Текст книги "Монгольское нашествие на Русь 1223–1253 гг."

Молодой талант Субэдей (1176‒1248) был выделен в помощь Джэбэ. Впоследствии он стал самым известным монгольским полководцем-нечингизидом. Современный американский военный историк Р. А. Гэбриэл считает, что он был «несомненно равным Ганнибалу и Сципиону в тактической яркости, и стоит рядом с Александром и Цезарем как стратег»[56]56
  Gabriel 2004. P. XI.


[Закрыть].

Биографию Субэдея писали уже ближайшие потомки. Он жил долго и совершил много дел на просторах Евразии. Кроме того, он оставил наследников, которые играли также не последнюю роль в монгольских завоеваниях. Его сын (Урянхатай) и внук (Ачжу) были главнокомандующими монгольской армией в Китае. Его особая роль отмечена как в «Сокровенном сказании», так и во многих других сочинениях. В Европе именно с переводов серии биографий из «Юань ши», в том числе Субэдея, началось знакомство с китайскими источниками (речь о переводах Ремюза).

Субэдей примкнул к Чингисхану около 1203 г. и был зачислен в гвардию (кешиг), где быстро поднялся в званиях. В «Сокровенном сказании» его имя фигурирует в Списке тысячников, чье составление обычно относят к 1206 г. Однако действительно отличиться Субэдею удалось только во время китайской кампании, в ходе которой он впервые получил под командование отдельный корпус. Первым его самостоятельным заданием, о котором мы уже писали, было преследование меркитов. Далее он активно участвовал в войне с Хорезмом и, наконец, выступил сподвижником легендарного Джэбэ в преследовании султана.

Западный экспедиционный корпус в составе двух туменов (20 тысяч человек) имел четкую задачу – захватить хорезмшаха. Они должны были действовать вдали от основных сил и в ходе преследования не останавливаться на осады крепостей или на войны с местными правителями. Так они промчались через Хорасан и Мазендеран, оказавшись зимой 1220‒1221 г. в Азербайджане, где узнали, что уже в декабре 1220 г. страх свел шаха в могилу на маленьком острове в Каспийском море. С этой вестью Джэбэ послал к Чингисхану вопрос о дальнейших планах. Судя по всему, ему было поручено покорение областей на западной границе владений хорезмшаха – Иран, Ирак, Азербайджан.

Но еще зимой 1220‒1221 гг. беспокойные монголы вторглись в Грузию и дошли до Тифлиса, прощупывая границы своих претензий. Затем вернулись в Южный Азербайджан и 30 марта 1221 г. взяли город Мераге. Из Ирака против них выдвинулась сводная армия местных князей, но монголы отступили и дали отдых лошадям в окрестностях Хамадана. Когда они гнались за султаном, жители Хамадана предпочли признать их власть добровольно. Теперь ситуация в городе изменилась, и в конце августа началось восстание, жестоко подавленное монголами. Хамадан был взят, а жители казнены – резня длилась несколько дней. Затем монголы опять ушли на север в Азербайджан, где взяли Ардебиль, Серав (Сераб) и Байлакан (Бейлекан). Жители Тебриза и Гянджи откупились. Из Аррана (от Гянджи) поздней осенью 1221 г. монголы опять прошли в Грузию. В ходе боя Субэдей путем ложного отступления вовлек грузинскую армию в преследование, а затем из засады ее атаковал Джэбэ. Состоялась форменная резня: по данным ибн ал-Асира, погибло до 30 тысяч грузин.

Из Грузии монголы вернулись в Ширван (восточная часть Азербайджана вдоль побережья Каспийского моря), где осадили столицу – Шемаху. Взяв город, они запросили у ширваншаха послов якобы для обсуждения мира, но когда те («десять человек из знатнейших людей») прибыли, они одного убили, а другим приказали служить проводниками – показать им проход на север через Ширванское ущелье к Дербенту. Те ответили: «Чрез это ущелье (собственно) нет никакой дороги, но в нем есть место, которое удобнее (всех) дорог».

Затем монголы «пошли с ними на этот путь, перебрались по нему и оставили его позади», оказавшись в областях, «в которых много народов, в том числе Алланы, Лезгины и (разные) тюркские племена»[57]57
  Тизенгаузен 1884. С. 25.


