Текст книги "Сѣверу Сѣверное"

Проектированіе пространственно-временныхъ приборовъ

Живёшь на окраинѣ льдомъ покрытыхъ Васюганскихъ болотъ, совъ слушаешь. Солнце всходитъ и заходитъ, снѣгъ по мглѣ, канифоли дымокъ. Микросхема въ окладѣ сверкаетъ новыми гранями (основательно потёртыми). Радіолампа «шесть, е, пять» нутряной пульсируетъ зеленью; мерцаетъ, какъ еловые клинки, какъ трескъ свѣчей съ ореоломъ.

– Что показываетъ тепловизоръ?

– Молчаніе сомкнутыхъ губъ.

Ты ждёшь её въ обѣденное время, ждёшь подъ куполомъ гостиной, ждёшь за стеллажами книгъ и возлѣ окна съ юга (а дѣвочка она застѣнчивая, руки на колѣняхъ).

– Твоихъ.

– Моихъ.

Обнимаетъ за шею; локти высоко, лицо въ шарфъ, запястья.

Холодная весна въ Союзѣ

Достоинство дорогъ —

предутренній туманъ, ознобъ

и дымъ, что гдѣ-то тамъ,

за тёмной зеленью луговъ.

Достоинство моё – въ скирдахъ,

въ сырыхъ лугахъ,

что гдѣ-то тамъ.

Достоинство моё – въ тебѣ;

въ осенней вѣрности твоей ко мнѣ.

Достоинство и ты,

что гдѣ-то тамъ, какъ скитъ, вдали —

два спутника моей Земли;

единственной, какъ ты.

Бѣлая война – это битва за нашъ полюсъ.

Рѣдкія событія происходятъ всё время.

– Ты стонала.

– Что теперь предстоитъ?

– Раздѣться и быть вмѣстѣ.

– Хорошо.

Тихо въ космосѣ: безшумно смыкаются корабли (и щедрыхъ цвѣтовъ тамъ.., и ружья въ маслѣ, и сапогами по безкрайнему, топкому мху). Эстетика чистоты – по-весеннему лаконичной, когда въ молчаніи лояльности киваешь головой на преподнесённое почтительно простое.

Вотъ яблони вѣтвь и полюса стражъ – тѣни великихъ госплановъ. Закрыты созвѣздія и сомкнуты вѣки.

– Ложись-ка ты спать, воробушекъ.

– Ласточка.

– Голубка.

Знаменіе «440—485 нм»

Гдѣ-то каштанъ во дворѣ голъ, гдѣ-то ель на балконѣ. На балконахъ изнанкой книги, книжки-столъ, пельмени – украшеніемъ подноса.

Бѣльевая верёвка инеемъ дрожитъ, брюква въ лёдъ – выброшена стынуть. Липнутъ рѣсницы другъ къ другу, не липнетъ снѣгъ – искрится.

***

Синій цвѣтъ колготъ, синяго цвѣта лакъ. Подъ синимъ платьемъ страстью натёрта…

– Навѣрняка кобальтъ.

Въ такіе холода ты выглядишь особенно красиво.

– Вотъ и всё.

– Ѣдемъ на турбазу.

Мохнатые, колючіе, иглами. Шершавые корой виды сани объѣзжаютъ.

Печаль. Какъ она есть

Ты.., вся-то въ сажѣ, будто сельскій котёнокъ. Котёнку мѣсяца три, тебѣ же совсѣмъ юно.

– У меня соболёкъ есть, зарницы и полный подполъ соленій.

– Что думаешь дѣлать?

– Думать; и дѣлать.

Ты замужемъ побывать успѣла, успѣла дважды, смогла не родить.

Цвѣтъ льна на тебѣ сейчасъ, сумерекъ лазури. Гольфъ полосъ.

– Отъ хорошаго шрамы не образуются.

– И всё же, меня здѣсь быть не должно.

Солнце круглое, большое. Соты въ шесть угловъ, по подсолнечнику спирали; что-то ещё – стоитъ вспомнить.

Киноплёнка, какъ звѣробой; хмеля шишекъ масляная шелуха, шмели. Гирька въ двадцать граммъ на бокъ повалена, а ты сидишь поджавъ къ груди свои колѣни и тихо дышишь.

Набрать дискомъ «100»

Въ твоихъ косичкахъ лебеда украдкой вплетена, ягоды бузины.

– Княжна.

– Народа родины вождь.

