Текст книги "Чистая правда"

– Таково ваше мнение?

Щеки Рэмси слегка покраснели.

– Таково официальное мнение Верховного суда, которое не меняется вот уже пятьдесят лет. Я лишь прошу вас относиться к судебным практикам с уважением, которого они заслуживают.

– Вы не найдете человека, который больше, чем я, уважал бы это учреждение.

– Счастлив по этому поводу.

– И я с радостью выслушаю ваше мнение по поводу дела Чанс после того, как мы во время прений узнаем, что думают о нем остальные судьи.

Рэмси спокойно на нее посмотрел.

– Прения будут очень короткими, учитывая, сколько требуется времени, чтобы сказать «да» или «нет». Проще говоря, к концу дня у меня будет по меньшей мере пять голосов, а у вас – ни одного.

– Ну, я убедила троих судей проголосовать за слушание дела.

У Рэмси сделался такой вид, будто он вот-вот расхохочется.

– Вы скоро узнаете, что разница между количеством голосов, отданных за то, чтобы заслушать дело в суде, и за то, чтобы принять по нему решение, огромна. Поверьте мне, большинство будет у меня.

Найт мило улыбнулась.

– Ваша уверенность вызывает восхищение. Этому мне стоит у вас поучиться.

Рэмси встал, собираясь уйти.

– Тогда подумайте над еще одним уроком: маленькие ошибки имеют обыкновение приводить к большим. Наша работа – штука пожизненная, и единственное, что у нас есть, – это репутация. Если она разрушена, ее уже не вернуть. – Рэмси направился к двери. – Желаю вам продуктивного дня, Бет, – сказал он и вышел.

Глава 3

– Руфус? – Сэмюель Райдер осторожно прижал трубку к уху. – Как ты меня нашел?

– В здешних краях не так много адвокатов, Сэмюель, – ответил Хармс.

– Я больше не служу в ОНВЮ.

– Наверное, на гражданке платят лучше.

– Иногда я скучаю по форме, – соврал Райдер.

Он был перепуганным до полусмерти новобранцем, к счастью, с дипломом юриста, и оказался на безопасном местечке в отделе начальника военно-юридической службы – или ОНВЮ, – вместо того чтобы с винтовкой в руках пробираться сквозь джунгли во Вьетнаме: толстый, трясущийся от страха солдат, отличная мишень для врага.

– Мне нужно с тобой встретиться. Не хочу говорить по телефону зачем.

– В Форт-Джексоне все в порядке? Я слышал, тебя туда перевели.

– Ясное дело. С тюрьмой все нормально.

– Я не это имел в виду, Руфус. Мне интересно, почему ты решил разыскать меня после стольких лет.

– Ты же по-прежнему мой адвокат? С того единственного момента, когда мне потребовалась помощь…

– У меня очень плотное расписание, и я обычно не езжу так далеко.

Рука Райдера сильнее сжала трубку, когда он услышал следующие слова Руфуса.

– Мне очень нужно встретиться с тобой завтра, Сэмюель. Тебе не кажется, что ты мой должник?

– Я сделал для тебя тогда все, что смог.

– Ты согласился на сделку. Быстро и без проблем.

– Нет, – возразил Райдер, – мы заключили досудебное соглашение с представителями суда, обвинитель его подписал, и это было очень умное решение.

– Ты даже не попытался смягчить мой приговор, в отличие от большинства адвокатов.

– Кто тебе такое сказал?

– В тюрьме можно многому научиться.

– Ну, остановить фазу вынесения приговора нельзя. Ты не забыл, что мы представили наше дело на рассмотрение членов комитета?

– Но ты даже не вызвал свидетелей, и вообще я не заметил, чтобы ты особо старался ради меня.

– Я сделал все, что мог, – начал защищаться Райдер. – Хочу напомнить, Руфус, что тебя могли приговорить к смертной казни. Маленькая белая девочка, и все такое. Тебе могли припаять убийство первой степени. По крайней мере, мне так сказали. Ты остался в живых.

– Завтра, Сэмюель. Я внесу тебя в список моих посетителей. Часов в девять утра. Спасибо тебе, спасибо огромное. Да, и принеси с собой маленький радиоприемник.

