Текст книги "Руки уже в раю. Про несчастный случай и невероятное желание жить"

Глава 4
Возвращение домой

Я постепенно шел на поправку, у меня даже появился аппетит. И, что самое главное, – желание жить. Анализы пришли в норму. Правда, я понимал, что прежней жизни уже никогда не будет.

Еще там, в палате в ожоговом центре, мы с отцом постоянно фантазировали о моем будущем. Он воодушевленно рассказывал, что скоро меня подлечат, мы приедем домой, сделаем протезы, и все станет как раньше. Папа убеждал меня в том, что это временно, что скоро все наладится, нужно только потерпеть.

Мы с ним часто думали или, скорее, я думал о покупке музыкального центра. На дворе были нулевые, и в ту пору об этом мечтали все мальчишки. Я очень любил музыку, особенно рэп. Дома у нас не было даже простого магнитофона. Как-то раз я сказал об этом отцу.

– Да что там магнитофон, музыкальный центр купим! – тут же загорелся он.

Я застыл от изумления. Ничего себе, думаю, это же чистейший звук! А басы! Среди моих друзей вообще ни у кого не было такой техники. Разве что у каких-то «мажоров» имелась тогда современная аппаратура. Одним словом, дефицит.

Подобными планами я и жил. Потом мы с отцом домечтались даже до компьютера. Я, честно говоря, толком и не знал, что он собой представляет. Слышал пару раз, что есть такие штуки, компьютерами называются, что играть на них можно. Конечно, я не понимал, да и не задумывался, как я буду им пользоваться, не имея рук. Просто мечтал о нем, как и любой ребенок.

* * *

Вернувшись домой, мне волей-неволей пришлось снять розовые очки. Реальность заставила понять, что ты практически во всем зависишь от посторонней помощи.

Я даже не мог самостоятельно поесть, меня кормили по очереди то мама, то отец.

Но в тот момент я еще не понимал, что нужно учиться все делать самому. По правде сказать, меня накрыло ощущение полной безнадежности.

Выгляну в окно, а там кто пакет несет, кто зонтик, кто капюшон накинул на голову, кто собаку на поводке ведет, кто сигарету курит… Самые обыденные действия, для которых людям требуются руки, стали для меня предметом болезненного внимания. Я смотрел на улицу и думал: вот как мне, например, хотя бы мусор вынести из дома? Раньше это была моя обязанность, мама мне постоянно о ней напоминала. Каждый раз к приезду мусоровоза на улице собиралась целая очередь. Все толпятся, ждут. Запах, конечно, в воздухе стоял тот еще.

Теперь странно было вспоминать подобные моменты. Больше я не мог вынести мусор, не мог сбегать за продуктами в соседний магазин, не мог тайком выкурить сигарету. А раньше я «Атаман» с ментолом любил в мягкой пачке… Я ощущал себя запертым в собственном теле, словно в тюрьме. Ненавидел себя. И самое страшное – не видел никакого выхода из этого мрака.

* * *

В семье мы старались всячески обходить тему рук. И родителям, и мне говорить об этом было слишком больно. Поначалу я целыми днями сидел дома, потому что для любых игр с друзьями нужны были руки: в салках, в «вышибалах», в «квадрате», даже в футболе без рук никуда! Первое время ни о каком музыкальном центре речи больше не шло, не до того было: родители решили судиться с шахтой.

Те, разумеется, не признавали себя виновными в том, что не обесточили разворованную подстанцию, что деревню бросили без электричества. У них свет в шахте был, люди продолжали работать, добыча не останавливалась. Что еще нужно? Ну а до того, что за шахтой числилась сломанная трансформаторная будка, которую надо было обесточить, закрыть туда проход, никому дела не было. Вот родители и пытались выбить компенсацию, чтобы покрыть хотя бы стоимость протезов. Судиться с большим предприятием – дело непростое и затратное, нужно было оплачивать адвокатов. Само собой, о музыкальном центре пока пришлось забыть.

* * *

Иногда мы навещали бабушку с дедушкой. Мои близкие старались не обращать внимания на то, что у меня нет рук, и вообще избегали разговоров об этом. Но как-то раз меня пришли проведать одноклассники. Подростки двенадцати-тринадцати лет к эмпатии неспособны. Они смотрели так, что мне делалось не по себе. И, знаете, я их не виню. Сейчас я уже взрослый состоявшийся человек, а меня на улице сверлят взглядом посторонние люди, особенно бабушки и юное поколение. Я не держу зла или обиды на детей: они еще не вполне осознают, насколько неприятно, когда на тебя глазеют в упор. Но взрослых людей я отказываюсь понимать. Неужели они не видят, что причиняют человеку дискомфорт?