– Времени.

Фальцевой кровли мѣдь въ зелень времени уходитъ; сныть возлѣ, адонисъ.

Раскрытъ матрёшки ароматъ – комода красота.

Ксилолитовый полъ дома-коммуны, кадка съ цвѣткомъ, въ ладоняхъ жучокъ – коровка божья.

Есть три времени у этой исторіи.

– Три – обычно.

– Теперь восемь.

Чѣмъ ты лучше другихъ

Счастье – любить тебя, знать тебя, понимать и чувствовать каждое твоё движеніе – какъ громъ. Счастье – какъ громъ.

Женственности архетипъ изъ ларя въ павловопосадскомъ платкѣ изъятъ. Ты подросла.

– Ты слишкомъ долго ждёшь вѣчность.

– Такъ это же вѣчность.

Это и свѣтлый ресторанъ, это и дынный лимонадъ. Эта дѣвчонка, какъ метель; застывшая иллюминація въ кусочкѣ янтаря.

Сегодня непостижимой грозы обзоръ. Сегодня ты рядомъ.

Зіяющая глубина синевы

– Оттѣнки базальта.

– Чёрные?

– Оттѣнки. Базальта.

Телеграфный языкъ, такіе діалоги:

– Здравствуй, косточка телячья, сейчасъ тебя обглодаю.

– Смущаешь. Здравствуй.

Полдень. Широта. Стрѣлки переведены такъ, что до сихъ поръ нѣтъ солнца.

– Разсвѣта.

– Разсвѣта.

Зелёной пастой въ ручкѣ ты выводишь зелёные листья съ нажимомъ. Насъ окружилъ циклонъ, какъ будыльё въ глубинѣ осени.

– Не понимаю – говоришь ты.

– Особенно.

– Думаешь.., возбуждаешь?

– Думаю.

Затемно-синій міръ

Генеральнымъ секретарёмъ, Предсѣдателемъ Президіума, Генералиссимусомъ Совѣтскаго Союза назначенъ Юрій Алексѣевичъ Гагаринъ.

Если вообразить само естество трепета, которое вообще можно вообразить, то твой трепетъ только выше.

– Когда вернусь – будетъ иначе.

– Насколько иначе?

– Иначе, когда вернусь.

…была чрезвычайно хрупка и нѣжна по-вечернему, зажата немного – по-юному такъ. Какъ Диксонъ, какъ полуостровъ Таймыръ. Какъ синяя площадь – подъ цвѣтъ неба.

Чини себя и береги

– Никого нѣтъ.

– Никого.

– Не рай ли?

– Просто небо.

Въ подстаканникѣ (съ отблескомъ молніи) чай, копеечниковый мёдъ на кухонномъ столѣ и твёрдыя дольки лимона. Натёртъ паркетъ воскомъ въ сталинской высоткѣ (по полу ворсъ). Кожей обтянутъ диванъ, телефонъ изъ карболита и золота ребристый флаконъ.

Пріёмникъ-передатчикъ, заправлены въ перо чернила.

– Радіоточка рабочая.

– Какъ?

– Черезъ пространство.

Иной планеты звукъ – словно звукъ остужаемаго водой раскалённаго никеля. Чаще используются запятые, чаще правильно, чаще, какъ и прежде, съ нежеланіемъ.

– Утромъ ты тоже красива.

– Просто, дожди.

Дѣленіемъ цѣлымъ – не умножить

Въ свѣтелкѣ радіо (радіо похотникъ – зелёная лампа), малаго размѣра отдѣльная печь (чугуна капсулъ – обычая средоточіе) и двѣ полки красныхъ книгъ.

Метеоволна о грозахъ – здѣсь, гдѣ, если не снѣгъ, то морозъ, а солнца не видно за макушками иглъ.

Смерть – естественный процессъ – день клонится къ закату, закатъ къ ночи.

– Ты естественна.

– Въ условіяхъ крайняго сѣвера и въ космосѣ примѣнять съ предѣльной осмотрительностью?

– Станешь бѣлой медвѣдицей, позади дѣтёнышей двое.

Мохъ съ волчатами вперемѣшку, вертится въ игрѣ ихъ небо. Стали длань до логова совъ касается; птицъ будитъ, тревожитъ.

Звѣздой поляна, звѣздой просвѣтъ надъ ней. Такъ понять.

– Эти дни тревожными выдались.

– Трепетно и ты со мной говорила.