И прежде чем Райдер успел спросить, зачем нужен приемник и вообще с какой стати ему навещать Руфуса, Хармс повесил трубку.

Райдер откинулся на спинку невероятно удобного кресла и обвел глазами просторный, отделанный деревянными панелями кабинет. Он работал юристом в маленьком городке в сельском районе, недалеко от Блэксбурга, штат Вирджиния, и все у него было отлично: прекрасный дом, новый «Бьюик» каждые три года, отпуск два раза в год. Он оставил прошлое за спиной – особенно самое ужасное дело, которым ему довелось заниматься за свою короткую карьеру военного адвоката. Дело, вызывавшее тошноту под стать той, что появляется, если выпить скисшего молока, только никакое количество таблеток не могло прогнать то отвратительное чувство…

Райдер провел рукой по лицу, и его мысли вернулись в начало семидесятых, время хаоса в армии, стране, да и во всем мире. Все обвиняли всех за все, что когда-либо шло не так в истории вселенной. В голосе позвонившего ему Руфуса Хармса звучала горечь, но ведь он на самом деле убил ту девочку. Жестоко. Прямо на глазах ее семьи. Всего за несколько секунд, прежде чем кто-то успел ему помешать, сломал ей шею.

От имени Хармса Райдер договорился о досудебном соглашении, но по закону армии имел право отказаться от сделки во время фазы вынесения приговора. Ответчику могло быть назначено наказание, либо оговоренное в досудебном соглашении, либо вынесенное судьей или присяжными, только в исполнении военных. Однако в любом случае приговор был бы меньше. Слова Хармса задели Райдера, потому что тогда его убедили не слишком стараться во время фазы вынесения приговора. Он согласился с обвинителем, что нет смысла вызывать сторонних свидетелей, которые могли бы рассказать о характере Хармса и тому подобное. Кроме того, не попытался отыскать новые факты и свидетелей, положившись на данные из официального заключения.

До некоторой степени он нарушил правила, потому что по закону ответчик никоим образом не может быть лишен права отказаться от сделки. Если б Райдер не предпринял определенных шагов в этом направлении, прокурор потребовал бы смертного приговора и, учитывая суть преступления, добился бы успеха. То, что убийство произошло так стремительно, что доказать его преднамеренность было бы очень трудно, значения не имело. Холодное тело ребенка разбивало любой логический или юридический анализ.

Никого не волновала правда про Руфуса Хармса. Он был чернокожим мужчиной, который бо€льшую часть своей армейской карьеры провел на гауптвахте. Бессмысленное убийство ребенка, вне всякого сомнения, не улучшило мнение армии о нем. Многие считали, что такой человек не имеет права на честный суд, разве что тот будет быстрым, очень болезненным и смертельным. И, возможно, Райдер относился к их числу. Так что он не лез из кожи вон, чтобы защитить Хармса, но добился того, чтобы ему сохранили жизнь – лучшее, что мог сделать для него любой адвокат.

И сейчас Райдер спрашивал себя: почему Руфус вдруг захотел с ним встретиться?

Глава 4

Джон Фиске встал из-за стола совещаний и посмотрел на своего оппонента, Пола Уильямса. Молодой помощник адвоката штата только что закончил излагать детали своего ходатайства.

– Ты придурок, Поли, и все испортил.

Когда Фиске повернулся к судье Уолтерсу, он едва сдерживал возбуждение. Джон был широкоплечим, и хотя его рост равнялся шести футам, он все равно на пару дюймов уступал своему младшему брату. В отличие от Майкла Фиске, его лицо вряд ли отвечало стандартам классической мужской красоты: пухлые щеки, слишком заостренный подбородок и дважды сломанный нос – один раз в средней школе во время соревнований по борьбе, второй остался напоминанием о службе в полиции. Однако черные волосы, падавшие на лоб и растрепанные, выглядели весьма привлекательно и даже непосредственно, а в глазах сиял напряженный ум.

– Ваша честь, чтобы не тратить зря время суда, я хочу сделать предложение офису прокурора штата касательно его ходатайства. Если они согласятся отступить и внести одну тысячу долларов на счет общественной защиты, я отзову свой ответ и не стану требовать санкций и мы сможем разойтись по домам.