Как вы наверняка догадываетесь, мне встреча со школьными приятелями не понравилась. Дружеского общения у нас не вышло. Обстановка была тягостно-напряженная: я не знал, о чем с ними говорить, они не знали, о чем говорить со мной. Конечно, будь на моем месте взрослый, он нашел бы выход из ситуации. Но разве может ребенок не обращать внимание на ампутированные руки и болтать на нейтральные темы? В общем, встреча продлилась недолго. Они мне привезли гостинцы. Мы попили чаю и разошлись. Больше они меня не навещали.

* * *

Несмотря на то, что меня выписали, я должен был чуть ли не каждый день приходить в больницу на перевязки. Основные швы мне, разумеется, сняли, но одно плечо никак не хотело заживать – из него постоянно сочилась сукровица, в тканях держалось воспаление. Менять прилипший бинт было очень больно, так что эти процедуры я не любил. В плече у меня стояли дренажные трубки, через которые промывали рану и отводили скопившуюся жидкость и гной. В общем, мои мучения продолжались.

Врач объяснял, что шов постепенно разрушится, и организм сам вытолкнет его наружу как инородное тело, просто нужно потерпеть. Я терпел и добросовестно ходил на перевязки, но мне казалось, будто это длилось целую вечность.

Наконец мы с родителями заметили, что из плеча у меня что-то торчит. Оказалось, что это был тот самый шов, отторгнутый организмом. Я был так рад, что даже боялся поверить своему счастью. Неужели больше не нужно будет ходить на ужасные перевязки? Мы поехали в больницу. Врач пинцетом выдернул нить, достал изнутри все тампоны и пообещал, что теперь рана начнет затягиваться. И правда, плечо стало заживать.

* * *

Все это случилось со мной в пятом классе. Мы не понимали, как быть со школой, ведь ходить на учебу как обычно я уже не мог. Мама поехала попытаться договориться о переводе меня на домашнее обучение. Классная руководительница предложила ей отдать меня в детский дом.

Можете себе представить? Учительница предлагает родителю отдать в приют ребенка-инвалида!

Мама была в настоящем шоке:

– Вы вообще в своем уме?! Что вы несете?

Что происходило в голове у этой женщины? Я и раньше замечал, что наша классная не вполне адекватна. Помню, одного мальчика, не выучившего домашнее задание, она схватила за волосы и ударила головой о доску. Мы потом подошли с одноклассниками, смотрим, а его вырванные волосы прилипли к доске. Раньше все учителя были суровые, не церемонились. Это сейчас агрессии по отношению к ученику не допустят: все с телефонами, снимут и засудят. А тогда ничего не докажешь. Кто тебя обидел? Имел ли учитель право так поступить? Всем плевать было, даже если правда на твоей стороне и тебя наказали ни за что, взрослый человек априори окажется прав, тем более учитель. А если он вышел из себя, так сами и виноваты: довели.

* * *

Однажды я сидел на кухне у окна и вдруг мне так надоело себя жалеть, смотреть на других, прокручивать в голове безрадостные мысли… Осточертело. Пора уже шевелиться. Пробовать найти себя среди людей с руками. Так я начал выходить на улицу.

Помню, вышел во двор, а мои ровесники играют в «квадрат». Мелом или пемзой чертят большой квадрат на асфальте, делят его на четыре части. Каждый стоит на своей четверти. Один из игроков подает мяч в центр поля («перекрестье»), тот отлетает в противоположную сторону, и твоя задача – защитить свою территорию, отбить мяч в какой-то из трех квадратов соперников. По мячу разрешалось ударить только один раз. Подавать можно было исключительно руками, а вот отбивать – чем хочешь – любой частью тела: хоть головой, туловищем, ногой, коленом, но не руками. Мне очень нравилась эта игра. Она была легкая, потому что не приходилось далеко бегать: стоишь на одном месте и защищаешь свою четверть квадрата.

Я сидел на лавочке в мастерке[5]5
  Мастерка (олимпийка) – спортивная кофта на молнии с длинным рукавом.