[Закрыть].

Наиболее подробным источником по действиям «западных татар» является сочинение Ибн аль-Асира. Удивление вызывает отсутствие у этого автора упоминания Дербента, не просто расположенного в «Ширванском ущелье», но воплощавшего его («Железные ворота»). Рашид ад-Дин исправил положение. В остальном полностью следуя версии Ибн аль-Асира, он уточнил, что монголы сразу из Грузии направились к «Дербенту Ширванскому», а Шемаху взяли «по пути». Избиение послов ширваншаха привело к тому, что те таки показали путь «через Дербент», то есть, вероятно, мимо Дербента[58]58
  Рашид-ад-Дин 1952. С. 228–229.


[Закрыть]. Джувейни представлял дело героическим переходом через неприступные горы: «Затем они прибыли к Дербенту, и никто не помнит, чтобы какая армия когда-либо проходила или пробивалась этим маршрутом, но они прибегли к хитрости и тем самым прошли»[59]59
  Juvaini 1997. P. 149. Перевод с английского Д. Х.


[Закрыть].

Осведомленность о ситуации демонстрирует армянский современник событий – Киракос Гандзакеци (Kirakos Gandzaketsi; 1200/1202 – 1271), около 1241 г. начавший составлять свою «Историю Армении», охватившую период от Р. Х. до монгольского завоевания.

Впервые «История Армении» Киракоса Гандзакеци была издана в 1870 г. в Санкт-Петербурге в переводе на французский Мария Ивановича Броссе (Brosset; 1802‒1880), французского ориенталиста, большую часть жизни проработавшего в России, ведущего специалиста своего времени по армянской и грузинской истории. Чуть ранее на французском и русском выходили переводы некоторых фрагментов. Первые переводы фрагментов на английский изданы в 1910 г. Первый полный перевод на русский выполнил Тигран Иванович Тер-Григорян – он был издан в Баку в 1946 г. Классический полный перевод на русский, изданный в 1976 г., принадлежит Лене Арамовне Ханларян. На английском полный перевод Р. Бедросяна увидел свет в 1986 г.

Киракос сообщал, что после разгрома грузины вновь собрали армию, вызвавшую опасения монголов, которые, «взяв с собой жен, детей и все свое имущество, намеревались пройти через Дербентские ворота в свою страну»: «Но мусульманское войско, находившееся в Дербенте, не пропустило их. Тогда они перевалили через Кавказские горы по неприступным местам, заваливая пропасти деревьями и камнями, имуществом своим, лошадьми и военным снаряжением, переправились и вернулись в свою страну. И звали их предводителя Сабаты Багатур»[60]60
  Киракос 1976. С. 138.


[Закрыть].

Отсутствие упоминания Джэбэ не должно смущать. Сведения Киракос собирал от очевидцев событий через много лет – вероятно, с того момента, как сам в 1236 г. попал к монголам в плен. К тому времени слава Джэбэ была окончательно скрыта за масштабом личности Субэдея. Но память о беспримерном мужестве монгольских воинов при преодолении Кавказского хребта сохранилась и восхитила даже их армянского противника. Аналогичные сведения о проходе монголов через Дербент приводил и грузинский хронограф XIV в.

О том же записано в «Юань ши»: «[В год] гуй-вэй (со 2.02.1223 по 21.01.1224) Субэдэй представил доклад трону и просил [разрешения] покарать кипчаков. [Чингисхан] дал согласие на это. Вследствии этого [Субэдэй] повел войска кругом Каспийского моря. Окольными путями дошли до перевала Тэ[мур-]кахалгэ [то есть Железные ворота], пробивали камень, открывая дорогу, и вышли там, где [монголов] не ожидали»[61]61
  ЗОИ, 3. С. 228.


[Закрыть].