– Колючій ты.

– Незачѣмъ душу брить. Завтра вернусь.

Волнорѣзъ

Иной день думается, что весной было бы пріятно просыпаться съ тобой, готовить для тебя хлѣбъ, приносить его съ мягкимъ, бѣлымъ сыромъ.

Къ тому времени ты перестала бы смущаться.

– Хотѣла бы сказку.

– Просила бы. Утромъ.

Онъ выросъ близъ берега (кромки океана) съ высокими волнами, которыя перерасти его такъ и не смогли.

Онъ выросъ выше песка, выше самыхъ глубокихъ рыбъ – покорилъ соль частоты океанскихъ волнъ.

– А потомъ?

– Потомъ.., онъ ждалъ вселенную, чтобы вмѣстѣ вернуться обратно.

Поза одолженія

Животный сексъ не смущаетъ животныхъ такъ, какъ смущаетъ появившійся румянецъ.

– Похоть, пихта, пониманіе.

– Въ противовѣсъ?

– Хлѣбъ, хрѣнъ, холодъ. Сегодня ты трёшь одинъ хрѣнъ, завтра пучка связку, а послѣ – хочешь «сельдь подъ шубой».

Мятные леденцы стучатъ у тебя во рту.

– Крышесносъ.

– Неприлично дико.

– Хорошо, ладно. Поняла. Только не хмурься.

Утоли струями душъ голодъ щели между мірами. Накинь махру – прикрой и вьюшку.

– Не стой за моей спиной, рядомъ побудь. Иначе, боюсь.

– Ноги – на ширинѣ плечъ, ни попадя – раздѣльно.

– Нѣтъ. Всё. Ничего не надо. Улетай въ свой Ленинградъ.

Согрѣлась

Величина твоего предназначенія – Ключевской сопки высота. Безупречной вѣчности великолѣпіе.

Снѣга чрезвычайно много – та самая пора, чтобы въ лавку съ вёрстами стеллажей заглянуть (и телѣжками, чьи колёса то и дѣло неподвижно замираютъ). Тамъ боги манекеновъ, идолища тоски на полкахъ и пустошь отъ угла до угла.

– Для чего тебѣ это?

– Необходимо.

Снѣгъ каплями, снѣгъ на шарфѣ.

– Ты вѣдь совсѣмъ замёрзла.

– Не могла я замёрзнуть.

– Отринувъ оскорблённую гордость…

– Многаго на себя не беру.

– Сейчасъ.

– Воспоминанія должны быть пріятными.

– Ты пріятна.

– Чѣмъ занятъ?

– Вижу и ты согрѣлась.

– Согрѣлась. Ой.

Островъ Нерпёнокъ и дѣвочка-Тикси

Въ самомъ сердцѣ, поблёскивая висмутомъ, лежитъ удивительная земля – вѣчной мерзлоты Сибирь.

Мощь голоса моря, океана мощь. За руинами отторженныхъ волнъ – остовъ привидѣлся.

– Есть и такія, которыя живутъ рядомъ съ моремъ, но, при этомъ, несчастны.

– Зря.

Заплаканные глаза твои, голосъ срывается – теперь ты не помнишь.

– Есть два момента.

– Одинъ.

– Два, второй запасной.

Орава

Общественное мнѣніе таково, что болѣе девяноста процентовъ россіянъ считаетъ первоочередной задачей въ своей жизни: созданіе семьи, воспитаніе дѣтей и отсутствіе сдѣлокъ съ совѣстью.

Зерновой элеваторъ впотьмахъ (районированные сорта по лентамъ). По магистрали пробка, а утро такое.., какъ ночь.

Лучится свѣтъ оконъ сада. Вереницей дѣтишки до него въ будёновкахъ идутъ; родителей еле за руку держатъ.

– Протоптали, преобразили міръ.

– Успѣемъ?

– Безъ насъ не начнутъ.

Фіолетъ на головѣ завѣдующей дѣтскаго комбината, выцвѣтшіе на свѣту пластмассовые горшки, толстыя растенія въ кадкахъ съ маслянистыми цвѣтами и истошный малыхъ рёвъ изъ-за конфетъ и сахарной ваты – утренникъ нынче (въ ясляхъ и у старшихъ), калейдоскопы въ подаркахъ; конфеты-ромашка и мандарины въ куляхъ.

Покрытъ линолеумомъ полъ и валенки горой.

