Текст книги "Руны и зеркала"

– Ужас какой.

– Да, неприятно. Но к чему это я говорю: фактически, у него отключилась способность отвечать на вопрос «что?». В мозгу есть два пути обработки зрительной информации. Один отвечает на вопрос «что это?», другой – на вопрос «как и где?» – фактически, «что оно делает?» тоже. У бедняги Джона сломалось подлежащее. Вот тебе, Юлечка, и всё. Прошивка мозга, ничего более. Чисто программная вещь.

– Леша, а не может быть так, что мозг приспособлен для отражения реальности, а тем самым и язык? Как бы ты ни изощрялся, но в мире существуют объекты и изменения во времени – отсюда существительные и глаголы, вот тебе и все.

– Понимаешь, какая штука, – мы не можем вообразить себе нечто другое, оставаясь внутри вот этого, – старичок постучал пальцем себе по лысине.

Марго угрюмо сидела над своим стаканом минералки, положив локти на стол и сцепив пальцы. Никто не вел никаких противозаконных разговоров, но было в этом сборище что-то неестественное. Все говорили такими длинными фразами, слишком сложными и правильными, так старались поразить друг друга… ну, не старались, а как будто нарочно что-то изображали. Как в кино, точно. В реальной жизни так никто не разговаривает. Нормальные люди говорят коротко. Привет, есть будешь, классная лазанья, посмотри, какой пост в ленте… А когда хотят показать интересное, никто же не будет его пересказывать словами, когда можно прочесть и посмотреть?! Или там, послушать, если ролик с музыкой. Садишься рядом, открываешь «ладошку», говоришь: зырь, что я нашел, человек смотрит, вы вместе смеетесь или что-нибудь говорите про это. А когда сам что-то важное хочешь сказать, то постишь в свой блог, и все, кого ты пометишь, это увидят, и ответить можно всем по очереди, никто никого не перебивает, не перекрикивает, вот как сейчас Евгений с Майком. А так что – для всех, кто не услышит твое интересное, придется еще раз повторять? Наизусть, что ли, выучить и изображать из себя перезапуск файла? Это только в кино бывает, когда человек говорит, а все вокруг его слушают. На самом деле все всегда отвлекаются, мало ли кто чем занят. И зачем весь этот театр?

Наверняка это они для чего-то делают, не просто так. Такой флешмоб или чудацкое хобби вроде исторической реконструкции. Или нет? Может, Соло их всех от чего-то лечит?..

Вообще-то в детстве люди подолгу говорят друг с другом, и это бывает очень весело. Ну, там, в дошкольном возрасте, пока эскомов ни у кого нет. Или мы с Ленкой в восьмом классе ходили в «Лавку чудес», на сэкономленные от завтрака деньги брали себе кофе, сидели там и трепались. Ничего больше не делали, только разговаривали. Даже не помню про что – про актеров, музыкантов, учителей – но хохотали так, что однажды к нам подошел унылый старый тип и спросил: «Извините, девушки, а вы что заказали? Я тоже хочу так смеяться!», и Ленка тогда по правде упала под стол от смеха… Значит, они тут в детство впадают? Или… или у них нет Сети? Они все отключенные?

Пока на нее никто не обращал внимания, Марго потихоньку пробралась в коридор. Выйдя из ванны, услышала голоса на кухне.

– …И в любом случае не раньше, чем через год. (Это Антон)

– Ну и что? Ты не можешь пока работать у Сергеева? (А это Лара. Только без обычного властного спокойствия, в голосе волнение и насмешка – как сегодня утром, когда она пела.)

– Это как? Поступаю сейчас к нему, он мне отдает ставку, отсевает других, учит меня, планирует работу, а через год я ему говорю, шеф, дэсэвэдэ, еду в Страсбург? Извини, мам, но я так не могу!

– Слушай, что ты выдумываешь проблемы на пустом месте? Скажи прямо, что тебе неохота, Емелюшка.

– Мне неохота, – с готовностью подтвердил Антон. Ответом был металлический лязг, будто целая горсть ножей и вилок разом рухнула в раковину.

Марго на цыпочках вернулась в залу, стараясь не делать глаза пузырями. Что удивительного, если у них есть сын? Они вполне респектабельные граждане. Не считая некоторых нюансов.

– Чай мы поставили, – из коридора появилась Лара. – Майк, вы инструменты просто так принесли? Ты споешь нам сегодня?

– А? – Майк обернулся от вирт-эволюшна. – Как скажешь, хозяйка. Но у меня только старенькое. И чужое.