Современники были потрясены мужеством монгольских воинов и широтой охвата их кампаний. Это повсеместно отмечали даже их противники. Кровный враг монголов и сподвижник Джалал ад-Дина, ан-Насави писал о рейде Джэбэ-Субэдея с ужасом и нескрываемым восторгом: «[Люди] стали свидетелями таких бедствий, о каких не слыхали в древние века, во времена исчезнувших государств. Слыхано ли, чтобы [какая-то] орда выступила из мест восхода солнца, прошла по земле вплоть до Баб ал-Абваба [совр. Дербент], а оттуда перебралась в Страну кыпчаков, совершила на ее племена яростный набег и орудовала мечами наудачу? Не успевала она ступить на какую-нибудь землю, как разоряла ее, а захватив какой-нибудь город, разрушала его. Затем, после такого кругового похода, она возвратилась к своему повелителю через Хорезм невредимой и с добычей, погубив при этом пашни страны и приплод скота и поставив ее население под острия мечей. И все это менее чем за два года!»[62]62
  Насави 1996. С. 84. В круглых скобках вынесено примечание З. М. Буниятова.


[Закрыть]

Такое отступление мы сделали в связи с тем, что в литературе нередко встречается утверждение, что монголы преодолели Кавказ через Дарьяльское ущелье, то есть через Грузию. Такого нет в источниках. Скорее это попытка разъяснить известие о трудностях горного перехода «вокруг Дербента» («Ширванское ущелье»). Ведь речь о десятках тысячах всадников – как и где они могли пройти незамеченными?

Ситуацию усугубляет известие о том, что у Дербента монголов встречало войско противника. У Киракоса Гандзакеци в переводе Л. А. Ханларян речь о «мусульманском войске», но ее предшественник Т. И. Тер-Григорян переводил «войско таджиков», как и Р. Бедросян, – the Tachik troops. Известный арабский историк, работавший во второй половине XIV в., ибн Халдун (Ibn Khaldūn; 1332‒1406) утверждал, что этими «таджиками» были 50 тысяч кипчаков, союзников Хорезма, захвативших Дербент и готовых противостоять монголам[63]63
  См.: Насави 1996. С. 213, прим. 17.


[Закрыть]. Таким образом, судя по всему, Субэдею и Джэбэ требовалось пройти на север максимально скрытно и на большой удаленности от Дербента. Как им это удалось – остается только гадать.

* * *

Итак, поздней осенью 1221 г. или в начале 1222 г. монголы преодолели Кавказский хребет. Джувейни на этом закончил свой рассказ о «западных татарах»:

«Войско Туши [Джучи] находилось в Дешт-и-Кипчак и в тех краях; они соединились с ним и оттуда явились к Чингиз-хану»[64]64
  Тизенгаузен 1941. С. 21.


[Закрыть].

Лишь Ибн аль-Асир и Рашид ад-Дин, а также русские летописи сообщают о том, что произошло после Дербента и до воссоединения остатков корпуса Джэбэ – Субэдея с войсками Джучи в волго-уральском междуречье.

Пробиваясь по горным перевалам в обход Дербента, монголы вступали в столкновения с местными племенами. По Ибн аль-Асиру, нападению подвергались лезгины, населявшие южную часть современного Дагестана: «Они ограбили и перебили много Лезгин, которые были [отчасти] мусульмане и [отчасти] неверные. Нападая на жителей этой страны, мимо которых проходили, они прибыли к Алланам, народу многочисленному, к которому уже дошло известие о них».

Аланы (осетины) сумели подготовиться к встрече. Они заключили союз с кипчаками и выступили совместно. Первый бой не привел к однозначным результатам. И монголы опять пошли на хитрость. Они послали к кипчакам сказать, что не желают войны с ними; что пришли на алан; что они одной крови; что готовы передать богатые подарки: «Мы и вы одного рода, а эти Алланы не из ваших, так что вам нечего помогать им; вера ваша не похожа на их веру, и мы обещаем вам, что не нападем на вас, а принесем вам денег и одежд сколько хотите; оставьте нас с ними».

И половцы согласились, взяли деньги и ушли, бросив алан, за что вскоре поплатились: «Уладилось дело между ними на деньгах, которые они принесут, на одеждах и пр.; они (Татары действительно) принесли им то, что было выговорено, и Кипчаки оставили их (Аллан). Тогда Татары напали на Аллан, произвели между ними избиение, безчинствовали, грабили, забрали пленных и пошли на Кипчаков, которые спокойно разошлись на основании мира, заключенного между ними, и узнали о них только тогда, когда те нагрянули на них и вторгнулись в землю их. Тут стали они (Татары) нападать на них раз за разом и отобрали у них вдвое против того, что (сами) им принесли»[65]65
  Тизенгаузен 1884. С. 25.


[Закрыть].

