Текст книги "Маскарад"

– Не томи, дочь. Начинай уже свой рассказ! – сказал профессор и пересел в мягкое кресло, откинувшись на спинку.

Юля также последовала примеру отца и пересела в рядом стоящее кресло. Устроившись поудобнее, она начала рассказ про своего парня:

«Когда я обнаружила Сашу в таком плачевном состоянии, мне очень захотелось ему помочь. Мы толком даже не познакомились, как он уже оказался в моем номере. Не пойми превратно, но это не был разговор между мужчиной и женщиной, это было что-то совсем другое, не похожее на флирт. Его голова лежала у меня на коленях, и я гладила его густую копну волос так, как матери успокаивают своих детей, увидевших во сне кошмар или полностью отчаявшихся в жизни. Саша стал рассказывать о своей жизни, родителях, обо всем, что так или иначе было связано с его нелегкой судьбой. Отец его – крупный чиновник в нашем городе, идеолог современной мысли. Не знаю, кто именно из тех чиновников, кто имеет отношение к идеологии, работая в администрации губернатора. Но это и не особо важно. Саша описывает его очень точно и даёт ему характеристику жесткого, последовательного во всех действиях человека. В молодости его отец участвовал в свержении короля и даже имел некое отношение к убийству принца Дмитрия, совершённое почти тринадцать лет назад. Александр тогда был ещё подростком и всей душой радел за дело отца. Тогда ему казалось, что его семья и отец, как её глава, помогают обществу, избавляя его от жестокости и политической беспомощности царизма. Сашенька был тогда полностью за отца. Он рассказывал, как тайком от матери сбегал на демонстрации, где выступал его отец. Там на Триумфальной площади, которая теперь носит название Площадь Справедливости в те годы собирались выдающиеся идеологи и революционеры того времени. Король их не разгонял, считая митингующих лишь кучкой оборванцев, по спинам которых не мешало бы пройти палкой. А тем временем на площади с каждой новой такой встречей собиралось все больше народу, недовольного политической атмосферой в стране и столице. И каждый раз отец Александра готовил все более пламенную речь. Его родитель не был рождён в нашей столице, а приехал издалека, именно поэтому ему приходилось нелегко в поиске соратников по правому делу. Саша вспоминал, лёжа у меня на коленях, как отец по ночам перед выступлениями запирался в своём маленьком, напрочь прокуренном кабинетике, и готовился к очередной речи. И вот, в один знаменательный для нашего города день на Триумфальной площади после речи отца взмыли вверх чёрные флаги восстания. За три кровавых дня в нашем городе изменился режим. Царизм пал и на его место пришла олигархия. Следующие три года городом управлял Иван Бескорыстный. Отец Александра был у него советником, но только первые полгода. Потом их пути разошлись. А через два года на той же самой площади вновь поднялись флаги восстания. Мой Саша, которому тогда было уже двадцать лет, как председатель студенческой общины, вывел на ту площадь всех студентов. Но олигархия так просто не сдалась, в отличие от хоть и жесткого, но в то же время аморфного царизма. К тому же олигархи на примере позорно убитой королевской семьи знали, что они будут следующими. Да и не было у них «божественного иммунитета», которым ранее наделялись короли, называвшие себя «хранителями божественной истины». Долгие два месяца шли ожесточенные бои. Студенчество и бедняки с «чем попало» в руках сражались против регулярной армии и полиции. Когда начались брожения в рядах силовиков и многие стали отворачиваются от олигархов произошло знаменательное событие. Устрашенные возможным поражением Иван Бескорыстный и его собратья решили «пригнать» в город свою наемную армию. Те же не знали пощады и бились за самое простое, что только могли придумать люди. Не за идеалы и светлое будущее, как бедняки и студенты. Наемники бились за деньги. В воскресный день в город со стороны Восточных ворот под бой барабанов и бряцание амуниции вошла пятитысячная наемная армия… Через два дня её остатки были изгнаны из города. Причиной тому послужило то, что отец Александра через знакомых в администрации Бескорыстного нашёл склад, где хранились основные сбережения последнего, разумеется, в золоте, тем самым обескровив власть. Наемникам не смогли заплатить, и они попросту разбежались. А, уже