[Закрыть]. Рукава пустые, без рук, засунуты в карманы. Мальчишки играли напротив меня. Мы совсем недавно переехали, я даже не успел, еще будучи с руками, подружиться с ними. Но сейчас их было трое, а играть можно было лишь вчетвером, так как каждый должен занимать свою четверть. Начертили они новый квадрат, с кем поиграть, одного не хватает до полной команды. Тут я подошел к ребятам:

– Можно с вами?

– А как ты играть будешь? – они знали, что у меня нет рук, видели меня во дворе. – Нужно же подавать?

Но один паренек ответил:

– Да я за него подам, а потом встану на свое место и продолжим играть.

Молодец, сразу предложил, как можно выйти из сложной ситуации. В общем, я начал с ними играть. Пацаны постоянно как-то помогали, если приходилось сталкиваться с какими-то неудобствами. Так потихоньку мы и сдружились. И жизнь у меня стала налаживаться.

До меня наконец дошло, что не надо сидеть дома, изнывать от тоски и жалости к себе, ждать, пока этому придет конец. Надо продолжать жить.

Если ты уперся в стену, глупо биться о нее изо дня в день, переть напролом, просто возьми и обойди препятствие.

Сперва мне помогали, а потом я и сам стал придумывать какие-то идеи. Даже снова начал курить. Они ведь тоже курили, ребята со двора. Появились друзья, подруги. Мы общались, гуляли, играли в мяч, по вечерам слушали музыку. Было весело и все уже не казалось мне таким безнадежным.

Жизнь кипела. Шли суды. В определенный момент родители все-таки выиграли. Шахте пришлось признать свою вину и оплатить протезирование. Мы стали готовиться к поездке в Харьков на протезный завод.

Глава 5
Харьков

В Харькове меня положили в отделение протезирования при заводе. Хотя правильнее было бы сказать, что это завод работал при больнице – настолько она была большая. Такого я точно не ожидал. Там было очень много детей без рук и без ног. В отделении царила особая атмосфера, я чувствовал себя среди своих, в своей тарелке.

Больше всего меня поразили девчонки. Были мальчишки из детдома. Двое. Кто-то без рук, кто-то без ног с рождения. Это легко понять по отсутствию шрамов. Такие ребята очень шустрые, ведь они родились без конечностей и другой жизни просто не знали.

* * *

Сейчас меня в соцсетях часто сравнивают с Ником Вуйчичем. Если честно, я против подобных сравнений. Ну чем я на него похож? Да ничем. Этот человек родился без рук и без ног, а у меня совсем другая история. Он не переживал той боли, с которой пришлось столкнуться мне. Он просто родился таким и все. А я все это пережил. Пережил потерю. Я помню, как у меня мерзли руки, когда мы с мальчишками играли в снежки, как перчатки тяжелели и превращались в ледышки от налипшего снега. Они уже ни капли не грели, приходилось снимать и лепить голыми руками. И я помню, как потом ломило от холода пальцы, кололо подушечки. Я никогда не забуду приятное тепло в ладонях, когда ты греешь руки у костра. Я держал в пальцах сигареты, зажигал спички. Я ездил на велосипеде. Это живо в моей памяти, словно было лишь вчера. А потом в один момент я все потерял. Со временем стало легче, но, если копнуть поглубже, воспоминания и чувство утраты никуда не делись. Я помню, с каким отчаянием и завистью смотрел в окно на людей во дворе. Я все это помню.

Нику Вуйчичу при всей его непростой судьбе не пришлось через такое пройти, и тем ребятам из больницы тоже. Один из мальчишек, который родился без ног по колено, бегал на культях, как будто он с ногами, наравне со мной. Позовут нас обедать, а он летит впереди всех. В общем, видно, что человек абсолютно приспособился и чувствует себя отлично.

* * *

В отделении была комната отдыха с телевизором, с игрушками. Естественно, в больнице лежали и маленькие дети. Мы же в свои двенадцать-тринадцать лет считали себя взрослыми. Приходили смотреть мультики, фильмы.

Я познакомился с мальчиком на год старше меня. Он тоже приехал на протезирование из другого города. У него была бытовая травма: ему газонокосилкой повредило обе руки. Одной не было до локтя, а на второй отсутствовала кисть. Он, как и я, любил рэп. У паренька даже имелся маленький магнитофончик, и мы вместе слушали музыку. Так и подружились, правда, ненадолго.

