами. С ними он воевал в Шахтерске, Песках, на Саур-Могиле, за донецкий аэропорт. Они не виделись давно. Можно сказать, вечность. Между ними была пропасть. Огромная и бездонная. Но между ними был и мост. Крепкий. Нерушимый. Это братская любовь. Ей проникаешься, когда понимаешь, что твоя жизнь зависит не от тебя, а от твоего товарища.

Братский долг заставил сорваться с места и отправиться на подмогу. Противник прорывал оборону. Подразделение требовало поддержку в живой силе. Автобус с казаками отправился на линию фронта. Выстрел. Громкий хлопок. Суматоха. Огонь. Кровь. Кругом трупы. Подразделение вступило в бой.

Он не успел испугаться. Было поздно. Не понимал, что происходит. Сознание отступило. Его привезли в больницу. Ноги превратились в фарш. Обе. Теперь он калека. Безногий ветеран необъявленной войны. Каждый из нас в холодном поту просыпается после таких кошмаров, но после этого кошмара проснуться было невозможно. Сон стал реальностью. Беспощадной. «Седьмого» отправили в Россию. Благодаря помощи россиян парень смог встать на протезы.

Но не это было самое страшное. Самое тяжелое испытание ждало совсем рядом. Когда вернулось сознание, а вместе с ним и осознание трагичной реальности. Безногий. Звучит, как приговор. Инвалид. Эти слова – пули. Противник продолжал свой беспощадный обстрел. Каждый день – новое испытание силы воли. Экзамен на прочность. На стойкость. На бронебойность. Как бронежилет пятого класса защиты, «Седьмой» принимал в себя пули врага. Помогали лекарства. Но действие было недолгим. Коротким. Мгновением по сравнению с невыносимо долгой реальностью. Терапия делала только хуже. Единственным лекарством стало возвращение.

Я и Кира стали свидетелями возвращения.

Первый день после долгого карабкания из бездны. День за днём он полз. Медленно. Утомительно. Но он добился своего. Мы видели искреннюю радость безногого ополченца. Он дома. Вокруг него – его товарищи, братья по оружию. За спиной любящая девушка – гражданская жена. У неё была возможность все бросить. Оставить всё, как есть. Уйти от сложностей. Проблемы могли остаться вместе с её покалеченным гражданским мужем. Но она проявила характер. Осталась с ним и создала надежный тыл.

– Я очень рад, – перебивая наш очередной вопрос, сказал Седьмой. – Приём был теп лым и приятным. Я надеюсь, что вернусь на военную службу. Разумеется, должность будет не боевой, но это лучшая терапия для меня. Быть при деле. Помочь своим товарищам бороться с несправедливостью. Отстоять Донбасс.

И мы ушли. Я шел молча по пустому холлу. Каждый шаг, как удар колокола, звонко отдавался по просторному помещению. На мгновение я запнулся. Остановился на пороге. В спину впились взгляды. Острые, как нож. Они застревали в моей спине. На меня смотрели погибшие ополченцы. Я не осмелился повернуться и посмотреть им в глаза.

Подобное чувство я уже испытывал, когда умер мой одноклассник. Я не мог смотреть его маме в глаза. Мне казалось, что я занимаю его место. Что он мог бы ещё жить, а я… Глупые мысли ребенка, который не понимал, что его вины в гибели одноклассника не было, но эти ощущения почему-то заставляли опустить глаза при виде неутешной матери. Сейчас было примерно то же. Мне было стыдно. Не за то, что они погибли, а за то, что не нашел в себе силы. Ведь я хотел летом пойти. Хотел взять документы, подойти к палатке для добровольцев и отправиться воевать. Но смелости так и не нашел в себе. Стыд. Одно из самых ужасных чувств. Как же иногда от него хочется избавиться.

Вышел на улицу. Сел на заднее сиденье. Старенький автомобиль привез меня назад.