через месяц суд, завершил следствие и Бескорыстного казнили на Триумфальной площади, там, где некогда он сам восседал на королевском троне. В первое воскресенье второго месяца его возвели на подмостки. Казнь осуществлял народный суд во главе с революционером Коршниром. Народ притащил на площадь объедки и журналы с изображением Бескорыстного и, когда бывший глава города предстал перед ними, в него полетели принесённые «угощения». Казнь продолжалась около двух часов. Саша был там и уверяет, что Иван Бескорыстный уже был мертв, когда его вздергивали на виселице. По крайней мере он даже не барахтался и не бился в конвульсиях. А на следующий день в журнале с названием, кажется, «Маскарад» вышла статья с названием: «Трусливая гнида скончалась от страха или нами правят слабаки». В той статье были фотографии мертвого Бескорыстного и людей из его шайки в самых что ни на есть пикантных подробностях. Но опустим эту неприглядную мерзость. После расправы над очередной правящей верхушкой города отец Саши занял в администрации города очень высокий пост. Может быть он стал советником нашего нынешнего губернатора или же был втайне назначен Главным идеологом. Точно ни Саше, ни тем более мне это неизвестно. В первые дни нового режима были провозглашены семнадцать новых указов. Самым значимым по мнению Саши является указ «О создании дружественной администрации молодёжной дружины по управлению городом и обеспечению гражданского порядка». В те дни в эту дружины хотели все. У их членов были большие привилегии, зарплаты. Тогда все молоденькие девчонки выходили замуж только за дружинников. Это считалось «верхом моды на парней», неким эталоном, если хочешь. Сегодня эта дружина преобразована в гвардию и занимается преимущественно слежкой за теми, кто отказывается носить маски. Сашин отец, втянутый в новую администрацию, как я поняла, отвечал и за безопасность города. Новая команда боялась повтора революции и решила через пять месяцев после прихода к власти объявить «режим временной диктатуры». Впрочем, прошло вот уже почти десять лет, а эта «временная диктатура» все не кончается. Но не это важно. В те годы, когда отец Александра, подобно Дон Кихоту, воюющему с ветряными мельницами, сражался с власть предержащими за правое дело, в их семье была полная идиллия. Но когда его отец сам стал олицетворением власти, все пошло наперекосяк. Самой большой проблемой стало то, что теперь ему не с кем было бороться. С народом? Конечно же, нет. Толпу его отец сдерживал целой пачкой законов, главным из которых был закон «об обязательном введении масок и упорядочивании эмоций и чувств». Именно в это время отец стал приходить домой «мрачнее тучи». Он стал одержим идеей, что не перевелись ещё враги нового политического режима. Вначале отец Саши целыми днями пропадал на работе, а после и вовсе начал срываться на свою жену и сына. Человек, всю жизнь сражавшиеся с врагами и побеждавший их, в конце концов, не видя перед собой больше ни одного противника, стал сражаться со своей собственной семьёй. Именно Саша и его мать стали первыми, на ком были опробованы маски «Грусти», «Отчаяния» и «Смирения». Именно их семья была одной из первых, кто прошёл проверку на детекторе лжи и получил свидетельство «Гражданина, довольного властью». После всех этих унижений и переживаний мать Саши серьёзно заболела. Кажется, врачи диагностировали у неё невроз. С того времени Саша больше не мог смотреть на отца все теми же детскими, вдохновленными любовью и уважением глазами. В тот вечер, когда я нашла его сидящим и плачущим в отеле, он узнал, что пока его не было в столице, отец жестко избил его мать. Она сама позвонила сыну. Причиной было то, что, когда отец Саши вернулся домой, она забыла одеть маску «Почтения». Озверев от этого, Сашин отец набросился на неё со словами: “Как я могу требовать чего-то от подчинённых и народа, если даже моя тупая жена не относится к законам с должным почтением”. Мой парень, папочка, оказался меж двух огней. С одной стороны, отец, которого он все ещё уважает и очень боится огорчить, а с другой – его бедная мать. Такая вот грустная история. В конце хочу лишь добавить, что я крайне рада, что стала для него утешением, в это тяжелое время. Только со мной Саша забывает весь тот ад, который происходит в его семье и нашем городе».