– Давай. Юлия Николаевна, мы вам не помешаем?

– Нет-нет, Ларочка, пожалуйста. Я люблю, когда Миша поет.

Петь он начал не сразу, вот это уж точно не как в кино. Снял чехол с гитары, Айша вытащила свою скрипку, и потом едва ли не полчаса скрипка подмяукивала гитаре, а Майк вертел колки, и оба переговаривались на ломаном английском, что-то рисовали в воздухе руками. Наконец Майк принялся выстукивать на струнах лихой латиноамериканский ритм, а скрипка повела мелодию. Вывела, уступила место, и Майк запел, к удивлению Марго – по-русски:

 
– Возьмите остров у края света,
Немного флирта, немного спорта,
Включите музыку, вот как эта,
четыре четверти, меццо-форте…[1]1
  «Школа Танцев», Михаил Щербаков.


[Закрыть]
 

Аня тут же очутилась в середине залы, переступила вправо, изогнувшись, переступила влево, для равновесия подняла руки, будто паркетный пол качался туда-сюда под ее туфельками и нужно было не упасть. Марго… а что Марго? Клубными танцами она занималась в прошлом году и что-то такое похожее на сальсу или кумбию без партнера изобразить могла, но еще никогда не пробовала проделать это на глазах у людей…

 
…Прибавьте фрукты и пепси-колу,
в зените солнце остановите,
и вы получите нашу школу,
во весь экран, в наилучшем виде!
Но в лабиринтах ее цветочных,
Все обыскав, осмотрев, потрогав,
Вы не найдете программ урочных
и никаких вообще уроков…
 

Очередной наклон палубы вынес Марго из кресла, а рядом с Аней уже плясал Антон, но она словно не видела его протянутой руки, а посматривала, отбивая каблучками ритм… посматривала на… у-у, так вот оно в чем дело! Толстый Паша громко хлопал в ладоши, Соло посмеивался. Бедная Аня. Нет, счастливая. Ну покружись с парнем, люди же смотрят… или хотя бы со мной, и перестань так смотреть на того, большая ты дура!..

 
– Мы только там не шутя крылаты,
Где сарабанда, фокстрот и полька,
Но если нас вербовать в солдаты,
мы проиграем войну, и только.
Сажать не надо нас ни в ракету,
Ни за ограду к тарелке супа:
Такие меры вредят бюджету,
и наконец, это просто глупо!
 

Марго рассмеялась так, что сбилась с ритма, Соло тоже смеялся, когда она выпрямилась и посмотрела на него. Плохо только, что конец у песни был печальный и непонятный. Вот зачем это нужно – к веселым песням приделывать грустные финалы? Чтобы выглядеть умнее?

Майк и Айша перемигнулись, и сразу, без подготовки, завели другую, медленную, про какую-то липу у перекрестка, – Айша положила скрипку и подпевала нежным вокализом, без слов. Но Лара позвала Марго принести чай и сладости.

Пока они собирали чашки, в коридоре послышались шаги, голос Ани.

– Нет, я лучше пойду. Знаете, мне в Твери предлагают работу. Я, наверное, уеду на месяц-другой.

– Хорошая работа, Анечка?

– Нет. Неважно… Соло!..

– Ну-ну, что ты…

Марго чуть не поставила чашку мимо подноса, но вовремя подхватила. Осторожно взглянула на Лару, та печально усмехнулась, подняв бровь.

Когда они вернулись в залу с подносами, Соло сидел рядом с Пашей, оба опять с коньячными рюмками. Марго, налив себе чаю, пристроилась у столика в эркере. Соло и Паша были буквально в двух метрах от нее. Паша говорил полушепотом, но с большим чувством, и Марго совершенно нечаянно переключила на него слух, перестав слышать гитарные переборы, вот как ловят нужную радиостанцию.

– …Старик, ну я же не прошу тебя писать мне панегирики, я же…

– Еще бы.

– Не прошу! Просто напиши, что ты прочел Богдановского. Только это. Правду и ничего кроме правды. Ну?

– Паша. Если я напишу о тебе правду и ничего кроме правды, это… не поспособствует твоей литературной карьере. Извини. Вот тебе встречное предложение: я о тебе промолчу, договорились? Хотя, может, и стоило бы эту карьеру прервать, у тебя столько нераскрытых потенциалов…

– Соловьев, ты – меня – достал! – торжественно прошипел Паша. Соло молча отсалютовал ему рюмкой. Марго уткнулась лбом в колени, сдерживая смех. Соловьев. Может, у него еще имя с отчеством есть?

