Текст книги "Солнце Запада"

– Между вами было что-то? – неожиданно спросил ее Колосов.

– О чем ты?!

– Нина, это не мое дело, но я ведь вижу… Насте я ничего не скажу…

– Ну, в общем, я… – после короткой паузы ответила Нина, – я делала попытки. Но ты ведь меня знаешь… Просто мне было интересно, что он за человек. Вот именно тогда я и поняла, что он лжет всем.

– Я поговорю со знакомыми, – кивнул Колосов. – Пока меня не будет, о нем наведут справки.

Нина слегка поморщилась от досады:

– Мне нужно было сделать это шесть лет назад.

– Интересно, чем они сейчас занимаются? – Колосов покачал головой.

– Саша, не думай об этом, – Нина взяла его за руку.

– Я съезжу к ней, – сказал он.

– Это бесполезно. Сейчас Настя ни тебя, ни меня на порог не пустит, – покачала головой Нина. – Думаешь, почему я здесь? Она меня выпроводила.

– Господи, – Колосов с силой растер лицо. – За что мне это?! Почему я не полюбил женщину без тараканов в голове? Я никому не говорил этого, Нина. Но я только мучаюсь с ней и не чувствую отклика.

– Я знаю, – кивнула Нина. – Хотя мне казалось, что ты стреножишь ее.

– Я не понимаю, что делаю не так? Она как заговоренная.

– Дело не в тебе, Саша, – усмехнулась Нина. – Все это время она ждала его.

– Тебе нужно подстричься, – улыбнулась Настя, когда Плетнев вышел из ванной. – Но уже намного лучше, Сережа. Намного лучше. Хотя знаешь, длинные волосы тебе тоже идут. – Она подошла к нему и провела рукой по его влажным волосам. – Идем завтракать.

Но не успели они сесть за стол, как зазвонил мобильный Насти. Она взяла его и слегка поморщилась:

– Да, Саша?

– Настя, я все знаю.

– И что?

– Я сейчас приеду.

– Не нужно. Помощь мне не требуется.

– Настя…

Но она уже выключила телефон.

– Не обращай внимания, – улыбнулась она. – Почему ты не ешь?! Может быть, ты выпить хочешь?

– Я не пью, – отказался Плетнев.

– А раньше ты любил хорошее вино, – улыбнулась Настя. – Помнишь, во Франции мы попали на фестиваль молодого вина?! Напились! Но никто этому не удивился. Говорили: «Вот русские, они так любят вино!» И нас с тобой всё угощали и угощали… Разве ты не помнишь этого?..

Она оторвала от кисти винограда несколько ягод и уже задумчиво посмотрела на него.

– Ты похудел. Сейчас тебе нужно только есть и спать… Ну, кто там еще?! – с досадой спросила она, услышав зуммер радиотелефона. Улыбнулась Плетневу ободряюще и вышла с кухни.

– Мама! – услышала она в трубке голос Дашеньки. – Мама, приезжай!

– Дашенька, солнышко мое, здравствуй! Дашенька, я пока не могу приехать. Но как только освобожусь, сразу приеду. Ты что сейчас делаешь, солнышко мое? Максим рядом?

– Нет, он гуляет!

– А бабушка? Бабушка рядом с тобой?

– Да!

– Здравствуй, Настя, – раздался в трубке голос Ираиды Михайловны, ее мамы.

– Мам, я постараюсь сегодня приехать, но не знаю, получится или нет?..

– Настенька, ты хотя бы понимаешь, во что ты снова впутываешься? Неужели тебе не хватило одного раза?..

– Значит, Нина уже всех обзвонила? – как бы про себя произнесла Настя. – Хорошо, я с ней поговорю…

– Мы волнуемся за тебя, дочка.

– Мам, ты всегда меня понимала. Поймешь и сейчас, – после короткого молчания отозвалась Настя.

– Настенька, Настенька, подумай о детях… – начала было Ираида Михайловна.

Но дочь оборвала ее:

– Мама, зачем ты так?.. Ты же знаешь, я всегда чувствовала, что найду его. И я все помню, мама! Когда Сережа был рядом, я чувствовала себя счастливой, чувствовала себя любимой. Мне было так хорошо! А когда он пропал, я рухнула в какую-то бездну, где бесы вокруг костров скачут… Разве это жизнь, мама? Ведь я помню совсем другую жизнь…

– Дочка, я не знаю, что тебе еще сказать, – с болью в голосе произнесла Ираида Михайловна. – Но нам с тобой нужно поговорить. Как только ты успокоишься, обязательно приезжай. И дети тебя ждут. И будь осторожна, дочка. А вдруг Нина не напрасно волнуется?

