Текст книги "Чистая правда"

Глава 10

Рано утром Майкл Фиске, напевая себе под нос, шел по широкому, с высокими потолками коридору в сторону комнаты, куда приходила почта для помощников судей. Когда он вошел, один из клерков поднял голову.

– Ты вовремя, Майкл. Мы только что получили новую почту.

– Есть что-нибудь из тюрем? – спросил Фиске, имея в виду растущее число прошений заключенных.

Большинство из них было составлено in forma pauperis, что в буквальном смысле означало «форма обращения в суд неимущего лица». Для них имелся даже отдельный реестр, такой большой, что им занимался отдельный клерк, который вносил туда все приходящие обращения. ФОСН, как их называли клерки. Большинство из них содержали какие-нибудь дурацкие заявления, веселившие всех, либо, что бывало гораздо реже, дело, заслуживающее внимания. Майкл знал, что некоторые важнейшие решения суда были приняты именно по делам ФОСН, поэтому каждое утро первым делом проводил раскопки в кучах бумаг в надежде наткнуться на слиток золота.

– Судя по каракулям, которые мне удалось разобрать, ничего интересного, – ответил клерк.

Майкл взял ящик и уселся на стул в углу. Внутри лежало множество жалоб, написанных от руки печальных рассказов, череда самых разных обид и несправедливостей. И ни от одного нельзя было просто так отмахнуться. Много прошений приходило от приговоренных к смертной казни, для которых Верховный суд оставался последней надеждой перед тем, как их жизнь подойдет к концу.

Следующие два часа Майкл изучал содержимое ящика. Он уже мастерски научился это делать. Все равно что лущить кукурузу. Он легко анализировал длинные прошения, без особых усилий пробирался сквозь юридические термины, находил важные места, сравнивал их с еще не завершенными процессами и с прецедентами пятидесятилетней давности, которые выдавала его энциклопедическая память. Затем откладывал и двигался дальше. Однако к концу второго часа он так и не нашел ничего, что могло бы представлять интерес.

Майкл уже решил вернуться в свой кабинет, когда наткнулся на простой конверт из манильской бумаги. Адрес напечатан на машинке, без обратного адреса. Майкл решил, что это странно. Люди, обращающиеся за справедливостью в суд, обычно хотят, чтобы судьи знали, где их найти, если вдруг случится невероятное и на их прошение ответят. Однако к письму была прикреплена левая половина почтовой квитанции об уведомлении. Майкл распечатал конверт и достал оттуда два листка. В обязанности клерков, работавших в почтовой комнате, входило следить за тем, чтобы все почтовые отправления отвечали строгим стандартам суда.

Для тех, кто заявлял о своей неплатежеспособности, если их прошения принимались, суд выдвигал специальные требования к оформлению петиции, а также назначал плату и даже принимал участие и финансировал некоторые советы, хотя адвокаты не выставляли счета за свои услуги. Предстать перед судом уже само по себе считалось честью. Две формы, необходимые для получения статуса неимущего заявителя, включали ходатайство и письменное подтверждение под присягой, подписанное заключенным и подтверждающее, что у него нет средств для оплаты судебных издержек. Майкл сразу заметил, что ни того, ни другого в конверте нет. Значит, прошение следовало отправить назад.

Когда Майкл начал читать то, что находилось в конверте, все мысли о нарушении правил подачи ходатайства улетучились у него из головы. Закончив, он обнаружил, что у него так вспотели ладони, что бумага, которую он держал в руках, намокла. В первый момент Майкл собрался вернуть листки в конверт и забыть о том, что их видел. Но, словно став свидетелем преступления, совершенного у него на глазах, он чувствовал, что должен что-то сделать.

– Эй, Майкл, только что звонили от Мёрфи, требовали тебя, – сказал клерк, а когда тот не ответил, повторил: – Майкл? Тебя ищет судья Мёрфи.