Снѣга танецъ, лисицъ. Затѣмъ космонавты.., чудо озаренія гирляндъ.

Лавровъ островъ

– Слово?

– Сѣверъ. Свѣтъ.

Дрейфующая станція въ линкрустовомъ переплётѣ. Реальности пластъ.

– Что-то ещё?

– Самолётъ. Сани.

– Самъ?

– Самъ.

Кремъ для обуви въ банкѣ изъ стекла; съ крышкой синей, мягкой. Таблетки отъ кашля со вкусомъ жжённаго сахара. Глаза лисьи.

– Лисичкины.

– Въ багульникѣ.

Лѣсъ

«Папоротникъ шеборшитъ, саранки рыжими кудрями трясутъ. Солнце, сквозь игольчатое сито сосновыхъ вѣтокъ, духъ таёжный, парной тянетъ горячимъ носомъ и дрожитъ отъ великаго удовольствія…»

Таисья Пьянкова

Озёрная вода іюля печалью согрѣта. Въ толщѣ – сомъ. Водоросли всего касаются, трогаютъ.

– Что мы дѣлаемъ?

– Живёмъ въ лѣсу.

– Что бы ты сдѣлалъ?

– Продолжилъ. Лѣсъ.

На лодочной базѣ лодки вверхъ брюхомъ, лодочникъ лещей коптитъ (папоротниковая водка, на хвоѣ настойка и въ спиртѣ мохъ; разлитъ одеколонъ по деревянному столу).

Понтонный мостъ уходитъ въ прибрежныя заросли хвоща, затѣмъ и въ сосны.

Кувшинки тамъ, кубышки, рогозъ. Чёрные ужи грѣются на опавшей къ солнцу хвоѣ.

– Надѣнешь сорочку?

– Незачѣмъ въ лѣсъ.

– Что значитъ «познакомить съ бѣлкой»?

– То и значитъ. Когда взрослѣе станешь – съ выдрой.

Безъ укосинъ она. Открытая калитка

Достовѣрно неизвѣстны: ни мысли опредѣлённаго человѣка, ни его чувства.., но кое-кто – онѣ, съ завидной настойчивостью (граничащей съ необратимымъ невѣжествомъ), продолжаютъ трактовать чужіе поступки, чтобы снова и снова огорчаться изъ-за собственнаго неумѣнія признать собственную слабость.

Весь долгій день она собирала чемоданы. Дѣлая день долгимъ она разсчитывала на скорость приближающагося вечера, на совѣсть того, кто удержитъ – не отпуститъ въ ночь.

– Что тебѣ отъ насъ надо?

– Отвѣтственности.

Умноженіе дѣленіемъ

Душа моря, по мѣрѣ возгонки, уходитъ въ соль.

– Въ облака.

– Функція цивилизаціи?

– Ростъ правильныхъ вопросовъ.

Машина, состоящая изъ винтиковъ и шестерёнокъ, будетъ обречена застопориться, если часть станетъ превосходить цѣлое. Въ то же время, машина состоящая изъ дополненій, не такъ эффективна какъ та, что состоитъ изъ главныхъ элементовъ. Такъ, шаръ катится не имѣя въ себѣ шуруповъ и передачъ. Солнечные часы неподвижны, но всё же показываютъ время. Пятьдесятъ килограммовъ урана приводятъ къ цѣпной реакціи.

Отчизны чёрная икра

Въ холодильникѣ не фреонъ журчитъ, но холодовой утоляетъ жажду и жуётъ натёртую чеснокомъ горбушку съ солью.

Русскія буквы на фонѣ сѣвера: окрошка, холодецъ, щи, кулебяка, разстегай, сочень, курникъ, квашеная капуста и гурьевская каша. Особенно волнительно хлѣбъ печь (въ ходъ изъ злаковъ мука и зёрна). Разсыпать сахаръ по сдобѣ.

Истина – соотвѣтствіе мірозданію (структурѣ міра), какъ косички на пирожкахъ. …колосья рѣдкіе подъ снѣгомъ, кое-гдѣ рѣпа.

– Готовишь хорошо?

– Одинъ не останусь.

Тѣло тѣни тысячи тоннъ

«27 февраля 1953 года въ Большомъ театрѣ шёлъ балетъ «Лебединое озеро». Въ восемь часовъ въ своей ложѣ появился Iосифъ Сталинъ. До конца спектакля онъ былъ одинъ.

