Текст книги "Приключения долговязого Джона Сильвера"

7. ВОССТАНИЕ РАБОВ

Пока «Ястреб» прокладывал путь к Карибскому морю сквозь гигантские волны Атлантики, свежеиспеченный капитан Дженкинс боролся сам с собою. Расхаживает он павлином по капитанскому мостику, в то время как израненный и сошедший с ума Грирсон лежит внизу, рядом с мрачным и озабоченным квартирмейстером Маркемом, оплакивающим в тесной каюте свою горькую участь.

Как ему, Дженкинсу, оправдаться в смещении законного капитана перед владельцами «Ястреба»? Те могли бы усомниться, что помешательство Грирсона и его дальнейшее поведение послужили вескими основаниями для случившегося и воспринять события как жестокое и подлое нападение кровожадных узурпаторов. Конечно, матросы и офицеры в самом деле могут подтвердить всю историю, и это послужило бы его оправданию. Но точно так же они способны все провалить. А если команда, желая спасти свои шкуры, сговорится на следствии переложить всю ответственность за смещение Грирсона на него? Как тогда защититься? Эти мучительные раздумья не переставая преследовали Дженкинса, превратив его жизнь в ад: по ночам ему снились кошмары, нередко завершавшиеся сценой, от которой он просыпался, обливаясь холодным потом,

– ему снилось, как палач надевает на его шею хорошо намыленную петлю, а какой-то невзрачный чиновник каркающим голосом оглашает смертный приговор. Поистине адские мучения! Портвейн казался Дженкинсу кислым, солонина застревала в пересохшем горле, и даже чудесный нюхательный табак вызывал отвращение.

В отчаянии Дженкинс изо всех сил стремился поддержать у команды хорошее настроение, сделать всех преданными своими сторонниками. Он удвоил выдачу рома, сквозь пальцы смотрел на бесчисленные нарушения порядка, бездумно обещал всем повышенные доли от выручки, постоянно улыбался и по-дружески каждому кивал.

– Все улыбается, дурак, – говорил издевательски Пью в кубрике. – Как бы он заулыбался, повиснув на рее вниз головой. То-то будет смеху при этой картине.

– Всему свое время. У тебя, Гейб, на это будет предостаточно времени, когда мы закончим работу в заливе Карлайл, – сказал уверенно Сильвер. Лицо Пью скривилось в презрительную гримасу.

– Может быть, ты и силен, Джон Сильвер, – отвечал он, – но труслив и глуп, как старая баба. Уж это точно!

– Не тебе бы болтать о чьей-то глупости – откуда взяться уму у мальчишки, у которого еще молоко на губах не обсохло, – спокойно молвил Сильвер.

– Зато у тебя ума палата, как погляжу, – не остался в долгу Пью, – башка твоя забита молитвами твоей драгоценной маменьки да возвышенными принципами папеньки, так что способен ты на решительные действия не больше, чем эти связанные черномазые в трюме. Да дай тебе в руки тесак, ты ведь молиться начнешь прежде, чем в дело пустить, дьявол тебя побери!

Сильвер глубоко вздохнул, чтобы сохранить спокойствие. Затем устремил взор на моряков, собравшихся поглазеть на стычку Пью и Сильвера, – это их забавляло. Джон быстро изучил искусство спора и уже умел справиться с буйными взрывами негодяев, подобных Пью.

– Приятели, – добродушно начал он, хлопнув ладонью по колену, – с чего бы это наш петушок раскукарекался? Может быть, кто-то согласен с ним и желает скинуть капитана Дженкинса? Что ж, в добрый час, вольному воля. Но, – и голос его прозвучал серьезно и искренне, как у шарлатана, показывающего фокусы толпе простодушных фермеров и батраков, – неужели вам не понять того, что ясно как белый день. Ведь именно сейчас этот самый Дженкинс нужен нам, как глоток воды умирающему от жажды. Кто, кроме него, приведет нас на Барбадос? Кто лучше его оправдает нас перед судовладельцами, хотя бы для того, чтобы спасти собственную шкуру? Он ко всему еще и наш заложник, а значит, сама безопасность для наших шкур. Если для вас все это просто благочестивые присказки, байки, то валяйте, плюйте на собственную клятву, только боюсь, что для этого нужен больший храбрец, чем я, а может быть, и Пью, потому что плевать-то тут нужно на Библию.