– Мама, не о чем беспокоиться! Не о чем! Я позвоню тебе позже. – Настя положила трубку на журнальный столик и судорожно перевела дыхание.

Волнение ее родных и близких можно было понять. Но в этот момент их навязчивая забота только раздражала ее. Чтобы немного успокоиться, она подошла к зеркалу и принялась поправлять прическу и макияж, какой-то задней мыслью понимая, что все еще привлекательна, и той же мыслью чувствуя волну возбуждения от близости по-настоящему любимого человека. Сейчас утренние мысли и переживания казались не просто незначительными, они были для нее смешны.

– А вот и я! – улыбнулась она, вернувшись на кухню. – Сережа, ну что же ты?! Ты к еде не притронулся. – Она обняла его и уткнулась в волосы. – Господи, от тебя и пахнет как прежде… Любимый ты мой, ну не пугай ты меня… Скажи хоть слово, хотя бы одно знакомое слово… Ты такую страшную игру придумал себе…

– Все очень вкусно, – негромко произнес Плетнев. – Но я на самом деле не голоден. И я не хочу стеснять вас.

– Милый ты мой. Неужели ты думаешь, что я отпущу тебя? Нет, этот путь мы пройдем вместе. Я покажу тебя лучшим врачам! Ведь мы так любили друг друга. Ты не помнишь, но нам завидовали. Как нам завидовали другие!.. Сереженька, когда ты пропал, жизнь моя опустела и только тогда я поняла, как трудно найти родного человека. И то, что я чувствую сейчас, не описать никакими словами!.. Неужели ты думаешь, что я отпущу тебя?.. Отпущу, чтобы снова оказаться одной… – в ее глазах блеснули слезы.

– Но я не тот, кого вы искали, – покачал головой Плетнев. – Я знаю, что я не тот, – перед его глазами стремительной лентой пронеслись воспоминания последних месяцев. – И я вас не помню… совсем…

Настя медленно выпустила его из объятия и вернулась на свое место. Какое-то время они молча сидели друг против друга. Настя смотрела на Плетнева, а тот сидел, опустив голову. И в эту минуту Настя испытывала какое-то странное чувство, словно находится во сне, вместе с тем понимая, что это все же не сон, а видения какой-то другой, параллельной жизни.

– Иногда мне кажется, что я вижу себя во сне, – сказала она, следуя за этим чувством. – Иногда мне кажется, что я до сих пор глупая двенадцатилетняя девчонка, которая зимним вечером заперлась в ванной, чтобы наворожить себе детей и мужа. В тот вечер я что-то увидела в зеркале и до сих пор смотрю в него и вижу эту жизнь. Помнишь, я рассказывала тебе, как мы с девчонками гадали?

– Нет, я не помню, – Плетнев поднял на нее взгляд.

– Господи, Сережа! – голос у Насти сорвался. – Зачем ты мучаешь меня?! Ты же все помнишь, я вижу это по твоим глазам… Зачем все это?! Зачем?.. – И уже не сдерживаясь, разрыдалась.

Она плакала, уткнувшись лицом в скатерть, а Плетнев смирно сидел напротив нее, чувствуя лишь неловкость и смущение.

Успокоилась Настя так же внезапно, как и разрыдалась. Посмотрела на него и взяла за руку:

– Позавтракаем позже. Ты ведь все равно не ешь. Идем, Сережа.

И он покорно сжал ее руку, и так, взявшись за руки, они вышли с кухни.

– Когда ты пропал, я сделала в квартире ремонт. Но картины остались те же. Помнишь… – Она осеклась, зная, что он снова начнет говорить, что не помнит ничего. – Эти картины мы с тобой выбирали. Ты так любил смотреть на них. Стоял в коридоре, курил и смотрел то на одну, то на другую.

Они какое-то время стояли возле картин в дорогих рамах. И Настя все время ждала, что Сережа улыбнется с облегчением и скажет: «А я вспомнил! Ты знаешь, я вспомнил этот пейзаж! Эту картину я купил тебе в подарок на День святого Валентина!» – и она тоже вздохнет с облегчением, услышав это.