– Кстати, я давно хотел тебя спросить: не страшно заниматься этим?

– Чем? Литературной критикой?

– Нет, ты знаешь, о чем я, – Паша разгорячился от выпивки и насмешек, усы его встопорщились, и восточная сладость из голоса исчезла.

– А-а. Нет, не страшно. Мы осторожны. И на то, что я делаю, еще статьи не придумали.

– Ну допустим, хоть это и не так. Тогда спрошу по-другому: не стыдно? Все-таки ты, если называть вещи своими именами, снижаешь обороноспособность страны?

– «Нет» на оба вопроса.

– Не понял тебя.

– Не стыдно и не снижаю. Я ее повышаю. Точнее, повышал бы, если бы мог сделать больше.

– Ты что хочешь этим сказать?

– Я ничего не хочу сказать, Паша. Допиваем?

Звякнуло стекло. Потом Паша встал и сухо сказал, что ему пора.

На Марго вдруг накатила такая грусть, что захотелось свернуться клубочком и заплакать.

Чего ты развеселилась, лошара? Ничего ведь нет хорошего. Это они веселятся, а ты здесь чужая, и в почтовом ящике уже наверняка ждет новая повестка. А Соло на тебя наплевать, он и не обещал ничего. Если бы он мог сделать больше, ага…

На столике среди крошек и винных пятен остались бумажки от конфет. Марго подобрала несколько, смяла в рыхлый комок, покатала в ладонях. Получилось красиво: яркий серебряный с матовым золотым пятном.

Фольга как пластилин, только это не все знают. В детстве Марго ее собирала (или отрывала от кухонного рулона, но перестала после того, как влетело от мамы), и лепила… всякое. В основном животных. Змеи – серебряные, золотые, изумрудные и рубиновые – самые простые, но можно и лебедя, и уточку, и котенка, только сидячего, чтобы длинные лапки не делать, а то они оторвутся. Этих котят у нее одно время было целое стадо. Кругленьких, как клубки, и длинношеих, как египетские кошки.

Пальцы сами вылепили круглому комку два острых уха. Ногтями Марго обмяла шейку, сделала хвост морковкой и передние лапки, потом мордочку – щеки и хитрый нос, и на нем как будто тут же блеснули короткие усы. Глаза я делала из металлических бисерин-самоцепок, синих и зеленых, но где же их взять теперь – может, их вообще больше не продают… Она оторвала два кусочка от золотого фантика, скатала в твердые шарики. Вот – отличные желтые глазки. Кончиком стила поставила на места, получилось не сразу, и потом пришлось поправлять голову. Брать котят под подушку нельзя было – расплющатся. Они сидели рядком на столе и меня охраняли. А теперь он сидит, серебряный зверь, и не понимает, что мне нужно. Легонький, шуршит под пальцем. Может он быть моим защитником? В детстве они иногда помогали, только нужно заклинание.

Спохватившись, огляделась: никто на нее не смотрел, вообще никого не было в зале, только кто-то разговаривал на кухне. Марго включила эском, быстро вытащила клавиатуру.

 
у меня в руке серебряный зверь
может быть я сегодня уеду в тверь
может быть я уйду из дома пешком
ты чего молчишь оловянный ком?
в эту темную ночь ты мне помоги
мой серебряный зверь из чужой фольги
 

Это стихи, вдруг подумала Марго.

Нет. Да. Да!

Плохие, просто ужасные. Это полная глупость.

И детство в заднице.

Надо показать Соло.

Лучше повешусь.

Но это стихи…

– Молодец! – сказала у нее за спиной Лара, и Марго подпрыгнула в кресле, обеими руками вцепилась в эском:

– Ёшки, вы чего?! Нельзя так пугать! Ой, извините…

– Соло!

– Нет! Они ужасные! И вообще, это нельзя… это как чужую почту… Я сказала, нет!

– Спокойно, спокойно, – Лара погладила ее по плечу, Марго щелкнула на нее зубами и рыкнула, как маленькая. Лара засмеялась, Соло – нет. Он уже стоял перед ней, и от него немного пахло коньяком.

– Я не буду читать вслух, – веско пообещал он, и Марго почему-то сразу отдала ему «ладошку».

– Спасибо. – Соло опустил глаза на одну секунду, Марго даже не успела начать переживать. Потом улыбнулся во всю бороду, глядя поверх очков, и у наружных уголков его глаз собрались веера морщинок, будто павлиньи хвосты. – Ну вот! Завтра с утра можешь идти домой. Все будет в порядке.

