Текст книги "Разум, религия, демократия"

В исключительно интересной статье Робин Хортон определяет различие между теоретическими системами обществ современного и традиционного типа примерно в том же ключе, что и я[103]103
  Все ссылки на страницы в этом разделе, кроме особо оговоренных, относятся к статье Хортона.


[Закрыть]. К обществам современного типа он относит западные, к обществам традиционного типа – африканские (хотя последнее определение применимо ко всем племенным обществам). Общества современного типа в основном используют для уяснения причинно-следственных связей формальные научные методы. Традиционные общества полагаются главным образом на абдуктивные методы, упомянутые в главе 2. Но и те и другие общества обладают «теоретическими системами, задачей которых является расширение впечатляющей, хотя и ограниченной, причинно-следственной перспективы повседневного мышления в рамках здравого смысла» (Horton, 1982, р. 201).

Обе теоретические системы можно разделить на две части. К первичной теории относятся каузальные связи, выводимые на основании здравого смысла из близкой соположенности природных событий; этот уровень я, вслед за Бойером (Boyer, 1994), называю абдуктивной теорией. Обыденный здравый смысл формирует такие причинно-следственные умозаключения, которые, как указывал Юм, основаны на опыте. Во всех обществах и культурах первичная теория накапливает знание примерно одинаковым образом. Вторичную теорию составляют ментальные конструкции, применяемые для объяснения тех явлений, которые невозможно объяснить с помощью первичной теории. Если первичные теории во всех культурах похожи, то вторичные «резко разнятся… от одного сообщества к другому, от одной культуры к другой» (р. 228). Однако в одном важном отношении они тоже похожи, а именно: в обеих теоретических системах вторичные теории апеллируют к сущностям и процессам, в известном смысле «скрытым» от наблюдателя, тогда как в первичных теориях эти сущности и процессы являются непосредственно наблюдаемыми (р. 229).

Во вторичных теориях традиционных обществ скрытые сущности представлены душами, духами и богами. Соответственно, они персональны в том отношении, что принимают облик людей или животных, а также, подобно людям и животным, действуют целенаправленно. Напротив, во вторичных теориях современного западного общества скрытые сущности – это неодушевленные и, соответственно, имперсональные, или механистические, объекты: атомы, электроны, звуковые волны, гравитационные силы (р. 229).

Затем Хортон рассуждает о важных различиях между культурами, выделяя следующие пары: традиционалистская и прогрессивная, консенсуальная и конкурентная культуры (рр. 238–248). В традиционалистском обществе люди верят, что мудрость была открыта древними и дошла до текущего поколения. Эта мудрость показывает истинную картину мира – главным образом потому, что за ней стоит авторитет древних, но отчасти и потому, что она выдержала испытание временем. Предлагаемое ею объяснение событий не расходится с опытом настолько, чтобы ставить мудрость древних под сомнение. Как будет показано в главе 8, образцом такого законченного традиционалиста может служить Эдмунд Бёрк, чьи сочинения я там разбираю.

Прогрессивные культуры не придают особого значения учениям прошлого. Сегодня мы знаем больше, чем вчера, а завтра будем знать больше, чем сегодня. Соответственно, представителям прогрессивных культур присущ оптимистический взгляд на познавательные способности человека и его будущее. Завтра будет лучше, потому что завтра мы будем знать больше, чем сегодня. Этот оптимизм прекрасно передан в трактате Иммануила Канта «К вечному миру» (Kant, [1795] 1949), но кроме этого трактата можно указать еще немало сочинений эпохи Просвещения.