Но он молчал и смотрел то на одну картину, то на другую, почти так же, как делал это раньше. Но точно так же сейчас он смотрел на весь остальной мир: переводил взгляд с одного предмета на другой, так и не осознав до конца, кто он и где находится.

– Хорошо, хорошо, идем, – произнесла она, не дождавшись от него ни слова в ответ.

Они прошли в гостиную. Настя усадила Плетнева на диван, а сама взяла с книжной полки несколько больших фотоальбомов.

– Посмотри, здесь наши фотографии. Из всех поездок, год за годом! – Она села рядом с ним и открыла первый альбом. – Это мы с тобой через неделю после того, как познакомились. Это ты, Сережа, ты! Узнаешь себя?

– Да, это я, – кивнул Плетнев.

– Ты знаешь, когда это было?

– Нет, я не помню.

– Шесть лет назад, Сережа. Шесть лет прошло, а я помню этот день, словно только вчера мы стояли с тобой возле этого фонтана. И дня не было, чтобы я не вспомнила о нас с тобой… А это наша дочь, Дашенька… Посмотри, Сережа, как она похожа на тебя. Посмотри, у нее такие же русые волосы и глаза твои – серые. А когда она сердится, они становятся стального цвета. Как у тебя. И характер твой, она спокойная, но в обиду себя не даст. Это наша с тобой дочь, Сережа. Скоро ты встретишься с ней… Ты не видел ее два года. Она теперь подросла. И она тоже не помнит тебя. И наверно, вы поладите друг с другом…

Но Плетнев смотрел на фотографию ребенка точно так же, как до того смотрел на картины. Тогда Настя резко взяла его за руку и прижала ее к своей груди.

– А это ты помнишь, Сережа? – Ее рука уверенно скользнула под его одежду. – Я знаю, это ты должен вспомнить, – шептала она, пытаясь возбудить его. – Мы оба должны вспомнить это, Сережа. Миленький ты мой, как же я по тебе скучала. – Настя повалила его на диван и крепко поцеловала в губы. Только на мгновение она замерла, увидев его глаза, увидев его покорный взгляд. – Нет, ты у меня придешь в себя! – У нее вдруг возникло непреодолимое желание привести его в чувство пощечиной. Но вместо этого она еще раз, но только уже осторожно и с нежностью поцеловала его в губы.

А Саша Колосов в это время сидел у себя на кухне. Сидел в башмаках и верхней одежде. У него не было ни сил, ни желания раздеться и разуться. На столе стояла початая бутылка текилы и вместительный бокал, на дне которого маслянисто блестело спиртное.

Он долил бокал до половины и залпом осушил его. Отер слезу, выбитую из глаза крепким напитком, и прошептал:

– Что ж теперь?..

Это была единственная фраза, произнесенная им после звонка Насте.

Спустя четверть часа он снова выпил и пробормотал:

– Не убивать же мне его…

И опять замолчал.

И наверняка это продолжалось бы до позднего вечера, потому что выпивки в его баре было достаточно. Но в два часа пополудни мобильник в его кармане загудел.

– Колосов слушает, – произнес он в трубку, даже не вспомнив о том, что договаривался с Харапцевым именно на это время.

– Саша, у вас ничего не изменилось? – спросил тот.

– У меня все в порядке, я приеду, – отозвался Колосов.

– Хорошо, я встречу вас на въезде в город, – сказал Харапцев.

– Обязательно, Владилен Иванович, – пьяно улыбнулся Колосов. – Я обязательно приеду, и вы обязательно встретите меня на въезде в город. Это случится, – он посмотрел на свои часы и пошевелил губами. – Через семнадцать часов тридцать минут и ни минутой позже! Засекайте время, Владилен Иванович!

– Саша, если вы передумали, я пойму, – осторожно произнес Харапцев.

– Нет, что вы, Владилен Иванович, – после пьяной тирады Колосов немного пришел в себя. – Я не передумал! Заняться мне абсолютно нечем, не водку же глушить… Приеду к вам, и мы на месте оценим возникшую ситуацию.

– Что ж, – в голосе его собеседника продолжало сквозить сомнение. – В таком случае позвоните мне, когда будете подъезжать к городу. Я буду ждать звонка.