Когда Юля закончила свою пламенную речь, Александр Алексеевич, до этого внимательно слушавший дочь, застыв в одной позе, наконец, встал и стал прохаживаться взад и вперёд по просторной комнате.

– Очень тяжелая судьба у твоего парня. Врагу не пожелаешь… – через пару минут задумчиво произнёс Светилин, потирая рукой подбородок.

– Видимо, нет такого режима, при котором мы все будем счастливы. – добавила Юля, глядя на отца влажными глазами.

      Во время своего рассказа она не раз доставала из кармана платок и утирала слёзы.

Вдруг в одной из дальних комнат квартиры Светилина раздался грохот.

– Что это там такое? – встревоженно спросила Юля.

– Ничего особенного. – сказал Александр Алексеевич, старясь держаться как можно более спокойно и невозмутимо. – У меня гостит одна особа. Скоро всё узнаешь.

– Надеюсь, тебя не придётся вызволять из полицейского участка. – в шутку заметила дочка профессора.

– Я хоть и люблю эксперименты, но до такого пока не дорос. – в той же шутливой форме ответил Светилин, подходя к дочери и обнимая её.

Глава 5.

Странное дело, казалось бы, в наше, довольно продвинутое время общество должно было избавиться от всяких глашатаев и крикунов, но куда там. Уже с самого утра на улицах города со всех сторон не смолкали громкие крики. Светилин направлялся на очередную встречу с Иудиным, которую тот назначил ему в кафе «Смородина», что находится на, уже известном читателю, Тихвинском бульваре. Проходя мимо одного глашатая, он остановился и прислушался к тому, о чем тот вещал. Коротенький глашатай с огромным горбатым носом, прикрытым тряпочной маской, и сильно выпученными глазами оживленно кричал:

– Внимание, внимание! Дорогие сограждане! Не проходите мимо! Слушайте со всем вниманием и пониманием! Сегодня, в третье воскресенье пятого месяца, в нашем городе в три часа по полудни состоится срочное публичное заседание Общественной Палаты Городского Суда на Площади Справедливости. Будет рассматриваться дело троих студентов, выступающих противниками Великого Губернатора и его непревзойденной справедливости. Всем интересующимся надеть маски «Осуждение» и «Интерес» и прибыть на площадь для того, чтобы засвидетельствовать степень невежества этих юношей.

Немного передохнув и поправив маску «Трудяги», сделанную из грубой тряпки, глашатай добавил:

– Дорогие сограждане! Также всем, кто придёт на Площадь Справедливости с огромной скидкой будет продана новая уникальная разработка наших передовых учёных! Это изящная маска из самого качественного латекса с новыми переработанными креплениями.

Пока глашатай продолжал рекламировать новое чудо – изобретение, Светилин уже успел отойти от него на приличное расстояние. В его голове были самые противоречивые мысли. Вихрь размышлений бушевал в светлой голове профессора уже очень давно. Там было много занятных идей и чувственных упрёков, относящихся как непосредственно к хозяину мыслей, так и к жителям всей Вселенной. Профессор с одной стороны винил их в собственной беспечности и беспомощности, а с другой стороны сочувствовал им и был готов любить их всем сердцем.

Но сегодня такие мысли были не ко времени, и профессор это очень хорошо понимал. К тому же, он уже успел подойти к кафе, в котором Иудин назначил ему встречу. Войдя в помещение, Светилин сразу увидел Павла. Зрелище было более чем комичным.