Консенсуальное общество консервативно в еще большей степени, чем традиционное. Когда всем членам общества присущ один и тот же набор убеждений, когда у них общее Weltanschauung (мировоззрение), тогда не найдется ни одного человека, который указал бы на несообразности этих убеждений и их неспособность объяснить те или иные явления. А в обществе, где существуют соперничающие системы убеждений и теоретические модели, поборники одной системы постоянно указывают на несостоятельность соперников, заставляя их совершенствовать умение объяснять и предсказывать события. Поэтому от прогрессивной и конкурентной системы можно ожидать более быстрого накопления знания, чем от традиционалистской и консенсуальной. Хортон считает также, что культурная однородность, характерная для доколониальной Африки и средневековой Европы, чревата традиционализмом в гораздо большей мере, чем подобные «плавильным котлам» новые энергичные общества, характерные для Греции VI в. до н. э. или для Нидерландов в начале Научной революции; в этих обществах несообразности традиционных представлений неизменно подвергались критике (рр. 254–256).

На протяжении всей книги я подчеркиваю значение логического мышления и различие между прогрессивными и традиционными обществами. Поэтому, вероятно, будет небесполезно завершить данный раздел некоторыми соображениями о том, являются ли традиционные общества, взятые со всеми их предрассудками и прочими верованиями, менее рациональными по сравнению с современными обществами, или по сравнению с ними их даже можно квалифицировать как антирациональные. Вопрос этот в значительной мере семантический, но в данном случае, как я полагаю, семантика важна.

Сегодня мы назвали бы иррациональной веру в то, что Солнце вращается вокруг Земли. Мы знаем, что Земля вращается вокруг Солнца и нам только кажется, что все происходит наоборот. Но 5000 лет назад судить о том, что вокруг чего вращается – Земля вокруг Солнца или Солнце вокруг Земли, можно было лишь на основе личных наблюдений. Если Земля плоская и неподвижная, а Солнце вращается вокруг нее, тогда мы могли предположить, что Солнце будет в пределах видимости только часть времени, – что, собственно, мы и наблюдаем. Кроме того, поскольку ни у одного объекта никогда не наблюдалась способность оставаться в непрерывном движении, разумно было предположить, что Солнцем движет невидимый дух или бог. А если наша религия утверждает, что мы – богоизбранный народ, тогда становится более вероятным предположение, что Солнце (и в таком случае все звезды) вращается вокруг Земли, а Земля – центр мироздания.

Если бы Земля вращалась вокруг Солнца, мы были бы вправе предположить, что Солнце будет видно всегда. На основании того багажа знаний, который существовал 5000 лет назад, трудно было выдвинуть гипотезу, что Земля шарообразна и вращается как вокруг своей оси, так и вокруг Солнца. Поэтому тогда было вполне логично считать, что Солнце вращается вокруг Земли; просто это была ошибочная гипотеза. А если в наши дни житель промышленно развитой страны считает, что Солнце вращается вокруг Земли, мы, наверное, назовем его человеком со странностями. В чем же разница? Разница, безусловно, в том, что сейчас наше знание законов гравитации, физики и астрономии, равно как и наши возможности наблюдать движение звезд и планет гораздо больше, чем 5000 лет назад. Поэтому в наши дни поддерживать гипотезу о вращении Солнца вокруг Земли значит отвергать несметное количество данных, свидетельствующих об обратном; а пренебрежение научно установленными фактами иррационально.

Подобным же образом, 5000 лет назад не было совершенно нелогично считать, что если человек внезапно умер без видимой причины, то его убил злой дух; это не будет нелогично и в каком-нибудь ныне существующем традиционном обществе. В подобного рода общественной среде люди понимали и понимают причины смерти гораздо хуже, чем в обществе современного типа. Сегодня можно произвести вскрытие и установить вероятную причину смерти. Если человек средних лет, пробежав большое расстояние по жаре, умер и было установлено, что причиной смерти стал сердечный приступ, то в наши дни будет иррационально предполагать, что его убил злой дух.

Суеверия и религии возникают как попытки объяснить необъяснимое и предсказать непредсказуемое. Они возникают примерно таким же образом, как и другие способы описания причинно-следственных связей. И обращение к ним иррационально ничуть не в большей степени, чем существовавшее 5000 лет назад убеждение, что Солнце вращается вокруг Земли. Такие убеждения становятся иррациональными тогда, когда накапливаются противоречащие им факты[104]104
  Более подробное обсуждение рациональности подобных представлений см. в: Sperber (1982).


[Закрыть].