Пол Уильямс вскочил со своего места так стремительно, что у него свалились очки, которые со стуком упали на стол.

– Это неслыханно, ваша честь!

Судья Уолтерс окинул взглядом заполненный людьми зал заседаний суда, молча посмотрел на толстую папку с документами и устало махнул рукой обоим.

– Подойдите.

Встав перед судьей, Фиске сказал:

– Ваша честь, я всего лишь пытаюсь оказать им услугу.

– Наш офис не нуждается в услугах мистера Фиске, – с отвращением заявил Уильямс.

– Да ладно тебе, Поли, – всего тысяча баксов, и ты сможешь выпить кружку пива, прежде чем отправишься к своему боссу, чтобы объяснить, что все испортил. Я даже готов тебя угостить.

– Вы не получите от нас ни гроша даже за тысячу лет, – презрительно бросил обвинитель.

– Ну, мистер Уильямс, ваше предложение несколько необычно, – вмешался судья Уолтерс.

В судах по уголовным делам Ричмонда ходатайства заслушивались до или во время заседания. И к ним никогда не прилагались подробные и длинные комментарии. Печальная правда состояла в том, что большинство уголовных законов было сформулировано четко и ясно. И только в необычных делах, когда судья, выслушав устные аргументы адвоката и прокурора, сомневался касательно решения, которое следовало принять, он просил письменное резюме. Поэтому судья Уолтерс был несколько озадачен тем, что офис прокурора, не дожидаясь официального запроса, предоставил суду пояснение своей позиции.

– Я знаю, ваша честь, – сказал Уильямс. – Однако, как я уже говорил, ситуация очень необычная.

– Необычная? – не выдержал Фиске. – Скорее, дурацкая, Поли.

– Мистер Фиске, я уже предупреждал вас касательно вашего нетрадиционного поведения в зале суда и без колебаний посчитаю его неуважением, если и в дальнейшем вы будете вести себя в том же духе, – перебил его судья Уолтерс. – Продолжите ваше выступление.

Уильямс вернулся на свое место, и Фиске подошел к кафедре.

– Ваша честь, несмотря на то, что «срочное» заявление офиса общественного прокурора отправлено факсом в мой офис посреди ночи и у меня было недостаточно времени, чтобы подготовить надлежащий ответ, полагаю, если вы посмотрите на вторые параграфы на страницах четыре, шесть и девять присланного нам меморандума, вы согласитесь, что изложенные там факты, особенно в свете криминального прошлого ответчика, заявления арестовавших его офицеров полиции, а также показания двух свидетелей, оказавшихся на месте преступления, которое якобы совершил мой клиент, не стыкуются с имеющимися в данном деле фактами. Более того, прецедент, о котором сообщает офис прокурора на странице десять, совсем недавно отвергнут решением Верховного суда Вирджинии. Я вложил данные материалы в свой ответ и подчеркнул несоответствия для вашего удобства.

Пока судья Уолтерс изучал лежавшие перед ним бумаги, Фиске наклонился к Уильямсу и сказал:

– Видишь, что бывает, когда пишешь такое дерьмо посреди ночи? – И он положил свой ответ перед Уильямсом. – Поскольку у меня было всего пять минут, чтобы прочитать ваше ходатайство, я подумал, что могу оказать вам ответную любезность. Можете почитать вместе с судьей.

Уолтерс закончил просматривать документ и наградил Уильямса таким взглядом, что от него даже у самого спокойного зрителя в зале по спине пробежали мурашки.

– Надеюсь, у вас есть на это адекватный ответ, мистер Уильямс, хотя лично я даже представить не могу, каким он может быть.

Прокурор поднялся со своего стула, а когда открыл рот, чтобы ответить, обнаружил, что голос вместе с высокомерием куда-то подевались.

– Ну? – нетерпеливо проговорил судья Уолтерс. – Скажите же что-нибудь, иначе я поддержу просьбу мистера Фиске о санкциях прежде, чем ее выслушаю.