Иудин прибыл в кафе «Смородина» задолго до появления Светилина. Он заказал себе смородиновый чай и пирожное. Когда он прикончил пирожное и добрался до чая, его охватило сильное волнение и даже страх за свою жизнь. В это время около кафе проходили двое гвардейцев в масках «Послушание» и «Исполнительность». Они на секунду остановились около кафе и посмотрели через окно на посетителей. На мгновение их взгляд остановился и на Иудине. Тот, в свою очередь, прихлебывал чай и глядел по сторонам. Когда он увидел стражей порядка, его лицо под маской исказилось от ужаса.

Гвардейцы уже давно отдалились от кафе и направлялись к Главной Площади, а Иудин так и смотрел в окно, остолбенев от ужаса и от мысли возможного ареста. «Да, это тебе не главного редактора вокруг пальца обводить, эти церемониться не будут. В точности, как с профессором Борским… В точности, как…» Иудин прикрылся меню и стал как будто сползать под стол. Посетили кафе начали косо смотреть на него и даже тихо перешептываться между собой. В этот самый момент Светилин как раз и вошёл в кафе. Подойдя к столику, где сидел его товарищ, профессор громко поздоровался:

– Здравствуйте, Иудин!

– Тише, тише профессор! Конечно, здравствуйте, но все же! Вашими громкими словами вы нас погубите!

Профессор молча пожал плечами и сел напротив Павла.

– Почему вы решили встретиться именно здесь, если хотели тишины и спокойствия?

– Так было надо! – многозначительно ответил Иудин.

– Зачем эта встреча? Не буду скрывать от вас степень моей озадаченности.

– Я хочу ещё раз взглянуть на ваше исследование, профессор. Или даже не так. Мне нужна копия. Разумеется, все это будет анонимным.

– Вы же помните, Иудин, что я просил вас никому об этом не говорить. Редакцию могут постичь большие неприятности, если будет даже намёк на эту монографию.

– Уже был.

– Что вы говорите? – от гнева и удивления лицо Светилина покраснело, а на лбу выступила пульсирующая жилка. Но все это скрывала маска «Интерес». Хотя по тону голоса Иудин догадался о степени озабоченности профессора.

– Не переживайте и не горячитесь. Пока главный редактор Альберт публикует прогосударственные статейки, мы защищены более чем.

– Хочется верить, Иудин, хочется верить.

– Будьте покойны, пока они не знают смысла и значения того, что вы исследовали, они подобны спящему дракону. А разбудить его очень и очень непросто.

– Он уже давно проснулся, Иудин! Как же вы этого не понимаете! Сегодня он уже проснулся и изрыгает пламя на всех, кто, по его мнению, может бунтовать. И что это за ребячество? Когда я вам дал взглянуть на свой черновик, я и подумать не мог, что вы так вцепитесь в это…

– Не в это, не в это… – перебил профессора Иудин. – А в эту… В эту правду – чуть запнувшись, произнёс он.

– Я поэтому все это и исследовал.

– Но это знание не принадлежит только вам. Это не ваша собственность, об этом должны узнать истинные владельцы правды – народ.

А посетители кафе все больше косились на Иудина, но теперь он этого не замечал. Всё его существо сейчас было подчинено только одной идее – убедить профессора дать материал в печать.

– Народ должен знать – повторил Иудин и вперил свой взгляд прямо в лицо своего товарища. И даже маска «Трудяги», надетая на него в эту минуту, не могла удержать этот тяжёлый и вместе с тем вдохновлённый взгляд.