Он кивнул наконец, сумев сосредоточиться на чем-то, кроме листков, которые только что прочитал. Когда клерк вернулся к работе, Майкл убрал листки обратно в конверт и заколебался, не в силах решить, что делать дальше. Вся его карьера юриста, да и сама жизнь могли решиться в следующее мгновение. Наконец, как будто его руки действовали независимо от головы, он положил конверт в портфель. Поступив так до того, как прошение официально зарегистрировано в суде, он совершил, среди прочего, кражу федеральной собственности, что являлось тяжким преступлением.

Когда Майкл выскочил из почтовой комнаты, он буквально лоб в лоб столкнулся с Сарой Эванс. Она сначала улыбнулась, но, увидев его лицо, сразу стала серьезной.

– Майкл, что случилось?

– Ничего, все в порядке.

Она схватила его за руку.

– Ты совсем не в порядке. Тебя трясет, и лицо у тебя белое как полотно.

– Мне кажется, я заболеваю.

– В таком случае тебе нужно пойти домой.

– Я возьму у медсестры аспирин, и все будет отлично.

– Ты уверен?

– Сара, мне вправду нужно идти.

Он быстро зашагал прочь, а девушка осталась стоять, с беспокойством глядя ему вслед.

Остаток дня тянулся для Майкла со скоростью улитки; он вдруг обнаружил, что постоянно поглядывает на свой портфель и думает о том, что там лежит. Поздно вечером, закончив все дела в суде, Фиске, яростно крутя педали велосипеда, домчался до своего дома на Капитолийском холме, запер за собой дверь и снова достал конверт. Затем вытащил из портфеля желтый рабочий блокнот и отнес все на маленький обеденный стол.

Через час он откинулся на спинку стула, глядя на многочисленные заметки, которые сделал. Потом открыл ноутбук и перенес их на жесткий диск, по давно выработанной привычке меняя, подправляя и снова обдумывая детали. Он решил начать работу над этой задачей, как над любой другой. Прежде всего тщательно проверить информацию, содержащуюся в прошении. И, что важнее всего, убедиться, что имена, названные в нем, действительно принадлежат тем людям, о которых он подумал. Если окажется, что все так и есть, он вернет ходатайство в почтовую комнату. Если же выяснится, что это вранье, родившееся в нездоровом мозгу, или какой-то заключенный решил задурить суд, – просто уничтожит листки.

Майкл выглянул в окно на другую сторону улицы, где, прижимаясь друг к другу, стояли одноквартирные дома вроде того, в котором жил он. Здесь селились молодые адепты правительства: одни из них были еще на работе, другие метались в своих кроватях под гнетом незавершенных дел государственного значения, и так будет продолжаться до пяти утра, пока не придет время вставать. Темноту за окном разгонял лишь свет фонаря на углу. Ветер задул сильнее, и в преддверии подступающей непогоды стало холоднее. Бойлер в старом здании еще не работал, и Майкл вдруг почувствовал, что замерз, стоя около окна. Он взял из шкафа толстовку, надел ее и снова стал смотреть на улицу.

Фиске никогда не слышал про Руфуса Хармса. Судя по дате в письме, тот попал в тюрьму, когда Майклу едва исполнилось пять лет. Правописание и форма букв были настоящим кошмаром, слова написаны криво, точно первые попытки ребенка, взявшего в руки ручку. На листке, напечатанном на машинке, сообщались кое-какие детали дела. Над ним явно поработал гораздо более образованный человек, возможно, адвокат. Язык имел некоторый юридический налет, как будто человек, который составлял письмо, хотел остаться инкогнито – в профессиональном и личном смысле.

В записке из армии – судя по тому, что говорилось в напечатанном письме, – Руфуса Хармса просили предоставить определенную информацию. Однако он отрицал, что когда-либо являлся участником программы, несмотря на то, что в армейской базе данных говорилось совсем другое. Хармс писал, что это было прикрытием для преступления, приведшего к страшной судебной ошибке – правовому фиаско, отнявшему у него четверть века жизни.