Адвокат взглянул на Уильямса, и выражение его лица слегка смягчилось. Никто ведь не знает, когда понадобится одолжение.

– Ваша честь, я уверен, что фактические и правовые ошибки в заявлении офиса прокурора возникли по причине переутомления юристов, а не намеренно. Я даже готов сократить наше предложение до пятисот долларов, но хотел бы получить личное извинение офиса прокурора за то, что они не дали мне выспаться.

В зале суда раздались смешки.

Неожиданно со стороны последних рядов послышался громоподобный голос:

– Судья Уолтерс, если мне будет позволено вмешаться, офис прокурора принимает это предложение.

Все повернулись посмотреть на человека, прервавшего заседание, – невысокого, почти лысого, толстого мужчину, одетого в полосатый костюм и рубашку с туго накрахмаленным воротником, который подпирал волосатую шею.

– Мы принимаем предложение, – повторил он низким прокуренным голосом, растягивая слова, как человек, всю жизнь проживший в Вирджинии. – И просим у суда прощения за то, что отняли у него столько времени.

– Я рад, что вы тут оказались, мистер Грэм, – сказал судья Уолтерс.

Бобби Грэм, прокурор штата от города Ричмонд, коротко кивнул, прежде чем направиться к двойным стеклянным дверям. Он не стал извиняться перед Фиске, но адвокат защиты решил не настаивать. В суде редко получаешь все, что просишь.

– Иск офиса прокурора штата отклонен без сохранения за истцом права предъявления иска по тому же основанию, – объявил судья Уолтерс и посмотрел на обвинителя. – Мистер Уильямс, думаю, вам следует выпить пива с мистером Фиске; только, полагаю, платить должен ты, сынок.

Когда объявили следующее дело, Фиске закрыл портфель и вышел из зала суда. Уильямс не отставал.

– Тебе следовало согласиться на мое первое предложение, Поли.

– Я тебе это запомню, Фиске, – сердито заявил Уильямс.

– И правильно.

– Мы все равно закроем Джерома Хикса, – прошипел Уильямс. – И не рассчитывай, что будет иначе.

Фиске знал, что для Поли Уильямса и других помощников прокуроров, с которыми ему доводилось иметь дело, его клиенты являлись врагами на всю жизнь, которые заслуживают самого сурового наказания. И в некоторых случаях они были правы. Но не во всех.

– Знаешь, о чем я думаю, Уильямс? – спросил адвокат. – Я думаю, как быстро пройдет тысяча лет.

Когда Фиске покинул зал заседаний суда на третьем этаже, он прошел мимо полицейских офицеров, с которыми служил, когда был копом в Ричмонде. Один из них улыбнулся, кивнул, здороваясь, но остальные даже не посмотрели в его сторону. Они считали его предателем, сменившим пистолет и полицейский жетон на костюм и портфель. Человеком, защищавшим интересы другой стороны. Гореть тебе в аду, брат Фиске.

Он взглянул на группу чернокожих парней с такими короткими стрижками, что те казались лысыми; штаны спущены по самое не балуйся, так, что видны боксеры, одинаковые, точно униформа банды. Куртки, большие кеды без шнурков. Они открыто бросали вызов системе правосудия и все до одного выглядели мрачными.

Парни столпились около своего адвоката, белого мужчины, расплывшегося от офисной работы, потеющего в дорогом полосатом костюме с засаленными манжетами, в мокасинах из блестящей кожи и роговых очках. Тот слегка подергивался, объясняя что-то своему отряду скаутов, и постукивал кулаком по жирной ладони. А молодые черные парни напрягали брюшные прессы под шелковыми рубашками, купленными на деньги, вырученные за наркотики, и слушали его очень внимательно. Они считали, что это единственная ситуация, когда они нуждались в нем и могли позволить себе смотреть на него без презрения или не сквозь прицел пистолета. Он был им нужен – до следующего раза. А он непременно наступит. В этом здании адвоката защищала особая магия. Здесь даже Майкл Джордан не мог прикоснуться к этому белому мужчине. Они были Льюисом и Кларком, а он – их Сакагавеей[5]5
  Майкл Джеффри Джордан (р. 1963) – один из самых выдающихся американских баскетболистов всех времен. Сакагавея (прибл. 1788–1812) – молодая женщина из индейского племени северных шошонов, проживавшего на территории, где сейчас находится штат Айдахо. Сакагавея помогла экспедиции Льюиса и Кларка в 1804–1806 гг. исследовать обширные земли на американском Западе, которые тогда были только что приобретены.