– Вы правы. Правы тысячу раз. Я помню ваше лицо без маски, Иудин, когда вы тайком читали мой черновик. Помню, как однажды, поздно вечером, стоя на углу одного из зданий мы всё это обсуждали. Я помню ваш взгляд, против которого не одна маска не властна. Помню ваше тяжёлое дыхание, когда ваш мозг переваривал эту информацию…

– В память о тех моментах! В память о наших встречах, профессор! –снова перебил товарища Иудин. – Ради всего этого. Ради всего священного, если хотите. Профессор, я умоляю Вас.

– Хорошо – наконец сдался Светилин, понимая, что его товарищ уже все давно решил. – Вы помните то, что там написано?

– Каждую строчку! Каждый завиток на той помятой бумажке!

– Тогда зачем же вам копия?

– Я хочу снова ощутить прилив той непреодолимой энергии.

– Вы можете напечатать, но если вам вдруг взбредёт упомянуть фамилии…

– Упаси… Ни за что!

– Ладно, нам пора расходиться. Мы с вами тут болтаем и спорим, при этом толком ничего не заказав. Это может выглядеть подозрительно. Кстати, как чай? – спросил профессор, стараясь увести мысли Иудина подальше от исследования.

– Изумительный, это их фирменный напиток, если можно так сказать.

– Ещё бы! Смородиновый чай в кафе «Смородина» – стараясь держаться спокойно и даже беззаботно, заметил профессор.

– Вы сейчас куда? – не без интереса спросил Иудин.

– Я пойду на площадь Справедливости. Сегодня там будет жарко.

– Я с вами! – ни минуты не колеблясь, выпалил Иудин. – Только одно условие! Мы пойдём разными дорогами и встанем с разных сторон площади.

– Вы хоть знаете, что там будет? – с усмешкой спросил Светилин.

– Там будет жарко, вы сами сказали, профессор. – простодушно ответил Иудин.

– К тому же, по дороге сюда я наткнулся на парочку крикунов. – не без удовольствия добавил Павел – Будет жарко, но кому-то потом резко станет холодно…

– Дальше можете не продолжать. – сказал Александр Алексеевич.

– Так что же мы медлим, профессор! Пора в путь.

Двое посетителей расплатились и вышли из кафе. Тем временем на площадь Справедливости уже начал прибывать народ.

Площадь Справедливости, наряду с Главной и Торговой площадями города, являлась одной из основных достопримечательностей города. Помимо серьёзного политического значения, она была связана с многочисленными любовными историями. Однажды, на этой площади, которая тогда ещё носила название Триумфальной, один молодой художник писал портрет прекрасной дамы. За время своей работы он настолько полюбил красавицу, что отважился сделать ей предложение. Однако та посмеялась над ним и публично отказала ему, ссылаясь на его низкое происхождение и небольшой доход. Отчаявшийся художник своей кровью написал имя любимой на этой площади. Эта кровавая и, вместе с тем, интересная история безнадёжной любви была символом площади ровно до тех пор, пока на ней не стали происходить серьёзные политические потрясения. Новая власть не просто переименовала её, но и изменила её назначение. Если на Главной площади губернатор устраивал торжественные церемонии, а на Торговой располагались магазинчики и велась торговля, то площадь Справедливости служила для проведения, так называемых «публичных судов».

В это воскресение на площади был очередной суд, куда и приглашался народ. Об этом писали газеты и электронные табло, висевшие на каждой улице. Кто-то узнавал об этом от знакомых и друзей, кто-то от крикунов. Но на «публичную расправу» всегда был спрос. Если человек, которого застали за действиями против власти и задержали, будет выставлен на «открытый суд», то для него это означает только одно. Конец. Его убьют. Физически или социально, не суть важно. Умрет личность или тело, не имеет значение. И кто его убьёт, как вы думаете? Власть? Суд? Очевидно, нет. Его убьет толпа криками «предатель», «мразь», «вздерните его». И даже, если такой осуждённый останется жив, то до конца жизни в снах к нему будут приходить эти привидения в масках «Осуждение» и «Интерес».

