Текст книги "По малым городам. По рекам и морям"

Неожиданно налетел порыв ветра – в этой своей части Городец выходил к самому краю высокого берега Волги и был открыт всем ветрам. Осень сразу же напомнила о себе, Андрей Андреевич вздрогнул, снова надел пиджак, даже застегнул на одну пуговицу и вслед за убегающим Шариком отправился к обрыву, огороженному симпатичным решетчатым забором, украшенным забавным декором, похожим то ли на бабочек, то ли на диковинных жуков.

Внизу открывался вид на будущую главную Городецкую пристань со строящимся ансамблем Города мастеров в виде добротного, внушительных размеров деревянного терема. Прямо за Волгой, на другом берегу, коптил Заволжский моторный завод, а немного вдали справа кипела работа по строительству нового Городецкого шлюза.

Зимин широко расставленными руками оперся о парапет набережной и, подставив лицо потоку свежего воздуха, поднимающемуся с реки, наслаждался открывшимся пейзажем.

«Какая удивительная тишина и спокойствие!» – подумалось Зимину. Хотя полной тишины и не было: в ветвях широко разросшихся деревьев шелестел запутавшийся в них ветер, сорока пролетела, возмущенно стрекоча на ходу, где-то громко гавкнула собака (вероятно, это был Шарик, незаметно удравший и уже забывшийся Андрею Андреевичу), а откуда-то совсем издалека, легким фоном, доносился гул работающих механизмов. Но это были те звуки, что не перебивали естественное звучание начинающегося дня, не мешали воспринимать естественность и взаимосвязанность мира вокруг.

Зимин немного потерял счет времени во время своего променада, отчего, когда он посмотрел на часы, оказалось, что пора поворачивать обратно.

– Пойду. Буду стараться застать Виктора Михайловича, пока туристы не потянулись.

***

Белоснежный «Сергей Дягилев» предстал перед нами во всей красе. Выйдя из автобуса, мы сразу же оказались на плоском искусственном берегу городецкого бьефа у пристани Галанино. Теплоход, едва заслоняемый небольшими елочками, был единственным пришвартованным здесь судном и, казалось, тихонько дремал, мерно посапывая чуть слышным низким сапом своих дизелей.

– Ах! Красавец! – только и вырвалось у меня.

Сердце ускорило ритм, впереди ожидался самый волнительный и самый трепетный момент круиза – первая посадка на борт. Кульминация этого действа – ощущение в руках ключа от каюты. Этот ключ сродни отмычке к двери в другой мир, внутренний и уникальный мир теплохода, готового отправиться в круиз.

Мозг уже осознавал, какое удовольствие его ждет впереди, и ему не терпелось скорее забраться на борт. Ирина настаивала ускориться с регистрацией, а мне хотелось, напротив, не спешить с посадкой и растянуть это мгновение на подольше. И, судя по динамике движения наших соседей по трансферу, не я один так мыслил – на пути к причалу пассажиры растянулись длинной вереницей, причем вторая ее часть, в которой был и я, продвигалась заметно медленнее авангарда.

Но сильно долго мучить и дразнить мозг ожиданием вредно, отчего в порядке живой очереди мы прошли регистрацию и готовы были заселяться.

Выбрал я на этот раз каюту на нижней палубе. У 302-го проекта, чьим представителем выступает и наш теперешний теплоход, нижняя палуба жилая, и здесь располагаются четырехместные двухъярусные каюты, которые также могут реализовываться и в двухместном варианте. Его я и выбрал, преследуя в том числе и профессиональный интерес турагента.

Для двоих пассажиров каюта показалась просто огромной. Особенно в сравнении с миниатюрной двухместной на «Принцессе», эта четырехместная была настоящей студией. Верхние полки находились в сложенном состоянии, более широкий проход между нижними, небольшое трюмо, напротив которого большое по площади свободное место. Для двоих просто шикарно. Большие иллюминаторы достаточно высоко и вряд ли приспособлены для обозревания окрестностей, скорее для поступления в каюту солнечного света, с чем они справлялись замечательно. Для размещения вещей есть столик и огромный «подоконник», если так можно выразиться по отношению к широкой площадке под иллюминаторами, способной разместить на себе все, что потребуется в путешествии, не загромождая при этом столик.