– Владилен Иванович, можно вопрос?

– Конечно.

– Хотя нет… Это не телефонный разговор. Поговорим с глазу на глаз.

– Хорошо, Саша. Я жду вас.

Несколько мгновений собеседники слушали дыхание друг друга. Наверняка обоим было еще что сказать. Но наверняка все, что они могли добавить к сказанному, уже не относилось к телефонным разговорам.

Спустя эти несколько мгновений Колосов осторожно нажал на клавишу отбоя и улыбнулся:

– Мафия… А они все те же, да, Саша?.. – Он машинально потянулся к бутылке, но вовремя вспомнил, что впереди неблизкий путь. Вместо бутылки он снова взял в руки мобильник и позвонил главному редактору: – Аркадий Валентинович, в Клиничи я решил уехать сегодня.

– Хорошо, – откликнулся его собеседник густым басом. – Командировочные и все остальное получишь после того, как вернешься. Удачи, Александр! На рожон не лезь! Техника безопасности превыше всего! С врагами не пей! С друзьями тоже!

– Да-да, Аркадий Валентинович, я все прекрасно помню! Увидимся в понедельник, я думаю провести в Клиничах два дня, не больше. Если что-то изменится, поставлю в известность.

– Что ж, Александр, добавить мне нечего, – отозвался его собеседник. – Береги свою светлую голову!

– Да-да, Аркадий Валентинович, я помню! До свидания.

Колосов убрал телефон в карман и поднялся с табурета. В этот момент он неожиданно почувствовал такое невыносимое разочарование, что пожалел уже о том, что и наговорил спьяну лишнего первому собеседнику, и, как следствие, отзвонился второму.

– И куда несет меня?! К чему все это?.. – прошептал он. – Давно пора осесть в кабинете, править чужие статьи или завести колонку и отстрачивать в неделю по пять тысяч слов. И неважно уже, будут прислушиваться или не будут… А если бы и так, – уже с улыбкой произнес он. – Изменило бы это что-нибудь? – И продолжил воображаемый разговор с Настей Верес: – Мы оба гоняемся за синей птицей, милая моя. И оба уверены, что видели ее и знаем, куда именно она улетела.

Он прошел в кабинет, открыл ноутбук и отправил электронное письмо на рабочий адрес подруги:

«Настя, я все так же люблю тебя. Мы оба не правы. Но ты должна знать, что мне не больно. Хотя я разочарован».

Но в этот момент он не чувствовал ни боли, ни разочарования. Он неожиданно вспомнил, как встретил ее накануне нового, две тысячи шестого года на приеме у губернатора области. Встретил в тот момент, когда Настя уже перестала чувствовать в своей груди сердце. И их случайное знакомство в мае пятого года спустя восемь месяцев переросло в непростую, но все же связь.

Алкоголь незаметно выветрился из его крови. Спустя час, когда уже и пригороды остались за спиной, Колосов почувствовал себя вполне протрезвевшим.

– Валера, Валерочка, это движение вы снова делаете неверно, – с улыбкой произнесла Ксения Васнецова. – Сашенька, я сама покажу Валерию Петровичу, как это делается. – Она сменила партнершу высокого, полного мужчины и произнесла своим обволакивающим грудным голосом: – Правую ножку вы не ставите на носочек. Валера, вы забываете об этой существенной детали вальса. Давайте попробуем еще раз отработать это движение. Только вы не спешите, Валерочка. Я не меньше вашего хочу, чтобы в день свадьбы не только ваша невеста увидела крылья вашей любви. Это так романтично и уже уходит в прошлое.

– Ксения… – мужчина откашлялся. – Ксения Павловна…

– Валерочка, мы с вами говорили уже достаточно, – Васнецова с улыбкой приложила палец к его губам и незаметно повела партнера по кругу.

– Ксения, я должен поговорить с тобой и поговорить серьезно…

– Валерочка! – пропела его партнерша. – Сейчас для вас нет ничего серьезней предстоящей свадьбы!

– Ксения, не будет никакой свадьбы, – мужчина снова откашлялся. – После свидания я думаю только о тебе…

– Валерий Петрович, не было никакого свидания, – в лучистых глазах Васнецовой блеснул смех. – Просто мне стало любопытно, какой вы на самом деле. Валера, я боюсь разочаровать вас. Но я не получила удовлетворения. И не получала его с мужчиной ни-ко-гда!