Наверняка, вы думаете, что человек, стоящий перед судом и толпой сможет оправдаться. Он может сказать: «Простите меня! Я был неправ, это всего лишь моё заблуждение!» Или: «Это мое мнение, и вы должны его уважать!» Ну или хотя бы: «Постарайтесь меня понять! Мне больно! Мне страшно! Я боюсь!» Но нет. Он может говорить все что угодно, ведь демократия великого народа даёт ему на это право. Но, увы, все это тщетно. Тщательно проработанная маска «Осуждение», в большинстве своём, откладывает серьёзный отпечаток на личность всех присутствующих, каждого, кто находится в толпе. Так было всегда, во все времена.

Ивана Бескорыстного убила не новая власть и не новый суд. Его убил собственный народ. Он умер не от петли правосудия, а от страха и ужаса того, что с ним сотворили те, кто ещё совсем недавно присягал ему на верность. Кто должен был боготворить и охранять его, подражать ему и восхищаться его величием. Бедняга наивно полагал, что сможет вновь купить их верность и на первых порах кричал: «У меня ещё есть золото и деньги!» Но, когда в него полетели продукты и журналы с его изображением, он понял, что все уже давно кончено. Что его судьба предрешена.

Настало новое время! Время открытых судов и «прозрачных» приговоров. Настал век истинной демократии. Век, где каждый считает себя центром вселенной, в которой существует.

Наступило третье воскресенье пятого месяца. Наступило три часа. Площадь была переполнена. Светилин еле протиснулся в первый ряд и с оживлённым интересом наблюдал за происходящим. В этом ему помогала маска «Интереса».

– Расступитесь!

Под крики и цокот в центр площади, где уже стояла заранее заготовленная открытая сцена, въехала кучка гвардейцев-кавалеристов. Они спустились с лошадей, отвели их в сторону к специально отведённому месту и присоединились к другим гвардейцам. Вскоре на сцену стража вывела троих заключённых. Одного из них мы уже, кажется видели. Да, точно! Он был на приёме у губернатора, куда пришёл заступится за своих соратников.

Все трое были студентами. Учились они, кажется, в духовной семинарии. Изучали «Основной идеологический закон». И, по всей видимости, с чем-то были несогласны.

Вот на середину сцены вышли секретарь губернатора, Верховный священник в ослепительной одежде и Главный судья. Каждый из них обратился к народу со своей речью. Секретарь губернатора представлял абсолютно-исполнительную власть губернатора и зачитал преступникам и народу послание главы города. Верховный священник представлял власть духовную и его речь была пропитана миролюбием к власти и почтённым смирением. Главный судья представлял законодательную власть и произнёс окончательный приговор по делу. Все речи были восприняты народом с невиданным ликованием. Только двое, кроме осуждённых, понимали весь ужас ситуации. Этими людьми были профессор Светилин и редактор Иудин.

Первая речь была самой короткой. Откашлявшись, секретарь подошёл к стойке с микрофоном и тоненьким голосом стал вещать:

«Уважаемые сограждане! Я секретарь нашего великого губернатора! Я пришёл сюда для того, чтобы проследить за исполнением его воли и его правосудия. Хочу зачитать вам послание нашего достопочтенного главы!»

Далее, снова откашлявшись, секретарь стал читать с бумажки послание губернатора:

«Уважаемые и дорогие моему сердцу сограждане, собратья! С глубоким огорчением довожу до вашего сведения, что в нашем городе завелись черви, точащие подножие нашей вертикали. Этими червями оказались те трое юношей, которые предстали перед вами на этом открытом суде. Они, подобно химерам, впились в наше государство и, словно пиявки, сосут нашу кровь! Такого быть не должно! Они оскорбили своим отказом от масок не только меня! Они оскоблили наши устои, наш устав и наше самосознание! Своим видом, вселяющим в меня отвращение, они пытаются доказать, что, разрушив наши идеалы, они в один миг сделают нас свободными! Знайте же, что это обман! Это лишь иллюзия! На самом деле они хотят завладеть вашим умом и вашими сердцами! Не дайте же им это сделать! Никто не уйдёт от справедливости, так как они, преступив наши законы раз, сделают это и снова! Дети мои! Братья мои! Совершите справедливый суд на площади, названной этим именем! Я ваш раб и правитель! Ваш покорный слуга и исполнитель народной воли. Ваш губернатор».