– Как? Уже?

Лара и Соло рассмеялись.

– Если понравилось у нас, приходи в гости, – сказал Соло. – Потом. Когда образуется.

– Но эти стихи… не очень хорошие. Мягко говоря.

– Э-э, – Соло сделал хитрое лицо. – Я говорил, что научу девушку писать ХОРОШИЕ стихи? Я этого не говорил. Это, может быть, со временем, не так быстро. Но в армию тебе уже не попасть. Забудь об этом. Даже и не мечтай, Маргаритка.

– Откуда вы знаете? – недоверчиво спросила Марго.

– Откуда я знаю… Богатый жизненный опыт, надежный базис. Если есть сомнения, могу проверить шлемом, но это – только для твоего спокойствия, не для моего. А потом сразу спать.

– Волос-то сколько отрастила, – беззлобно проворчала женщина в зеленом халате. Взялась за шлем на голове у Марго, покачала из стороны в сторону, глядя куда-то в свою аппаратуру. Внутренние упоры на пружинках проскребли затылок и виски, как подпиленными коготками, и по спине пробежал озноб. – Есть. Теперь смотрим на монитор и в уме выполняем задания. Вслух говорить ничего не надо, вводить числа не надо, просто считай в уме. Вот движок для перемещения объектов. Все понятно?

Марго молча кивнула. Она больше не боялась. Устала бояться. Левая рука в кармане куртки сжимала комок фольги.

Такой программой ее проверил Соло, после того, как прочел ее «стихи». Но там заставка была немного другая, более яркая.

ПРИЗЫВНАЯ КОМИССИЯ

МЕДИЦИНСКОЕ ОСВИДЕТЕЛЬСТВОВАНИЕ ГРАЖДАНКИ РФ…

ВНИМАНИЕ! ПРОТОКОЛ И РЕЗУЛЬТАТЫ ОБСЛЕДОВАНИЯ КОПИРУЮТСЯ В ЛИЧНОЕ ДЕЛО…

НАЧАТЬ? (Да/Нет)

Провинция справляет Рождество, в отчаянии прошептала Марго – про себя, конечно. Дворец наместника увит омелой…

ВЫЧИСЛИТЕ 42 + 14 36-25

Наместник болен. Лежа на одре, покрытый шалью, взятой в Альказаре…

РАСПОЛОЖИТЕ В ПОРЯДКЕ ВОЗРАСТАНИЯ…

– Что за ерунда, – пробормотал женский голос рядом.

Едва ли он ревнует. Для него сейчас важней замкнуться в скорлупе болезней, снов… – дальше Марго не помнила, да и некогда было.

РАЗМЕСТИТЕ БЛОКИ КАК МОЖНО БОЛЕЕ КОМПАКТНО…

– Остановись пока.

Пока ходили за другим шлемом, Марго сидела неподвижно, стараясь ни о чем не думать. И опять началось.

РАЗМЕСТИТЕ БЛОКИ КАК МОЖНО БОЛЕЕ КОМПАКТНО…

НАЙДИТЕ ПУТЬ ЧЕРЕЗ ЛАБИРИНТ…

ВЫЧИСЛИТЕ…

– Ну всё. Категория «дэ».

Монитор перед Марго погас. У нее все сжалось внутри, она не могла даже вспомнить, что это значит – категория Д, хорошо это или плохо. Шлем чем-то зацепился за волосы и дернул – больно, до слез.

– Рада небось? – брюзгливо поинтересовалась докторша. – По глазам вижу, что рада. А я бы на твоем месте подумала, есть ли тут повод для радости. У тебя в мозгах такое творится, что даже в армию не берут, а ты еще молодая, тебе жить, детей рожать… Все эти ваши снизеры-шмизеры, не понимаю, куда Минздрав смотрит. Висите в Сети круглые сутки, нет бы книги почитать, Пушкина или Толстого. Сиди пока, напишу заключение.

«У люб – ви как у пташ – ки крыль-я…» – вызвонила Марго.

– Привет, – заговорщическим полушепотом спросила Лара. – Ну что, как оно?.. А вроде ничего? – эй, погоди обниматься, дай дверь закрыть! Соло! Ты где?! Меня душат!!!

Сияющая Марго выпустила Ларину шею и прошлась по коридору в чечетке. Соло в домашних брюках и выгоревшей камуфляжной майке вышел из гостиной, улыбаясь.