Неожиданно Майклу стало жарко, он прижался лицом к холодному стеклу и выдал глубокий вздох – на стекле тут же появились разводы пара. То, что он делал, равнялось грубому вмешательству в право человека искать справедливости в суде. Всю свою жизнь Майкл верил в неотъемлемое право каждого человека получить доступ к закону, вне зависимости от того, бедный он или богатый. Это не квитанция о подписке на акции, которую можно отменить или объявить недействительной. Майкл утешал себя тем, что апелляция погибла бы под грузом кучи технических неточностей.

Но здесь совсем другое дело. Даже если в нем нет ни капли правды, оно может нанести серьезный вред репутации очень влиятельных людей. А если правда?.. Майкл закрыл глаза. Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы это все оказалось чушью собачьей.

Он повернул голову и посмотрел на телефон, неожиданно подумав, не позвонить ли брату, чтобы спросить совета. Джон в некоторых вещах умнее него. Может быть, он лучше знает, как поступить в такой ситуации? Майкл колебался еще несколько мгновений, не желая признаваться самому себе, что ему нужна помощь, любая, особенно от человека, с которым они стали чужими. Но среди прочего, возможно, это путь вернуться в жизнь Джона. Они оба виноваты в том, что произошло. Майкл уже кое-что понимал в жизни и в том, что вина – штука непростая.

Он взял телефон и, набрав номер, услышал автоответчик. И это его до некоторой степени обрадовало. Он оставил сообщение, сказав, что нуждается в помощи брата, но не открывая никаких подробностей. Потом повесил трубку и снова вернулся к окну. Может, и к лучшему, что Джон не ответил на звонок. Брат имел склонность видеть все только в черных и белых тонах и строил жизнь в соответствии со своими взглядами.

Ближе к утру Майкл провалился в сон, уже уверенный в том, что сумеет справиться с этим потенциальным кошмаром, как бы все ни повернулось.

Глава 11

Через три дня после того, как Майкл Фиске забрал конверт в почтовой комнате, Руфус Хармс снова позвонил в офис Сэма Райдера, но ему сказали, что тот уехал из города по делам. Когда Руфуса вели назад в камеру, он прошел мимо мужчины, который стоял в коридоре.

– Что-то ты в последнее время стал часто звонить по телефону, Хармс. Может, открыл фирму посылочной торговли?

Охранники громко рассмеялись. Вик Тремейн был немногим меньше шести футов ростом, со светлыми, почти белыми, очень коротко подстриженными волосами, морщинистым лицом и сложен как орудийная башня. Он занимал второй по важности пост в Форт-Джексоне и взял на себя персональную миссию сделать жизнь Хармса как можно невыносимее. Хармс ничего не ответил – лишь терпеливо стоял, пока Тремейн оглядывал его с ног до головы.

– Чего хотел твой адвокат? Решил подать ходатайство о пересмотре твоего дела, будет снова тебя защищать? Я прав? – Он придвинулся к заключенному. – Тебе снится маленькая девочка, которую ты убил? Надеюсь, снится… Знаешь, мне нравится слушать, как ты рыдаешь в своей камере. – В голосе Тремейна звучала неприкрытая издевка, мышцы его на руках и плечах все больше напрягались с каждым произнесенным словом, вены на шее превратились в толстые веревки, как будто он рассчитывал, что Хармс сломается, попытается ему ответить, и тогда его жизни здесь придет конец. – Ты плачешь, как сопливый ребенок. Бьюсь об заклад, мама и папа той девочки тоже плакали. Уверен, они с радостью придушили бы тебя, как ты – их дочь. Тебе когда-нибудь приходили в голову такие мысли?

Хармс даже не поморщился и не пошевелился. Поджав губы, которые превратились в тонкую линию, он стоял и смотрел мимо Тремейна. Руфус уже прошел через изоляцию, одиночество, издевки, физическое и психологическое насилие – все то, что один человек, движимый жестокостью, страхом и ненавистью, может сделать с другим. Он все вынес. Слова Тремейна, что бы они ни означали и каким бы тоном ни были сказаны, не могли пробить окружавшую его стену, которая помогла ему остаться в живых.