В этот момент мелодия вальса иссякла, и в зале наступил краткий миг тишины.

– Но… – Ее партнер осекся.

– Нет никаких «но», – она снова приложила указательный палец к его губам. – И быть не может.

Их объяснения нарушили несколько хлопков в ладоши.

– Браво! Бис!!! Но вы не подходите друг другу! – в дверях стояла Елисеева. – Я поняла это сразу.

Она подошла к Васнецовой и поцеловала ее в губы. Увидев это, Валерий Петрович отшатнулся, как от удара. Он мгновенно побагровел, прошептал что-то сквозь зубы и стремительно прошел к выходу.

– Валерий Петрович, – вслед ему улыбнулась Васнецова. – Не забывайте, у вас осталось еще два занятия.

– Я больше не приду! – бросил через плечо тот.

– В таком случае желаю вам счастья!..

Женщины проводили его взглядами, посмотрели друг на друга и в голос расхохотались.

– Что ты ему сказала?! – спросила подругу Елисеева.

– Что ты моя любовница.

– А это не так?.. – на подругу Елисеева посмотрела уже без улыбки.

– Нина, я больше не хочу говорить об этом, – покачала головой та.

– А я только хочу закончить этот разговор, – Нина вплотную придвинулась к ней. По сравнению с высокой и изящной Васнецовой она казалась приземистой и угловатой. – Я устала от твоих игр. Мне без тебя плохо…

Ксения посмотрела на нее с такой трогательной нежностью, что от этого взгляда сердце дрогнуло бы у любого человека в любом возрасте.

– Это не игра, Нина. Лучше поговорим о тебе, – произнесла она и осторожно прикоснулась к руке подруги. – Что случилось? Ты – хмурая.

– Я не хочу говорить об этом, Ксюша, – отмахнулась от ее вопроса Нина. – Я о нас хочу поговорить…

– Это так странно и совершенно непонятно для меня, – с полуулыбкой произнесла Васнецова.

– Что же в этом странного? – слегка резковато произнесла Елисеева.

– Я не о нас говорю, Нина, – Васнецова покачала головой. – Я о нем. Свою невесту он знает несколько лет. Ухаживал, клялся в любви. Когда пришел на занятия, говорил мне, как безумно любит ее, жить без нее не может… Я была с ним только один раз… В раздевалке, две недели назад. Как животные… Это непостижимо. Иногда мне кажется, чем старше я становлюсь, тем меньше понимаю людей.

– Глядя на тебя, мужиков понять нетрудно, – усмехнулась Елисеева. – По крайней мере, я их понимаю.

– Извини, я не подумала. Тебе неприятно слышать об этом, – она провела кончиками пальцев по лицу подруги. – Я люблю тебя, Нина. Но не так. Не обижайся и не носи это в себе. Мы меняемся. Меняемся не сразу, не вдруг. Незаметно для самих себя. Но когда это происходит, понимаешь, что больше не можешь жить так, как жила до того… Ты кушала?

– Я ужинала недавно, – ответила Нина, стараясь не смотреть на подругу.

– Нина, я тебя прошу, не принимай все это близко к сердцу…

– Я пойду, – Елисеева резко поднялась со стула. – Мне нужно еще в одно место успеть.

– Нина, куда ты? – подруга взяла ее за руку. – Подожди немного, я приму душ, и мы с тобой съездим в ресторан.

– Я не хочу… Я не хочу в ресторан, – Нина резко развернулась и стремительно пошла на выход.

– Я позвоню тебе! – голос Васнецовой догнал ее уже в дверях.

– Хорошо, – бросила через плечо Нина и вышла в коридор.

На улице ветер бросился ей в лицо, взбил короткие, темные волосы и вихрем отлетел в голые кроны деревьев. И в этот краткий миг какая-то часть ее вознеслась на крыльях ветра на то небо, с которого ясно видны и будущее и прошлое, и Нина увидела нечто похожее на кошмарный сон. Она вздрогнула, пришла в себя и огляделась по сторонам.

В стороне от дороги среди деревьев стояло несколько машин с тонированными стеклами. Одна из них была ее машиной. Нина какое-то время вглядывалась в окна остальных автомобилей, потом беззвучно выругалась и вытащила из кармана брелок с ключами. Сейчас, спустя минуту, она уже не помнила, от чего замерла на крыльце и зачем так пристально разглядывает чужие машины. Но в сердце ее осталось смутное предчувствие беды.