Затѣмъ попросилъ директора поблагодарить артистовъ. Послѣ чего уѣхалъ на Ближнюю дачу».

Алексѣй Рыбинъ.

Въ прикроватной тумбѣ, за ключами – тайна расположена, за сухой горбушкой хлѣба – тайна больше, за компасомъ – настоящая тайна сокрыта.

При кровати часы поросли травой – сухого вереска вѣтка придавлена. Здѣсь ледорубъ въ чехлѣ, трафаретъ и фото курорта. Въ рамкѣ жукъ-носорогъ, ассигнаціи въ пачкахъ. По фарфору чашки сѣтка кобальтомъ, цукаты въ вазѣ и книга «Синій цвѣтъ Арктики».

– Въ тотъ моментъ понялъ: ты – вотъ.

– Ты – наоборотъ.

***

Тюль задёрнутъ. Жизнь прожита на треть.

Самъ соболёкъ

Въ аэропортѣ:

– Что въ вашемъ бочонкѣ?

– Кровь.

– Хорошо.

– Хорошо что оленья.

Фонарь такси вязнетъ въ липкой вьюгѣ (исчезая въ переулкѣ, за изгородью поворота). Твои рѣсницы дрожатъ, снѣгъ въ лицо, руки въ муфтѣ.

– Какъ къ тебѣ, такъ снѣгъ.

– Скоро сѣверное сіяніе показывать будутъ.

– Значитъ вовремя?

– Заходи.

Шалью укрыта.., бѣльё въ вишню, носки въ цвѣтъ.

Запечатлѣна офортомъ эпоха грозъ въ рамахъ, ода кедру повсемѣстной обшивки; но, а соболёкъ… соболёкъ на колѣняхъ калачомъ крѣпко спитъ.

– Только вотъ соболька не трожь. Не буди.

– Хорошо.

Бураго цвѣта варенье изъ шишекъ, вороновъ слободки травъ чай – изъ ихъ гнѣздовья. Чёрный самоваръ нагрѣтъ. Сурдина винила.

Ты ѣшь молча, не рѣшаясь произнести теплоту.

– Скучала.

– Призналась.

***

Время къ веснѣ замедляется, приходитъ мартъ, прекращаются метели и время останавливается полностью.

По тѣлу тѣльникъ, новаго льна брюки, обувь изъ замши и часы (съ механизмомъ «3031»).

– Ты берёшь своё генетической памятью, ты используешь недопустимое, чудовищное оружіе – твоя улыбка, какъ у Гагарина.

Цѣлительная сила хвойныхъ

Въ девяти градусахъ высоты луна, а совъ столько, что не счесть. Одну на ели слышно – за телеграфа проводомъ; иная – надъ туей шелестомъ волны прошла.

Въ печи гулъ гудитъ. Дёгтемъ тянетъ.

Лодка-долблёнка паритъ межъ макушекъ – серьёзный транспортъ для суровыхъ условій (изъ-подъ циркуля ещё тѣхъ инженеровъ). Паришь на снарядѣ огибая хвои стволы (собирая ковшомъ, молча любуясь).

Вотъ птица-ямщикъ въ пеплѣ, дятлы красными флажками по мачтамъ сосенъ разсажены. Поспѣли смородины красной бусины къ лѣту, ближе къ осени.

Небо синее видно, ночное; и дымки такъ чуть – до Эрмитажа не добраться.

Топчетъ лапищами совѣтская кошка.

– Можетъ котъ?

– Можетъ котъ.

– Всё это очень тревожно.

– Получается – тревожно.

Кузбасслакъ

Снѣгъ стекломъ самъ себя подъ резиной подошвъ рѣжетъ, весна ручьями обросла.

Проѣздного цирка трубы дымятъ; жгутъ клоуновъ, коней.

Между четвёртымъ и пятымъ этажомъ, за мусоросборникомъ, что скрытъ за шахтой лифта, можно обнаружить отходы – продуктъ существованія человѣкоподобнаго.

Разсохшійся пластикъ ліанъ, щербина бетона… По городу пахнетъ краской, гладіолусами и колбасой въ промасленныхъ бутербродахъ, завёрнутыхъ въ поліэтиленъ.

Глухая полночь нынче; сыро (запахъ сырого бѣлья, запахъ магазина «Овощи» и мокрыхъ ледяныхъ половъ, застланныхъ крашеннымъ оргалитомъ).

Флаги полотнами звукомъ дрожатъ. Мороситъ.