– Вижу, есть результат?

– Есть! Есть! Есть! – восклицала Марго, бешено вертя длинным концом шарфа. – Не годна к вычислительной!

– С формулировкой?..

– Усиление альфа-ритмов во лбу! Височные бета и гамма! Синхронизация передних с задними! И пэбэ-тридцать два! Соло, я вас люблю-у-у-у!

– Может, десинхронизация?

– Да, точно! И еще межполушарное что-то такое!

– Ну, значит, все в норме, – констатировал Соло, и кружащаяся Марго с хохотом рухнула ему на руки. – Стой, не падай.

Ладони у него были теплые, и он ловко придал ей вертикальное положение. Марго покосилась на Лару и вдруг застеснялась.

– А я шампанское принесла… Вот.

– Замечательно! – ответила Лара. – А у нас есть сыр и папайя.

Шампанское пили в зале, и бледное осеннее солнце так же кипело, вспыхивало и переливалось через край. Сверкали хрусталики на люстре, золотом горели книжные корешки, блестели навощенные листья на подоконнике, кружилась в своем вечном хороводе веселая живность в вирт-эволюшне, и мелькали отражения рыбок и змеек в высоких бокалах. Каждый миг был полон смысла.

– За тебя, Маргаритка!

– Соло, за вас и Лару!

Полбокала еще добавили радости, хотя, казалось, уже некуда.

– Соло, я сейчас подумала – какие же стихи вы сами пишете? Я имею в виду, по-настоящему, а не в буриме? Вы, наверное…

И что-то оборвалось, только слышно, как оседает пена от шампанского.

Соло коротко хохотнул, будто закашлялся. И сказал очень мягко:

– Я, Маргаритка, стихов не пишу. Совсем. Не пишутся у меня.

Не верю, хотела сказать Марго, и даже рот открыла. Но тут же поняла, что верит. Что это правда.

– После армии, Марго, – так же мягко сказала Лара. – После армии – не пишет. Раньше-то писал.

Рогатые рыбы, колючие шары, змеи с плавниками неслись друг за другом в черноте под стеклом. В маленькой лужице лопались пузырьки.

– На самом деле это замечательная история, – спокойно и с улыбкой заговорил Соло. – Как-нибудь, но лучше не прямо сейчас, посмотри в Энциклопедии так называемый Брянский инцидент. Ошибочный запуск по несуществующей цели… ну неважно. А важно то, что главным героем этого инцидента был твой покорный слуга. Тогда молодой и на вид безвредный. Шуму было… Собственно, этот инцидент и создал… прецедент. С тех пор такие, как мы с тобой, почему-то считаются негодными к вычислительной службе. Адо того пытались как-то скорректировать, чтобы нам было проще выполнять гражданский долг. Никакого вреда нам от этого не было – то есть ничего такого, что поддавалось бы диагностике. А стихи… стихи такая штука, которую к медицинской карте не подошьешь.

– Соло… я…

– Ой. Ну ты что? Стихи – не единственный способ, знаешь ли.

– Хватит ужасы рассказывать девушке. Давай-ка еще по одной?

– Да, – сказала Марго. – Давайте.

Она плохо помнила, как забрела в кофейню. Перед ней поставили белую чашечку с черным эликсиром, и шампанское наконец перестало щипать в носу, отступило от глаз.

Марго вынула эском, быстро набрала несколько слов. Отправила. Посмотрела немного на экранчик и принялась размешивать сахар. Проклятье, губы все равно расползаются в стороны, как у маленькой, и подбородок дрожит… Хорошо, что я написала ему. Но он же все равно не ответит, ну и что?

Кофе оставалось на четверть глотка, когда эском звякнул. Письмо. Наверняка ерунда какая-нибудь, реклама…

50/09/29. Solo. Письмо пустое! Нет: с музыкальной прицепкой. Марго сунула в ухо банан и кликнула на квадратик с нотой.

Гитара и скрипка… и голос:

 
…А наши дети – о, наши дети! –
Больших протекций иметь не надо,
Чтобы занять в мировом балете
таких мартышек, как наши чада.
Они послушны тому же звуку,
Они умеют поставить ногу,
Расправить корпус, направить руку,
они танцуют – и слава Богу!..
 

И всё, конец фрагмента. «Перезапустить?» Нет.

Цитата должна быть ясна с первого повторения.