Весь этот пасмурный холодный день пошел насмарку.

Она вернулась в свою квартиру – пятикомнатную, обставленную, чистенькую. В свой опостылевший дом – оплот опостылевшей жизни, подошла к окну в гостиной и прижалась лбом к прохладному стеклу. Под ее окнами раскинулась детская площадка: разноцветные качели, горки, песочницы. Нина несколько минут смотрела на играющих детей, а потом взяла в руки телефон и даже набрала номер Васнецовой, но так и не нажала на кнопку вызова.

И в ту же минуту Ксения прервала свои объяснения, извинилась перед ученицей – стройной, белокурой девочкой: «Анечка, давайте сделаем небольшой перерыв» – и тоже подошла к окну. Под потолком витала нежная инструментальная музыка. Город за окном был серым и пасмурным, ветер гонял по дорогам мусор. Васнецова с улыбкой погладила оконное стекло. Скорее всего, в этот миг она тоже думала о подруге. Она села на стул и положила рядом с собой телефон. Но прошла минута, вторая, третья. Белокурая Анечка начала смотреть на нее уже с нетерпением. Закончилась одна композиция и началась другая.

– Хорошо, Анечка, – улыбнулась ученице Васнецова, убирая телефон в сумочку. – Давайте продолжим наше занятие. Смотрите внимательно – это движение корпусом должно выполняться на три четверти. Вот так…

А Нина набрала другой номер и приложила трубку к уху и грубовато спросила, когда телефонный собеседник отозвался:

– Ты меня ждешь?.. Я скоро приеду…

Она не стала слушать ответ. Убрала телефон в сумочку и подняла глаза к небу. В это мгновение на ее лице отразилось такое сложное, смешанное чувство, что словами этого просто не описать. Но в этот миг ей наверняка было очень больно.

Время подходило к пяти часам пополудни. Настя стояла возле окна. На дворе было сумеречно, как и на ее сердце. Ветер рвал растяжки над дорогами, гнал темный вал облаков, местами они задевали верхние этажи многоэтажных домов. Казалось, еще мгновение и на город обрушится снежная буря.

– Как будто из тебя душу вынули, – Настя отвернулась от окна и посмотрела на Плетнева.

Плетнев сидел в кресле, на Настю он не смотрел. А она подошла к нему и присела на подлокотник.

– Сережа, что с тобой? Ты и такой, и не такой… Ты можешь обещать мне одну вещь? – Настя несколько мгновений ждала от него ответ. – Ты должен обещать мне это, Сергей. Иначе я не смогу помочь тебе… Просто скажи: «Я обещаю…» – Она взяла его за руку. – Ты всегда держал слово. Всегда делал то, что обещал.

– Я обещаю, – едва слышно выдохнул Плетнев.

– Я увезу тебя за город, – сказала Настя. – Там тихо. Может быть, там ты придешь в себя. Будешь жить со стариками, которые присматривают за нашим домом… Когда-то мы с тобой ездили к реке. В то время там был осинник и заброшенные поля. Ты сам выбрал это место и купил землю под строительство. Ты называл ее усадьбой. А сейчас там стоит несколько домов, там живут или приезжают отдыхать мои знакомые. Замечательное место. Ты знаешь, как люди называют его? – Она улыбнулась. – Плетневкой… И когда-нибудь там вырастет поселок. И его назовут Плетнево или Плетенево… Скажи что-нибудь, Сережа, – она склонилась над ним. – Хотя бы скажи, хорошо тебе сейчас?

– Да, – Плетнев медленно и все еще неуверенно прикоснулся к ее щеке. – Ты – красивая.

– Да, – в глазах Насти блеснули слезы. Она прижала его ладонь к своим губам и прошептала: – Ты уже возвращаешься, ты уже возвращаешься… Только оставайся со мной. Я больше не вынесу разлуки… – И она прижалась к его груди.

И на томительно-затяжное мгновение в квартире Верес воцарилась тишина. И в этой тишине можно было различить биение их сердец.