Традиционные общества Хортона относятся к мифической культуре Дональда. Они обладают языком и способностью логического мышления, но не имеют письменности и, стало быть, не могут хранить и накапливать знания в той мере, которая доступна обществам современного типа. Созданные традиционными обществами теории (если их можно так назвать) о происхождении человека, о том, есть ли жизнь после смерти и появляются ли умершие в виде духов, на самом деле – выдумки, призванные заполнить пробелы в знании окружающего мира. Изобретение письменности позволило людям заменить традиционные мифы и предания гипотезами, которые оперировали такими абстрактными понятиями, как гравитационные силы, атомы, электрические заряды и звуковые волны. Появилась возможность рационально конструировать модели природы и проверять предсказания. Научные теории Нового и Новейшего времени пришли на замену мифическим сказаниям традиционных обществ. Таким образом, изобретение письменности позволяло обществам войти в новую эпоху, но лишь немногие решили воспользоваться преимуществами этой возможности.

Чтобы понимать мир и уметь выживать в нем, нам принципиально важно знать причинно-следственные связи. Неудивительно, что в трактате «Исследование о человеческом познании» Давид Юм подчеркнул особую значимость причинных связей: «Если между объектами существует какое-нибудь отношение, которое нам важно знать в совершенстве, то это отношение причины и действия. На нем основаны все наши заключения относительно фактов или существования. Только с его помощью достигаем мы уверенности в существовании объектов, находящихся за пределами наличного свидетельства нашей памяти и наших чувств. Единственная непосредственная польза всех наук состоит в том, что они обучают нас управлять будущими явлениями и регулировать их с помощью их причин»[105]105
  Юм Д. Сочинения: в 2 т. 2-е изд. Т. 2. М., 1996. С. 65. – Прим. перев.


[Закрыть] (Hume, [1748] 1939, p. 631).

Религия и наука предлагают две альтернативные стратегии познания причинно-следственных связей. Обе они, как мы показали в предыдущем разделе, построены на допущениях о невидимых действующих лицах или силах. Однако они фундаментально различаются в том отношении, что научные объяснения природных явлений могут быть проверены и отвергнуты на основе фактов, а религиозные объяснения проверить невозможно. Научный прогресс состоит в отказе от ложных гипотез и разработке новых, правильных, в отказе от ложных причинно-следственных умозаключений и сохранении истинных. Примерно таким же образом протекает культурное развитие. По мере приобретения знаний сообщество отвергает ложные причинно-следственные умозаключения, накапливает истинные и благодаря этому, по идее, становится более здоровым и благополучным. Предметом процесса познания могут быть и природные, и социальные явления. Наше нынешнее понимание того, как свободный рыночный обмен обогащает всех членов сообществ, способствовало преуспеванию, характерному для большинства стран с рыночной экономикой. Культурное развитие, как я его определяю, состоит точно в таком же накоплении запаса знаний, а именно корректных причинно-следственных умозаключений о природных и социальных явлениях.

Чтобы получать выгоду от достижений науки, сообществу нужно поощрять ее развитие и вместе с тем быть открытым для новых идей, которые она приносит. Нужно вкладывать ресурсы в новые кадры теоретической науки и в научные исследования. Здесь проявляются реальные различия между странами современного типа, обычно относящимися к Западу, и странами, в той или иной мере привязанными к традиции. Последние страны в одних случаях просто не имеют ресурсов, чтобы дать большинству своих граждан научное или ему подобное образование. В других случаях науку лишают приоритетного значения.

Саудовская Аравия и Иран по любым меркам – отнюдь не бедные страны. Но в этих странах учащиеся, начиная с начальной школы и до университета включительно, тратят несчетные часы на изучение религии, а потому не имеют достаточного времени для ознакомления с научными и прочими современными дисциплинами. Кроме того, изучение религии в основном построено на зубрежке, т. е. на механическом заучивании больших текстов. Впрочем, это, конечно, характерно почти для любой системы религиозного образования. Студентов не учат, да и в принципе не могут учить критически оценивать адекватность религиозных текстов и постулатов или полемизировать с наставниками; эти тексты считаются словом Божьим, а значит, по определению неоспоримой истиной. В таких странах, как Саудовская Аравия и Иран, образовательные системы и по методам, и по предмету обучения сковывают молодых людей рамками традиционного мышления.