Он с облегчением понял по выражению лиц слушателей, что доводы его их убедили; даже сам Пью колебался. Взволнованный и потный, Сильвер набрал воздуха в грудь, чтобы подкрепить доводы благочестивыми мыслями и цитатами из Писания, как вдруг от кормы послышался пистолетный выстрел. Моряки мгновенно вскочили на ноги. С палубы доносился страшный гам – боевые кличи, ругань, лязг тесаков. Кто-то выкрикивал приказы, доносились глухие звуки ударов по человеческим телам, стоны и вопли.

Сильвер метнулся на звуки боя, за ним ринулись Пью и другие. Вмиг стало все ясно – рабы вырвались из клеток у себя в трюме, успев, вероятно, свалить сторожа при решетках прежде, чем он успел поднять тревогу, и выбрались на палубу. Часовому у переднего люка повезло, или он оказался более бдительным, чем его незадачливый товарищ, он все еще продолжал удерживать здесь часть толпы, вращая вокруг себя топор кока и угрожая им напирающей и вопящей толпе.

Мгновенно Сильвер оценил положение. Дженкинс, боцман, рулевые и еще пять-шесть человек защищались на юте. Крюйт-камера была открыта, и группа успешно отбивалась от полусотни напиравших с дикими воплями негров. Другая группа моряков, вооруженных пиками и ножами, оборонялась от меньшей толпы негров где-то у середины правого борта.

Рабы грозно и торжествующе кричали; но были плохо вооружены: оружием им служили ободья от разбитых бочек из-под воды и разные, найденные в трюме доски. В схватке были и курьезные моменты: так, кок по распорядку в случае бунта должен был лить сверху на рабов кипяток из котлов, но со времени обеда прошло несколько часов, и насмерть перепуганный мастер похлебки и рагу поливал головы противника остатками остывшего супа и метал корабельные сухари.

Схватив длинный обрывок троса и крикнув Пью и другим морякам, чтобы следовали за ним, Сильвер ворвался в толпу рабов и моряков, дравшихся у правого борта. С быстротой молнии, схватив тросом шеи сразу двух рабов, он свернул трос петлей и с силой затянул. Когда жертвы начали задыхаться, широкоплечий Сильвер швырнул их к планширу и одним движением выбросил за борт. Не успели вопящие негры упасть в воду, как Джон схватил двух других, стукнул их что было силы головами друг о друга и отправил вслед за первыми.

– Легче, Сильвер! – крикнул, задыхаясь, Пью, ударив в тот же миг по голове рукояткой лебедки одного плечистого негра. – Выкинул сто монет в море. Лупи по головам, как я, дешевле обойдется. – И с этими словами повалил еще одну жертву сильным ударом в правый висок. Сопротивление в центре судна иссякло, рабы пали духом, и без особых церемоний уцелевших загнали в трюм.

Но пока Сильвер и Пью очищали палубу от чернокожих, схватка на юте приняла опасный оборот. Четверо рабов, более смелых или проворных, чем их товарищи, взобрались наверх и напали на Дженкинса и тех, кто был с ним.

Сильвер видел, как полиловело лицо Дженкинса, когда пара черных рук вцепилась ему в горло. Еще один моряк зашатался, получив удар доской по голове.

Во время этой ожесточенной схватки один человек на юте не потерял самообладания. Это был старый моряк Джордж Томпсон. Благоразумно отступив назад, он принялся доставать оружие.

– Вот тебе и Окорок, – заорал Томпсон, завидя, как Сильвер и Пью во главе десятка моряков кинулись к юту. – Заставь этих висельников поплясать! – И несколькими быстрыми движениями старый моряк бросил пять пистолетов и пару тесаков к ногам друзей.

Пью быстро схватил пистолет и загоготал от радости.

– Ну, дьявол их раздери, если порох не подмок, мы еще поглядим, какого цвета мозги у этих черномазых.

– Эй, Гейб, – остановил его Сильвер, – только что ты сам сокрушался об убытках. Целься по ногам, говорю тебе, дохлый негр не стоит ни фартинга, а за хромого хоть что-нибудь да заплатят.

И с этими словами выстрелил из пары пистолетов по босым ногам сражающихся рабов. Послышались выстрелы и с другой стороны. Оказавшись под перекрестным огнем, негры смешались.

После вступления в бой Сильвера и его товарищей исход схватки на юте стал ясен. Не прошло и получаса, как рабов загнали обратно, и пылающие местью матросы настигали их в самых укромных уголках трюма, где с жестоким удовольствием избивали и плескали крутым кипятком в лица тем, кто защищался наиболее упорно.

Палуба вся была усеяна телами раненых и убитых негров и моряков. Хотя схватка длилась не более пятна-дцати минут, за это время погибло одиннадцать негров, пятеро из них – от руки Сильвера. Кроме того, еще десять получили рубленые раны, удары ломами и ножами, а семь-восемь рабов, раненых в ноги, стонали от боли.