Въ воздухѣ пахнетъ сливовымъ компотомъ; постылыми голубцами.

– Роза вѣтровъ?

– Гиперреализмъ.

Двѣнадцатое апрѣля

Сѣверъ. Нимбъ.

Подъ вѣчнымъ льдомъ,

каменнымъ углёмъ —

клеверъ подъ нимъ.

Стоишь неровно,

стынешь ты;

въ раю словно.

Изъ оленьихъ шкуръ пошиты наряды.

Сіяніе; въ семи шагахъ.

Отдаёмся другъ другу —

за полярнымъ кругомъ.

Миѳы… въ твоихъ устахъ.

Когда нашёлъ тебя въ біологической капсулѣ – ты спала дельта-сномъ, укрывшись шкурой мамонта съ его обвисшаго брюха.

Снѣгъ глухо давитъ себя (разбившись съ крыши). Лопаты листъ по снѣжной коркѣ тщаніемъ скрипитъ. Подтаялъ

…и утромъ солнца много.

Волны лижутъ утёсы, лижутъ камни берега. Ракиты и проталины.

Утвердительно прикрыты вѣки.

– Тебѣ хлѣбъ въ горкомѣ пекутъ?

– Именно такъ.

– Какъ заказываешь?

– По селекторной связи.

Испечёнъ бородинскій хлѣбъ. Играетъ пластинка съ пѣснями о Гагаринѣ.

Двѣнадцатое апрѣля завтра; сегодня ты улетаешь.

Цвѣты дождю оставь. Сѣверу и вѣтру

Испечёнъ бородинскій хлѣбъ.

Безсердечная ты.

– Да.

– Нѣтъ.

Ты цѣлуешь себя.

Одиночество

въ зеркалѣ

одна разглядывая.

Въ апрѣлѣ, когда гроза отступаетъ и робко возвращается обратно (не рѣшаясь преодолѣть весеннюю пыль), слышенъ звукъ сухой травы; клубами влага.

Шумъ шинъ по лужамъ вотъ-вотъ начнётся, скользкими станутъ ставни, рельсы, лавки въ паркѣ.

– Гдѣ арка сводомъ?

– Мелками по асфальту можно: жёлтыми, синими – размоетъ.

И щебетъ птицъ, и дворника метла утро рѣжетъ.

Крутой кипятокъ лучъ проглотилъ, клеёнка солнцемъ нагрѣта. Репетиръ – часы съ боемъ – на вершинѣ комода, въ лакѣ. Киномассивъ, граммофонъ, грампластинокъ каскадъ и фото, гдѣ ты на роликахъ.

***

Сырыхъ тополей кроны спилъ, сирени почки по двое ершатся. Плащъ на ней тонкій, свѣтлый; полусапожки.

Мимозы съ вербами. И воскресенье, и ты взрослѣе.

– Кѣмъ ты раньше былъ?

– Хлѣбъ пёкъ.

– О судьбѣ думалъ?

– О тебѣ тоже.

– Чѣмъ былъ занятъ?

– Боярышницъ ловилъ.

– Адмираловъ?

– Онѣ съ крапивницей въ рамкѣ.

***

Цвѣтокъ купальница, цвѣтокъ прострѣлъ. Листва клубники на клумбахъ.

На сѣверѣ дождь съ вѣтромъ.

Вѣчная мерзлота необжитого пространства

Буранъ настолько тяжёлъ, что нѣтъ иныхъ словъ, кромѣ слова «нѣтъ». Понявъ это, ты остаёшься дома; въ домѣ, примыкающимъ ко вставшей льдомъ рѣкѣ.

– Спасибо.

Полѣ шахтами испещрено, припорошено ихъ дно бѣлымъ снѣгомъ. Гладіолусы морозомъ крыты.

Настроеніе колодезное, студёное, какъ реле пріоритета изъ дворовой будки.

Снѣгъ, снова снѣгъ. Снѣгъ, вѣтеръ. Пальто, шарфъ, бетонъ и красота прескораго разсвѣта.

Чёрныя римскія шторы, чёрный самоваръ, чёрное дно стеллажа и чёрный чугунъ печи. Дерево.

Стародачный домъ со шкафомъ (запахъ галантереи, солидола лезвій.., фанеры). Облѣпиховое масло во флаконѣ. Кисточка изъ мѣха. Въ рулонѣ холстъ.