Расстроив альянс алан и половцев, монголы разбили их по отдельности. Ибн аль-Асир комкает события, известия о которых ему на север Ирака в Мосул приносили путники. Ход изложения не позволяет усомниться в их достоверности, но деталей явно не хватает. О длительности борьбы с аланами, о конкретной местности, где это происходило, и о местах обитания кипчаков ничего не сообщается.

Алания занимала значительную территорию Северного Кавказа – от Дагестана до побережья Черного моря. Отдельные группы обитали и в Крыму. Часть алан-кочевников осела в кавказских предгорьях, вероятно, уже в IV в. Раннегосударственное образование возникло в VIII в. и вскоре попало в зону особого интереса Византии. В самом начале X в. аланы приняли христианство, хотя миссионерская деятельность греков в тех краях продолжалась вплоть до монгольского нашествия, в ходе которого в конце 1230-х гг. Алания была разгромлена. Но это чуть позже, а в начале XIII в. те земли коснулись прежде всего беды, связанные с распадом Византийской империи и захватом Константинополя латинянами. На просторах некогда великой державы образовалось три княжества (Никея, Трапезунд, Латинская империя), каждое из которых претендовало быть преемником ромейских василевсов, в том числе в контроле над Церковью. Трапезунд считал, что Алания относится к сфере его влияния. С этим была не согласна Никейская империя, откуда в январе 1223 г. к аланам был направлен новый епископ Феодор. Этот иерарх оставил для нас записки о своих злоключениях на Кавказе в 1223‒1226 гг. – так называемое Аланское послание. По сообщению Феодора, до него там за короткий срок сменились три епископа и церковные дела находились в расстройстве. Но причиной тому оказались вовсе не монголы, о которых он упоминает лишь однажды. В самой Алании сложно было говорить о стабильности и единстве.

Феодор из Никеи первоначально прибыл в Херсонес, откуда направился к Керчи на Босфор Киммерийский. Страх сопровождал его во время поездки в январе 1223 г.: «Устрашало и время – середина зимы, и нападение Скифов на Боспор»[66]66
  Феодор 1898. С. 19.


[Закрыть]. Под скифами, судя по всему, подразумевались татары. Но и только. Ни о разорении Алании, ни о бегстве кипчаков он не знал. По мнению исследователей, Западная Алания, примыкавшая к черноморскому побережью, вообще не пострадала от налета Джэбэ-Субэдея. Монголы, вероятно, двигались вдоль северных предгорий Кавказа вплоть до Тамани – «Боспора», откуда вынуждены были повернуть обратно в степь.

Страх перед монгольской жестокостью и непобедимостью быстро распространялся по окрестным народам. Первые поражения кипчаков заставили отдельные их группы искать убежища в соседних странах. Как сообщает Ибн аль-Асир: «Услышали эту весть [разгром алан и кипчаков на Северном Кавказе], жившие вдали Кипчаки бежали без всякого боя и удалились; одни укрылись в лесах, другие в горах, а иные ушли в страну Русских»[67]67
  Тизенгаузен 1884. С. 25–26. У Тизенгаузен ошибка: вместо «лесах» указано «болотах».


[Закрыть].

Известно, что отдельные группы половцев бежали в Закавказье – в Азербайджан и Грузию. Монголы, судя по всему, провели в Причерноморье значительное время, давая отдых войскам, разоряя окрестные поселения и, возможно, пытаясь установить связь с Джучи, кочевавшим в районе Северного Прикаспия и в Приаралье.

У современников событий не сохранилось прямых указаний на планы или цели этого беспримерного монгольского рейда. Для Джувейни это погоня Джэбэ и Субэдея за султаном[68]68
  Juvaini 1997. P. 142.


[Закрыть]. Рашид ад-Дин уже отделил погоню за султаном и позднейшие кампании, дав главе об этом развернутое название: «Рассказ о прибытии Джэбэ и Субэдая в область Ирак, Азербайджан и Арран, об избиениях и разграблениях, учиненных в этих странах, и об их уходе дорогою на кипчакский Дербенд в Монголию». Согласно Рашид ад-Дину, Джэбэ и Субэдей после смерти султана направили Чингисхану письмо с разъяснением своих дальнейших планов: «Султан Мухаммед умер, а сын его Джелал-ад-Дин бежал и пришел в ту страну. Теперь мы, освободив сердце от [заботы] о них, согласно требованию, которое было определено приказом Чингиз-хана, бог даст, сможем прибыть в Могулистан, [но] это ведает мощь великого господа и счастье Чингиз-хана!»