В ответ на послание губернатора, толпа загалдела. Послышались выкрики «Не дадим!», «Не допустим!», «Химеры, черви, гады ползучие».

Следующим говорил Верховный Священник:

«Любовь – это священный дар, которым Бог наделяет весь мир в целом и каждое существо в отдельности. Ромашка, лютик и человек – все они являются созданиями Творца. И жили бы они в мире и согласии, но нет. Небеса посылают нам счастье и избавление от недугов, радость и любовь. Но и Подземелье не дремлет. Нечистый проникает в светлые души и умы и отравляет их ядом сомнения. Отравленный человек неспокоен. Он не хочет видеть добро и чудо Божие! Он видит только одно! Тьма застилает его взор. Орудием Нечистого и выступают эти молодые юноши! Они, подобно змею, проникли в нашу духовную академию и своими речами развратили студентов и послушников. Они вселили им ужасную и никак не обоснованную идею, что маски никому не нужны! Я, ваш Верховный Священник и посланник Божий, истинно говорю вам, что это козни Нечистого. Если человек начнёт жить так, как ему хочется, а его чувства станут неконтролируемыми, то он сразу же окажется в руках Нечистого! Тогда уже будет поздно что-либо менять! Поэтому носите маски! Носите и благодарите своего главу за то, что способствует вашему очищению и избавлению от Нечистого. Предайтесь в руки губернатора, вверьте ему свой ум и сердце, и вы узрите истину. Только контроль и отказ от беспорядочности эмоций и чувств может стать истинным спасением! Только так вы сможете войти в мир Вечный! Вы – агнцы, паства! Вы – проявление Божией милости и миролюбия! Они, эта троица – плод Нечистого! Не дайте им себя одурачить! Не дайте им предать имя Божие и имя главы города на поругание».

Когда Верховный священник закончил говорить, толпа снова загудела. Снова кто-то стал кричать: «Не дадим!», «Не допустим!», «Плоды Нечистого», «Бесовы дети», «Змеи, развратники».

Последним выступал Главный Судья:

«Верховный суд города и совет при губернаторе по противодействию революционных движений постановил.

Признать троих студентов духовной академии города виновными в совершении инкриминируемых им преступлений и отречь их от духовного сана «младший студент – послушник».

Признать действия студентов намеренными и осмысленными.

Признать данное преступление угрозой нынешнему общественному и государственному порядку.

Вменить данным личностям их преступления и осудить в соответствии со статьями «Обязательность масконосительства», «Нарушение общественного порядка» и «Государственная измена».

За данные нарушения и причинённый обществу вред осудить их и заточить в крепость на сорок лет.

Огласить решение суда и совета перед народом на площади Справедливости в третье воскресенье пятого месяца.

Изменить меру пресечения в том случае, если граждане города посчитают наказание недостаточным».

Главный судья зачитал приговор и, отойдя от микрофона, присоединился к секретарю и Верховному священнику.

Через три минуты осуждённым, которые были помещены в специальную клетку, также стоявшую на сцене, поднесли микрофон. Объявили процедуру «последнего слова». Они много говорили. Очень долго. Может быть час, может больше. Самую красноречивую речь произнёс тот самый молодой человек, который приходил на приём к губернатору. Он, кажется, уже говорил что-то подобное стражникам, его охранявшим.

Молодой человек высунул лицо из клетки и со слезами любви и сострадания к народу стал говорить. Его голос дрожал, а глаза искрились любовью. И даже маска «Преступника» не могла запятнать эту любовь и желание освободить людей от бремени масконосительства:

«Люди! Опомнитесь! Что же вы говорите. Вы обезумели от этих масок. Возродитесь! Будьте фениксами! Докажите, что ещё можете быть способны на истинную справедливость и сострадание.