Почувствовав это, Тремейн сделал шаг назад.

– Уберите его с моих глаз. – Когда охранники повели Руфуса дальше по коридору, Тремейн крикнул ему вслед: – Почитай свою Библию, Хармс, для тебя другого способа увидеть небеса нет.

* * *

Джон Фиске бросился за женщиной, которая шла по коридору здания суда.

– Послушай, Джанет, у тебя есть минутка?

Джанет Райан была очень опытным прокурором, которая как раз занималась тем, что пыталась отправить одного из клиентов Джона на очень долгую отсидку. Кроме того, она была разведена и очень красива. Повернувшись к Джону, женщина улыбнулась.

– Для тебя – две минуты.

– Касательно Родни…

– Подожди-ка, ты о каком Родни? У меня их много.

– Грабеж, магазин электроники на севере города.

– Огнестрельное оружие, полицейское преследование, судимости в прошлом… Теперь вспомнила.

– Точно. В любом случае, ни тебе, ни мне не нужно, чтобы этот урод предстал перед судом.

– Перевожу на нормальный язык, Джон: твое дело провальное, а мое выглядит просто замечательно.

Фиске покачал головой.

– У тебя могут возникнуть проблемы с некоторыми вещественными доказательствами.

– Могут – забавное слово, верно?

– И в его признании полно дыр.

– Так бывает всегда. Но факт состоит в том, что твой парень – профессиональный преступник. И я соберу таких присяжных, которые посадят его очень надолго.

– Тогда зачем зря тратить деньги налогоплательщиков?

– А ты что предлагаешь?

– Признание в грабеже и хранении краденого. И забудем про огнестрельное оружие. Результат: пять лет с учетом времени, проведенного под стражей.

Джанет повернулась, собираясь уйти, и сказала:

– Увидимся в суде.

– Ну ладно, ладно, восемь, но мне нужно поговорить со своим клиентом.

Она снова повернулась к нему и принялась загибать пальцы.

– Он признаётся во всем, включая «отвратительную маленькую деталь про огнестрельное оружие», получает десять лет без учета времени предварительного заключения – и сидит от звонка до звонка. После этого еще пять лет условного срока. Если он хотя бы чихнет не в том месте, отправится в тюрьму еще на десять лет. Причем без вопросов. Если будет суд, он получит двадцатку, и никаких поблажек. И мне нужен твой ответ прямо сейчас.

– Проклятье, Джанет, где твое сострадание?

– Берегу для того, кто его действительно заслуживает. И, думаю, ты понимаешь, что мой список очень короток. Это все равно что предложение руки и сердца – да или нет.

Фиске молча постукивал пальцами по своему портфелю.

– Раз, два… – сказала Райан.

– Ладно, ладно, согласен.

– С тобой приятно иметь дело, Джон. Кстати, может, позвонишь мне как-нибудь после работы?

– А тебе не кажется, что в этом случае может возникнуть конфликтная ситуация?

– Нисколько. Жестче всего я обращаюсь со своими друзьями.

Джанет зашагала прочь, напевая себе под нос, а Фиске прислонился к стене и покачал головой.

Через час он вернулся в свой кабинет и швырнул портфель. Потом взял телефон и проверил сообщения, пришедшие на домашний автоответчик. Джон слушал знакомые голоса и одновременно делал заметки для предстоящего слушания. Когда в трубке зазвучал голос брата, он, даже не перестав писать, быстро нажал пальцем на кнопку и стер сообщение. Майк звонил очень редко. Джон никогда не перезванивал.

Сейчас он подумал, что брат ведет себя так, исключительно чтобы его позлить. Но уже в следующее мгновение сказал себе, что это не так. Затем встал, подошел к шкафу, забитому судебными блокнотами и книгами по праву, и взял фотографию в рамке, очень старую, на которой он был в полицейской форме, а Майк стоял рядом. Гордый младший брат, только начавший взрослеть, – и старший, с суровым лицом, повидавший много зла в своей жизни и знающий, что ему предстоит увидеть еще больше. На самом деле Джон на личном опыте познакомился с уродливой стороной человеческой природы, да и теперь ничего не изменилось, только вот он больше не носит форму. У него есть портфель, дешевый костюм и хорошо подвешенный язык. Слова сменили пули. До конца дней. Джон убрал фотографию на место и сел за стол. Но продолжал то и дело бросать на нее взгляды, не в силах сосредоточиться.