«После того, – продолжает летописец, – они еще все время посылали послов [к Чингисхану] по разным текущим вопросам»[69]69
  Рашид-ад-Дин 1952. С. 226–227.


[Закрыть].

В «Юань ши» в жизнеописании Исмаила, ставшего впоследствии известным военачальником, сообщается о его участии в походе на запад армии Джэбэ (Субэдей не упоминается). Рассказ начинается так: «Государь [Чингисхан] направил гонца поторопить Чжэбэ, чтобы он поспешил с карательным походом на кипчаков»[70]70
  ЗОИ, 3. С. 223.


[Закрыть].

Очевидно, план существовал и был согласован с Чингисханом. Однако реконструировать его достоверно затруднительно. В жизнеописании Субэдея в «Юань ши» сказано, что в 1223 г. он «представил доклад трону и просил [разрешения] покарать кипчаков», на что Чингисхан «дал согласие»[71]71
  ЗОИ, 3. С. 228.


[Закрыть]. Но это, конечно, ретроспективная реконструкция. Скорее всего, речь шла о масштабной разведке боем, о выяснении сил соперников, о географических особенностях местностей, о границах степи и особенностях ее трав, о языке и нравах тамошних народов. Примерно это можно заключить из текста Ибн аль-Асира, который с неожиданным восхищением и подробностями описывает качества причерноморской степи: «Татары остановились в Кипчаке. Это земля обильная пастбищами зимою и летом; есть в ней места прохладные летом, со множеством пастбищ, и (есть в ней) места теплые зимою (также) со множеством пастбищ, т. е. низменных мест на берегу моря»[72]72
  Тизенгаузен 1884. С. 26.


[Закрыть].

Ему вторит, существенно сокращая, Рашид ад-Дин: «Монголы зазимовали в той области, которая вся представляла сплошные луга и поросли»[73]73
  Рашид-ад-Дин 1952. С. 229.


[Закрыть].

Далее источники доносят известие, что монголы пытались или даже захватили Судак (Сугдею), важнейшую и крупнейшую в то время торговую факторию в Крыму: «Прибыли они [монголы] к городу Судаку; это город Кипчаков, из которого они получают свои товары, потому что он (лежит) на берегу Хазарского моря и к нему пристают корабли с одеждами; последние продаются, а на них покупаются девушки и невольники, буртасские меха, бобры и другие предметы, находящиеся в земле их. <…> Придя к Судаку, Татары овладели им, а жители его разбрелись»[74]74
  Тизенгаузен 1884. С. 26.


[Закрыть].

Уточнить датировку этого события позволяет заметка, сделанная современником в Судаке на полях греческого Синаксаря XII века. Напротив 27 января там записано: «В тот же день пришли впервые Татары. 6731 (1223) года»[75]75
  Антонин 1863. С. 601, № 33.


[Закрыть].

Таким образом, первая атака монголов на Судак приходилась на 27 января 1223 г., то есть буквально тогда же, когда там проезжал епископ аланский Феодор, ничего, правда, не заметивший. Судя по всему, речи не идет о взятии и разорении города, окруженного неприступными стенами. Скорее это свидетельство того, что монголы зимой 1222‒1223 гг. совершили рейд в Крым и разорили окрестности Судака. До того, с весны 1222 г., они кочевали в половецких степях в Приазовье и на Северном Кавказе. Длительность их пребывания там была отмечена ибн ал-Асиром, а Рашид ад-Дин даже уточнил, что они там зимовали, – очевидно, в 1222‒1223 гг. В это же время начал развиваться первый русско-монгольский конфликт, завершившийся битвой на реке Калке.

* * *

В русских летописях сохранилось специальное сочинение о тех событиях – Повесть о битве на Калке (далее – Повесть). Оно дошло до нас в четырех версиях, которые, судя по всему, восходят к двум протографам, претерпевшим значительные изменения в ходе своего копирования и редактирования в региональных центрах Руси.