Разборку чемоданов оставили на потом, потому что сразу после посадки нас ждали на завтрак. Большой и оставшийся единственным ресторан «Волга» на средней палубе встретил душевной негромкой музыкой и улыбающимися официантами. Нас разместили за четырехместным столиком, персонально закрепленным за нашей четырехместной же каютой, так что в этом рейсе весь стол оказался в нашем распоряжении. Стало быть, кроме Ирины, я никого не смущу набором несочетаемых составляющих своего типового завтрака, проходящего в формате шведского стола. И хоть она уже и привычна к моим вкусам, но тем не менее до сих пор порой удивляется.

План на сегодняшний день был таким: до обеда знакомимся с теплоходом, после него участвуем в экскурсионной программе по Городцу вплоть до вечернего отправления, сразу после которого ужинаем. Дальше – по оценке оставшихся сил.

Адаптация к отечественным туристам после долгих лет работы исключительно с иностранцами привела к следующим нововведениям в теплоходе. Во-первых, кофейню в носу средней палубы переформатировали под детский клуб. Бесспорно, у все более возрастающего год от года количества детей и подростков, путешествующих на теплоходах, должна быть своя локация, заточенная именно под данную аудиторию. И на «Дягилеве» решили отдать под эти нужды одно из самых выигрышных помещений. Однако по причине сентября за бортом из детей на нашем рейсе не оказалось ни одного, отчего клуб в дальнейшем в течение всего круиза оставался запертым и заглянуть в него можно было только через носовые смотровые окна.

Во-вторых, из-за радикальной переделки кают в сторону повышения площади и комфортности удалось уменьшить пассажировместимость теплохода, отчего для организации питания в одну смену оказалось достаточным только одного ресторана на средней палубе. Второй зал – «Нева», что в корме шлюпочной палубы, перевели чисто в бар, однако, опять же, по причине малой загрузки борта в этом круизе в нашем рейсе он выступал скорее тоже как клуб, только как взрослый. Днем здесь наливали фито-чай и кислородный коктейль и проводили мастер-классы и лекции, а вечером проходили развлекательные программы.

Как бары работали «Панорамный» в носу шлюпочной и большой, с шикарной отделкой интерьера и с романтично приглушенным освещением бар на солнечной палубе. Кофе, чай, пиво и что покрепче наливают в обоих, оба просторны и во всем располагают остаться в них надолго.

И самое главное – широкие прогулочные палубы. Как их не хватало на «Анабелле»! Кают с балконами на «Дягилеве» пока нет, так что и средняя, и шлюпочная, кроме кормовой зоны палубы, были в полном распоряжении туристов. А в довершение ко всему по обоим бортам шлюпочной палубы под окнами бара были расставлены огромные полноценные диваны. Вот уж рай для любителей проводить время на открытом воздухе.

– Вот тут будет мое любимое место! – воскликнула Ирина, плюхнувшись на один из них во время ознакомительного обхода теплохода.

– Вероятно, и мое тоже! – подтвердил я и растянулся рядом.

– Я уже хочу плыть скорее.

– Уже скоро!

Глава 3. Юрьевец, 23 сентября 2023, суббота. Пожарные

Выдавшийся непривычно длинным вчерашний день свернул вечер ко сну ожидаемо рано, еще до развлекательной программы, которую мы сперва думали посетить, но сил на которую уже не осталось.

Прогулявшись по Городцу, частично узнав и восстановив в памяти события и образы последнего нашего тут присутствия в далеком 2003 году, мы пришли к выводу, что город переживает похожие для всех малых городов проблемы. Нарядный и красивый центр, выступающий магнитом для туристов, строящаяся новая набережная и эффектный большой деревянный терем «Город мастеров» резко контрастировали с порой полностью разрушенными или разваливающимися домами и строениями, то тут, то там встречающимися по ходу движения экскурсионного автобуса. И все же за счет наличия живой промышленности ситуация тут много лучше, чем в том же Мышкине или Юрьевце, где мы остановились сегодня утром.