* * *

Несколькими днями позже Сара Эванс постучала в дверь кабинета Майкла Фиске и тут же открыла ее, но хозяина там не оказалось. Некоторое время назад он взял у нее книгу, которая теперь ей понадобилась. Сара огляделась по сторонам, но нигде ее не увидела. И тут она заметила портфель, стоявший под столом в месте, отведенном для ног. Сара подняла его и по весу поняла, что там что-то лежит. Портфель был закрыт на замок, но она знала комбинацию, которая его открывала, потому что несколько раз брала портфель у Майкла.

Сара открыла его – и тут же увидела внутри две книги и какие-то бумаги. Однако ни та, ни другая книга не были той, что она искала, и Сара уже собралась закрыть портфель. Однако в последний момент остановилась, вытащила бумаги и посмотрела на конверт, в котором они пришли. Адресовано в офис клерков. Она только взглянула на написанную от руки страничку и напечатанный на машинке листок, когда услышала шаги. Сара быстро убрала бумаги на место, закрыла портфель и вернула его под стол. Через мгновение в кабинет вошел Майкл.

– И что ты здесь делаешь?

Сара изо всех сил постаралась выглядеть так, будто ничего не произошло.

– Пришла за книгой, которую одолжила тебе на прошлой неделе.

– Она у меня дома.

– Может, я приду к тебе на ужин и заберу ее?

– Я очень занят.

– Мы все заняты, Майкл. Но в последнее время ты стал каким-то слишком замкнутым. Ты уверен, что у тебя все в порядке? Ты не трещишь по швам из-за избыточной нагрузки?

Она улыбнулась, чтобы показать, что пошутила, однако Майкл действительно выглядел так, будто едва справлялся с чрезмерным напряжением.

– Я вправду в полном порядке. А твою книгу принесу завтра.

– Ладно, это не горит.

– Я принесу ее завтра, – сердито повторил Майкл и покраснел, но тут же взял себя в руки. – У меня действительно очень много дел. – И он посмотрел на дверь.

Сара подошла к ней, положила руку на ручку, но в последний момент обернулась.

– Майкл, если тебе нужно о чем-то поговорить, ты же знаешь, я всегда рядом.

– Да, хорошо, спасибо.

Он буквально вытолкал Сару за дверь, закрыл ее и запер на замок. Затем подошел к своему столу, взял с пола портфель и, заглянув внутрь, посмотрел на дверь.

* * *

Поздно вечером в тот же день Сара свернула на усыпанную гравием подъездную дорожку и остановилась возле маленького домика, стоявшего чуть в стороне от аллеи Джорджа Вашингтона на очень красивом участке около дороги. Домик был первым, чем она владела, и Сара приложила массу усилий, чтобы обустроить там все так, как ей хотелось. К берегу реки Потомак, где у причала покачивалась на воде ее маленькая лодочка, вела лестница. Они с Майклом в редко выпадавшее им свободное время отправлялись на ней в сторону Мэриленда, потом на север под Мемориальным мостом и дальше в Джорджтаун. Для обоих, постоянно сражавшихся с морем кризисов на работе, эти мгновения являлись настоящим убежищем, наполненным тишиной и покоем. Но когда она недавно позвала Майкла покататься на лодке, тот отказался.

По правде говоря, в последнюю неделю он отмахивался от всех ее предложений провести вместе время после работы. Сначала Сара думала, что дело в отказе выйти за него замуж, но после разговора в его кабинете поняла, что причина в чем-то другом.