[Закрыть]. Произнеси волшебные слова, Сак. Не дай им нас победить.

Фиске знал, что говорил Костюм, знал совершенно точно, как будто умел читать по губам. Он специализировался на защите членов банд, совершавших самые разные преступления. Лучшая стратегия: полное и категорическое молчание. Мы ничего не видели и не слышали. Ничего не помним. Выстрелы? Скорее всего, выхлоп какой-то машины. Помните важную истину, парни: «Не убий». Но, если ты все-таки убил, не сдавайте друг друга. Адвокат стукнул ладонью по портфелю, чтобы подчеркнуть свои слова. Группа распалась, и игра началась.

В другой части коридора, на прямоугольной, обитой серым ковролином скамье сидели три проститутки, ночные труженицы. Полный набор, на любой вкус: черная, азиатка и белая. Они ждали, когда их вызовут в зал суда. Азиатка явно нервничала: судя по всему, ей срочно требовалось покурить травки или уколоться, чтобы немного успокоиться. Взглянув на двух других, Фиске сразу понял, что они – ветераны своего дела. Они прогуливались по коридору, садились, демонстрировали бедра и выставляли напоказ грудь, когда мимо проходил какой-нибудь симпатичный старикан или молодой турок. Зачем лишаться заработка из-за ерундового вызова в суд? В конце концов, они же в Америке…

Фиске спустился вниз на лифте и как раз проходил через металлодетектор и рентгеновский аппарат, теперь установленные во всех судах, когда к нему направился Бобби Грэм с незажженной сигаретой в руке. Фиске он не нравился – ни как человек, ни как профессионал. Грэм выбирал дела в зависимости от того, какого размера будут заголовки в газетах, и никогда не брался за такие, над которыми придется попотеть, чтобы их выиграть. Публика не любит прокуроров, которые терпят поражение.

– Мелкое предварительное ходатайство в плевом деле. Большому человеку наверняка есть чем заняться, не так ли, Бобби? – заявил Фиске.

– Может, у меня было предчувствие, что ты разжуешь и выплюнешь одного из моих малышей. Тебе пришлось бы потрудиться, будь на его месте настоящий прокурор.

– Такой, как ты?

Грэм с кривой улыбкой засунул незажженную сигарету в рот.

– Мы живем в, вероятно, самой проклятой табачной столице мира, где производится больше всего сигарет на планете, и человек не имеет права закурить в здании суда.

Он пожевал конец сигареты «Пэлл Мэлл» без фильтра, с громким хлюпом втягивая в себя никотин. На самом деле в здании суда Ричмонда имелись отведенные для курения зоны, но только не там, где в настоящий момент стоял Грэм.

– Кстати, Джерома Хикса арестовали сегодня утром по подозрению в убийстве какого-то парня в Саутсайде, – победоносно ухмыльнувшись, сообщил он. – Черный прикончил черного, в деле замешаны наркотики. Какая неожиданность… Очевидно, он решил пополнить свои запасы кокаина, но не хотел делать это через нормальные каналы. Только вот твой парень не знал, что мы следили за продавцом.

Фиске устало прислонился к стене. Победы в суде нередко оказывались «пустышкой», особенно если твой клиент не мог держать свои преступные побуждения в узде.

– Правда? В первый раз слышу.

– Я приехал сюда на досудебное совещание и решил, что вполне могу сообщить тебе эту новость. Профессиональная вежливость.

– Конечно, – сухо сказал Фиске. – Но, если это так, почему ты позволил Поли пойти в суд? – Когда Грэм промолчал, он сам ответил на свой вопрос: – Хотел посмотреть, как я буду выписывать в зале суда кренделя?

– Ну, должен же человек получать удовольствие от работы.

Фиске сжал руку в кулак, но уже в следующее мгновение опустил ее. Грэм того не стоил.