* * *

Мне было не по себе. Не хотел оставаться наедине со своими мыслями. Наверно, поэтому я так легко согласился на предложение моего друга отдохнуть вечером после работы в «Банане». Настроения веселиться абсолютно не было. Хотелось провалиться сквозь землю или просто забыться.

Мой друг Дима. Он был одним из немногих моих довоенных знакомых, кто остался в Донецке. Летом 2014 года все мои друзья куда-то пропали. Испарились. Исчезли. Уехали. Поменяли свои прописки. Изменили анкеты в социальных сетях, и вуа-ля – новые люди. Стали россиянами. Да и пусть. Обижался на них я недолго. Забыл о них так же быстро, как и они обо мне. Дима был тем человеком, с кем у меня ассоциировалась мирная жизнь. Беззаботность. Тонкая ниточка к мирному бытию. Проводник из мира войны к безмятежному царству. Мы с ним прямые противоположности. У нас разные принципы и взгляды на жизнь. Разные устремления. Приоритеты. Он был любителем роскоши. Несмотря на тяжелые условия, экономическую, продуктовую блокады, он умудрялся найти пачку хороших и дорогих сигарет, бутылочку элитного алкоголя, красивые оригинальные часы и одежду от известных брендов. За время войны я потерял интерес к этим вещам. Всё-таки война давала возможность взглянуть на жизнь другими глазами, а Дима оставался верен своим довоенным взглядам на мир. Но это не мешало нам прекрасно проводить наш досуг. Я легко поддался ему.

– Ну, здравствуй, дружище. Рад тебя видеть. Смотрю, на тебе и лица нет. Но ничего. Сейчас поедем в «Банану». Я до сих пор после твоего дня рождения и празднования Нового года отойти не могу. Было здорово. Теперь я зависим. Хочу ещё. Не любил караоке. А после твоего дня рождения хочу ещё петь. Дали мы с тобой тогда, конечно.

Он был одет в зауженные джинсы. Беленькие кроссовки без единой черной полоски говорили о том, что Дима предпочитал общественному транспорту передвижение по городу на такси. Новенький дорогой пуховик и блеск часов. Он достал из кармана пачку «Парламента».

– Украинский. Российский плохой. Не нравится. Привык их курить. Не могу ничего другого. Пробовал российский, но не то.

Он поджег сигарету золотой зажигалкой, которую ему подарила его девушка. Затяжка. И ароматный дым заполнил пространство между нами. Я не люблю сигаретный дым. Плохие ассоциации со школьными дискотеками. Покашляв, я немного отошел.

– У меня тоже был тяжелый день. Хочу отдохнуть. Расскажешь по дороге, как день прошел.

Такси подъехало быстро. Это было не совсем такси. Однажды Дима вызвал такси, и к нему подъехал парень на шикарном автомобиле, в который мой друг – любитель роскоши – тут же влюбился. С тех пор он вызывает исключительно «своего» водителя. Платил он ему выше обычного тарифа. Доплата за роскошь. Мы быстро доехали до кафе с названием «Банана».

Отдельно стоит рассказать об этом заведении. До войны это было очень популярное и, можно сказать, светское место. Недалеко находится пятизвездочная гостиница. Постояльцы и сотрудники отеля любили отдыхать здесь. Молодые девушки приходили сюда, чтоб познакомиться с богатеньким гостем города, а парни пытались развести наивных барышень своим ломаным английским. В общем, приходили сюда либо состоятельные люди, либо те, кто к этому стремились. С началом войны с этим местом произошло нечто особенное. Неожиданное. Из светского заведения «Банана» превратилась в пристань для нуждающихся. Дело в том, что руководство кафе приняло решение кормить людей бесплатной едой, потому что летом 2014-го в городе творился ад. «Банана» обрела новую славу. Сюда приходили люди в определенное время и могли поесть вкусной горячей пищи.