Самый краткий извод Повести представлен во Владимирском великокняжеском своде 1228 г., сохранившемся в Лаврентьевской летописи. Считается, что он попал туда из летописца Переяславля Русского (Южного). Это сухой перечень событий с ростовским прибавлением о действиях отряда Василька Константиновича, не успевшего к битве.

Подробный вариант Повести представлен в Новгородской первой летописи. Он явно восходит к южнорусскому источнику, из которого попал на север с дополнительным (как предполагают многие, рязанским) редактированием. В этом изводе Повести уделяется особое внимание деятельности киевского великого князя Мстислава Романовича. Скорее всего, эта киевская Повесть лежала в основе сведений Владимирского свода.

Наиболее сложная по составу и развернутая версия Повести представлена в Ипатьевской летописи, куда попала, как считают исследователи, от черниговских и волынских летописцев. Здесь значительное внимание уделено деятельности волынских князей Даниила и Василька, а также упоминаются черниговские и смоленские князья. Вариант Ипатьевской летописи, судя по всему, первоначально существовал независимо от киевского. Его составление относят к периоду заметно более позднему – от конца 20-х до 40-х гг. XIII в., хотя в основе лежат свидетельства очевидцев.

Все позднейшие летописи, излагая события вокруг битвы на Калке, пользовались одной из трех указанных версий Повести. Исключением являются «избыточные» сведения, сохранившиеся в Своде 1448 г., отразившемся в Софийской I и Новгородской IV летописях. Этот извод Повести иногда выделяют как четвертый. В нем сведены версии, представленные в Новгородской первой и Ипатьевской летописях. Иногда компиляция буквальная, одни и те же события упоминаются дважды (например, бой с монгольским авангардом у Днепра) или грубо совмещены топонимические ориентиры (например, «на Заруб к острову Варяжскому»). Однако там имеются также уникальные сведения (например, о прибытии смоленского отряда из 400 человек). В качестве характерной черты можно назвать присутствие пространного рассказа о гибели на Калке былинного богатыря Александра (Алеши) Поповича и его 70 «храбров».

В целом можно сказать, что четыре извода Повести почти не содержат неразрешимых противоречий и их сопоставление дает вполне объемную картину первого монгольского нашествия на Русь.

* * *

Расправившись с аланами, монголы нанесли поражение самым крупным объединениям половцев. Вероятно, еще на Северном Кавказе. Жизнеописание Субэдея в «Юань ши» сообщает, что, преодолев горы, монголы «вышли там, где [их] не ожидали», а затем: «Дошли и встретились с их [кипчаков] главарями Юрки и Татауром, которые как раз собирались вместе у реки Буку. [Субэдей] пустил воинов в решительную атаку, рассеял и разогнал их [кипчаков] войска. Был поражен стрелой сын Юрки, который сбежал в леса. Его рабы явились [к монголам] с донесением и его [сына Юрки] схватили, остальные целиком покорились [монголам], после чего [монголы] заняли их [кипчаков] пределы»[76]76
  ЗОИ, 3. С. 228.


[Закрыть].

Храпачевский считает, что под рекой Буку следует понимать Кубань, что вполне логично, так как это крупнейшая река в западной части Северного Кавказа. Русские летописи, сообщая о разгроме половцев, не указывают места: «Приде неслыханная рать, безбожные Моавитяне, рекомыи Татаръве; придоша на землю Половецькую. Половцемь же ставшимъ [против них]. Юрьгии Кончаковичь, бе болиише всихъ Половець, не може стати противу лицю их, бегающи же ему, и мнози избьени быша до рекы Днепра»[77]77
  ИЛ, 740.


[Закрыть].

Этот вариант Повести в Ипатьевской летописи можно условно назвать «волынской редакцией». Другую редакцию отметим как «киевскую». Она начинается с того же: «Слышахомъ бо, яко многы страны поплениша, Ясы, Обезы, Касогы, и Половець безбожных множество избиша, а иныхъ загнаша, и та изомроша, убиваеми гневомъ божиимъ и пречистыя его матери. <…> Проидоша бо ти Таурмены всю страну Куманьску и приидоша близь Руси, и прибегоша оканныи Половци, идеже зовется валъ Половечьскыи, избиеных останокъ, Котянь съ иными князьми, а Данилъ Кобяковиць и Юрьи убиенна быста, с нимъ множество Половець»[78]78
  НПЛ, 264–265.