«Расслышать бурю за плясом дробным не доведется не нам, ни детям». Но ведь можно все слышать и делать вид, что не слышишь, и продолжать танец, потому что так нужно. Чтобы встретиться потом.

Она вытащила из кармана клавиатуру, расправила ее на столике, подключила и открыла предпоследний файл.

Кленовый лист неторопливо падал в колодец двора, словно вычерчивал вертикальную строку японского стихотворения. Человек за окном

3. Прорицание вёльвы

Один попросил провидицу вёльву поведать о Рагнарёке – великой битве, которая положит конец миру, и о том, кто будет жить после нее. И сказала вёльва, что в этой битве сгорят небеса, земля и целый мир, погибнут все боги и весь род людской. Тогда из моря поднимется новая зеленая земля, и придут на нее младшие боги и новые люди – мужчина и женщина.

Денис Тихий. Если вы меня слышите

Камни из стен возопиют и перекладины из дерева будут отвечать им…

Книга пророка Аввакума 2:11-12

Оазис, расположившийся неподалеку от высоченной божницы, носил невразумительное название «ШЕПLЕГШ». Выглядел он так себе – несколько брезентовых шатров, вздуваемых горячим ветром, насосная станция да чахлая акациевая рощица. Легко можно было и не останавливаться в нем – воды Диску и Василисе хватило бы до следующего оазиса, а шнягу стоило экономить. Диск равнодушно покатил тележку с поклажей мимо зазывалы, приветливо махавшего руками на жестуно: «Холодная вода! Жирная жратва! Заходи!» Но Васька остановилась перед табличкой с названием «ШЕПLЕГШ», будто уперлась в изгородь.

– «Что?» – показал Диск.

Васька на него не смотрела, она сосредоточенно водила пальцем по крашеным буквам. Диск похлопал ее по плечу, Васька оглянулась:

– «Идем!» – показал он.

– Эти буквы, – прошептала Васька. – Они металлические.

– Ну и что? – прошептал Диск, торопливо обмотав рот шарфом.

– А то. Это не буквы. Это пластинки от сердечника трансформатора. Мне надо на их свалку.

– Нахрен он нам нужен? – прошептал Диск. – На карте оазис серым отмечен. Не стоит сюда…

– Трансформатор. Обмотка. Мне нужна проволока.

– Серая отметка!

– Но ведь не черная!

Зазывала подошел совсем близко и с интересом их разглядывал. Он был одет в брезентовую юбку и жилетку с множеством карманов. Тощий и кучерявый, передние зубы торчат изо рта как у белки, черные маслины глаз блестят неподдельным любопытством.

– Давай говорить, – прошептал Диск. – Эвон как выпучился.

Васька всплеснула руками, стукнула Диска в грудь и сказала:

– «Папа! Ноги устали! Войдем?»

– «Нет! Шняги мало», – отмахнулся Диск.

Зазывала похлопал Диска по плечу и так замахал руками, будто после каждого слова ставил восклицательный знак:

– «Дешево! Вода! Жратва! Ноги отдыхают тут! Заходи!»

– «Сколько?» – показал Диск.

– «Совсем мало! Давай! Что у тебя!?»

Диск расстегнул нагрудный карман, в первом отделении которого лежала черная тетрадь, а во втором шняга на обмен, достал две сигареты, запаянные в пленку.

– «Нас двое. Одни сутки».

– Двое суток, – прошептала Васька.

– «Поправка. Двое суток!» – показал Диск.

– «Ха-ха-ха!» – схватился за живот зазывала. – «Вот за это? Пущу на час!»

– «Нам на двое суток», – ответил Диск. Он опустил руку в карман и присовокупил к сигаретам три пакетика кофе.

– «Еще что есть!?» – показал зазывала, пытаясь заглянуть в сумку.

– «Отвали!» – толкнул его в грудь Диск.

– «Жадная жопа! Утрой и заходи!» – ответил зазывала.

– «Если я утрою, то куплю весь оазис», – ответил Диск.

– «Ха-ха-ха! Ладно! Кофе удвой, сигареты утрой!»

– «У тебя там что? Рай? Озеро из молока? Берега из сахара?»

– У него зуб болит, – прошептала Васька. – Он причмокивает и морщится.

– «Тебя как зовут?» – показал Диск.

Зазывала скрестил руки перед лицом, ухватил воздух горстями и рванул руки вниз, будто нарисовал косой крест.

– «К-Р-Е-С-Т?» – спросил его Диск русскими буквами.

– «Чего?»