А потом Настя снова встала и подошла к окну – совершенная красавица на фоне сумеречного города и темного неба над ним. И в это мгновение сердце ее гостя неуверенно качнулось в груди, и время для него потекло вспять. Он многого не помнил, но воспоминание о первом вечере своей новой жизни ему хватило с лихвой.

Плетнев неожиданно вжался в кресло и застонал.

Настя резко обернулась:

– Сережа, что с тобой?! Что с тобой, Сережа?..

Но ее испуганного голоса он уже не слышал. Ударной волной воспоминаний его отбросило в прошлое…

После Рождества случилась оттепель. К полудню начинал сочиться снег с кровли, а после заката водостоки обрастали острыми сосульками. И вскоре обнажились обочины и оттаявший асфальт на дороге.

Вершинин смотрел в окно спальни на сад и заснеженное поле, по обе стороны которого громоздился лес. Дорога разрезала снежную целину на две равные половины. И надо всем этим нависало бледное небо, с зимним, растекшимся над горизонтом солнцем и дымками вместо облаков.

Вершинин какое-то время смотрел окрест, чувствуя, как морок вновь захлестывает его. И чтобы отвлечься, стал наблюдать за стайкой птиц, прилетевших к кормушкам, устроенным когда-то в саду его дочкой Варенькой. Последний раз кормушки наполняли зерном в начале зимы, когда гостила у него сестра с сыном. Но по старой памяти птицы продолжали наведываться в сад. И Вершинин подумал о том, что нужно все-таки собраться и сделать это – пройти по едва уже заметной тропинке в снегу и снять кормушки.

В этот момент он отчетливо вспомнил, как она последний раз выбежала из дому с кульком корма для птиц и, взбивая пушистый снег ногами, обошла весь сад. И в тот же миг понял, что до сих пор ждет, когда этот страшный сон прервется. Ждет мгновение, когда откроет глаза, и увидит жену, и увидит детей живыми и здоровыми. Он понимал, что эти мысли и ожидания – знак недуга. Впрочем, заводить разговор о здоровье и душевном равновесии после случившегося с ним было нелепо. У него осталось все и не осталось ничего. Он бы до последней копейки отдал все за один из дней, безмерное счастье которых понял позже.

Вершинин сел на кровать и закрыл глаза ладонью. В голове гремел хор тех, кто сочувствовал ему и давал советы после гибели жены и детей, после их похорон, и продолжал делать это по сей день. Но что они могли знать о его потере? Если бы он мог хотя бы на мгновение поменяться с ними местами, чтобы они ощутили безбрежный океан его горечи. Когда он думал об этом, мечтал об этом, то невольно вспоминал слова из Откровения Иоанна Богослова: «Имя сей звезде „полынь“»[1]1
  Откровение Иоанна Богослова 8:11.


[Закрыть]. От Иоанна он не помнил больше ни слова, но сердцем чувствовал все, что Богослов сказал и мог еще сказать об этой звезде. Потому что полтора года назад звезда горечи и потерь взошла над его окном. Взошла и продолжала светить яростным блеском днем и ночью. И только Бог ведает, как и почему он не потерял рассудок. А ведь многие считали, что Вершинин на удивление легко пережил потерю родных.

– Я сделал дом свой местом казни[2]2
  Парафраз строки «Я сам себя казнил в своем жилище» из «Божественной комедии» Данте Алигьери.


[Закрыть], – прошептал еще одну фразу, накрепко засевшую в голове, и повторил: – Я сделал дом свой местом казни.

Он знал, что должен сделать и что сделает. Это было между ним и Господом. Бог отпустил ему немного времени, не оглушил безумием, не вложил в руку петлю или ствол. Сделал орудием своего гнева, потому что зверь, поправший все законы, и Божьи и человечьи, все еще ходил по земле. Вершинин удерживал себя на этом свете ради часа, когда зверя изловят. И Богу он молился только об одном, чтобы зверя раньше не изловили те, кто также шел по его пятам. И Вершинин готов был ждать часа расплаты остаток дней. Но верил, что Бог поможет и зверь попадет в один из капканов.

Охота на киллера продолжалась полтора года. Возобновилась после того, как он понял, что ошибся в первый раз. Средства и связи позволили ему раскинуть сеть поисков на несколько регионов, и он не сомневался, что рано или поздно киллер попадет в нее, как попал один из заказчиков. И каждое утро Вершинин вставал с мыслью о казни киллера, и каждый вечер засыпал c ней. А исполнение он разглядел в лучах беспощадной Полыни-звезды. Однажды он понял, как именно употребит гнев.