[Закрыть].

Сопоставление этих известий позволяет идентифицировать «Юрки» из «Юань ши» и «Юрья» из «киевской» Повести с Юрием Кончаковичем, главой самого крупного половецкого объединения на Дону и Северном Кавказе. Его союзник Даниил Кобякович (вероятно, «Татаур» из «Юань ши») был сыном хана Кобяка, главы половецкого объединения из Лукоморья («лукоморских половцев»).

К концу XII в. на границах Южной Руси половцы, то есть западные кипчаки, сформировали два крупных союза: приднепровский и донской. В приднепровском объединении ведущую роль играл лукоморский хан Кобяк, контролировавший прежде степь в низовьях Днепра и в Крыму. Он погиб в борьбе с русскими князьями в 1183 г. Донской хан Кончак, сын Отрока (Атрака) (†1172), внук Шарукана, известен по русским летописям с 1174 г. Уже в те годы Кобяк выступал его союзником. Кончак многократно воевал с русскими князьями. Размещение его станов вдали от границ Руси долго позволяло ему укрываться от ответных нападений. Контроль над важными торговыми путями в Волго-Донском междуречье позволял орде Кончака пребывать в исключительном достатке, формируя основу протогосударственного образования. Имя Кончака известно по «Слову о полку Игореве», где он выступает победителем новгород-северского князя, совершившего неудачный поход в степь. Но дальновидный хан, пленив Игоря Святославича, сумел добиться в итоге не только мира, но и союза с черниговцами, а сын Игоря Владимир взял в жены именно Кончаковну. К началу XIII в. интеграционные процессы между русскими и половцами зашли очень далеко. Степные налеты фактически прекратились, точнее, стали управляемыми. Как видно из имен, главные половецкие правители приняли христианство. Кончак умер ок. 1201 г. Его матерью была грузинка, и он имел плотные контакты как с грузинскими правителями, так и с аланскими. Наследником его владений и богатств, судя по всему, выступал сын Юрий. Дочь Юрия Кончаковича в 1205/1206 г. стала первой супругой Ярослава Всеволодовича, впоследствии великого князя, тогда правившего в Переяславле Русском.

Ведущий специалист по истории евразийских кочевников Светлана Александровна Плетнёва (1926‒2008) считала, что известный по летописям хан Котян возглавлял половцев, кочевавших западнее Днепра[79]79
  Плетнева 1990. С. 169–170.


[Закрыть]. Основанием для такого заключения, возможно, являлось то, что он был тестем Мстислава Мстиславича Удалого, правившего в 1219‒1227 гг. в Галиче. Однако в «волынской версии» Повести имени Котяна нет. Он упоминается в «киевской», для которой Юрий Кончакович предстает почему-то уже второстепенным персонажем: упоминается без отчества и вслед за Даниилом Кобяковичем. Кончак назван главой тех половцев, что после монгольского погрома пришли к «Змиевым валам» у Переяславля, то есть восточнее Днепра. Вероятно, он был союзником лукоморского Даниила Кобяковича, но контролировал земли чуть западнее Днепра. Скорее всего, его орда кочевала южнее р. Рось, в окрестностях которой в начале века правил Мстислав Мстиславич, ставший его зятем. Мстислав Мстиславич (†1228), сын Мстислава Ростиславича, внук киевского и смоленского князя Ростислава Мстиславича, на рубеже XII‒XIII вв. правил где-то в южнорусских землях – упоминается как князь в Треполье и Торческе. Затем получил смоленскую волость Торопец, откуда в 1209 г. был приглашен в Новгород. В 1215 г. предпринял удачную попытку захватить Галич, но в 1216‒1218 гг. вернулся в Новгород, откуда потом опять ушел в Галич, где к 1223 г. держался уверенно.

Схема расположения половецких объединений во второй половине XII – начале XIII в.

«Киевская версия» Повести сразу вслед за прибытием Котяна сообщает, что он совместно с другими «половецкими князьями» отправился на поклон к своему зятю Мстиславу «Галицкому» и «дары принесе многы: кони и вельблуды, и буволы и девкы, и одариша князь руськыхъ». Дары достались всем русским князьям, но основной участник событий здесь – Мстислав Мстиславич. К нему молит Котян: «Нашю землю днесь отъяли, а ваша заутро възята будеть».