Пару раз я приносил сюда гуманитарную помощь из собственных запасов.

Постепенно это доброе начинание изжило себя. «Банана» вновь стало местом для отдыха, а не спасительным островком для нуждающихся.

Играла расслабляющая музыка. На экранах показывали футбольный матч. Официантки мило улыбались. Они успели нас хорошо запомнить после пары загульных вечеров. Запомнили они в большей мере Диму за его щедрость на чаевые. Поэтому к нам сразу подошла девушка и предложила провести к столику. Мой друг попросил место в комнате с караоке. Там сидели постоянные клиенты. Мы их уже видели. Они, наверно, уже не помнят, как Дима их агитировал, и они хором пели песню Аллегровой «С днем рождения».

Любители душевной песни мило улыбнулись нам. Мы заняли последнее свободное место на диванчике и сделали заказ.

Мне совсем не хотелось говорить. Петь особенно не хотелось. Даже виски в горло не лезло. Мне хотелось, чтоб музыка заглушила мои мысли. Дима помогал. Рассказывая о своей работе, заботах, планах, настроениях и прочем, он отвлекал меня. Он забыл, что хотел узнать, почему я такой хмурый. И это мне в нём нравилось больше всего. Он меня мог отвлечь от грусти. На какое-то мгновение я снова окунулся в мирную жизнь.

– Блин, тут всё занято.

В комнату ввалилась компания молодых девушек. Они были в изрядном подпитии. На них были вечерние платья, которые девушки обычно надевают для похода в клуб для привлечения мужского внимания.

– Ну. Я петь хочу. У меня же сегодня праздник.

Настроение было не для женской компании. У Димы не ладилось со своей возлюбленной, а я всё никак не мог отойти от рабочего дня. Но девушки заметили, что наш диван слишком большой для двоих парней. Они попросили разрешения сесть с нами. Возможно, девушки рассчитывали на теплый прием, но Дима и я холодно отреагировали на их компанию. Наши вынужденные соседки тоже были не слишком сговорчивы. Заказали песню и коктейли.

Они стали петь. Как обычно это бывает в караоке. Редко, когда в таких заведениях можно встретить теноров. Это были обычные девочки. Петь они не умели. Это было крайне плохо. Хорошо, что нам принесли наш заказ. Это был дорогой ром. Дима не скупился. Деньги позволяли, а я и не сопротивлялся, когда ему хотелось отдохнуть. Примадонны заметили наш заказ, что помогло им измениться в общении. Лёд тронулся. Появился интерес. В большей мере к моему другу. Завязалась беседа.

Мне показалось, что я попал в прошлое. Я был свидетелем сотни подобных разговоров. Дима был вежлив, хотя и все прекрасно понимал. Девушки пытались заинтересовать его. Но сделать это не получалось.

И это была мирная жизнь. Та самая, от которой мне хотелось избавиться. Пафосные разговоры. Айфоны с битым экраном, невольно брошенные на стол. Модные коктейли. Понты. Но война и тут оставила свой след. Что-то изменилось. Я понял что. Когда девушки окончательно поняли, что толку от этой беседы не будет, они вернулись к основному навыку – понтам. Разговоры о папиках сменились на новую форму понтов. Теперь они уже не кидались фразами типа «мой улетел в Европу по бизнесу», современная интерпретация этой фразы звучит так: «Мой поехал в командировку со своим отрядом. Да, если тут кто-то ко мне подойдет, он приедет со своим отрядом и тут же всех положит». Разговоры о крутых бизнесменах сменились на рассказы о не менее крутых ополченцах а-ля Гиви или Моторола. И конечно же у него свой БТР, и он командир какого-нибудь супергероического отряда.

Меня тошнило. Не от выпитого алкоголя. Хотелось убежать от военного пафоса, который был ещё противнее прежнего. Он был полностью пропитан фальшью. Прогнившей и протухшей.