А прибыли мы сюда совсем рано утром, перед самым восходом солнца. Я проснулся от узнаваемого толчка, разбегающегося по корпусу едва различимой вибрацией и означающего собой прикосновение к причалу. Равномерный свет от начинающегося за бортом утра, проникающий в каюту, в мгновение померк, погрузив все в густые сумерки – швартовались нашим бортом.

Не желая оставаться в кровати, а поскорее посмотреть на берег, я быстро оделся и выполз на палубу. Несмотря на раннее прибытие, матросы уже устанавливали трап, разрешающий желающим пассажирам сойти на берег.

Ни на самой пристани, ни куда доставало взгляда на улицах не было ни души. Закономерно – суббота, шесть утра, город спит.

Сделав круг по палубе, я решил воспользоваться ситуацией и выйти на берег. На фоне утренней голубизны неба окутанная сверкающими в первых робких солнечных лучиках ярко-рубиновыми облаками осенней листвы набережная выглядела словно нарисованная на картине, и мне захотелось окунуться в самое ее пространство и стать частью ее сюжета. Думалось запечатлеть для истории и саму набережную Юрьевца, и «Дягилева», пришвартованного у пристани города, и еще добраться до церкви с очень колоритной и запоминающейся колокольней, расположившейся не так далеко от причала. Изучая рекламные проспекты и фотографии этого волжского города, на большинстве из них была изображена именно эта колокольня, выступающая естественным символом Юрьевца.

Чтобы сделать фотографию теплохода, для выигрышного ракурса я решил пройти метров на сто по безлюдному берегу. Я уже порядочно успел пройти по берегу, когда неожиданно в этом утреннем безмолвии размеренный ход каких-то собственных мыслей и рассуждений, идущий в моей голове, был нарушен непонятно откуда донесшимся разговором. Разговаривали, судя по всему, двое мужчин, причем вроде как и негромко, но слышать их получалось отчетливо и ясно.

Через несколько шагов я обнаружил и самих разговаривающих, по-хозяйски разместившихся на одной из нарядных парковых скамеек. С виду я бы безусловно принял бы их за двух, как говорят, лиц без определенного места жительства, однако ход беседы и манера говорить явно образу таковому не соответствовали.

***

– Да, Кузьмич, давненько такого не было!

– С зимы как уже. Михална с Грибоедова тогда горела.

– Да то какой ж зимой было-то? Разве ж этой?

– А то ж? Аккурат опосля Рождества. Да тебя там и не было поди ж?

– Скажешь тож! А кто ж багром сени ейные курочил, как не я. Только не этой зимой это было, а давешней.

Диалог прервался, и оба говорящих, сидящих на большой деревянной скамейке, замерли и принялись вспоминать. Кузьмич – крупный дядька с густой седой бородой – нахмурил густые взъерошенные брови, отчего взгляд его стал прищуренным, а большой широкий лоб покрылся глубокими морщинами. Из-за бороды возраста его было не определить, но всякий прохожий дал бы ему за шестьдесят. Для лучшего вспоминания он опер локти о колени, а подбородок положил на полку, образованную огромными ладонями, связанными скрещенными пальцами.

Собеседник его был явно еще старше. Лицо его было безбородым, лишь с неопределенной давности щетиной, полностью покрытое бороздами морщин. На смешном носу в форме картошки восседали очки, левой душкой опирающиеся на ухо. Вместо правой была смастерена некая подвязка из портняжной резинки, которая теперь была порвана, и ее остатки свисали и щекотали мужику щеку. Его поза призыва к памяти сложилась прямо противоположной – он откинулся на спинку скамейки, обе руки закинул назад и вдохновенно смотрел в небесную синь.

Это раннее утро, когда солнце только-только собиралось вылезти из-за невидимого в дымке левого берега Волги, застало этих двух персонажей одиноко сидящими посреди недавно высаженного сквера будущей городской набережной: справа от них в ручейках утренней росы, на самой своей макушке уже подсвечиваемая первыми робкими солнечными лучами стояла большая арка-пергола, образно изображающая древний город Юрьевец, а справа внушительной кучей камней громоздилась сомнительная инсталляция, должная символизировать старинную архитектуру, утраченную в угоду технологическому прогрессу.

Прямо за их спинами отделенный от береговой линии Интернациональной улицей начинался и сам город Юрьевец – теперешний современный.