– «Крест, я не удвою и не утрою. Дам тебе таблетку. Не твоему старосте, а лично тебе». – Диск высыпал плату в ладони Креста, а сверху бросил таблетку метальгина в блистере.

– «Таблетка штырит?» – спросил Крест.

– «Нет».

– «А зачем?»

– «Болит зуб. Болит голова. На сутки забудешь. Отпирай!» – устало показал Диск.

– «Мало», – показал Крест, убирая плату в заплечную сумку.

– «Не наглей», – показал Диск.

– «Зуб пройдет?» – спросил Крест.

– «На сутки. Или совсем», – ответил Диск.

– «Мало. Старосте не понравится».

– «Отдавай всё назад, глупая жопа. Сам съем таблетку. У меня голова заболела. От тебя».

– «За это – только вход и вода. Без еды», – поколебавшись показал Крест и отпер ворота.

Черная тетрадь Диска

…и был номинирован на Шнобелевскую премию 2017 года за выведение генетически измененных термитов-архитекторов Isoptera architectus. Фотография, на которой Сергей Викторович Тихолаев, немолодой полноватый мужчина, стоит рядом с термитником в форме идеальной трехгранной призмы, известна теперь каждому. Еще через год в лаборатории Томоко Катахары, работавшей с термитами Тихолаева, была предпринята удачная попытка программирования колонии. Проще говоря, Катахара вывел первых «зодчих» и сделал огромный шаг к появлению биобетона. Через десять лет «зодчие» произвели революцию в строительстве, куда большую, чем произвел железобетон в начале XX века. Сам Тихолаев по этому поводу сказал…

«Химия и жизнь», аегуст-2037

Технологии БИОБЕТОНА, с помощью которых строят небоскребы, многокилометровые мосты, эстакады, дороги и даже атомные электростанции, теперь доступны ВАМ! Зачем платить строителям? Нашим ЗОДЧИМ не нужны деньги! Они НЕ БУХАЮТ и НЕ ПРОДАЮТ стройматериалы НАЛЕВО! Они СОБЛЮДАЮТ СРОКИ! За ними НЕ НАДО СЛЕДИТЬ! Три ВАШИХ шага к ШИКАРНОМУ загородному дому:

– Закажите колонию зодчих по телефону ГОРЯЧЕЙ ЛИНИИ. Пятьдесят вариантов дворца вашей МЕЧТЫ!

– Поставьте полученный контейнер с ЗОДЧИМИ в то место, где расположится центр вашего будущего ДВОРЦА!

– Откройте контейнер с зодчими, влейте туда два стакана ВОДЫ и всыпьте один стакан САХАРА!

Никаких стройматериалов – для производства биобетона зодчим нужна лишь почва. Никаких волнений – у нас самые чистые штаммы. Никаких ремонтов – ремонтники живут у вас в стенах. Звоните круглосуточно.

Газета АИФ, 2030

3. Зодчий наш весь день работал, Все проблемы да заботы. Дом построить до зимы, Чтобы в доме жили мы! Все успеет муравей, У него ведь сто друзей!

АЗБУКА e картинках

…идеей кампании, ведь, строго говоря, зодчие – не муравьи, а тараканы. Просто таракан – насекомое неприятное, то ли дело трудяга-муравьишка.

Рекламная концепция биобетона, 2031

Огромный шатер, на который указал им Крест, находился у самой границы оазиса. В центре шатра торчали четыре железобетонных столба, поддерживавших хитрую систему растяжек и блоков, на которой крепились полотнища фольгированного брезента. У шатра не было стен, а пол его был сделан из утоптанной глины. Внутри, в шевелящемся озере ажурной тени, расположились десятка два аборигенов. Диск обратил внимание на четкое разделение – большая часть обитателей оазиса одевалась в разнообразную самодельную рвань, меньшая же часть носила только черные джутовые мешки с дырами для головы и рук. Черномешочники держались вместе и выглядели куда крупнее остальных. Сразу за шатром торчал увязший в песке танк и обглоданный до остова армейский тягач – в полном соответствии с картой там начиналась бескрайняя свалка.

– Пойдем на свалку, – прошептала Васька.

– Сначала поедим, – ответил Диск. – Сходи за водой.