Глава 5
Целительная эпидемия

Попрощавшись со своим другом, я сел в такси. Пустынные улицы. Несмотря на комендантский час, такси работало. Несколько машин катались по пустым ночным дорогам Донецка. И вот сидение в такси сменилось уютной теплой кроватью. Я открыл ноутбук. Мой блог. Пока мои мысли, усиленные алкоголем, не успели меня догнать, я думал, что чтение сможет меня отвлечь. Захотелось перечитать первую запись, сделанную после того обстрела.

«Сегодня мне наконец-то удалось выбраться в город. Первый раз после обстрела. Смешанные чувства преследовали меня на протяжении всего пребывания в центре Донецка. Ностальгия по прошлой жизни сменялась духом свободы, а чувство страха и безысходности сменялось надеждой на прекрасное будущее, печаль от утраты прошлой жизни – готовностью начать все с чистого листа в новой независимой народной Республике. Но в одном я уверен на все сто процентов… Донецк – лучший город для меня, и другого моя душа не просит. Думаю, что большинство дончан, находящихся сейчас в Донецке и за его пределами, меня поймут, так как война открыла нам глаза на правду, на истинные ценности, на то, ради чего стоит жить, на то, что действительно имеет ценность. И это человеческая жизнь. Речь вовсе не идет о своей собственной жизни, нет. О ценности жизни близкого тебе человека! Страх в любую минуту потерять родственную душу – вот самое сильное испытание, которое нам могла послать судьба. Я думаю, это испытание было послано, чтоб мы наконец поняли, в чем суть жизни.

Проходя мимо заколоченных витрин магазинов, я все думал: с чего мне начать свой рассказ? Пожалуй, начну с самого начала.

Недавно настало (наконец-то!) хоть и шаткое, но перемирие. Люди понемногу стали возвращаться к мирной жизни, начали выходить на улицы, выходить из подвалов и бомбоубежищ, возвращаться из других городов, снова заработали торговые центры. Я не стал исключением и также решил выехать в центр города, хоть и было страшно. Страшно не потому, что могут начать стрелять, а потому, что я боялся увидеть свой родной город в руинах. Одно дело, когда ты наблюдаешь это по телевизору и воспринимаешь произошедшее как фильм или очередной выпуск новостей. Мне было страшно увидеть все эти разрушения своими глазами (так как в моем районе особых разрушений нет). Сел, как обычно, в привычную мне маршрутку «20в» и выехал по направлению к автостанции «Центр». Выйдя на остановке «Строитель», я направился в сторону единственного работающего торгового центра «Континент» и снова обрадовался, увидев, как небольшими группами люди идут вместе со мной и заходят в здание. Внутри играла музыка. Работающих магазинов было не так много, как раньше, но это уже что-то. Лица людей, идущих мне навстречу, были замученные, на них унылой печатью виднелись события последних месяцев. Печаль, страх, боль, ненависть, негодование – это лишь малый перечень тех эмоций, которые пережили люди. Они больше не станут прежними. Даже маленькие дети. О, эти крохи больше не будут радоваться праздничному салюту в Новый год! Теперь при каждом громком звуке они вздрагивают, а на милых детских личиках видно чудовищное, ужасающее чувство страха.

Но были и люди, которые улыбались, которые старались выжать жалкие капли позитива из сложившейся ситуации. А я заразился этим чувством, этой спасительной, целительной эпидемией! Но об этом позже. А сейчас продолжаю рассказ.

Следующим пунктом назначения был мой любимый бульвар Пушкина. Наверно, это самое чудесное место в Донецке! Там я любил проводить свои весенние вечера. Когда темнело и загорались фонари, люди неторопливо прогуливались, беседуя о чем-то важном или неважном, уличные музыканты играли романтические песни для влюбленных парочек, толпа зевак наблюдала за пластичными и грациозными движениями уличных танцоров. Я наслаждался этими вечерами и сейчас не мог пройти мимо. Но что же я увидел сегодня? Ни единой души.