– Да, Петрович, пожалуй, прав ты. Не этой зимой Михалну тушили.

– А я тебе говорю, что давешней.

– Я так считаю, потому как этим летом она мне яиц торговала, а если б зимой горела, то курятник так быстро не справила б. Стало быть, прошлой. Снял бы пенсне свое, Чехов, а то не заметишь и утеряешь, – Кузьмич окинул своего соседа смешливым взглядом.

– Не боись, не утеряю. Ну-ка, взгляни на меня еще раз, – Петрович стукнул Кузьмича по плечу, отчего от фуфайки, в которую тот был обличен, оторвалось и стало подниматься облачко дыма. – Ба, да у тебя вся борода опаленная. Ха-ха, буду звать тебя теперь «Паленый».

Кузьмич машинально пригладил бороду рукой, и на ладони действительно остались десятки осыпавшихся опаленных кончиков волос. Второй рукой он стянул с головы давно потерявшую форму кепку и стал обстукивать ею бороду. Резкие движения привели к тому, что и от рукавов сорвались и стали разбегаться чуть заметные дымные струйки.

– Кузьмич, этак и тебя скоро тушить придется.

– Крепкий жар нынче был.

– Вот, а почему все? Все оттого, что газу нету в городе, топим дровами, вот и горим.

– Петрович, опять ты за свое? Ну нет газу, но не все ж такие оболтусы, как ты. Надо ж следить. Вот скажи мне, как тебя вообще угораздило огонь упустить?

– Абажур бумажный, чтоб его коромыслом, зацепило. А уж от него, упавшего, кажись, пол и пошел. Коли б не он, обошлось бы.

– Абажур?! На кой ляд тебе абажур в бане понадобился?

– Так для красоты. Он же трофейный еще, прекрасно сохранился. Душа требовала поставить.

– Ну что ж. Хорошо, что хоть только баня от твоего прекрасного сгорела, а не хата. А баня-то хороша была.

И снова разговор остановился. Приняв нужные позы, погорельцы принялись вспоминать сгоревшую баню.

Кузьмич и Петрович, всю жизнь прожившие в Юрьевце, были соседями. В свое время семьи их родителей, помогая друг другу, вместе перебирались на верхние улицы с нижних, шедших вдоль береговой линии Волги.

Середина пятидесятых – годы заполнения Горьковского водохранилища – разделила историю Юрьевца на до и после. Грандиозное по размаху гидротехническое сооружение требовалось поднимающейся после войны стране и для решения энергетического вопроса, и сельскохозяйственного, и транспортного. Огромный образуемый Волго-Камский бассейн открывал бесценные, как сейчас бы сказали, логистические перспективы по объединению большого числа регионов надежным и стабильным судоходством.

Но это требовало затопления таких же огромных площадей земель. Горьковское «море» поглотило десятки сел и деревень, а в Юрьевце под воду ушла вся береговая инфраструктура. И как ни старалось в дальнейшем государство, вернуть город в развивающееся русло не получилось. Начавший свою историю в 1225 году, старейший город ныне Ивановской области, сегодня Юрьевец медленно, но верно движется к ее завершению. Возможно, и тот поразительный факт, что город до сих пор не газифицирован, тоже вносит свой весомый вклад в прогрессирующий упадок.

Но тем не менее в последнее время проглядывается слабый лучик надежды вернуть городу второе дыхание – предложенный акцент на развитие туризма, и водного в том числе, может стать той соломинкой, которая вытащит Юрьевец из безнадеги забвения.

И прозвучавший этим ранним субботним сентябрьским утром и выведший Кузьмича с Петровичем из состояния вспоминания короткий теплоходный гудок стал лучшим тому подтверждением.

– Это что за ту-ту еще нам гудит тута? – первым обернулся на бас теплоходного гудка Кузьмич.

– Туристы пожаловали, – утвердительно провозгласил Петрович, поправляя на носу конструкцию очков.

– Каков красавец! Как зовут?

– Не пойму покамест, кусты мешают.

– Дай сюда свое недоразумение, Чехов, – Кузьмич протянул руку и снял с уха Петровича его «пенсне». – Как ты вообще это носишь?