– Скажи-ка мне в качестве профессиональной вежливости, были ли там свидетели?

– Ага, около полудюжины; орудие убийства обнаружили в машине Джерома, как и его самого. Он чуть не прикончил двух полицейских, когда попытался сбежать. У нас есть кровь и наркотики, которых хватит на целый магазин. В любом случае, я подумываю бросить дело о распространении, по которому ты его защищаешь, и сосредоточиться на новом повороте событий. Мне приходится максимизировать свои скудные ресурсы. Хикс – плохой парень, Джон. Думаю, мы будем выступать за то, чтобы классифицировать его преступление как тяжкое.

– Тяжкое преступление? Да ладно тебе, Бобби.

– Преднамеренное и заранее обдуманное убийство любого человека во время совершения ограбления является тяжким преступлением и карается смертной казнью. По крайней мере, так говорится в действующем законодательстве штата Вирджиния.

– Мне плевать, что говорит закон; ему всего восемнадцать.

Лицо Грэма напряглось.

– Странно слышать такое от юриста и представителя судебной власти.

– Закон – это сито, через которое мне приходится просеивать факты, потому что они всегда воняют.

– Они – отбросы и с самого рождения думают только о том, чтобы причинять другим людям вред. Нам следует начать строить тюрьмы для новорожденных до того, как кто-нибудь серьезно пострадает от этих сучьих детей.

– Всю жизнь Джерома Хикса можно…

– Давай, вини во всем его ужасное детство, – перебил его Грэм. – Старая история, которая повторяется снова и снова.

– Вот именно, повторяется.

Грэм улыбнулся и покачал головой.

– Послушай, я не могу сказать, что у меня было такое уж счастливое детство. Хочешь узнать мой секрет? Я работал, как проклятый. И если я сумел добиться успеха, значит, и они могут. Дело закрыто.

Фиске повернулся, собираясь уйти, но в последний момент обернулся.

– Я взгляну на отчет об аресте, а потом позвоню тебе.

– Нам не о чем говорить.

– Ты же ведь знаешь, Бобби, что его убийство не сделает тебя генеральным прокурором. Тебе следует выбирать дела посерьезнее.

Фиске развернулся и зашагал прочь.

Грэм сломал сигарету между пальцами и проворчал:

– Попробуй найти настоящую работу, Фиске.

* * *

Спустя полчаса Фиске встречался с одним из своих клиентов в загородной тюрьме штата. По работе ему часто приходилось бывать в пригородах Ричмонда, в округах Энрико, Честерфилд, Хановер и даже в Гучленде. Постоянно расширяющееся поле деятельности не слишком его радовало, но это было вроде встающего солнца. Так будет продолжаться до того самого дня, пока оно не остановится навсегда.

– Мне нужно поговорить с тобой о заявлении, Дерек.

Дерек Браун – или ДБ1, как звали его на улице – был светлокожим афроамериканцем, с татуировками, исполненными ненависти, непристойностями и поэзии, которые украшали его руки от самых плеч. Он провел достаточно времени в тюрьме, чтобы накачать мышцы, и его бицепсы впечатляли. Фиске один раз видел, как он играл в баскетбол в тюремном дворе. Обнаженный торс, великолепное, мускулистое тело, татуировки на спине и плечах. Издалека они выглядели как музыкальная партитура. Дерек взлетал в воздух, точно реактивный самолет, и парил, словно его удерживала невидимая рука. А охранники и другие заключенные с восхищением смотрели, как он забрасывал мяч в корзину и победоносно махал зрителям рукой. Впрочем, он был не настолько хорош, чтобы играть в команде колледжа и уж, конечно, не в НБА. Поэтому сейчас Дерек и Фиске смотрели друг на друга в окружной тюрьме.

– Помощник прокурора предложил умышленное причинение вреда здоровью, преступление третьего класса.

– А почему не шестого?

Фиске удивленно на него посмотрел. Эти парни так часто имели дело с уголовной системой, что нередко знали кодекс лучше большинства адвокатов.

– Класс шесть сейчас хит сезона. Твой имел место на следующий день.