Одинокий бульвар встретил меня все так же радушно. Он особенно великолепен осенью. Деревья еще не до конца сбросили умершую листву и стоят, окаймленные кронами цвета заходящего солнца. Пожелтевшие листья, окутавшие всё вокруг, начиная с бордюра и заканчивая крышами закрытых кафешек, напоминают о том, что ужасное лето 2014 года прошло. Но нигде не было видно прогуливающихся людей. И в голову мне пришла замечательная пословица: «Не место красит человека, а человек место». Да! Бульвар по-прежнему прекрасен, но в воздухе чувствуется его грусть, как будто он скучает по своим гостям, по своим старым друзьям, которые уехали навсегда и больше сюда не вернутся. Мне стало больно. Я пропустил это чувство сквозь себя. Ведь действительно, какое количество людей навсегда покинуло свой родной дом, спасаясь от войны. Они будут стараться строить свою жизнь заново, но уже в новом городе, а их дети уже не будут гулять по этому замечательному месту. Они не увидят, каким бульвар может быть красивым летом, поэтичным осенью, чарующим и волшебным зимой. Не почувствуют романтику в воздухе во время апрельского потепления. Их лишили этого удовольствия.

И на душе стало грустно. Не самые приятные мысли окутали мой разум. Прогулявшись, я решил вернуться домой. Тяжело терпеть подобные эмоции.

На обратной дороге настроение улучшилось, и, проходя мимо автовокзала, я увидел людей с огромными сумками и чемоданами. Они возвращались домой, радостные и счастливые. Это одно из самых приятных ощущений на земле, когда ты возвращаешься в родные края, и я знаю это не понаслышке.

Из своего сегодняшнего путешествия я усвоил много уроков и сделал достаточно выводов. Война показала, кто есть кто. Здесь все как на ладони. Каждый проявил себя и обнажил себя настоящего. Лично я узнал, кем являюсь и что для меня истинно дорого, понял, кто для меня важен и на кого могу положиться в трудную минуту (а прожили мы этих минут не дай бог сколько!). Пришло осознание того, что мы свободны.

Наблюдая по телевизору, как люди неделями стояли в очереди за новым продуктом торговой марки «Apple», я не понимал, для чего это. Я задавал себе и окружающим вопросы: «а сделает ли это их счастливыми?», «спасет ли новый телефон твоих близких от взрыва снаряда?», «настолько ли это важно гнаться за новинками моды?», «поможет ли выжить в трудной ситуации?», «прокормит ли твою семью?», «спасет ли тяжело больного ребенка от болезни?»

А мозг выдавал лишь один ответ – «НЕТ». Так стоит ли тратить свое время на подобные вещи? Вопрос риторический. Важнее семьи нет ничего. Мы действительно свободны! Свободны от всего лишнего, от той ненужной шелухи современного общества. И я почувствовал ту свободу, о которой писал Чак Паланик в своем «Бойцовском клубе», проникся этой философией: «It’s only after we’ve lost everything that we’re free to do anything»[1]1
  Лишь утратив всё до конца, мы обретаем свободу. – Примеч. автора.


[Закрыть].

Этот урок жизни я не забуду никогда.

Что же позитивного я сегодня увидел? Люди возвращаются домой и готовятся к мирной жизни; мы стали сильнее и готовы жить дальше; готовы строить свое будущее с чистого листа, не завися ни от каких «важных» дядей; готовы отстраивать свои разрушенные дома. Беда сплотила людей. Люди Донбасса показали, насколько сильны. Я знаю, это ещё не конец, но уже стало многое понятно. Мы вместе, и это важнее прочего».

На сегодня хватит эмоций. Их было слишком много. Противоречивые. Контрастные. Тяжелые. Я устал. Пора было это заканчивать. Я закрыл ноутбук и лег. Завтра ждал новый день.