– Нормальные очки.

– Да что ж тут нормального, позорище.

Не надевая дужку на ухо, да она и не налезла бы – голова Кузьмича была много шире, чем у его соседа – держа очки в руке, Кузьмич сощурился и стал внимательно фокусироваться на подплывающем теплоходе.

– Сергей! – констатировал через несколько секунд Кузьмич, возвращая очки. – Второе слово не разбираю.

– Говорю, кусты мешают.

– Ну при чем тут кусты, Петрович, очки у тебя дрянные. В них только щи хлебать, чтоб мимо тарелки ложкой не тыкать. Ты небось в них абажур в бане мастрячил?

– В них, а в каких же еще. Других нема.

– Вот со слепа и натворил дел, лысая твоя голова.

Сегодня под утро у Петровича горела баня. Большой удачей стало то, что проснувшийся от тревожного сна Кузьмич услыхал за окном характерное потрескивание, вскочил, нацепил на себя что первым попалось под руку и бросился к соседу. Внутреннюю калитку между соседскими дворами впопыхах выбил ногой, да в порыве возбуждения так неудачно сильно постучал Петровичу в окно избы, что высадил стекло.

Зато сосед на такой акт вандализма проснулся быстро и, выскочивший сперва чинить расправу над хулиганом, смекнув, что дело к большой беде и уразумев, кто и что это было, кинулся обратно в дом и проворно вылетел оттуда с лопатой и несуразно большим багром.

– Баб подымай, помощь лишней не будет, и Витьку хромого буди. С его хаты ближе всего до воды. Отворяй дверь!

– Да не заперта! Погодь, полог возьму!

Огонь уже облизывал снизу две стены, часть пола и урывками подкрадывался к потолку, касаясь его своими длинными языками.

Справились быстро. Прибежали еще соседи, а когда Витька хромой сумел наладить шланг с водой, то уж залили окончательно. Хорошо, что вовремя начали тушить – баню, конечно, строить новую, но хоть на сараи не перекинулось, по ним и до избы соседской могло добраться.

Возбужденные, но довольные, что легко отделались, соседи стали разбредаться по домам, а Кузьмич с Петровичем решили пройтись проветриться – надо было переварить тот бешеный адреналин, что бурлил внутри каждого.

Только-только начинало светать, когда соседи добрались до сквера на набережной и разместились на скамейке. С Волги веяло осенней прохладой, несущей то специфический запах цветущей воды, то пронизанную умопомрачительную, насыщенную влагой свежесть.

– Свят-свят! – перекрестился Петрович, глядя в сторону Кривозерского креста, установленного на отмели посреди Волги на месте разрушенного и затопленного Горьковским водохранилищем Кривозерского монастыря. – Пронесло Божьей милостью и твоей помощью! Век не забуду, Кузьмич, в ноги кланяюсь, душой благодарю!

– Будет тебе. Благо, проснулся, блажь какая-то привиделась во сне.

– Это Он тебе сон послал! Все к одному, так и было.

Черная стеганая фуфайка, надетая на Кузьмиче, чуть дымилась, тлея под осевшими на ней искрами от пожара, а черные широкие штаны все были обсыпаны пеплом. На Петровиче и вовсе была надета какая-то несуразная плащ-палатка, промокшая на полах и прожженная на локте. Незнающие ситуацию могли запросто принять эту парочку за двух «бомжей», встречающих очередной рассвет в романтической обстановке модного стилизованного юрьевского сквера, призванного в будущем стать одной из главных туристических достопримечательностей города.

Петрович покопался в бездонных внутренних карманах плащ-палатки и достал оттуда чекушку самогона.

– Вот удача! А я думаю, что мне тут по ребрам стучит? А тут вот красота какая. Кузьмич, а это сна твоего продолжение, – подмигнул он соседу, откупорил пробку, принюхался и довольным тоном протянул: – Первачо-ок! Хорош! Кузьмич, это знак! Стресс снять, так сказать.

– Петрович, каждый раз я тебе удивляюсь. Везде у тебя заначка имеется. Баню спалил, а все про самогон толкует.

– На-ка, оцени, бородатая твоя голова. Не пробовал такого еще.

– Да откуда же у тебя такой, чтоб я не пробовал?