Дженкинса перенесли в каюту почти без сознания, с разбитым носом и израненным опухшим лицом. Еще двое матросов, оглушенных ударами по головам, валялись без чувств. Четверым пришлось перевязать руки и плечи. Гаррисон, второй помощник, сутулый молодой человек, слабодушный и нерешительный, лежал в лазарете с пораненным бедром, дрожа от страха при звуках шагов. Отвоевав «Ястреб», развеселившиеся победители вновь заковали перепуганных чернокожих, которые еще раз испытали на себе силу и жестокостью белых «колдунов».

– Да здравствует Окорок! – закричал Том Браун, темноглазый моряк из Суффолка, годившийся Сильверу в отцы. – Этот парень дело знает. Это он побил черномазых и показал им, где раки зимуют!

– Ура, Окорок! – послышались и другие голоса. – Чего бы только ни случилось, кабы Окорок, Пью и другие не подоспели вовремя.

– Точно! Я своими глазами видел, как он вышвырнул четырех черномазых на корм акулам!

– Джона Сильвера в капитаны! – крикнул Том Брук. На этот возглас кое-кто засмеялся, но были и крики одобрения. Стоя посреди палубы, Сильвер почувствовал, как у него закружилась голова от радости и гордости. Капитан, а? Уж он-то управился бы с этой работой получше слизняка Дженкинса, душу готов заложить! Неужто они и в самом деле хотят видеть его капитаном? Неужто и вправду так ему доверяют, несмотря на молодость?

Сильвер оглядел простодушно-насмешливые лица. Глупцы! Как стадо баранов, побегут за любой приманкой. А он-то! Принял шутки за чистую правду. Интересно, представляет ли кто из них хотя бы десятую долю трудностей, ждущих впереди? Надо все же разъяснить истинное положение дел.

– Так, – резко начал он, – сейчас, когда Дженкинс немногим отличается от трупа, а Гаррисон не может подняться с койки, кто определит курс судна? Ты, Том Брук? Может быть, ты, Джордж Томпсон? Слушайте, да так нас занесет на какой-нибудь остров, где дикари так и ищут, кого бы сожрать. То-то, ребята! Беда ваша в том, что не видите дальше собственного носа.

– Слушай, Окорок, – почесывая затылок, молвил Томпсон, – а подумай-ка о капитане Грирсоне, там, внизу. Он ведь делал все эти дела лучше иных, даже когда спятил.

Сильвер повернулся и пошел в нижнюю палубу. Что это? Люк каюты Грирсона был выломан. Перескочив порог, Джон вбежал в помещение. Маркем, квартирмейстер, лежал в углу, и с его проломанной головы еще капала кровь. Убитый негр валялся поперек его тела. С койки свесился вниз головой изуродованный труп Грирсона. Глаза несчастного были выколоты, зияющие рваные раны заполнены медленно сочившейся кровью. По ужасной ране, раскроившей все горло, медленно и лениво ползали мухи.

– Да, отплавался капитан Зверюга. Теперь бы его для верности отправить на дно.

Услышав шаги за спиной, Сильвер быстро обернулся. В проеме люка стоял Пью, и еле заметная довольная усмешка играла на его лице.

– Это ты, Гейб? Значит, это твоих рук дело, кровопийца!

– Увы, не моих, Окорок, хотя по совести сказать, у меня не пропало желание перерезать ему горло.

– Но это убийство! Так мы все задрыгаем ногами в петле! – Пью приблизился к Сильверу. Изо рта его дурно пахло. «Воняет, как падаль», – подумал Сильвер и отвернулся.

– Ты что, ослеп? – с тихой насмешкой спросил Пью. – Дохлый черномазый поперек трупа Маркема. Причина ясна, как белый день! Нагрянули сюда в поисках оружия, а когда взломали люк, ничего не нашли. Много ли дикарям надо, чтобы озвереть, – вот и порубили наших драгоценных покойничков.

В глазах Сильвера блеснули молнии, но он спокойно ответил:

– Так оно и было, Гейб, не сомневаюсь, вот только кто еще может это подтвердить? Я уже чувствую петлю на своей шее, парень! И разрази меня Бог, так оно и случится, если на Барбадосе мы все как один не изложим эту историю одними и теми же словами.

– Да хватит трусить, Джон! Такой человек, как ты, и всего боится.

– Да нет, приятель, просто я вижу чуть дальше собственного носа, да и тебе советую пошевелить мозгами, благо Бог тебя умом не обделил. Ладно, Гейб, мальчик мой, ты уж разберись тут с Грирсоном и Маркемом, только чтобы все было в порядке. А я пойду и доложу об этой несчастной истории капитану Дженкинсу, если он вообще может что-либо понять.