Васька подхватила две пластиковых полторашки и умчалась к насосной станции. Диск склонился над магазинной тележкой, которую рукастая Васька сильно переделала, приспособив под их нужды. Сверху ее накрывала надежная сетчатая крышка с крепким замком – защита от воров и собак. Шасси было собрано из сверхлегкого карботитана, что обошлось Диску в три банки растворимого кофе. Надувные колеса с рубчатыми протекторами обеспечивали хорошую проходимость даже по песку. Он достал из мешка и выложил на циновку два ломтя бурой, густо просоленной свинины, несколько початков печеной кукурузы, сухари, изюм и пяток кислых, но упоительно вкусных диких яблок, собранных на прошлом привале.

Две бутылки мутноватой воды бухнулись оземь. Васька упала на колени перед циновкой, ухватила яблоко и с хрустом откусила половину:

– Вкуснотища! – прошептала она. – А правда, что раньше яблоки везде…

– Не наглей! – шепнул Диск. – Говори на жестуно!

Васька закатила глаза и сказала, отчетливо, как на уроке, выделяя руками каждую хирему:

– «Вкусно! Раньше Я-Б-Л-О-К-И везде росли, да?»

– «Да».

Диск бросил в принесенную Васькой бутылку таблетку пантацида, разболтал и разлил воду по кружкам. Васька съела три яблока и принялась за изюм. Диск протянул ей свинину.

– Фу, – прошептала Васька, оттолкнув мясо.

– «Надо есть М-Я-С-О!» – показал Диск.

– «Гадость! Соли много!»

– «Ешь и не думай».

Она рвала мясо крепкими зубами, глотала не жуя, обильно запивая, изображая, что кусок вот-вот пойдет назад. С ненавистью проглотив мясо, Васька принялась за сухари и кукурузу. На взгляд она ела очень прилично, чинно выпрямив спину, аккуратная, что твоя принцесса. Сидевшие неподалеку путники, глухие, как практически все люди на Земле, видели благовоспитанную девочку лет шестнадцати. Но эта девочка хрустела, хлюпала и чавкала – нарочно, чтобы досадить Диску за то, что заставил есть ненавистную солонину. Диск смотрел на нее прищурившись, тщательно пережевывая жесткое мясо. Васька всегда была с норовом, но вот эта манера, доставать Диска, появилась совсем недавно.

– «Всё. Пойдем на С-В-А-Л-К-У, папочка?» – показала Васька.

– «Сейчас», – ответил Диск.

Васька выдернула из тележки свою «потрошильную сумку», в которой, кроме инструментов для раскурочивания техники, лежала рогатка и две пригоршни стеклянных шариков. Сунула в сумку бутылку с недопитой водой и вышла из тени шатра в пышущий жаром день. Дети, родившиеся после «Дня Крика», гораздо лучше переносят жару, чем старпёры. Диск неспешно доел свой обед, ополоснул лицо водой, поднялся и проверил припасы. Мяса хватит еще дня на три. Кукурузная мука, сухари, изюм, сахар. Неприкосновенный запас: три банки тушенки, плитка горького шоколада, бутылка спирта. Пока нормально. Люди, путники и аборигены, устраивались на сиесту. На него никто не обращал внимания. В оазисах не воровали, но серая отметка на карте настораживала, не зря же ее поставили. Диск подкатил тележку к одному из бетонных столбов и приковал ее стальной цепочкой. Он достал из тележки «быстрый рюкзак» и повесил его на спину.

По пути к свалке они сделали крюк через насосную станцию. Косенькое здание, сложенное из саманного кирпича, с батареей разномастных фотоэлементов на проржавевшей крыше. В тени насосной станции был сколочен дощатый помост. На нем, свесив ноги, сидели пятеро парней в джутовых мешках черного цвета. Диск неприятно удивился – у всех пятерых уши были купированы. После эпидемии шестидесятого года уши людям годились разве что для ношения серег, но вот так их резать… Васька взяла Диска под руку. Один из безухих, рыжий верзила, пристально посмотрел на Ваську, а потом опустил взгляд на ботинки Диска.

– «Здравствуйте», – потряс ладонями Диск.

Парни не удостоили его ответом, надменно задрав головы. Интересно. Диск отворил дверь насосной и заглянул внутрь. Ржавый, на ладан дышащий насос, покрытые бурыми потеками трубы, косые лучи, падающие сквозь световые окна в потолке на осклизлые плитки пола.

– Смотри чего, – прошептала Васька.

Насосная была плотно заставлена пляжными шезлонгами, панцирными койками и какими-то древними плюшевыми топчанами. Диск разглядел даже зубоврачебное кресло с сияющей плевательницей сбоку. В каждом шезлонге, койке и кресле лежали женщины в черных джутовых мешках. И все они, сколько разглядел Диск, были беременны.