В больнице лежала девочка нашего возраста без ноги, ходила на костылях. Она была очень симпатичная и понравилась нам обоим. Я признавал, что внешность у нее привлекательная, но больше она ничем меня не «цепляла». А вот приятелю моему эта девочка сильно приглянулась: все засматривался на нее, улыбался. Только вот по иронии судьбы она к нему интереса не проявляла, зато мне стала вдруг оказывать всяческие знаки внимания. Я же никаких ответных чувств не испытывал. Но мой приятель сразу увидел во мне конкурента, перестал звать слушать рэп. Помню, мне так обидно было: я же не виноват, что он ей не понравился, нашел козла отпущения! Ну, подумал я, раз так, я тебе тоже жизнь попорчу.

И я начал улыбаться девчонке, заигрывать ему назло. Перестал к нему в палату ходить. Помню, зайдем мы в комнату отдыха, я сяду на пол, и она рядом сядет, облокотится на меня. Мы вместе ходили в столовую. Дошло до того, что однажды мы остановились в пролете, и она пыталась меня поцеловать. Мой бывший приятель был в ярости. Только вот взаимностью я той девочке так и не смог ответить: влюбился в другую.

* * *

В отделение поступила девушка лет восемнадцати из Харькова. Взрослая, с макияжем, в брендовых вещах. Явно из обеспеченной семьи: ее родители на джипе привезли. У девушки не было руки. В больнице она была уже не первый раз, периодически приезжала менять протез.

Как я потом узнал, руку ей откусил медведь в зоопарке, когда она была еще ребенком.

А с протезами та же история, что и, например, с обувью: чем ты старше, тем больше требуется размер. Пока тело твое растет, приходится регулярно менять протезы.

Вот она в очередной раз и приехала на замену, в отделении пробыла недолго. Но я успел в нее влюбиться и ей вроде как тоже понравился. Мы даже обменялись адресами. Правда, поближе познакомиться и отношения завязать не получилось: дня через три девушка уехала. Как раз в тот момент девочка без ноги, из-за которой я рассорился с другом, и пыталась меня поцеловать, но мне было не до нее. Я от назойливых ухаживаний отделался, а она обиделась. Такая вот подростковая «санта-барбара».

Мне сделали очередную операцию. Затем сняли слепки, изготовили протезы, и я наконец отправился домой. Только носить их мне так и не пришлось – новые «руки» по приезде отправились прямиком в шкаф.

Глава 6
Протезы

Ничего нового в мою жизнь протезы не принесли. Я осознал, что это пустышка. Мы с отцом мечтали о том, как я поправлюсь, мы вернемся домой, сделаем протезы, и все наладится. Как же мы ошибались! Мы наивно верили, что с протезом человек может спокойно ходить без трости, и никто не заметит, что у него нет ноги. А людей без рук ни я, ни мои родители никогда не видели, наверное, потому и жили иллюзиями.

Мы не имели представления, будет ли мне удобно с протезами и насколько они облегчат жизнь. В конце концов, не зря же их придумали, да еще и столько денег просят. Какое же меня ждало разочарование, когда я увидел то, что мне изготовили на заводе. Это были тяговые протезы, у которых есть локоть и кисть. Они надевались как портфель: накинул и все, протезы просто висят. Чтобы согнуть их в локте, нужно размахнуться, выдвинуть плечо и отвести лопатку. При этом тяга – толстая капроновая веревка – натягивается, и локоть в протезе сгибается. Чтобы его разогнуть, необходимо плавно потянуть плечо вверх: тяга приведет в движение крючок, который фиксирует локоть, и рука опустится вниз. Вот такой принцип действия.

Я злился: на кой черт мне вообще эта функция? Ну согнул я протез в локте и что? Я смогу взять стакан воды? Нет. Смогу сам одеться? Нет. Кисть в протезе не работала совершенно, была просто дубовая. Чтобы натянуть тягу, раздвигавшую кисть, нужно было привязать меня к какой-нибудь машине – такие мощные там стояли пружины. Пальцами скорее можно было раздавить стакан, чем поднести его ко рту. К моему разочарованию, это были не более чем косметические протезы. Правда, стоили они совсем не как косметические.

Складывалось ощущение, что человек, который все это для меня создал, совершенно не понимал, что он делает. Напрашивался вопрос: зачем я столько времени проторчал в больнице при Харьковском заводе? Но жалко даже не времени, потраченного впустую, а неоправдавшихся ожиданий. Зачем зря обнадеживать? С тем же успехом можно просто сделать протезы из трубок, только с кистью на конце, на которую надевается перчатка. На моих «руках» тоже были такие силиконовые перчатки. Они со временем теряли внешний вид, темнели, портились и каждые год-полтора требовали замены.