Сара старательно пыталась вспомнить, что видела в портфеле, и наконец поняла, что это апелляция. И еще она успела прочитать фамилию на листке, напечатанном на машинке. Хармс. Имя Сара не запомнила. Из того немногого, что она увидела прежде, чем Майкл вернулся в кабинет, девушка догадалась, что некто Хармс подал в суд ходатайство. Она не знала, по какому поводу. У напечатанного на машинке листка подписи внизу не было.

Сара отправилась в офис клерков, чтобы проверить, зарегистрировано ли там дело с именем Хармс. Оказалось, что нет. Она не могла поверить, что такие мысли пришли ей в голову, но получалось, что Майкл забрал прошение, прежде чем то прошло все официальные каналы и попало в систему. Но, если это так, он совершил серьезное преступление. Его могли выгнать из суда – и даже посадить в тюрьму.

Сара вошла в дом, надела джинсы и футболку и снова вернулась во двор, где уже стемнело. Простые служащие Верховного суда редко возвращались домой засветло, разве что во время дневного перерыва, чтобы принять душ и переодеться, а потом снова вернуться на работу. Сара спустилась по лестнице к пристани и села в лодку. Если б Майкл захотел ей открыться, она могла бы ему помочь. Но, несмотря на его слова, что это не так, он начал отдаляться от нее. Судя по всему, тяжело перенес ее отказ. Да и кто бы обрадовался такому?

Сара резко вскочила и помчалась в дом. Там она схватила телефон и начала набирать его номер, но потом остановилась. Фиске был упрямым, и если она скажет ему про то, что видела, все может стать только хуже. Она положила телефон обратно на стол, решив подождать, когда он сам к ней придет. Затем снова вышла наружу и посмотрела на воду. Мимо пролетел самолет, и Сара машинально помахала ему рукой, исполнив свой собственный ритуал. На самом деле в этом месте они пролетали так низко, что, если б было светло, какой-нибудь пассажир мог бы увидеть, как она ему машет. Опустив руку, Сара почувствовала себя еще более подавленной, чем даже после смерти отца, оставившего ее одну в этом мире.

Когда он умер, Сара начала жить заново. Отправилась в юридическую школу на Западном побережье, где прекрасно училась, потом работала клерком в апелляционном суде Девятого округа, затем в Верховном суде. Именно тогда она продала ферму в Северной Каролине и купила этот домик. Сара не убегала от своей прежней жизни или печали, которая сжимала ей сердце всякий раз, когда она думала о том, что ее родителей больше нет рядом и они не увидят, каких успехов она добилась, или просто не обнимут перед сном. По крайней мере, ей казалось, что не убегала. Сара не знала, что станет делать, когда ей придется покинуть суд. В юридическом мире она могла пойти куда угодно, но проблема состояла в том, что она не знала, хочет ли, чтобы право стало частью ее жизни. Три года обучения, год в апелляционном суде и второй год здесь – и она чувствовала, что начала выгорать.

Сара подумала об отце, который был фермером и городским мировым судьей. Он отправлял правосудие не в роскошном зале судебных заседаний, а сидя на тракторе в поле или моясь в душе перед ужином. Сара именно так понимала закон, его значение для большинства людей, считая, что, по крайней мере, так должно быть. Поиски правды, а когда она найдена – справедливый суд. Никаких тайных намерений или словесных игр – всего лишь здравый смысл, примененный к фактам… Сара вздохнула. Она лучше многих других знала, что все совсем не так просто.

Девушка вернулась в дом, встала на стул и достала с верхней полки кухонного шкафчика пачку сигарет. Потом села на диван-качалку на заднем крыльце, выходившем на воду, посмотрела на небо и нашла там Большую Медведицу. Ее отец был страстным любителем астрономии и показал ей множество созвездий. Сара управляла лодкой по звездам – привычка, которую она обрела, когда училась в Стэнфорде. Ясной ночью на небе видны все звезды, а с ними ты никогда не заблудишься. Эта мысль ее успокаивала. Сара курила и размышляла про Майкла, надеясь, что он знает, что делает.