Сильвер вышел из забрызганной кровью каюты, а Пью, обернувшись к мертвецам, со злобной усмешкой пнул Грирсона в лицо.

8. УРАГАН

Убитых негров просто вышвырнули за борт, сопровождая похороны отборной руганью из-за убытков. Тела же Грирсона и Маркема, якобы убитых взбунтовавшимися рабами, хоронили со всеми почестями: их зашили в парусину и, приспустив флаг, торжественно погребли в водной пучине. По настоянию Джорджа Томпсона Джон Сильвер, единственный во всей команде грамотный матрос, нараспев прочел из молитвенника:

– Из земли вышел в землю и вернешься…

Бог дал, Бог и взял…

Не успели оба тела погрузиться в воду, как вдруг волны стали подбрасывать и опускать корму «Ястреба», будто мертвецы принялись отплясывать какой-то странный танец смерти. Пью смачно сплюнул в воду:

– Из земли вышел в землю и вернешься… Как бы не так. Будьте вы прокляты, чтоб у вас глаза полопались! – заорал он, перегнувшись через борт. – Пусть акулы, что вас сожрут, передохнут в коликах! Ступайте к дьяволу!

После свершения обряда похорон уцелевшим морякам предстояло решить весьма трудный вопрос. Ясно было, что Дженкинс слишком сильно изувечен и не может управлять судном. Второй помощник Гаррисон, пострадавший меньше других офицеров, совершенно потерял голову после страшного бунта рабов и убийства Грирсона и Маркема. Кому же теперь командовать «Ястребом»? Кто сможет довести бриг до Барбадоса, не загубив судно с экипажем и товаром? Ослабевший от ран Гаррисон категорически отказался принять командование, хотя моряки с издевками и насмешками стали угрожать ему, едва не тыча кулаками в лицо. Наконец, после долгих споров, проголосовали и решили выбрать троих человек для определения курса и положения судна. Гаррисон неохотно дал согласие проводить в полдень замеры секстаном и прокладывать курс «Ястреба». Для помощи ему выбрали двоих. Первый, Джанни Ривьера, кривоногий генуэзец, ходивший по торговым делам в порты обеих Индий, немного разбирался в навигации. Естественно, вторым выбрали Джона Сильвера, человека сообразительного, чье поведение во время бунта рабов вдохнуло смелость в товарищей.

Некоторое время все было в порядке; шли дни, и «Ястреб» медленно, но верно приближался к Карибскому морю.

Но вот наступил день, примерно в семи сутках ходу до Барбадоса, когда необычная жара и духота навалились на судно, а качка резко усилилась.

Не медля ни минуты, Ривьера-генуэзец, стоявший около рулевого, взобрался по вантам на бизань-мачту и принялся лихорадочно озираться. С запада быстро надвигались черные тучи; задул, резко усиливаясь, ветер. Жара и духота стали невыносимыми. Генуэзец быстро спустился на палубу и бросился к сгорбленному Гаррисону, который только что вышел на палубу, с болезненной гримасой поддерживая треуголку на голове.

– Ураган! – крикнул Ривьера Гаррисону, еще не разобравшемуся в происходящем. – Ураган, мистер Арисен, корабль быстро надо перевернуть… Не успел он договорить, как внезапный шквал в клочья разодрал топсель. Обрывки паруса, сорвавшись, взметнулись вверх и исчезли. На судно обрушились, вселяя ужас в души, гигантские волны. Оставшийся без командования экипаж «Ястреба» беспорядочно метался по палубе и вантам в тщетных попытках убрать надувшиеся паруса, раздираемые ветром. Удалось спустить только нижние паруса, но топсели и брамсели, грот– и бизань-мачты были потеряны.

В глазах неопытного Сильвера громадные волны, перехлестывавшие через палубу «Ястреба», казались страшными предвестниками неизбежного конца. Хотя валы и приближались к борту сравнительно медленно и спокойно, взору потрясенного Джона они представлялись возвышающимися выше шпиля Бристольского собора и хищно набрасывавшимися на беспомощное судно.

Ему казалось просто немыслимым, чтобы «Ястреб» смог вскарабкаться на огромные, как горные склоны, волны. И все же судно успевало добраться до вершины каждой из них, застывая на миг на самом гребне, и скользило в бездну, а затем вновь представало перед нависшей над ним новой столь же гигантской волной. По палубе гуляла вода, временами накрывая моряков с головой, и те хватались за что попало, чтобы не быть унесенными в море. Запертые в трюме в беспросветном мраке негры издавали вопли ужаса, когда болтающееся на волнах судно ложилось то на один борт, то на другой.