Неужели вы не понимаете, что вас водят за нос, подобно скоту. Вы забыли все святое и доброе. Вы не живете. Вы лишь существуете. Но вас нету. Вы не являетесь людьми в полном смысле этого слова!

Докажите, что вы способны любить!

Вы можете сделать с нами все что угодно, но это не отменит той истины, о которой мы говорим. Мы в ваших руках. Теперь ваш черед. Ваш ход. Покажите нам, на что вы способны! Покажите, что вы не стадо бизонов, готовое растоптать нас прямо на этой сцене, а люди, готовые улыбаться и творить милосердие!»

Молодой человек замолчал. Пока он говорил, кто-то пытался его перебить. Некоторые кричали: «тебе нас не обмануть». Находились даже такие, кто отваживался швырять в них продукты. Глядя на все это, Светилин сразу вспомнил расправу над Иваном Бескорыстным.

Наконец, Главный судья задал контрольный вопрос:

«Какая мера наказания, по-вашему, должна быть применена по отношению к этим предателям»?

Народ с минуту помолчал, как бы раздумывая. На самом деле, ответ уже знали все. Первые крики раздались совсем скоро. «Казнить! Казнить их всех, чтобы другим слугам Нечистого неповадно было!».

Гвардейцы по приказу Главного судьи стали раздавать собравшимся гражданам листы бумаги и карандаши. Каждый пришедший на площадь должен был написать на бумажке свой приговор.

Когда на часах, висевших на площади, стрелки пробили пять часов, голосование закончилось. Администрации пришлось потратить сорок минут для того, чтобы посчитать голоса.

Итог был таков: три тысячи семьсот восемьдесят человек высказали соображения о том, чтобы незамедлительно казнить всех троих предателей. Почти на всех лицах этих людей была маска «Осуждения». Двести шестьдесят три человека выступило за ссылку предателей и заточение в тюрьму. На лицах этих горожан была маска «Интереса». И только десять человек просили суд о помиловании. Не трудно догадаться, что это были члены семьи молодых осуждённых.

После подсчета голосов и оглашения результатов голосования Главный судья распорядился о том, чтобы на сцену водрузили три виселицы. Гвардейцы старательно исполнили приказ судьи и уже через полчаса машины для убийств были готовы.

В семь часов вечера трое молодых людей были казнены. Держались юноши достойно. Когда им закинули петли на шею, ни один мускул на их лицах не дрогнул. Увы, но этого никто не заметил. И только предсмертные конвульсии известили нас о том, что это были не железные герои, а самые обычные мальчики.

Когда казнь завершилась, секретарь губернатора подбежал к микрофону и, опьяненный от ужасного зрелища, прокричал фальцетом:

– Чтобы Нечистый нас более не одолевал, оставим – ка тела этих неучтивых предателей, этих бешеных собак висеть здесь целую ночь, чтобы другим не повадно было!

– Благословляю! – пропел Верховный священник.

– Законом не возбраняется! – вторил Главный судья.

– Да будет так! Поддерживаем! – прокричали многие из толпы.

– Да здравствует губернатор! – в унисон сказали все собравшиеся.

– Ура! – взвыли гвардейцы.

И только тела мертвых мальчишек не издавали ни звука, лишь мерно качались на ветру.

Когда наступила ночь к виселицам подобралась небольшая группа людей, одетых в мрачные серые плащи с капюшонами. Они сняли висевших и аккуратно уложили в старую машину. Отъехав несколько километров, они остановились и понесли тела в поле, которое было рядом. Чуть позже они выкопали три могилы и осторожно опустили в них тела. Усердно помолившись, они закопали умерших, убрали лопаты в багажник, сели в машину и уехали в неизвестном направлении.