Культура, уделяющая большое внимание науке, обязательно должна быть в той или иной мере прогрессивной. Менее эффективные лекарства или средства коммуникации уступают место новым, более эффективным. Трудно быть открытым для новых идей в одной сфере и закрытым для них в других. Поэтому в открытых обществах распространение новых идей затрагивает другие области знания – историю, искусство и даже этику. И здесь вновь проявляется резкий контраст между западными, светскими обществами и теми, где религия играет доминирующую роль. Набожный человек по определению консервативен. Он должен постоянно сверяться с тем временем, когда жил и нес миру истину основатель религии. Его учение, записанное и истолкованное ближайшими учениками много веков назад, и по сей день определяет, как человек должен вести себя, одеваться и думать.

В этом плане различия между такой страной Запада, как Швеция, и Саудовской Аравией совершенно очевидны; они проявляются в том, как люди одеваются, что изучают и, пожалуй, ярче всего в диапазоне свобод, позволяющих людям поступать и думать по своему усмотрению, будь то желание женщины водить машину или желание мужчины перейти в католицизм. И все же эти различия не стоит переоценивать. Если саудовцы запрещают алкоголь потому, что этого требует Коран, то шведы облагают алкоголь высоким налогом и жестко регламентируют его продажу. В нынешней Швеции такие меры принято оправдывать тем, что они способствуют здоровью и безопасности. Однако восходят они к существовавшему в XIX в. движению за запрет алкоголя, которое имело в значительной мере религиозную подоплеку. Не так уж давно религиозные консерваторы добились запрета на продажу алкоголя в США. При Джордже Буше-мл. религиозные консерваторы, исходившие из своих представлений о том, что разрешает Библия, смогли ограничить научные исследования в ряде областей. Таким образом, и на Западе немало людей, которые охотно повели бы нас вспять и ограничили свободу мыслей и поступков. Опять же, на Ближнем Востоке и в других частях мира, которые обычно не относят к Западу, тоже немало людей, желающих видеть свои страны более либеральными и прогрессивными. Борьба между либерализмом и консерватизмом, между прогрессизмом и традиционализмом длится, как я кратко показываю в нескольких следующих главах, уже много столетий и далека от завершения.

Роль религии в объяснении причинно-следственных связей стала предметом нашего особого внимания потому, что эта функция религии лучше всего объясняет ее происхождение. Принципиальное несходство религии и науки проявляется в столь же разном подходе к причинно-следственным связям. Однако у религии есть другие важные свойства. Самым важным является то, что религия может служить определяющим фактором персонального чувства самоидентификации и формировать персональную систему ценностей.

Хотя религии несомненно могут выполнять эти функции и нередко действительно их выполняют, следует подчеркнуть, что ни одна из упомянутых функций не способна объяснить происхождение религии. Трудно представить, чтобы члены какого-нибудь племени в один прекрасный день дружно задумались и решили, что у них нет чувства идентичности, а потому им нужно создать оригинальный племенной свод представлений о мире. На самом деле их картина мира складывалась постепенно, под влиянием случайных событий и заключений о причинности, отчасти бывших достоянием только этого племени. Так со временем возникало чувство идентичности, основанное на истории и обычаях племени. По мере того как создавались мифы, объяснявшие причины определенных событий, роль предков и духов в жизни племени, и формировались ритуалы, позволявшие вступать в отношения обмена с духами, эти мифы и ритуалы становились частью племенной культуры и определяющим фактором чувства идентичности. Роль подобного идентификатора местная религия начинает выполнять после того или в лучшем случае одновременно с тем, как эта религия возникает в силу других причин.