Протезы не только не облегчили, но даже усложнили мне жизнь.

Например, одеваться теперь стало очень проблематично, потому что «руки» нужно было умудриться просунуть в рукава. У девушки из Харькова, которой медведь откусил руку, конечности не было примерно по запястье. То есть в ее случае протез требовался чуть больше кисти, соответственно, и функционал у него был гораздо выше, настройка – тоньше. Скорее всего, ей, чтобы активировать кисть, достаточно было двинуть локтем. Локоть натягивал тяги, те раздвигали пальцы, и она могла спокойно брать что-то этой рукой. В моем же случае, когда есть только остаток плеча, о таком можно было даже не мечтать.

Честно говоря, протезы я вообще не носил. Мы закинули их на шифоньер, и они пылились там лет пять-шесть. Я и думать о них забыл, гулял как ни в чем не бывало.

* * *

О протезах мы вспоминали лишь во время очередной генеральной уборки. Они только мешали, приходилось перекладывать с места на место. И в один прекрасный день мы приняли решение от них избавиться. Протезы полетели прямиком в мусоровоз.

Представляю какого-нибудь местного обитателя, который пришел на свалку с намерением чем-нибудь поживиться, бутылки там собрать или цветмет, а тут на тебе – руки лежат. Не каждый сразу поймет, что это протезы: выглядят они точь-в-точь как настоящие руки. У силиконовых перчаток, имитировавших кисть, имелись даже морщинки, складочки между фаланг. Если не смотреть на локоть, где виден металл и тяги, можно по-настоящему испугаться.

* * *

Однако на этом история с протезами не закончилась. Однажды нас вызвали в Киев на врачебный симпозиум. Туда прилетали медики, профессора, ученые из Германии, занимавшиеся вопросами протезирования. Они разрабатывали усовершенствованные электронные протезы и исследовали, сохраняется ли у людей мышечная память после утраты конечностей. Меня подключили к компьютеру, обвешали датчиками – пытались отследить нервные импульсы. Я пробовал сгибать руку в локте, даже чувствовал, как у меня шевелятся мышцы, и аппаратура все это фиксировала. Затем требовалось разогнуть кисть, сказать, чувствую ли я плечо, локоть, кулак. В общем, просили пошагово совершать какие-то движения. У меня ничего не вышло. Получилось лишь согнуть и разогнуть руку в локте. Врачи вынесли вердикт, что поставить мне электронные протезы не получится. Еще одно разочарование.

* * *

О той поездке в Киев у меня сохранилось другое яркое воспоминание. Вышли мы с симпозиума расстроенные и решили пройтись по ночному Киеву, посмотреть город. Нагулялись вдоволь, даже в зоопарке успели побывать. Чтобы вернуться на съемную квартиру, нужно было спуститься в метро, перейти по подземному переходу. Уставшему, мне было лень шагать по бесконечным пролетам. И тут меня осенило: спущусь, думаю, не как все, а встану на пандус и проедусь. За ступеньками сразу же был ровный проход длиной метр-полтора, а следом – снова ступеньки. Я наивно полагал, что смогу остановиться в этом проходе, а дальше тем же образом преодолеть оставшиеся ступени. Естественно, все пошло не по плану.

Я уверенно встал на пандус и поехал. Вот только мои туфли были настолько скользкие, что в том проходе, где была ровная площадка, я просто не смог остановиться – пришлось пробежать по нему и сразу же встать на второй пандус. Набирая скорость, я летел прямиком в продавщицу цветов, стоявшую внизу. Да, я выбил страйк – снес все ее вазы с дорогущими красивыми розами и вымок до нитки. Рядом тут же возник охранник, схватил меня за шкирку. Хорошо, что на выручку подоспел отец:

– Эй, ты что делаешь? А ну, отпусти его! Не видишь, что ли, не мог удержаться парень, поскользнулся.

Все так быстро произошло, что отец и понять не успел, как я вниз улетел, подумал, что я на самом деле поскользнулся. Продавщица, конечно, была в шоке, розы испорчены, лепестки осыпались – столько денег на ветер. Как бы то ни было, меня все-таки отпустили. Женщина начала собирать цветы, а мы пошли дальше.