– У него был пистолет. Я не собираюсь связываться с Пэком, когда он вооружен, а я – нет. Ты что, совсем ничего не соображаешь?

Фиске отчаянно хотелось протянуть руку и стереть высокомерие с его лица.

– Извини, но обвинение не откажется от третьего класса.

– Сколько? – с каменным лицом спросил Дерек, у которого, по подсчету Фиске, уши были проколоты двенадцать раз.

– Пять, с тем, что ты уже отсидел.

– Вот дерьмо! Пять лет за то, что я порезал ублюдка вонючим перочинным ножичком?

– Кинжалом с лезвием шесть дюймов. И ты ударил его десять раз. На глазах у свидетелей.

– Проклятье, он щупал мою девку! Разве это нельзя засчитать как защиту?

– Радуйся, что тебе не инкриминируют убийство первой степени, Дерек. Врачи сказали, ему повезло, что он не истек кровью прямо на улице. И если б Пэк не был таким опасным куском дерьма, то, что ты сделал, не назвали бы злоумышленным причинением ран. Тебя обвинили бы в злоумышленном причинении ран при отягчающих обстоятельствах. И тебе прекрасно известно, что это уже от двадцати до пожизненного.

– Он лез к моей девке. – Дерек наклонился вперед и выставил перед собой костлявые костяшки пальцев, чтобы подчеркнуть абсолютную логику своей моральной и правовой позиции.

Фиске знал, что у Дерека хорошо оплачиваемая работа, хотя и совершенно противозаконная. Он являлся первым лейтенантом номера два в сети распространения наркотиков в Ричмонде, отсюда и его кличка ДБ1. Боссом являлся Турбо, двадцати четырех лет от роду. В его империю, известную своей великолепной организацией и жесткой дисциплиной, входили несколько легальных заведений: химчистки, кафе, ломбард; на них работали бухгалтеры и адвокаты, которые занимались деньгами от продажи наркотиков после того, как их отмывали. Турбо был очень умным молодым человеком, а также обладал талантом к математике и деловой хваткой. Фиске пару раз хотелось его спросить, почему он не организовал компанию, которая могла бы войти в список «Форчун 500». Денег почти так же, зато уровень смертности значительно ниже.

Обычно Турбо поручал одному из своих адвокатов с Мэйн-или Франклин-стрит, которым платил триста долларов в час, позаботиться о Дереке. Но сейчас его преступление не имело отношения к бизнесу Турбо, и тот не стал в этом участвовать. То, что он отдал его человеку вроде Фиске, являлось своего рода наказанием за то, что Дерек совершил глупость и подставился из-за женщины. Турбо ни секунды не сомневался, что Дерек его не сдаст, а прокурор даже не пытался задавать вопросы о бизнесе Турбо. Если ты распускаешь язык, ты – мертвец, и не важно, в тюрьме ты или на свободе.

Дерек рос в симпатичном районе, где жили представители среднего класса, к которому принадлежали его родители, пока не решил бросить школу и вместо того, чтобы честно зарабатывать на жизнь, соблазнился легкими деньгами от торговли наркотиками. У него были все преимущества, и он мог заняться чем угодно. В мире хватало Дереков Браунов, чтобы он равнодушно относился к жуткой судьбе подростков, становившихся жертвами героинового эликсира, поставляемого людьми вроде Турбо. Поэтому Фиске отчаянно хотелось как-нибудь поздно вечером взять биту, привести Дерека в темный переулок и научить его старомодным ценностям.

– Офису прокурора глубоко наплевать, что он делал в тот вечер с твоей подружкой.

– Поверить не могу в это дерьмо. Один мой приятель порезал кое-кого в прошлом году – и получил всего два года, причем половину условно. Вышел через три месяца чистый, как младенец. А меня ждет пять проклятых лет? Что ты за дерьмовый адвокат такой?

– А у твоего приятеля имелись судимости в прошлом? – «И был ли твой дружок одним из главных виновников в распространении самой страшной болезни в Ричмонде?» – хотелось ему спросить, и он так и сделал бы, только понимал, что это совершенно бесполезно. – Знаешь, что я тебе скажу, я буду просить три с учетом того времени, что ты уже отсидел.