– А вот есть. На, пробуй!

К тому времени, как взошло солнце и к пристани причалил туристический теплоход, откуда стали выходить первые туристы, чекушка уже опустела и снова исчезла в недрах плащ-палатки. Кузьмич и Петрович, повеселевшие и уже уставшие за этот недолгий день, все еще сидели на скамейке на набережной и философски рассуждали о вечном применительно к будущему Юрьевца.

Вероятно, тема их беседы, насколько кажущаяся им естественной и жизненной, настолько же не вяжущаяся с их внешним видом, привлекла внимание одинокого прохожего, судя по одежде, туриста с теплохода, проходящего в этот момент по дорожке сквера. Молодой человек с нескрываемым удивлением дольше требуемого задержал взгляд на Кузьмиче, что не осталось незамеченным его соседом.

– Хлопец! – окрикнул Петрович туристов. Прохожий остановился.

– Как корапь твой зовется, а то у нас тут с соседом спор вышел! – как ни в чем не бывало спросил он.

Молодой человек, казалось, несколько оторопел, но быстро пришел в себя:

– «Сергей Дягилев».

– А! Что я тебе говорил! Сергей, правильно! – воскликнул Кузьмич, обращаясь к Петровичу, до этого, сощурившись, наблюдая за сценой.

– Дягилев? А кто ж такой этот Дягилев? – озадачился Петрович.

– Эх ты неуч, темный ты человек, Петрович! А еще пенсне носишь. Дягилева не знать, надо же.

Турист с теплохода вконец оказался сбит с толку. Безусловно, принятые ими мужчины на скамейке за лиц без определенного места жительства, но рассуждающие о пенсне и о Дягилеве, ломали все имеющиеся шаблоны представлений о подобной категории граждан.

В конце концов турист рассмеялся и, обратившись к мужчинам, спросил:

– А можно с вами сфотографироваться?

– Со мной? – переспросил удивленно Петрович.

– С нами, Чехов, чем ты слушаешь? С нами двумя. Конечно можно!

Молодой человек сделал селфи с коренными юрьевцами и, улыбаясь, отправился дальше. Смотря ему вслед, Кузьмич подвел итог этого утра:

– Вот, Петрович, мы с тобой теперь знаменитости, знать с нами фотографируются.

– Звезды! – констатировал Петрович.

– Пошли домой, звезда, в сон клонит – сил нет.

***

Я вернулся на теплоход к самому завтраку, все цели моего утреннего променада были достигнуты. «Сергей Дягилев» был запечатлен сквозь куст огненной рябины, сразу пришла мысль, что эта фотография станет обложкой для книги по этой нашей поездке, церковь с колокольней также в нескольких ракурсах вошла в домашний фотоархив, плюс еще несколько запечатленных ярких мгновений просыпающегося ранним утром Юрьевца.

После завтрака нас ждала пешеходная экскурсия по центральной части города с посещением, наверно, всех знаковых на данный момент мест. Рассказали нам и про ту самую знаменитую церковь с огромной и величественной колокольней, что значилась Собором Входа Господня в Иерусалим, и про сам город, ранее процветавший, но со времени постройки водохранилища неотвратимо увядающий, и про нашумевший и наделавший страха невесть откуда прилетевший позапрошлым летом ураган с полноценным смерчем, выкорчевавший множество деревьев в округе.

Добрались и до красивой и аккуратной расположившейся высоко на крутом берегу Церкви Сошествия святого Духа. Именно тут, рядом с ней, на самой горе, открылись нам и два поразительных факта о Юрьевце. Первый – город до сих пор не газифицирован, несмотря на двадцать первый век на дворе, здесь по-прежнему топят дровами. Второй – все-таки какое же потрясающе красивое место, где расположился этот небольшой, словно замерший во времени с середины прошлого века городок.

Но для туристов он только открывается. Хочется верить, что именно туризм, в особенности речной, и будет тем драйвером, что вдохнет вторую жизнь в Юрьевец, малый город Ивановской области, один из самых старых городов земли русской, отданный в жертву гидротехнических технологий в двадцатом веке, но из всех сил пытающийся выжить спустя без малого восемьсот лет своей истории.