Потом она подумала про другого Фиске, Джона. Слова Майкла насчет брата были очень близки к истине, несмотря на ее протесты. В то самое первое мгновение, когда она увидела Джона Фиске, что-то произошло во всех важных каналах ее сердца, мозга и души, хотя она и сама не смогла бы объяснить что. Сара не верила, что столь важное чувство может родиться и обрести силу настолько быстро. Такого просто не бывает. И теперь она находилась в смятении, потому что в каком-то смысле именно это с ней и случилось. Каждое движение Джона Фиске, каждое его слово, каждый раз, когда он на кого-то смотрел или просто смеялся, улыбался или хмурился, вызывали у нее ощущение, что она могла бы наблюдать за ним вечно и это никогда ей не надоест. Сара едва сдержала смех от собственной глупости. А с другой стороны, разве она сошла с ума, если чувствует именно так?

Тот раз, когда они с Майклом ездили в Ричмонд, не был единственным, когда Сара видела Джона. Не говоря ничего Майклу, она позвонила своей подруге в Ричмонд и узнала расписание Джона Фиске в суде на две недели. Ее поразило, как часто он там появлялся. Летом, когда в Верховном суде царило некоторое затишье, Сара снова отправилась в Ричмонд и стала свидетельницей выступления Джона на слушании о вынесении приговора. Сара надела темные очки и повязала голову шарфом на случай, если ее представят ему позже, или же он обратил на нее внимание, когда они в первый раз приезжали в суд с Майклом, чтобы посмотреть на его работу.

Сара слушала тогда, как он яростно защищал своего клиента. А когда закончил, судья приговорил того к пожизненному заключению. Клиента увели, Фиске собрал бумаги в портфель и вышел из зала суда. На улице Сара наблюдала, как он попытался утешить родных нового заключенного. Его жена была худой и болезненной, и ее лицо покрывали синяки и шрамы.

Джон сказал ей несколько слов, обнял и повернулся к старшему сыну, мальчишке лет четырнадцати, который уже выглядел так, будто являлся рабом улицы, преданным ей до конца жизни.

– Ты теперь мужчина в доме, Лукас, и должен заботиться о своей семье, – сказал Фиске.

Сара принялась разглядывать паренька и увидела такой гнев на его лице, что испытала боль. Как мог столь молодой человек вмещать в себя столько враждебности?..

– Ну да, – проворчал Лукас и отвернулся к стене.

Он был в рабочей одежде, с банданой на голове. В таком виде его даже продавать гамбургеры в «Макдоналдсе» не пустили бы.

Фиске присел на корточки и посмотрел на другого сына, Эниса, шести лет. Тот был красивым, как сам дьявол, и по большей части невероятно шустрым.

– Эй, Энис, как дела? – спросил Джон и взял его за руку.

Тот с опаской взглянул на руку Фиске.

– Где мой папа?

– Ему пришлось на время уехать.

– Это еще почему?

– Потому что он уби… – начал Лукас, но Фиске наградил его суровым взглядом, заставив замолчать.

Парень пробормотал ругательство, сбросил руку матери с плеча и зашагал прочь.

Фиске снова посмотрел на Эниса.

– Твой папа сделал кое-что, чем не может гордиться. И теперь он уехал, чтобы это исправить.

– В тюрьму? – спросил Энис, и Фиске кивнул.

Наблюдая за их разговором, Сара подумала, что в наши дни Фиске, да и вообще взрослые, наверное, чувствуют себя глупо и неуверенно в подобных ситуациях, точно участник комедийного шоу из 50‑х, пытающийся общаться с ребенком из 2000‑х. Даже в свои шесть лет Энис, вероятно, знал достаточно много про систему уголовного правосудия. На самом деле ему, скорее всего, было известно о преступной жизни больше, чем многим взрослым.

– Когда он выйдет? – спросил Энис.

Фиске взглянул на его мать и снова на мальчика.

– Очень не скоро, Энис. Но твоя мама будет рядом с тобой.