Дереку наконец стало интересно.

– Думаешь, у тебя выйдет?

Фиске встал.

– Откуда мне знать, я всего лишь дерьмовый адвокат.

Перед тем как выйти, он посмотрел на зарешеченное окно, за которым новая партия заключенных выбиралась из фургона, и их кандалы выбивали дробь по асфальту. Большинство были молодыми чернокожими парнями и латиноамериканцами, и все рассматривали своих будущих соседей, оценивая, на что те способны и чего от них ждать. Рабы и господа. Кого первым порежут или отделают до потери сознания. Несколько белых заключенных выглядели так, что, казалось, рухнут на землю и умрут от ужаса еще прежде, чем доберутся до своих камер.

Некоторые из них, вероятно, являлись сыновьями тех, кого патрульный Джон Фиске арестовал десять лет назад. Тогда они были совсем детьми, возможно, мечтали о другой судьбе: папы нет дома, мама из последних сил сражается с жизнью, и конца этой неравной борьбе не видно. А может, и нет. Реальность имеет обыкновение наказывать подсознание. Мечты не откладывают исполнение приговора, они лишь продолжение кошмара обычной жизни.

Когда Фиске служил копом, его диалоги с большинством арестованных имели обыкновение повторяться.

– Я тебя убью, мужик. Прикончу всю твою семью, – кричали ему одни, изможденные наркотиками, когда он надевал на них наручники.

– Угу. Ты имеешь право хранить молчание. Может, воспользуешься им?

– Послушай, друг, я не виноват. Это сделал мой приятель. Он меня подставил.

– И где же твой приятель? А как насчет крови у тебя на руках? И пистолета в кармане? И кокса в носу? Это все сделал твой приятель? Отличные у тебя друзья.

Потом их взгляд падал на труп, они теряли самообладание и начинали лопотать: «Дерьмо господне! Мама, где моя мамочка? Позвоните ей. Сделайте это для меня, о проклятье, ну позвоните же, пожалуйста. Мамуля! Вот дерьмо!»

– Вы имеете право на адвоката, – спокойно сообщал он им.

Вот таким был раньше Джон Фиске.

…Через пару судебных слушаний он покинул построенное из кирпича и стекла здание суда Джона Маршалла, названного так в честь третьего председателя Верховного суда США. Родовое гнездо Маршалла все еще находилось в соседнем доме, но теперь превратилось в музей, посвященный памяти великого американца, родившегося в Вирджинии. Он бы перевернулся в гробу, если б знал, какие страшные преступления обсуждали и каких жестоких преступников защищали в суде, носящем его имя.

Фиске зашагал по Девятой улице в сторону реки Джеймс. Последние несколько дней в городе царила влажная жара, но с приближением дождя стало прохладнее, и он поплотнее закутался в плащ. А когда полил дождь, адвокат побежал по тротуару, разбрызгивая ботинками воду, скопившуюся в лужах, которые собрались в выбоинах в асфальте и бетоне.

Когда он добрался до своего офиса в Шокоу-Слип, волосы и плащ у него промокли, и вода стекала тоненькими ручейками по спине. Фиске не стал ждать лифт, взлетел вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и отпер дверь своего кабинета. Он находился в большом здании, где когда-то располагался табачный склад; теперь его обшитые дубовыми и сосновыми панелями внутренности разделили на огромное количество кабинетов со стенами из гипрока. Однако запах табачных листьев остался навсегда. И не только здесь. Направляясь на юг по 95‑й автостраде мимо фабрики «Филипп Морис», о которой говорил Бобби Грэм, можно было получить приличную дозу никотина, даже не прикуривая сигарету. У Фиске нередко возникал соблазн бросить зажженную спичку в окно, когда он проезжал мимо, чтобы посмотреть, не загорится ли на территории воздух.

Кабинет Фиске занимал одну комнату с крошечной ванной, что было очень важно, поскольку он ночевал здесь чаще, чем в своей квартире. Адвокат повесил плащ сушиться и вытер лицо и волосы полотенцем, которое взял с вешалки в ванной. Затем он поставил кофейник, смотрел, как варится кофе, и думал про Джерома Хикса.