Равным образом и Мухаммед поведал о встречах с архангелом Джабраилом и его повелениях отнюдь не потому, что считал арабов лишенными чувства идентичности. Он думал, что слышит слово Божье, и исполнился решимости вернуть арабов в лоно единственно истинной религии. Мусульманское чувство идентичности возникло после того, как арабы (а затем и другие этнические группы) приняли вероучение Мухаммеда.

Как уже отмечалось, и местные, и мировые религии резко осуждают асоциальные действия (например, воровство) и обещают награду за действия, полезные для социума. Эти предписания, естественно, составляют часть системы ценностей религиозного сообщества. Кроме них систему ценностей формируют история сообщества, а также социальная и физическая среда обитания. У сообщества, живущего в условиях крайней нехватки белка и в силу этого практикующего человеческие жертвоприношения и каннибализм как элементы своей религии, складывается иная система ценностей, чем у того, которому хватает белка и которое может позволить себе приносить в жертву других животных. Религия, допускающая полигамию, и религия, предписывающая моногамию, имеют разные системы ценностей применительно к роли мужчины и женщины в обществе и семье. Такого рода различия, как и все прочие различия между религиями, обусловлены сочетанием случайных прошлых событий и физических условий, в которых возникало общество.

В разных обществах исторические обстоятельства приводили к возникновению разных наборов ценностей и персональных идентичностей, которые частично выражены и детерминированы их религиозными верованиями. Поскольку наша главная тема – отношение между религией и демократией, встает очевидный вопрос: в какой мере та или иная религиозная идентичность или система ценностей способствует или препятствует созданию и поддержанию либеральной демократии. Укрепляют религиозные ценности либеральную демократию или подрывают ее? Являются верующие люди лучшими гражданами либеральной демократии, чем неверующие, или нет? Ответы на эти вопросы в данном конкретном контексте важны сами по себе, но дают немалую пищу и для размышлений об оптимальных отношениях между церковью и государством. Эта тема веками дискутировалась в Западной Европе, и в дальнейшем мы тоже к ней обратимся.

У всех обществ есть обычаи и традиции. Американские семьи собираются в День благодарения, чтобы вкусить индейку: именно ее, как считается, ели первые колонисты. Немцы в канун Нового года едят карпа: он, по их поверьям, приносит деньги. А еще в Германии на Новый год льют в холодную воду расплавленный свинец, чтобы погадать на будущее по тем замысловатым фигурам, которые он принимает в воде. Такие праздничные события и сопутствующие им ритуалы безвредны и даже полезны: воскрешаются теплые воспоминания о прежних Днях благодарения или новогодних канунах, укрепляются семейные связи.

Другие обычаи и традиции не столь безобидны. Вера в магическую силу лап гориллы и рогов носорога породила целую отрасль браконьерства и незаконной торговли и вела дело к полному истреблению этих животных. Обряд женского обрезания очень болезнен для девушек и угрожает их жизни.

Религии по самой природе своей связаны традицией и консервативны. В верованиях адепта местной религии отражаются племенные мифы, передававшиеся из поколения в поколение. Вера адепта мировой религии отражает многие часы усвоения и механического заучивания священных текстов, записанных столетия тому назад. Преклонение перед прошлым мешает людям свободно принимать открытия настоящего, особенно когда эти открытия бросают вызов тем или иным аспектам вероучения. Между научным прогрессом и почти всеми формами традиции всегда существует напряженность; особенно острой она становится в отношениях с религией, поскольку религиозные верования многих людей весьма сильны. Вряд ли кто из немцев сейчас действительно верит, что по извивам свинца в воде можно предсказать будущее, а тех, кто все еще верит, можно, наверно, довольно быстро убедить в обратном. Но никакие логические доводы не способны подействовать на людей, которые верят, что Иисус и Сиддхарта родились от девственниц. Именно эта стойкая невосприимчивость к логическим доказательствам и научным фактам побуждает нас считать, что конфликт между прогрессивными обществами современного типа и традиционными обществами – это, по сути дела, конфликт между наукой и логическим мышлением, с одной стороны, и религией – с другой. В следующих главах мы покажем, что этому конфликту столько же лет, сколько известной нам истории человечества.