С невероятным трудом Сильвер добрался до юта, где увидел, как Ривьера, привязавшись к рулевому колесу, пытался удержать судно носом к волне. За ним, согнувшись, стояли Гаррисон и еще трое моряков; промокшие до костей, они с отчаянием глядели на ураган; косица потерявшего треуголку Гаррисона вытянулась, как фитиль, растрепалась, превратившись в несколько смешных вымпелов. Воспользовавшись мигом затишья между двумя волнами, Сильвер успел отрезать кусок троса и привязался к релингу по правому борту. Теперь он чувствовал себя увереннее, хотя несколько раз ощутил, как волна, захлестывая судно, отрывала его ноги от палубы. Все же он сознавал, что останется в безопасности до тех пор, пока держится на плаву «Ястреб», хотя судя по разбитому такелажу, по скрежету и треску рангоута, конец должен был наступить скоро. Судно, по-видимому, уже приняло в трюмы сотни галлонов воды, что также приближало его гибель, так как «Ястреб» стал неуклюжим и трудноуправляемым, что было гибельным при дьявольском ураганном ветре и нависающих волнах.

Сильвер решил, что погиб. Конец, которым он привязался к релингу, врезался в тело и натер грудь, а соленая вода, беспрестанно обливающая палубу от носа до кормы, причиняла стертым местам нестерпимую боль. Джон с болью вспомнил прошлое и проклял свою незадачливую судьбу; проклял мрачного своего отца, так и не привившего ему любовь к сапожному мастерству и честной жизни; проклял поспешность, с которой он стал контрабандистом; проклял несчастный свой арест после убийства двух таможенников; проклял невезение, загнавшее его под команду сумасшедшего Грирсона и никчемного надутого болвана Дженкинса; проклял дьявольское невезение, забросившее «Ястреб» точно в центр урагана.

Когда Сильвер наконец приготовился к неизбежной смерти, ветер начал резко стихать и стало прохладнее. Хотя разыгравшийся океан и продолжал еще бушевать, насылая на судно волны-гиганты, немногие уцелевшие паруса «Ястреба» и чудом сохранившийся руль позволяли маневрировать, держа нос против волны, чтобы избежать опасности перевернуться вверх килем.

Ночь пала на бушующие воды, а судьба «Ястреба» оставалась еще неясной. Только к рассвету измученные, валящиеся с ног от усталости моряки увидели, что есть надежда на спасение.

Солнце стояло уже высоко в небе, когда команда принялась приводить судно в порядок. Надлежало восстановить поврежденный такелаж, залатать порванные паруса, заменить переломанные реи. Кроме того, надо было подумать и о пострадавших. Хотя рабов во время шторма швыряло из одного конца трюма в другой, большинство отделалось только сильным испугом. Только некоторые стонали и вопили от боли в переломанных конечностях, от ушибов и ран.

Экипаж пострадал сильнее. Два моряка, привязавшись к передней мачте, там и нашли свой конец – напор волн был похож на сильные удары, которыми их головы и разбились о мачты. Еще некоторых унесло за борт. Среди них был и второй помощник Гаррисон, не успевший или не захотевший привязаться. Раненый Дженкинс предохранился от травм, забравшись в дальний угол капитанской каюты, где и пребывал, пока шторм не прекратился.

Пока «Ястреб» еле-еле полз к Барбадосу, Дженкинс начал приходить в себя, и мысли его постоянно вертелись вокруг того, как ответить за серию бурных событий, доведших судно до столь плачевного состояния. Надо было объяснить обстоятельства смещения и убийства Грирсона и Маркема. Надлежало дать объяснения по поводу бунта негров и утраты ценных рабов при его подавлении. Ураган принес еще убытки, не говоря о том, что буря погубила семерых моряков. Да, предстояло объяснить много событий, причем людям опытным и знающим, людям, которые не простят ни малейшей лжи, если сумеют поймать на ней Дженкинса. Тогда ему конец. А ведь невооруженным взглядом видно, что его командование бригом представляло собой яркий пример того, как надо управлять, чтобы провалить все дело и достичь финансового краха. Страдая от боли в переломанной челюсти и от израненного самолюбия, Дженкинс поклялся в душе, что каким-либо дерзким ходом сумеет обелить себя и избежать ответственности. Когда «Ястреб» дополз наконец до залива Карлайл, Дженкинс придумал блестящий, по его мнению, ход и принялся раскидывать сети.