– Тогда хорошо, – совершенно спокойно сказал мальчик, взял мать за руку, и они зашагали по улице.

Сара видела, что Фиске некоторое время смотрел им вслед, и ей показалось, будто она поняла, о чем он думал в тот момент. Один сын потерян – и, возможно, навсегда, – другой равнодушно оставил отца за спиной, точно прошел мимо бездомной собаки на улице.

Наконец, Джон расслабил узел галстука и пошел прочь.

Сара и сама не смогла бы сказать почему, но она решила пойти за ним. Фиске явно никуда не спешил, и она не теряла его из виду. Бар, в который он вошел, представлял собой узкую щель с темными окнами в стене. Сара поколебалась пару мгновений и последовала за ним.

Фиске сидел у стойки бара и, видимо, успел сделать заказ, потому что бармен подтолкнул к нему бутылку пива. Сара быстро прошла в кабинку в задней части зала и села за столик. Несмотря не весьма непрезентабельный вид, в баре собралось довольно много народу, хотя еще не было и пяти часов. Сара отметила странную смесь посетителей – простые рабочие и служащие офисов, расположенных в центре.

Фиске сидел между двумя строителями, которые положили на стойку перед собой желтые каски. Джон снял пиджак и уселся на него, и Сара обратила внимание, что у него такие же широкие плечи, как и у парней рядом. А еще она отметила, что рубашка у него не заправлена в брюки и свободно болтается сзади. И она не могла оторвать глаз от его волос, которые свободно падали на воротник белой рубашки.

Он разговаривал с обоими соседями, те весело смеялись над тем, что он сказал, и Сара вдруг поняла, что тоже улыбается, хотя не слышала ни одного слова. Наконец к ней подошла официантка, и Сара заказала имбирный эль, продолжая наблюдать за Джоном. Он больше не шутил, а напряженно смотрел на стену, и Сара поймала себя на том, что тоже на нее уставилась. Впрочем, она видела лишь ровный ряд бутылок с пивом и спиртным. Очевидно, Фиске сумел разглядеть там что-то, недоступное ей. Он заказал второе пиво, а когда бармен поставил его перед ним, поднес бутылку к губам и опустил ее, только когда осушил до дня. Сара заметила, что у него крупные руки и крепкие, сильные на вид пальцы. Они не были похожи на руки человека, который целыми днями водит карандашом по бумаге или сидит перед монитором компьютера.

Фиске бросил деньги на стойку, взял пиджак и повернулся к залу. На мгновение Саре показалось, что он взглянул на нее, но, секунду поколебавшись, Джон надел пиджак. В углу, где она сидела, было темно, и она сомневалась, что он увидел ее. Тогда почему он колебался? Сара немного занервничала, подождала лишнюю минуту, потом поднялась и вышла, оставив на столе пару долларов.

Оказавшись на солнце, она не увидела Джона – тот просто исчез, как будто всего лишь приснился ей. Повинуясь порыву, Сара вернулась в бар и спросила бармена, знает ли он Джона, однако тот покачал головой. Девушка собралась задать еще несколько вопросов, но по выражению лица бармена поняла, что он не станет на них отвечать.

Строительные рабочие с интересом поглядывали на нее, и Сара решила уйти, пока дело не приняло неприятный оборот. Она вышла из бара, направилась к своей машине и села за руль. Какая-то часть нее хотела встретиться с Джоном, но другая, более здравомыслящая, радовалась, что этого не случилось. Да и что она ему скажет? «Привет, я работаю с вашим братом и в некотором смысле следила за вами?»

Сара вернулась в Северную Вирджинию вечером, выпила две бутылки пива и уснула на диване-качалке на заднем крыльце своего дома. Том самом, на котором сидела сейчас, курила и смотрела на звезды. С тех пор прошло четыре месяца, и она больше не видела Джона Фиске.

Девушка считала, что не может его любить, поскольку они даже не знакомы; скорее ее чувства можно назвать увлечением. Может быть, если все-таки когда-нибудь узнает его поближе, она в нем разочаруется…