– Намъ же не надо разставаться?

– Намъ можно не разставаться.

– Стоитъ остаться?

– Теперь…

– Остаться?

– …мы на сторонѣ зимы. Стоитъ остаться.

Глава третья

Крапива

Молодая крапива по обѣ стороны желѣзнодорожнаго полотна; по краямъ мазутныхъ шпалъ и стыковъ рельсъ (гдѣ соръ и пустошь).

Со второй половины іюля и пахнетъ иначе, по-особому, какъ въ первыхъ числахъ мая.

Кому Москва красная, кому Москва весенняя – разрисованная альдегидами шестигранныхъ фломастеровъ.

Дымъ кальяна въ прохладѣ индійскаго ресторана, зелень травъ заститъ сырую землю по пути въ аэропортъ; деревьевъ кожа и молодая поросль хвойныхъ.

– Ты знаешь… Ты единственный мужчина, чьё превосходство чувствую.

– Знаю.

– Мнѣ тебя не хватаетъ.

– Знаю и это.

Подъ дикой крапивой горсть самоцвѣта; жжётся.

Уѣхалъ. Ты одна осталась.

Заимка. Околотокъ

Приборная панель видна отчётливо, даль – нѣтъ (только шлагбаумъ).

Лѣсъ тьму сгущаетъ (быстрѣе, чѣмъ это дѣлаетъ вечеръ).

Уѣхалъ за край: пчёлъ растить, снытью любоваться, вьюнками.

– Это правда.

– Это совсѣмъ не красиво.

– Тѣмъ не менѣе – правда.

Квасникъ квасъ хранитъ. Тарелка съ творогомъ. Чёрныхъ хлѣбъ – по-русски чёренъ, полонъ прѣлью травъ (луговыхъ, банныхъ). Поверхъ соль съ мёдомъ. Соты.

Обиліе мира

Зелёные оттѣнки сѣраго… ступенью, отъ кроны къ кронѣ.

Горькая полынь – горше жизни, горше млечнаго сока и слёзъ твоихъ. Надежды яма горечи горькой полна. Разстроена ты, порвались колготы изъ дедерона.

– Что у тебя на сердцѣ?

– Знать бы.

– Ты пріятно говоришь на шведскомъ.

– И трёхъ ночей мало.

Твоя красота – красота дипкорпуса: сапфиры по бархату, скулы. Грудь.

Полѣ волнъ крапивъ за представительствомъ. Музыка между.

Пятихвойная чаща лѣса

Ёлочные шары висмутомъ переливаются, омутомъ кобальта зовутъ.., кристалломъ купороса. Дремучій лѣсъ изъ ёлки простёртъ за кресломъ сразу (чащоба его фасетчата, словно стрекозъ глаза). Тамъ шары въ цвѣтъ купальницамъ, тамъ избушки дягиля патокой, медвѣжатъ рядъ.

Глубина зимы въ полной мѣрѣ, раскрывается въ семидесятыхъ числахъ декабря: свѣтъ изъ-подъ двери разслабляетъ всё больше и больше, норовишь уснуть; а изъ-подъ шторъ спальныхъ снѣгъ сыплетъ много, до середины наметаетъ.

– И въ школу утромъ не идти; не надо.

Если неспѣшно выпускать воздухъ черезъ носъ, то появится звукъ вьюги.

– Будто вьюга.

– Закрой глаза.

– А діафильмъ?

***

Изъ Калинина кружка съ гербомъ (чуждымъ орломъ, конечно же, не тѣмъ), чугунокъ червоннымъ сѣятелемъ набитъ. Лёгъ свинцомъ фонарный свѣтъ на портьеры гостиной.

Раньше макулатуру собирали, а книжный былъ на улицѣ Кирова (самъ Кировъ жилъ по-сосѣдству, зима перетекала плавно въ зиму, въ шифоньерѣ висѣла очень тёплая шуба и кухонныя занавѣски скрывали паръ свеклы къ празднику).

– Съ горки кататься идёмъ?

– Пусть валенки просохнутъ.

Въ хрусталѣ мандарины, дождь подъ столомъ, закатился колпачокъ изъ-подъ жёлтыхъ и круглыхъ пилюль. Сиропъ шиповника вотъ, коробка пирожныхъ съ прозрачнымъ верхомъ.

Снѣгъ, скрипъ, фонари, прохожихъ эхо. Такъ выглядитъ наша родина этимъ вечеромъ.