В кармане пиджака басовито загудел телефон. Беспокоил секретарь:

– Александр Николаевич, звонок от Одинцова. Соединить?

– Да! – Вершинин снова подошел к окну.

– Александр Николаевич! – бодро доложил начальник службы безопасности. – Мы нашли его! В данный момент переправляем объект из Новосибирской области авиацией!

– Не ошибаетесь? – спросил Вершинин, чувствуя, как сердце в его груди на мгновение остановилось и сделало новый тяжелый удар.

– Нет никаких сомнений, Александр Николаевич.

– Препарат ввели?

– Внутривенная инъекция!

– Действует?

– По заключению специалистов, препарат действует!

– Слава богу, – с облегчением выдохнул Вершинин.

– Поздравляю вас, Александр Николаевич!

– Спасибо, Валерий Сергеевич. В конце недели жду вас у себя.

– Почту за честь, Александр Николаевич, – отозвался Одинцов.

– Спасибо вам за добрые вести, – голос у Вершинина потеплел.

– Это наша работа…

– Посылку вашу жду с нетерпением! – Вершинин положил телефон на подоконник и сделал глубокий медленный вдох. Ожидания, томившие его с утра, не обманули.

Рядом скрипнула половица. Лежавший на тахте человек вздрогнул и открыл глаза. Он очнулся в полутемной комнате с высокими потолками. Наверно, начинался вечер. Шторы на окне были из полупрозрачной ткани, но свет с улицы едва пробивался сквозь них.

– Здравствуй, Сергей. Как ты себя чувствуешь?

Человек на тахте вздрогнул и посмотрел на сказавшего это. Он не понимал, откуда тот появился. Словно тени сгустились, и незнакомец шагнул в комнату из мира теней. Он был худощав, среднего роста, лет сорока с небольшим.

– Что со мной? – с трудом произнес лежавший, уже понимая, что его зовут Сергеем, что он жив, но нездоров.

– Ты находишься у друзей, – незнакомец сел в кресло, стоявшее рядом с тахтой.

– Я вас не знаю… Я не помню вас… – лежавший говорил так, словно его разбило параличом, говорил медленно, обрывая фразы, едва начав.

– Верно. Ты меня не помнишь, – кивнул его собеседник. – Но ты меня знал. Нас связало общее дело.

– Мы вместе работали?

– Нет, но ты меня знал. Какое-то время ты будешь испытывать сомнения и недопонимание. Но со временем это пройдет. Ты помнишь, чем занимался?.. – Какое-то время говоривший ждал ответ. – Ты был наемным убийцей.

– Вы ошибаетесь, – человек на тахте закрыл глаза.

Но собеседник уже не слушал его:

– Это правда, Сергей. Ты назывался разными именами, но родители назвали тебя Сережей. Ты – Плетнев Сергей Андреевич. И ты – убийца, Сергей. Ты убивал людей за деньги, тебе нравилось так зарабатывать, и делал ты это исключительно хорошо…

– Это ошибка! – Плетнев попытался встать, но силы оставили его. Он был еще слишком слаб.

– Я объясню, почему ты здесь, – не обращая внимания на него, произнес собеседник. – Ты кое-что не закончил. Ты должен закончить это. И после этого станешь свободным.

– Но я ничего не помню…

– Я помню! – оборвал его собеседник. – Ты тот, кто ты есть! И многие хотят добраться до тебя… Я нашел тебя в сумасшедшем доме. Ты был безымянным больным без прошлого и без документов. Я назвался твоим братом и, думаю, не лукавил. Мы связаны с тобой, как братья…

– Я вас не понимаю, – Плетнев попытался еще раз сесть, и сейчас это ему удалось. – Кто вы?

– Я Вершинин. Ты должен помнить меня.

– Но я не помню.

Вершинин побарабанил кончиками пальцев по подлокотнику. Со стороны он казался образцом хладнокровия, и только знавшие его могли сказать, с каким трудом в этот момент он сохраняет маску безразличия.

– Да, наверно, – наконец сказал он. – А вот многие не забудут тебя и на том свете. Хотя для них ты навсегда останешься безликим и безымянным дьяволом. Посмотри, – он бросил на тахту пачку фотографий.