Эту угрозу князь принимает всерьез и, обращаясь к остальным, приводит другой аргумент: «Оже мы, братье, сим не поможем, то си имут придатися к ним, то онем больши будет сила»[80]80
  НПЛ, 62, 265.


[Закрыть].

В «волынской версии» Повести все это обсуждение происходит на специально созванном в Киеве княжеском съезде, который в итоге постановил: «Луче ны бы есть приятии я на чюжеи земле, нежели на своеи».

Участниками съезда названы: «Тогда бо беахуть Мьстиславъ Романовичь в Кыеве, а Мьстиславъ в Козельске и в Чернигове, а Мьстиславъ Мьстиславичь в Галиче – то бо беаху стареишины в Рускои земли; Юрья же князя великого Суждальского не бы в том свете; се же паки млади князи Данилъ Романовичь, Михаилъ Всеволодичь, Всеволодъ Мьстиславичь Кыевскыи, инии мнозии князи»[81]81
  ИЛ, 741.


[Закрыть].

К весне 1223 г. в Киеве правил князь Мстислав Романович (†1223), сын киевского князя Романа Ростиславича, внук киевского и смоленского князя Ростислава Мстиславича. Какое-то время на рубеже 1170‒1180-х гг. он наместничал в Пскове как ставленник новгородского Мстислава Ростиславича, отца Мстислава Мстиславича Удалого. Отчинным владением его был Смоленск, который он унаследовал в 1197 г. В 1212 г. он в союзе с Мстиславом Мстиславичем захватил Киев и закрепился в нем. На его дочери был женат Константин Всеволодович (1185‒1218), сын Всеволода Юрьевича Большое Гнездо и аланской княжны. То, что половцы первоначально пришли к Переяславлю – владению Юрьевичей, может указывать на их желание привлечь к войне именно суздальцев. Хотя, конечно, это вполне традиционное место прибытия кочевников к границам Руси.

Во Владимир к Юрию Всеволодовичу тогда тоже посылали, но сам он не пошел, послав племянника – Василько Константиновича с ростовцами. Тот на Калку к битве не успел, а узнав о поражении, повернул обратно от Чернигова[82]82
  ЛЛ, 446–447.


[Закрыть].

Вторым по значимости князем на съезде в Киеве «волынская версия» Повести называет Мстислава Святославича Черниговского (†1223). Сын киевского князя Святослава Всеволодовича, внук киевского и черниговского князя Всеволода Ольговича, он, вплоть до смерти брата Всеволода Чермного, случившейся около 1213 г., судя по всему, был князем козельским. Как черниговский князь упоминается с 1219 г. Он сформировал второй по значимости после киевского отряд, отправившийся в степь против монголов.

Младшие князья, названные так в «волынской» Повести:

1. Даниил Романович (1201‒1264), сын Романа Мстиславича Галицкого, внук киевского князя Мстислава Изяславича, сразу после смерти отца наследовал Галич и Волынь (1205‒1206), но вскоре был изгнан и впоследствии много лет вел борьбу за возвращение отчины. В 1215‒1231 гг. он сохранял за собой Волынь, которую потом передал брату Васильку (1203‒1269). Именно при Данииле, судя по всему, была составлена «волынская версия» Повести, в которой значительное место уделено его действиям в битве на Калке.

2. Михаил Всеволодович (†1245), сын киевского и черниговского князя Всеволода Святославича Чермного. Чем владел до 1223 г. неизвестно – некоторое время в 1206 г. сидел в Переяславле Русском. После гибели на Калке дяди Мстислава Святославича занял Чернигов, который сохранил в качестве стольного града до своей смерти. Впоследствии принимал участие в борьбе за Киев, Новгород и Галич, в каждом из которых успел покняжить.

3. Всеволод Мстиславич, сын киевского князя Мстислава Романовича. Активный участник междоусобных войн, куда посылал его отец. На стороне Мстислава Мстиславича участвовал в Липицкой битве. В 1218‒1220 гг. княжил в Новгороде, откуда совершил удачный поход в Ливонию. После битвы на Калке не упоминается до 1239 г., когда был посажен Ярославом Всеволодовичем князем в Смоленске. Там, вероятно, и умер.